Текст книги "Стеклянный ключ"
Автор книги: Виктория Угрюмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)
– Уже что-то, – облегченно выдохнул Варчук и безнадежно принялся выдвигать и задвигать ящики в тщетных поисках чего-нибудь вкусненького. Вкусненьким и не пахло. – Что ж он так конспирировался, гад?
Сахалтуев потоптался у окна, глазея на длинноногую блондинку с пышным бюстом, туго обтянутым алым топиком, которая затеяла переговоры по мобильному на противоположной стороне улицы, давая капитану, истосковавшемуся по красоте, рассмотреть себя во всех подробностях.
– Что за чертова работа? – пожаловался он. – Не могу даже выскочить на улицу, познакомиться с девушкой. Потому что мне срочно нужно по делу, в морг. Скажи, по-твоему, это нормально?
– Богу – Богово, кесарю – кесарево, слесарю – слесарево, – уклончиво ответил майор. – Так отчего же он конспирировался, как Ленин в Швейцарии?
– Откуда я знаю? Может, просто нелюдимый был человек. Или тетушки одолели. Представляешь, каждому родственнику – вынь да положь какой-нибудь подарок из-за границы: офигеть можно. Я бы и сам на его месте ушел в глубокое подполье.
– Ты известный скопидом, – вынес майор суровое порицание. – И чем он, по-твоему, занимался здесь десять месяцев?
– Жил. Фрукты кушал, овощи, витамины и прочие дары природы, коими так славится наша страна. Телевизор наблюдал: есть такой прибор, Колюня, – ты не знаешь, – картинки говорящие показывает. Люди его покупают за денежку и ставят в доме на почетное место. На пляж ходил, с девушками знакомился. Достопримечательности осматривал.
Варчук тяжело вздохнул: и почему это всем не дает покоя отсутствие в его доме телевизора? Зачем ему телевизор, если он приходит с работы в свинячий голос и мечтает только о том, чтобы поспать несколько часов в тишине и покое. Любой телевизор в таких условиях одичает. Потом он подумал о Мурзакове и задал следующий вопрос:
– А жил где?
– Господи, я тебя умоляю, – а то ты не знаешь, сколько их таких не регистрируется?
Тут Сахалтуев захотел кофе и посягнул на святое – на жабу. Майор сердито отцепил пальцы приятеля от ручки, кружку бережно прижал к животу и поведал строго:
– Моя кваква.
– Суду все ясно, – заметил Юрка. – Переработался. Детка, не жалей дяде квакву, дай кофе попить, жадина. А что до Мурзакова этого, все равно сейчас мы больше ничего сделать не можем. Посмотрим, не позвонит ли кто.
* * *
Татьяна медленно брела по старой липовой аллее по направлению к смотровой беседке, откуда открывался великолепный вид на весенний Киев. Не будучи большим оригиналом, она, вслед за Булгаковым и Маяковским, обожала головокружительный запах сирени, разлив Днепра, зеленые склоны, розовые и лиловые вспышки магнолий в изумрудных волнах и первые парусники на сизой глади воды. Вишни и яблони уже цвели вовсю, а абрикосы еще только готовились взорваться упоительным сладким цветом, и значит, похолодание было впереди. Бог его знает, почему, когда цветут абрикосы, становится холодно.
К ней подкатился забавный человечек – по виду городской юродивый, правда во вполне приличных джинсах, аккуратной рубашке и бейсболке. В пухлых ручках он крепко сжимал кипу растрепанных листов и яркий кулек, куда собирал пожертвования.
– Матушка, матушка, подождите, – подергал он ее за рукав. – Я из Крестовоздвиженской церкви. Слышали? Не хотите ли заказать за здравие или за упокой?
Татьяна вздохнула и полезла в карман за мелочью.
Юродивый несколько мгновений разглядывал ее с ног до головы, а затем постановил:
– Енота у вас, матушка, чудесный, а вы печальная.
– Не печальная, – строго поправила она, – а задумчивая.
Но юродивый не слушал ее:
– Нельзя печалиться. И с судьбой в орлянку играть не следует – все в руце Божьей. Ходят за вами, – бормотал он, – ходят: одного хотят, другого, даже смерти желают. Глупые, что они могут? Боженька все видит. Вот впишите сами имена.
И она вполне серьезно написала за здравие Капитолины, Олимпиады, Марии и, подумав, Поли.
– Енота замечательный, – восхищался между тем чудак. – А подарите его мне, матушка. Вам-то он зачем?
– Нет. Не могу. Это мой неразменный кусочек счастья.
– Ну нет, так нет, – покладисто согласился юродивый, приподнимая бейсболку в прощальном поклоне. – Ничего не бойтесь, матушка, и никого не бойтесь. И ты, дружок, тоже.
Он странно улыбнулся и ушел, помахивая кулечком, в котором звенели монетки.
Наверное, не самое обычное дело – разговаривать по душам с игрушкой. Но Татьяне не с кем больше было поговорить в эту минуту или ни с кем другим и не хотелось. Кто-кто, а Поля точно сохранит доверенные ему секреты и никогда не выдаст их, намеренно или случайно. Он был такой теплый, желтый, как крупный и упитанный солнечный зайчик. И, глядя на него, хотелось улыбаться. Она и улыбалась, шепча ему в пуховое полосатое ухо:
– Когда-то давно, когда я была счастлива, в этом парке играл оркестр. Прямо в этой беседке.
Вот только что она оставалась одна, и вдруг трое молодых еще парней – один со скрипкой, другой с трубой, третий с баяном – возникли из ниоткуда: не видела Тото, когда и откуда они пришли. Они просто оказались в какой-то момент в беседке и стали играть основную тему из «Призрака оперы». Тоскливая пронзительная мелодия взметнулась в прозрачное небо вместе с лепестками яблони, которые подхватил и закружил холодный ветер, налетевший с Днепра. Звуки носились в воздухе, и, казалось, одно маленькое усилие – и их можно будет увидеть, как звезды днем на дне колодца.
Вышла из аллеи пожилая пара: она все еще красавица, он – слепой, в черных очках. Татьяна помнила их еще молодыми и влюбленными. Он всегда смотрел на нее с обожанием. Впрочем, он смотрел и сейчас, и Тото была почему-то уверена, что его незрячие глаза видят ее такой же молодой и красивой, даже сквозь темные стекла. Главного глазами не увидишь, зряче одно лишь сердце.
Женщина поискала, куда бы положить деньги, но парни, кажется, играли просто так – ничего перед ними на земле не лежало, монеты класть оказалось некуда.
– Ах, Поля, – сказала Татьяна, провожая долгим взглядом удаляющихся стариков. – Я действительно сошла с ума! Я хочу его видеть! Спросишь – кого? Нахального мальчишку из кафе!
* * *
Как бы завидовал милой Тото виденный нами вор. Дверь, с которой он ковырялся мучительно долго, она отперла своими ключами в течение нескольких секунд, на ощупь, даже не глядя на замки. А замков, надо заметить, было много.
Из мрака прихожей перед ней возникла сухонькая старушечья фигурка в шали и с аккуратно уложенными волосами. Длинная черная юбка, блузка с пышными рукавами, высокими манжетами и со множеством пуговок, обтянутых материей. Очки в тонкой золотой оправе, поднятые на лоб. Очаровательная картавость. Все это вместе звалось тетей Капой – для Татьяны и Капитолиной Болеславовной – для остальных.
– Тэтэ, – воскликнула Капа, именуя нашу героиню на свой лад, – как ты вовремя! У нас объявился новый покупатель – очень приличный и приятный молодой человек со спутником. Увы, о спутнике не могу высказаться столь же доброжелательно и откровенно. Они сидят в комнате Аркадия Аполлинариевича. Я им сказала, что наши дела будешь вести ты.
В этот момент над головами двух женщин раздался жуткий грохот перфоратора, будто там, этажом выше, бригада Алексея Стаханова пробивалась сквозь толщу скал к новому трудовому рекорду. Возникало также устойчивое впечатление, что всю породу, которую стахановцы обычно грузили в вагонетки, эти труженики ссыпали прямо на пол. Возможно, так и выглядит камнепад во время извержения вулкана. С потолка тихо посыпалась мелкая белая пыль: известка не выдерживала подобного варварского отношения.
– Нет! Только не это, – заскрипела зубами Татьяна.
– Бог терпел и нам велел, – назидательно молвила тетя Капа. – Правда, прости Господи душу грешную, он все-таки не пытался продать квартиру, а то бы в заповедях написали что-то и по данному поводу. Ну, я пошла ставить чайник. Таточка, не в службу, а в дружбу – зайди за Липочкой. Она организовала экспедицию за чашками и наверняка заблудилась.
– Сейчас, – кротко сказала Тото. – Только енота положу.
Из темноты донесся бодрый голосок тети Липы:
– Какого енота? Таточка, неужели ты была на охоте? Или ты купила мантилью? Нашла время. Теперь же не сезон!
– Игрушечного, тетя Липа.
Олимпиада Болеславовна вышла из темноты на освещенное пространство и внимательно разглядела Татьяну с енотом через лорнет на перламутровой ручке.
– А-а, – изрекла она, очевидно удовлетворившись результатами осмотра, – а то ведь еще не сезон, вот я и удивилась. А у нас новый покупатель. Молодой кавалер – как раз твоего любимого роста и с твоим любимым цветом глаз. Голос моего любимого тембра, лицо с проблесками интеллигентности, словом весьма достойный персонаж.
Капа бросила через плечо, удаляясь в сторону кухни:
– Главное, чтобы решил вопрос с покупкой. Правда, тут что в лоб, что по лбу.
– Почему? – заинтересовалась Татьяна.
– Если приобретет нашу квартиру, – ответила за сестру Липа, – увы, значит, глуп как пробка. Что весьма печально, я никогда не признавала глупых мужчин. Тебе придется дать ему решительную отставку. Если не купит – тоже беда, нас все равно отсюда выживут. Хотя я по-прежнему настаиваю на том, что выезжать нам никуда не следует. А куда это Капочка побежала? Там же тупик.
– Там у нас кухня, – привычно и потому невозмутимо доложила Татьяна.
– Непостижимо, – восторженно посмотрела на нее Липа. – А откуда же тогда пришла я?
Татьяна уткнулась носом в енота:
– Из своей комнаты. Чашки вы взяли?
– Какие чашки, деточка? – уточнила Олимпиада Болеславовна, явно тревожась за разум Тото.
– Для гостей.
– А я думаю, зачем я залезла в буфет? – радостно воскликнула Липа, лучась, как Мариотт, которому удалось-таки обставить Бойля на пару дней. – Вот обезьянка! – не без известной симпатии ласково пожурила она себя. – Пойдем, поможешь отнести посуду. И не смей заносить эту прелесть в свою комнату, пойдем все вместе. Кстати, ты нас еще не познакомила.
– Это Поля, прошу любить и жаловать, – торжественно объявила Татьяна.
– Разве его можно не полюбить? – растрогалась Липа. – Позволь, я сама представлю Полю нашим гостям. Кроме тебя, милочка, это единственное, что их может здесь прельстить.
Татьяна тоскливо смотрела, как осыпается штукатурка со стен, содрогающихся от ударов перфоратора.
– Какой безумец согласится это купить?
– Если мы согласимся продать…
Из комнаты Аркадия Аполлинариевича несся торжествующий и жизнеутверждающий голос хозяина:
– А вот этот этюдик я написал, будучи в тоске и печали. Заметьте, как ненавязчиво мое состояние подчеркивает колористика? А сфумато, какое сфумато! Лео бы мной гордился. Я имею в виду Лео да Винчи, а не Ди Каприо. Ха-ха-ха.
* * *
Татьяна зашла в комнату соседа, знакомую до мелочей. Черный буфет с богемским хрусталем, где каждый стакан и бокал или тарелка (Кузнецовский фарфор, между прочим!) присутствовали в единственном экземпляре. На подрамник натянули свежий холст, рядом стоял высокий трехногий табурет, на котором был накрыт завтрак художника: мексиканское керамическое блюдо с тремя желтыми увядшими лепестками сыра, серебряный подстаканник с высоким стаканом, кружок лимона, недоеденная булочка. На стене висел голубой шелковый китайский ковер старинной нанкинской работы, красоты исключительной; правда, ее не пощадили ни время, ни моль. Эмалевая миниатюра на этажерке, уставленной толстыми книжками нот. Шкаф, ломящийся от книг, которые были засунуты туда в количестве, вдвое превосходящем расчетные размеры. Жалкие остатки былой роскоши. В центре комнаты – круглый стол, накрытый плюшевой зеленой скатертью. По стенам – картины. Пальма в кадке в самом углу, у большого окна, распахнутого по случаю внезапного потепления. В окно пропущена веревка, к концу которой привязаны ножницы. Ножницы лежали в жестяной кастрюльке. Веревка уходила в неизвестность.
По потолку топали так, что раскачивалась тяжелая люстра.
На кожаном кабинетном диване сидели совершенно ошарашенные Андрей и Михаил.
Аркадий Аполлинариевич как раз приступил к повествованию о своей сто пятнадцатой любви, проистекшей в далекой-далекой молодости, и они не слишком понимали, удастся им сохранить рассудок или даже не стоит сопротивляться.
Хозяин был высок, в домашней стеганой курточке и штанах со штрипками по моде девятнадцатого века. Художник из него, откровенно говоря, получился отвратительный, но импозантен он был и образован до жути.
Андрей, несмотря на абсурдность происходящего, слушал его не без любопытства. Михаилу давно стало дурно.
Когда появилась Татьяна с чашками и енотом, Андрей подскочил с места и уставился на нее, как на привидение любимой тетушки.
Она стояла перед ним, и в ее глазах все так же плескалось безбрежное море. В его неизведанных глубинах наверняка утонуло множество кораблей, но юношу это не столько пугало, сколько манило. Он понимал и то, что она старше: его ровесницы не смотрели так, не могло у них быть такого взгляда – спокойного, уверенного, чуть ироничного. И не могло быть такой улыбки.
– Вы! – невпопад сказал он. – А я…
– А я так хотела еще раз вас увидеть, – спокойно ответила Тото.
У Михаила чуть глаза на лоб не выкатились.
Аркадий Аполлинариевич чувствовал себя в этой ситуации как рыба в воде. Он очень любил молодежь, и ему нравилось, когда юные существа испытывали друг к другу симпатию. Это укрепляло его в вере, что у детей все сложится лучше, чем у него, и что так, собственно, и должно быть: он прожил трудную и странную жизнь, но зато его любимая деточка, его Тото однажды будет счастлива. И что еще ему, старику, нужно? Главное, он видит, как смотрит на нее этот милый молодой человек, так хорошо разбирающийся в искусстве.
– Вы уже знакомы, – улыбнулся он. – Какая приятная неожиданность!
– Мы не знакомы, – признался Андрей. – Но неожиданность гораздо более приятная, чем вы даже можете себе вообразить. Разрешите представиться: Андрей Трояновский. Вот моя визитка, прошу. – И он добыл бежевый твердый прямоугольничек из тонкой серебряной визитницы.
Татьяна бросила короткий взгляд на шрифт и осталась вполне довольна.
– Татьяна Зглиницкая.
– А это мой друг и деловой партнер, Михаил.
Никакая сила не могла бы заставить Мишку оторваться от дивана, чтобы поздороваться с кем-то, кто не выше его по статусу, но под мерцающим взглядом стальных глаз он неловко приподнялся и даже руку поцеловал, переставая узнавать себя самого и своего друга.
Аркадий Аполлинариевич повертел в руках визитку потенциального покупателя:
– Какая прелесть! Таточка, тебе всенепременно нужно обзавестись визитками. Я сам разработаю стиль.
– Когда-нибудь потом, – легкомысленно откликнулась она. – Зачем они мне?
Затем обернулась к Андрею:
– Значит, так, у нас восемь комнат в странном состоянии, которые может купить только отчаявшийся или безумец. Последняя по коридору – самая маленькая, раньше это была комната для прислуги, а теперь там вполне можно содержать домового или фамильное привидение. Они плоские и на недостаток места не жалуются.
Воздух в комнате заметно наэлектризовался. Молодой человек вряд ли понимал, что приехал покупать квартиру. Но все, что говорила Татьяна, слушал очень внимательно. И на последнюю фразу откликнулся с готовностью:
– А мой – привереда. Все время прячет нужные бумаги и вещи.
– Вы его, наверное, редко кормите или редко с ним играете, – совершенно серьезно спросила она.
– И то и другое, каюсь.
– Так чего же вы хотите?
– Вы верите в привидения? – уточнил он.
– «„Привидений не бывает“, – сказал лектор и растаял в воздухе», – процитировала Тото и продолжила тоном экскурсовода в фамильном замке: – Кухня большая, здесь можно как устраивать приемы на – не приведи Господи – пятьдесят человек, так и запастись двумя бутылками пива и учинить пьяный дебош на несколько суток.
Оба расхохотались. Андрей цвел, как газон с тюльпанами в Гайд-парке, любовно пестуемый опытным садовником. В отличие от него, Михаил был встревожен и растерян. Ему не нравилось, как изменился за считанные минуты его сдержанный и холодноватый друг. И если до того он был склонен к покупке квартиры – не так уж она была запущена, несмотря на уверения владельцев (странная, кстати, позиция, граждане), – то теперь предпочел бы забыть об этой авантюре и навсегда проститься с безумными обитателями старого дома, пока его налаженная жизнь радикальным образом не переменилась. Интуиция подсказывала ему, что если кто и в состоянии повлиять на Андрея, то вот эта странная женщина, которая явно не боится ни Бога, ни черта и наверняка имеет обо всем собственное мнение. Миха всегда ратовал за Марину и защищал ее не хуже иного адвоката: она не мешала его отношениям с Андреем, не лезла в дела, а если бы и лезла, беда небольшая. Милая недалекая девушка с нормальными взглядами на жизнь. Не то что эта птица из дворянского гнезда. Таких Мишка всегда опасался.
Липа появилась в комнате и с любопытством уточнила:
– Кстати, а где у нас кухня?
Михаил воззрился на нее со смесью ужаса и изумления.
– Направо и до упора, – ответила Татьяна, не поворачивая головы.
– Очень интересно, откуда она там берется? – спросила Липа, выходя в коридор.
– Ну-с, молодые люди, – чуть громче и бодрее, чем следовало бы, заявил Аркадий Аполлинариевич, – может, пока Капитолина Болеславовна будет готовить кофе, мы отправимся осматривать территорию?
Никто ничего не успел ответить. В комнату влетело новое действующее лицо – взлохмаченное, нелепое, толстенькое, лысоватое и очень энергичное. То есть сосед Геночка.
Геночка подошел к Тото на цыпочках и сообщил трагическим шепотом:
– Катастрофа! Ката – не побоюсь этого слова – клизм. Здравствуйте, Тэтэ.
– Хорошо, что не клизма, – мурлыкнула она. – Что еще стряслось?
– Извините, Бога ради, – раскланялся Геночка с присутствующими, а потом опять обратился к ней: – Я приводил ванную комнату в приличествующее моменту состояние, вы понимаете, что я имею в виду?
– И?!
– Носок сорвался с веревки и утоп, – горестно молвил сосед, – Все забилось, и теперь нас заливает. Катастрофа. Потоп.
– А заливает-то почему? – весело спросил Андрей, которому явление сие было отчего-то симпатично до крайности.
Он чувствовал себя непривычно: его вовсе не раздражали эти чудаки, способные свести с ума любого в считанные минуты; ему были интересны и занимательны их истории; ему казалось, судьба их вполне может предложить сюжет для увлекательного романа. Ему хотелось оставаться тут, в комнате с выгоревшими бледно-зелеными обоями, неспешно распивать чаи (во множественном числе) и кофий за круглым столом под лампой с бахромчатым абажуром в цветочек. И обязательно есть свежие мягкие плюшки. И слушать, слушать, слушать.
– Ну как же! – обстоятельно пояснил Геночка. – Я же кран сорвал – каким-то образом. Такой, понимаете ли, конфуз.
Кажется, покупатель пришел в полный восторг:
– Давно не спасал никого от потопа.
– Новый Ной, – прокомментировала Татьяна. – Что – тоскуют руки по штурвалу? То есть по разводному ключу?
– Вы знаете таких названий.
– Я даже знаю, как выглядит означенный предмет и с какой стороны за него следует держаться, но от помощи не откажусь. Приятно, когда рядом мужчина, способный решить проблему.
– Это дурдом какой-то на колесиках, – вынес вердикт Мишка, едва пришедший в себя от этих передряг. Он хотел было увести Андрея от греха подальше, но тот уже выскочил в коридор, влекомый подпрыгивающим Геночкой.
Олимпиада Болеславовна, которой вообще не понравился Михаил, укоризненно заметила:
– Вы совершенно как Николаша – святая душа – рассуждаете. Он таким образом профукал Россию. А вы что? Лучше приготовьтесь пить кофе: Капочка утверждает, что пить кофе нужно в хорошем настроении.
Аркадий Аполлинариевич выглянул в коридор и не без любопытства оценил масштабы бедствия:
– Ну, это Геночка преувеличил. Вот в прошлый раз, когда он спохватился, действительно была катастрофа. Вообразите, я вернулся с этюдов – устал, нагружен мольбертом, красками, сумкой, стульчиком. Я, знаете ли, хожу на этюды со стульчиком, потому что стоять несколько часов подряд в моем возрасте, увы, уже невозможно.
– Да-да, – покорно прошептал Мишка, чувствуя, что мир кружится у него перед глазами. – Со стульчиком.
– Открываю двери, – напевным голосом, каким, наверное, Гомер излагал все обстоятельства вооруженного конфликта между троянцами и ахейцами, продолжал художник: – А мне под ноги течет бурнокипящий пенный поток. Геночка принимал ванну с хвойной пеной для полного расслабления, вылил всю бутылку, ну а носовой платок вместе с мочалкой засосало в сливную трубу. Как он пропихнул мочалку сквозь эту решеточку, до сих пор никто не понимает.
– А лечить вы его не пробовали? – спросил младший компаньон, смутно подозревая, что его трезвое предложение – не более чем глас вопиющего в пустыне.
– Тряпочку, может быть, выдать? – крикнул Аркадий в коридор, проигнорировав реплику.
Андрей, сняв пиджак и закатав рукава, возился в ванной. Татьяна ему активно помогала. Правда, в какой-то момент она остановилась за его спиной и долго смотрела, потирая лоб. Потом спохватилась и снова стала вымакивать воду.
Липа стояла в коридоре в обнимку с енотом.
– Тетя Липочка, принесите ведро, умоляю! Оно на кухне, под моим столом!
– А где у нас кухня?
Татьяна молча простерла руку к стене. Липа подняла глаза и уперлась взглядом в указатель с большой синей стрелой, под которой было жирно выведено: «Кухня».
Не квартира, а Критский лабиринт, – сообщила она еноту.
* * *
Совсем недалеко от места описываемых нами событий, в запущенном, а потому тенистом и уютном парке произошла необычная встреча. Столкнулись в уединенной аллее два примечательных человека, на которых уже все глаза проглядели несколько бабушек, пасущих своих внуков под сенью цветущих каштанов.
Первый был высокий, седой, одноглазый господин со старомодной черной повязкой, похожий на адмирала Нельсона, которому чудом удалось пережить Трафальгарскую битву. Мундир так и просился на его широкие плечи и стройную спину; досужие наблюдатели вряд ли заметили, что рукава белоснежной рубашки были застегнуты на бриллиантовые запонки в несколько карат. А редкие знакомые Аркадия Аполлинариевича, каковых, увы, не оказалось сию минуту в аллее, непременно обратили бы внимание, что господин опирался на элегантную трость с хорошо известным им набалдашником – в виде летящей птицы.
Второй оказалась цыганка, так потрясшая официантов кафе «Симпомпончик». Та самая, в юбке цвета луковой шелухи, золотых украшениях, белозубая и черноволосая.
Они столкнулись внезапно и отшатнулись друг от друга, будто каждый увидел страшный призрак из собственного прошлого. Впрочем, оба призраков боялись мало, а потому двинулись навстречу друг другу, не опуская глаз, не отводя взгляда и даже не пытаясь сделать вид, что не заметили своего визави.
«Самое интересное в нашей жизни, – сказал как-то Салман Рушди, – всегда происходит в наше отсутствие».
Чьей-то чужой жизни напрямую касается эта встреча, но человек, для которого она является судьбоносной, о ней не знает, да и, вероятно, не узнает никогда.
Внезапно налетает ветер и осыпает цыганку облетевшими вишневыми лепестками. В принципе это возможно, потому что на дворе весна, май. Но в этом месте, в этом парке нет ни одной вишни.
Цыганка стоит в летящей на ветру юбке, окутанная плащом розоватых лепестков. Господин давно уже свернул в боковую аллею, но ей кажется, что она слышит, как неумолимо, словно часы, отмеряющие минуты чьего-то существования, постукивает по плитам его трость.
* * *
Звонящий прошелся по всем кнопкам, и у него получилась целая симфония. Во всяком случае, мелодия не хуже столь популярного ныне «Муси-пуси».
– Ого! – заметил Геночка. – Кому-то приспичило.
– Не кому-то, – поправила его Капитолина, – а Артуру. Он всегда вызванивает «Хабанеру».
– Абсолютная музыкальная бездарность, – вздохнула Олимпиада. – Но человек хороший. Кого это, правда, спасало от разочарований?
Татьяна отправилась открывать. На пороге она обнаружила высокого, мощного, немного похожего на медведя в парадном костюме мужчину со взволнованным лицом.
– Солнышко, – строго сказал «медведь», – нам обязательно надо поговорить. Всем общий поклон.
– Привет, дорогой, – сказала она, вынимая его из пиджака и пытаясь стянуть галстук. – Становись на трудовую вахту. Разберемся с потопом – поговорим.
Артур покорно расстался с деталями своего гардероба, сокрушенно говоря:
– Домовой против меня, что ли? Почему, когда я прихожу выяснить отношения и расставить точки над «ё», у вас всегда потоп?
Татьяна меланхолически откликнулась:
– Потому что у нас вообще всегда потоп. Маленькое семейное развлечение. И потому что ты всегда стремишься расставить все точки, даже над теми буквами, над которыми их в принципе нет. И умляуты. Вы с судьбой совпадаете в кризисных пунктах.
При этом она рассеянно поглаживала его по руке, словно извинялась, и от того ее замечание не выглядело обидным.
– Добрый день, – обрадовалась ему как доброму другу Капа. И совершенно серьезно уточнила: – Отчего же именно потоп? В прошлом году, аккурат под Пасху, Геночка устроил маленький пожар. Помните, Артур?
– Этого, дражайшая Капитолина Болеславовна, мне не забыть до последнего дня моей жизни, – успокоил ее Артур, целуя ручки присутствующим дамам.
Геночка смущенно хрюкнул.
Андрей перестал возиться с краном и тихо спросил у Тото:
– Что это еще за невразумительное явление? Зачем вы его оставляете? Я и сам могу справиться с этой проклятущей трубой.
– Невежливо выгонять гостя только потому, что мы и сами можем все починить. Нет?
Андрей промолчал, но губу закусил. Он всегда знал, что у людей есть прошлое, но и представить себе не мог, что ее прошлое будет так его волновать. Любопытно, сколько они знакомы? Максимум – час. И он уже не может оставаться равнодушным даже к мелочам. А вот если бы его спросили, что было у Марины в жизни до него, он бы с уверенностью упомянул только школу и курсы какие-то, модельные, что ли? Он точно не помнил. Как не помнил ее родственников, имен ее подруг и, уж конечно, прежних мужчин.
– Что у вас за инструменты антикварные, а, молодой человек? – приступил Артур к боевым действиям.
– Это не у меня инструменты, – ответил тот. – Это, по всей вероятности, у вас.
– О! – выросла между ними Тото. – Простите, я вас не представила. Это покупатель нашей квартиры. Просто его угораздило нарваться на катаклизм. А это мой большой друг. Знакомьтесь: Андрей – Артур.
Оба произнесли сакраментальное «Очень приятно» как смертный приговор.
Артур забрел в комнату, чтобы положить пиджак, и сразу натолкнулся на енота.
– Это еще кто? – возопил он, но при этом так удивительно получилось, что смотрел не на безобидную игрушку вовсе, но на молодого человека.
– Поля, – невозмутимо отвечала Татьяна, – правда, прелесть?
– Откуда он здесь взялся – эта прелесть хвостатая?!
В его голосе явно не обнаружилось дружелюбия.
Тетя Капа и тетя Липа переглянулись и с видом королев Кофетуа, которым не пристало присутствовать при международном скандале, медленно удалились в сторону кухни.
– Не шуми, пожалуйста, – сказала она. – Ты же знаешь, как я не люблю шума.
И Андрей опять подумал, что был прав: она не повысила голос ни на один тон. Она правда не умела кричать и не переносила крика. И это тоже объединяло их.
Артур сразу заговорил тоном ниже и попытался взять себя в руки:
– Встань на мое место. Я прихожу с самыми серьезными намерениями, а у нее, то бишь у тебя, какой-то посторонний мне, – выразительно и глядя в упор на Андрея, – енот! И она носится с ним так, как со мной никогда не носилась! Вот! Полюбуйся на себя в зеркало – впилась в него, как мадонна в своего горностая! Ты отдаешь себе отчет, что относишься к нему лучше, чем ко мне?
В комнате Аркадия Аполлинариевича Михаил слушал этот концерт и прихлебывал действительно необыкновенный кофе. При этом он еще и переглядывался в зеркале со своим отражением – таким же трезвым, разумным и стойким, услышав последнюю фразу, они с отражением синхронно покрутили пальцами у виска. Им все было ясно.
Геночка, не зная, как реабилитировать себя перед покупателем и погасить назревающий конфликт, радостно предложил:
– Андрей… э, как вас по отчеству, может, вам картошечки поджарить?
Андрей только отчаянно помотал головой.
Потом все вымакивали тряпками реки воды, Андрей поменял кран, который отыскал в саквояжике запасливого Аркадия Аполлинариевича, а Артур ему усердно в этом помогал. При этом последний все время твердил:
– Как я должен это понимать? Ты заводишь существо!
– Почему это надо понимать каким-то особенным образом? – устало отзывалась Татьяна. – Неужели я единственная в этом городе завела себе енота? – Тон у нее был ровный, только чуть насмешливый, и трудно было угадать, издевается она или впрямь всерьез обсуждает безумную проблему.
– Любая другая женщина его не завела бы, – воззвал Артур к равнодушным небесам, – или завела просто так. Но это же ты – у тебя просто ничего не бывает. Сначала енот – потом…
Осекся, увидев, что Андрей смотрит на него с интересом.
– Позвольте узнать, почему он вас так волнует? Я бы и сам завел себе такого.
– Тася! – обрадовался Артур неизвестно чему. – Подари человеку игрушку, видишь: ему нравится.
– Я же просила: не называй меня Тасей. А енот мой. Его мне поручили. Извините, Андрей. У нас не всегда так, бывает интереснее, вам как-то особенно крупно повезло.
– Он сидит в моем кресле! – заявил «медведь».
– И ест из моей тарелки, – не удержался Андрей.
– Сейчас я кажусь вам безумцем, – тоскливо молвил его соперник, – потому что ваша история только начинается. И вы думаете, что с вами все будет по-другому, что вы сумеете, что… Не отнекивайтесь, я сам так думал. А если у вас еще есть опыт общения, если в вас влюблялись, если вы уверены в себе – ох, Ганнибал, Ганнибал, с каких Альп вам придется падать! Она же не человек в том понимании, к которому мы, наивные, привыкли.
Андрей посерьезнел:
– Если бы вы не пользовались здесь привилегиями старого и доброго знакомого…
– Да не пользуюсь я никакими привилегиями, молодой человек. Меня променяли на енота.
– Что на тебя нашло, дорогой? – спросила Татьяна, которую явно забавляла сия сцена. Сторонний наблюдатель сразу бы отметил, что ей вовсе не неудобно и не неприятно. Она рассматривает обоих мужчин и оценивает их поведение. В какой-то момент кажется, что ее это вообще не касается.
– Ничего не нашло, просто дошло, хотя и довольно поздно. Ты смотришь на него так, как на меня никогда не смотрела. Этого нельзя говорить вслух, но разве с тобой какие-то правила работают?
Совпадение это или нет, но Тото как раз внимательно разглядывала малознакомого молодого человека в рубашке от «Монтгомери» с закатанными до плеч рукавами, в легких кожаных туфлях от «Феррагамо», который возился в ее ванной с мокрыми половыми тряпками и насквозь прогнившей сантехникой и, кажется, не ощущал никакого внутреннего противоречия.
