Текст книги "Стеклянный ключ"
Автор книги: Виктория Угрюмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)
– Ну что, – сказал Бутуз чересчур бодрым голосом докладчика, – в целом картина складывается вполне приличная. Вот тут сегодня утром генерал звонил, спрашивал, что да как. Тебя вспоминал, хвалил; намекал, что стоит подумать о каком-нибудь поощрении ко дню рождения. И он тоже сказал, что ситуация у нас на редкость неплохая, статистика, показатели – всё без ложной скромности – на уровне. И даже отдельные огрехи не портят впечатления. А куда нам без огрехов в нашей глубоко творческой работе? А?
И шеф вопросительно поглядел на Николая, будто ждал, что тот поможет ему. Но Барчук сидел, уставившись в портрет президента, молчал и жизнь начальству облегчать нисколько не собирался. Больше всего ему хотелось побыстрее отбыть обязательную программу, а потом убраться восвояси, к себе в кабинет, чтобы там на досуге поразмыслить, как выкручиваться. Что нужно будет выкручиваться, он даже и не сомневался.
В принципе, общие тезисы он мог бы набросать сейчас и за Данилу Константиновича, тоже мне – «бином Ньютона», как говаривал его любимый литературный персонаж.
Покойный Мурзаков А. Н., которого Николай давно уже про себя окрестил Мурзиком, явно интересовал кого-то там, наверху. И если до вчерашнего дня никто не грозил расформировать убойный отдел за нерасторопность и забрить всех до единого сотрудников в дворники, то даже салаге стажеру яснее ясного, что расторопность как раз и не приветствуется. А уж битый опер и подавно поймет, что сейчас полковник плавно перейдет к последней части Мерлезонского балета. О том, что покойный гражданин, одинокий и никому не интересный, зарезанный по пьянке в лесопарковой зоне, никуда не напишет жалобу на плохо проведенное следствие. Что дел и так по горло. А господин Мурзаков пускай себе покоится с миром в братской могилке, в компании таких же, как и он сам, «невостребованных жмуриков». Или что там с ними теперь делают, в век компьютерных технологий?
Николай поморщился, будто у него внезапно заболел зуб. Что ему, больше всех надо? Беда была в том, что действительно надо больше всех. И Данила Константинович тоже это знал, за что и ценил, и даже по-своему любил Барчука. Но генерала он тоже любил, по-своему. А главное, ох как не любил с ним ссориться, особенно в последний год перед выходом на пенсию. То-то, братцы, сыскное дело – штука хитрая, не всякому по плечу.
Майор елозил на стуле, будто в сиденье вбили гвоздь острием кверху.
– Этот ваш труп, как его там? Мурзаков? – небрежно спросил Данила Константинович, и Николай подумал, что актер из шефа никудышный, даже для самодеятельного театра в каком-нибудь неперспективном селе. – Заканчивайте с ним, ребятки. Что, других дел нет? Настоящих? Я уже докладывал туда, – и полковник выразительно взглянул наверх, – и даже там понимают, что к нам претензий быть не может. К нам и так каждый день люди ходят со своим горем…
«А этот, значит, уже и не человек», – подумал Барчук, но промолчал. Скучно спорить, когда наперед знаешь расклад: что тебе ответят, что ты на это возразишь и что тебе прикажут в конечном итоге. Зачем резину тянуть?
– Сахалтуев как раз установил с помощью московских коллег… – начал он.
– Вот-вот, – подхватил Бутуз. – Сахалтуеву больше заняться нечем? Так я подкину. Стол делами завален – макушка только торчит. И еще: когда понадобится по-настоящему, вам не помогут. Сколько можно использовать личные связи направо и налево? Там же тоже, в Москве, люди сидят. Я ясно выражаюсь?
По справедливости стоило бы сказать, что нет, неясно. И заставить шефа четко произнести, что он своей властью приказывает прекратить следствие по делу об убийстве гражданина Мурзакова, но зачем же наживать себе врага за здорово живешь?
– Ясно, – буркнул Барчук.
– Коля, – примирительно сказал полковник, – мне никогда не нравились такие вещи. И такие приказы, пусть даже высказанные в завуалированной форме. Генерал тоже не в восторге, поверь мне. Но ему звонили из таких заоблачных высот, что он рекомендовал не рыпаться, дурака не валять и на сей раз не заедаться. И тебя просил предупредить отдельно, зная твой комсомольский задор и юношеский максимализм. Я знаю, что ты думаешь. Так вот: думать можешь сколько твоей душе угодно. Но дело закрывай и – в архив. Все. Не доводи меня до инфаркта, я твою удаль молодецкую знаю. Только не в этот раз. Тем более что человечек был не лучшего пошиба, гнилой человечишко был.
– У нас теперь лицензия на отстрел выдается по характеристике жертвы? – едко спросил Барчук, сию секунду клявшийся себе, что ни за какие коврижки не врубится в безнадежную дискуссию. – Плохих, значит, можно убивать, и это совсем даже не плохо, да?
– Коля! Я же просил, зачем этот пафос, а?
– А не надо мне, Данила Константинович, совесть облегчать. Не горюй, мол, Барчук, за этим подонком и не заплачет никто. Мне это ни о чем не говорит. За мной, может, тоже никто не заплачет.
– А Сахалтуев? – изумился шеф, против воли втягиваясь в безумный какой-то разговор.
– Он? Да Юрася первый обрадуется: он на мою квакву давно уже глаз положил. Я еще остыть не успею, как он ее к рукам приберет.
– Кого?!
– Квакву. Чашку с жабой, – смилостивился майор.
– Так, кыш отсюда, пока я еще не рехнулся окончательно! – скомандовал полковник. – А то я за себя не ручаюсь. Сам твою квакву отберу.
– Майора обидеть может всякий… полковник, – пробормотал Николай уже от дверей.
– И посмотри в справочнике слово «субординация», – попросил Данила Константинович почти ласково. – Все, свободен.
* * *
У входа в офис печально топталась Машка, и Татьяна, остановившись в двух шагах, неодобрительно ее оглядела: плечи опущены, спина сутулая. Общая картина – мрачная.
– Горе горем, но осанка тут ни при чем. Ты же не безутешная вдова, – пробормотала она, подойдя к подруге, и сунула ей огромный букет роз.
– Это мне? – пискнула та.
– Мне. Но не идти же устраиваться на работу с этой клумбой. Отвлекает.
– Это Павел Леонидович?
Татьяна фыркнула:
– Павел Леонидович, скажите на милость! Господи, как время летит: только что был Пашка, тощий и лопоухий, а теперь огромный, как Колосс Родосский, и уже Леонидович. Да-с, старею… – Она наморщила нос. – Рекомендательное письмо он привез и обещал, если что, подтвердить, какой я просто ангел небесный, если тебя интересуют подробности.
– Да Сережка ему звонить не посмеет, калибр не тот.
– На Бога надейся, а верблюда привязывай. Ну что, вперед!
* * *
Когда-то давно, года четыре тому, когда Машка встретила нового мужчину своей жизни и страстно желала услышать мнение Татьяны по этому поводу, та отчаянно воспротивилась знакомству. Все, что Мария рассказывала о возлюбленном с восторгом и умилением, у нее вызывало в лучшем случае скептическую усмешку. Тото была требовательна к представителям сильного пола; чересчур требовательна – как сетовала порою Машка, – и она совершенно не хотела разочаровывать лучшую подругу. Практика показывала, что беспощадная в суждениях Татьяна редко ошибалась на предмет взаимоотношений, но надежда умирает последней.
Маша отчаянно защищала Сергея, приписывая ему всё новые достоинства; и в конце концов Тото постановила, что лучшим выходом будет не видеть этого рыцаря на белом коне. «Зачем тебе нужно сводить нас нос к носу? Я, конечно, могу и попритворяться тебе в удовольствие, но ты же непременно захочешь услышать честное мнение. Давай, его у меня как бы не будет. А время покажет». И Машка – пусть с неохотой, но согласилась.
Тогдашнее соломоново решение теперь пошло на пользу. Колганов о Татьяне только слышал, да и то нечасто. И, как всякий занятой человек, не слишком помнил, что его возлюбленная рассказывала о какой-то своей подруге-художнице и бесконечных перипетиях ее квартирно-коммунальной истории, в Машкином изложении похожей на бразильский «мыльный» сериал.
Так что он никак не мог соотнести неведомую подругу бывшей любовницы и успешного рекламиста с богатым опытом работы в этом бизнесе.
Настроение у Сергея было отвратительное. Сорвалась солидная сделка, сулившая не только приличную прибыль, но и интересные перспективы. Типография не выполнила заказ, а в банке снова затеяли какие-то проволочки с выдачей нового кредита. К тому же накануне вечером он страшно поругался с теткой, не одобрявшей его расставание с Машкой и обозвавшей новую пассию «сопливой вертихвосткой», «чухонкой» и своим коронным словцом, которое в приличном обществе произносить вообще не следует.
Он искал, на ком бы сорвать злость. И соискательница на вакантное место пиар-менеджера идеально подходила на эту роль. Сергей, узнавший о ней от директора по кадрам, представлял себе эдакую очкастую девицу в бижутерии от Сваровски, в модном наряде и длинноносых туфлях без задника, которые он органически не переваривал. При этом она виделась ему близорукой и неинтересной говорливой особой, как и все его предыдущие менеджеры. Они заискивали и лебезили, могли всплакнуть, когда он устраивал им очередной разнос, и Сергей решительно не понимал, как им удавалось выполнять работу, главными в которой были неотразимое личное обаяние и эрудиция.
Так что Татьяну он ждал, заведомо ею недовольный, и прикидывал, какой бы установить испытательный срок – три месяца, четыре или сразу уж полгода. С минимальной заработной платой, разумеется.
Напряжение в кабинете висело ощутимое, и переступившая порог Тото, своей чувствительностью способная поспорить с лучшими сейсмографами мира, сразу его ощутила.
Сергей Колганов в принципе нравился ей и на фотографиях, но в жизни оказался гораздо более интересным. К тому же у него явно появился новый парикмахер, и Татьяна вынуждена была признать, что этот цирюльник свое дело знает. Короткая стрижка очень шла Машкиному «бывшему» – он будто помолодел на несколько лет, и даже ранняя седина смотрелась благородно. Лет ему было около сорока, высокий шатен с зеленовато-медовыми глазами. Такие глаза могут быть на удивление притягательными и глубокими. Впрочем, сейчас их взгляд не предвещал нашей героине ничего хорошего.
Восседающий за столом Сергей даже и не подумал приподняться ей навстречу. Коротко кивнул на глубокое мягкое кресло, в котором можно было либо утонуть, либо ютиться на самом краешке. Такие сиденья специально существовали во многих офисах, чтобы поставить посетителя в неудобное положение. В любом случае человек чувствовал себя неуютно, не мог сосредоточиться и терял уверенность.
Эта вот небрежность Сергея, нежелание «церемониться» с будущей подчиненной, вкупе с брюзгливым (от слова брюзжать) и неприветливым выражением лица Татьяну разозлили. И если еще минут пять назад она собиралась быть сдержанной и, чего греха таить, кроткой, то сии благие намерения изменились за считанные секунды. «За что боролись, на то и напоролись», – прокомментировала бы Машка.
Сергей налетел на нее, как патрульный катер на мину в нейтральных водах, и даже не заметил, как подорвался.
Он совершил еще один непростительный промах – буркнул коротко, игнорируя приветствия, как докучливый китайский ритуал:
– Садись. Анатолий Харлампиевич утверждает, что ты – находка. Рассказывай, чем же ты так хороша.
Татьяна решительно притащила от стены стул с прямой спинкой, с грохотом установила его перед столом, уселась, закинула ногу на ногу и ослепительно улыбнулась:
– Американский стиль работы? Разумно. Все члены коллектива уравниваются между собой, работают на одно общее дело, начальник формально не давит на подчиненных. Ты прав, это современный подход, и мне уже интересно. Люблю работать с мыслящими людьми.
Сказать, что потенциальный работодатель был ошарашен, – значит не сказать ничего. А Тото не давала ему опомниться:
– Собственно, тем я и хороша, что нахожу мыслящих коллег и мыслящих партнеров. Вот мое резюме, – она открыла изящный кожаный портфель, звонко щелкнув замочками, – дипломы, характеристики, рекомендательные письма; вот от Бабченко – с последнего места работы.
Сергей только что не подпрыгнул в кресле. Машка, говоря о его отношении к хозяину банка «Рантье», был абсолютно права: ее бывший возлюбленный буквально трепетал перед Павлом Бабченко, как, впрочем, трепетали и сотни других. Человек, вхожий к Бабуину, как за глаза называли его друзья и недруги, казался Сергею священным чудовищем. Или уж во всяком случае жрецом оного чудовища.
– А кем… – с трудом выговорил он, – вы там работали?
– Директором департамента, – не моргнув глазом, отвечала она. Что это был за департамент и зачем Пашка навыдумывал своим сотрудникам такие странные должности, она даже не задумывалась.
– Что-то мы никогда не встречались.
– А зачем нам было встречаться? – нагло и холодно отвечала Татьяна.
Ее план работал: теперь у нее точно было больше чем десять минут для первого разговора, а большего она и желать не могла. Раздраженный и злой, он все же станет ее слушать и не пропустит ни единого слова, хотя бы для того, чтобы ущучить нахальную стерву, вся цена которой – ломаный грош в базарный день плюс личная симпатия Бабуина. Теперь все зависело только от того, что сказать. А это она знала, как «Отче наш». Люди одинаковы: их легко расположить к себе, еще легче заставить заинтересоваться. Татьяна вела диалог практически на «автопилоте», а сама думала, что, кабы не родная, несчастная Машка, ни за что не полезла бы в эту авантюру. Скучно все, знакомо, известно наперед. Вот, сейчас он должен разозлиться.
Сергей действительно смотрел на нее как солдат на вошь, но когда начал читать характеристику, глаза его широко раскрылись.
– У вас должен возникнуть вопрос, отчего я ушла от Павла Леонидовича. Если скажете, что нет, не поверю, – вела Татьяна свою партию, как оперная прима.
– Вообще-то да, – покорно откликнулся он.
– Отвечаю: там все налажено и работает как часовой механизм. А я по призванию конструктор, но не садовник. Восхищаюсь английскими газонами, однако не стала бы стричь один-единственный двадцать лет подряд. За это время я придумаю двадцать новых парков.
– Доходчиво, – быстро отреагировал он. – Звучит очень красиво, но не слишком реально, в наши-то дни. И почему тогда вы выбрали именно нас?
Она усмехнулась:
– Потому что у вас есть блестящие перспективы по сравнению с вашими конкурентами. И над этими перспективами я бы с огромным удовольствием поработала, на взаимовыгодной основе конечно. А еще потому, что назад, к Бабченко, я могу вернуться в любой момент – это моя маленькая гарантия.
Сергей раздражился еще больше: он не привык, чтобы с ним разговаривали так свободно и на равных; особенно женщины; особенно, если они нанимались к нему на работу. Подчиненным следует быть более зависимыми от начальства, больше дорожить местом и бояться увольнения как огня. Это явно не тот случай.
– Послушайте, – отрывисто бросил он, – рынок нищает, рекламодателей не найдешь днем с огнем, покупательная способность населения падает – людям уже просто все равно, что рекламируют, у них ни на что нет денег. Настоящих специалистов в этой области у нас можно пересчитать по пальцам. И как вы себя чувствуете в этой ситуации?
– Уверенно.
– И – какой-какой? – спросил он, вчитываясь в резюме.
– Язык? – уточнила она. – Английский, итальянский, французский, шведский, японский. Польский со словарем, но объясниться могу. Для работы хватает, но для полного счастья нужен еще испанский.
– Это вы серьезно?
– Вполне.
– Вы меня пугаете.
– А ведь я хочу работать на вас. Представляете, как я могу запугать ваших конкурентов? – рассмеялась она.
– И как же вас, такую талантливую и незаменимую, отпустили? – В его голосе явно сквозило желание уколоть. Он не мог простить ей столь открыто демонстрируемой независимости.
– Как Карлсона. Он тоже обещал вернуться.
Сергей задумался на полминуты, а затем произнес значительно вежливее и совершенно другим тоном, предназначенным в обычных ситуациях для коллег и партнеров равного калибра и статусом выше:
– Вы меня так потрясли, что я совсем забыл узнать, что вы будете – кофе, чай, сок?
– Чашечку кофе, пожалуйста, – приветливо ответила она. – Без сахара.
– Без сахара, – эхом повторил он. – Даже боюсь теперь говорить, какой оклад положен на этой должности.
Об испытательном сроке длиной в полгода Колганов уже не вспоминал.
«Смешно, – подумала Тото. – Такое ощущение, что это я писала ему текст, настолько все знакомо». Понятное дело, она нисколько не была этим огорчена. А ответ давно готов, еще до начала беседы, как и большинство других, импровизировать ей почти не пришлось. Снайперы не импровизируют. Их дело – всадить пулю между глаз, для полной гарантии.
Она одарила его специальным дружелюбным взглядом, говорящим: «Да, я стерва, но могу быть и своим парнем, если правильно себя вести», – слегка наклонилась к нему, чтобы придать словам доверительности и произнесла:
– Сперва уточним один важный момент: вы хотите платить мне зарплату или хотите, чтобы я работала?
– Простите?
– Простая логика. Если первое – то, по большому счету, все равно, сколько вы платите, потому что изначально речь шла о другом. Если же мы заключаем договор и я обязуюсь в корне изменить ситуацию на фирме за определенный срок, то первый месяц вы мне платите стандартный оклад, а после поговорим о том, сколько это на самом деле стоит.
– А если я вас обману? – не удержался он.
– Вам это невыгодно. Во-первых, станете ли вы меня обманывать, я разберусь через неделю-другую. Не такой уж долгий срок, согласитесь, чтобы после о чем-то жалеть. Во-вторых, я уйду, а вы останетесь… – Она сделала паузу и безжалостно продолжила: – Все с теми же проблемами. Поскольку я выложила часть карт на стол, то вам нет смысла принимать в корне неверное решение. Мы можем расстаться прямо сейчас к полному взаимному удовлетворению. Логично?
Сергей несколько секунд внимательно разглядывал ее, борясь с раздражением. Интуиция, да и многолетний опыт подсказывали ему, что это тот самый менеджер, о котором страстно и безнадежно мечтают его коллеги. Расчетливая холодная стерва, способная загрызть любого, кто попытается перейти ей дорогу. Умная. Эффектная. С ней нужно дружить, у нее связи. Если то, что написано в ее резюме, хоть отчасти правда, ему привалило сокровище. Просто он опасался таких людей, сторонился их. Такие обычно метят на престол и сметут с лица земли всех конкурентов. Кто знает? Может, она уже рассматривает его как конкурента. А вслух он сказал:
– Вы непохожи на человека, который хочет получить работу.
– Во что бы то ни стало? – ответила она вопросом на вопрос. – Ни в коем случае.
И снова уставилась на него огромными серыми глазищами, похожими на море в непогоду, даже не собираясь для приличия отвести взгляд хотя бы на какую-нибудь деталь интерьера.
«Надо будет развесить по стенам картинки или маски какие-то, – неожиданно подумал он. – Сидишь тут как под обстрелом».
– Хм, я думал, вы напомните мне о том, что вас ждут у Бабченко с распростертыми объятиями.
Если он рассчитывал ее смутить, то абсолютно зря. Татьяна безмятежно улыбнулась:
– Вы и так об этом помните. Кроме того, мир велик, всем хватит места. И еще – вы и так уже на меня злитесь. Этой дозы отрицательных эмоций с меня вполне достаточно.
– Вы очень откровенны, – буркнул он, злясь, что щеки его против воли пошли красными пятнами. – Опасно даже откровенны. А еще мне понравился ваш пассаж о частикарт. – Он особо выделил слово «часть».
– Выложить все при первой же беседе – глупо. Если выложить не все, но декларировать полную свою открытость – нечестно. А глупые и нечестные сотрудники никому не нужны.
– Неожиданный вопрос: вы любите играть в карты?
– Могу за компанию. Но люблю в шахматы и компьютерные стратегии. Хотя, каюсь, могу отвести душу и за какой-нибудь стрелялкой. Очень, знаете ли, расслабляет.
Сергей подумал, что уволить ее, если все окажется сплошной фикцией, никто не помешает. С другой стороны, Бабченко не ошибается: это аксиома. Иначе не был бы одним из самых богатых людей страны в неполные сорок. Словом, рискнуть стоит.
– Оксана введет вас в курс дела, – сказал он. – Приступать можете завтра. По всем вопросам смело обращайтесь ко мне. Я весь внимание.
– Тогда сразу задам первый – какова моя степень свободы?
Он не успел ответить и не успел даже удивиться такому повороту событий. В этот момент в кабинет без стука вошла очень красивая девушка лет двадцати двух – двадцати четырех, стройная, изящная, с золотистыми волосами и мягкой бело-розовой кожей. Она процокала к столу шефа, наклонилась, облокотилась острыми локотками о столешницу, приблизив свое лицо к его, и капризно проговорила:
– Послушай, зачем ты взял билеты в Оперный? Я хочу в ночной клуб. Сержик, ты же обещал.
И победоносно оглянулась на Татьяну – дескать, съела? Это мое.
Та скользнула по барышне коротким взглядом и полностью переключилась на мужчину, с нетерпением ожидая его реакции. Сергей нервничал: он явно понимал, что подобное вторжение показывает его в самом невыгодном свете, но рассердиться всерьез на девушку, похоже, не мог. Его губы сами расползались в предательской улыбке.
– После поговорим, – наконец постановил он самым официальным тоном, на какой оказался способен. – Это важное мероприятие. Ты должна быть на высоте, понятно?
– Опять мероприятие?
– А завтра в клуб, – примирительно произнес он, – договорились?
– Ну ладно, только ради тебя.
Хорошо, что эти двое, полностью занятые собой и своими маленькими семейными проблемами, не могли видеть торжествующую Татьянину улыбку: она была весьма довольна выступлением Машкиной соперницы. «Дурак, Господи, какой же дурак, – думала она неспешно, разглядывая Жаннины ножки. – Разве можно так подставляться в присутствии незнакомого человека? Что Машка в нем нашла?»
Когда девица направилась к выходу, Сергей снова обратился к своей собеседнице. Ее лицо было совершенно непроницаемо, и если она и думала что-либо по поводу этого внезапного вторжения, то внешне никак не отреагировала, даже бровью не шевельнула.
«Ишь, как их Бабуин вышколил, – сердито подумал он. – С другой стороны, чего я злюсь, мне же проще».
– Ну что, – нарочито бодро произнес он, – завтра в десять? И с утра, на свежую голову, обсудим все животрепещущие вопросы.
На сей раз он соизволил выбраться из-за стола и проводил ее до дверей:
– До завтра.
Зазвонил телефон. Даже звонок был какой-то повелительный, требовательный.
– Да! – рявкнул Сергей в трубку и уже другим голосом сказал: – Я! Да, Павел Леонидович, да, как раз только что ушла. Я в полном восторге… – И замялся, боясь ляпнуть что-нибудь лишнее.
Трубка гудела хорошо поставленным диктаторским басом, будто Кинг-Конг внезапно решил обеспокоиться делами отдельно взятой фирмы:
– Я бы вообще ее не отпускал никуда, но раз уж ей самой так захотелось – пусть поиграется. Голова у нее золотая, так что цени, что тебе привалило. И смотри мне там, не обижай. Понял?
Сергей послушно кивал головой, будто Бабченко мог его видеть; и еще какое-то время держал около уха трубку, в которой слышались короткие гудки.
А Тото выскользнула из офиса, торопливо прошла несколько шагов, встряхивая волосами, будто сбрасывая что-то, и бухнулась за столик на открытой веранде кафе, в тени вьющегося винограда.
– Оперный; сегодня вечером; важное мероприятие, – бормотала она себе под нос. – Ну что ж, пойдем в оперу.
* * *
Марина торопливо посмотрелась в зеркальце, убрала несуществующий комочек туши с длинных ресниц, провела пальцем в уголке губ, вытирая размазавшуюся помаду. Кажется, она в полном порядке. Безупречный макияж был для нее тем же, чем в средние века доспехи для рыцарей: защитой. Ненакрашенная, она чувствовала себя отвратительно, будто ее выставили за двери раздетой. А в «боевой раскраске» настроение сразу поднималось. Оделась на это свидание она тоже очень тщательно и продуманно, подчеркнув точеную фигурку и в самом выгодном свете показав загорелые стройные ноги. Таким образом, девушка, по ее мнению, могла разговаривать на равных с неизвестным «доброжелателем» по имени Вадим, который сунул ей накануне эти отвратительные фотографии. Она собиралась решительно разобраться с ним, а если понадобится, то и пожаловаться Андрею, какая чепуха выходит, что кто-то за ними следит. И все же гордость ее была уязвлена – эта женщина, с которой так любезничал сдержанный и холодноватый ее Андрюшенька, она же явно старше. Что он в ней нашел? Что есть у нее такого, чего нет у Марины? Что им вообще, сволочам, надо? То, что еще им не принадлежит? Или то, что сопротивляется?
Марину трясло от злости. Неужели она стала хуже только оттого, что Андрей уверен в ее чувствах, неужели, это сразу сделало ее неинтересной и ненужной? Еще этот, «дядюшка», Вадим, лезет в их дела без мыла. Девушка и сама не понимала: рада она, что узнала о возможной сопернице, или предпочитает оставаться в неведении. Или все это вообще интриги Андреевых конкурентов и ничего такого у него не было с этой женщиной – подумаешь, пригласил в кафе поговорить о делах, – и кто-то намеренно разжигает в ней ревность.
Она подошла к Вадиму, который терпеливо дожидался ее в условленном месте, и, забыв поздороваться, с места в карьер стала излагать свои требования:
– Учтите, что в машину я с вами второй раз не сяду. Говорить можем в каком-нибудь кафе, лучше – уличном. И еще учтите: если что-то пойдет не так или мне просто покажется, что что-то не так, я закричу. Такое подниму, что вам будет мало места.
Вопреки ожиданиям, Вадим не стушевался и не рассердился. Он обезоруживающе улыбнулся, предлагая ей руку:
– Мариночка, вы потрясающая умница и очень предусмотрительны. Я страшно доволен, что обратился именно к вам. Знаете, я бы даже заволновался, не выдвини вы всех этих разумных условий. Собственно, у нас уже заказан столик в «Майами», там много людей и, – льстиво добавил он, – уж вы-то не останетесь незамеченной с вашей потрясающей внешностью.
И она сама удивилась вымученной улыбке, которая мелькнула на ее губах, накрашенных суперстойкой помадой наимоднейшего в этом сезоне оттенка.
Они зашли в кафе и уселись за столик, с которого подбежавший официант тут же убрал табличку «Reserved». То, как выжидательно он смотрел на ее спутника, произвело на Марину благоприятное впечатление и неожиданно успокоило. Странно, но Андрея, при всей его чопорности и респектабельности, официанты явно недолюбливали и всерьез не воспринимали. Во всяком случае, ей так всегда казалось. Чуть ли не каждый второй заказ бывал выполнен нерасторопно и даже как-то небрежно; а при этом мужике обслуга отчего-то становилась совершенно другой. Тем не менее, заговорила она с Вадимом сухо и настороженно:
– Я хочу знать, зачем вам все это понадобилось. И пожалуйста, не городите глупостей о том, что делаете это ради моего же блага. Я, знаете, не на скотном дворе родилась. И не вчера.
– Будь я лет на двадцать моложе, – галантно ответил он, – я бы рискнул утверждать, что делаю это ради вас. И то таки было бы правдой. – И веско, серьезно продолжил: – Но сейчас, Мариночка, мне нужны не вы, а ваш Андрюша. Я хочу знать, что он делает, чем занят, – нет-нет, не в делах. – Вадим выставил вперед ладони, заранее протестуя против возможного обвинения. – Его бизнес меня не касается. Только в отношениях с этой женщиной.
Марина нервничала, а потому сердилась. И даже с перепугу стряхнула пепел с сигареты в только что принесенный кофе. Это разозлило ее еще больше. И почему-то неприятно было, что официант так же молча убрал одну чашечку и почти сразу принес новую, свежую, будто только и делал, что стоял сзади и ожидал этого ее промаха.
– Да с чего вы взяли, что там вообще есть какие-то отношения? Он с ней едва знаком. Я у Мишани спрашивала. Эти ваши фотографии наверняка подделка. Или им есть простое объяснение. Взгляды, знаете ли, к делу не подошьешь. И милую улыбку не инкриминируешь, – победоносно взглянула она на собеседника, ввернув сложное словцо. Знай наших! – Я согласилась на эту встречу только потому, что хочу все выяснить раз и навсегда. И очень советую вам быть со мной предельно откровенным.
Вадим некрасиво пожевал губами. Это очень ему не шло, будто гримаса принадлежала другому человеку, которого давно и надежно похоронили в самых потаенных тайниках его души и вдруг он выскочил на мгновение. Девушка поморщилась: ей-то какое дело до этого противного дядьки, его дурацких жестов и привычек. Она его видит во второй и, даст бог, последний раз.
Но что-то подсказывало ей, что эти надежды тщетны, а ее злость и встопорщенность – всего лишь детская бравада. И что загадочный Вадим, как только захочет, сразу сломает жалкое ее сопротивление. Железная воля чувствовалась в этом мужчине, вольготно раскинувшемся в плетеном кресле на веранде дорогого ресторана. Марина не могла похвастаться особой проницательностью, но здесь и не требовалось обладать какими-то особыми качествами: Вадим Григорьевич улыбался ей и угощал ее кофе и пирожными. А мог просто раздавить, как гусеницу, с той же рассеянной, милой улыбкой. И даже не заметить.
– Мариночка, – заговорил он минуту спустя, но минута показалась ей вечностью, – буду с вами предельно откровенен. Меня интересует эта женщина, ее зовут Татьяна. Все те же двадцать лет тому я бы не пал так низко, чтобы беспокоить вас, но теперь я знаю, что против вашего Андрюши мои шансы равны нулю. Ноль целых и ноль десятых, если быть точным. – Он выдержал театральную паузу. – Эту женщину не стоит недооценивать. Вы, Мариночка, по-детски наивны и доверчивы, вы юны. А она умеет добиваться того, чего хочет.
– Андрей тоже! – запальчиво возразила девушка.
– Вот я и прошу вас помочь мне узнать, чего они хотят. Возможно, вы абсолютно правы и ничего особенного между ними не происходит. Я, кстати, не такой скептик, как некоторые особи моего пола, и вполне серьезно и уважительно отношусь к женской интуиции. Тогда я извинюсь за причиненное беспокойство, и, поверьте, мои извинения будут весьма и весьма материальными. Это спасибо, – засмеялся он, – вы вполне сможете положить в карман. А если я все-таки прав… Лучше предотвратить проблему, чем после ее решать. Правда?
Ему все-таки удалось сбить ее с толку. Он неадекватно реагировал на ее слова, не злился тогда, когда по всем расчетам должен был злиться; не утратил терпения, будто разговаривал с несмышленым ребенком. И Марине с каждой секундой все тяжелее было сопротивляться ему, его странному магнетизму и мужскому обаянию. Она наконец поняла, кого он ей напоминает, – Шона Коннери, такого же ироничного, лукавого, галантного и шикарного. Она глотнула кофе и согласилась:
– Да, конечно. Вы правы.
Вадим махнул рукой, подзывая официанта, и что-то пошептал ему на ухо. Затем вкрадчиво продолжил:
