Текст книги "Дела и речи"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 57 страниц)

В ЗАЩИТУ СЕРБИИ

Необходимо, наконец, привлечь внимание европейских правительств к факту, видимо настолько незначительному, что правительства как бы и не замечают его. Вот этот факт: убивают целый народ. Где? В Европе. Есть ли свидетели этого факта? Один свидетель – весь мир. Правительства видят его? Нет.

Над нациями стоит то, что ниже их, – правительства. В определенные минуты это противоречие вскрывается: народам присуща цивилизация, правителям присуще варварство. Сознательное ли это варварство? Нет; оно просто профессиональное. То, что знает род человеческий, неизвестно правительствам. Происходит это потому, что зрение правительств ограничено близорукостью – государственными соображениями. Человеческий род смотрит другими глазами – совестью.

Мы удивим европейские правительства, сообщив им, что преступления остаются преступлениями; что правительству, так же как и отдельной личности, не дозволяется более быть убийцей; что Европа связана общей ответственностью; что все творимое в Европе творит сама Европа; что если существует правительство-хищник, то с ним и надо обращаться как с хищником; что в настоящее время, рядом с нами, на наших глазах, идет резня, устраивают пожары, грабят, истребляют людей, перерезают горло отцам и матерям, продают девочек и мальчиков; что детей, которые слишком малы, чтобы быть проданными, разрубают надвое ударом сабли; что сжигают целые семьи вместе с их домами; что в таком-то городе, например Балаке, за несколько часов из девяти тысяч жителей осталось тысяча триста; что кладбища завалены большим количеством трупов, чем там можно похоронить; таким образом мертвые, которым живые ниспослали гибель, шлют им взамен то, что они и заслужили, – чуму; мы ставим в известность правительства Европы, что беременным женщинам вспарывают животы и уничтожают ребенка в утробе матери, что на городских площадях лежат горы истлевших женских трупов с распоротыми животами, что на улицах собаки гложут черепа изнасилованных девушек, что все это заставляет содрогаться, что правительствам Европы достаточно шевельнуть пальцем, чтобы этого не было, и что дикари, совершающие подобные злодеяния, страшны, а цивилизованные люди, допускающие, чтобы они совершались, внушают ужас.

Настало время возвысить голос. Поднимается всеобщее возмущение. Бывают часы, когда человеческая совесть берет слово и приказывает правительствам слушать ее.

Правительства бормочут какой-то ответ. Они уже пытались однажды что-то лепетать. Они говорят: «Слухи преувеличены».

Да, слухи преувеличены. Город Балак был истреблен не за несколько часов, а за несколько дней; говорят, что сожгли двести деревень, а на деле всего лишь девяносто девять; то, что вы называете чумой, только тиф; не всех женщин изнасиловали, не всех девушек продали, некоторые избежали этой участи. Пленников кастрировали, но им также отрубали головы, что делает факт не таким весомым; ребенок, которого, как говорят, перебрасывали с одной пики на другую, в действительности был лишь наколот на острие штыка; из одного вы делаете двоих, вы увеличиваете вдвое и т. д., и т. д., и т. д.

И кроме того – почему этот народ восстал? Почему стадо людей не позволяет распоряжаться собой как стадом животных? Почему… и т. д.

Подобный способ оправдываться лишь усиливает омерзение. Затевать тяжбу с общественным негодованием – нет ничего подлее. Преуменьшение вины ее отягчает. Это изворотливость, выступающая в защиту варварства. Это Византия, оправдывающая Стамбул.

Будем называть вещи их именами. Убийство человека в лесу, именуемом лесом Бонди или Шварцвальдом, – преступление; убийство целого народа в лесу, именуемом дипломатией, – тоже преступление.

Еще большее. Вот и все.

Разве преступление становится менее значительным от того, что оно слишком велико? Увы! Это действительно старый закон истории. Убейте шесть человек – и вы Тропман; убейте шестьсот тысяч людей – и вы Цезарь. Быть чудовищным – означает быть приемлемым. Доказательства: Варфоломеевская ночь благословляется Римом; драгоннады прославляются Боссюэ; Второе декабря приветствуется Европой.

Однако настало время, когда старый закон должен смениться новым законом; как бы темна ни была ночь, все равно горизонт посветлеет.

Да, ночь темна. Дело дошло до того, что воскрешаются призраки; после «Силлабуса» появился коран: одна священная книга братается с другой; jungamus dextras; [52]52
  Обменяемся рукопожатием (лат.)


[Закрыть]позади святейшего престола видна Высокая Порта: нам дают право выбрать мракобесие по вкусу, и, видя, что Рим предлагал нам свое средневековье, Турция сочла, что она может предложить нам свое.

Отсюда то, что происходит в Сербии.

До чего же там дойдут?

Когда прекратится истязание этого героического маленького народа?

Настало время, чтобы цивилизация торжественно положила этому конец.

Это предписание – положить конец преступлению – мы, народы, и объявляем правительствам.

Но нам говорят: «Вы забываете, что существуют «проблемы». Убить человека – преступление; убить целый народ – «проблема». У каждого правительства есть своя проблема; у России – Константинополь, у Англии – Индия, у Франции – Пруссия, у Пруссии – Франция.

Мы отвечаем:

Человечество тоже имеет свою проблему; и эта проблема, вот она, – она больше, чем Индия, Англия и Россия: это ребенок во чреве матери.

Заменим проблемы политики проблемой человечности.

Все будущее в этом.

Скажем прямо: что бы люди ни делали, будущее настанет. Все служит ему, даже преступления. Страшные слуги.

То, что происходят в Сербии, наглядно показывает необходимость создания Соединенных Штатов Европы. Пусть на смену разобщенным правительствам придут объединенные народы. Покончим со смертоносными империями. Наденем намордники на фанатизм и деспотизм. Сломим мечи, прислуживающие суевериям, и догмы, держащие саблю в руке. Довольно войн, довольно убийств, довольно резни; нужны свободная мысль, свободный обмен, братство. Разве мира так уж трудно достигнуть? Республика Европы, Федерация Континента – другой политической реальности нет. Рассуждения это подтверждают, события тоже. В отношении этой реальности, которая является необходимостью, сошлись во мнениях все философы; ныне к доказательствам философов присоединяют свои доказательства палачи. Дикость, именно потому, что она ужасает, по-своему свидетельствует в пользу цивилизации. Под прогрессом стоит подпись Ахмеда-паши. Жестокости, совершаемые в Сербии, ставят вне сомнения тот факт, что Европе нужна единая европейская нация, единое правительство, единый всеобъемлющий и братский суд, демократия, живущая в мире сама с собой; все нации должны быть сестрами с общей столицей в Париже, иными словами – столицей свобод должен быть свет. Короче говоря, необходимы Соединенные Штаты Европы. В этом цель, это – гавань. Вчера это было лишь истиной; благодаря палачам Сербии сегодня это стало очевидностью. К мыслителям присоединяются убийцы. Доказательство было дано гениями, теперь его дают чудовища.

Будущее – это бог, чью колесницу влекут тигры.

Париж, 29 августа 1876

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ КОНГРЕССА МИРА В ЖЕНЕВЕ

Париж, 10 сентября 1876

Уважаемый и дорогой председатель!

Шлю вам свои братские пожелания.

Конгресс мира продолжает настаивать на своем, и он прав.

При виде искалеченной Франции, при виде истерзанной Сербии цивилизация негодует, и протест Конгресса мира необходим.

Миру препятствует Берлин; свободе препятствует Рим. К счастью, папа и император не единодушны; Рим и Берлин на ножах.

Будем надеяться.

Сердечно жму вашу руку.

Виктор Гюго.

1877

ЛИОНСКИЕ РАБОЧИЕ

25 марта 1877

Лионские рабочие страдают, парижские рабочие приходят им на помощь. Парижские рабочие, вы исполняете свой долг, и это прекрасно. Вы подаете благородный пример. Цивилизация приносит вам благодарность.

Мы живем в такое время, когда идея братства должна проявляться в великодушных деяниях: во-первых, потому, что доброе дело всегда есть благо; во-вторых, потому, что прошлое не хочет покориться своей участи и исчезнуть; в-третьих, потому, что пред лицом будущего, которое несет нациям объединение и согласие, прошлое пытается вновь пробудить ненависть. (Аплодисменты.)

Ответим ненависти солидарностью и единением.

Господа! Мои слова будут просты и серьезны. Говорить, обращаясь к народу Парижа, – высшая честь, и достоин ее лишь тот, кому свойственна прямота. И, прибавлю я, – умеренность. Ибо если прямота – это мощь, то умеренность – сила.

После этих оговорок разрешите мне высказать мою мысль до конца.

В настоящее время две противоположные силы борются за власть над миром.

Это странное время можно охарактеризовать немногими словами. О чем мечтают короли? О войне. О чем мечтают народы? О мире. (Продолжительные аплодисменты.)

Контрастом лихорадочной деятельности королей и назиданием для них является спокойствие народов. Правители вооружаются, народы трудятся. Народы любят друг друга и объединяются. Королям, замышляющим и подготовляющим насильственные действия, народы противопоставляют величие мирных деяний.

Великолепный отпор!

Народы сближаются, договариваются, оказывают друг другу помощь.

Вы видите: Лион страдает – Париж приходит в волнение.

Да позволят мне собравшиеся здесь патриоты рассказать им о Лионе.

Лион – прославленный город, город тружеников и борцов. Выше Лиона только Париж. Воскрешая в памяти нашу историю, можно, пожалуй, сказать, что именно в Лионе зародилась Франция. Лион – одна из древнейших колыбелей современного мира. В Лионе латинская демократия была привита к кельтской теократии; в Лионе Галлия преобразовалась и переродилась настолько, что стала наследницей Италии; Лион – точка пересечения того, чем некогда был Рим и чем теперь является Франция. Лион был первым нашим центром. Агриппа сделал Лион узлом военных дорог Галлии, и этот решительный способ внедрения цивилизации впоследствии был повторен сооружением стратегических дорог Вандеи. Как все города, имеющие некое предназначение, Лион пережил ряд бедствий: во втором веке город жестоко пострадал от пожара, в пятом – от наводнения, в семнадцатом – от чумы. Факт, достойный быть отмеченным историей: Нерон, сжегший Рим, отстроил Лион. Лион, знаменитый в истории, не менее прославился и в политике. В наши дни Лион выделяется среди других городов Европы смелым изобретательством, упорным, могучим и плодотворным трудом, усовершенствованиями в области промышленности, неуклонным стремлением к замене хорошего лучшим. В Лионе – трогательное, возвышенное явление, ибо лионский рабочий терпит нужду, – бедность создает богатство. (Движение в зале.)Да, граждане, я утверждаю: добродетель, заключенная в груде, социальная интуиция, угадывающая необходимость революций и неустанно требующая их, дерзание во имя прогресса, настойчивость, свойственная людям, несущим в себе будущее, – вот что характеризует Францию, вот что характеризует Лион. Лион был метрополией Галлии, он остался ею и ныне, с развитием демократии. Это город ремесел, город искусства, город, где машина повинуется духу, город, где в рабочем живет мыслитель и где Вольтер дополняет Жаккара. (Аплодисменты.)Лион – первый из наших городов, ибо Париж – нечто иное; Париж выходит за пределы нации. Лион – в сущности цитадель Франции, тогда как Париж – цитадель человечества. Вот почему помощь, которую Париж оказывает Лиону, вызывает восхищение. Можно даже сказать так: когда Париж помогает Лиону, столица мира помогает столице Франции. (Возгласы: «Браво!»)

Воздадим должное этим двум городам! В настоящий момент, когда реакционные партии, как видно, замыслили унизить Францию и пытаются низвести столицу революции на положение столицы монархии, следует еще раз напомнить о том, чем являются для нас великие центры французской культуры: Лион – город труда и Париж – город просвещения. (Сильное волнение. Многочисленные возгласы: «Браво!»)

Вокруг этих двух столиц теснятся толпой их братья и сыновья, все наши прославленные города, и среди них – наш изумительный Марсель, которому нужно отвести особое место, ибо он во Франции представляет Грецию, точно так же как Лион представляет в ней Италию.

Но расширим наш горизонт, окинем взглядом Европу, различные нации и, показав солидарность наших городов, укажем, граждане, для блага цивилизации все видимые нам признаки грядущего единства человечества.

Эти признаки заметны во всем.

Как я уже сказал вначале, в переживаемые нами смутные дни все, что внушает тревогу, исходит от королей, все, что внушает надежду, – от народов.

За звериным ожесточением войны, развязанной семь лет тому назад двумя императорами, за угрозами резни и разгрома, которые раздаются вновь и вновь, а иной раз, как показывает удушение Болгарии Турцией, приводятся в исполнение, за мобилизацией армий, за всей этой зловещей военной шумихой ощущается могучая воля к миру.

Я повторяю, и я настаиваю на этом: кто хочет войны? Короли. Кто хочет мира? Народы.

Мне кажется, сейчас готовится небывалый поединок между войной, которой жаждет прошлое, и миром, которого жаждет настоящее. (Аплодисменты.)

Граждане, мир победит!

Это торжество будущего видно уже сейчас, оно приближается, мы накануне его. Оно будет называться Выставкой 1878 года. Что такое в самом деле Международная выставка? Это подпись всех народов под договором о братстве. Это союз промышленности с искусством, это сотрудничество науки с изобретательством, это взаимодействие мысли и труда, это вызванный прогрессом рост благосостояния, это сочетание идеала с действительностью. Это общение наций в гармонии, созданной трудом. Борьба, если хотите, но борьба благотворная; изумительная схватка трудящихся, оставляющая после себя не смерть, а жизнь, не трупы, а прекрасные творения; грандиозная битва, в которой все – победители. (Продолжительные аплодисменты.)

Париж – тот город, который по праву должен явить миру это величественное зрелище.

1870 год – ужасная война-ловушка – был делом рук Пруссии; 1878 год – победа мира – будет ответом Франции.

Всемирная выставка 1878 года будет жесточайшим поражением, которое мир нанесет войне.

Это будет примирение с Парижем, необходимое всему земному шару.

Мир – это голос будущего, предвестник создания Соединенных Штатов Европы; мир – это имя, которым будет наречен двадцатый век при его рождении. Мы, философы, должны неустанно возвещать мир всему миру. Так раскроем же полностью содержание этого великого слова.

Скажем прямо, что именно нужно Франции, Европе, всему цивилизованному человечеству, что осуществимо уже сейчас, чего мы хотим: это – религия без нетерпимости, то есть разум вместо догматизма; карательная система без смертной казни, то есть исправление вместо мщения; труд без эксплуатации, то есть достаток вместо нужды; передвижение, не стесняемое границами, то есть свобода вместо преград; нации без взаимной вражды, то есть посредничество вместо войны (движение в зале);словом, все виды разоружения, за исключением одного – разоружения совести. (Многочисленные возгласы: «Браво!»)

Да, я настаиваю на этом исключении. Потому что, покуда политика будет прибегать к войне, карательная система – к эшафоту, религия – к запугиванию адом, а общество – к принуждению; покуда принцип, иначе говоря право, будет противоположен факту, иначе говоря – кодексу; покуда гражданский закон будет провозглашать нерасторжимость, а уголовный – непоправимость; покуда можно будет заключать в оковы свободу и удушать истину; покуда судье будет предоставлена возможность превращаться в палача, а правителю – в тирана; покуда перед нами будут зиять бездны, вырытые нашими же руками; покуда будут существовать угнетенные, эксплуатируемые, притесняемые; покуда невинные будут истекать кровью, а слабые – исходить слезами, – необходимо, граждане, чтобы совесть оставалась во всеоружии. (Продолжительные аплодисменты.)

Вооруженная совесть – это грозный Ювенал, это вдумчивый Тацит, это Данте, клеймящий Бонифация, то есть праведный человек, карающий «непогрешимого», это Вольтер, требующий отмщения за Каласа, иначе говоря – правосудие, призывающее к порядку суд. (Сильное возбуждение. Тройной взрыв аплодисментов.)Вооруженная совесть – это нелицеприятное право, ставящее преграду криводушному закону, это философия, отменяющая пытку, это терпимость, уничтожающая инквизицию, это свет истины, вытесняющий из души свет ложный, это сияние зари, сменяющее зарево костров. Да, совесть была и будет вооруженной, голос Ювенала и Тацита будет мощно звучать, покуда человеческое правосудие будет удовлетворяться своим отдаленным сходством с божественным правосудием, покуда государственная необходимость будет служить оправданием для жестокости, покуда будет царить грозное vae victis, [53]53
  Горе побежденным (лат.).


[Закрыть]покуда призыв к милосердию будет считаться призывом к мятежу, покуда будут упорно отказываться сделать то единственное, что может предотвратить гражданскую войну, – объявить амнистию. (Сильное волнение. Продолжительные аплодисменты.)

На этом я закончу. И закончу словами надежды.

Будем верить в наше отечество. Судьба Франции неразрывно сплетена с будущим человечества. Вот уже три века, как свет всему миру исходит из Франции. Мир не переменит своего факела.

Не думайте, однако, благородные патриоты, что мои надежды переходят в иллюзии. Я верю во Францию как сын своей родины – и, следовательно, страстно; но в то же время верю в нее как философ – и, следовательно, разумно. Господа, я говорю искренно и вместе с тем мужественно; я не хочу ничего скрывать. Нет, я не забываю, что говорю с гражданами Парижа. Перед такой аудиторией ответственность соразмерно возрастает. Достойна народа только правда, и сказать правду – мой долг.

Так вот. Правда заключается в том, что мы переживаем грозные дни. Правда заключается в том, что, если воцарится полный мрак, возможна гибель. За катастрофами следуют кризисы. И все же – я надеюсь.

Более того – я исполнен уверенности. Почему? Скажу вам, и это будет мое последнее слово.

Движение человечества к будущему сопряжено с теми же трудностями, какие испытывают мореплаватели в поисках новых земель. Прогресс – это плавание по океану, зачастую во мраке ночи. Человечество, можно сказать, находится в открытом море. Огромный корабль движется медленно, вокруг него бушуют волны, бури швыряют его во все стороны, и бывают страшные минуты. Порою горизонт заволакивается мглой, а тогда корабль плывет словно наугад, – куда? В пучину! На пути встречается подводный риф – империя, немного дальше мель – «Силлабус», а потом налетает шквал – Седан. (Движение в зале.)Год провозглашения непогрешимости папы – это год падения Франции. Ураганы вперемежку с ударами грома. Грозной тучей, насыщенной молниями, нависло над головами прошлое. Эта молния – меч; вот эта – скипетр; этот грохот – война. Что ждет путешественников? Неужели они пожрут друг друга? Уж не кончится ли все плотом «Медузы» – рукопашной изголодавшихся, потерпевших крушение людей, свалкой во мраке? Неужели гибель неотвратима? Путешественники подымают глаза к небу. Они ищут там знамения, надежды, помощи. Ужас достигает предела. Где спасение? И вдруг туман начинает рассеиваться, откуда-то брезжит свет. Словно разорвалась; черная завеса туч, мрак рассеялся, и на горизонте, над безднами, поверх облаков, охваченное трепетом человечество видит яркий светоч, восемьдесят лет тому назад зажженный гигантами на исходе восемнадцатого века, величественный маяк, один за другим обращающий к истомленным народам те три луча, из которых слагается цивилизация будущего: Свобода, Равенство, Братство. (Продолжительные аплодисменты.)

Свобода – это призыв к народам. Равенство – призыв к человечеству. Братство – призыв к душам людей.

Путешественники, пережившие катастрофу, причальте к этому великому берегу – республике!

Здесь – гавань. (Долго не смолкающие приветственные возгласы. Крики: «Да здравствует республика!», «Да здравствует амнистия!», «Да здравствует Виктор Гюго!»)

ШЕСТНАДЦАТОЕ МАЯ I. Отсрочка заседаний
Речь н а собрании левых депутатов сената
18 мая 1877 года

При каких обстоятельствах совершается событие, вызывающее у нас такую тревогу?

Позвольте мне изложить вам это. Меня поражают две вещи.

Вот первая из них:

Франция пребывала в состоянии ничем не омраченного мира; полная самообладания, она быстро восстанавливала силы после несчастий, перенесенных ею за последние годы. Франция являла миру великие примеры – пример в труде, пример в развитии промышленности, пример во всех видах прогресса. Она была прекрасна в своей безмятежности и в своей деятельности; она собиралась пригласить к себе представителей всех народов; она взяла на себя инициативу организации всемирной выставки и, израненная, изувеченная, но по-прежнему великая, готовилась устроить празднество в честь цивилизации. И вот, в этот момент кто-то нарушил ее плодотворное, священное спокойствие. Кто именно? Ее же правительство. Произошло нечто равносильное объявлению войны. Кому? Франции, пребывающей в мире. С чьей стороны? Со стороны властей. (Возгласы: «Да! Да!» Единодушное одобрение.)

А вот второе обстоятельство, поражающее меня.

Если во Франции царит мир, то в Европе его нет. Если положение внутри страны не внушает беспокойства, то положение за ее пределами вызывает тревогу. Пламя охватывает континент. На востоке столкнулись две империи; на севере выжидает удобного случая третья; могущественная соседняя держава на севере бьет боевую тревогу. Сейчас более чем когда-либо необходимо, чтобы Франция оставалась мирной, – только при этом условии она останется сильной. И вот такой момент избирают для того, чтобы ее будоражить! В этот час, когда страна полна благоразумия, правительство совершает безрассудства.

Два важнейших факта – мир во Франции, война в Европе – требовали, чтобы правительство было мудрым. Правительство же в этот час вступило на путь авантюр.

Достаточно одной искры, чтобы все вокруг воспламенилось, а правительство размахивает факелом. (Глубокое волнение в зале.)

Да, правительство авантюр. В данный момент мне не хочется оценивать его более сурово, ибо я все еще надеюсь, что некие страшные воспоминания послужат ему предостережением и оно не пойдет дальше. Я рекомендую сторонникам единоличной власти внимательно прочитать конституцию. (Движение в зале.)

Там есть несколько важных статей, говорящих об ответственности.

Я мог бы сказать больше, но ограничиваюсь этими немногими словами. У меня – сенатора – есть определенные обязанности; у меня – гражданина – есть определенный долг. И я не пренебрегу ни тем, ни другим.

Я знаю и утверждаю, что вы, мои коллеги, окажете мужественное сопротивление противозаконному превышению власти и антиконституционной узурпации. Будем же более пристально чем когда-либо следить за действиями правительства. В нынешнем положении нужно помнить следующее: чем большее недоверие вы проявите к новому министерству, тем большее доверие вы встретите со стороны нации.

Господа, успокоим же Францию. Успокоим ее относительно настоящего, успокоим ее и относительно будущего.

Республика – это окончательное освобождение. Надежда – одно из имен свободы. Любые козни потерпят крах. Истина и разум одержат верх. Справедливость восторжествует над судьями. Человеческая совесть восторжествует над духовенством. Народный суверенитет восторжествует над диктатурой, как клерикальной, так и военной.

Франция может положиться на нас, а мы можем положиться на нее.

Так будем же верны всем нашим обязанностям и всем нашим правам. (Единодушное одобрение. Продолжительные аплодисменты.)