Текст книги "Сократ сибирских Афин"
Автор книги: Виктор Колупаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 50 страниц)
– Значит, сподоблюсь я хоть к старости приобщиться к истине, – умиротворенно сказал Сократ.
– Каждый сибирский эллин, физик или философ, должен отдавать свое Время в рост… пардон… отдавать себе отчет в том, что его прямой долг, как истинного ученого, – вести самую беспощадную борьбу против идеализма в физике и философии, против раболепного преклонения перед любым представителем современной варварской науки, будь то Бор или Дурак, Эйнштейн или Гейзенберг. – Славный Агатий уже не заглядывал в бумажку. Голос его звенел правотой и убежденностью. – Сибирские эллинские философы и физики должны совместно разоблачать и громить идеалистическое нутро варварской науки и ее конкретных представителей. Объективизм, аполитизм в отношении к варварской науке, уклонение от борьбы против ее идеалистических выводов на деле означает примиренчество к враждебной нам идеологии. Материалистический концентрационный лагерь физиков и философов Третьего Рима и Сибирских Афин должен стать более воинствующим, должен решительнее и смелее бить своего заклятого врага – физический идеализм во всех его проявлениях.
– О, Аполлон! Как высоко мы взобрались, – сказал Сократ.
А я все более убеждался, что не зря пришел на этот симпозиум.
– Я крепко надеюсь, – сказал славный Агатий, – что наша дискуссия пройдет плодотворно и еще, в какой уже раз, подтвердит первенство самой передовой в мире материалистической науки. А после этого, все жители Ойкумены станут вкладчиками Пространства и Времени. А уж об остальном мы-все позаботимся.
Хронофил сел на свое место. Аплодисменты показали сильную заинтересованность симпозиума в проблеме Пространства и Времени.
Межеумович встал и таинственно сказал:
– Я предоставляю слово лично мне.
После чего взошел на трибуну и без промедления начал речь.
– Товарищи по несчастью! Перейдем сразу к делу. У некоторых наших физиков и философов в Сибирских Афинах создалась традиция “не выносить сор из избы”. Эти физики и философы вместо того, чтобы поставить перед общественностью во весь свой гигантский рост вопрос о положении с теорией физики, до сих пор сопротивляются этому, уклоняются от обсуждения общих теоретических и философских вопросов. Приведу пример, характеризующий положение с критикой и самокритикой в Государственном университете Сибирских Афин. Недавно там был поставлен доклад проконсула Третьего Рима Пакувия о теории относительности применительно к игре в кости. И что же получилось? Никто, кроме одного официального представителя, не пожелал высказаться.
– Не думаю, – громко втиснулся в речь диалектического материалиста Сократ, – чтобы первому встречному было по плечу правильно решить это дело, разве только тому, кто достиг высшей степени мудрости.
– Это кто это тут – “первые встречные”?! – взвился Межеумович. – Уж, не сотрудники ли Университета, которым по рангу положено бить и бичевать?!
– Ну не смешной ли я человек со своими невпопад сказанными словами! Ты уж, диалектический и исторический Межеумович, не обращай на меня, пожалуйста, внимания.
– Ох, и получишь ты у меня, Сократ!
– Хорошо бы, да поскорее, а то у меня уже ничего и не осталось.
Межеумович переборол себя внутренне, деловито самонастроился и продолжил речь.
– Приведу другой пример, показывающий, к чему ведет некритическое отношение к некоторым, с позволения сказать, “теориям”, имеющим хождение в варварских странах, да и в самой Сибирской Элладе. Не так давно состоялся симпосий у некоей Каллипиги по теории химического строения, на котором я осудил, как ненаучные, теории резонанса и мезомерии Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена. В то же время на этом симпосии была раскрыта тайная и преступная связь воззрений сторонников указанных антинаучных, с позволения сказать, “теорий” с воззрениями таких варварских физиков, как Гейзенберг. Однако многие философы и физики, возлежа на симпосии и регулярно производя возлияния, в раскрытии антинаучного содержания, так называемых, “теорий” резонанса и мезомерии никакого участия не приняли. – Тут Межеумович обратился к листу бумаги. – “Симпосий у Каллипиги отмечает ненормальность самоустранения большей части физиков и философов от участия в борьбе за создание передовой науки”.
“Когда же они успели принять такой документ?! – удивился я. – Может, когда я вместе с Дионисом покорял Ойкумену?”
Я вгляделся в лица президиума симпозиума. Гай Юлий Кесарь сидел энергично, Марк Аврелий явно страдал с похмелья, Флавий Веспасиан спал, но глаз не прикрывал, иногда всхрапывая, но тут же согласно кивая головой. Мол, да, да, все верно!
– Казалось бы, – продолжил Межеумович, – естественным ожидать от таких известных псевдо-философов, как Сократ, всюду сующий свой нос, чтобы он подал голос за устранение индифферентизма философии в деле применения физической теории к развитию Самой Передовой материалистической науки или хотя бы в деле борьбы с тормозящим развитие науки воззрениями, заимствованными от физиков-идеалистов. Однако и до сих пор имеет место самоустранение и неучастие в этой борьбе подозрительных лиц, группирующихся возле псевдо-философа Сократа, сына Софрониска и повивальной бабки Фенареты.
Исторический и диалектический Межеумович говорил легко, убежденно. Чувствовалось, что он привык, чтобы к его мнению прислушивались. Чувствовалось, что за ним стоит какая-то мощная сила, и все должны об этом знать и не строить себе идеалистических иллюзий.
Я затылком видел, как головы большинства присутствующих повернулись в нашу сторону.
– Или у тебя есть, что сказать по этому поводу, Сократ? – издевательски спросил материалист.
– Откуда же, друг мой? – удивился Сократ. – Да если бы я сам был способен найти ответ, я не стал бы приставать к тебе, считая, что ты его скорее найдешь, чем я.
– Но с Фалесом-то и с другими ты вел беседу? – спросил Межеумович.
– Как не вести беседу на симпосии? Конечно, вел, – согласился Сократ. – Да к тому же, диалектический Межеумович, я ведь ни на чем не настаиваю из того, что говорил. Просто я рассмотрел вместе с Фалесом, Анаксимандром и Анаксименом проблему возникновения, существования и уничтожения, как нам все это представлялось, так что говори смело, если знаешь что-то лучшее, ведь я приму это с охотой. Еще бы! Я и не удивился бы, если бы ты умел лучше сказать об этом. Ведь мне сдается, что ты и сам над этим размышлял, и у других учился. Так что если ты скажешь что-то лучшее, запиши и меня одним из твоих учеников в науке о мезомерии и резонансе.
– Не мое это дело, – тихо озлился Межеумович.
– Мужайся, дорогой, говори смело то, что ты думаешь. Быть может, это принесет тебе величайшую пользу.
– Точно так же естественно было ожидать от псевдо-философа Сократа, – и в самом деле смело продолжил диалектик, – в соответствии с призывами Самой Передовой партии Сибирских Афин, выступления за развертывание критики и самокритики в среде его друзей и недругов! Но пока что Сократ, сын Софрониска и повивальной бабки Фенареты, этого не сделал. Что ж… Подождем. Больше решительности, Сократ! Ведь участники нашего симпозиума не невежды, они доверчивы и доброжелательны.
– Милый Межеумович, уж не говоришь ли ты это с целью меня приободрить?
– Признаться, да, Сократ.
– Тогда ты достигнешь совсем обратного. Если бы я доверял себе и считал, будто знаю то, о чем говорю, тогда твое утешение было бы прекрасно: кто знает истину, тот в кругу понимающих и дорогих ему людей говорит смело и не колеблясь о самых великих и дорогих ему вещах. Но когда у человека, как у меня, сомнения и поиски, а он выступает с рассуждениями, шаткое у него положение и ужасное – не потому, что я боюсь вызвать смех, что было бы просто ребячеством, а потому, что, пошатнув истину, я не только сам свалюсь, но и увлеку за собой и своих друзей. У нас же речь идет о том, в чем всего меньше должно колебаться. Я припадаю к Адрастее, великий Межеумович, ради того, что собираюсь сказать! Боюсь только, что стать невольным убийцей все же меньшее преступление, чем сделаться обманщиком в деле прекрасного, благого, справедливого и законного. А поскольку такой опасности лучше уж подвергаться среди врагов, чем в кругу друзей, ты уж лучше меня не подбадривай.
– Вот видите! – обрадовался диалектический Межеумович. – По всем вопросам Сократ, не знаю, чей уж он только сын (не идеализма ли?), имеет свои безапелляционные суждения. Для сокрушения своих противников и защиты собственных неправильных воззрений он применяет своеобразные методы полемики, далеко не соответствующие действительному развитию борьбы мнений и свободы критики и самокритики. Метод полемики, применяемый Сократом, рассчитан на то, чтобы вбить клин между философами и физиками. Мы со всей возможной сокрушительной силой протестуем против этой тенденции, как противоречащей современной материалистической науке. И надеемся, Сократ. Очень надеемся. А не то…
Сократ оживленно молчал.
Глава двадцать первая
– Слово предоставляется кандидату философских наук, доценту, жене моей, между прочим, Даздраперме, – возвестил Межеумович. – Она же, по счастливому стечению обстоятельств, является настоятельницей “Высоконравственного блудилища”, кое наши дорогие гости из Третьего Рима посетят сегодня задарма. А уж девочки там, скажу я по секрету… Но чу, чу… – Диалектический материалист испуганно закрыл рот ладонью.
Выступающая взгромоздилась на трибуну. Была она, Даздраперма, то есть, огромна, небрита, взъерошена, возбуждена, немного даже терялась, несмотря на свой рост, в компании таких научных светил и, кажется, не могла найти соответствующего моменту начала своей речи.
– Слушаем, слушаем вас, – приободрил ее славный Агатий.
– Почему это я “жена, между прочим”? – басом спросила она материалиста. – Это ты, “между прочим”, мой муж. А уж я-то тебе жена в первую очередь.
– Истинно, истинно, – с некоторым даже облечением согласился Межеумович.
– Смотри мне! – пригрозила пальчищем Даздраперма. – А то еще полгода денег на презервативы не дам! Перетерпишься!
– Перетерплюсь, а как же! – с радостью согласился диалектик.
– Не вздумай триппер где подцепить!
– Триппер ни в жисть! – заверил ее Межеумович, муж, между прочим.
Гай Юлий Кесарь слушал выступающую весьма заинтересованно. Флавий Веспасиан тоже с очевидностью проснулся. Продолжал мучиться отвращением к жизни лишь Марк Аврелий.
– Ближе к делу, – попросил славный Агатий.
– К телу? – удивилась Даздраперма. – Прямо сейчас, на сцене?
– К делу, к делу, дорогая Даздраперма!
– А-а… А то девки-то здесь, за кулисами. Они на работу, как на праздник…
– О борьбе с идеализмом, пожалуйста, – попросил славный Агатий. – А девки пока пусть потренируются.
– Тогда ладно, – согласилась Даздраперма. – Эйнштейн этот за последние годы, как, впрочем, и Джинс, погряз в идеализме и бросился в объятия махровой поповщины!
В зале стало как-то свободнее, легче, раскованнее.
– Попробовал бы он на моих девок, ангелочков, то есть, броситься! Посмотрела бы я, что от его идеализма осталось. А осталось бы одна видимость! Уж я снабжаю клиентов по высшему разряду! А современная варварская наука снабжает поповщину, фидеизм новой аргументацией, которую необходимо беспощадно разоблачать! – заявила Даздраперма.
Речь свою она, конечно, приготовила заранее. Более того, эта речь, наверняка, лежала у нее в пуленепробиваемом бюстгальтере возле неподъемных грудей. Но Даздраперма хотела показать, что и без шпаргалки может высказать все, как положено.
– Взять хотя бы учение британского астронома Эддингтона о физических константах мира, которое прямехонько приводит к пифагорейской мистике числе и из математических формул выводит такие, с позволения сказать, “существенные константы” мира, как апокалиптическое число “шестьсот шестьдесят шесть” – имя Дьявола. А “чертовки” эти из соседнего борделя ничего хорошего клиентам предложить не могут. И не ходите к ним, и деньги зря не тратьте! Да и “монашки” не лучше. А те, у которых “ноги от ушей” и вообще уродки. Если ноги от ушей, то где тогда все остальное? А уж у моих “высоконравственных” все прилажено наилучшим образом. И цены доступные, не то что у задрипанных “прелестниц”. А еще, скажу вам по секрету, ведутся переговоры с Каллипигой…
Но тут не то, что я, даже сам славный Агатий не выдержал.
– Госпожа доцентша! – воззвал он. – Ближе к теме симпозиума!
– А я что?! – озлилась Даздраперма. – Разве сауны, кабаки и бордели кто-то уже исключил из программы симпозиума?!
– Не может быть! – чему-то испугался Гай Юлий Кесарь.
– Вы что, сдурели?! – окончательно проснулся император Флавий Веспасиан.
А принцепс Марк Аврелий никак не прореагировал на возможное изменение программы симпозиума. Видать, интерес к жизни у него затерялся где-то окончательно.
– Госпожа доцентша! – твердо сказал славный Агатий. – Все в Сибирских Афинах знают, как высоко вы держите вывеску “Высоконравственного блудилища”.
– И совершенно в том же духе, только под другой вывеской, – неожиданно включилась Даздраперма, – проповедует свои взгляды на пространство и время такой мракобес, как Рёссель – один из самых махровых лакеев британско-американского варваризма. А также некий Карнап – вождь так называемого “венского кружка махистов”, перекочевавшего в центр современной идеологической и политической реакции – Соединенные Штаты Америки, которую уже давно пора закрыть взад.
Даздраперма глотнула воздуха, закатила глаза к потолку, до которого ей было рукой подать, что-то припоминая, и продолжила взволнованно и страстно:
– Британский физик-идеалист откровенно заявляет, что для целого ряда физических и сексуальных состояний, изучаемых квантовой физикой в блудилищах, пространства и времени не существует. “По крайней мере, – говорит он, – у меня нет никаких оснований предполагать их существование”. Каков, а?! А был ли он сам хоть раз в борделе? Ставил ли в квантовую позицию хоть одну высоконравственную блудницу? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь! И вся материалистическая диалектика вместе со всеми борделями и блудилищами сомневается!
– Не ставил в квантовую позицию, – поддержал Даздраперму муж-материалист. – Куда ему?! Тут и сомневаться нечего!
И зал почти единодушно поддержал:
– Нет, не проводил он таких экспериментов!
– Куда ему с его идеалистическим фаллосом!
– Тут и с материалистическим-то не всегда эксперимент до конца доведешь!
– Это всем хорошо известно, – обрадовалась поддержке Даздраперма. – А хопехахенская школа является рассадником “физического идеализма”! А Нильс Бор – автор махистского определения “физической реальности эрекции”, автор агностического “принципа дополнительности мужского и женского тел”! Впрочем, тут и Хейзенберг виноват в той же мере. Так вот, этот самый Бор пытается пропитать современную квантовую физику реакционной философией, проповедующей неверие в безграничные возможности познания женского тела. Видите ли, нельзя, дескать, определить одновременно, где находится предмет и какова его энергия, пусть этот предмет и является фаллосом.
– Врет, подлец! – раздалось в зале.
– Известно, что как Бор, так и Хейзенберг отличаются от фашиствующего Йордана в своих философских позициях лишь большей осторожностью и маскировкой блудливых взглядов на титьки девок. Но тем более опасна их реакционная методология для развития самой передовой в мире материалистической физики и сексологии Сибирских Афин и Третьего Рима.
Зал внимал доцентше Даздраперме заинтересованно и сочувствующе. Президиум, кроме окончательно выпавшего из жизни Марка Аврелия, – тоже. Сократ сидел с выпученными глазами, пораженный столь бессовестным и безответственным поведением варварских физиков. Только Аристокл нервничал и, похоже, несогласно. Ну, он-то интересовал меня меньше всего.
– Этот самый Шредингер, – набирала неимоверную силу настоятельница-доцентша, – взял, да и выступил с книжонкой “Что такое законы природы?”, в которой нагло отрицал подчинение закону партийной причинности процессов, происходящих на атомном фронте. А потом еще издал книжку “Что такое жизнь с точки зрения секса?”, которая, кстати, по каким-то непонятным, но, наверняка, предательским причинам была издана и в Третьем Риме, и в Сибирских Афинах. А это агрессия? Я ее не читала и не намерена читать, но эта, так сказать, книженция, безоговорочно прославляет лженаучную генетику Менделя-Моргана со всеми ее реакционными выводами. Шредингер и подобные ему лакеи варваров, чтобы скрыть пороки реакционного варварского лагеря, клевещут на наш всеобщий бардак, на наши бордели, блудилища и прочие публичные дома, бессовестно упрощают вопрос о их истинном предназначении в построении самого передового в мире общества, политического, социального, государственного и сексуального строя! А сами в бордели не ходят! Да что же это такое?! Что это за физика такая?!
– На Персию, – услышал я писк среди всеобщего одобрительного шума зала.
– Стар я становлюсь, – сказал мне Сократ. – Раньше я хоть понимал, что ничего не понимаю, а теперь уже и этого понять не могу.
– Да. Здорово, – согласился я.
– Хейзенберг этот не за страх, а за совесть усердно служит заокеанским боссам. Я уже говорила, – тут Даздраперма чуть отвлеклась от канвы своего боевого выступления, – Америку эту надо закрыть взад! А Колумбу корабли больше не давать. Пусть плоты гоняет по Срединному Сибирскому морю! – Доцент Даздраперма чуть порылась в своей обширной памяти, нашла что-то важное и продолжила: – Сходство между мыслями Хейзенберга и Шредингера полное и стопроцентное на двоих, а объяснение этому нужно искать в том, что оба они выражают гниение и распад варварского общества, а по публичным домам не ходят… – Секундная пауза для собирания мыслей и продолжение: – На примере современных Эйнштейнов и других реакционеров раскрывается реакционная роль идеализма по отношению к историческому, диалектическому и материалистическому естествознанию… – Еще мимолетная пауза. – Фашиствующий физик Йордан выступил с новым “откровением” – утверждением о том, будто младенцы рождаются “из ничего”, высвобождая при этом неизвестно откуда берущуюся энергию.
Мне показалось, что доцент Даздраперма начала немного путаться или пошла по второму кругу.
– Ряд видных, но варварских ученых: физиков, космологов, математиков, – подвизаются на поприще проповеди антинаучного мировоззрения. Печальную славу импотентов в этом отношении приобрели физики Эддингтон, Джинс, Комптон, Йордан, а также все другие без исключения. Этому тлетворному влиянию подверглись и творцы, с позволения сказать, современных физических теорий: теории относительности безотносительного и теории квадратно-круглых квантов – Эйнштейн, Хейзенберг и Бор… – И после некоторого собирания мыслей: – Идеологи монополистического американского варваризма Рейхенбах, Карнап, Франк и другие… Давно пора закрыть к е…ней матери эту сраную Америку!… Идеологи варварской буржуазии и пролетариата извлекают пользу для своего черного дела, для пропаганды идеализма даже из тех колебаний, что круглосуточно совершаются в моем “Высоконравственном блудилище”… Кстати, не пропустите наш бордель. Век помнить будете!… Так вот, философские воззрения Бора, Эйнштейна, Хейзенберга, Шредингера, Дирака явно антинаучны. Они удовлетворяют требованиям варварской буржуазии об отвращении интеллигенции варварских стран, если она еще только там осталась, от “высоконравственных блудилищ”, от материализма вообще и от диалектического и исторического материализма в особенности… Путем математических фокусов Эддингтон “вывел” ни больше, ни меньше, как “массу вселенной” и ее “среднюю плотность”, “число электронов и протонов во вселенной”, а главное – “число поклевок клиента на одно платное женское тело”. Это ли не маразм!
– На Персию! – снова тонко взвизгнул кто-то в зале, но его пока не поддержали, может, раздумывали, куда лучше: на Персию или на Америку?
– Причем, Эддингтон не одинок! Такими же идеалистическими фокусами в математическом обрамлении занимаются другие, видные, для варваров, конечно, ученые, к примеру Милн и Дирак… Милн, например, “подсчитал возраст вселенной”, который оказался равным двум миллиардам лет, И это можно охарактеризовать только как сочетание импотенции и паралича разума с пьяной фантазией!
Доцент Даздраперма, кажется, несколько упорядочила свое выступление.
– Злобный ряд варварских ученых доказывает, что эмпирические положения якобы имеют только определенную степень вероятности, что они, в сущности, являются только гипотезами.
– На Персию! – раздалось уже более уверенно.
– Перепев давно разбитых идеалистических построений Маха и Канта! – рвала себе нервы Даздраперма. – И это в то время, как в природе вещей возможен только развитой социализм!… Зубры современной реакционной философии!… Современные физики-мракобесы!… Неотомисты!… Защитники папского престола!… Отец и Основатель в своей гениальной работе “Экономические проблемы Третьего Рима”, разрабатывая вопрос об объективном характере законов науки, с пердельной ясностью показал…
– Успокойся, моя дорогая Даздраперма, – попросил Межеумович. – Успокойся. С “предельной” ясностью…
– Да? – удивилась настоятельница “Высоконравственного блудилища” – Успокойся! А ты думаешь, мне легко сохранять нравственность в сексуальном хозяйстве Сибирских Афин?! Ты думаешь, мне не хочется заменить какую-нибудь овечку своим истомившимся телом? Ты-то ведь на меня в постели и не смотришь! Шляешься, где попало, по ночам! А я же женщина-а-а!
– Тотчас же исправим создавшееся положение, – уныло пообещал диалектический материалист, но ни сама Даздраперма, ни кто другой в заде ему, конечно, не поверили.
– Ты мне всю жизнь испортил! – уже кричала Даздраперма. – Изверг! Мракобес! Импотент несчастный!
– Я не импотент, – пытался оправдаться Межеумович, но этим только значительно усугубил ситуацию.
Даздраперма бросилась в рукопашную.
– Спасибо, кандидат сексуалистических наук, – вмешался в разборку славный Агатий и даже встал и даже сдержанно захлопал в ладоши.
И его поддержали. Зал разразился аплодисментами. Доцент Даздраперма недоумевающе посмотрела на уходящие в бесконечность ряды любителей материалистической физики и вообще жизни, что-то поняла, разулыбалась, зааплодировала сама себе и свалилась со сцены, в аккурат, на меня.
– На Персию! – орали мы-все.
И тогда от избытка давящей на меня сверху чужой потной материи, а также собственных мыслей и чувств я тоже упал.
