Текст книги "5/4 накануне тишины (СИ)"

Автор книги: Вера Галактионова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Смерть! Только спасительная, стирающая всё —

и всё уничтожающая,

окончательная и бесповоротная смерть освободит нас

от мук глобального противоречия…

С большим и хорошим чувством Цахилганов решил обнять Сашку, в приступе благодарности за всё – за приют, за пониманье и за что-то ещё, самое важное. Он поднялся, широко раскинул руки —

и увидел перед собой

одинокое огромное млечное око санитара.

516

– Коре-е-фан… – счастливо осклабился Циклоп – и принялся сметать со стола крохи и корки огромной половой тряпкой.

– Тьфу ты! – Цахилганова передёрнуло.

– Так, про что ты рассуждал? – весело вошёл Сашка. – Я тут в клозет отлучался. Минут на пятнадцать всего. Но ты время не терял. Так ораторствовал!..

Цахилганов задумался на миг. И продолжил ещё вдохновенней:

– …Да! Всё – одно к одному! Магнитная буря кончилась – и реальность тут же восторжествовала! Я воссоединился сам с собою не длительным путём какого-то там очищения совести, а – выпив у тебя водки! И всё отчего? Оттого, что здесь не надо быть лучше, чем ты есть… А у Барыбина – надо.

– Ой, там тоска. Тупая борьба за бессмысленную жизнь…

– И вот, Внешний Цахилганов не смотрит больше на меня, заметь. И Патрикеич не следит! – хвастался Цахилганов. – Правда, подглядывает за мной теперь та, ваша: скрипичный ключ. Девушка. Самоубийца.

Покойница с шахтёрскими подглазьями…

Но это ничего!

Пускай!

– Ага! – ответил Сашка, возбуждённо расхаживая из угла в угол. – Хочешь быть психически здоровым, не перечь ты действительности, дурачина! А находись в соитии с ней!

Иначе она тебя… сметёт. Тряпкой.

517

– А скажи на милость, что же мои большие полушария? – озадачился вдруг Цахилганов, ощупывая свою голову. – Отключаются что ли они вне барыбинской реанимации? Представляешь, не разлагают больше сложность внешнего и внутреннего мира на отдельные элементы и моменты,

– чёрная – пыль – Карагана – улетучилась – из – башки – Раздолинка – отец – подземные – лаборатории – репрессированные – толпы – всё – исчезло – куда-то —

и не связываются проанализированные мною явления с деятельностью моего организма…

Что же полушария?

Они перестают работать здесь?

Цахилганову вдруг захотелось заплакать, только он не понимал, от чего: от огорчения – или от радости.

– О, куда тебя занесло! – Сашка стал ужасно неспокоен. – Теперь ты возбудил мои самые нехорошие мозговые центры —

и напрасно.

518

Прозектор подсел к столу и начал водить по нему пальцем, словно по чертежу.

– Вокруг меня, в историческом пространстве, располагаются антиподы, – шёпотом заговорил он, совершенно не шепелявя. – Тут, тут и тут. Они меня окружили, хуже, чем люди Соловейчика; с ними-то я как раз лажу, но – антиподы! Они невыносимы… Так вот, один из них сильно мне досаждает: Спаланцани! Знаешь такого? Макаронника?.. Исторический друг Мишки Барыбина, между прочим…

Не боящийся смерти,

прозектор боится какого-то итальянца —

причём – так – что – бледнеют – глаза…

Самохвалов придвинулся к Цахилганову и стал жаловаться ещё тише.

– Он, Спаланцани, в водосточных желобах и в лужах коловратий ловил! – боязливо озирался Сашка. – Высушивал вместе с песком. При 54-ёх градусах. До такой степени, что эти коловратии, которые при 25-и градусах в воде своей подыхают, у Спаланцани просто крошились, будто кристаллы! Запечатал он пересушенных коловратий в пробирки. Смочил водой через четыре года. И они ожили… Они, крошащиеся и умертвлённые, восстановились! Коловратии!.. Что это, старик? Воскрешение мертвых?!. И мне нечего сказать в ответ Барыбину, который всё время тычет мне в нос этим Спаланцани! И коловратиями – тычет в нос. Причём, всегда успешно!.. Помоги мне в идейной борьбе против них, Андрей. Иначе у меня… мировоззрение рушится. Из-за них, двоих. Я-то знаю, что я – прав! Но… помоги.

– В борьбе с кем? – не понял Цахилганов, отвлекаясь на другое. – С кем?..

519

Низ стены в Сашкином кабинете отсырел, и штукатурка там, рядом со столом, шелушилась, будто влажная перхоть и короста…

То подземные воды поднимаются,

выступают из чёрной, угольной земли Карагана,

проеденной ходами

на многие тысячи подземных пустых километров…

Тёмные воды подступают здесь исподволь к Цахилганову, наплевавшему на реанимацию и сидящему, весело и самодовольно, в кабинете Самохвалова…

Впрочем, не важно.

– Помочь? В борьбе с кем? – повторял Цахилганов.

Самохвалов напрягся, вспоминая. Затем хлопнул себя по лбу с размаха:

– В борьбе с неистребимыми коловратиями! Как с идеей самовосстановления жизни. Вот. Помоги. Иначе…

Иначе – смерти-то – нет!!!

– Значит, самовоскрешение заложено в природе… Понимаю. Это чревато уголовной статьёй.

Но… мы, по-моему, слишком громко говорим. Про коловратий. А там… Там – главврач! – предостерёг Цахилганов, показывая пальцем вверх. – Твой криминальный сообщник! Намёки на самовоскрешение, старик, могут его огорчить.

– А мне лично по хрену, – отмахнулся Сашка, стоя, почему-то, уже в дверях. – Я! Я нужен, главному. На их конвейере смерти. А не он – мне. Ты думаешь, сколько он за Протасова получил? Больше моего получил в десятки раз! Только вот Барыба… не вписывается. Упорно не вписывается в картину нашей общей гармоничной жизни. Барыба – и этот… Спаланцани! Если слушать про их коловратий, то Протасов – неистребим!.. Спрысни его прах водой – и вот уж он снова пред тобой. И сорок первый, освобождающий меня от всякой ответственности, нынешний день тогда – ничего не значит!.. Извини, я должен разобраться с главным врачом. Немедленно! Ибо час пробил…

Если смерти нет, зачем мы на неё работаем?!.

520

Цахилганов расстроился.

– За что ты мордуешь меня коловратиями? – с тихим упрёком произнёс он, исследуя шелушащуюся стену: граница сырости расползлась подобьем карты Африки. – Только всё устаканилось – и удар под дых: сдохшие коловратии обретают жизнь, спрыснутые водой. Выходит, от бессмертия нам с тобой никуда не деться. Разве это честно? Ты зачем воз-мутил себя – и меня?! Мы ведь так хорошо сидели!..

Муть. Поднимается душевная муть. Из тёмных глубин.

Сашка! Я и сам знаю, Сашка, нечто… весьма для нас неприятное: электроны,

соединяясь с позитронами,

умирают как частицы материи! И те, и другие.

Но превращаются при этом в электромагнитное излучение!.. А электромагнитное поле, Сашка, может опять материализоваться – в пару: электрон – позитрон. Вот тебе уничтожение материи —

и возвращение материи с того света.

Вос-кре-ше-ние!..

Но заметь, Санёк: я же не мордую тебя процессами аннигиляции и материализации? Процессами перехода материи – в излучение, и излучения – в материю? Не загоняю тебя в мысли о потустороннем мире, правильно?..

В мысли о взаимопроникновении миров, материального и лучевого…

В мысли о переходе жизни из материального состояния в энергетическое – и обратно. Главное – обратно: из смерти в жизнь! Я тебя щажу, Сашка, а ты меня – нет! Шептун беззубый.

– …Ты ушёл что ли? – спросил Цахилганов Сашку. – А я хотел спросить тебя, что есть ад. Обсудить как следует, ибо нам с тобой – туда.

Ему никто не ответил.

– Ну вот, – развёл руками Цахилганов. – Ни позитронов, ни коловратий. Все меня бросили. Один!.. Один, как прежде, и… убит.

521

Он со стуком уронил голову на стол. Но тяжёлый, мутный сон его перебивался странным вопросом, который он понимал ясно и от которого его знобило. Кто-то предлагал ему немедленно решить, кому оставаться на этой земле – а кому лучше исчезнуть с неё. Останется Цахилганов – Любовь умрёт. А чтобы осталась Любовь – должен уйти Цахилганов. Уйти немедленно. Аннигилироваться… Или – или! Потому как сочетание – Любовь и он – более на земле,

после сегодняшнего вечера,

невозможно.

И Цахилганов морщился во сне от нежелания решать.

Потом он понял нечто важное о Степаниде – и сразу забыл, что именно. Но тут же вспомнил снова…

Если – на – земле – останется – он – то – Степаниде – придётся – жить – в – его – мире – а – если – останется – Любовь – то – девочка – будет – жить – в – Любином – мире – а – не – в – его…

Только мир-то, весь мир теперь – цахилгановский! И Цахилганову придется уходить с земли лишь вместе с этим американизированным

– своим – то – есть —

миром. Иначе какой же смысл в его, цахилгановской, жертве, если он не утащит весь мрак с собою?..

Значит, чтобы жила Любовь и дочь…

Значит, ради дочери он должен…

Что он должен сделать? Что?

– Да подскажите же кто нибудь? – взмолился Цахилганов во сне.

522

– Ты, как будто, звал меня?

Кто это расхаживает перед картой Советского Союза,

разложенной на столе,

в кабинете огромном, как ангар,

в котором резко свищет чёрный сквозняк?

Но металлические стены ангара раскалены до красна.

Отец. Он в гражданском,

– в – дешёвом – чёрном – костюме – из – похоронного – бюро —

однако в офицерских мягких сапогах,

и на вздувшейся, синюшной шее его затянут офицерский ремень.

– Куда я попал? – спросил Цахилганов, не рискуя подойти к нему.

Он стоял перед отцом, будто связанный – ни двинуться, ни пошелохнуться.

– Здесь канцелярия ада, – просто ответил отец, вглядываясь в сына с любопытством. – Всё делопроизводство – здесь… От каждой прозекторской до нас рукой подать. Тут прямое сообщение, я всё слышал… Ты, как носитель душевной крамолы, решил уйти в ад добровольцем, утащив с собою непременно всё «гнездо крамолы» мира?

Сделав неприметный предупредительный жест, отец закричал вдруг, оттягивая ремень с шеи:

– Но у тебя ничего не выйдет! Ты попадёшь в ад – один! «Гнездо крамолы» наверху сохранится!.. Посмотри, какие доблестные силы его оберегают! Вздумал тягаться с ними? С ними?!.

523

Крупные и мелкие бесы

– с – облезлыми – хвостами – волосатые – и – не – очень – но – все – как – один – в – фуражках – энкавэдэ —

сидели по периметру ангара, на полу, и скучали. Казалось, что отца они не слушают совершенно. Кто грыз в задумчивости наманикюренные ногти, кто почёсывал плешиво-волосатые бока, кто просто глядел на Цахилганова-сына круглыми, ничего не выражающими, глазами.

Самый жалкий из них был, впрочем, бесшёрстным. Однако этот, бес курения, покрытый густой рыхлой копотью, казался тепло одетым – в чёрно-жёлтый плюш. Был он мал, как шестиклассник, и печален.

Но тут выскочил откуда-то совсем уж мелкий – запыхавшийся бес пьянства. Зелёный, он скакал, мельтешил, вертелся. И наркомовская фуражка с синим верхом была на нём будто кукольная —

индивидуального пошива, должно быть.

– Не обращай внимания. Они – нерабочие бесы, – сказал отец, отслеживая равнодушно прыжки зелёного и косясь на покрытого копотью. – Так, соглядатаи. На твою душу безоговорочно претендует

вон тот!..

В углу ангара независимо стал вихляться самоуверенный рослый бес, похожий на худого орангутанга, с развинченными суставами и надменно выставляемой задницей. Он был совершенно голым, а под подбородком его алел красный галстук-бабочка.

– Это бес джаза, – пояснил отец недовольно. – Я не понимаю, какое отношение он имеет к серьёзным процессам? Разве что вспомогательное.

Основные – там!..

524

Цахилганов-сын глянул в указанную сторону —

и увидел группу важных бесов с портфелями:

одного – похожего на комиссара Рыкова,

другого – на Петровского,

третьего – на Троцкого.

И лишь смахивающий на комиссара Алгасова был без портфеля, но с широко открытым ртом.

– Имел право голоса без должности, – пояснил отец про того, беспортфельного. – Они давно уж вернулись из длительной командировки. Но до сих пор вид имеют усталый. Слишком долго и много работали они на поверхности Земли, в сложных православных условиях. Перетрудились основательно. Теперь стараются переложить всю работу на других, сволочи…

– А ты здесь что делаешь? – удивился наконец-то Цахилганов-сын.

– Как – что? Веду допросы.

– Так, значит, ты и здесь – чекист?

– Разумеется, – ответил отец с достоинством. – Чем больше допускают промашек чекисты там, наверху, тем больше они оставляют работы нам, в аду. Приходится за них упираться… Спецов там не осталось! Но от ответственности за свои поступки всё равно никто не уйдёт,

– если – на – земле – толком – не – допросят – то – под – землёй – втройне – наверстают —

верно? Нет, когда мы там служили, все очищенными уже сюда прибывали – так, что в рай отзывались некоторые прямо из канцелярии, да… В общем, работаю в личном кабинете. С горлом замучился: болит горло! Тут жар от стен, холод от сквозняка.

Мороз, огонь.

Огонь – мороз!

Ремень трёт…

525

– А у меня что-то с башкой, – пожаловался сын. – Я её в реанимации малость перетрудил. И с нервной сис-темой,

– с – темой – одновременного – уничтожениея – гнезда – крамолы – внутреннего – гнезда – и – внешнего – у – меня – нелады…

Кто-то из крупных бесов рыкнул угрожающе. Цахилганов-сын обернулся. Однако крупные бесы сделали вид, что они не при чём, и отвернулись. Но отец перепугался необычайно:

– Никогда не обнаруживай перед нечистью своего слабого места! Туда и ударят, в самое уязвимое. Непременно!..

Спохватившись, он сменил тон на самый жёсткий:

– Ты, марш, сюда – сюда, под лампочку! Гражданин Цахилганов, – чётко и громогласно принялся выговаривать отец простуженным голосом. – Ну, рассказывай всё как есть. Запираться и лгать не советую.

Только теперь Цахилганов увидел, что отец стоит перед своим столом с початой бутылкой водки в руках.

– О чём ты думаешь, отец? – совсем тихо спросил Цахилганов.

О чём ты только думаешь на чёрном свете, отец, пристрастившийся на белом свете прихлёбывать обжигающую водку будто прохладную воду?

– Тише, – перешёл вдруг отец на шёпот. – Я проанализировал все ошибки, допущенные там, наверху. Их следует исправить.

Вдруг отец передёрнулся от омерзенья и закричал бесам:

– Вон! Вон отсюда!

Однако добавил спокойней, прихлебнув из бутылки:

– Допрос сына – дело тонкое, попрошу всю нечисть мне не мешать. Я поговорю с ним один на один.

Таким поворотом дела бесы были явно недовольны. Особенно гримасничал, нервно дёргался и кривлялся бес джаза. Только бес курения, утонувший во взрослой фуражке, направился к выходу покорно и сразу.

Однако, наконец, подчинились все, переговариваясь:

«Да наш он… Наш! Осталось только доказать. А это совсем просто».

Последним ушёл похожий на Рыкова,

припечатав отца многозначительным

и очень подозрительным,

долгим взглядом.

– Стены слышат всё!

526

– Ни хрена они не слышат, – проворчал отец ему вслед и вдруг заорал на Цахилганова-сына: – А ну встать! Смотреть в глаза!.. Отвечать по существу!

Но тут же, понизив голос, указал на дверь:

– Слушай внимательно. Они все, эти бесы – агенты мирового империализма. Это здесь мне удалось установить с точностью. Я провёл тщательное и незаметное расследование в аду… А в бутылке – вода, я их дурю. Теперь запоминай. Секретная лаборатория системы «Ослябя» находится там, куда я тебя возил. Помнишь, торчал из земли какой-то ящик в кустах? Около того места в степи, где были сожжены тёплые вещи репрессированных… Она – под лощиной, лаборатория! На большой глубине, прямо под Мёртвым полем…. Когда стало ясно, что лаборатория, приговорённая к ликвидации, в нужное время не взорвалась по каким-то…

– по – известным – впрочем – нам – с – Дулой – Патрикеичем —

причинам, была большая неразбериха в верхах. Июньский Пленум, волнения в Германии, арест Берия… И после его расстрела в бункере,

– в – Центре – боевого – управления – Московского – военного – округа —

все успокоились надолго. У Москвы руки до Карагана дошли не скоро… А когда дошли, про нашу лабораторию спрашивали только люди Суслова, да и то второпях – как про дела давно минувших дней. Но кто-то из людей Андропова, из западников, наткнулся на показания полковника Майрановского, начальника Специальной Лаборатории Ядов, арестованного с ведома Берия в 53-ем году. Она находилась не у нас, а в Москве, в Варсанофьевском переулке, но связь с нами у них была!.. В общем, интересующихся нашей лабораторией надо было сбить со следа.

Оглядываясь на дверь ангара, полковник с ремнём на шее говорил быстро, ужасно быстро.

– Готовилась в то время такая акция: по использованию пустот отработанных шахт Карагана для захоронения атомных отходов. У меня мало времени, слушай внимательно! Местному партийному руководству удалось будто бы отстоять старые шахты. Однако это не вся правда. Часть отходов тайно всё же пришла в Караган! Совещание по этому вопросу проводилось в верхах очень спешное, закрытое. И тут я опередил людей Андропова: по моему докладу выходило, что лаборатория полностью пришла в негодность,

и моё это было предложение —

вход в неё заполнить как раз атомными отходами…

527

Слова, которые в промежутке между шёпотом и шёпотом выкрикивал отец, не имели никакого отношения к разговору,

– ты – мне – брось – заливать – про – корм – для – попугайчиков – в – коробке – был – насвай —

но они воспринимались младшим Цахилгановым, как необходимые. Он только морщился иногда, будто при резкой смене температуры —

отец то словно бы двоился,

и один нёс что-то бессвязное,

другой же тщательно, тихо выроваривал:

– Похоронили одним махом и отходы, и, будто бы, лабораторию. Мы с Патрикеичем принимали в этом самое прямое участие. Потом андроповцы опомнились, но было поздно. Мне не дали генеральского звания – оттого, что московская комиссия не успела ничего обследовать. Да, комиссия, недовольная моей описью и отчётом по самостоятельному нашему захоронению лаборатории, будто бы пришедшей в негодность, очень возмущалась… Но меня отправили на пенсию, и всего лишь. Только вот что потом вышло…

Вечную пытку раскалёнными железными прутьями ты уже заработал. Бес джаза у нас мастерски играет ими на рёбрах таких, как ты!..

Нас подвели эти перестроечные сволочи в КГБ, которые за доллары сдали архивы с потрохами западным спецслужбам… В общем, старые распоряжения по системе «Ослябя», считавшиеся устными, всё-таки где-то в бумагах оставили след. Невнятный, но – след!.. И в последние годы интерес к лаборатории со стороны иностранных спецслужб был таков, что в Карагане уже всё прочесали, вдоль и поперёк.

А отходами был завален не тот!.. Не тот,

а – ложный шахтный ствол!

Лаборатория не была похоронена нами,

слышишь?!.

528

Отец проговаривал, не останавливаясь:

– …Правда, мы запустили в своё время туманную дезинформацию – о нахождении лаборатории под бульваром Коммунизма, и они искали её там. Потом – под больницей искали, и даже в Раздолинке. Рядились то под геодезистов, то под экологов, но не нашли, разумеется, ничего. А для них…каждый уцелевший клочок бумаги, с расчётами высоколобых советских заключённых,

– где – ты – купил – изумруды – в – каком – таком – переходе – метро – это – важно – для – нас – это…

представляет огромный интерес.

Теперь так: на днях в Караган направляется опять экологическая, будто бы, международная проверочная комиссия. Знай: эти – уже вооружены. И по сомнительному следу они не пойдут. Ложный шахтный ствол, заваленный атомными отходами, ими давно обследован. Туда уже никто не двинется: незачем… Теперь они почти у цели. Не сегодня, так завтра они появятся на Мёртвом поле и наткнутся на угол будки. Хорошо, если не продвинутся дальше полой ниши, но если выйдут к шахтёрской клети, плохо дело… Советником у них – Митька Рудый, да-да, тот самый – строитель мирового лагерного капитализма. Его программе дано кодовое название

«Синкопа-2».

Потому что программа развала Союза

носила у них название

«Синкопа»…

Что значит, там, где сидела старая кореянка?!.. Не кореянка же тебе их продавала!..

529

Цахилганов младший, оглянувшись, тихонько пожал плечами:

– А зачем – им – устаревшие научные разработки? Я не понимаю…

– О! – засмеялся отец. – То, что создавалось для нашей государственной самообороны, они смогут использовать иначе. Если им повезёт, они получат власть над всем миром! Невидимое смертоносное оружие, действие которого невозможно разоблачить, проредит человечество за считанные месяцы таким образом, что на планете останутся лишь они, господа,

и горстка рабов,

– скотолюдей – с – низменными – запросами…

Знай также: лаборатория в полной сохранности и дееспособности. Наши современные ослабленные спецслужбы этого знать не могут. Они только отслеживают активизацию врага, и потому тоже направляются сюда. Теперь прикидывай: допустим, им повезёт, и они захватят лабораторию первыми, эфэсбэшники. Отвечай: продадут они её иностранцам – или нет?

– Я знаю теперешнюю жизнь, отец. Среди самых верных государственников всегда найдётся хотя бы один, кто продаст всё с потрохами и уедет за рубеж, барствовать, – без запинки ответил Цахилганов-сын.

Отец наклонился к самому уху сына:

– Хвалю за верное представление о нынешних кадрах. Но там, у них – тоже борьба, там нет единомыслия… Значит, так: это уже решать тебе, сотрудничать с ними – или поостеречься. Лучше не рисковать, конечно. Рассчитывать только на себя. Возьми себе Дулу Патрикеича в проводники. Он понимает кое-что в снаряжении. Вы должны опередить всех.

Мёртвое поле – ты хорошо помнишь его?!

Мёртвое поле, куда я тебя возил…

Поле, которого мне не забыть…

Там пылал костёр…

Он неугасим.

530

– Отец, я всё давно понял. Про вечный огонь в тебе, – нетерпеливо перебил Цахилганов.

– Нет! Понять это невозможно… Но, запоминай хорошенько. Итак: вход в действующую лабораторию – под углом железного ящика. Тут придётся чуть-чуть поработать лопатой – сделать совсем незначительный подкоп под днище. И сразу же откроется очень узкий лаз. Прыгай в него, не бойся – лететь вниз придётся всего метра четыре. И ты окажешься в той самой полой нише, про которую я говорил. Там может подтравливать метан. Но респиратора не понадобится. Курить в нише, разумеется, нельзя, рванёт хоть и без ущерба для лаборатории, но как следует… А до лаборатории ещё добираться и добираться. Справа, в темноте, ты нашаришь металлический кривой прут, торчащий из породы, будто негодная арматура. Раскопай пространство вокруг него. И прут выведет тебя прямиком на рычаг,

– попрошу – подробней – внятней – чётче – оправдание – не – принимается —

отожми его до упора вниз. Откроется лаз, в котором висит шахтёрская старая клеть. Не бойся. Она тронется вниз, по тросам, если раскручивать лебёдку. Это тяжело, вы будете с Патрикеичем крутить её попеременно, сдерживая инерцию разматывания. Иначе, выпустив рукоятку, разобьётесь вдребезги.

На глубине в восемьсот метров клеть встанет. Вы увидите ржавые рельсы, они проложены в узком тоннеле. Когда кончатся рельсы, по правую руку вы найдёте трансформаторный ящик. Да, огромный трансформатор там стоит, в дощатой обшивке. От него надо идти, глядя вправо. На крепи, дальше, будет висеть счётчик – индикатор метана. Не обращай на это никакого внимания – он показывает сверхаварийный уровень газа. Так придумал и установил навечно Патрикеич, своими руками: зашкаливает, значит, прибор,

– молчать – мразь – развратник —

но дренаж там был проведён, как нигде, и скважины надёжно зацементированы. А для скапливающегося десятилетиями газа хорошие проложены отводы…

531

Однако тут раздался страшный грохот: бесы в энкавэдэшных фуражках упорно колотили в дверь и уже совали в щель свои мерзкие рожи.

– Ну вот! – громко расстроился отец. – Только человек начал давать искренние признания, как вы норовите всё пустить насмарку! Ну, нет у вас ума – и не прибудет.

Одна злоба да хитрость…

Взвизгнув, бесы исчезли.

– Они, вообще-то, глупые, – сообщил отец. – К счастью.

– Ты же атеист, – вспомнил Цахилганов. – А если для тебя нет… То нет и их.

– Разумеется, атеист! А как бы я без этого попал к ним в доверие?.. Но не отвлекайся. В пяти метрах от счётчика штрек кончается: перед вами будет глухая стена. Однако справа – низкий лаз, едва заметный. Ныряйте в него. Там на четвереньках проползёте метров сто. И пространство начнёт раширяться. Впереди себя ты нащупаешь ещё один рычаг… Слушают, сволочи! – вскричал отец и добавил, торопливо: – Ладно, остальное Патрикеич знает. Главное же для тебя – пробраться к пульту в самой лаборатории, в зал «Г», запомни. В залах «А», «Б» – там другое: биояды, геохимия и прочее. А геокосмика и биофизика – в «Г»… Над одним пультом – слабое свечение,

– кто – такая – Самокрутка – в – каких – отношениях – ты – с – ней – состоял – бабник —

оно работает в экономном режиме…

532

Отец задыхался от торопливости. Он пытался ослабить ремень на шее, хрипел и сипел, однако говорил без пауз:

– …Фосфорные лампы находятся под толстой защитой. Вариант первый. Ты нажимаешь синюю кнопку, она самая доступная. Это – кнопка ликвидации лаборатории, замыкается на отводы метана в ложном шахтном стволе. Взлетит всё дочиста: рванут атомные отходы.

И это будет самоубийство.

Да, ты не допустишь врага к советской информации. И выполнишь программу-минимум. Но… Но… Впрочем, ты понимаешь. Уцелеть вам с Патрикеичем не удастся.

О – блудных – делах – можно – короче!..

Цахилганов-сын поёжился:

– Понятно. Синяя кнопка – кнопка моей смерти. А «гнездо крамолы» в мире останется невредимым. Ну, разве что не усилится оно древнесоветской военной мощью. М-да. И зарезал сам себя. Вес-сёлый разговор,

так спел бы Самохвалов…

– Да не думай ты о таком пустяке, как собственная земная жизнь! – раздражился отец. – Хуже другое. Я не исключаю, что, чем-то наподобие метановых ходов, все атомные захоронения страны связаны между собой. Скорее всего – дремлющим электричеством. Захоронения осуществлялись не по нашей программе! И, судя, по долларовым вложениям…Нет гарантии, сын, что следом за ложным стволом не взлетят на воздух, по цепной реакции, целые города наши, и в первую очередь – Караган. За ним – Челябинск, Иркутск, Подмосковье… и пошло. А это…

Это…

533

– Армагеддон. Понимаю. Ещё веселее! – торопливо кивнул Цахилганов. – Головы Чудища сделали своё дело. Армагеддон в отдельно взятой стране нам обеспечен,

– беспечен – был – перестроечный – мир – ох – беспечен…

– Локального армагеддона на Земле не будет, – покачал головой отец. – Это – ядерная зима. Она накроет весь земной шар… Повторяю: таковы мои подозрения. Но здесь, в аду, ведя допросы мёртвых предателей, атомщиков, министров, я натыкался на косвенные улики. Их было предостаточно! Дремлющим электричеством связаны все… Остальное я записываю, поскольку – бесы… – отец негромко рассмеялся, – бесы безграмотны! Представь себе. Они очень сообразительны, всё слышат, и даже по движению губ, по краткому жесту могут определить, что думает человек, а вот читать написанное!.. Это только в аду обнаружилось. Даже бесы, которые прошли персонификацию – то есть, как бы жили, они… – всё хрипло смеялся отец. – Они занимали посты министров, писали, разговаривали на разных языках, но… Восстановившись в своей изначальной ипостаси, здесь, в аду, все навыки теряли…

Впрочем, люди неверно считают, что действуют они сами по себе:

и над ними – Промысл,

которого им никогда не понять.

Промысл свыше…

Хотя и нам дано понять не многое…

– Отец! Ты отвлёкся.

– Разве? Ну да… Вариант второй, на который я рассчитываю. Крепко расчитываю!

Он достал блокнот и принялся быстро писать карандашом «Сакко и Ванцетти».

534

«Среди множества одинаковых серых кнопок на пульте есть одна, под которой раздаётся едва слышное тиканье. Нажмешь на неё и поднимется щит, под которым – табло. Замигают буквы: «опасно для жизни», раздастся вой сирены. Не бойся, там внизу, на щите, есть кнопка совсем незаметная, она не больше горошины, плоская будто заклёпка…

– ах – ты – не – знал – что – держать – мистическую – литературу – в – доме – нельзя – что – это – навлекает – на – домашних – цепь – несчастий – кто – тебе – дал – Гурджиева – отвечай…

Нажимай смело. Когда упадёт железная штора, загорятся мельчайшие лампы накаливания в приборах. И вот тут стоят тумблеры. Тебе надо посмотреть на часы и набрать, в виде кода, поочерёдно, год, месяц, день, час. Год, месяц, день, час! Взрыв запланирован с учётом всех будущих тектонических сдвигов. И он ускорит их в тот миг многократно. По определённым метановым отводам пламя пойдёт в толщу земли, к нишам газовых конденсатов, к подземным нефтяным морям. Это будет исторический взрыв!.. Он немного потрясёт земной шар – подобьем обширного землетрясения баллов в пять-шесть, это не особо опасно. Но сметёт с лица земли часть материка, откуда исходит гибель миру… Эту часть захлестнёт океан».

– Новая Атлантида?

– Нет. Срабатывание системы «Ослябя»! – торжественно сказал отец, вырывая листок из блокнота. – Впрочем… Да! Была ведь там, под землёй, группа теоретиков, исследовавшая гибель Атлантиды. Возможно, эти разработки легли в основу… Но… «Ослябя» – система столь комплексная, что Атлантида…

– мелко – плавала.

535

– …Значит, назад нам уже не выбраться? – деловито осведомился Цахилганов-сын.

– Разумеется, – холодно ответил отец. – Ты же понимаешь, в какие годы система разрабатывалась? Исполнители действия тогда не должны были оставаться в живых. И так должно быть всегда! Высшие государственные интересы требуют этого.

Значит – включая – телевизор – в – котором – скачут – шлюхи – и – геи – ты – воображал – что – их – эманации – не – действуют – на – детей – калеча – их – души – ты – оказывается – совсем – не – прегрешал?!

– Нам помогал, – радостно подсказывали из-за двери бесы и хихикали, торжествуя.

– Понял, и во втором случае мне придётся погибнуть на пару с Патрикеичем. Но – третий вариант? Почему ты ничего не говоришь о нём? – удивился сын. – Вдруг я, я сам захочу продать лабораторию англичанам, американцам или кому-то ещё, прежде чем это сделают современные чекисты? Сейчас ведь время такое – время больших состязаний: кто кого опередит в продажности…

– …Если бы ты не сидел в реанимации, у Барыбина, рядом с Любовью, ты бы так и поступил. Но сейчас… третий вариант для тебя уже невозможен.

– Да почему же? Я что, жить не хочу?! Тем более, припеваючи? – возмутился младший Цахилганов.

– Ты не сможешь стать предателем, – холодно повторил отец. – Потому что ты прошёл сквозь чистилище.

– Так. Для этого, значит, принимался терзать меня Внешний Цахилганов – отслоившаяся совесть моя? И Патрикеич там вертелся – для этого? Они что же – готовили меня к…

– Да. Раньше всех прочих – Степанида. И Люба. Потом – Мария. Да тот же Барыбин! Они помогали тебе готовиться. К поступку. Во имя очищения мира от скверны и погибели. Только прежде ты должен был увидеть всю скверну в себе самом. Человек способен одолеть зло мира, истребив прежде зло – в себе.

– Но… Я же пил потом с Сашкой! И отрёкся даже… Я отрекался в подвале от своих же выводов! От реанимационных выводов! Пил – и отрекался.

Я отрёкся трижды от…

536

– Забудь о своём отступничестве. Через прозектора шли особые искушения. Которым ты совсем было поддался. Но тут вмешались те… – отец указал вверх, – …те, весьма серьёзные, силы,