Текст книги "Наступление"

Автор книги: Величко Нешков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

Раза два или три Марин и Кутула подавали ему знак рукой, чтобы он остался сзади, но он их не понимал и продолжал ехать по дорожке вдоль кювета.

Конь Игнатова рвался вперед. Игнатов остановил его. Снова подождал, когда Слановский поравняется с ним, и, нагнувшись через гриву и натянув узду, сказал суровым голосом:

– Я вам говорю, подпоручик Слановский! Вы поняли мой приказ?

– Вы шутите, господин поручик?

– Я? Да, шучу, если вам так хочется.

Слановский замолчал. Игнатов продолжал говорить, все так же свесившись через гриву коня:

– Это вы до сих пор шутили со мной, господин подпоручик Слановский, но не думайте, что я что-то забыл или простил вас. Я буду удовлетворен только в том случае, если вы представите доказательства своей преданности. Мне осточертели ваши пустые обещания!

– Нет, я не могу, – нервно затряс головой Слановский. – Оставьте его! Что вам нужно от этого ребенка?

– Ребенка? – озверел Игнатов. – Из-за таких, как он, мне не смыть позора и унижения! А ты не прикидывайся таким наивным. Сообрази, – указал он кнутом на пустое поле, – что ему здесь надо? Кругом нет ни одной живой души.

– Вы еще и голоса его не слышали, а уже вынесли ему приговор. Допросите его хотя бы…

Игнатов злобно скрипнул зубами:

– Уж не думаешь ли ты, что это случайно взбрело мне в голову? Бандиты как раз таких, как он, и используют, в качестве разведчиков, потому что они не вызывают подозрений. Вот они и суют всюду свой нос, вынюхивают. Оголяют наши тылы и фланги. Может быть, через час-другой бандиты узнают, куда и мы направляемся, сколько у нас людей. Он сегодня же ответит за исчезнувший ротный пулемет. Посмотри только – живой души вокруг нет! Если ты и сейчас откажешься, то я поставлю тебя на место, которого ты заслуживаешь. Тебе ясно? Который час?

– Два.

– Объявляй привал!

Слановский отстал от коня Игнатова. Побледневший и расстроенный, он дал знак роте остановиться. Солдаты повалились на землю по обе стороны шоссе.

Кында побежал вперед, подхватил поводья и стал прогуливать коня Игнатова по обочине дороги.

Мальчик на ослике поравнялся с Игнатовым. Ловко соскочил на землю. Вместе с Игнатовым они прошли еще шагов десять. Слановский с болью в сердце смотрел им вслед.

– Что, конспиратора поймали? – язвительно спросил кто-то.

– Все может быть, теперь не знаешь, кого и бояться, – злобно ответил Геца.

– Смотри не угоди в какую-нибудь яму, – процедил Кутула.

– Ты что, этого ждешь? – оскалился Геца.

– А я тебе не ровесник, – сощурился Кутула и взял в руки камень. – У тебя зуб на всех, только посмотрим…

– Ты что, запугиваешь?

– Довольно, – подал голос Слановский. – Отдыхайте.

Несколько человек одновременно позвали его:

– Господин подпоручик, вас зовут!

Слановский встал и пошел к Игнатову медленным, усталым шагом. Вдруг по его телу пробежала холодная нервная дрожь. Он увидел, как Игнатов бьет мальчика по голым локтям, держа в левой руке пистолет. Когда Слановский приблизился к ним, он услышал шипящий голос Игнатова:

– Говори, куда идешь?

Мальчик поднимал локти вверх, защищаясь от Игнатова, и о чем-то умолял его. Но Игнатов, не слушая мальчика, продолжал бить его.

– Ты, ублюдок, слышишь, о чем тебя спрашивают? Говори, не то прикончу на месте!

Мальчик всхлипывал:

– Что говорить, господин капитан? Я ничего не знаю!

– Знаешь, знаешь, хватит хныкать! Ты любишь Болгарию?

– Люблю, господин капитан. За что ты меня бьешь?

– Потому что ты врешь! Ты знаешь, где партизаны. Если отведешь нас к ним, останешься жив, паршивец.

– Откуда мне знать, где они? За что вы меня? – обратился он одновременно и к Слановскому, который наблюдал эту жестокую сцену, кипя от возмущения.

Игнатов вызывающе подмигнул:

– Слановский, давай опробуй свой пистолет, когда-нибудь надо начинать.

– Нет! – Слановский сделал шаг назад. – Солдаты смотрят на вас.

– Ах, ты еще осмеливаешься и советы мне давать? Солдаты, говоришь, смотрят? Так я их веду не на свадьбу и не в монастырь. Теперь они только с такими, как этот, и будут иметь дело. Нас послали уничтожить их всех до одного.

– Оставьте ребенка!

Мальчик глядел на них широко раскрытыми от ужаса глазами, и его сердечко колотилось от страха. Единственной его надеждой был Слановский.

Но Игнатов снова перевел на него свой помутневший, пьяный взгляд.

– До каких пор ты будешь водить нас за нос? – Он замахнулся и ударил мальчика в поясницу. Тот громко закричал, согнулся и завертелся около Слановского.

– Ай-ай, дядечка, скажи ты ему!

– Мальчик, куда ты ходил? – спросил его Слановский, не зная, чем помочь.

– За лекарством в аптеку, вот и записка из управы, – всхлипывая, объяснял парнишка и слизывал языком слезы. – Дедушка болен, для него и несу лекарство. Если бы я знал, что так получится!

Тут Игнатов сильно ударил его кулаком в лицо. Мальчик упал на спину и тут же вскочил. Из носа у него потекла кровь, и он еще сильнее расплакался:

– За что, дяденька?..

– Ты подлец, Слановский! – окинул Игнатов холодным и злобным взглядом подпоручика. – Имей в виду, я все запомню! – пригрозил он ему.

– Я не подлец, господин поручик. С такими-то воевать легко…

– Ас кем трудно? – процедил сквозь зубы Игнатов. – С такими, как ты? Все вы до одного слюнтяи… Я поставил перед тобой боевую задачу, а ты отказываешься ее выполнить перед лицом врага.

– Какой же враг этот мальчишка? Смешно…

– А вот какой… – И Игнатов, прицелившись мальчику в грудь, нажал курок. Тот отпрянул в сторону, и пуля прошла через плечо. Мальчик, отчаянно крича, кинулся на обочину дороги:

– Ой-ой-ой, умираю!

Игнатов выстрелил второй раз. Пуля попала мальчику в затылок. Пышные волосы обагрились кровью. Соломенная шляпа слетела на пыльную траву, прокатилась по ней и замерла. Конь Игнатова испуганно захрапел и начал рыть землю копытом.

Мальчик распластался на траве. В левой руке он сжимал пыльный камень. Казалось, что в последний момент он готов был бросить камень в своего убийцу.

Ротная колонна двинулась дальше. Шли молча. Только усталые шаги солдат глухо отдавались в распаленной от зноя тишине.

Марин, поравнявшись со Слановским, спросил, дрожа от гнева:

– Что ему сделал этот ребенок? Башку ему оторвать, как курице, не человек, а зверь какой-то!..

– Ох, можно сойти с ума, – простонал Слановский. Он продолжал ехать, опустив в землю глаза, понимая, что часть вины за смерть ребенка лежит на нем.

На следующем привале Игнатов отозвал в сторону Гецу.

– Как настроение солдат? – глухо спросил он.

– Молчат. Насторожились.

– Разве Слановский вам не объяснил, что тот ублюдок был партизанским связным?

– Нет. Ничего не сказал.

– Продолжай подслушивать, потом доложишь…

Глава восьмая

В маленьком селе на реке Злой разместился штаб дивизии и командный пункт генерала Янева, который лично хотел руководить операцией. Под его командованием находились около четырех тысяч солдат, офицеров, полицейских и жандармов, которые стягивали железное кольцо вокруг отряда Чугуна.

В сумерки в направлении села в автомобиле с потушенными фарами ехал Цено Ангелов. Всю дорогу его мучили самые противоречивые мысли. Все донесения подтверждали, что где-то в этих местах отряд окружен. Но почему его так мучило предчувствие, что и на этот раз они ничего не добьются?

Когда машина остановилась перед школой, дежурный офицер встретил Ангелова и проводил в комнату генерала. Янев развернул на широком походном столе карту.

– Вы готовы, господин генерал? – улыбнулся, едва переступив порог, Ангелов и бросил небрежный взгляд на карту, где Янев синим карандашом отметил места расположения полков, рот и батарей, а красными кружочками – возможное местонахождение партизан.

– Надеюсь, – указал Янев рукой на карту, – что на этот раз ни один из них живым не уйдет.

– Думаю, они попытаются пробиться где-нибудь в направлении Балкан.

– Именно в этом направлении окружение самое плотное. Ровно в пять часов прозвучал сигнал к наступлению. Даст бог, на этот раз все будет хорошо.

Цено Ангелов улыбнулся в усы:

– Вряд ли богу до наших дел сейчас! Надо самим поднатужиться, иначе, если мы их не уничтожим, с нами будет покончено. Слушал сегодня сводку, опубликованную в газете, – озабоченно покачал он головой и вздохнул, – большевики уже на румынской границе.

– Это-то и придает смелости всем изменникам, – повысил голос Янев, – но я твердо убежден, что они их не дождутся…

К девяти часам вечера в село прибыли командиры полков Додев, Цанков, Гечев и командир артиллерийского полка Занков.

Самая большая в селе корчма оказалась тесной для всех офицеров и полицейских. Столы были поставлены один к другому. Староста и сельские богачи все как один старались угодить высокому начальству. В наполненной дымом корчме аппетитно, пахло мясом, которое жарили на решетках.

Сидя на центральном месте рядом со старостой и Цено Ангеловым, Янев медленно, с аппетитом ел, маленькими глотками пил вино и время от времени бросал беглые взгляды на офицеров и полицейских, которые ужинали тоже молча. Слышался только стук вилок о тарелки.

Староста села следил за каждым движением генерала преданными глазами, готовый в любую минуту услужить.

Он был осужден партизанами на смерть за издевательства над людьми и рвение по службе. Но счастливая случайность уже дважды помогла ему ускользнуть из рук Калыча.

К концу ужина в корчму вошел начальник оперативного отдела штаба дивизии майор Диманов. Он приблизился к Яневу и застыл по стойке «смирно».

– Благополучно ли добрались, Диманов? – спросил Янев.

– Так точно, господин генерал, ваш приказ выполнен.

Янев сделал знак рукой, чтобы он нагнулся ниже:

– Вы объяснили командующему армией, что первый вариант мы единодушно отвергли?

– Так точно, он полностью согласен с нами.

– Как вы думаете, у него есть намерение побывать у нас?

– По всей вероятности, завтра после обеда.

Янев самодовольно улыбнулся. По всему было видно, он польщен тем, что командующий армией все же оказал ему неограниченное доверие: он намерен прибыть в его группу только после завершения операции, а утром будет, по-видимому, следить за развитием операций в других группах преследования.

– Диманов, – указал он на стол, – поищите себе место. Ужинайте, а пакет пока держите при себе. Передадите его мне позже.

Диманов отдал честь и отошел от генерала. Майор Пеев подал ему знак рукой, показал на свободный стул рядом с собой.

– Ты где запропастился? Отпуск закончился? – тихо спросил его Диманов, устраиваясь поудобнее за столом.

– Был дома, но догулять отпуск не удалось, – ответил Пеев.

– Понимаю. Все отпуска отменены. – Он отломил кусочек хлеба и начал медленно его жевать. – Чуть не разбились на мотоцикле, так как ехали без огней.

Ему принесли ужин. Наполнили бокал вином.

– Твой батальон близко? – спросил Диманов и вытер губы кусочком хлеба.

– Мы расположились западнее села, а что?

Диманов незаметно посмотрел на командира третьего батальона капитана Павлова, который говорил через стол с каким-то жандармом. Убедившись, что тот его не подслушивает, повернулся к Пееву:

– Сообщу тебе что-то важное. Найди потом время встретиться.

– Сведения личного или служебного характера? – нетерпеливо спросил Пеев.

– И того и другого…

Янев закурил сигарету. Закурили все. От чада жарившегося на решетках мяса и дыма сигарет большая газовая лампа, подвешенная к потолку, стала мигать.

Генерал постучал вилкой по краю тарелки. Все замолчали и повернули к нему головы. Староста встал, посмотрел в сторону дверей и обратился к Яневу:

– Господин генерал, господин начальник окружного управления государственной безопасности, господа офицеры, заявляю вам от имени населения села, что лично я и свободолюбивые крестьяне из вверенной мне общины в этот вечер особо счастливы, поскольку вы, господин генерал, и остальные господа оказали нам столь высокую честь. Около двух лет мы с нетерпением ждали этого счастливого дня и часа, когда вы, славные болгарские витязи, раз и навсегда очистите наш свободолюбивый край от коммунистических банд.

Итак, я поднимаю бокал за вас, господа, за вас, господа генералы. За последнюю ночь бандитов, за их жалкую смерть, за здоровье всего нашего воинства я пью до дна, – обернулся он к Яневу и Цено Ангелову, чокнулся с ними, выпил свой бокал одним духом до дна и сел.

Полковник Занков тоже выпил свой бокал до дна. Довольный, он обратился одновременно и к старосте и к Яневу:

– Будев, да ты прирожденный оратор. Знаете ли, господин генерал, – обратился он к Яневу, – в тридцать восьмом году Будев был фельдфебелем в моем полку.

Янев удовлетворенно покачал головой.

Цено Ангелов пил молча, с досадой слушая трескучие речи, и, может быть, был единственным человеком здесь, кто в этот вечер лучше других отдавал себе отчет в том, что с этого времени их ждут новые огорчения и неожиданности. Его раздражало низкопоклонство старосты перед военными, о которых в его душе давно сложилось убеждение, что они не способны ни на какое серьезное дело.

И пока Занков и Будев вспоминали о каком-то случае из их службы, Додев неожиданно сказал:

– Господин полковник Занков, вы действительно счастливы оттого, что ваш фельдфебель твердо защищает интересы нации? Известно ли вам, что один из главарей партизан, Данчо Данев, также был моим фельдфебелем?

Ангелов вздрогнул. Неужели это был намек? Имел ли Додев что-нибудь в виду? Но через минуту он сообразил, что тот совсем случайно связал эти два случая – со старостой и Данчо.

В задымленной корчме снова наступила тишина. Все взгляды были устремлены на Янева.

– Господин староста, господа! – начал он медленно и торжественно. – Мы, военные, не любим громких слов, потому что мы люди долга и дела. Господин староста, благодарю вас от своего имени и от имени моих офицеров и храброго воинства за эти горячие слова, в которых я вижу безраздельную готовность как с вашей стороны, так и со стороны ваших патриотически настроенных крестьян помогать нам. Отечество наше переживает тяжелый и критический момент. Только общими усилиями от мала до велика мы раздавим стоглавую гидру большевистской опасности.

Господа, я должен вам признаться, что, узнав о мудром и твердом решении нашего правительства до конца августа очистить от большевистских агентов всю территорию нашего отечества, я испытал особое чувство удовлетворения и веры в завтрашний день.

«Еще не то будет, – злорадно думал Цено Ангелов. – Сколько лет и я обманывал себя, что ликвидируем их, а их еще больше стало».

Генерал продолжал:

– Завтра мои храбрые молодцы рука об руку с нашей доблестной полицией и патриотически настроенными крестьянами покажут, как надо бороться во имя родины со смутьянами. С завтрашнего дня мы всецело и полностью станем хозяевами положения. И я хочу, чтобы завтра вечером мы опять собрались здесь, увенчав свое оружие славой и победой.

Да поможет нам бог, пусть он даст нам силы и веру в победу синеоких германских рыцарей, чтобы восторжествовала наша общая цель.

Он высоко поднял свой бокал. Рука его едва заметно дрожала. Буравя всех глазами, он повысил голос:

– За последнюю ночь бандитов, за нашу полную победу! Ура!

Офицеры громко заревели, быстро опустошили бокалы и продолжали воодушевленно аплодировать.

Янев, довольный, улыбался, будучи уверенным, что его слово воодушевило всех на решительные действия.

Цено Ангелов начал поглядывать на часы. Янев понял его намерение и встал со своего места. Сразу же раздвинули столы, чтобы освободить ему дорогу.

Село спало. Только на площади около автомобилей и мотоциклов разговаривали, стоя группами, шоферы и охрана.

Янев в сопровождении командиров полков пошел к школе.

Пеев и Диманов немного отстали.

– Ты что хотел мне сказать? – нетерпеливо спросил Пеев.

– Вы получили боевой приказ?

– Нет. Ждем.

– Увидимся после, а сейчас я должен передать пакет генералу.

Во дворе школы они догнали остальных. Дежурный по штабу отрапортовал генералу, что за время его отсутствия особых происшествий не произошло, за исключением того, что в поле была поймана без пропуска и удостоверения женщина.

– Где она? – медленно спросил Янев. – Передать ее в полицию, – небрежно махнул он рукой и вошел в комнату, где ослепительно ярко горела керосиновая лампа.

Диманов передал пакет Яневу и, воспользовавшись сутолокой, которую создавали полковые командиры, выскользнул на улицу.

Обшарив взглядом коридор, он поискал среди офицеров Пеева. Как раз в это время двое солдат ввели в учительскую растрепанную худенькую женщину, которая чуть слышно всхлипывала.

У женщины подкашивались ноги, и один из солдат поддерживал ее.

Вперед выступил жандармский подпоручик с маленькой птичьей головой и низким лбом. Не выпуская изо рта сигарету, шепелявя, он обратился к солдату;

– Отпусти ее, она что, ходить не умеет?

Женщина закричала пронзительным голосом:

– Моего сыночка убили, сыночка моего-о-о!

– Ну хватит, чего раскисла! – обругал ее жандарм с птичьей головой и выплюнул сигарету изо рта.

Из учительской комнаты вышел полицейский агент в штатском.

– Подведите ее сюда. Да не реви ты, будто кожу с тебя сдирают… Что произошло с ее сыном? – спросил Диманов жандарма с птичьей головой.

– Поручик Игнатов еще вчера в полдень начал операцию. Усомнился в мальчишке и принял меры, – подмигнул он цинично. – Лес рубят – щепки летят.

К ним приблизился Пеев. Диманов сразу же вышел во двор. По пути он процедил сквозь зубы:

– Этот Игнатов – неисправимый идиот.

– Не говори, – недовольно поморщился Пеев. – Застрелил мальчика на дороге. На глазах всей роты, представь себе только!

Диманов плюнул и добавил:

– Мерзавец!

Они дошли почти до ограды школы. Присели на поваленное дерево и закурили.

– Теперь говори, – нетерпеливо сказал Пеев.

Диманов еще раз огляделся вокруг и, убедившись, что их никто не подслушивает, тихо произнес:

– Дай честное слово, что все сказанное останется между нами.

– Да ты что! – с обидой поднял на него глаза Пеев. – Сколько лет знаем друг друга!

– Все пропало, – тяжело вздохнул Диманов и еще раз огляделся вокруг. – Ты видишь этих идиотов, далеко ходить не надо. Русские подошли к нашей границе, а они произносят речи.

– Есть ли какой-нибудь выход? – упавшим голосом прошептал Пеев.

– Если оценивать обстановку трезво и реально, немцы давно проиграли войну. Но это не означает, что и мы из-за них должны идти ко всем чертям.

– А есть ли у нас хоть какой-нибудь выбор?

– Его надо создать. Даже если завтра мы уничтожим всех партизан до одного, и то ничем не облегчим положения страны. И без них русские займут всю нашу территорию.

– С ними-то нам не справиться.

– Но если мы все подготовим заранее, можно еще найти выход. Я уже связался с людьми наверху. Поручился и за тебя. На этих днях к тебе придет один человек. Выслушай его. Ты согласен?

– Согласен, – нерешительно ответил Пеев.

У дверей школы дежурный по штабу обратился к группе офицеров, которые курили и тихо разговаривали на ступеньках:

– Господа, всех просят к командиру дивизии.

– Пойдем, – предложил Диманов, и оба молча пересекли двор.

* * *

Чугун не служил в армии и даже не открывал учебника по тактике. С минимумом военной терминологии, которую он употреблял не всегда правильно и невпопад, его познакомил Данчо Данев. Но это не мешало Чугуну справляться с самыми запутанными и сложными боевыми ситуациями, потому что он прошел сквозь огонь десятка схваток с полицией и жандармами. И перед лицом смерти, когда и малейшая, незначительная несообразительность стоила бы ему жизни, он изучил все тонкости сложной науки – биться и перехитрить врагов, как бы много их ни было.

В последние дни, казалось, даже воздух был наполнен тревожным напряжением, которое военные создавали своим последним отчаянным набегом. Но ни для кого из партизан не было тайной, что вокруг них стягивается плотное огненное кольцо.

Чугун понимал, что жизнь и судьба этих двухсот мужчин и женщин находится в его руках. Со многими из них он не раз переносил мучительный голод, физическую усталость долгих походов.

Но если в эти теплые августовские дни и ночи над лесами, холмами воздух был наполнен отчаянной жаждой мести власть имущих, то во сто раз большей была сила встречного грозового, теплого, весеннего ветра, который нес надежду на скорое появление Красной Армии. Гусеницы танков, огонь ее «катюш», железные колонны ее пехоты уже были на пыльных равнинах Румынии. Сбывалась десятилетняя мечта самых отчаянных – дождаться, дожить до того дня и часа, когда казачьи кони остановятся на водопой у тихого Дуная.

– Эй, ребята, – подбадривал Калыч еще не бывавших в серьезных боях партизан, – до победы рукой подать. Разве можно теперь осрамиться?

– Эх, была не была, – подмигнул еще совсем молоденький паренек с нежным, как у девушки, лицом. – Пусть только сунутся, мы им покажем.

– Хорошенько запомните, что я вам скажу. Все делает рука. Она сделала винтовку, она пашет, сеет, и голова тоже ей подчиняется.

– Это как же так? – удивленно смотрел на него черноглазый юноша; одетый в выцветшую ученическую куртку, тонкий и худенький, как ребенок.

– Да вот как. В бою рука должна быть крепкой. Ослабеет палец на курке, выпустишь приклад – готовься на тот свет.

– А вы никогда не боялись? – наивно спрашивал его рыжий, с веснушчатым лицом паренек.

– О, еще как! – расплывался в улыбке Калыч. – Нет человека, которому не было бы страшно. У меня не только поджилки тряслись, я сам весь подпрыгивал. Но побороть страх можно. Его надо, как камень, к руке зажать, и тогда держитесь, гады. А еще имейте в виду, – многозначительно подмигнул он, – добрую половину солдат насильственно гонят против нас. Им вдвойне страшно. Они и нас боятся, и начальства. Только жизнь-то им мила – кому хочется рисковать собой в этих кустах и дебрях? Есть, конечно, среди них звери, фашисты. Такому убить человека пара пустяков…

Если самые молодые, необстрелянные партизаны нуждались этой ночью в известной подготовке перед решительной схваткой, то перед проверенными во многих боевых действиях старыми и опытными партизанами стояла задача нацелить отряд на победу.

Данчо Данев стоял на посту у края глубокого и сухого оврага, скрытый между, кустами боярышника и шиповника. За последние десять дней он пришел в состояние полного душевного равновесия. Еще до появления в отряде Йордана он почувствовал, что с него, по крайней мере на какое-то время, сняты все подозрения. В эти дни он не раз упрекал себя за проявленную слабость, которая чуть было не стоила ему жизни. Но в эту теплую и тревожную ночь, лежа на песке и до боли напрягая слух, Данчо чувствовал, что там, за хребтом, идет подготовка к наступлению: то доносился резкий рев мотора поднимающейся по крутому скату машины, то слышалось ржание коня или тонкий, осторожный свист. Когда наступала звенящая тишина ночи, было слышно, как между собой соревнуются кузнечики. Можно было наблюдать, как с усыпанного звездным порошком неба падала бледная звезда, оставляя за собой кривой светящийся след, и медленно исчезала, приближаясь к земле.

Это была ночь для мечтаний или раздумий, но для многих она станет последней ночью. Смерть подстерегала на каждом шагу любого. Она, как холодная тень, опутала землю. Кого она сделала своим избранником? Никто этого не знал. Каждый надеялся, что его она пощадит. И, может быть, только Данчо Данев пытался увидеть в эту ночь сквозь невидимую завесу будущих дней, недель и месяцев свою собственную судьбу.

Рядом с ним лежал Давидко, который этой весной взорвал немецкий военный эшелон. Его поймали, но он сумел убежать от полицейских. Все в отряде знают, что у них с Данчо почти одинаковая судьба. Счастливая случайность помогла обоим вырваться из лап палачей. Но только Данчо испытал силу и боль этой лжи, потому что хорошо знал, даже лучше, чем Цено Ангелов, тех людей, которые не подняли вверх руки, не сложили оружие, когда гитлеровцы рвались к Москве. А что можно было сделать с ними теперь, когда воздух был наполнен запахом пороха, когда приближалась Красная Армия!

Опять появилась жажда жизни. Она давала ему уверенность, что будущее предложит новые выгодные обстоятельства, что он загладит свою вину делами, достойными почета и уважения.

Давидко приблизил голову к его уху и тихо прошептал:

– Говорят, что мухи больнее всего кусают, когда чувствуют, что их смерть близка.

– Да, да, – прислушивался Данчо к приближающемуся реву какого-то автомобиля, – завтра у них земля будет гореть под ногами; если кто и уцелеет, будет помнить нас до конца жизни…

Как только рассвело, Чугун и Чавдар увидели на голых скалах холма, который поднимался за селом Зла-Река, силуэты нескольких конных, которые стояли неподвижно около десяти минут, осматривая окрестность вокруг себя, и затем исчезли за холмом.

Дорога к Балканам была отрезана самыми сильными и проверенными частями – жандармским батальоном «Эскадрон смерти», моторизованной ротой и артиллерийским полком.

Чугун выбрал для отступления противоположное направление – на север, к полю. Основной расчет его замысла заключался в том, чтобы вызвать сумятицу и панику в рядах противника. Перед Данчо Даневым и Давидко была поставлена задача проникнуть по дну сухого оврага глубоко в тыл с южной стороны и первыми вызвать панику, создавая впечатление, что именно в этом направлении партизаны пробиваются.

К семи часам утра с севера к ним стала приближаться цепь полковника Додева. С востока одновременно были подняты части полковника Цанкова. Туда Чугун послал человек десять, поставив их один от другого шагов на пятьдесят. И когда солдаты приблизились к ним шагов на двести – триста, повар отряда Мечо прицелился в одного офицера. Выстрелив, он увидел, как офицер подскочил, замахал руками, будто хотел что-то поймать, и упал лицом вниз. Цепь залегла, открыла беспорядочный огонь. Партизаны не отвечали. Полковник Цанков расценил это как партизанскую хитрость, поэтому дал команду минометчикам открыть огонь по голым холмам.

Именно в это время Данчо и Давидко бросили несколько гранат на левом фланге полка Цанкова, там, где был стык полка с жандармами и полицией. Подпоручик, который командовал ротой, изменил направление из-за сильно пересеченной местности, отошел еще дальше на юг. Пересеченная местность не давала ему возможности для точной ориентации. Как только его рота появилась на открытом месте, она была встречена сильным пулеметным огнем. Подпоручик послал донесение полковнику Цанкову, что, партизаны атакуют, и просил о помощи и содействии.

Полковник Цанков, командир артиллерии полка, доложил по телефону генералу Яневу, что группа численностью около сотни человек упорно продвигается в направлении расположения его полка.

Янев оценивал обстановку быстро и точно. Он был уверен, что партизаны на этот раз будут прорываться к Балканам. Это его предположение оправдывалось. Через открытое окно школы слышалась сильная беспорядочная стрельба. Его сердце лихорадочно билось. Он дал приказ преследовать партизан и выйти навстречу к жандармам, а дороги занять моторизованной полиции. В эти фатальные тридцать минут команды и распоряжения летели одни за другими.

Янев был в своей стихии. Он дал приказ Додеву поторопиться, ускорить ход, чтобы не потерять непосредственную связь с отступающими партизанами.

Батарея полковника Цанкова открыла огонь по своим же солдатам. Только теперь растерявшийся подпоручик, поступивший в полк недавно, после окончания военного училища, которое закончил всего несколько месяцев назад, понял, что допустил непростительную ошибку. Он впервые видел кровь и раненых, хрипло звавших на помощь.

Полковник Додев с самого утра не слезал с коня. Он объезжал цепь с одного конца до другого, подбадривая и воодушевляя командиров взводов и рот.

Его полк уже приближался к месту, где расположились главные силы отряда.

Чугун внимательно и терпеливо следил за движением солдат. Еле живые от усталости приползли Давидко и Данчо. Чугун крепко стиснул их руки. Он был глубоко благодарен им: они выполнили свой долг до конца.

Йордан выбрал для пулемета позицию на самом гребне хребта. Замаскировавшись и окопавшись с самого утра, он беспокойным взглядом обшаривал местность перед собой. От напряжения губы его потрескались. Время от времени он жадно глотал слюну.

Сзади к нему подполз Монка, запевала отряда.

– Когда появится на открытом месте, – показал Монка ему пальцем, – открывай огонь.

– Знаю, – опять сглотнул слюну Йордан.

– Что с тобой? – участливо спросил его Монка. – Что, душа в пятки уходит? Успокойся, браток. Они нас больше боятся, чем мы их.

Лицо Йордана искривилось в вымученной улыбке. Монка спустился с холма и побежал вправо, где должен был передать еще одно распоряжение от Чугуна.

* * *

Цепь крайней роты, которая держала левый фланг полка Додева, вышла на освещенную солнцем поляну.

Полковник Додев все еще оставался в котловине. Его конь был весь в пене.

– Поскорее, ребята, отстаете! – подгонял он солдат. – Слышите, что там происходит? Уничтожили их, нам ни одного не останется! Давай, давай поскорее! – ободрял он, а сердце его трепетало от радости и самых радужных предчувствий. Он надеялся, что операция дивизии увенчается полным успехом.

Цепь 3-го батальона осторожно вышла на открытую поляну. Теперь Йордан очень хорошо видел, что солдаты шли без желания, их перебежки были короткими. Где-то в середине цепи семенил полненький и немного сгорбленный командир 7-й роты. В полку он, как и Игнатов, славился своей жестокостью. Сейчас он оживленно жестикулировал, сердито отдавал какие-то команды.

Сердце Йордана как будто перестало биться. Он прицелился внимательно и спокойно, удивляясь собственному спокойствию. Палец его лежал на курке твердо и уверенно. Конец мушки застыл на груди командира 7-й роты. Он нажал на курок. Послышалась ровная и знакомая песня пулемета. Несколько гильз со звоном ударились одна о другую. Командир 7-й роты пробежал вперед, зашатался на подогнувшихся, как у пьяного, ногах и упал лицом вниз. Солдаты залегли на открытой поляне и открыли беспорядочную стрельбу.

Все происшедшее сильно встревожило полковника Додева. Он не ожидал с этой стороны какого бы то ни было сопротивления.

Пришпорив коня, он бросился на правый фланг, догоняя майора Пеева. Здесь, напротив его батальона, стреляли из легкого пулемета.

– Майор Пеев, поэнергичнее наступайте! Другие батальоны уже давно ведут бой! – сердито пытался он перекричать грохот винтовок и пулеметов.

А в середине цепи 2-го батальона поручик Игнатов с автоматом в руке шел впереди 2-й роты. Слановский и курсант Лило шли впереди своих взводов.

У бледного, ошеломленного, находившегося в полном душевном смятении Слановского в этот миг было, казалось, только одно сокровенное желание: пусть первая же партизанская пуля попадет в него. И как будто только Кутула с постоянным своим бормотанием и руганью напоминал ему, что не только он, но и десятки других шли сейчас против своей воли и желания.