Текст книги "Наступление"

Автор книги: Величко Нешков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

ВЕЛИЧКО НЕШКОВ
НАСТУПЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

В начале мая в Лозен прибыла 2-я рота полка. И уже в первые дни в классных комнатах начальной школы, где она расположилась, распространился, как всегда бывает в казармах, запах пота, сапог, оружейного масла и нафталина.

Неожиданное появление военных вызвало в селе беспокойство, которое усиливалось поведением командира роты поручика Игнатова. Крепко сбитый, подвижной, со скуластым матовым лицом, он смотрел на всех с подозрением и недоверием. Проходя мимо корчмы или кооперативного магазина, где обычно по вечерам собирались пожилые крестьяне, он осматривал их молчаливо, как будто они все до одного были в чем-то виноваты. Однако его появление служило им поводом для разговоров. Стоило ему немного отойти, как бывшие солдаты сразу начинали говорить, перебивая один другого.

– Ты только посмотри! Кто бы мог подумать, что фельдфебель Игнат сможет выучить такого сына! – говорил кто-нибудь из крестьян.

– Так уж и выучил! Яблоко от яблони недалеко падает. Игната люди прокляли, и сын его, наверное, не лучше, – подхватывал другой.

– Знаю я Игната, сват, досталось мне от него. Бывало, не дай бог вернуться из отпуска с пустыми руками и встретить его пьяного – беги куда глаза глядят. Только однажды он получил по заслугам от Гешо Моллова. Тот его в канцелярии батареи обработал так, что у него живого места на спине не осталось. А пожаловаться начальству Игнат не посмел.

– Да как же жаловаться-то? Стыдно быть посмешищем, ведь его-то избил солдат, хотя он этого и заслужил.

– Совсем другой человек – Кирчо Слановский, подпоручик, сын Илии Слановского!

– Да разве их можно сравнивать?! Подпоручик – свой человек. А приветливый какой! Встретишь его – остановится, поговорит. За нашей учительницей Кирчо ухаживает.

Никто из этих обыкновенных людей не знал, сколько ненависти накопилось в душе Игнатова против них. Детство его прошло безрадостно: достатка в доме не было. Отец, сломленный казарменной муштрой, наводил порядок среди многочисленной семьи своими большими медвежьими лапами и жестким кожаным ремнем.

В старших классах гимназии Игнатов донашивал переделанные военные куртки отца, но это его не смущало. Он сторонился бедных учеников и всячески пресмыкался перед сыновьями богачей и офицеров. Уже в те годы в его душе накопилась ненависть к близким отца, которых он презирал за их низкое происхождение. Став офицером, он испытывал истинное удовольствие, когда богатые и сильные разговаривали с ним или принимали его в своей среде как равного.

По приказу Игнатова учительская комната была приспособлена под канцелярию роты. Здесь у окна, затемненного ветвями огромного дерева грецкого ореха, Слановский поставил свою походную кровать. Игнатов не разрешил ему подыскать квартиру в селе под тем предлогом, что в роте постоянно должен находиться офицер. На самом же деле Игнатов считал, что здесь за Слановским будет удобнее наблюдать.

Так и потянулись длинные, серые, однообразные дни, нарушаемые только тревожными слухами о том, что то в одном, то в другом месте появлялся партизанский отряд Чугуна…

Через две недели после размещения роты в Лозен прибыл офицер разведки подпоручик Манев с задачей проверить политическую благонадежность личного состава роты.

В тот день с ротой был Слановский, а Игнатов остался с Маневым в канцелярии. Хотя Игнатову и не нравилась холодная надменность русого подпоручика с быстрыми лисьими глазами, его белое юношеское лицо и кокетливо-вызывающая родинка на левой щеке, он старался быть любезным и внимательным с этим генеральским сынком и одним из любимцев полковника Додева.

Через открытое окно в канцелярию веяло приятной прохладой. Воздух был напоен пьянящим запахом луговых цветов. Слановский поставил в стеклянную банку букет из синих васильков и нескольких ярко-желтых цветков донника. Над банкой летала пчела, садилась на цветы, жужжала над ухом у Игнатова, пыталась вылететь в окно, чтобы избавиться от раздражавшего ее табачного дыма. Игнатов в раздражении выхватил носовой платок и ударил им по пчеле. Она упала на пол, и тогда он брезгливо раздавил ее ногой.

Манев расстегнул куртку и искоса посмотрел на Игнатова. Его нервозность доставляла ему удовольствие.

– Кажется, вы ее раздавили?

– Да, противная тварь! Две недели назад одна так ужалила меня в руку, что вскочил вот такой волдырь, – показал он свою широкую ладонь.

Игнатов не любил цветов, раздражало его и сентиментальное пристрастие к ним Слановского. Нервным движением он взял банку и переставил ее со стола на подоконник.

– Не выношу этот мусор, – сказал он.

– Приступим к делу, господин поручик, – начал Манев, принимая сразу холодный и важный вид, будто собирался допрашивать Игнатова. – Командир полка хочет знать, с какими людьми ему предстоит работать в дальнейшем. Надо вовремя почистить личный состав. Полагаю, что вы всех знаете как свои пять пальцев.

Игнатов немного помолчал. Между его бровями легла изломанная морщинка – знак скрытого недовольства.

– Не понимаю, чего вы хотите. – Он поднял голову. – Здесь фактически только один офицер – подпоручик Слановский, два других – фельдфебели-курсанты. О солдатах что сказать – они молчат.

– Ясно, – сдержанно усмехнулся Манев. – А что вы знаете о Слановском?

Игнатов ответил не сразу. Он не ожидал такого вопроса и не был готов к нему. Остановив свой холодный взгляд на Маневе, он пытался угадать его мысли.

– Что сказать? – наконец процедил он сквозь зубы. – Впервые я увидел Слановского, когда он прибыл в роту.

– Каково его настроение? – спросил Манев.

Игнатов забарабанил пальцами по коробке от сигарет и неопределенно пожал плечами. Он едва сдерживал гнев. Подпоручик не спрашивал его, а допрашивал. Если бы Манев не был генеральским сыном, офицером разведки, самым близкий и доверенным человеком полковника Додева, Игнатов вообще не стал бы с ним разговаривать. А сейчас поручик должен был угождать ему и делать вид, что полностью понимает и одобряет миссию Манева.

– Видите ли, Манев, – попытался он показать свою полную преданность, – от меня трудно скрыться даже самому опытному конспиратору. Вы спрашиваете, что он за человек. Я очень внимательно слежу за ним, но до сих пор ничего предосудительного за ним не заметил. И все же что-то мне в нем не нравится: очень уж сдержан и сторонится меня. Нет в нем ненависти. Я не слышал, чтобы он ругал и проклинал предателей.

– Не кажется ли вам, что он им сочувствует? – спросил Манев.

– Черт его знает! Но если у него и есть что на уме, то меня ему не удастся провести, – ответил Игнатов.

– Письма получает?

– Два письма. Прочел их, ничего особенного.

– Поддерживает ли он связи с местными людьми?

– Мы, как говорится, только что сюда прибыли. Правда, я заметил, что уже несколько вечеров он прогуливается с одной здешней девицей.

– Кто она, дитя деревни?

– Да. Учительница.

– Интересно, – неопределенно усмехнулся Манев. – Пока оставьте их и не трогайте, пусть дружат.

– Манев, если есть что-то серьезное, скажите мне, – низко склонившись над столом, он подобострастно следил за каждым движением подпоручика, – я с ним разделаюсь в два счета.

– Конечно, если понадобится.

– С учительницей они дружат уже несколько лет.

– А она коммунистка? – спросил Манев.

– Да. Прикажите, и я вырву у нее какие хотите показания и признания! – воскликнул Игнатов.

– Всему свое время. А сейчас закончим со Слановским. Известно ли вам, что Чугун и его ближайшие бандиты – все из Камено-Поля?

– Да. Я несколько раз говорил со Слановским об этом. Он говорит, что у него с ними нет ничего общего.

– Если бы так, – многозначительно усмехнулся Манев. – У них есть офицер запаса, который, как фельдфебель-курсант, к сожалению, отслужил свой срок в нашем полку. Полковник Додев предлагал ему даже остаться в армии до конца войны.

– Эх, попался бы он мне в руки! Керосином бы его облил и поджег! – скрипнул зубами Игнатов.

– А вдруг нам и повезет?! – Манев выпрямился, бросил быстрый взгляд в окно и спросил: – Где багаж Слановского?

– В чемодане под кроватью и в этом ящике, – показал Игнатов и потрогал замок.

– Он скоро вернется? – Манев осторожно выглянул из окна.

– Через час. Осмотрим его багаж?

– Да, – резко ответил Манев и вытащил связку больших и маленьких ключей. – Надо запомнить, как все лежит, нельзя, чтобы он догадался, что мы осматривали его вещи, – сказал Манев вполголоса.

Около двадцати минут оба внимательно осматривали его вещи, но не нашли ничего предосудительного. Манев задвинул ящик, опустился на стул и продолжал ровным голосом:

– Из сведений о Слановском, которыми мы располагаем, ясно одно: на него полагаться нельзя.

– Дайте мне другого офицера, – прервал его Игнатов.

– Сейчас это исключено. У полковника Додева осталась еще кое-какая надежда.

– Так что же получается, – нахмурился Игнатов, – будем ждать, пока он не натворит чего-нибудь?..

– Прошу вас, выслушайте меня, господин поручик, – прервал его Манев. – Полковник Додев очень рассчитывает на ваше содействие.

– Как?

– Очень просто. Поручите Слановскому такое дело, чтобы у него не было возможности для лавирования. А в предстоящих операциях вам такая возможность представится. Иными словами, он должен узнать запах крови.

– Ясно, – кивнул Игнатов.

– Господин поручик, имейте в виду, что задача у вас довольно деликатная. Нельзя выпускать из виду любой его поступок, и хороший, и плохой. Понимаю, что такая задача вам не по вкусу. Вы – человек крайностей, середины не терпите. Но вы должны знать, что полковник Додев очень рассчитывает на вас.

– Хорошо, Манев, – облегченно вздохнул Игнатов, довольный доверием своего полкового командира.

– Слежку за солдатами ведете? – продолжал Манев.

– С первых дней.

– Враждебные настроения есть?

– Пока нет. Но у меня создается впечатление, что службу они несут без желания. Не вижу у них никакого энтузиазма. В часы занятий сидят в классе, а мысли их бродят бог знает где.

Манев молча достал сигарету, чиркнул спичкой раз-другой, закурил и небрежно бросил спичку через окно.

– Поддерживают ли солдаты связь с населением? – спросил он.

– Какая связь! – удивленно воскликнул Игнатов. – Ни одной живой души даже близко не бывает около школьной ограды.

– Не сомневаюсь, – самодовольно покачал головой Манев. – Сколько солдат у вас из Камено-Поля?

– Вместе со Слановским – шесть.

– К ним проявите особый интерес. У полиции есть данные, что партизаны нуждаются в оружии и этой весной будут стремиться установить контакты со своими единомышленниками, мобилизованными в армию…

– Ну и что? – изумленно прервал его Игнатов.

– От неожиданностей и вы не застрахованы.

Игнатов тяжело вздохнул:

– Ох, знаю! Я потому и не нахожу себе места, что эти безоружные бандиты играют с нами, как с котятами. Попадись кто-нибудь из них в мои руки, кожу с живого сдеру!

– Генерал Янев и полковник Додев очень рассчитывают на вас.

– Когда же мы начнем действовать? – спросил Игнатов.

– Позавчера генерала Янева вызывали к регентам.

Скоро будет предпринято нечто невиданное до сих пор. Или мы, или они!

– На меня всегда можете рассчитывать. – Игнатов встал и закрыл своей широкой спиной распахнутое окно. Банка с полевыми цветами, блеснув стеклом, упала с подоконника.

* * *

Слановский был знаком с учительницей несколько лет, но почему-то теперь у него было странное ощущение, что он встретил ее впервые. Действительно ли она так изменилась? Он не был в состоянии дать на это точный и определенный ответ. В ее взгляде было что-то задумчивое и нежное, а губы загадочно улыбались, когда она серьезно разговаривала или шутила. Иногда Слановскому казалось, что это ему просто померещилось после их продолжительной разлуки или это результат его склонности к преувеличению, как бывает с влюбленными.

Она умела говорить тонкими намеками, не всегда высказывая вслух то, что думала.

И сколько бы раз Слановский ни пытался поделиться с ней своей радостью по поводу того, что их часть перевели в Лозен, она каждый раз ему отвечала:

– Как было бы хорошо, если бы вы вообще никогда не приходили сюда!

– Но поверь мне, – спешил пояснить он, – здесь мои дни наполнены и осмысленны.

– Да, – усмехалась она, – все равно, где бы вы ни находились, кто-нибудь тревожился бы из-за тебя…

После этих намеков его радость омрачалась навязчивым беспокойством. И если перед другими ему удавалось скрыть это, то обмануть себя он не мог. Ведь в течение нескольких лет, за исключением редких случаев, он не снимал военной формы. Не успел он этой зимой демобилизоваться с турецкой границы, как весной его опять призвали. Любой честный человек не был бы польщен, попав в роту поручика Игнатова, потому что своим поведением тот вселял только страх и не мог пробудить чувства уважения к себе. В душе Слановского не было даже намека на авантюристическую жилку или, например, на рабское, угодническое преклонение перед сильными. Его связь с жизнью была достаточно крепкой и земной, чтобы не верить ни Игнатову, ни Додеву, стремящимся суровыми и жесткими мерами испугать народ.

Но когда его охватывало тревожное беспокойство, он чувствовал, что бессилен проникнуть в тайну девушки. Тогда ему казалось, что ее голубые глаза, ясные и улыбающиеся, восторженные и правдивые, удаляются от него, скрываются за какой-то непроницаемой пеленой. В такие минуты он еще более сильно и страстно любил ее.

И эта теплая майская ночь, напоенная свежим благоуханием цветущих акаций, была словно подарена им судьбой, чтобы положить конец всем сомнениям и догадкам.

Давно наступил комендантский час, а они все гуляли по тропинке вдоль реки Осым, но берегам которой буйно росли кусты. В ветвях вязов около бахчи пели влюбленные соловьи. Время от времени доносился лай собак, гремело пустое мусорное ведро или из какого-нибудь двора слышался чей-то сонный голос, а потом все затихало в лунной тишине.

Они остановились на мосту над Осымом, оперлись на деревянные перила. В этом месте под ними река разливалась широко и текла спокойно, и казалось, что звезды купаются в воде.

Лиляна говорила не переставая, в ее голосе звучали ласковые, нежные нотки; заглядевшись на спокойное течение реки, она шутливо обратилась к Слановскому:

– Посмотри, посмотри! – и показала на отражающиеся в зеркальной поверхности реки звезды. – В какую попадешь? – Она нагнулась и взяла маленький камушек.

Он молчаливо придвинулся к ней и слегка дотронулся ладонью до ее теплого плеча. Она не отстранила его руку. Замахнулась. Камушек бултыхнулся в воду, отражающую звездный рой, и разбил его на мелкие куски.

– Ты разбудила мою звезду! – Он всматривался в ее лицо, и оно казалось ему теперь, с игривыми огоньками в глазах, еще более милым и пленительным. – Ты меня любишь? – Он прижал девушку к себе, приятная теплота ее тела и прикосновение упругой груди опьянили его. – Я сделаю все, что ты захочешь, чтобы доказать, как сильно я тебя люблю…

Она попыталась высвободиться из его рук, но он еще крепче прижал ее к себе, продолжая шептать:

– Может быть, ты сомневаешься, но, поверь, я очень, очень люблю тебя…

Где-то со стороны площади донесся отрывистый мужской говор. Клацнул затвор винтовки. Блеснул огонек спички. Лиляна испуганно обернулась. Инстинктивно прижалась к нему. Слановский чувствовал удары ее сердца. Он попытался успокоить девушку, но она смущенно прошептала:

– Нехорошо, что нас увидят в это время.

– Пустяки, это ночной обход…

Чьи-то бесшумные, почти кошачьи, шаги заставили их вздрогнуть. В нескольких шагах от них на середине моста стоял поручик Игнатов. Лиляна стиснула руку Слановского. Он почувствовал, как волнение девушки передалось ему.

– Слановский, это вы? – глухо спросил Игнатов, хотя этот вопрос был совсем излишним.

– Так точно, господин поручик, я, – с досадой ответил Слановский.

– Извините, едва не произошло нежелательное недоразумение, – многозначительно произнес Игнатов. – Нам самим следовало бы соблюдать собственные приказы и распоряжения. – Не говоря больше ничего, он повернулся и широкими шагами направился к школе.

Лиляна, испуганно стискивая ладонь Слановского, несколько раз повторила:

– У тебя будут неприятности? Какой он отвратительный, правда?

– Что может быть хуже того, что мне приходится служить с таким самонадеянным и злым дураком?! – вздохнул он, искренне сожалея, что поручик нарушил такой счастливый миг. И тем не менее у него были все основания быть довольным: в эту ночь непонятная для него непроницаемость девушки растаяла.

Идя по улице к ее дому, он не выпускал из своей руки теплую ладонь девушки и с волнением думал о том, как тоскует его душа по ней.

Глава вторая

Этой зимой Матейчо продал местному мяснику Танасу Йончоолу корову. Он собирался весной купить корову помоложе, но деньги незаметно уходили то на одно, то на другое, и он начал искать различные оправдания и перед женой, и перед самим собой. То он говорил, что они как-нибудь сведут концы с концами, когда наймутся весной к соседям пахать или выполнять другую полевую работу, то повторял, что мир горит с четырех сторон и умные люди думают, как бы спасти свою шкуру, – так стоит ли из-за какой-то коровы горевать.

– Так-то оно так, – отвечала ему жена, – а зимой что же, камни будем лопать?

– Мне бы и камней хватило, – огрызался он. – Знать бы, что уцелею до следующей зимы, так и эту бы продал.

– Куда же ты пойдешь?

– К партизанам подамся, – клялся он.

– Вольному воля, иди, кто тебя держит? – поддразнивала она его, потому что была глубоко убеждена, что он только бахвалится, а мужества сделать это у него не хватит.

Но как-то вечером, вскоре после прибытия солдат, Матейчо остановился поболтать с людьми около магазина. С полей возвращались первые телеги и повозки. Небольшая лошаденка с золотистой кудрявой гривой бежала через площадь с гордо поднятой головой. Стая гусей, оглашая все кругом своим криком, возвращалась с, реки. Низко над вязами церковного двора прошуршал крыльями селезень, крякнул хрипло и как-то жалостливо и улетел в сторону Осыма. Услышав клич своего дикого предка, гуси с тревожным криком вытянули шеи.

– Эх, отняли у Гешо Молдова охотничье ружье, а то бы он по меньшей мере у десятка уток ощипал перья, – шутливо заметил стоявший рядом низкого роста, обросший волосами мужчина.

– Это у какого еще Гешо, из Лозена, что ли? Ну и охотника нашел, – ухмыльнулся, поджав тонкие губы, Матейчо, и в это время Гайтан взял его за локоть:

– Пойдем, тебя вызывает староста.

– Зачем? – удивленно спросил Матейчо.

– Иди, иди, – позлорадствовал обросший мужчина, – может быть, корову дадут…

С этого вечера судьба решительно вмешалась в жизнь Матейчо.

Его арестовали. В ту же ночь полицейский агент доставил его в областное управление. Уже на первом допросе Матейчо запутался и сбился. Агенты морщились, недовольные и самим Матейчо, и своими усилиями, потому что ничего интересного допрос этого напуганного, глуповатого крестьянина не дал.

В конце следствия его пожелало видеть самое высокое начальство, оно должно было решить его дальнейшую судьбу.

Войдя в ярко освещенный кабинет, Матейчо испуганно заморгал. Остановившись у дверей, он со страхом смотрел на полного мужчину, спокойно сидящего за письменным столом. Хотя ему все еще не удалось освободиться от охватившего его оцепенения, он все-таки сообразил, что находится перед начальником окружного управления государственной безопасности Цено Ангеловым.

– Подойди поближе! – Чей-то резкий голос заставил его вздрогнуть, и только теперь Матейчо заметил у окна около занавески из тяжелой, плотной ткани мужчину средних лет с глубокими морщинами на лице.

Матейчо сделал шаг вперед, потом еще, жадно глотнул воздух, не отрывая взгляда от Цено Ангелова, готовый умолять, плакать и ползать на коленях, только бы его освободили. Но те, от которых зависела его судьба, молчали. Долгими и мучительными показались ему эти краткие мгновения между надеждой на избавление и отчаянием.

– Как зовут? – спросил Цено Ангелов.

– Матей Арапский, из села Камено-Поле, – ответит он на одном дыхании.

– Как ты попал сюда?

– Ошибся, очень ошибся, господин начальник, – заговорил Матейчо слабым голосом, готовый в любой миг заплакать.

– Ошибся ты потому, что в твоей башке ветер гуляет.

– Господин начальник, верьте мне, я же не знал, что играю с огнем! Чтоб мои руки поотсыхали, если я когда-нибудь еще впутаюсь в такое дело!

Полное лицо Цено Ангелова оживилось. Его забавлял этот жалкий, испуганный крестьянин. Если бы он знал побольше, было бы приятно с ним позабавиться.

– Пусть расскажет, когда и как Андрея Бойо дал ему эти немецкие марки, – заметил Костов, заместитель Цено Ангелова.

– Все равно будем допрашивать Андрею Бойо, как только его возьмем, – равнодушно вздохнул Ангелов. – А ты разве не знаешь, что эти деньги собирают не для блага отечества, а для его врагов, шпионов, предателей и агентов большевиков?

– Откуда мне знать, господин начальник? Я простой, бедный человек.

Костов грубо прервал его:

– Простой, говоришь? А почему же ты не утопился и не повесился, а занялся сбором денег? Ты – коммунист и не прикидывайся больше дураком, а не то, если я за тебя возьмусь, живого места не останется на тебе, паршивый котенок!

– Прошу вас как братьев родных поверить, что я никто! Мое ли дело мир переделывать? Я, как говорится, в долгах как в шелках.

– Тогда назови, кто коммунисты в Камено-Поле? – спросил его Цено Ангелов.

– Те, кто в лесу, – пожал плечами Матейчо.

– Мели, мели, – кисло возразил Костов. – До каких пор ты будешь прикидываться идиотом?

– Может быть, есть и другие, по они сторонятся меня.

– Почему? – спросил Костов.

– Откуда мне знать? Зачем мне их прикрывать? Мне что, жить надоело?

– Хорошо. – Ангелов отодвинул стул и выпрямился за столом. – Андрея Бойо дал тебе марки, велел поменять их на болгарские деньги?

– Так точно.

– Когда это было?

– Где-то незадолго перед днем святого Димитра.

– А когда он стал партизаном?

– На день святого Николая. Тогда я и продал свою корову Танасу Йончоолу. Были у меня деньги… – Он замолчал и с отчаянием хрустнул пальцами рук.

– Говори, ну! Что было потом? – грубо прикрикнул на него Костов.

– Пришлось отдать ему их.

– Ого-го, поглядите-ка на него, какой герой! Продает корову, чтобы дать денег партизанам! Андрея Бойо знал, что это твои деньги? – спросил Ангелов.

– Не знаю. Он тогда очень торопился.

– Так, так, – зевнул Ангелов, – а потом что было?

– Эти марки лежали у меня до пасхи. Боялся показывать их.

– И после этого ты продолжаешь прикидываться, скотина! – снова дал знать о себе Костов. – Ты ведь очень хорошо знал, что это преступная деятельность!

Матейчо осекся. Он затравленно поглядывал то на Ангелова, то на Костова.

– Что было потом? – спросил Ангелов.

– После того как я истратил кучу денег, вырученных за корову, на то да на се, мне захотелось вернуть хотя бы то, что я дал учителю. Однажды вечером я зашел на бойню к Йончоолу…

– Ну? – прервал его Костов.

– Повертелся там, пока мы не остались одни. Потом сказал ему, что надумал…

– А он? – прервал его Ангелов.

– Сказал мне, чтобы я занимался своим делом и не мешал ему.

– Оно и понятно, – добавил Костов с фамильярной откровенностью, – умные люди знают, что к чему… А лопухи вроде тебя суют свой нос куда не следует, – добавил он.

– Вот и приходится теперь отдуваться, – тяжело вздохнул Матейчо.

– Кому ты еще предлагал марки? – спросил Ангелов.

– Опять же соседу, Денчо Чолаку. Однажды вечером он был пьян. Мы возвращались из корчмы. Когда я рассказал ему, чего хочу, он замолчал, а потом неожиданно для меня сорвал мою кепку с головы и забросил ее за ограду. Вот и весь, как говорится, барыш от него. А собаки враз кепку мою разорвали…

– Тебя послушать, так в Камено-Поле нет ни одного коммуниста, – прервал его Костов.

– Господин начальник, – повернулся Матейчо к Ангелову, – если хотите знать, все учителя в селе коммунисты. Только у меня с ними нет никаких дел, и я ничего не могу о них сказать.

– Скажешь, скажешь. – И Костов быстрыми шагами приблизился к нему. – Хватит, не прикидывайся больше дурачком. Что было потом?

– Я уже все вам сказал. Ристо Шишманя приехал в отпуск. Он служит полицейским. Мы с ним вместе росли, даже состоим в дальнем родстве. Он хвастался, что зарабатывает большие деньги, и даже пожурил меня за то, что я не пошел туда служить. Не знаю, какой черт меня дернул, но я попросил у него болгарские деньги…

– И дал ему марки? – усмехнулся Костов.

– Дал. Он ничего не сказал. Прошло немного времени. Арестовали меня – и сюда. Господин начальник, – взволнованно попросил он Ангелова, – отпустите меня, клянусь – если что услышу или увижу, сразу вам сообщу.

– Обещаешь, потому что попался, – подмигнул Ангелов. – А почему не пошел служить в полицию, как тебе предлагал твой сосед?

– Как же пойдешь?! Одного интересу мало, неграмотный я.

– А вот теперь посидишь в тюрьме: чтобы ты поумнел, дурья башка, – медленно сел за свой стол Ангелов.

Матейчо начал умолять:

– Прошу вас, поверьте мне, господин начальник, у меня нет ничего общего с этими людьми. Понапрасну буду гнить в тюрьме. Там место для других.

– Назови их, кто они, ну! – угрожающе поднял кулак над его головой Костов.

Матейчо испуганно заморгал:

– Откуда же мне их знать? Меня никто и за человека-то не считает, сторонятся, иначе я бы их всех до одного выдал…

Когда агент увел Матейчо в подвал, Ангелов с досадой произнес:

– Что ты скажешь об этой скотине?

– Не мешает годик-другой подержать его в тюрьме, чтобы образумился, – ответил Костов, сонно протирая глаза, и посмотрел на свои часы. – Уже половина двенадцатого! И сегодня запоздали.

– Передать прокурору… – поднимаясь со стула, сказал Ангелов.

В это время в дверях появился дежурный по управлению. Он доложил, что сегодня ночью, с половины десятого до десяти двадцати, партизаны Чугуна напали на село Камено-Поле.

– Жертвы есть? – с профессиональным спокойствием спросил Цено Ангелов.

– В данный момент нет никаких сведений.

– А в Лозене стоит рота Игнатова. Они об этом узнают только завтра.

– Может быть, сообщить в штаб дивизии? – спросил дежурный.

– Нет, в этом нет необходимости. Что толку? Завтра доложу лично генералу Яневу.

Цено Ангелов лучше всех понимал и сознавал, что без помощи войск полиция уже не в состоянии справиться с партизанами. Но он не мог преодолеть накопившуюся в душе неприязнь к военным и любой успех коммунистов использовал для того, чтобы подчеркнуть, что генералы и полковники носят на плечах погоны исключительно благодаря жандармерии и полиции.

Утром, в половине восьмого, Ангелов позвонил в штаб дивизии. Адъютант попытался его обмануть, сказав, что генерал в штабе, но проводит очень важное заседание и поэтому освободится только к десяти часам.

– Тогда войдите и доложите ему, что я снова позвоню ему через полчаса. Дело очень спешное! – Ангелов повесил трубку и громко рассмеялся: – Этот простофиля хотел обмануть меня! Думает, что я не знаю, где и с кем было его начальство до пяти часов утра.

Действительно, Цено Ангелов был хорошо информирован. Вчера вечером в одном из салонов военного клуба генерал Янев давал ужин в честь группы немецких офицеров-интендантов. Угощение было обильным. Выдержанное вино развязало языки и настроило всех на патриотический лад. Провозглашались тосты, выражались пожелания скорейшей победы, повторялись призывы к беспощадному истреблению коммунистов.

Ровно в восемь часов Ангелов снова позвонил в штаб дивизии. Адъютант, сбиваясь, вновь попробовал его обмануть, но Ангелов резко прервал его:

– Господин капитан, я говорю с вами на чистом болгарском языке. Не пытайтесь меня обмануть. Сейчас же идите на квартиру генерала и разбудите его. Если вы боитесь, я сейчас пошлю своего человека сделать это…

Через полчаса машина Янева остановилась перед областным управлением полиции. Генерал с трудом поднялся с заднего сиденья. Шофер поторопился открыть перед ним дверцу машины. Янев зажмурился от яркого солнца. Ноги у него были словно чужие. Голова еще болела после ночного застолья. Невыспавшийся и усталый, генерал пребывал в кислом настроении. Про себя он ругал Ангелова, осмелившегося побеспокоить его дома, но тем не менее сгорал от любопытства, желая поскорее узнать, зачем он здесь нужен.

Когда он вошел в кабинет Ангелова, тот встал, со стула, собрал разложенные на столе бумаги и положил их в ящик стола.

– Что случилось, Ангелов? – спросил Янев, едва шевеля толстыми губами. Даже обостренное любопытство не могло скрыть на его полном лице следов усталости.

– Пожалуйста, садитесь, господин генерал.

Янев уселся в кресло около стола, привычно поправил свои аксельбанты и положил ногу на ногу. Мелодично зазвенели шпоры.

Ангелов сознательно медлил. Он перелистал несколько страниц записной книжки, что-то отметил в ней. Он будто забыл о присутствии гостя.

– Ну! – снова спросил Янев. – Что же случилось?

– Что может случиться, кроме неприятностей? – широко развел свои короткие руки Ангелов. – Разве полковник Додев вам не докладывал?

– Нет.

– Этой ночью партизаны напали на Камено-Поле. Насколько мне известно, в соседнем селе Лозен находится целая рота.

– Да. Одна рота из полка Додева.

– Господин генерал, не поймите меня превратно, но если полиции следует и их охранять, нам надо бы найти общий язык, пока не поздно.

Генерал зажмурился, учащенно, тяжело задышал. Встал перед Ангеловым, широко расставив ноги, и с подчеркнутым достоинством спросил:

– Вы для этого так настойчиво меня разыскивали?

– Если вы считаете, что случай незначителен и не заслуживает вашего внимания, прошу прощения за беспокойство. Но тогда я буду очень просить вас помочь мне…

– В каком смысле? – прервал его генерал.

– В том, какие объяснения дать начальству…

– Мне кажется, что вы их уже дали и без моей помощи. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что у вас нет никаких оснований держать себя с военными как с малолетними детьми, которые без вашей помощи ничего хорошего не сделали для нашей страны. Ваши люди из Камено-Поля обращались за содействием к роте в Лозене?

– Господин генерал, точные подробности этого дела у меня будут к обеду.

– Тогда вы могли бы подождать. Если мои люди действительно бездействовали, я их всех до одного отдам под суд.

– Да, но мы все же должны что-то предпринять, поэтому я так и спешил.

Генерал достал портсигар и с трудом нащупал сигарету. Закурив, он спросил:

– Вам известно, в каком направлении они ушли?

– Приблизительно да.

Генерал тяжело вздохнул и снова сел в кресло.

– Представьте себе, позавчера дал самое торжественное обещание господам регентам, что область, где расположена дивизия, будет незамедлительно очищена от партизан.