Текст книги "Наступление"

Автор книги: Величко Нешков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Глава четвертая

Калыч и Данчо Данев поднялись с онемевшими ногами с сеновала.

На фоне лунного неба хозяин Гешо Моллов выглядел еще более внушительным и сильным. – Эй, вы живы? – прошептал он.

– Как там, чисто? – вместо ответа спросил Данчо Данев и соскользнул с сена, держа карабин над головой.

– Все в порядке, – ответил Гешо все так же бесстрастно и спокойно. – В дом бы зашли!

Калыч потянулся, и суставы его хрустнули. Отряхивая прилипшее к одежде сено, он шутливо добавил:

– Ох, совсем спарились в этом сене…

– Тише, – предупредил Данчо и прислушался. – Что происходит на улице? – обернулся он к Гешо. – Собака за весь день ни разу не пролаяла.

– Прикончили ее. Отравили, черт бы их побрал! Сегодня утром нашел ее на гумне мертвой.

– Это неспроста, – предупредил его Данчо.

– Следят за нами, засекли, как-нибудь ночью и нас заберут, как каменопольцев.

– Потом поговорим об этом. Кто придет? – спросил Данчо.

– Пойдемте в дом, там и разберемся.

Данчо сердито его прервал:

– У меня нет желания валяться неделю на сеновале и ждать, пока они явятся ко мне.

Гешо, переступая с ноги на ногу, виновато моргал. Потом он в темноте показал им дорогу. Молча они вошли в дом.

– А-а, вот и они, борцы за свободу, добро пожаловать! – сердечно приветствовал их Райко Пырванский, вставая с табурета.

Данчо, глядя прямо в его морщинистое лисье лицо, сдержанно поздоровался и холодно спросил;

– Ты что, один?

– Как видишь, но я один стою ста двадцати человек, – шутливо ответил Райко.

Данчо замолчал, тяжело вздохнул, потянулся к бедному ужину. Жена Гешо хлопотала вокруг стола. Когда она вышла в соседнюю комнату, все четверо сдвинули вместе табуреты. Данчо обратился к Гешо и Райко:

– Когда вы наконец будете серьезно относиться ко всему? Если боитесь, скажите, обойдемся без вас.

– Данчо, постой, не сердись! Я ужом прополз сюда через калитку в огороде Гешо, – начал оправдываться Райко.

– А ты хотел, чтобы тебя с музыкой сюда доставили? – прервал его Данчо.

– Не так-то просто выйти на улицу. Уже четыре вечера подряд перед воротами Гешо устраивают засаду. В кустах бузины лежит эта ищейка – унтер-офицер Кочо с двумя солдатами.

– Доберусь я до него, только бы случай удобный представился, – с угрозой заговорил Калыч.

– Солдатам успели сообщить? – спросил Данчо, делая вид, что не слышал угрозы Калыча.

– Я говорил с Йорданом и от него узнал, что Кочо устраивает засаду у ворот Гешо. Он сказал, что с ними было бы лучше всего встретиться на поляне, когда выгоняют лошадей в ночное.

Данчо гневно стиснул зубы:

– Скажи Йордану, что не он, а мы сами будем определять место встречи. А если ему страшно встречаться с ними, пусть сразу признается.

– Погоди, Данчо, – попытался оправдаться Райко, – ты ведь знаешь, что все кругом под наблюдением.

– А Лиляна Узунова где предлагает встречаться? – все так же язвительно спросил Данчо Данев.

Ему никто не ответил, и он продолжал все так же сердито:

– Вы сообщили ей о нашем решении? Она не должна больше дружить с убийцей наших товарищей…

– Данчо, – прервал его Калыч, – я проверил, не было этого. Напрасно позорим человека. Он не принимал участия в расстреле каменопольских товарищей.

– Я его знаю лучше тебя, – ответил Данчо.

– Это можно еще раз проверить, но я тоже знаю, что парень не имеет к этому делу никакого отношения, – нерешительно вмешался Райко.

– Предлагаю им больше не заниматься. Передаю вам партийное решение, которое обсуждению не подлежит, – сказал Данчо.

– Это совсем другое дело, – проговорил Гешо.

– В штабе зоны [4]4
  В 1943 году ЦК БРП разделил страну на повстанческие оперативные зоны (ПОЗ), для каждой из которых предусматривался отдельный штаб, а для всех зон – Главный штаб. – Прим. ред.


[Закрыть]и в отряде хотят знать, в состоянии ли вы создать в Лозене боевую группу? – спросил Данчо, молча всматриваясь в темноте в склонившиеся к нему лица Гешо и Райко.

– Попытаемся, – ответил после короткого молчания Райко.

– Когда? – язвительно заметил Данчо. – Может, и здесь наконец проведем операцию и нанесем врагу удар прямо в сердце? Добудем для отряда несколько легких и тяжелых пулеметов? Предстоят решительные сражения. Пришла пора бороться за собственную территорию, где будут действовать наши партизанские законы и распоряжения. Чего вы боитесь? Что же, на Лозен следует глядеть как на вражеское село?

– Скажите, когда и нам податься в лес, а там мы еще посмотрим, кто чего стоит, – удрученно вздохнул Райко.

– Это самое простое решение – бежать в лес, раз здесь туго. Да если бы все так поступали, мы давно бы погибли – без продовольствия, без жилья, без связи с массами. Даю вам десять дней. Подумайте, мобилизуйтесь. Подойдет кто-нибудь из наших – я или другой ответственный товарищ, а возможно, и сам Чугун, – тогда и выработаем конкретный план работы с земледельцами [5]5
  Болгарский земледельческий народный союз (БЗНС) создан в 1899 году в качестве сословной организации крестьянства. В 1908 году оформился как крестьянская политическая партия под руководством Стамболийского. В 1942–1943 годах по инициативе товарища Димитрова земледельческий народный союз вошел в состав ОФ. – Прим. ред.


[Закрыть]. Ясно? Вопросы есть?

Гешо и Райко молчали. Данчо снова повторил:

– Возражения есть?

– Что остается делать? Взялся за гуж, не говори, что не дюж, – добавил Райко Пырванский.

– Нам пора. – Данчо ударил по колену Калыча и встал. Он поправил пистолет, взял на плечо карабин и спросил: – Как выходить, если на улице засада?

– Идите за мной, – отозвался Гешо.

Тихо и незаметно они прошмыгнули через заднюю калитку в огород Гешо, спустились через ракитник вниз и на краю села расстались. Данчо пошел к городу, а Калыч направился в отряд в Белицкий лес.

* * *

Прежде чем отправиться в штаб батальона, расположенный в селе Долни-Сеновец, унтер-офицер Кочо побрился, начистил сапоги, пришил чистый подворотничок, а на пояс подвесил две гранаты-лимонки.

Перед школой остановилась телега, присланная из сельской управы. Кочо положил автомат на сиденье. Барабанщик Гайтаня, худой и черный, как трубочист, потянулся к автомату.

– Не трогай, по рукам получишь.

– Ох, господин унтер-офицер, чешутся у меня руки по этой штуке, – лукаво подмигнул ему Гайтаня.

– Руки, говоришь, чешутся? А если мы заставим тебя расстреливать коммунистов, будешь?

– Брось шутить, не на людей же автомат мне нужен.

– А на кого ж? На партизан, что ли?

– Что ты, душа человек! На иванов день застигла меня между Камено-Полем и Сине-Бырдо стая волков. Как я тогда спасся, одному богу известно. А если бы в руках у меня был этот автомат, я бы их всех до одного там уложил.

– Как же они тебя не загрызли? – шутливо подмигнул Кочо.

– Про то один бог знает, господин унтер-офицер.

– Ах вот как! – обжег его взглядом своих злых глаз Кочо. – Значит, волков ты хочешь стрелять, а коммунистов не хочешь? Ну, черный дьявол, берегись, доберусь я до тебя – шкуру спущу.

– Пожалейте меня, господин унтер-офицер, у меня девять детей, кто их кормить-то будет?

– Только детей плодите! А они, как подрастут, небось все до одного к партизанам убегут.

– Что вы такое говорите, господин унтер-офицер! Я тоже царю служу. Поезжайте по проселочной дороге, а то кобыла не подкована.

– Ничего с ней не будет. – И Кочо стегнул кобылу кнутом по крупу.

Легкой, задорной рысью она побежала к селу Долни-Сеновец. Вначале Кочо колебался, какой дорогой ехать, проселочной, вдоль реки, или по шоссе, но кобыла сама выбрала проселочную – ей нравилось бежать по чернозему, где ее неподкованным копытам было мягче ступать.

Кочо лег в сено на спину, закурил сигарету и бросил быстрый взгляд на изгиб Осыма, где дорога шла вдоль реки. Сладковатый запах свежего сена его пьянил, а спокойное чистое небо и сочное зеленое поле располагали к раздумью, от чего он уже давно отвык. Его грубая и развращенная душа была не в состоянии думать о чем-то светлом и хорошем. Все чистое в ней было уже давно вытравлено временем, проведенным в казарме. С самого первого года службы он жадно впитывал в себя все то отвратительное, что было в военщине для попрания прав человека и унижения его достоинства. И уже на второй, третий год он превзошел в этом своих учителей. Он полюбил крохи, перепадавшие ему с господского стола. Служил господам с собачьей преданностью, был готов пойти для них на любую подлость и низость. С поручиком Игнатовым унтер-офицер служил уже третий год. И чем больше Игнатов ругал его и понукал им, тем сильнее Кочо привязывался к нему.

Он жил одним днем, так как сознавал, что сделал немало зла своим близким и знакомым и поэтому кто-нибудь из них однажды все припомнит ему и отомстит.

Кочо не заметил, как дорога свернула в густые кусты акаций, под свисающие ветви, образующие зеленый тоннель. Запах листвы опьянил его, и он задремал.

* * *

Расставшись с Данчо Даневым, Калыч к рассвету был между Долни-Сеновцом и Лозеном. До Белицкого леса, где находился отряд, надо было добираться еще целый день. Идти днем было рискованно, поэтому он решил подождать наступления ночи в кустах акации.

Отдохнув, Калыч пробрался поближе к дороге. Издалека он услышал скрип колес телеги. Спрятавшись за кустом, он привстал на цыпочки. Из-за поворота показалась телега. Калыч не спускал с нее глаз. На сене полулежал человек в военной форме. Кобыла зафыркала и навострила уши. Лежащий на телеге человек дернул за узду, приподнялся и снова улегся. От радости у Калыча дрожь пробежала по телу. Сколько раз он мечтал об этом, сколько раз подкарауливал этого человека! Вряд ли ему представится более удобный случай свести счеты с Кочо.

Телега поравнялась с Калычем, и тогда он выскочил из кустов, ловко схватил левой рукой лошадь за узду, а правой наставил пистолет на Кочо, целя ему прямо в голову.

– А, попался, гад! – скрипнул он зубами.

Кочо испуганно заморгал, инстинктивно поднял руки, искоса поглядывая на автомат. Калыч ударил его пистолетом по зубам, разбил нижнюю губу. По подбородку Кочо потекла кровь.

– Что ты, что ты! – попытался он загородиться от нового удара.

– Слезай, скотина! – снова ударил его Калыч и завернул лошадь в кустарник между деревьями.

Кочо поднялся из сена. Держа руки над головой, слез с телеги. Калыч осторожно вытащил у него из кобуры пистолет, отшвырнул его в сторону и сказал:

– Эх, жалко, что нет бензина, не то облил бы тебя и поджег, другой смерти ты не заслуживаешь. Это ты спрашивал наших товарищей, какой смерти они хотят, легкой или тяжелой?

– Подожди, браток, не виноват я, выполнял приказ, я бедный человек… – Кочо с трудом двигал окровавленными губами.

– А сколько бедняцкой крови выпил, скотина? – толкнул его в грудь Калыч.

Кочо упал на колени и стал умолять его:

– Возьми меня с собой в лес, с радостью пойду, только не убивай меня!

– Нам не нужны бандиты. А ну, снимай сапоги!

Вспугнутая выстрелом, над деревьями с криком поднялась стая галок. Кобыла испуганно захрапела и начала бить передними копытами землю.

* * *

… В половине второго Игнатов вышел из канцелярии роты, решив пообедать в корчме.

Он не дошел и до середины площади, когда увидел, что со стороны церкви несется кобыла, запряженная в телегу. При повороте на шоссе около церкви задок телеги отлетел, ударился о камень и остановился у телефонного столба.

Из железнодорожной мастерской выскочили двое мужчин и с трудом остановили испуганную кобылу. Ее бока тяжело вздымались, а на лоснящейся коже выступила пена.

Охваченный тревожным предчувствием, Игнатов ускорил шаг. Подойдя к телеге, он заглянул в нее и остановился как вкопанный. На сене лежал Кочо, босой, в одной рубашке. К его ногам были привязаны поводья. В глазах Игнатова потемнело, он стиснул зубы и закричал:

– Чего же вы ждете? Бегите за доктором!

– Да он мертвый, господин поручик! – Пожилой крестьянин поднял руку Кочо и снова опустил ее на обрызганное кровью сено.

На дне телеги сухой колючкой была прикреплена маленькая записка, исписанная кривыми крупными буквами:

«Собаке – собачья смерть! Перед судом народа все ответят».

* * *

В канцелярии Слановский переписывал начисто программу занятий.

– Где тебя настигла гроза? – спросил он, не поворачиваясь к Лило.

– Это было одно только облако. За холмом не упало ни единой капли дождя.

– В штабе батальона был?

– Да. Говорят, скоро предстоит большая операция. Между Долни-Сеновцом и Росицей прошлой ночью взорван немецкий эшелон. Среди железнодорожников есть арестованные…

Кто-то постучал в дверь. Вошел запыхавшийся Кында.

– Господин подпоручик, командир роты приказал вам явиться к нему.

Слановский отложил ручку, отодвинул в сторону недописанную программу и встал.

– Как сказал, прийти сразу? – спросил он. Кында утвердительно кивнул.

Слановский впервые шел на квартиру к Игнатову. Во дворе его тревожным лаем встретила маленькая желтая собачонка. Она бросилась ему в ноги и, только когда он нагнулся, чтобы бросить в нее чем-нибудь, убежала к дощатой калитке, соединявшей сад с двором. В дверях показалась служанка, которая по привычке вытирала мокрые руки о передник, и прежде чем Слановский успел спросить ее об Игнатове, она показала ему рукой на лестницу, что вела на второй этаж. Под его ногами уныло заскрипели деревянные ступеньки. В коридоре на втором этаже в беспорядке висела одежда на вешалке, рядом был полуоткрыт старомодный гардероб. Слановский на мгновение остановился, прислушался. Из крайней комнаты слышался неразборчивый приглушенный говор. Он постучал. Игнатов ответил, и Слановский вошел. На кушетке у окна полулежал Милко Бейский.

– По вашему приказанию прибыл, господин поручик, – отдал честь Слановский и остановился на середине комнаты.

Игнатов молча кивнул головой. Застегнул китель. Было заметно, что он хочет подчеркнуть, что здесь их ожидает служебный разговор. Он не торопился предложить подпоручику стул. Нехотя спросил:

– Что в роте?

– Ничего нового. Фельдфебель Лило вернулся с похорон унтер-офицера Кочо.

– А, вернулся! – тяжело вздохнул Игнатов и запустил пальцы в волосы.

Милко Бейский докурил сигарету и, не вставая с постели, погасил ее в переполненной окурками пепельнице.

– Я, наверное, мешаю? – лениво спросил он.

– Очень сожалею, но служба есть служба, – развел руками Игнатов.

Милко встал и лениво зашаркал тапочками, направляясь к дверям. Только теперь Игнатов указал Слановскому на стул, а сам, немного согнувшись и скрестив руки на груди, нервно стал ходить взад и вперед. Слановский следил за его движениями, все еще не понимая его намерений.

Игнатов уперся спиной в дверь и уставился на Слановского, который сидел на стуле, как подсудимый, охваченный чувством досады и подавленности.

– Ты, может быть, думаешь, что я испугался после всего того, что произошло с унтер-офицером Кочо? Я не скрываю, что мне жалко его. Рота потеряла преданного солдата отечества – смелого патриота. Но я отомщу за него. Верю, и вы теперь убедились в этом, что с этими бандитами мы должны разговаривать только так – беспощадно их истреблять.

«Что еще он надумал? – задал себе вопрос Слановский. – В первый раз он приглашает меня к себе домой. И какова логика: он и Кочо могут убивать, а их никто не должен и пальцем тронуть».

Но следующие слова Игнатова заставили его насторожиться.

– Слановский, по отношению к тебе я проявил известную нетактичность. – Игнатов присел на стул около него, стараясь выглядеть как можно более искренним. – Я был очень зол и поэтому не мог оставаться спокойным. Но это дело прошлое. Есть люди, которым все равно что делать. Ты сентиментальная натура, и в будущем я не буду привлекать тебя к такой тяжелой работе. Каждый из нас должен делать то, что ему по силам, чтобы потом можно было сказать, что мы внесли свою долю на алтарь отечества, не так ли?

– Так точно, – ответил Слановский по инерции, и его недоумение усилилось тревожным предчувствием какой-то новой низости.

Игнатов продолжал:

– Я говорил тебе как-то, что полковник Додев очень хорошо к тебе относится. Когда он был здесь в последний раз, речь опять зашла о тебе. Он очень рассчитывает на тебя. Верит, что ты сможешь оказать большую услугу отечеству.

– Разве это мне действительно по силам?

– Конечно.

– Сомневаюсь, – усмехнулся Слановский. – До сих пор я не подозревал, что во мне скрываются такие таланты.

– Будь спокоен, для такого дела не требуется особого умения и ловкости. Ты любишь эту девушку, учительницу, правда?

Неожиданный вопрос Игнатова сначала смутил Слановского, но он сразу же овладел собой и сказал:

– Мне кажется, это мое личное дело, и оно не имеет никакой прямой связи с нашей службой.

Загадочная улыбка расплылась на матовом лице Игнатова.

– Слановский, жизнь так устроена, что даже при отсутствии какой бы то ни было прямой связи, как ты выразился, мы, люди, в состоянии создать ее, не так ли?

– Ну да, – неопределенно и смущенно усмехнулся Слановский, – все в жизни делается по воле людей.

– Я хочу, чтобы ты меня правильно понял. Никто не намерен вмешиваться в твои личные и интимные тайны. Но если ты действительно любишь эту девушку, если хочешь жениться на ней, то ты не останешься равнодушным, если узнаешь, что ей грозит опасность?

– Так точно.

– Ведь ты первый подашь ей руку? Даже если ты и равнодушен к ней, все равно можешь оказать ей услугу, за которую она будет тебе благодарна всю жизнь. Одним словом, в конце концов меня не интересуют твои чувства и намерения в отношении нее. Однако тебе, как офицеру, как командиру взвода в моей роте, я должен сказать правду. Жизнь этой девушки в опасности. Не знаю, насколько ты посвящен в ее тайны, но я еще раз повторяю: она находится в опасности. И только ты можешь ей помочь.

– Не понимаю как.

– Очень просто, – самодовольно усмехнулся Игнатов. – Предупредить ее.

– Предупредить?

– Да, это неизбежно, но не только это, потому что одно только предупреждение не принесет большой пользы, поскольку она совершила антигосударственное преступление, за которое понесет ответственность.

– Господин поручик, вы ошибаетесь! Ничего подобного я до сих пор не замечал.

– Тем хуже для тебя, подпоручик Слановский! Ну а во мне ты, надеюсь, не сомневаешься?

– У меня нет оснований не верить вам, но все же мне кажется, что здесь какое-то недоразумение.

– Нет. Скоро ты сам в этом убедишься. Поверь, я говорю тебе правду: у нее нет выбора. Мы гарантируем ей свободу и безопасность за незначительную услугу. Тайна будет сохранена в отношении как ее, так и тебя.

Слановский продолжал наблюдать за ним с недоумением и тревогой. Игнатов сел к нему поближе и почти зашептал:

– Слушай внимательно, дело довольно простое! У полиции есть бесспорные данные о ее деятельности. В этом нет никакого сомнения. И только ты можешь спасти ее от смерти.

– Не понимаю как.

– Раз она дружит с тобой, значит, она верит тебе, ведь так?

– Этого я не знаю.

– Но можешь проверить.

– Каким образом? Прежде всего мне необходимо время, чтобы расспросить ее, узнать, действительно ли у нее такие связи.

– А сколько времени тебе понадобится для этого?

– Не менее одного-двух месяцев.

– Ого-го! Да к тому времени мы уже закончим все и без ее помощи. Вот что я предлагаю. Ты попытаешься ей внушить, что ты и еще несколько солдат решили бежать к партизанам. Попроси ее связать тебя с ними.

– А если она откажется?

– В этом будешь виноват только ты, подпоручик Слановский. Она откажется только в том случае, если заподозрит, что у тебя нечистые намерения. От тебя зависит заставить ее тебе поверить. Теперь тебе ясно?

– И да и нет… – тяжело вздохнул Слановский.

– Почему не соглашаешься? Ты что, боишься?

– У меня нет опыта, я в первый раз…

Игнатов иронично его прервал:

– Слановский, ты хитришь, и довольно мелко! Я предлагал тебе принять участие в допросе твоих односельчан – ты ответил, что у тебя нет опыта, я приказал тебе принять участие в карательной экспедиции – ты сбежал. Предлагаю тебе совершить высокое патриотическое дело – опять те же смешные аргументы. Но теперь уж извини. Я тебе раскрыл важную служебную тайну, и нам ничего другого не остается, как закатать рукава и в ближайшее время довести дело до благополучного конца.

Сердце Слановского готово было выскочить из груди. В этот миг у него не было даже сил, чтобы встать. Игнатов не спускал с него глаз. Хотя он и был плохим психологом, на этот раз, как ему казалось, попал в цель. Взявшись за дело, он уже не имел намерения отступать. Он резко встал, отодвинул стул к постели, остановился у настенной вешалки, вытащил из кармана шинели небольшой пакет, завернутый в бумагу, осторожно держа его в руке, приблизился к Слановскому и подал его ему.

– Возьми.

– Что это такое? Я могу знать?

– Слановский, – начал Игнатов тоном, не терпящим возражений, – мы достаточно говорили, теперь пришло время действовать. В этом пакете двадцать патронов для пистолета.

– И что? – продолжал все так же изумленно смотреть на него Слановский.

– Ты его «выкрал» из роты. Отдашь их учительнице. Как ты думаешь, она откажется их взять?

– Ей знать.

– Конечно, она откажется, если ты ее предупредишь.

– А как я докажу, что не виноват, если она откажется?

– У нас есть способ проверить и установить истину. Об этом не беспокойся. Исключительные обстоятельства, в которых мы живем, заставляют нас действовать быстро и без промедления. Ты офицер, дал клятву верно и честно служить царю и отечеству, поэтому в твоей душе не должно быть места какой бы то ни было сентиментальности. Сегодня или завтра постарайся найти время и возможность передать эти патроны. Следующая твоя задача – поделиться с учительницей своим намерением бежать и между прочим попытаться внушить ей, что хотел бы переговорить с Чугуном или хотя бы узнать, когда и где он будет. Есть сведения, что дней через десять они собираются проводить какое-то собрание с земледельцами. Попался бы этот бандит нам в руки! Не знаю, понимаешь ли ты меня. Но если ты намерен хитрить, говори, пока еще есть время. Я доложу, куда необходимо, но за сохранность твоей головы не отвечаю: она слетит с твоих плеч уже сегодня вечером.

Прижатый неожиданными обстоятельствами, Слановский не имел ни времени, ни возможности лавировать или искать какой-либо выход. И у Игнатова не было намерения выпускать его в этот миг.

Еще не понимая, как и в каком направлении, будут развиваться события, Слановский решил сделать видимость, что принял предложение Игнатова.

– Можно ли мне встречаться с ней в любое время?

– Конечно, – обрадованно потер руки Игнатов.

– Я попробую…

В глазах Игнатова, когда он провожал Слановского, было ликование. Остановившись около окна, он взглядом проследил за подпоручиком, пока тот не пересек площадь и не скрылся за углом школы.

* * *

Как только Слановский остался один в канцелярии роты, он сразу же почувствовал усталость. Казалось, силы внезапно покинули его. Он упал навзничь на кровать, заложил руки за голову. Растерянный, смущенный и беспомощный, он ощущал только удары своего сердца. С предельной ясностью он восстанавливал в памяти встречу с Игнатовым и с каждой минутой все яснее осознавал тяжесть своего положения. С тревогой и смущением спрашивал он себя, на что может рассчитывать в дальнейшем. Разве Игнатов придумал это сам? Конечно нет. Другие обдумывали сложные ходы этой грязной игры. И нет никакого сомнения, что это не первая их попытка, что они намного опытнее Слановского и не дадут провести себя.

Под окном канцелярии роты Кутула отчитывал какого-то солдата. Осипший знакомый бас как будто сразу же вывел Слановского из оцепенения, в котором он находился.

Он вышел в коридор. Около пирамиды с оружием суетилось несколько солдат. Слановский молча кивнул Луканче.

– Найди Йордана и скажи ему, чтобы зашел ко мне, – вяло проговорил он и медленно притворил дверь…

Когда Йордан вошел в канцелярию, Слановский не поднялся с кровати, а только указал ему на стул. Закурил новую сигарету и лишь после этого спросил:

– Гецы, Кынды и Наско поблизости нет?

– Нет, все во дворе. Фельдфебель меняет сапоги. Что с вами, вы не больны?

– Ох, если бы так! – тяжело вздохнул Слановский.

После короткой паузы он с трудом приподнялся на кровати. Обхватил голову руками, будто хотел что-то припомнить, и затем упавшим голосом рассказал Йордану все, что с ним произошло час назад. Закончив рассказ, он подал ему пакетик с патронами.

– Вот так да! – изумленно скривил губы Йордан. – Со мной уже пытались проделать такую же штуку, – лукаво подмигнул он. – Дали мне патроны, говорят: «Береги». Я, конечно, сразу же увидел, что в гильзах нет пороха…

– Откуда ты знаешь? – недоуменно спросил Слановский.

– Такие же патроны были, – кивнул Йордан головой. – Если хотите убедиться, что это так, вытащите одну пулю и увидите, что из них специально высыпали порох.

– Скажи мне, как ты думаешь, есть у них какие-нибудь серьезные доказательства против Лиляны?

– Вряд ли, – неопределенно повел плечами Йордан, – но что стоит их выдумать, если они решат кого-либо убрать?

Слановский поднялся. Подошел к дверям, прислушался. Приоткрыл дверь и осторожно выглянул в коридор, после этого медленно приблизился к Йордану, положил ему руку на плечо.

– Сам видишь, что я впервые попадаю в такое сложное положение. Только сейчас понял, что это дело мне не по плечу. Как выпутаться, чтобы не пострадала эта девушка?..

В коридоре послышались чьи-то голоса и топот ног. Йордан отдал пакетик Слановскому и быстро, на цыпочках снова вернулся к двери. Фельдфебель Станков и унтер-офицеры строили солдат для осмотра оружия.

Йордан почти шепотом сказал:

– Предупредите ее, она откажется. А ему верните «подарок». Потом подумаем, как лучше это сделать…

После обеда время, как назло, тянулось медленно и тоскливо. До самого наступления сумерек нервы Слановского были натянуты до предела.

На главную улицу вышла молодежь, но он, надеясь увидеть среди них Лиляну, напрасно искал ее среди прогуливающихся, все время беспокойно посматривая на часы. До наступления комендантского часа оставалось еще тридцать минут. «Как назло, занялась делами дома!» – с тревогой думал Слановский.

В конце концов он не вытерпел, быстро перешел по мосту через Осым, свернул на соседнюю улочку и остановился возле ее дома на том месте в зарослях акации, где они почти каждый вечер прощались. Окно Лиляны светилось.

Вскоре свет в комнате Лиляны погас, тихо скрипнула дверь. Легкой походкой девушка сошла по ступеням в переднюю.

Прошло еще минут двадцать. Запоздавшая парочка остановилась у стены кустарника по другую сторону улики. Время от времени до его слуха доносился тихий шепот и приглушенный девичий смех. Он устал от бесконечного ожидания.

Сельский колокол давно уже оповестил о наступлении комендантского часа. Кирчо бессознательно вышел из-за акации и поплелся по улице. Несколько раз он останавливался и украдкой посматривал назад. Впереди показались мужчина и женщина. Заметив человека в военной форме, оба нерешительно остановились, взялись за руки. Он отвернулся от них, ему стало еще обиднее и мучительнее: люди боялись его. Мужчина и женщина заторопились вниз по улице…

Расстроенный и встревоженный, он вернулся в школу. Но и здесь ему не сиделось на месте. Казалось, этой ночью он сойдет с ума.

Время приближалось к одиннадцати.

Село уже спало. Стояла спокойная летняя ночь. Мягкий лунный свет заливал улицы и дома.

Слановский снова вернулся на старое место. Окно Лиляны светилось. Занавеска была опущена. Вдруг чей-то силуэт мелькнул за окном и тут же исчез. Слановский тихо свистнул. Немного подождал. Лампа погасла. Он обрадовался, что она услышала его, и с трепетом и радостью стал ждать, когда она выйдет. Время тянулось мучительно медленно. Он подумал, что она его не поняла. Снова свистнул. Ничего. В тишине послышались осторожные далекие шаги. Вздрогнув, он оглянулся по сторонам. В конце улицы появился силуэт человека. Слановский присел и бесшумно скрылся за кустами. Он почувствовал, как краснеет от обиды и стыда. Незнакомец несколько раз осторожно останавливался, оглядывался по сторонам. Затем приблизился к дверям. В руке он что-то держал, а на спине выделялось нечто похожее на ранец или узел. Только теперь Слановского, как горящим углем, обожгла боль сомнения. Не было ли у Игнатова оснований? И не был ли он прав?

Незнакомец отодвинул щеколду калитки и потонул в темноте двора. Слановский поднялся, ошеломленный и изумленный. Окно Лиляны приоткрылось немного, и до слуха Слановского долетел едва слышный шепот. Незнакомец оперся спиной о дверь летней кухни. Прошла минута, другая. Лиляна открыла наружную дверь, осторожно сошла по ступеням, на ходу повязывая голову платком.

Оба вошли в летнюю кухню. Сердце Слановского разрывалось от ревности, обиды и гнева.

Он машинально стряхнул с брюк и кителя присохшую сухую листву и комки земли. Он не знал, что предпринять, совершенно потерял самообладание и, усталый и измученный, был готов на самый безрассудный поступок.

Слановский обошел ограду и оказался у задней части двора. Пролез через маленькую дырку в заборе. В голове сильно шумело, он даже не слышал собственных шагов. Прижался к стене летней кухни. Изнутри долетал сдавленный говор. Из отдельных слов, которые можно было уловить, он понял, что тон разговора довольно сердитый. Лиляна отвечала отрывисто, почти односложными словами. Собеседник старался говорить тихо, почти шепотом, но это ему не всегда удавалось. Охваченный гневом, злостью и волнением, Слановский до боли напрягал слух, чтобы уловить нить разговора. Незнакомец заговорил на высоких нотах, и Слановскому показалось, что этот голос ему знаком. Лиляна слушала его молча, а после короткой паузы заговорила гневно:

– Никто не позволяет тебе так вести себя со мной! – Эти слова девушки Слановский различил ясно. – Знают ли товарищи, что ты пришел сегодня для личных объяснений?

Незнакомец прервал ее:

– Не я, а ты будешь давать объяснения товарищам… Полагаю, ты хорошо понимаешь, о чем идет речь… Если ты будешь продолжать дружить с этим жандармом, мы перестанем тебе доверять…

Слановский не слышал ответа Лиляны. Только сейчас он понял, что речь идет о нем, что это его назвали жандармом. «Но кто этот незнакомец, этот таинственный соперник, который знает все потайные места ее двора и дома и кого она в этот вечер ждала, возможно, с нетерпением?»

Лиляна добавила спокойно и четко:

– Слушай, Данчо, мне кажется, что ты зашел слишком, далеко. Только ты один продолжаешь наговаривать на этого человека, и абсолютно необоснованно.

Слановский не мог уловить конца мысли, но был потрясен открытием. Данчо Данев – вот кто был его неизвестный соперник. Полиция и жандармы его ищут всюду, где только можно, а он…

Снова наступило молчание. Слановский подумал, что они в любой миг могут выйти. На цыпочках он отдалился от стены, вышел на улицу и поспешно направился к школе, как будто его кто-то преследовал.

В голове хаотически переплелись обида, тоска, страх и какая-то неопределенная радость.

* * *

На следующее утро, около десяти часов, Слановский легко открыл деревянную дверь. Лиляна увидела его из окна и, пока он поднимался по лестнице, успела подойти к входной двери.

– Что случилось? – тревожно спросила она, смущенная и напуганная его измученным лицом.