Текст книги "Наступление"

Автор книги: Величко Нешков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

– Да, но они не хотят считаться с нашими добрыми намерениями. Придется, видимо, провести небольшую карательную операцию…

– Будем их преследовать?

– Кого?

– Партизан.

– Нет, – спокойно ответил Ангелов. – Я наметил несколько лиц для ареста и ликвидации. Прошу вас дать приказ роте в Лозене оказать нам в этом содействие.

– Хорошо. Когда вы начнете?

– Через полтора часа мои люди будут в Камено-Поле…

* * *

С утра село обволокла липкая и сухая духота. Раннее утреннее марево, словно стена, поднялось над холмами вокруг Лозена.

Камено-Поле просыпалось в странной тревоге. Ночью, как рой пчел, нахлынули в село партизаны. Те, кто их ждал, теперь потирали руки от радости, что все прошло благополучно. Но не все ждали партизан. Были и такие, как Танас Йончоолу. Он случайно стал свидетелем редкого зрелища. Ночью Танас рубил мясо на колбасы, когда услышал первые выстрелы. Подталкиваемый любопытством, он вышел на улицу. Двое молодых вооруженных мужчин забрали его и отвели к Чугуну. Потеряв от страха дар речи, Йончоолу едва шевелил отяжелевшим языком. В благодарность за то, что они ничего ему не сделали, он принес им полмешка сухой колбасы. И друзья и недруги видели это. Но когда партизаны покинули село и он пришел в себя, страх, как железный обруч, сжал его сердце. Только теперь он понял, что они были хозяевами села всего час или два, и стал думать, как же ему оправдаться перед настоящими хозяевами.

Всю ночь он не смыкал глаз, с тревогой поглядывая на большую кучу полусгоревших бумаг перед общиной и на широко раскрытые и изрешеченные пулями двери полицейского участка.

Староста Мечкарский, обмякший и испуганный, с утра топтался между общиной и почтой, так как до сих пор не был исправлен телефонный провод.

Местные богачи все еще скрывались в траве на огородах, приходя в себя от пережитого страха.

Около полудня Игнатов, два полицейских агента и около двадцати солдат прибыли в село.

Перед входом в общину были поставлены гробы двух убитых полицейских. Столяр Кунчо собирался забивать крышки гробов, в тени тутовых деревьев стояла телега, чтобы отвезти убитых в их родные села.

Игнатов построил взвод перед общиной. Он понимал, что этот случай очень пригодится для моральной подготовки солдат, для создания настроения против коммунистов. Он дал команду «Смирно» и указал на убитых:

– Видите, этой ночью только эти двое достойно выполнили свой долг перед царем и отечеством. Мы должны отомстить за их смерть, не менее двадцати предателей из села поплатятся за это своей жизнью…

И как только телега с двумя гробами тронулась в сторону станции, Игнатов скомандовал солдатам: «На караул!» Когда телега скрылась, он дал команду «Вольно» и приказал солдатам расположиться в тени акаций около общины, а сам вошел в дом. В коридоре его встретил кислый запах крови. Он вошел без стука в комнату. Мечкарский поднялся из-за стола, виновато моргая большими телячьими глазами. Игнатов оглядел канцелярию и сурово сказал:

– Я уже двадцать минут нахожусь внизу! Вы что, боитесь показаться на улице?

– Мне не сообщили, – засуетился Мечкарский.

– Вы, как и ночью, воды в рот набрали?

Староста поежился, словно ему было холодно, и скороговоркой промолвил:

– Господин поручик, все произошло так неожиданно, сразу. – И он начал по-своему описывать события. Выходило, что на село напало несколько тысяч человек. Игнатов прервал старосту:

– Глупости говорите! Вы еще и сейчас дрожите. Я спрашиваю, почему мне не сообщили?

– Телефонная связь была нарушена…

– Послали бы кого-нибудь!

– Разве кого-нибудь заставишь? Вы их не знаете, – оправдывался староста.

– Неужели в этом селе нет патриотов? – прокричал ему в лицо Игнатов.

– Э-эх, господин поручик, если бы вы знали, в каком аду мы здесь живем, – тяжело вздохнул Мечкарский.

– Знаю, знаю, – злобно прошипел Игнатов. – От них вы легко отделались, но со мной у вас этот номер не пройдет. Вас всех до одного надо было уничтожить ночью! Нет, это так вам не пройдет! В назидание другим повешу всех вас на телеграфных столбах. Трусы, родину предаете! Роете могилу Болгарии! Я вам покажу, черт вас возьми, бездельники, эдакие!..

Ярость Игнатова утихла только тогда, когда в комнату вошли два полицейских агента. Мечкарский вытирал потное лицо и, обескураженный, путанно оправдывался:

– Господин поручик, я офицер запаса, я тоже люблю царя и отечество, но вы не знаете здешних людей.

– Довольно рассказывать сказки! – прервал его Игнатов и взял записку, которую ему принес один из полицейских агентов. – Эти люди здесь или ночью убежали в лес? – показал он список намеченных для ареста людей.

Мечкарский взял лист и слегка прищурился.

– Надо проверить: должно быть, здесь.

– Коммунисты?

– Вроде бы.

– А почему до сих пор терпишь их в селе?

– Они ничего такого не делают. Учитель Станчев болен и стар.

– Я спрашиваю, он коммунист?

– Да. Они все коммунисты.

– Коммунисты! – зло передразнил его Игнатов. – А вам разве не известен приказ министра внутренних дел? Для кого все эти концлагеря и тюрьмы? Говоришь, он больной человек? А я его так вылечу, что он больше уже никогда не вздумает болеть!

Агенты молча курили и равнодушно слушали ругань и угрозы поручика. Игнатов, по-видимому, устал. Стукнув ладонью по столу, он раздраженно сказал:

– Илия Велев, Андрея Бойо, Георгий Мечка, Станчев и Васко Василев чтобы через полчаса были здесь! Дай мне людей, понадобится их помощь.

– Понятно! Будет сделано, – подобострастно улыбнулся Мечкарский и прошел в соседнюю комнату.

Игнатов смерил его угрожающим взглядом, встал около окна, закурил сигарету и повернулся к агентам:

– Ну а вы как думаете? Неужели в селе только эти – коммунисты?

Тот, что был пониже, пожал плечами:

– На этих у нас есть приказ от нашего начальника Ангелова.

– Упускаем удобную возможность. Могли бы забрать по меньшей мере человек двадцать.

– Начальству виднее, – многозначительно подмигнул другой.

Двери соседней комнаты скрипнули. Староста Мечкарский вошел на цыпочках.

– Господин поручик, мы готовы.

Игнатов обратился к агентам:

– Ну что, начнем?

Молча спустились вниз. Солдаты, сидевшие в тени, поднялись. Построились. Игнатов разделил их на несколько групп. Предупредил унтер-офицера Кочо и его солдат, чтобы были повнимательнее. Агенты и солдаты разошлись в нескольких направлениях. Перед управой остались Игнатов и шестеро солдат. Даже, и теперь, днем, он боялся остаться один в селе.

На раскаленном небе не было ни облачка. Стояла жара. Она чувствовалась даже в тени деревьев. В одном дворе лениво кудахтала курица. Через площадь проехала телега, подняв за собой целое облако пыли.

Игнатов неспокойно поглядывал на часы. Он поднялся на второй этаж к старосте и снова стал расспрашивать его:

– Ты можешь сказать, сколько человек приняло участие в поджоге архива?

– Нет, не могу.

– Почему?

– Да потому что считай все село участвовало. Кого тут выделишь?

– А как же ты спрятался, куда убежал? – расспрашивал его Игнатов не столько для того, чтобы узнать больше подробностей, сколько из желания унизить этого все еще дрожавшего от страха человека.

– Собрал я, значит, руководителей общественной охраны…

Игнатов зло прервал его:

– На их месте я перевешал бы всю вашу бессильную охрану. Взять бы прут да отходить вас как следует…

Первым задержали Илию Велева, директора кооператива. После ареста и бегства Данчо Данева к партизанам он умело представил дело таким образом, будто порвал со своими политическими увлечениями и его ничего не интересует, кроме работы в кооперативе. И это в значительной степени ему удавалось. Большинство поверило, что Илия Велев испугался, что у него нет смелости идти в партизаны. С местными представителями власти он держался вполне лояльно, выражал явное и открытое сочувствие и обеспокоенность, когда общественные дела шли не так, как им следовало бы идти. А иногда, чтобы рассеять последние подозрения к себе, открыто не одобрял вооруженной борьбы, называл ее авантюрой, которая ведет к напрасным жертвам и приносит много страданий народу. Он успешно носил маску раскаявшегося грешника и совершенно не допускал мысли, что на него могут пасть какие-то подозрения в сочувствии партизанам. Когда его вызвали в управу, он пошел спокойно, твердо уверенный, что речь идет о каком-то мелком недоразумении.

Но Кочо неотступно следовал за ним, почти касаясь заряженным пистолетом спины Илии.

– Да не убегу я, что я, разбойник какой? – несколько раз пытался он успокоить Кочо.

– Не оборачивайся, буду стрелять, – каждый раз отвечал Кочо.

Когда они вошли в канцелярию старосты, Игнатов не пожелал даже выслушать Велева.

– Я протестую! – попытался он оттолкнуть одного из конвойных, когда его вели в подвал. – Вы не имеете права!.. Пусть и господин Мечкарский скажет…

– Всему свое время, не торопись, – небрежно процедил Игнатов и распорядился поставить у дверей двух часовых. – При попытке к бегству расстрелять на месте!

* * *

Васко Василев вместе с машинистом заканчивал ремонт парового локомобиля. Как только во дворе кооператива появились солдаты, Васко уронил гаечный ключ, которым только что затягивал болт.

– Что с тобой? – спросил его Марин, у которого все лицо было измазано машинным маслом.

– Наверное, они идут за мной, – тихо прошептал Васко и показал на солдат, которые оглядывались по сторонам: видимо, искали кого-то.

– Не бойся, – выпрямился Марин и вытер руки ветошью.

Прошло несколько минут в мучительном ожидании, и вдруг солдаты быстро направились к ним. Унтер-офицер Кочо, арестовав Илию Велева, теперь спешил арестовать Васко, который отступил на несколько шагов назад и прислонился к плетню. Кочо подумал, что Васко собирается бежать, и поэтому сердито закричал, чтобы тот не двигался с места. Он осыпал его бранью, а потом, приблизившись, несколько раз ударил кулаком в лицо. Под левым глазом парня появился кровоподтек.

Марин встал между ними и оттолкнул Кочо.

– Ну-ка постой! Чего он тебе сделал? Ты его не кормил, чтобы бить, как скотину.

– Не твое дело! – скрипнул зубами Кочо, размахивая пистолетом.

В этот момент двое солдат заломили назад руки Васко и крепко стянули их тонкой бечевкой.

– Ведите его в управу! – приказал Кочо.

– Вы что, с ума сошли? Чего вам надо от парня? – Марин шел за ними, пока Васко не ввели в управу.

Учителя Станчева обманули, сказав, что его срочно просят зайти в управу из-за какой-то пенсионной справки. Вначале он ничего не заподозрил, так как солдаты ожидали его, спрятавшись за оградой со стороны улицы. Надев на голову широкополую, давно выцветшую шляпу, набросив по привычке пальто на одно плечо, учитель шел довольно быстро, уверенно опираясь на палку. Живые его глаза, словно прощаясь, внимательно осматривали село, в котором прошла его жизнь.

В комнате Мечкарского его встретил руганью Игнатов:

– А-а, вот и ты, кляча красная! Революции захотел? Чего добиваешься, а? Братства, равенства и чтобы все бабы были общими? Наверное, хочешь поспать и с моей?

Станчев смотрел ему прямо в глаза. С сарказмом он спросил:

– Так вы меня вызвали сюда для этого? С кем имею честь разговаривать? Впрочем, – небрежно махнул он рукой, – вы уже представились. Я не удивлен вашим поведением, господин поручик, потому что ваша голова не в состоянии придумать что-нибудь умное.

– Не волнуйся, мы нашли лекарство от твоего неисправимого упрямства, – повысил голос Игнатов. – Раз ты сам до сих пор не поумнел!

– День ото дня становится яснее, кому следовало бы поумнеть. Не думайте, что вы такие страшные и сильные. Вас наняла буржуазия, чтобы вы ее охраняли, только вам с этим не справиться. Дело ваше гиблое. Зубы ваши совсем уже сгнили, недолго вам осталось кусаться.

– Хватит! – закричал Игнатов. – Тебя, видно, только пуля урезонит!

Станчев продолжал все так же спокойно и уверенно:

– Весь народ вам не перестрелять.

– Замолчи, развалина старая! Герой выискался! Одной ногой в могиле стоит, а продолжает угрожать… Но теперь твоя песенка спета. Ты мне, голубчик, расскажешь, кто кормит и поддерживает разбойников в лесу!

– Зелен ты еще, милок, поймешь, да поздно будет, что дни настоящих-то разбойников давно уж сочтены, – ответил Станчев, когда его толкали в подвал.

После короткого молчания Игнатов, почувствовав возникшую неловкость, упрекнул Мечкарского:

– И вы до сих пор терпели этого разбойника! Теперь мне ясно, почему из этого села так много партизан…

Почти одновременно привели и Георгия Мечку, которого поймали в огородах возле реки Осым, а старого Бойо взяли в четырех километрах от села, где старик пас овец.

После обеда задержанных повели в Лозен.

Первым был Илия Велев. Он шел четким, почти солдатским шагом. Рядом с ним размашисто шагал Станчев. За ними семенил широкоплечий белоголовый дед Бойо. Слева от него шел босой восемнадцатилетний секретарь сельской организации рабочего молодежного союза Васко. Был он в рубашке с закатанными рукавами и в серых промасленных штанах. По их пятам быстро шагал загорелый, полный сил Георгий Мечка, с обветренным лицом и поседевшей буйной шевелюрой.

Танас Йончоолу облегченно вздохнул. Теплая радость подступила к сердцу. С чувством облегчения он еле слышно пробормотал:

– Ох, слава богу, на этот раз вышел сухим из воды…

Вернувшись к себе в лавку, он занялся работой и не видел, как из дворов и из-за оград односельчане глядели на идущих до тех пор, пока арестованные не скрылись за лозенским холмом.

В этот день у солдат занятий не было, потому что надо было собрать в лугах сено, выделенное лозенской общиной для армии.

Подпоручик Слановский и фельдфебель Станков с утра ушли с ротой в луга. В школе остались только солдаты, выделенные Игнатовым для ареста и охраны задержанных коммунистов села Камено-Поле.

Ароматный запах сена пьянил солдат, напоминая им о чем-то близком и родном. Ведь почти все они были крестьянами и теперь, хотя и на короткое время, вернулись в знакомую мирную обстановку.

Слановский медленно расхаживал по тропинке около реки, в подавленном настроении, рассеянный и угнетенный, с неясным, но тяжелым ощущением того, что появление Игнатова в его родном селе ничего хорошего не принесет.

Время от времени он останавливался и с восхищением смотрел, как солдаты ловко стоговали сено. Около куста, росшего рядом с тропинкой, коса пощадила желтые цветы распустившегося донника. Слановский нарвал букет цветов, уткнулся в них носом. Терпкий, тяжелый запах донника невидимыми и неуловимыми нитями памяти связал его с далекими днями детства. Это привело Слановского в умиление и он, чтобы солдаты не обратили на него внимания, взял вилы и стал подносить сено. Третий стог был начат его односельчанином Мариной, запасным кандидатом в унтер-офицеры. Слановский кидал сено ему под ноги, а Марин ловил удобный момент, чтобы переброситься с ним парой слов.

– Сегодня обедать будем здесь? – спросил Марин.

– Да, а что?

– Хочу вам кое-что сказать. Купаться будем? Вода чистая, да и жарко к тому же.

– Хорошо, – согласился Слановский.

Другой их односельчанин, Пени, высокий и немного согнувшийся, как стебель подсолнечника, бросил под ноги Марину охапку сена. На его остром улыбающемся лице торчали желтоватые усы. Вычесывая из волос прилипшее сено, он лукаво подмигнул Марину:

– Мы его собираем, а может, казачьи кони им полакомятся.

– Твоими бы устами да мед пить! – Марин подхватил сено и подал ему знак головой уступить дорогу Йордану, который поднял охапку сена, также собираясь бросить ее под ноги Марину.

Немного в стороне вершили еще один стог сена. На самом верху стога неумело держался низкий, крепкий, с черной и густой, как щетина, бородой их односельчанин Кутула. Он кричал что-то гортанным осипшим голосом, стараясь вилами подцепить сплетенную из травы веревку, которую ему бросали снизу. В стороне от стога, широко расставив ноги, стоял фельдфебель Станков. Не спуская глаз с Кутулы, он время от времени покрикивал:

– Вот только свали стог, тогда узнаешь, где раки зимуют!

– Не могу поймать веревку, господин фельдфебель.

– Тоже мне, пижон нашелся! Воображай поменьше!

– А если упаду, господин фельдфебель? – нарочно раскачивался Кутула, чтобы позлить Станкова.

– Невелика беда, если и разобьешься. Свет клином на тебе не сошелся.

В конце концов Кутула поймал конец плетеной веревки, перебросил ее через верх стога, воткнул острый, тонкий шест в сено и спустился вниз.

В полдень из села принесли обед для солдат. Солдаты разбрелись группами по берегу реки и молча начали обедать.

Слановский, Станков и Лило сели в тени единственной развесистой груши посреди луга. Слановский медленно начал есть. Станков с едой разделался вмиг и, не вставая со своего места, задремал.

– Искупаемся? – тихо спросил Лило.

– Давайте, – ответил Слановский и начал раздеваться. Отвыкший ходить босиком, он осторожно ступал по скошенной траве луга. Вышли на тропинку. Почти все солдаты уже были в воде. Ниже по реке двое местных жителей купали в реке коня. Конь фыркал и с удовольствием помахивал мокрым хвостом. Его шерсть блестела на солнце. Кутула нырял, стараясь схватить в воде высокого Пени, а тот, увернувшись от Кутулы, бросился к противоположному берегу и упал там на горячий песок.

В это время кто-то закричал:

– Змея, змея!

– Где? – Пени вскочил, глубоко нырнул с разбегу и выплыл уже на этом берегу. Отдуваясь, он раздвинул кусты и попытался вылезти на сыпучий песчаный берег. – Где змея? – спросил он еще раз.

Какой-то солдат испуганно показывал на кусты, продолжая пятиться.

Пени спокойно приблизился к кустам бузины и крапивы, присел на корточки и начал насвистывать незнакомую и какую-то странную мелодию.

– Да он настоящий циркач, – раздался чей-то насмешливый голос.

– Змея только его и ждала, – подзадорил другой.

– Вот увидите, он ее поймает, вы его не знаете, – добавил третий, давно знавший о ловкости Пени.

Слановский опустил ноги в воду. По коже пробежала холодная, но вместе с тем приятная дрожь. Он все еще не решался нырнуть. Марин воспользовался тем, что все солдаты как завороженные глядели на Пени, и приблизился к Слановскому.

– Вы не знаете, третий взвод останется в селе?

– Нет. Ожидаются новые аресты.

– Кого могут схватить?

– Не знаю. Вечером узнаем.

Марин замолчал. Оглянулся. Около них не было никого.

– На днях нам дадут знать…

– Откуда? – прервал его Слановский.

– Йордан позаботится. Может быть, и Калыч спустится сюда. Хотите с ним встретиться?

– Во что бы то ни стало…

– Господин подпоручик, смотрите, какого ужа вытащил этот сумасшедший! – громко закричал один из солдат, указывая на Пени.

Пени обмотал змею вокруг шеи и пошел к солдатам, а те разбежались от него кто куда.

– Иди и подложи змею под голову фельдфебелю, – поддразнивая, предложил какой-то шутник.

* * *

Перед заходом солнца со стороны Камено-Поля появилась колонна третьего взвода. Впереди на черном как смоль молодом жеребце ехал Игнатов. Арестованные каменопольцы шли молча. Вокруг все было им хорошо знакомо: высокие орехи, стоящие по обеим сторонам дороги, тополя, луга вдоль Осыма, вязы около мельницы, где сороки, и вороны вили гнезда, а дальше скрытый садами Лозен. Кто из них не бывал здесь то ли по делам, то ли в гостях у родных или друзей! Но все теперь таило в себе странное предчувствие. Уж не последний ли это их путь по родным и милым сердцу местам? Может быть, потому глаза их так жадно впитывали зелень полей, а ноздри с таким наслаждением вдыхали запах щедрого чернозема.

Когда они приблизились к лозенскому кладбищу, Игнатов, показав в его сторону плетью, выкрикнул:

– Вы не заслуживаете даже и того, чтобы вас здесь похоронили!

Они бессознательно посмотрели на каменные кресты, на покосившуюся ограду и, не проронив ни слова, продолжали свой путь.

– Где бы вы нас ни похоронили, нас найдут, а вот вам есть над чем подумать, – тихо промолвил учитель Станчев.

Игнатов повернул коня, солдаты попятились. Поручик попытался плетью стегнуть учителя, но конь вдруг отпрянул в сторону, и конец плети обвил шею старого Бойо.

– И теперь будете разводить агитацию, мать вашу…

Игнатов пришпорил коня и обогнал колонну шагов на двадцать.

* * *

Подвал школы был приспособлен для содержания арестованных. Под командой унтер-офицера Кочо был выставлен удвоенный караул из особо доверенных солдат.

Вечером Слановский вытянулся по стойке «смирно» перед столом Игнатова.

– Слановский, надеюсь, ты понимаешь, для чего мы здесь? – прохрипел Игнатов.

– Так точно, господин поручик, – ответил Слановский вполголоса.

– Как ты думаешь, мы не зря хлеб едим? – посмотрел поручик прямо в глаза Слановскому холодным, испытующим взглядом.

Слановский молчал. Игнатов сжал губы и укоризненно покачал головой.

– Принимаю твое молчание за знак согласия. Мы действительно не оправдываем доверия нашего начальства.

Слановский побледнел. Ничего хорошего от этих намеков он не ожидал, и тем более странной казалась ему общительность Игнатова. У него пересохло в горле, глотать стало трудно.

Игнатов искоса наблюдал за ним.

– Что с тобой?

– Ничего, – с усилием ответил Слановский, – похоже, что я немного простудился.

Игнатов продолжал разглагольствовать!

– Позавчера я совсем случайно узнал, что ты служил у полковника Додева.

– Да, тогда он был моим командиром батальона.

– Тебе следовало бы знать, что он очень хорошего мнения о тебе.

– Но, кажется, вы с ним не согласны?

– С чем? – не понял его намека Игнатов и уставился на него.

– Да именно с его отношением ко мне.

– Ах вот что! Ну посмотрим. Если заслужишь, другое дело. Тогда и я не останусь в долгу. Сели мы в галошу минувшей ночью. Представился такой случай показать себя! Сами к нам пришли партизаны, своими ногами! А мы их проморгали. Надеюсь, что и ты убедился в простой истине: запугать их можно только одним – беспощадным истреблением.

Голова Слановского работала лихорадочно и путанно. Сознавая, что попадает в безвыходное положение, он последним усилием воли попытался овладеть собой и хотя бы внешне сохранить спокойствие. Но Игнатов хорошо понимал его состояние и поэтому продолжал играть на нервах подпоручика.

– Ты знаешь коммунистов, которых привели из вашего села? – спросил он после короткого молчания.

– Так точно.

– Мы не ошиблись, не так ли?

– Не могу знать.

– Имей в виду, что эти – самые главные, но есть и другие. Будем живы и здоровы, так и до них доберемся. Ты что так побледнел? Уж нет ли среди них кого-нибудь из твоих родственников или друзей?

Слановский продолжал молчать. В ушах шумело, он был не в состоянии связать и привести в порядок свои мысли. А Игнатов с циничной настойчивостью продолжал допытываться:

– Может, у тебя были какие-нибудь дела с ними? Так я тут ни при чем! – Он опустился на стул, закурил сигарету и рассеянно поглядел в окно. – Могу я узнать, где ты был прошлой ночью до половины второго?

– На улице.

– А с кем, если не секрет?

У Слановского снова пересохло в горле. Ему было очень обидно, что человек, к которому он питает чувство особой неприязни, с такой легкостью вмешивается в его самые интимные дела, но тем не менее он решил, что лгать было бы ниже его достоинства, и поэтому откровенно признался:

– Со знакомой. – Его бледность быстро перешла в румянец.

– Похоже, что девушки легко липнут к тебе. И давно ты ее знаешь?

– Несколько лет. После демобилизации я несколько лет работал учителем. С тех пор мы и знакомы.

– Ах, значит, старая дружба, – многозначительно осклабился Игнатов и тут же изменил выражение лица. – Этой ночью будет много работы. Не хочешь ли поприсутствовать на допросе? – уставился он на Слановского.

– У меня нет опыта, и кроме того…

– Тебе неудобно, – подхватил Игнатов. – Не так ли? А что касается опыта, никто не рождается опытным. Ну ладно, постараюсь покончить с этим делом и без твоей помощи. Думаю, и у тебя еще будет возможность проявить себя. Этой ночью надо усилить охрану. Я приказал удвоить посты. После комендантского часа из расположения роты не отлучаться, понятно?

Слановский молча кивнул головой. Игнатов встал и, не спуская с него глаз, сказал:

– Забегу домой, переобуюсь. Жди меня в корчме. Познакомлю тебя с людьми из областного управления.

«Только этого мне и не хватало», – с досадой подумал Слановский и все-таки выдавил из себя:

– Так точно, буду ждать вас в корчме.

Игнатов вышел. Через открытое окно Слановский слышал, как он сердито ругал солдат, но сознательно не отреагировал на это. Ему захотелось побыть одному. Желание хотя бы ненадолго остаться наедине с самим собой было столь острым и жгучим, что он даже не услышал, как отворилась дверь и перед ним вырос Йордан, помятый и смущенный.

– Их будут допрашивать здесь или повезут в город? – спросил он почти шепотом.

– Здесь. – Слановский вздохнул отчаянно и беспомощно. – Этот тип очень уж разъярен.

Йордан приблизился к подпоручику. Боязливо обернувшись, словно боясь, что их подслушивают, он шепотом сказал:

– Мы попытались установить связь с нашими людьми.

– Ну? – радостно встрепенулся Слановский.

– Завтра утром нам дадут знать…

* * *

Около полуночи Игнатов, два полицейских агента, унтер-офицер Кочо и солдаты Наско и Геца начали допрашивать задержанных.

Старого Бойо привязали тонкой веревкой к скамейке. Кочо выкручивал ему руки и вгонял острые спички под ногти. От невыносимой боли старик корчился, и скамейка под ним вздрагивала. Наско и Геца по очереди садились ему на спину, не давая ему сопротивляться. Кочо с садистским наслаждением вгонял спички еще глубже. Старик, хотя и был изувечен, не доставлял им удовольствия – он не кричал и не молил о помощи и пощаде. Он даже не стонал, а молча сносил боль и только грыз зубами край скамейки. Когда Кочо уставал или ему надоедало всаживать спички, он хватал суковатую палку и бил ею по широким, как скребки, ладоням старика. После каждых пяти-шести ударов он наклонялся к его разорванному уху:

– Говори, старая развалина, пока не порешил совсем! Отрежу руки до локтей.

– Режь, сучье отродье, – хрипел дед Бойо, сжимая окровавленные губы.

– Это ты давал бандитам хлеб? Где скрывается твой внук?

– Попробуй найди, что меня спрашиваешь?..

Игнатов переступал с ноги на ногу. Он ошеломленно смотрел то на Кочо, то на полицейских агентов. «На что же это похоже? – тревожно думал он. – Из стали эти люди, что ли?»

Полицейские агенты с профессиональным спокойствием и проворством набрасывались на свои жертвы, которые уже были обезображены и изувечены унтер-офицером Кочо. Но и их усилия ни к чему не приводили. Тогда Игнатов налетал на них с дикой яростью, бил кулаками, пинал ногами куда попало, а когда уставал, то, неистово крича, указывал на дверь.

Истязать арестованных закончили только на рассвете.

Илия Велев был избит до полусмерти. Стройный и жизнерадостный до вчерашнего дня молодой мужчина, теперь он лежал на цементном полу с посиневшим и опухшим лицом. Над его лбом была вырвана прядь густых волос, и на этом месте осталась запекшаяся кровь.

Твердый как камень кулак Георгия Мечки несколько раз достал-таки до груди Игнатова. Пока полицейские старались его повалить и привязать к скамейке, каждый получил от него по нескольку ударов. И поэтому на его крепкое и здоровое тело они обрушили всю свою злость и ожесточение. Но Мечка выносил эти истязания, стиснув зубы и не проронив ни звука.

По сравнению с остальными меньше всего били учителя Станчева, но его слабая грудь не выдержала и этого, и он уже в полдень начал харкать кровью и задыхаться от острого кашля.

Босые ноги Васко раздулись, как пшеничные булки. Его синяя холщовая рубаха была разорвана на спине и на груди, а нижняя губа, распухшая и окровавленная, отвисла.

– Угробили они нас! Еще прошлой ночью надо было очистить село от этих паразитов. Не могу себе этого простить, – слабым голосом повторял, как в бреду, Илия Велев.

Старый Бойо с трудом, словно слепой, приподнялся, прислонился к стене, посидел немного и снова сполз на цемент.

– Андрея-а, почему ты, внучек, не птица, чтобы прилететь сюда и увидеть, что со мной сделали?! Учитель, – повернулся он к старому учителю Станчеву, – помнишь, какие раньше офицеры были? Какие офицеры были, любо-дорого поглядеть! А теперь звери какие-то, давят людей, как мух. Ох, если выберусь отсюда, первым к партизанам подамся. Не смотри на меня так, – повернулся он к Мечке, который с трудом улыбнулся в усы. Он нашел в себе силы пошутить:

– Эх, дедушка Бойо, мой отец говаривал, что привязанная собака зайца не поймает.

– Если бы знать, что так влипнем, все бы ушли прошлой ночью с Чугуном. Никак не могу понять, откуда полицейские гады знают такие подробности, – лихорадочно продолжал Илия Велев.

Станчева душил острый приступ кашля. Он приблизился к дедушке Бойо.

– Жаль только, – проговорил он с трудом, – что не доживу, чтобы увидеть Красную Армию… Сколько лет ее ждали… Все глаза проглядели… Никому не дано жить на этой земле вечно. Поэтому каждый должен оставить какой-нибудь след после себя. Мы нанесли им рану, и она никогда не затянется… Ох, задыхаюсь, оборвалось что-то во мне, – мучился он, не в силах перевести дыхание.

– Обидно, валяешься здесь в грязи, как падаль! – Илия Велев с трудом сел, упершись в стену, и ногтями стал что-то царапать на ней. За полчаса, несмотря на сильную боль, он сумел написать: «Товарищи, боритесь. Ил. В.» Потом медленно сгреб осыпавшиеся со стены песчинки и растер их по полу своей посиневшей ладонью.

А за стеной с запада надвигалась большая черная туча, и воздух, раскаленный от зноя, вздрагивал от доносившихся как из-под земли раскатов грома.

В этот вечер Игнатов распорядился позвать на ужин в корчму офицеров, унтер-офицеров, курсантов, двух полицейских агентов и начальника полиции Гатева, который под вечер прибыл в Лозен.

Вокруг двух длинных столов расселись гости и ротные командиры.

Ветер продолжал дуть с неослабевающей силой. Высоко в небе неподвижно парил орел, расправив крылья, и казалось, что он вел облака прямо над долиной Осыма. Молния хлестнула в туче и опалила ранние сумерки ослепительной белой вспышкой.

Земля жадно впитала первые капли дождя. Гроза неистовствовала около получаса, поломала отяжелевшие от плодов ветви деревьев и ушла к Дунаю. Мутная после ливня вода вышла из берегов Осыма и залила луга.

В задымленной корчме разговоры начались только после ужина, когда было выпито много охлажденного вина. Ужин продолжался часа полтора, но Слановскому показалось, что он провел здесь свыше десяти мучительных часов. Агенты и Игнатов говорили об убийствах и истязаниях с таким деловым и откровенным цинизмом, что Слановский почувствовал, как по его коже побежали мурашки.

Наконец начальник полиции Гатев, сидевший напротив Игнатова, стал зевать.