Текст книги "Наступление"

Автор книги: Величко Нешков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Глава шестая

Через двое суток группа Буча вернулась из разведки. Она благополучно проникла в тыл гитлеровцев, собрала ценные сведения об их приготовлениях и на обратном пути в качестве «специального патруля» остановила возле одного перекрестка для проверки штабную машину. Бесшумно убрали шофера. Захваченный в машине офицер оказался курьером по особым поручениям, а в его портфеле находился исключительно ценный трофей, содержащий приказы и планы в связи с предстоящим наступлением.

Собранные по другим каналам сведения о передвижении войск, танков и артиллерии из глубины тыла к фронту предупреждали штабы о предстоящем наступлении гитлеровцев.

Около тысячи шестисот танков и более чем две тысячи орудий различного калибра были готовы к наступлению еще во второй половине февраля, но из-за снега, плохой погоды и отставания некоторых частей наступление было назначено на начало марта.

В ночь на шестое марта немецкая артиллерия открыла сосредоточенный огонь по всему фронту советской 57-й армии. Советская артиллерия ответила мощным контрогнем.

Боевая обстановка была вполне ясной.

Над развернутой оперативной картой в штабе 1-й болгарской армии генерал Благодатов уверенно излагал свои соображения перед генералами Стойчевым и Штерю Атанасовым:

– Гитлеровцы развивают наступление, целью которого является уничтожение пятьдесят седьмой армии, прорыв в тыл Третьего Украинского фронта и перенесение линии фронта на Дунай и Будапешт до Осиека. Удар должен быть отражен…

До полуночи на участке было сравнительно спокойно. На севере земля содрогалась от артиллерийской канонады. Красное зарево огня непрерывно полыхало на горизонте, но это производило впечатление только на новичков, на тех, кто недавно попал сюда.

Вверху, на дамбе, прячась за стволами двух толстых верб, стояли на посту Марин и Пени. Время их смены истекло. Пени уже беспокойно посматривал назад:

– Может, там о нас забыли? Кто нас должен сменить? – тихо спрашивал он.

– Наши чего-то замешкались. – Марин прислушался, и нехорошее предчувствие охватило его. – Ты что-нибудь видишь на том берегу? – до боли в глазах всматривался он в темноту.

– Ничего там нет, когда долго глядишь на эти дурацкие вербы, они начинают шевелиться. С ума можно сойти! – проговорил Пени и снова повернулся назад.

Они не услышали, как Слановский и Лило приблизились к ним.

– Вы что, спите? – шутливо спросил Лило.

– А мы уже решили, что вы о нас забыли, – с легким упреком ответил Пени.

– Дай ракету! – нервно приказал Слановский. – Вы что, не поняли, что на том берегу огромное скопление людей?..

Высоко взвившаяся ракета осветила мутную воду в реке. Слева и справа заговорили тяжелые и легкие пулеметы. Слановский внимательно всматривался в противоположный берег. Уже не оставалось никакого сомнения в том, что там движется какая-то плотная масса. Минометы засыпали берег огнем. Со свистом пролетали над рекой осколки. Пули срезали ветки с верб. Слановский приподнялся со своего места, огляделся, ища Лило, и спросил Марина:

– Куда он ушел?

– Фельдфебель вам сказал, только вы не слышали. Он пошел к своему взводу! – крикнул Марин.

Земля непрерывно содрогалась.

Кутула что было силы крикнул в самое ухо Маджару:

– Столько рыбы извели!

Маджар удивленно выпучил глаза, но не услышал ничего и только стал делать глотательные движения. Кутула хорошо понимал его состояние и, чтобы подбодрить товарища, еще громче закричал:

– Что, страшно?!

– Еще чего! – выбивая зубами дробь, ответил Маджар. – Что-то холодно.

– Не бойся, еще немного – и перестанут, тогда перекусим.

– Скорей бы перестали, а то у меня в ушах гудит.

Луканче, покусывая нижнюю губу, приблизился к Пени и толкнул его в плечо.

– Эй, скажи что-нибудь! – крикнул он, чтобы только не молчать.

– Если на этот раз выйдем сухими из воды, значит, в сорочке родились. Смотри, смотри, что делается: земля кипит!

– Не могу понять, – крикнул ему на ухо Луканче, – какие наши пушки, а какие гитлеровские!

Один снаряд разорвался перед самым бруствером. Их обсыпало землей и кореньями. Пени с трудом приподнялся, вытряхнул землю и грязь, что забились под воротник. По его каске все еще продолжали барабанить мелкие камушки.

– Ну что, жив? – толкнул он Луканче, который лежал рядом с ним, свернувшись клубочком.

– А ты?

– Со мной ничего не случится, только вот грязи за воротник набилось.

– Чуть было нас не разнесло. – Луканче снова уткнулся головой в землю, потому что следующий снаряд разорвался в десяти шагах позади них.

На противоположном берегу снова задвигались темные силуэты.

– Огонь! – кричал Слановский.

Винтовки, автоматы и пулеметы снова начали изрыгать огонь. Из первых семи лодок, которые, по расчетам Слановского, плыли в направлении его роты, четыре перевернулись. Пулеметный огонь с противоположного берега усилился. На реке появились новые лодки. Создалось впечатление, что огромный поток людей и техники неожиданно залил берег. И каким бы страшным ни был огонь, эта человеческая лавина, хотя и поредевшая местами, стремительно двигалась к берегу. Против 3-й роты высаживалось более трехсот гитлеровцев. Поредевший в результате потерь правый фланг 3-й роты дрогнул, солдаты подались назад под напором численно превосходящего противника.

Слановский потерял связь со штабом батальона. Телефонный кабель был перебит. На левом фланге 1-я рота отступила немного назад. Лило подполз к Слановскому.

– Господин подпоручик, первая и третья роты отступили. Нас окружают.

– Вижу, – взволнованно прошептал Слановский, – но нет приказа отступать. Ведите непрерывный огонь, уничтожайте все, что появляется на вашем участке.

– Как раз на моем участке они уже высадились на наш берег.

Слановский приподнялся. Между первым взводом и ротой вклинилась вражеская цепь. Пулеметы второго взвода били по ее флангу, темные фигуры падали, но на их место с берега поднимались все новые и новые.

Стволы пулеметов нагрелись от бешеной стрельбы.

Слановский передвигался где короткими перебежками, где ползком и кричал, насколько хватало сил:

– Отходить организованно, огня не прекращать! Бейте их!

Казалось, ночи не будет конца. Никто не мог бы отличить утреннюю зарю от огня боя. Отступать в боевом порядке под градом пуль даже значительно труднее, чем идти врукопашную против хорошо окопавшегося противника. При отступлении у солдата возникает ощущение, что его преследуют, что он уже разбит и должен искать спасения. Поэтому и перебежки его не короткие, а длинные, и зачастую огонь не так организован, чтобы прикрыть тех, кто отступает.

Гитлеровская цепь залегла в сотне шагов от изломанной позиции батальона. Стрельба не стихала.

– У нас большие потери, господин капитан, – доложил Лило. Он не верил в успех контратаки против превосходящих сил гитлеровцев.

– Если подойдет подкрепление, будем контратаковать. Где подпоручик Слановский? – спросил Тодоров, вытирая платком левую щеку, по которой стекала тонкая струйка крови.

На рассвете батальон отошел через ближайшее село и окопался севернее его.

Внизу у Дравы стелился мутный дым. В воздухе стоял запах пороха, крови и гари.

Объятые пламенем пожаров, пылали захваченные гитлеровцами села на берегу реки.

Артиллерия еще грохотала, но теперь ее огонь не был таким сосредоточенным.

Рота Слановского заняла позицию у самого кукурузного поля. Солдаты стали окапываться. Они делали это после каждого наступления или отступления. От бессонницы, напряжения и порохового дыма их лица почернели.

К полудню батальон окопался на новой позиции. Не успели солдаты отдохнуть, как из штаба полка поступил приказ начать контратаку.

За полчаса до атаки на позицию прибыл Чавдар. Он говорил громко и немного возбужденно:

– Товарищи, мужайтесь, радость гитлеровцев будет недолгой. Надо им дать так прикурить, чтобы они места себе потом не находили.

– Правильно, господин майор, – из окопа подал голос Пени, – ночью они словно из-под земли выходили, их раз в десять больше, чем нас.

– Ничего, и мы не одни. С нами Красная Армия. Слановский, вы последними отходили?

– Так точно, господин майор. Думаю, если бы первая и третья роты удержали свои позиции, мы бы отбросили немцев.

– Нет, это было исключено. Им удалось высадиться во многих местах. Но прорыв уже остановлен. Теперь обстановка ясна, и мы так перегруппируем наши силы, что от гитлеровцев только пух полетит, – обратился он к Пени, который лукаво улыбался.

– Так точно, господин майор. Я это на своей шкуре испытал: в последние дни у меня не зря чесалась спина.

– Погоди, есть еще время, – проревел Кутула, – опять ее почешут!

– Товарищи, так всегда в бою – до последнего вздоха, до последнего мига солдат должен верить в себя, в своего товарища, в своего командира. Вы знаете по себе: стоит показать противнику спину, повернуть назад – как остановиться будет трудно. А нам нельзя осрамиться. Война подходит к концу.

– Оно так! Мухи осенью, когда приходит им время подыхать, больнее всего кусаются, господин майор, – ухмылялся Пени. – У меня тут один новичок, со вчерашнего дня не слышал его голоса.

– Да брось ты, Пени, – глухо промямлил Маджар и тяжело вздохнул.

– Этот товарищ из нового пополнения? – заинтересовался Чавдар.

– Так точно, господин майор. Если бы мы его женили, теперь молодуха ему помогала бы. Но я ему обещал в Будапеште найти для него самую красивую цыганку.

– Если еще не привык, оставьте его в покое, – посоветовал им Чавдар.

– Они все шутят, господин майор. А я еще с Югославии в роте, – заморгал Маджар, и вымученная улыбка застыла на его губах.

В это время прибежал связной майора Пеева и доложил Чавдару, что его ждут на командном пункте полка.

Вскоре последовал приказ: после артиллерийской подготовки пехотным ротам начать контратаку гитлеровцев.

Канонада была бурная и дружная. Вверх взлетали гейзеры из земли и воды. Солдаты вылезали из окопов. Они делали перебежки, ложились, вставали, снова делали перебежки. Слановский находился где-то в середине цепи. Все чувства его были притуплены, и только одно желание толкало, как пружина, вперед – выжить, уцелеть и достичь окопов врага.

Еще не замолкли орудия, когда из-за разрушенных стен зловеще застрекотали гитлеровские пулеметы. В цепи упали первые убитые. Санитары с носилками бросились к зовущим на помощь раненым.

Как только артиллерия перенесла свой огонь в глубину, вражеский огонь приковал батальон к земле. Солдаты рыли холодную грязную землю, окапываясь под градом пуль. Слановский сжимал зубы, охваченный чувством беспомощности, злобы и стыда, но об отступлении не думал.

По цепи справа была передана команда, полученная из штаба батальона: ротам, продолжая вести огонь, отойти на старые позиции.

Артиллерийские снаряды снова подняли мутную завесу дыма, камней, земли, штукатурки и кирпичей. Солдаты, отстреливаясь, шаг за шагом отходили назад.

Спустя час цепь батальона вернулась на кукурузное поле. К Слановскому подполз Кутула, злой и взволнованный, с бледным лицом.

– Господин подпоручик, – проговорил он, – Ангелчо тяжело ранен, хочет вам что-то сказать.

– Где санитары, почему его не перевязывают? – сердито спросил Слановский.

– Он потерял много крови, подойдите к нему! – настаивал Кутула, а нижняя его губа, почерневшая от пороха, слабо подергивалась.

Слановский вскочил и, выпрямившись во весь рост, не различая лиц солдат, побежал.

Когда рота отошла на старые позиции, снаряд попал в окоп рядом с Ангелчо. Вокруг валялись обожженные гильзы. Лежала недострелянная пулеметная лента, наполовину зарытая в землю, а мокрая земля была напоена теплой человеческой кровью.

Марин и Луканче суетились около Ангелчо. Лицо умирающего было бледным, губы распухли и потрескались, как будто их посыпали тонким слоем мела, а на лбу выступили мелкие капли пота.

– Ангелчо, открой глаза! – умолял его Марин. – Подпоручик Слановский пришел.

Ангелчо с трудом открыл потерявшие свой блеск глаза, медленно повернулся к Слановскому, который склонился над ним, и еле слышно прошептал:

– Господин подпоручик… умираю… Держитесь…

Слановский склонился над ним еще ниже, взял его за руку, хотел что-то сказать, но язык не слушался. Ему хотелось кричать, но он не мог вымолвить ни слова. Ужас охватил его, когда он увидел, что лоб Ангелчо становится мертвенно-бледным, словно восковым, что является верным признаком смерти.

Низко над их головами просвистел снаряд. Все инстинктивно пригнулись. Только теперь Слановский пришел в себя.

– Почему не отправляете его на перевязку? Чего ждете? – задыхаясь, спросил он.

Кутула трясущейся рукой отдернул мокрую плащ-палатку с живота Ангелчо.

– Посмотрите, – показал он глазами и тут же отвернулся.

Слановский вздрогнул. Он видел немало раненых и убитых, но среди них не было ни одного близкого, ни одного товарища детства, с которым бы его связывало столько дорогих воспоминаний. Рана Ангелчо была ужасна. Ангелчо, уже впавший в бессознательное состояние, лишь на мгновения приходил в себя и тогда сжимал руку Слановского, как будто прощаясь с ним, шевелил губами, желая что-то сказать, но звук застревал где-то глубоко в груди. И вот последнее мгновение – рука Ангелчо выскользнула из теплой и грязной ладони Слановского. Синие глаза с расширенными зрачками вдруг застыли, глядя в одну точку где-то высоко в небе, по которому плыли облака. Шрам на нижней губе, который еще вчера, когда Ангелчо смеялся, слегка вздрагивал, теперь неподвижно застыл на его мертвом лице.

Ангелчо положили в окоп, и Кутула аккуратно покрыл его плащ-палаткой.

* * *

В полевой дивизионный госпиталь поступило столько раненых, что все комнаты и залы бывшей гимназии не могли их вместить, а приток раненых не прекращался.

Каким бы странным и даже смешным ни было положение Траяна, самозваного помощника командира, имевшего скудные медицинские знания, а точнее – не имевшего никаких, он тем не менее за последние две недели не только не дал повода усомниться в его компетентности, но и проявил себя как по-настоящему заботливый и способный хозяин.

В больнице ощущался острый недостаток кроватей, но больничный персонал, занятый ранеными, даже и не ставил перед собой задачи как-нибудь изменить это положение. Траян же как будто только того и ждал. Он не опустил руки, не пожимал беспомощно плечами. Освободившись от первоначального чувства страха и осторожности, он теперь был в своей стихии. Для него не существовало слов «этого нет» или «это невозможно». Обслуживающему персоналу он часто повторял народные поговорки: «Волка ноги кормят», «Чужими руками хорошо жар загребать». Траяну нужно было только определить цель – остальное было проще простого. Теперь перед ним стояла задача – где-нибудь достать для раненых кровати. Он считал, что это повысит его авторитет и укрепит позиции. И действительно, путь он нашел верный. До войны в этом месте организовывали летние лагеря для детей. Траян был уверен: тут остались кровати, на которых прежде спали дети. Он не верил, что их могли забрать гитлеровцы, так как хорошо знал, что они безразличны к таким мелочам. Рыская повсюду, расспрашивая разных людей, он наконец нашел во дворе пожарной команды целый склад ржавых кроватей. Он ходил вокруг них, дотрагивался до них ногой и самодовольно шептал: «Вот они, голубушки! Хоть они и не покрашены в белый цвет, как полагается, все ж на них лежать будет лучше, чем на досках. Другому на моем месте и дела бы не было до этого».

Довольный собой, своим открытием, Траян продолжал бормотать: «Сейчас же заставлю этих швабов перетаскать кровати, а потом даже и в Болгарию их отправлю, пусть тогда попробуют не признать меня».

Кровати были перевезены в госпиталь на телегах бывшей пожарной команды и поставлены в коридорах.

– Вот вам по две пачки сигарет, – поблагодарил бывших пожарных Траян, – да еще и в газетах про вас напечатаем. А когда прибудет генерал, выпрошу для вас еще и по награде.

В эти дни врачам и сестрам едва удавалось найти час-другой для сна и отдыха. От тяжелого, душного воздуха лица у всех стали бледными, как воск, и припухшими.

На четвертый день после начала гитлеровского наступления мина взорвалась у ног Пени и Маджара. На перевязочном пункте и в полковом лазарете им тщательно промыли раны, но боль не прекращалась. При каждой попытке выпрямиться или повернуться оба испытывали острую боль, как будто в их теле были осколки мелкого стекла.

Капитан Гуджев и фельдшер Беязов извлекли из их ран крупные осколки, но Гуджев, привыкший не доверять людям, и теперь считал, что часть легкораненых, в том числе и эти двое, симулирует, чтобы попасть в тыл, пока продолжается наступление.

Однако вскоре он понял, что Пени и Маджар не симулируют, и приказал отвезти их в дивизионный госпиталь на операцию.

Поздно вечером машина «скорой помощи» остановилась перед госпиталем. Через некоторое время их записали в больничную книгу, пожилой врач в роговых очках быстро осмотрел их и установил, что в их ногах и ягодицах остались неизвлеченные осколки. Их положили в коридоре под лестницей, ведущей на второй этаж. Увидев рядом с собой более тяжелых раненых, которые бредили, звали на помощь или стонали, Пени и Маджар перестали охать.

– Что же теперь с нами сделают, Пени? – испуганно спрашивал Маджар.

– Ты видишь вон того, с костылями? С одной ногой остался, а нам того и гляди по две отрежут, – не переставал поддразнивать Маджара Пени даже и здесь.

– Вай, плохо наше дело, кому нужен калека?! – причитал и охал Маджар.

– Тебе-то что? Ты как-нибудь найдешь себе какую-нибудь хромую цыганку, а вот моя жена – статная, стройная, как тополек, – сразу же бросит меня.

– Очень красивая твоя жена, Пени? – наивно спрашивал Маджар.

– Самая красивая во всей Болгарии. Ты на меня посмотри, может ли у меня быть другая жена?

Маджар хотел ответить: «Да ты сам не очень-то красив, и если твоя такая же, как ты, то, наверное, это какое-то огородное пугало», но предпочел промолчать.

Ночь, наполненная кошмарами, прошла тяжело. На рассвете Маджар протер глаза и заморгал. Измученный болью и мыслями о предстоящей операции, он повернул голову к Пени, который во сне дышал открытым ртом, как карп.

– Пени, ты спишь? Ох, когда же будет рассвет?

– Ты еще жив? – пробубнил Пени.

– Не видишь, что ли? Раз говорю с тобой, значит, жив, – испуганно посмотрел на него Маджар и подумал: «Да он, кажется, того, сходит с ума».

– Отрежут нам ноги, Маджар, – взялся опять за свое Пени.

– Ты откуда знаешь?

– Со мной дело ясное, а ты вот скажи мне, что тебе приснилось ночью, и я тебе скажу, что с тобой будет.

– Ох, хватит болтать! – облизнул пересохшие губы Маджар.

– Почему?

– Мне снилось, что меня спускают в колодец вниз головой.

– И что ж, окунули в воду? А может, напился вдоволь? – с интересом расспрашивал его Пени. Можно было подумать, что он всю жизнь разгадывал сны.

– Хотел было испить водички, да побоялся, что утону, и тут проснулся.

– И что ж, ни капли не выпил?

– Не знаю, кажется, немного все же глотнул.

– Да, тут дело плохо, – озабоченно покачал головой Пени и закрыл глаза.

А Маджар не унимался.

– Пени, а ты знаешь, я сильно испугался…

– Чего?

– Да мне приснилось… Длинная это история… В нашей слободе был один парень, Зонка, просто силач. Весной в день святого Георгия подрался он с Кольо-немым. Того тоже бог силой не обидел. Немой ударил его камнем по голове да и убил на месте.

– А из-за чего хоть подрались-то?

– Из-за бабы, вот как это было. А мне приснилось, будто подходит ко мне этот Зонка, мертвый, хватает меня за руку и говорит: «Пойдем, Маджар, заведу тебя в одно место».

– В какое место? – прикрыл глаза Пени.

– Не сказал.

– А ты? – продолжал расспрашивать как будто серьезно и сочувственно Пени.

– Убежал. Вырвал руку и бросился бежать что было мочи.

– Хорошо сделал, а не то плохо было бы твое дело.

Пени попытался перевернуться на бок, но почувствовал такую острую боль в теле, что не мог сдержать стон.

Уже занимался рассвет, фонари в коридоре погасили. Время от времени по лестнице торопливо пробегали медсестры. На их лицах словно застыло выражение профессионального сострадания к больным. Одна пожилая сестра, усталая, с поблекшим лицом, едва передвигала ноги. Справа от Пени через несколько кроватей приподнялся на постели юноша с бледным лицом, нога у него была в гипсе.

– Сестра, боль не утихает, всю ночь не сомкнул глаз.

– Сейчас, миленький, сейчас, родной, – остановилась она. – Доктор Петев идет с обходом.

– Мать, умираю – так пить хочу, – умолял черноглазый парень со сросшимися густыми бровями.

– Только губы намочи, а пить тебе нельзя. Потерпи, сынок, потерпи еще немного.

– Пени, Пени, – прошептал Маджар, – скажи этой женщине, она, кажется, очень добрая, пусть делают с нами что хотят, только ноги не отрезают.

– В этом деле положись на меня… – успокаивал его Пени.

Сестра остановилась около их кроватей. Посмотрела на измученное смуглое лицо Маджара. Ее многолетняя практика подсказала ей, что этот парень первый раз в больнице и, возможно, даже впервые лежит в кровати. Она улыбнулась через силу, но сердечно и тепло, по-матерински, и спросила:

– Ну, милые, вы на операцию? Вчера вечером прибыли?

– Ох, сестричка, – тихо и несколько притворно простонал Пени, – что хотите отрезайте – ноги, голову, все что угодно, потому как больше терпеть не могу.

– Успокойся, родной, придет и ваша очередь.

Не успела она отойти от них, как Маджар снова повернулся к Пени:

– А ты хорош! Согласился даже, чтобы нас тут прикончили.

В это время на лестнице прогремел чей-то голос:

– Я приказал, чтобы начальную школу освободили сию минуту! Если этого не хватит, займем и гостиницу, но беда в другом – не хватает персонала… Почему раненые лежат в коридорах? – Высокий капитан показал на лежащих под лестницей солдат.

Слева от капитана, голос которого был таким громким, шел фельдфебель-завхоз. Он все время повторял:

– Так точно, господин капитан.

Сестра, недавно останавливавшаяся возле Маджара и Пени, вернулась назад и, поправляя на ходу халат, сказала:

– Господин капитан, раненые из третьей палаты подготовили небольшую программу для своих товарищей. Просят, чтобы вы ее прослушали и одобрили.

– Здравствуйте, сестра Манолова! Зайду. Они сдержали свое обещание. Это моя инициатива. Вы дежурная по этажу? Сколько смертных случаев у нас за ночь? – вполголоса продолжал он по-деловому расспрашивать ее.

– Ох, – вздохнула она устало, – из тяжелораненых умерло четверо. Начальник всю ночь оперировал, а посмотрите, сколько еще ожидает: – Она показала на ряд кроватей в коридоре.

– Да, да, – покачал головой капитан. – Наш штат невелик. При удобном случае буду докладывать генералу о необходимости увеличить штат.

Проходя мимо кроватей Маджара и Пени, он остановился:

– Товарищи, из какого лазарета прибыли?

– Капитана Гуджева, – ответил Пени, не спуская с него глаз. С первой минуты, как он появился, у Пени не выходило из головы: «Кто это? Уж не обманулся ли я? Не может быть, чтобы люди были так похожи друг на друга!» Он едва не спросил: «Господин капитан, не наш ли ты Траян?» Но тут же другая мысль остановила его: «А если не он? Иногда люди бывают очень похожи один на другого! А вдруг он рассердится да скажет: «Ах ты, сукин сын, за кого это ты меня принимаешь?..»

В глубине коридора хлопнула дверь. Из операционной вышли двое врачей в белых халатах, забрызганных кровью, а за ними устало плелись две медсестры.

Капитан, фельдфебель-завхоз и сестра направились к ним и вслед за врачами вошли в канцелярию.

Пени сгорал от любопытства, желая выяснить, не Траян ли это, но поскольку ему не с кем было поделиться своими сомнениями, он тихо спросил Маджара:

– Ты никогда прежде не встречал этого капитана?

– Нет, я только и делаю, что встречаюсь с капитанами…

– А помнишь, – продолжал Пени, – как-то вечером один солдат принес нам посылки…

– Говорили, что он потом украл одежду нашего доктора?

– Может, я и ошибаюсь, а только кажется мне, что этот капитан и есть тот самый Траян.

– Этот здесь главный, разве не видишь, что все перед ним на цыпочках ходят? В нашей слободе было два брата-близнеца, теперь они уже взрослые, а я до сих пор не могу их различать.

– Ох, опостылела мне уже твоя слобода!

Забыв про боль, Пени думал только о Траяне и в конце концов решил: «Спрошу его, и будь что будет».

Через несколько минут такая возможность ему представилась. Траян вышел из кабинета начальника с записной книжкой в руке, отдавая на ходу какие-то распоряжения фельдфебелю-завхозу. Когда они поравнялись с кроватью Пени, тот не вытерпел и тихо прошептал:

– Траян, земляк, своих не узнаешь?

Траян вздрогнул, как будто его неожиданно ударили, но тут же взял себя в руки, повернулся к нему и спросил:

– Вы кого-то звали?

Теперь, увидев его так близко, Пени понял, что не ошибся.

– Траян, значит, вот ты где? Наши тебя ищут, с ног сбились. Ох, и достанется же тебе от подпоручика Слановского!

Руки Траяна задрожали. Он испуганно смотрел то на Пени, то на фельдфебеля-завхоза, который принял, происходящее за досадное недоразумение. Фельдфебель зло спросил у Пени:

– Эй, парень, слушай, ты на передовой был?

– Оттуда как раз и прибыл, господин фельдфебель.

– Может, у тебя температура? Может, устав не знаешь? Разве так разговаривают с офицером?

Только теперь опомнился и Траян и, подойдя к кровати Пени, закричал:

– За недостойное поведение прикажу сейчас же выписать вас из больницы!

– Ах вот как? Еще посмотрим, кто кого. – Пени передвинулся немного, но его пронзила такая острая боль, что, охая и скрипя зубами, он неподвижно лег на спину.

Когда Траян и фельдфебель-завхоз вошли в канцелярию, Маджар медленно повернул голову к Пени и прошептал:

– Говорил тебе, Пени, не трогай его, только разве ты человеческий язык понимаешь! А теперь из-за тебя и мне пропадать.

Пени сжимал от боли зубы и не слышал, что ему говорил Маджар.

Прошло несколько минут. Какой-то раненый продолжал стонать, и это угнетающе действовало на всех. «Ишь ты какой! – думал Пени о Траяне и не мог успокоиться. – Ох, если бы не эта боль, вскочил бы, схватил бы его за шиворот – и прямо в полк».

Он даже не услышал, когда возле его кровати остановился солдат. Лицо солдата было ему знакомо, но кто это, Пени не мог вспомнить. И только когда солдат улыбнулся, Пени по улыбке и блеску глаз узнал в нем Гороломского, кандидата в сержанты из 3-й пулеметной роты. Они вместе служили в одной роте, когда были новобранцами.

– Ты что, не узнал меня? – первым спросил Гороломский.

– Да что ты, Городом, как же тебя не узнать-то? – Глаза Пени засветились. – Далеко собрался?

– Выписали меня. Еду в полк.

– Подойди поближе, – подозвал его Пени, попытался шевельнуться, но снова заохал и уперся в подушку. – Слушай, – он посмотрел в глаза Гороломскому, стоявшему рядом, – как только прибудешь в полк, найди нашего ротного или сразу же иди к Чавдару.

– Так, а что ему сказать?

– Скажи, что тот тип из нашего села, который украл форму полкового врача капитана Гуджева, здесь и выдает себя за помощника командира.

– Где здесь? У нас в госпитале, что ли? – удивленно смотрел на него Гороломский.

– Да, здесь он, понял? Пусть сразу же пришлют за ним людей, а то он может куда-нибудь драпануть…

Гороломский, петляя между кроватями, выбрался на лестницу и стал спускаться по ступенькам вниз.

* * *

Эта неожиданная и совсем нежелательная встреча спутала все расчеты Траяна. Его настроение упало, хотя внешне он все еще сохранял спокойствие. Но от опытного глаза фельдфебеля-завхоза не ускользнуло его смущение. Теперь в свою очередь завхоз почувствовал, что попал в неловкое положение. Позавчера вечером он отдал капитану взаймы всю свою зарплату. «А что теперь? Потребовать ее назад? А вдруг окажется, что это всего лишь досадное недоразумение? Если капитан действительно начальник, тогда я окажусь в дураках. А если капитан действительно мошенник, тогда плакали мои денежки». Но он немного успокоился, вспомнив, что Траян два раза брал взаймы у врачей, а может, и из сестер кто-нибудь давал ему деньги.

Траян даже забыл, что фельдфебель предложил ему осмотреть имущество лазарета, чтобы составить заявку на новые материалы. Завхоз напомнил ему об этом, спросив:

– Господин капитан, вы намерены принимать какие-нибудь меры?

Траян вздрогнул, как будто внезапно пробудился от глубокой дремоты. Он решил, что завхоз имеет в виду происшедшее, и чуть было не ляпнул в ответ: «Не брату Денчо Чолаку меня пугать. Уж такого лопуха, как этот Пени, я вокруг пальца сумею обвести». Но он сразу же сообразил, что выдаст себя, и сказал:

– Да. Буду говорить с главным врачом. Наверное, у и того типа нервное расстройство. Необходимо отправить его назад. Он может вскочить и избить кого-нибудь. Был у нас такой случай в Югославии с одним партизаном, раненным в поясницу. Убил троих ни за что ни про что…

Но Траяну не хватило времени, чтобы осуществить свое намерение.

Незадолго до захода солнца перед воротами госпиталя остановился грузовик. С него ловко соскочили Луканче и фельдфебель Станков.

Станков надел пилотку набекрень и отряхнул одежду. Проходя мимо Луканче, он сказал что-то часовому, и они направились по дорожке через двор, как будто каждый день раз по десять проходили здесь.

Траян заметил их из окна канцелярии. Он сразу же узнал и Луканче, и фельдфебеля Станкова. Ноги его сразу подкосились. Он огляделся, открыл шкаф с инструментами, но там невозможно было спрятаться. Тогда он отодвинул раму зеркала в углу, но там можно было спрятать разве что только голову. И пока он метался по палате, дверь широко отворилась и на пороге появилась смущенная и очень испуганная полная пожилая сестра.

– Господин капитан, тут вас спрашивают…

Не успел Траян сказать, что его нет или что он очень занят, потому что он уже знал, кто его спрашивает, как через плечо сестры выглянул фельдфебель Станков и по старой привычке при виде офицерской формы и погон чуть было не поднял руку, чтобы отдать честь.

– А-а, Траян, иди-ка сюда, бродяга, я тебя научу, как красть одежду у господ офицеров и красоваться в ней.

Траян отступил назад, к стене. Он прижался к ней и продолжал давить на нее, как будто хотел пройти сквозь нее.

Луканче стоял между сестрой и фельдфебелем и, ухмылялся, глядя на побледневшего Траяна. Он и не заметил, как вошел фельдфебель-завхоз и взял Луканче за плечи, прося посторониться.

– Господин фельдфебель, кого вам надо? – спросил он у Станкова, но, заметив Траяна, стоящего у стены, сразу все понял. «Пропал, теперь все будут смеяться надо мной! Я больше всех увивался около него, – подумал он. – Зарплаты не жалко, бог с ней, война сейчас, никому нет дела до моих комбинаций, но как это могло получиться?