Текст книги "Наступление"

Автор книги: Величко Нешков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Глава седьмая

За двое суток, прошедших с тех пор, как полковник Бонов посетил Додева, последнему едва ли удалось поспать несколько часов. Он нервничал, волновался, в сотый раз убеждаясь, насколько легче выполнять чужой приказ и действовать по воле другого человека. Но самое лучшее – оградить себя от риска неизвестности. Поэтому Додев обдумывал даже самые мелкие, самые незначительные детали плана и очень мучился, обнаруживая в нем уязвимые места.

Но поверив в обманчивую иллюзию, что все условия для спасения есть, он поддался еще более обманчивому предчувствию, что риск минимален и операция непременно увенчается успехом.

В этот вечер волею судьбы ему пришлось пережить еще более волнующие мгновения. К одиннадцати часам вечера в Василевцы прибыл полковник Киселев. Его неожиданное появление озадачило Додева.

– Если прибыл с плохими вестями, уходи сразу же, – полушутливо сказал он, не спуская глаз с гладко выбритого лица Киселева.

– Думаю, мне придется остаться здесь до утра, – шутливо ответил Киселев.

– Настолько хорошие новости?

– При нынешней скудности хороших новостей эту можно назвать даже исключительной. Вчера совет министров принял постановление.

– Ну слава богу! – с облегчением вздохнул Додев и перекрестился. – А коммунисты?

– Сопротивляются. Это вполне естественно. Меры правительства встречены патриотически настроенными слоями народа с восторгом, а западными союзниками – с полным одобрением.

– В них моя главная надежда! – радостно воскликнул Додев.

– Да, но и мы должны внести свой скромный вклад, чтобы это патриотическое дело увенчалось победным концом. Священный долг каждого из нас – принести свою дань на алтарь отечества. Ближайшие задачи: всеми имеющимися средствами усилить недовольство и деморализацию солдат, чтобы они не дожидаясь приказа, уходили с фронта. Но главная и основная мера должна сводиться к следующему: под предлогом того, что наши солдаты стреляют без разбора, по настоянию местных сербских властей и с согласия нашего правительства у всех солдат изымаются патроны и сдаются надежным ротным фельдфебелям, которым придается солидная охрана из наших, проверенных людей.

– Охрана? – прищурился Додев. – А кому довериться? – прошептал он почти про себя. – Ну а еще что?

– В операции должны принять самое действенное участие все находящиеся в строю офицеры, – продолжал Киселев. – Надо им внушить, что любая попытка отказа будет рассматриваться как измена родине и царю…

Додев провел еще одну бессонную ночь и еле дождался рассвета. Выкурил две-три сигареты в постели, снова припомнил свое прошлое, представил себе настоящее. Будущее казалось ему смутным, неясным.

Он с трудом оделся и постоял минут двадцать около окна, как будто этот короткий отрезок времени мог решить его судьбу. Остановиться, повернуть назад он был уже не в силах. А когда он позволил по телефону и приказал командирам батальонов ждать его в Рашково через полтора часа, с его плеч словно свалился невидимый груз.

Прежде чем выехать, он решил перекусить, но, измученный бессонницей, вместо голода чувствовал только жажду. По старой привычке он перед уходом из комнаты еще раз проверил, не забыл ли чего в спешке. Едва Додев нажал ладонью на холодную ручку двери, как зазвонил телефон. Додев был суеверен и считал, что если куда-нибудь уходишь и вдруг приходится вернуться, то это не к добру.

«Кому я еще понадобился?» Явно нервничая, он вернулся к телефону, командир 3-го батальона спрашивал, прийти ему одному или с помощником командира.

– Одному! – скрипнул зубами полковник. – Научитесь понимать приказ! Вам лично было приказано. – Он сердито положил трубку и вышел во двор, где его встретил холодный и сырой ветер.

Через полчаса Додев с трудом сел на коня, на котором около недели никто не ездил и который теперь беспокойно раздувал ноздри и рыл передним копытом землю. д Цоньо, адъютант Додева, ловко вскочил на гнедую кобылу, и оба легкой рысью поскакали в сторону Рашково.

Когда 1-й батальон прибыл в Рашково, штаб полка разместился в доме отставного сербского подполковника Перы Рашковича, плотного, хорошо сохранившегося, шустрого старика, всегда нахмуренного и сердитого. В коридоре и комнатах дома висели фотографии Рашковича в офицерской форме, а в огромной комнате, в прошлом служившей приемной, – большой портрет короля в тяжелой, массивной раме, к верхнему углу которой был прикреплен траурный креп.

Рашкович не верил в перемены, происшедшие в Болгарии, и даже не составлял себе труда разобраться в них. Ему было ясно одно: болгары – вот причина гибели великой Сербии. К слову сказать, полковник Додев был убежден, что великая Болгария погибла из-за сербов.

Первым прибыл командир 2-го батальона майор Милчев.

Полковник Додев и командир 3-го батальона капитан Велев прибыли одновременно.

Майор Леев встретил их на веранде. Полковник внимательно выслушал его рапорт, сдержанно подал ему руку и медленным шагом направился через веранду в дом.

После обычной суеты и обмена дежурными фразами о погоде и удобствах гости расположились около стола майора Пеева.

Полковник Додев сел на центральное место, рядом с ним – майор Милчев, майор Пеев, капитан Белев и помощник командира Тодоров. Додев достал из кармана сигарету, закурил, откинулся на спинку стула и еще раз оглядел офицеров. Кровь прихлынула к его вискам. Собравшись с силами и остановив нерешительный взгляд на капитане Тодорове, полковник чуть слышно проговорил:

– Тодоров, оставьте нас ненадолго. Я сделаю офицерам заявление частного характера. – Он виновато наклонил голову к чернильнице, ожидая острой реакции Тодорова на свои слова. Помощник командира не сразу понял эту дерзость полковника. Потом он нервно встал со своего стула и широкими шагами, не оборачиваясь, направился к двери.

Командиры батальонов смущенно переглянулись, не понимая причину такого поступка полковника. Тодоров хлопнул дверью, и его тяжелые шаги раздались по коридору.

– Господа, я собрал вас, чтобы обсудить один, так сказать, личный вопрос. А вам, майор Пеев, я делаю серьезное замечание. Вы не должны были ставить меня в такое неловкое положение! Из-за вас мне пришлось его выгонять. – И он показал на дверь, в которую только что вышел Тодоров. – Вы должны были найти подходящий повод и не допустить его прихода сюда.

Майор Пеев поднял голову, чтобы сказать что-то, но полковник сделал ему знак рукой молчать и продолжал:

– Господа, в настоящий момент мы поставлены перед самым серьезным испытанием и проверкой нашей политической зрелости. Я хочу сообщить вам очень важную новость. Вопрос теперь стоит так: быть ли нам завтра свободными людьми, почитаемыми и уважаемыми гражданами, какими мы были еще недавно, или остаться униженными и притесняемыми. Об этом мы должны молить бога, чтобы он прежде всего дал нам жизнь и здоровье и больше веры в дело, которое до нас начали патриоты тыла, у кого любовь к отечеству еще не угасла и у кого еще есть силы и мужество думать и о нас. Перехожу непосредственно к делу. Без ведома и в отсутствие коммунистов в совет министров внесено и одобрено специальное постановление о нас, военных. В силу этого исторического и спасительного постановления все наши прошлые дела нам прощаются. Автоматически прекращаются любые преследования всех офицеров, сержантов и солдат, задержанных до этого момента следственными комиссиями, если они пожелают пойти на фронт. Вам ясно, господа? – повысил голос Додев. – Кто из вас желает, чтобы его третировали, как раба?

Додева слушали, онемев от неожиданности. А он продолжал все тем же торжественно-патетическим тоном:

– Но я получил указания свыше относительно того, чтобы и мы здесь внесли наш скромный вклад в общее дело. Я только что вас предупредил, что все это делается без ведома коммунистов. Естественно, надо ожидать, что они будут сопротивляться. И теперь наша очередь показать им, что они должны поджать хвост и считаться с нашей силой и с нашими возможностями, что они в большой степени зависят от нас. В связи с этим я выработал небольшой план и во имя его исполнения призываю вас быть готовыми пойти на жертвы. Прошу иметь в виду, что моя просьба – одновременно и приказ вышестоящих органов в армии.

Майор Пеев глубоко вздохнул, вытер вспотевшее лицо, провел пальцами по плешивому темени и неспокойно прокашлялся. Додев смерил его сердитым взглядом и продолжал:

– От нас требуется только одно – не поддаваться на коммунистические уловки, с достоинством и честью повернуться к коммунистам спиной и сказать, что нас до сих пор достаточно унижали. Разрешите мне, как вашему командиру, как более старшему по чину офицеру, еще раз заверить вас в том, что они никогда не станут нам доверять. Они будут использовать нас до тех пор, пока будут в нас нуждаться, а затем дадут нам под зад коленом. Повторяю: сейчас идет проверка нашей политической зрелости.

– Позвольте доложить, господин полковник? – смущенно спросил майор Леев.

– Один момент. – Додев сделал ему знак рукой. – Я говорил о своем плане. Что требуется от нас? Только две вещи, господа. Во-первых, необходимо отобрать у солдат патроны, взять под нашу усиленную охрану остальные боеприпасы. Из числа надежных и проверенных солдат и сержантов надо создать в каждом батальоне по одному карательному отряду. И во-вторых, если солдаты пожелают пойти без приказа в Болгарию, не мешать им, а, напротив, молчаливо соглашаться с их желанием и плыть по течению. Тогда ни у кого не будет оснований обвинить вас в бездеятельности.

– Господин полковник, а вдруг придет какой-нибудь приказ из дивизии? – спросил майор Милчев.

– Какой приказ? – Додев уже стал нервничать.

– Ну хотя бы в связи с тем, о чем вы нам сказали, А вдруг там будут против?

– О дивизии не беспокойтесь, перед ними стоит другая задача, тоже связанная с нашим общим и патриотическим делом. Для сведения, там полная ясность.

– Господин полковник, – начал твердо и самоуверенно майор Пеев, – хорошо если бы и у нас была полная ясность. Я не хочу быть подлецом ни по отношению к вам, ни по отношению к должности, которую занимаю в настоящее время в армии. Один раз я уже натерпелся страху, испытал унижение и, прямо вам скажу, ни за что не хотел бы, чтобы все повторилось. В сентябре вы нас бросили, поручик Игнатов сбежал, но в Лозене на площади ему размозжили голову.

– Он погиб как герой, и скоро мы ему поставим памятник.

– Мне не нужна его слава.

Додев застыл на месте, словно окаменел. На его морщинистом лице не дрогнул ни один мускул. Но это продолжалось недолго. Он глубоко вздохнул, привстал со стула и, сощурившись, обвел взглядом присутствующих.

– Хочешь меня предать? Пожалуйста! Но когда они поставят тебя к стенке, а это рано или поздно произойдет, не забудь, что я тебе предлагал. Помните, что я думал только о вашем благе, – закончил он, тяжело дыша.

– Красивыми сказками и голыми обещаниями я уже сыт по горло, господин полковник, и как раз эти ваши заботы о моем будущем меня больше всего и пугают.

Додев снова опустился на стул, подпер обвисшую щеку ладонью и глубоко вздохнул.

– И без тебя обойдемся! – сказал он. – Не хочу тебя запугивать, но знай, что каждый родоотступник ответит за свои дела. – Он кивнул головой и с трудом поднялся со своего места.

* * *

Вот уже несколько дней подряд около девяти часов утра Пени и Кутула исчезали из роты. Вначале на это никто не обращал внимания, но потом фельдфебель Лило заметил их регулярные отлучки в одно и то же время и доложил об этом Слановскому.

– Может, играют где-нибудь в карты? – предположил тот.

– Не знаю, – в недоумении пожал плечами Лило.

– Пьяными их не видели? – продолжал расспрашивать Слановский.

– Нет, не видел. Сегодня пошлю за ними Луканче, чтобы проследил…

В обед Луканче доложил Слановскому, что Пени и Кутула после завтрака перешли по каменному мосту через Ибыр и повернули на восток вдоль берега, набрали по охапке деревяшек и отнесли их к реке. Пени изрубил деревяшки на щепки, достал из-за пазухи газету и развел огонь.

Спрятавшись за полуразвалившимся забором на противоположном берегу реки, Луканче не спускал с них удивленных глаз.

«Наверное, хотят гранатами рыбу глушить, – подумал он. – Сейчас увижу, что они будут делать».

Кутула в это время снял сапоги, разделся догола и прыгнул в реку.

«Ну и ну, никак рехнулся! Нашел время для купания!» – подумал Луканче и невольно задрожал от холода.

Кутула высунул руки, тряхнул мокрой головой, набрал воздуха и снова нырнул под воду.

Спустя некоторое время Кутула вытащил из реки маленький черный ящик, затем еще один, две-три винтовки, пулемет, длинную и грязную пулеметную ленту и потом ухватился за шест, который протянул ему с берега Пени.

Затем он кинулся к жаркому пламени костра. Чуть не влез в огонь. Пени быстро подавал ему одежду, помогал одеться.

– Ах вот в чем дело! – полушепотом говорил Луканче. – Они за добычей повадились.

Слановский вызвал Пени и Кутулу в маленькую комнатенку, где спали фельдфебель Лило и другие взводные командиры.

– Где вы сегодня были? – спросил их Слановский.

– Да тут, в роте, – ответил Кутула.

– И никуда не ходили?

Они виновато переглянулись. Не ответили. Лило повторил вопросы Слановского.

– А куда нам ходить? – притворялся Пени. Он очень старался делать вид, что его удивляет их недоверие.

– Вода-то хоть теплая? – подмигнул Лило и усмехнулся.

– Какая вода? – ответил Пени, продолжая притворяться, что не понимает, о чем его спрашивают.

Кутула недовольно тряхнул головой, он понял, что за ними следили и все знают. Пени попытался замести следы, но тут же почувствовал, что им все равно не поверят, и решил больше не упорствовать, Слановский опередил его новым вопросом:

– Что вы искали в реке? Вода ледяная, разве не боитесь простудиться?

– Не простудимся, господин поручик, – прогремел Кутула. – Вы еще не знаете, что туда покидали немцы.

– Что же? – полюбопытствовал Слановский.

– Винтовки, пулеметы, патроны. Слановский встал, прижался спиной к двери.

– Странные вы люди. Ну что ж, завтра осмотрим ваше оружие. Уверен, что оно не вычищено как надо. И для чего вам весь этот хлам?

– Когда вернемся, в деревне все пригодится, – ответил немного увереннее Кутула, считая этот свой довод достаточно убедительным.

– С кем будете воевать этим оружием? – не отставал от него Слановский. – Ну-ка, скажите?

– Мало ли гадов! – вмешался Пени.

Слановский вздохнул и беспомощно развел руками:

– Ну что с вами делать? В ваших руках пулеметы, минометы, орудия. Смотрите за ними, проверяйте, ухаживайте, да и себя берегите. Наверное, об этом не думаете, когда идете собирать чужой хлам. На свое смотрите как на чуждое, и все вам мало. Если бы послать вас туда, то вы вряд ли согласились бы… А те плитки ты выбросил из ранца? – спросил он у Кутулы.

– Так точно.

– Ты знаешь, – Киро глазами показал фельдфебелю Лило на Кутулу, – от Ниша до Косово-Поля он тащил с собой молот килограммов на пятнадцать, а спроси его, для чего ему молот, ответить не сможет.

Лило громко рассмеялся.

– Господин подпоручик, было два молота, – подал голос Пени. – Второй Луканче поносил дня два-три, и, должно быть, куда-то забросил, а потом соврал свату, что его украли…

Дверь в комнату неожиданно распахнулась. Бледный и сильно встревоженный капитан Тодоров молча оглядел присутствующих.

– Что случилось? – тихо спросил он и показал глазами на Пени и Кутулу.

– Умники, непохоже, что взрослые люди, у самих уже по двое-трое детей, а они все еще занимаются глупостями. Лезут в реку за немецкими трофеями.

– Сами на неприятности нарываются. – Тодоров повернулся к Пени и Кутуле и молча указал им головой на дверь.

Слановский пододвинул ему стул.

– Нет, – отказался Тодоров, – прошу вас сохранять спокойствие, не поднимать излишнего шума, пока не решим, как будем действовать. – Он посмотрел на часы: – Товарищ Чавдар должен вернуться самое позднее через полтора часа.

– Что случилось, господин капитан? – удивленно спросил Слановский.

– Ничего особенного, но все же необходимо быть начеку. – И он в нескольких словах рассказал, как Додев самым бесцеремонным образом указал ему на дверь.

– Вот так да! – удивленно закусил нижнюю губу Слановский. – Что за дерзость? Не случайно два-три дня подпоручик Манев постоянно шныряет по батальону.

Со двора школы донесся оживленный говор. Лило высунулся в окно и удивленно спросил:

– Зачем выстраивают роту?

Слановский через его плечо открыл окно и крикнул, обращаясь к фельдфебелю Станкову:

– Кто тебе приказал выстраивать солдат?!

По привычке фельдфебель отдал честь. Он что-то сказал, но ветер отнес его слова.

– Зайди сюда! – сделал ему знак рукой Слановский и, отойдя от окна, задумчиво произнес вполголоса: – Эти люди совсем рехнулись…

Станков появился в дверях. Зычным голосом он попросил разрешения войти и доложил:

– Господин подпоручик, я их выстраиваю из-за патронов.

– Каких еще патронов? – удивленно посмотрел на него Слановский.

– А разве вы не знаете, господин подпоручик? – смутился он.

– Что я должен знать, ты чей приказ выполняешь?

– Подпоручик Манев передал мне, что командир полка приказал без шума отобрать патроны у солдат…

– Вот как! – гневно прервал его Слановский. – Но ведь не Манев, а я твой командир. И ты будешь выполнять мои приказы!

– Виноват, господин подпоручик, – растерялся Станков.

– Подождите-ка, – вмешался в разговор Тодоров. – Что точно приказал вам Манев и когда вы получили от него этот приказ?

– Господин капитан, я думал, что вы знаете…

Тодоров его прервал:

– Станков, не важно, что я знаю и чего не знаю, я спрашиваю вас: что и когда приказал вам сделать Манев?

– Да вот он говорил, что надо собрать патроны, потому что здешние власти не разрешают…

– Подожди нас на улице! Солдат пока не распускай! – И Тодоров указал ему на дверь.

Как только Станков вышел, Тодоров озабоченно сказал Слановскому:

– Картина ясна, это заговор. Может быть, как раз из-за этого так спешно вызвали товарища Чавдара к помощнику командира дивизии. Не случайно, наверное, и то, что уже несколько дней мы не получаем ни газет, ни писем…

Однако слух, пущенный Маневым, в известной степени обернулся против него самого. Он мгновенно разлетелся по всему полку. Пулеметы и минометы 1-го батальона, которые до сих пор лежали грязные, покрытые ржавчиной, к вечеру находились уже у окон школы вычищенные и смазанные.

Дремавшая сила сопротивления, которая таилась за бездельем и скукой, вдруг пробудилась. Солдаты были охвачены тревожной готовностью.

* * *

Сила инерции не давала Додеву возможности остановиться. Поведение Пеева его смутило, но оно отнюдь не было неожиданным, потому что ничего другого Додев от него и не ожидал. Короче говоря, он давно вычеркнул Пеева из рядов благонадежных офицеров.

Но Додев смутился и даже испытал какой-то страх из-за неожиданного появления в штабе Чавдара. «Ничего, – подумал Додев для собственного успокоения, – все равно с этим парнем надо выяснить отношения». Его удивили чрезмерное спокойствие и самоуверенность Чавдара, который сдержанно поздоровался с ним.

– Потеряли еще один день в безделье, – сказал Чавдар, чтобы только не молчать.

«Дурачком прикидывается, – подумал Додев, – или действительно ничего не знает?» – а вслух сказал:

– Половина моей службы прошла в ожидании. Есть что-нибудь новое?

– Мне кажется, что на этот раз новости здесь, у вас, – подозрительно улыбнулся Чавдар.

– Не понимаю вашего намека, – сделал попытку Додев сохранить самообладание.

– Нет, вы очень хорошо знаете, о чем идет речь, но я удивляюсь другому…

– Чему, если позволите спросить вас?

– Тому, что вы не оценили достаточно разумно обстановку, иначе не рисковали бы так легкомысленно.

– Благодарю вас за совет, – с иронией заметил Додев, – а что касается моего легкомыслия, то я беру часть ответственности на себя. На моем месте и вы поступили бы точно так же, не так ли?

– Господин полковник, вы напрасно питаете какие-то иллюзии, обманывая и себя, и некоторых ваших коллег. Вы забываете, что последствия окажутся более тяжелыми, чем вы предполагаете.

– Почему вы не предупредили господ министров? Это постановление – их дело. Я не скрываю, что одобряю его, потому что в большой степени оно защищает и мои личные интересы.

– Но если оно будет отменено? – спросил Чавдар.

– Любой на моем месте очень искренне сожалел бы об этом.

– Господин полковник, ваше поведение вызывает недоумение. Вы отклоняетесь от прямых дорог, чтобы заблудиться в путаных тропках неизвестного. Мы еще встретимся, и тогда нам будет ясно, у кого из нас были основания, а у кого их не было…

К вечеру подпоручик Манев послал группу солдат и унтер-офицеров из штаба полка в 1-й батальон с задачей выяснить мнение солдат относительно возвращения в Болгарию без приказа.

В это время Слановский находился в обозе роты. Солдаты разожгли большой костер и грелись у огня, отворачиваясь от дыма, который холодным влажным ветром задувало в глаза.

Едва Слановский дал указание очистить телеги от всякого рода лишних вещей – трофейного кабеля, кусков автомобильных шин, ненужных железок, – как к нему подбежал-запыхавшийся Луканче и доложил:

– Господин подпоручик, меня послал к вам фельдфебель Лило. Пришли какие-то, уговаривают нас завтра чуть свет уходить домой.

– Кто они такие? – зло спросил Слановский.

– Из штаба полка, я знаю только Кольо-возницу, это тот цыган, который крал кур…

Слановский быстро зашагал по главной улице городка. В липком тумане изредка попадались припозднившиеся прохожие – мужчины и женщины. От окон на уличную мостовую ложились желтые пятна света. Здание школы на треугольной площади было окутано мраком. Уже три дня солдаты ложились, не зажигая света, потому что фитили на газовых фонарях сгорели, а новых солдатам не выдавали. Но солдатская смекалка и из этого положения нашла выход. Ангелчо осторожно вытаскивал из немецких снарядов тонкие спицы пороха, которые, когда их зажигали, горели ослепительным белым светом.

Слановский и Луканче остановились шагах в двадцати от лестницы. Пороховая «свеча», высоко поднятая над солдатскими головами, ярко освещала лица Кутулы, Пени и Кольо-цыгана, а стоящий напротив них санитар-сержант из полкового лазарета прикрывал глаза ладонью, защищаясь от непривычно яркого света.

Кольо, увидев Слановского, закричал во все горло:

– Господин подпоручик, давайте, как кореши, договоримся: рано утром уходим! В семь часов даем зеленую ракету – и без команды в дорогу…

– Войдите в дом, и пусть говорит кто-нибудь один, – сказал Слановский взволнованным голосом и пошел впереди.

Когда вся «делегация» вошла в помещение роты, Лило и Луканче спиной загородили дверь. Ангелчо поджигал пороховые «свечи» и поднимал их над головой, чтобы освещать все помещение.

– Ну, выкладывайте все начистоту, – остановившись на середине комнаты, сказал Слановский. – Говорите, зачем пришли?

– Господин подпоручик, – испуганно моргал санитар, – нам сказали: если не уберемся отсюда в течение двух дней, нас оставят здесь чинить пути и связь…

– Кто сказал это? – скрипнул зубами Слановский.

– Да все в полку говорят! – подал голос писарь Стоянчо.

– Я ночью же запрягаю кобылку и через десять дней буду греться около своей цыганки, – цинично ухмыльнулся Кольо.

– Ишь какой выискался! – приблизился к нему возмущенный Слановский. – Теперь ты готов бежать греться к своей цыганке, а почему тебя не было среди добровольцев на скале Дражна? Да ты хоть один раз выстрелил в немцев? А вы, – взглянул он на унтер-офицера, – вы, трус, хоть раз были на позиции? Ребята там умирали от потери крови… Что-то я вас там не видел…

– Да чего еще ждать? Собачье племя! – взревел Кутула и опустил свой тяжелый кулак на спину Кольо. И тут началось нечто невообразимое. Кто-то ударил Ангелчо по руке, и он не удержал горящую пороховую «свечу». В темноте минут десять солдаты награждали тумаками незваных гостей…

– Больше не посмеют сюда прийти, – ухмылялся Пени.

Он и еще человек десять проводили «делегацию» через площадь, продолжая стегать «делегатов» ремнями куда придется.

Под холодным, обсыпанным звездной пылью небом спал город. Только шаги часовых перед школой глухо отдавались в ночной тишине.

* * *

Солнце робко заглянуло в окно. Ветер гонял по двору листву и солому, тревожно стучал в оконные стекла. Над Котелками склонились обросшие лица солдат, вид которых был самый жалкий. Так вот кто собирался сегодня утром без приказа податься домой! Их внешний вид заставил Додева вздрогнуть. Глубоко в душе он чувствовал себя обманутым и обойденным. В бессильной злобе он упал на свою походную кровать. А ветер продолжал стучать в стекла окон, завывая то жалобно, то испуганно.

Додев не заметил, когда в комнату вошел подпоручик Манев, разрумянившийся и слегка возбужденный.

«Ну?» – вопрошали усталые и покрасневшие от бессонницы и напряжения слегка прищуренные глаза Додева.

– Может быть, нас опередили всего на один-два…

– И все же опередили, – прервал его Додев.

– К большому сожалению, да.

Додев глубоко вздохнул:

– Как смогли всего за несколько месяцев так переродиться эти негодяи? В их сердцах угасла даже последняя искорка любви к отечеству. Бедная, несчастная Болгария!..

– Вчера вечером наши ребята вернулись из Рашково…

– Оставьте этих ваших ребят, Манев! Неужели вы не поняли, что больше ни на кого нельзя рассчитывать? – прогнусавил сквозь сжатые губы Додев.

– Нет, господин полковник, они предъявили доказательства своей преданности. Их избили в первом батальоне, и очень жестоко…

– Почаще надо лупить этих скотов, чтобы они поумнели наконец, – бросил Додев, не интересуясь, о ком говорит подпоручик. – А где наш комиссар?

– Шныряет в полку. Разные типы из роты добровольцев вынюхивают все у нас, понацепляли гранат на ремни, похоже, что-то замышляют, – уныло закончил Манев, все еще не решаясь сказать своему командиру полка самую горькую и тяжелую новость.

– Ничего хорошего нельзя ожидать от этих головорезов, – выдавил из себя Додев. Он, вздыхая, встал с кровати и закурил сигарету.

– Ночью арестован полковник Киселев, – наконец произнес Манев и опустил глаза.

– Кто тебе это сказал? – вздрогнул от неожиданности Додев.

– Недавно из штаба дивизии вернулся поручик Генчев.

– Ну? – испуганно поднял голову Додев. – Значит, Киселов задержан?

– Так точно, господин полковник.

– А постановление?

– Похоже, что именно здесь мы просчитались…

– Почему ты так думаешь?

– Об этом я как раз и хочу вам доложить. – Манев раскрыл свою записную книжку. – Вот что пишет сегодня «Работническо дело»: «Политбюро ЦК БРП(к) заявляет о своем несогласии с постановлением совета министров, принятым на заседании 23 ноября с. г., по которому фактически отменяется закон о народном суде над офицерами и унтер-офицерами и солдатами действующей армии и находящимися в запасе, которые уличены в со деянии преступлений…» – Он пропустил один абзац и продолжал: – «Такая редакция постановления дает возможность любому преступнику в соответствии с законом о народном суде (так как все мобилизованы или могут быть мобилизованы) уйти от правосудия и, если он захочет, скрыться…» – Манев снова пропустил один абзац и дошел до заключения, которое прочитал звонким голосом: – «Это постановление было принято в отсутствие и без согласия коммунистов и без учета мнения Национального комитета Отечественного фронта…»

– Хватит! – Додев почти упал на край стола. – Достаточно, все ясно… Бедная, несчастная Болгария…

Через час около штаба полка остановилась забрызганная грязью и глиной машина. Из нее вышли трое вооруженных мужчин. Двое торопливо вошли в штаб, а третий остался во дворе.

Солдаты столпились возле машины, завязался разговор о погоде и новостях из Болгарии.

Шофер открыл багажник машины, достал насос, ключи и молоток, постучал ногой по шинам, вернулся к правой задней шине и стал подкачивать ее насосом.

Группа любопытных плотно окружала машину, когда мимо нее торопливо прошли Чавдар и майор Леев. Следом за ними в штаб вошел и третий, который до этого находился во дворе.

Чавдар через плечо крупного мужчины в офицерском кителе без погон заметил, как Додев дрожащими руками вставляет ключ в замок походного сейфа, где лежали строго секретные документы полка, и только потом обратил внимание на мужчину.

– Боримечка, – громко сказал он, – каким ветром занесло тебя к нам?

Мужчина в офицерском кителе без погон резко выпрямился, услышав эти слова. На загорелом и добродушном лице его расплылась непринужденная улыбка. Он протянул свою лапищу Чавдару и, тряся его руку, скороговоркой ответил:

– Занес тот самый ветер, который качает ветки да путает планы некоторых людей.

Додев не посмотрел на Чавдара. Достал из ящика одну папку и глухим голосом сказал:

– Это хранилось у меня, остальное в штабе…

– Оставьте ее здесь. – Боримечка показал ему на стол и тут же снова повернулся к Чавдару: – Кто будет принимать дела?

– Майор Пеев, – кивнул головой Чавдар и пропустил вперед Пеева, который представился Боримечке.

Боримечка раскрыл портфель, достал из него кипу бумаг и предложил Додеву сесть, а потом сказал третьему, стоявшему у дверей:

– Гено, подготовьте Манева и поручика Генчева, пока мы тут закончим…

Тот молча вышел. Додев убитым голосом спросил:

– Господа, что все это означает? – Нижняя губа его задрожала. Он беспомощно смотрел то на Чавдара, то на Боримечку.

Минуты две Боримечка не спускал с него глаз, а затем резко сказал:

– Есть приказ арестовать вас, полковник Додев. Вот предписание командующего армией.