Текст книги "Когда сойдутся тени (СИ)"

Автор книги: Варвара Еналь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)

Варвара Еналь
Когда сойдутся тени…

Дочери Полине с любовью посвящается…

…И знамя Его надо мною – любовь…

Песня Песней Соломона

…За пределами мира явлений, воспринимаемых нашими чувствами и разумом, лежит действительный невидимый мир, мир совершенный. В этом мире властвует Божественный промысел, который управляет нашей жизнью и нашими поступками…

Ричард Вурмбранд

Пролог

– Я не усну, пока ты ее не найдешь, – голос Тома звучал тихо и немного капризно.

Знакомые интонации, знакомые слова. Кей отбросила ручку, закрыла учебник, сердито повернулась и посмотрела на завернувшегося в махровую простыню брата.

– Знаешь, сколько мне еще надо выучить? У нас завтра контрольные тесты. Пойди и поищи сам.

– Я не могу, – Том был невозмутим, – это не простая открытка, ты не понимаешь. А внизу злой гоблин, он меня съест.

Когда Том хотел добиться чего-нибудь от сестры, он прибегал к старой игре слов. В этой игре Том был маленьким волшебником, Кей королевой эльфов, а внизу, на первом этаже обитали злые гоблины, жаждущие их смерти. Главной задачей волшебника и королевы было не попасться на глаза гоблинам. Ну, и Кей еще должна была разрушить древнее проклятие. Тогда Зло отступит, и гоблины превратятся в любящих папу и маму.

Игру придумал Том. Рассказал ее просто, как таинственную сказку, и глаза его при этом странно блестели. Кей сразу согласилась с правилами игры. И порой это казалось даже интересным, когда они в очередной раз прятались в старых сараях, и Том шептал:

– Злым гоблинам нас не найти. А когда закончится время их власти, и сядет луна, мы разожгем костер и согреемся. И даже поджарим колбаски на палочках.

– Ну да, если найдем эти колбаски, – отвечала ему Кей.

Тогда Том торжественно вытягивал из рюкзачка свои запасы и возвещал:

– Мне удалось усыпить бдительность гоблинов и раздобыть еды! Мне помогла волшебная открытка.

Открытка была важной частью игры. Ее прислала Тому на Рождество тетя. На ней были нарисованы заснеженные горы, двухэтажный уютный домик, фигурки животных перед ним и высокие, исполинские ели, достающие вершинами до облаков. Над домом вился дымок из трубы, над дорожкой летали снежинки.

Но вместо обычной рождественской надписи художник почему-то разместил очень уж неподходящие по смыслу слова. «В начале сотворил Бог небо и землю…»

Том утверждал, что открытка волшебная, и она поможет преодолеть Зло. И никогда не ложился спать без нее.

Кей поднялась и выглянула в коридор. Может быть, получиться найти. Вдруг он оставил ее на кухне, когда совершал вылазку за бутербродами? Стараясь ступать как можно тише, Кей подошла к лестнице, скрестила пальцы, подула на них и зашептала:

– Лестница древних, я умоляю тебя, послужи мне. Не скрипи, пожалуйста.

После замерла, вглядываясь в темный коридор внизу. Гоблины собрались в нижней комнате, и все было спокойно. Но девочка точно знала, что, спустившись вниз, нарушит правила, и если ее обнаружат, гоблинского гнева не избежать.

Она была не настоящей королевой эльфов, да и Том вовсе не был волшебником. Но их гоблины были самыми, что ни на есть, настоящими. Настоящим Злом. И иногда от этого зла им приходилось спасаться, убегая без оглядки.

Лестница вняла волшебным словам, Кей спустилась, не издав ни звука. Так же тихо проникла в темную кухню, вытащила крошечный карманный фонарик, посветила. Вот она, «волшебная открытка». Проворно схватила ее и вздрогнула от громких слов за спиной:

– Кей! Ты что, не спишь? Ты знаешь, который час?

Все поплыло перед глазами. Это был голос отчима. Кей закусила губы, сжалась в комок. В глаза ей бросилась надпись «В начале сотворил Бог небо и землю». Она зашептала ее снова и снова, будто эти слова действительно обладали необыкновенными свойствами.

– Что ты там бормочешь? Марш быстро наверх, пока я не дал тебе по шее! А ты что молчишь? – отчим обратился к матери, – Это твой ребенок, ты можешь ей объяснить, во сколько надо ложиться спать?

Кей не стала вслушиваться в перебранку родителей, стрелой взлетела наверх и торопливо хлопнула дверью.

– Гоблины? – тихо спросил Том.

– Держи свою волшебную открытку и не теряй больше.

Кей села за стол, открыла учебник. Ей еще много надо выучить. Хорошо, что гоблины не любят подниматься наверх, иначе не дали бы жечь свет так долго.

А, может, слова на открытке действительно что-то значат?

Часть 1
Такнаас

Глава 1
Младший брат

Кей вышла из автобуса на знакомой остановке, поправила синий рюкзачок с блестящими молниями, откинула с лица пряди прямых, черных волос.

Маленький, сонный городок, разбросанный по пыльной долине, скрывался в тени кипарисов, абрикосов и высоких тополей. Кей не любила сюда приезжать. Здесь время словно замерло – ничто не изменилось с той поры, когда она была маленькой девочкой. Все также стоит чуть поодаль от остановки универсальный магазин, и даже вывеска на нем все та же – белые буквы с неоновыми лампочками. Ее дома отсюда не видно – он окружен высокими кипарисами. Но Кей и не хотелось его видеть.

В последний раз, когда она была здесь, мать снова вспоминала о том, как хорошо вовремя делать аборты, и как жаль, что сама она его не сделала. Тогда бы не пришлось выслушивать от дочери разные гадости. Кей усмехнулась. Советы убрать, наконец, в доме грязь и вымыть пол мать считала гадкими.

Сама Кей не жила здесь вот уже два года. В медицинском колледже, где она училась, на уик-энд уезжали многие. Но подруги привыкли к тому, что все выходные она проводит в общежитии. Думали, наверное, что у нее нет родных… И это было очень близко к истине. Из родных у Кей только мать, считающая ее обузой и проблемой. Любящая такая мамочка… Об отце неизвестно ничего. Приличными словами мать о нем не говорила.

В родной город Кей приехала к брату. При мысли о нем девушка поправила сползающий с плеч рюкзачок и ускорила шаги. Впрочем, она думала о брате постоянно. Его фотографию носила с собой в маленьком кошелечке, и не было дня, чтобы она не взглянула на нервное, худенькое личико с большими, темными глазами. Кей заботилась о нем с рождения – кормила, играла, укладывала спать. Кто-то ведь должен был заботиться о мальчике.

Кей было одиннадцать лет, когда ее мамочка произвела на свет второго ребенка. Зачем? Мать Кей, скорее всего, не нашлась бы, что ответить, ибо к этому ребенку она относилась не лучше, чем к старшей дочери. Брата назвали Томом. И у Тома, в отличие от Кей, был вполне реальный отец. Кроме мамочки, у ее брата был еще и папочка…

Дома, где жили друзья и одноклассники, знакомо подмигивали чистыми стеклами окон. Нет, ни с кем из старых знакомых Кей не поддерживала связь и не жалела об этом. Больше всего ей хотелось просто забыть свое прошлое, забыть старый, неухоженный дом в самом конце длинной улочки, забыть пьяные дебоши ее матери и постоянную грязь в комнатах от ее приятелей. Хотелось забыть то, как она по вечерам возвращалась домой через окно, чтобы не будить спящую маму, потому что та станет ругаться. В школе ее дразнили за старую, немодную одежду, за брата, всегда цепляющегося за ее брюки, за плохо выученные уроки и дурацкую манеру молчать даже если ее обзывают «Кей – распродажей». Настоящих друзей не было, она и не стремилась их заводить. Чужая жалость была противна, а снисхождение – не нужно.

Кей уехала и поступила учиться в медицинский колледж. По какой-то счастливой случайности у матери обнаружилась двоюродная сестра, которая не одобряла образа жизни своей родственницы и не поддерживала с ней никаких отношений. Но однажды Кей получила письмо от этой строгой тети с предложением оплатить учебу. И она согласилась, хотя это было непростое решение. Это значило, что придется уехать от Тома.

А отец Тома… Кей со злостью пнула лежащий у обочины камень. Мать могла унизить, обозвать, или, уйдя в загул, напрочь забыть о существовании детей. Отчим их воспитывал. Метод воспитания у него был всего один, но он считал его самым действенным. Он бил Кей, и Тома, за любую ошибку – за то, что крутятся под ногами, за то, что хлопнули дверью. Особенно злым он становился, когда хотел выпить, а выпивка заканчивалась.

Несколько раз Кей и Том прятались в старых сараях на пустоши, что начиналась сразу за их домом. Кей припасала там немного еды и одеяло, чтобы не замерзнуть. В сараях они с братом переждали не одну семейную бурю, когда отец выяснял отношения с матерью. Понимали, что под горячую руку лучше не соваться, вот и сидели в сараях. Мать нисколько не волновало – почему дочь и сын не приходили на ночь домой. Если бы они с братом навсегда ушли из дома, она бы, наверное, и не сразу заметила, а заметив, не горевала. Мысль сбежать совсем нередко посещала Кей в детстве, но Том был маленький – куда с ним пойти? А когда брат подрос – Кей уже понимала, что идти, собственно, им и некуда.

Их тайное убежище в сараях отчим все-таки обнаружил – не долго они им пользовались. Правда, Кей к тому времени была успела подрасти и поумнеть. Она пригрозила Риверсу социальными службами и полицией, и тот поутих, оставил их в покое.

Родной городок Кей был крошечным, материнский дом стоял на отшибе, в самом конце длинной улицы, за поворотом. Мать – развязная, крикливая женщина – общалась только с такими, как она сама. Ее подруги ничем не отличались от нее, разве что детей у них не было. Видать, вовремя аборты делали. И как-то получилось, что судьба Кей и Тома никого в городе не волновала. Дети и дети. Мать немного странная, но дети всегда на виду – живые, здоровые. Катаются во дворе на велосипедах или на качелях. Конечно, одеты скромно, но чисто. Наверное, соседи думали, что их мать – старательная, аккуратная женщина. Кей хмыкнула. Свою одежду она сама заправляла в старую, скрипящую и трясущуюся стиральную машину лет с шести. Ну, а когда появился Том, то и его вещи тоже.

Кей встряхнула головой. Воспоминания накрыли ее темным покрывалом, точно как в детстве, когда играли с братом в палатку. Она приезжала сюда только ради него. Когда-нибудь у нее будет работа и квартира, и тогда Том сможет жить с ней. Она говорила себе это много раз, и когда училась в другом городе, и когда изредка приезжала сюда навестить брата. Говорила и сейчас, пока шла по длинной, серой, асфальтированной дороге, приближаясь к дому матери. Она успела купить пару маленьких машинок, печенья и молока для своего мальчика. С деньгами было трудно, но Кей экономила практически на всем, чтобы выкроить на поездку к брату и на маленькие гостинцы.

Наконец, за поворотом показались верхушки кипарисов, тех самых, на которые выходили окна детской спальни. Ее бывшей спальни.

Кей занервничала, поправила еще раз свою сумку, зачем-то застегнула молнию пайты почти до горла. Здесь ничего не изменилось, здесь все так же горбиться выбоинами асфальт и все так же высокие клены закрывают вид парадной двери. Здесь она снова становится маленькой девочкой, которая боится идти домой, потому что мама станет ругать за испачканные джинсы, а отец накажет на позднее возвращение.

Окна, лишенные жалюзей, стыдливо темнели на фоне облупившихся стен. Одно, на первом этаже, без стекла – видимо, разбили. Мать будет вставлять стекло только тогда, когда совсем похолодает. Вот и веранда – с деревянных ступенек и столбиков давным-давно сошла краска.

Кей постояла немного за деревьями. Она очень надеялась, что отчима в это время нет дома. Том наверняка уже вернулся из школы. Она хотела погулять с ним где-нибудь на пустоши, за домами, так, чтобы им никто не мешал. Машины Риверса – так звали отчима – в гараже не было, и Кей, не таясь, вошла в дом.

Тома она нашла в комнате на втором этаже – он что-то сосредоточенно искал в коробке с игрушками. Увидев сестру, мальчик обрадовано повис у нее на шее, а Кей, глядя в его темные и радостные глаза, почувствовала себя почти счастливой.

– Эй, – затараторил мальчик, – здорово, что ты приехала! А мамы нет дома, она уехала на неделю к своей подруге, и я сам тут хозяйничаю.

– Ты сам с Риверсом? – Кей нахмурилась. Опять мамочка бросила мальчишку и укатила неизвестно куда.

– Да, мы сами, – махнул рукой Том и тут же выпалил свою главную новость, – у меня есть щенок, его мне подарил мой друг из класса.

Мальчик побежал вниз и откуда-то с веранды притащил коробку, в которой сидел очень маленький, но уморительно толстый черный щенок – смесь колли и дворняги. Кей и Том, оба присели у коробки. Мальчик сморщил нос и грустно сказал:

– Риверс велел отнести его обратно, еще позавчера велел. А я так не хочу. Мне жалко его. Ты посмотри, Кей, какой он славный. Он – мой, и Джордан сам сказал, что он мне его подарил. А Риверс опять ругался и сказал, что надо унести щенка.

Когда Том разговаривал с Кей, он всегда называл своего отца Риверсом, а не папой. Потому что сама Кей так назвала его, и брат принимал ее правила.

Щенок суетливо вертелся, тыкался носом в братовы ладони и усиленно вилял хвостом. Куда девать такого глупыша?

– Ну, хочешь, Томми, я заберу щенка с собой, – предложила Кей, – когда я буду к тебе приезжать – буду и щенка привозить.

– Ну, ладно, – согласился мальчик и глянул на нее из-под золотисто-русой челки карими, и немного грустными глазами.

Кей бодро улыбнулась и потрепала его по макушке.

– Вот увидишь, Том, твоему псу у меня понравится, – пообещала она, хотя довольно смутно представляла себе, что станет делать с собакой.

Том поставил коробку со щенком наверху, возле своей комнаты. Он сообщил, что два дня прятал собаку от отца под верандой и «ужас как боялся», что Риверс ее отыщет. Кей хорошо понимала, почему брат боится. С раздраженным отчимом лучше не связываться…

Брату недавно исполнилось восемь, но для своего возраста он был очень маленьким. В парикмахерскую мать посылала его не часто, и он зарос так, что челка опускалась ниже бровей, на самые глаза, и загорелые края ушей прикрывали прядки русых волос.

– Может, пойдем, где-нибудь посидим или погуляем, – сказала Кей и брезгливо переступила через сваленные в кучу коробки из-под пива.

– Да, давай пойдем, – подхватился Том, – только я сбегаю на кухню, принесу чего-нибудь поесть для щенка.

Мальчик быстро спустился по лестнице и его золотистая макушка исчезла в дверном проеме.

Кей зашла в комнату Тома и осмотрелась. На пыльном подоконнике сложены стопкой какие-то книжки и тетрадки. Рядом с ними – грязные носки и одноразовые стаканчики. Под кроватью – кроссовки Тома с кусками прилипшей грязи. На старом письменном столе – тарелка с раскрошенными кусками булки и конфетными бумажками. Попробуй, предложи матери навести порядок – столько криков будет. Мать тут же выдворит ее из дома. Мол – выросла, и до свидания, нечего сюда приезжать.

В этот момент Кей услышала звук открывающейся входной двери и грубый, с еле заметной хрипотцой голос Риверса. Дернулась к коридору, закусила губу и вцепилась пальцами в сумку. Надо было ему вернуться так не вовремя…

Теперь будет очень сложно увести Тома. При матери Риверс вел себя более сдержанно, а без нее неизвестно, какая блажь придет ему в голову.

Кей встала за дверью так, чтобы не попасться отчиму на глаза и осторожно заглянула в коридор. Риверс был пьян и зол – он ругнулся, споткнувшись о материны туфли, пнул их ногой и, качнувшись, уперся в дверной косяк. Была бы мать дома – наверняка получился бы славный скандальчик – невесело подумала Кей. Это отвлекло бы обоих родителей, и дало им с братом возможность незаметно улизнуть.

Но матери нет, а ее собственному появлению в доме Риверс не очень-то обрадуется. В последний свой визит она крепко поругалась с ним. Рассказала ему, кто он такой на самом деле и что она о нем думает. Приятно иногда говорить с отчимом на чистоту.

Поэтому сейчас лучше переждать за дверью в комнате Тома. Может, все и обойдется.

Риверс тем временем выговаривал что-то Тому, которого заметил на кухне. Что-то о грязных руках и не помытой посуде. Но тут на глаза ему попался злосчастный щенок. Глупенький толстячок выбрался из своей коробки и обнюхивал лестничные перила на втором этаже. Том не успел спрятать собаку, с тоской подумала Кей. Риверса это взбесит…

Так оно и вышло. Выругавшись, отчим заорал:

– Я же тебе сказал, чтобы ты убрал отсюда эту дохлятину! – и дальше опять ругательства.

Он так и раньше ругался, когда Кей была помладше. Девушка вжалась лопатками в стену у двери и почувствовала, как ее затрясло от ярости.

Брат и не пытался возражать. В такие минуты лучше помалкивать, это давно уже стало понятно. Еще лучше незаметно убраться с глаз этого человека, сбежать куда подальше, пока не утихнет буря, пока он не протрезвеет, или наоборот, не упьется до бесчувственного состояния.

Лестница глухо затрещала под шагами Риверса. Дом был старый, лестница деревянная. Она всегда угрожающе скрипела и потрескивала, когда он поднимался по ней. Кей осторожно выглянула из дверного проема и увидела, как Риверс нагнулся и схватил щенка за заднюю лапу. Раздался жалобный визг испуганного зверька и надрывный крик Тома:

– Папа! Пожалуйста! Не надо! Нет! Папа!

И затем Кей увидела, как Риверс, размахнувшись, с силой швырнул щенка вниз, к стене. Раздался глухой стук, потом наступила тишина.

Кей уже не пыталась прятаться. Она стояла в дверном проеме, недалеко от отчима, который поднялся на самый верх. Она видела, что щенок остался лежать неподвижно, и около его головы появилось красное пятно. И затем Кей увидела глаза Тома. Большие темные глаза восьмилетнего мальчика, полные ужаса. Он стоял возле кухонного проема, и Кей физически чувствовала ту дрожь, которая колотила его.

– Ну вот, теперь ты понял, как надо папу слушать? А сейчас я тебе надеру кое-что, паршивец… – пропыхтел Риверс. Его качнуло, и он уперся боком в перила.

Кей быстро оглянулась. Она не позволит этому человеку ударить ее брата… Взгляд девушки упал на бейсбольную биту Тома. Рукоятка биты удобно легла в ладонь, и Кей, сжав ее покрепче, шагнула в коридор.

Размахнулась и опустила тяжелое орудие на плечи отчима. Еще раз, еще. Ярость заливала глаза красным, перетекала из пальцев в нагретое дерево, делал удары точными и сильными. Отчим попробовал закрыться, разразился градом знакомых ругательств, покачнулся и рухнул головой вниз на первый этаж.

Сердце Кей стукнуло где-то в горле и забилось, застучало, точно пойманная в силки птица. Горячая бита налилась странной тяжестью, а воцарившаяся в доме тишина зазвенела колоколом в ушах. Где Том? Спрятался на кухне?

Девушка подумала, что Риверс потерял сознание, и осторожно спустилась вниз.

Ее отчим был мертв. Она поняла это сразу, как только увидела его. Запрокинутая голова, остановившийся взгляд…

Кей приблизилась и положила пальцы одной руки на шейную артерию, проверяя пульс. Бейсбольная бита все еще согревала ладонь. А в доме стояла тишина, что биение собственного сердца отдавалось гулкими толчками в ушах.

Да, ее отчим мертв. Похоже на то, что он сломал себе шею. И это она виновата в его смерти. Кей выпрямилась, сжимая злосчастную биту. Мысли быстрым вихрем пронеслись в голове. Теперь – она убийца. Убийца своего отчима. И ее посадят в тюрьму. Лучшие свои годы она проведет в тюрьме, потому что она убила человека. И до конца своей жизни, наверное, она будет помнить мертвое лицо Риверса, и эту тишину в доме, и эти скрипучие ступени, и косые лучи солнца, падающие в коридор из кухонного окна.

Мысль о том, что она убила человека, пугала ее. А мысли о тюрьме вызывали ужас. И она будет так далеко от Тома. Долгие годы она не сможет видеть его и заботиться о нем.

Что же она наделала? Почему, почему все так получилось? Кей, наконец, выпустила биту из рук, но тут же подумала, что на бите остались отпечатки пальцев, и схватила ее опять. Хотя это глупо, конечно, не собирается же она скрываться от полиции.

Странную тишину в доме нарушил голос мальчика:

– Почему он не встает?

Кей неловко, как-то через плечо обернулась, словно боясь сдвинуться с места. Том стоял в кухонном проеме, взъерошенный и испуганный. Она смотрела на него и не могла заставить себя произнести слова о смерти. Они застряли где-то в горле, сковали язык и наполнили жаром грудь. Смерть – это навсегда. Бесповоротно. Навечно…

– Почему он не встает? – опять спросил мальчик.

– Наверное… Наверное он потерял сознание, – она произнесла это каким-то чужим, прерывающимся голосом.

Том, не отводя глаз от тела отчима, поежился. Лицо мальчика казалось застывшим, потухшим – неподвижные стрелки ресниц и две бороздки от слез на щеках.

– Тогда идем отсюда? – тихо произнес он.

Кей аккуратно поставила биту у лестницы и со вздохом сказала:

– Да, пойдем.

Свой рюкзак с молоком и печеньем Кей оставляла на кухне. Том принес его, и они вместе покинули этот дом.

Кей тщательно прикрыла дверь и, спускаясь с веранды, взяла Тома за руку. Ладошка его оказалась мягкой и теплой.

Постепенно к ней вернулось здравомыслие. Конечно, она попадет в тюрьму. И вся ее жизнь будет непоправимо испорчена. И, может быть, жизнь Тома тоже. Она посмотрела на его золотистую макушку, такую милую и родную и тяжелая горечь заполнила ее душу. И все из-за этого пьяного выродка…

И ей казалось, что нет никакого выхода, никакого просвета.

Отойдя немного от дома, Кей присела на корточки и повернула Тома лицом к себе.

– Знаешь, Том, я должна тебе кое-что сказать. Ты ведь не испугаешься, правда?

Том смотрел, не мигая, и глубина его глаз казалась озером печали. Кей так хорошо знала это озеро, она так часто бывала в этой глубине…

– Я убила Риверса. Он умер, понимаешь? – страшные слова звучали так просто и так обыденно. Неужели она смогла их произнести?

– Он теперь никогда уже не встанет и не будет ругаться, – Кей продолжала говорить медленно и не громко.

Том ничего не ответил, только кивнул, и озеро в его глазах еще больше потемнело. Кей вздохнула и попыталась унять дрожь в своих руках.

– Я тебе дам денег, а ты поймаешь такси и поедешь к нашей тете Агате, той самой, что платит за мое обучение. Ты должен ей все рассказать и попросить о помощи. Сказать, что мать уехала, и ты один в доме. Понял?

Том коротко кивнул, заметил:

– Я не знаю, где она живет…

– Я напишу адрес на листочке бумаги. А ты его покажешь водителю. И заплатишь ему, когда он довезет тебя. Я дам тебе деньги. Это совсем просто, Том.

– Я не смогу… – совсем тихо проговорил Том.

– Сможешь, ты сможешь. Ты должен это сделать, Том.

– А ты? Что ты будешь делать?

– А мне надо скрыться. Ты же не хочешь, чтобы меня посадили в тюрьму?

Том помотал головой, и его губы крепко сжались. Кей нежно погладила его по плечу и заставила себя улыбнуться.

– И я не хочу там сидеть. Я уеду, спрячусь, понимаешь? А потом, когда все утрясется, вернусь к тебе. Но сейчас я не могу оставить тебя с мертвым Риверсом. И на улице не могу оставить. И к тете отвезти не могу. Мне нужна твоя помощь, Том. Ты должен поехать сам, чтобы я была спокойна за тебя.

– Я боюсь, – совсем тихо сказал он.

– Чего ты боишься? Это совсем просто. Сел в машину, дал водителю адрес на листочке и все. А дальше он сам тебя довезет. У тети Агаты такой красивый дом – сам увидишь. Ну, что, договорились?

Некоторое время Том молчал, опустив глаза, потом, наконец, согласился:

– Ну, ладно… Я поеду…

Кей торопливо написала на листике своего блокнота адрес и вместе с денежной купюрой засунула в карман грязноватых джинсиков мальчика.

– Постарайся их не потерять. Такси найдешь на автобусной остановке. Мы же с тобой ездили как-то на такси, ты уже знаешь, как это делается. Скажи таксисту, что маму срочно вызвали на работу, и мама отправила тебя к тете. Ты понял? Не говори только водителю, что твоя сестра убила твоего отца, хорошо?

Том кивнул и сказал:

– Хорошо. Но ты мне позвонишь?

– Обязательно, обязательно позвоню.

Кей поцеловала его и прижала к себе. Ее рука почувствовала худенькие лопатки мальчика под тонкой футболкой, и, на мгновенье, сердце сжалось от пронзительной тоски.

Через некоторое время фигурка ее брата скрылась за поворотом улицы. Кей думала, что никогда больше его не увидит.