Текст книги "Собрание сочинений. Том 2"
Автор книги: Валентин Овечкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)
Настя. Ну-ну? Что же вы?..
Люба и Алена переглянулись, запевают другую:
Смех, аплодисменты. Фрося и Дуня отошли от окна. Все сели по местам.
Голышев(вздохнув). Настасья Никитишна! Я уж два года не пишу песен.
Настя. Почему?
Голышев. Заседания, комитеты, доклады… Вот – вырвался. И то – как вырвался! Сердце. Пять врачей в один голос сказали: немедленно отдыхать. Путевка в Мацесту в кармане, на два месяца. А я по дороге передумал. Отошлю путевку назад. Дачи, санатории – все не то. Лучше проживу эти два месяца в деревне, вот с вами, вашими колхозниками. Оперу, может быть, о вас напишу.
Приезжий колхозник(Савелию Марковичу). Папаша! Пойдем, проводишь меня по колхозу. Фермы посмотрим. А сюда позже зайдем. Хозяйка занята.
Савелий Маркович. Занята! Она всегда занята!..
Тимошин. Ты чего такой сердитый, Савелий Маркович?
Савелий Маркович. Да я уж, Денис Григорьич, рассказывал. Опыты делаю, как в нашей местности побольше разных деревьев развести. А на мою работу – никакого внимания!
Неловкая пауза.
Алена. Папаша у нас – любитель! Все чего-нибудь доискивается. И на детях опыты делал. Детей у него было восемь душ. Семерых крестил, а восьмого оставил так, некрещеным, для опыта – что получится, горбатое или кривое?
Тимошин. И что ж получилось?
Савелий Маркович. Полковник получился!.. Вот так всегда меня на смех поднимают! Пойдем, гражданин!
Тимошин. Я заеду к тебе домой, Савелий Маркович, там поговорим.
Савелий Маркович. Заезжайте, милости просим!
Приезжий колхозник и Савелий Маркович уходят.
Настя. Чудак! Таким способом хочет акклиматизировать южные деревья, от которого Мичурин еще в молодости отказался.
Тимошин. А чего ж не поможешь ему другой способ найти? Ты, вероятно, больше читала и Мичурина и о Мичурине.
Черных. У старика возраст уже не тот, чтоб бесплодно терять годы.
Тимошин. Да. Как же это у вас так – врозь? В одном колхозе живете.
Настя. Люба! Собирай на стол.
Тимошин. Нет, нет, не хлопочите! Мы не надолго, сейчас поедем. Андрей Ефимович хочет остаться у вас, а мы поедем дальше. К нему (на Черных) в МТС. И на водохранилище. (Голышеву.) А может быть, и вы с нами? Покажем вам нашу стройку.
Настя. На водохранилище?
Черных. Под Сухиновку. Там уже работают. Начали.
Тимошин. А ему (на Черных) поручили шефствовать над стройкой. Как инициатору. Да и техника – у него.
Настя. В добрый час.
Тимошин. Пяти колхозам дадим воду на огороды. Поливные помидоры, стригуновский лук, баклажаны, капуста. Завалим город овощами! (К Насте). А ваш колхоз, говорят, плохо там работает.
Черных. Там надо сейчас и живой силой помочь, Настасья Никитишна. Упустим сухую погоду – осенью в дожди придется копать.
Настя. Я за колхоз не отвечаю. Шаврова спрашивайте.
Тимошин. И Шаврова спросим. Ты сама-то выходила со своими девчатами?
Настя. Нет еще, не управилась.
Тимошин. Ясно. Пример подаешь?
Настя. Все я да я. Пусть еще кто-нибудь подаст пример… Я думала, вы с чем хорошим приехали, а вы шумите на меня… Да, может, закусите с дороги? Я живо соберу. Пирожков напекла!
Тимошин. Нет, не надо, мы уже завтракали.
Голышев. Машинно-тракторные станции, колхозы, безмежные поля… Я сам из деревни Голыши Смоленской области. Название-то какое – Голыши! Отсюда и фамилия моя – Голышев. В избах топили по-черному. Хлеб пополам с лебедой… Нет, вы не представляете, как это замечательно все, что вы делаете здесь!
Тимошин(с теплой усмешкой). Немножко представляем, Андрей Ефимыч.
Голышев. Вы не смейтесь. У вас это все на глазах, каждый день, примелькалось… То, что творит народ, словами не опишешь. Тут нужна именно музыка! О таких (на Настю) героях нашего времени… Вы меня растрогали. Вы поете мои песни и помните, кто их сочинил. А я – то, в каком я долгу перед народом!.. Если так будет продолжаться… Слушайте. Я – член четырех юбилейных комитетов, я редактор радиоальманаха, член художественного совета двух театров, я принимаю все музыкальные спектакли, чествую, заседаю, выступаю…
Люба. Ох, товарищ Голышев! Здесь, кажется, есть ваши друзья по несчастью.
Голышев. Кто? Вы?
Люба. Нет, пока…
Настя показывает Голышеву свои пригласительные билеты.
Голышев. Что это?.. (Читает.) «Члену юбилейного комитета Анастасии Никитичне Колосовой…» Так… «Члену жюри областного смотра…», «Члену областной…» Гм… Но вы же в поле работаете, как же вам успеть всюду?
Настя(усмехается). Вот так и успеваю, Андрей Ефимыч. Трудно!.. Как написали обо мне во всех газетах, – давно, еще до войны, – так и началось. Сколько меня по банкетам повозили! И чем больше хорошего наговорят обо мне на банкете, тем страшнее ночью сны снятся: а вдруг в будущем году провалюсь с урожаем!.. Куда только не выбирали меня! Даже почетным пожарником в районе выбрали. В военное время не так допекали, не до того было. А теперь – опять… У Марины Дорониной, кубанской доярки знаменитой, у той и муж – дояр. Уедет на сессию или с делегацией куда-нибудь – муж за нее коров доит. А у меня дело такое, некому поручить.
Голышев(задумался). А скажите, наш брат, писатели, художники – тоже докучают вам?
Настя. Честно сказать, Андрей Ефимыч? Не обидитесь? Докучают. Всё к нам да к нам едут. Один за другим.
Тимошин. По проторенной дорожке. Это же легче, чем искать новых интересных людей.
Настя. В прошлом году все лето кинооператоры у нас жили. Тут работы по горло, сорняк лезет, полоть надо, а они – и так повернись, и этак. По десять раз на дню переодевалась в разные платья. Прямо в актрису превратилась. Так завертели меня, что из-за моего недогляда полгектара свеклы лучшего сорта, который мы сами вывели, долгоносик чуть не съел.
Тимошин. Это тебе, Настя, всё за то, что ты, как вот Василий Павлович говорит, стала вечным передовиком.
Настя. Не понимаю… Плохо это? Осадить надо назад?
Тимошин. Нет, не осадить. Подумай – поймешь… О многом тебе надо подумать крепко. (Оглядывает комнату.) Давно я был у тебя последний раз?
Настя. Когда вы заезжали?.. Погодите, припомню… Да весною. Вы-то не часто нас посещаете.
Тимошин. У меня в районе не один колхоз… Этого (указывает на столик Любы, графин с водой) у тебя тогда еще не было. (Любе). А звоночка у вас нет такого? (Показывает, нажимает пальцем в стол, делает страшное лицо.) «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!»
Люба. Нету… Нужно провести?
Тимошин. Не нужно… Чем зачиталась? (Перелистывает книгу.) «Спартак». Хорошая книга.
С улицы – шум подъехавшей автомашины.
(Выглянув в окно, шоферу.) Заправился, Вася? Полный бак? Сейчас поедем.
Настя. Уезжаете? Не хотите погостить у меня?.. Да хоть бы сказали что-нибудь. Как же так: здравствуй-прощай? Мои девчата спросят: чего секретарь райкома приезжал? – а я и не знаю… Мы свое обязательство выполнили, Денис Григорьич, дали урожай. Теперь за вами слово.
Степан(подходит). Эх! Золотую звездочку ей – вот сюда! (Показывает.)
Тимошин(отстраняет Степана, в тон ему). Эх, кабы вас, таких, меньше возле нее вертелось!.. За урожай – спасибо, Настасья Никитишна. Поработали крепко, молодцы!.. Но эту героиню нашего времени, Андрей Ефимыч, надо кой за что и поругать.
Голышев. Не знаю, не знаю… Вижу – какие-то семейные споры застал у вас.
Тимошин. Да, да, вот именно – семейные.
Голышев. Мне лучше уехать?
Тимошин. Нет, мы вас из нашего района не выпустим! У нас много колхозов, и люди всюду замечательные. Вот поедете с нами, посмотрите. Понравится так, что еще на два месяца возьмете путевку в Мацесту. Напишете здесь чудесную оперу о наших людях. А ее (на Настю) я бы вам посоветовал оставить в покое. Хватит ей пока славы. Мы-то ее в покое не оставим, но это уж – по другой линии. Из другой оперы, как говорится.
Голышев(прощаясь с Настей). Простите, Настасья Никитишна. Очень вы мне понравились, там еще, в Москве, но…
Настя. Да что ж вы так уезжаете? Люба! Скажи шоферу, пусть загонит машину во двор.
Люба бросилась к двери, наткнулась на свой столик, чуть не опрокинула его.
Тимошин. Не надо… Прямо как у нас в райкоме. (Берет столик Любы, отодвигает его в сторону, освобождая проход в горницу во всю ширину двери.) Вот так лучше. (Насте). Приезжай завтра в райком, ко мне. И Федосье Андреевне Голубовой передай, чтоб приехала. Да! Девчата у вас есть, Фрося Любченко и Дуня Батракова, комсомолки, кажется? Пусть тоже приедут. (Щелкает пальцем по графину, смеется.) Ну, точно, как у нас в приемных! Пейте кипяченую водичку в ожидании очереди и не скучайте.
Настя смущена. Она не понимает причины смеха и почему Тимошин уезжает, не поговорив ни о чем с нею, зачем вызывает ее и других колхозниц в райком.
(Ко всем.) До свидания! (Увидел у двери Степана). Агеев! А ты не хочешь проехаться с нами по полям? Эх, плечи богатырские, зря пропадают! На водохранилище бы тебе поработать, а? Там свежим ветерком живо хмель продует. Да, ведь ты сапер! Нам нужны будут подрывники. Как, Василий Павлович? Считай, Агеев, что должности у тебя уже нет. Другая будет. Поехали! (Подталкивает его к двери, Насте). До завтра!
Настя, Люба и Алена провожают уезжающих. Минуту сцена пуста. Прошумела на улице отъехавшая машина… Настя возвращается.
Настя. Уехали… Смеются надо мною… Вечный передовик…
Занавес.
Картина третья
Кабинет Тимошина в райкоме. В кабинете: Тимошин, председатель райисполкома Силкин и Черных. Солнечное утро. Сильный ветер хлопает раскрытыми створками окон. Районный центр – небольшое село при железной дороге. За окнами и широкой застекленной дверью – открытая летняя веранда. Видны степь, дорога, ветряная водокачка с вертящимися лопастями. А в степи уже голо, хлеба убраны. Поля побуревшего жнивья перерезаны черными полосами зяби.
Тимошин. Бить нас нужно, Лука Демьяныч! Бить и плакать не давать! (Прикрывает распахнувшееся окно.) Разбушевался с утра. Опять буря поднимется.
Силкин. Насчет осенних ветров у стариков такая примета: если на третий день не утихнет – девять дней будет дуть, на девятый не утихнет – восемнадцать.
Тимошин. В восемнадцать не уложится – тридцать шесть? Ну тебя с твоими приметами! (Прошел к столу, продолжает прерванный ветром разговор.) Бить и плакать не давать! Потерять такого человека!
Черных. Я ведь ее давно знаю, лет двенадцать. И товарищ Силкин знает. Хорошая женщина была. Простая, умная.
Силкин(крутит, задумавшись, шнур телефона). Ум-то от нее и сейчас не ушел…
Тимошин(Силкину). Десять лет здесь сидишь!
Силкин. Вот, вот! Я всегда за все в ответе!.. Ты, Денис Григорьич, тоже не вчера приехал, не оправдывайся. Мы все в армии служили, знаем военные порядки. Принял командир часть ночью на походе, а утром – в бой. И никаких нет ему оправданий, что, мол, я новый человек, личный состав еще не изучил.
Тимошин. Да, да… Не крути шнур. (Берет со стола письмо.) Прислали мне колхозницы письмо из колхоза «Труд». Протестуют против представления Колосовой к званию Героя Социалистического Труда. Вот слушайте. (Читает, пропустив начало.) «Было время, когда мы согласны были все ей уступить. Дают колхозу удобрения, разные химикаты, а что с ними делать, по скольку чего в землю сыпать, как тот анализ сделать, чтобы определить, – не знаем. Даже рады были, что нашлась такая охотница, добровольно соглашается возиться с ними. А нынче и нас советская власть образовала… Мы Колосову не хулим, она нам дорогу пробивала. Большой труд приняла она на себя. Но зачем же она заняла эту дорогу во всю ширину, а других не допускает? Всем колхозом стала командовать. Кто у нас председатель – Шавров или она? Подсчитали бы вы трудодни, во что нам ее рекорды обходятся!.. Если получит она такую большую награду – от этого пользы делу не будет, это уже не показательно, а другим людям даже обидно. Это не хитро – на маленьком участке урожай собрать. Стоять над каждым стебельком с зонтиком, чтоб ему не пекло, не дуло. Если она мастер урожая – пусть покажет, как на всех полях его добиться…»
Силкин(перелистывает письмо). Толковое письмо… (Читает подписи.) «Федосья Голубова, Батракова Евдокия, Фрося Любченко…»
Тимошин. Толковое, да.
Черных(взял письмо, перечитывает). «А нынче и нас советская власть образовала… Но зачем же она заняла дорогу во всю ширину, а других не допускает?.. Мы обязательство давали за весь колхоз…»
Тимошин. Видимо, Голубова – организатор. Она – бригадир, кандидат партии. Вон в конце ее приписка. Читай.
Черных(читает). «Товарищ Тимошин, когда вы будете меня в члены партии принимать, вы же меня спросите не только по теории, как ты готовилась коммунисткой быть, какие книги прочитала, но и за Настю спросите, и за колхоз, чем ты колхозу помогала, и что я вам отвечу, если наш колхоз не в гору, а вниз пойдет?..»
Тимошин. Как мы не заметили, что с Настей происходит!.. Тут и я проглядел, маху дал. Принимаю твою критику, товарищ Силкин.
Силкин. А Шавров? Денис Григорьевич! Присмотритесь к нему. Вот еще штучка!
Тимошин. Шавров по легкому пути пошел. Как поторговать прибыльно на базаре, этому крестьянина учить не нужно. Это занятие ему привычное, милое. И при Иване Грозном торговал, и при царе Горохе торговал. А давно ли узнала деревня о бактериальных удобрениях, перекрестном севе?..
Черных. Что же решаете о Насте?
Тимошин. Вот колхозный отчет об урожайности. Сам знаешь, что у них делается, твои комбайнеры там хлеб убирали. Колхоз деньгами богат от всяких побочных доходов, а плана урожайности не выполнил. Мы, правда, установили им повышенный план. Учли, что колхоз крепкий, председатель старый, опытный. И Настя Колосова у них – мастер урожая. Есть с кого спросить.
Силкин. Я расскажу тебе, Денис Григорьич, как это с нею получилось. Мы сами к зазнайству ее толкали! Это еще до войны началось… Твой предшественник был другой породы человек, не такой, как ты. Вот Василий Павлович его помнит.
Тимошин. К чему завели речь о нем?
Силкин. Да не для того, чтоб тебе польстить – старого секретаря поругать, тебя похвалить… Говорун был, краснобай. И умел пустить пыль в глаза начальству. Ох, как умел!
Тимошин. Ну и довольно о нем! Ты-то что тут делал, советская власть?
Силкин(озлившись). Я, Денис Григорьевич, в вэпэша не учился, не посылали меня. Я, можно сказать, самородок.
Тимошин. Ишь ты!.. Самородок!
Силкин. Ну, не так выразился – самоучка. От пастуха до председателя райисполкома дошел своим умом. Стану проситься на учебу, не пускают. «Подожди, поработай еще, ты тут старожил, все знаешь, на тебя опора». А случись что в районе, опять же: «Силкин тут старожил, больше всех сидит, недоглядел, проглядел!..» На меня каждый день телеграммы, как на Макара шишки, сыпятся: то выполнить в срок, другое выполнить. А что главное? Насчет политики и мне надо помогать. Кто должен помогать? Секретарь райкома, первая голова в районе.
Тимошин. Да, да, бывает, и на первую голову затмение находит…
Силкин(спокойнее). Так вот, говорю, у нас в районе тогда так поняли стахановское движение: нужно, дескать, и нам заводить своих рекордсменов, чтоб было чем похвалиться – есть, мол, в районе футбольная команда, есть самодеятельный театр, все, как у порядочных людей, и знатных стахановцев имеем полдюжины, или сколько их там положено иметь. Оно-то никем ничего не положено, нормы тут нам не устанавливали, но знаешь же как…
Тимошин. Для витрины нужна была Настя?
Силкин. Вот именно! Как прославилась Колосова – все внимание стали ей уделять. Ведь детишки в школах по хрестоматиям учили, кто такая Колосова и что она сделала. А откуда она родом? Где живет, работает? В нашем районе. Вот уж нам и отдушина! Район-то вообще не важнецкий, а попробуй, возьми нас голыми руками, когда у нас вот такая звезда сияет! Мы за Настиными рекордами, как у бога за пазухой жили. И, конечно, она о себе только и слышала: наша гордость, наша слава, вечная намять, прямо святые мощи из нее сделали. А если только хвалить да хвалить за старое – живой человек испортиться может.
Входит Настя.
Настя. Можно?
Тимошин. Можно.
Силкин. Легка на помине.
Тимошин. Здравствуй, Настасья Никитишна.
Настя здоровается со всеми за руку, садится у стола.
(Долго смотрит на нее, улыбаясь.) Эх, Настя, Настя!..
Настя. Чего, Денис Григорьич? Тридцать пять лет – Настя.
Тимошин. Только? Еще молодая! Найдешь себе хорошего мужа.
Настя. О чем это вы речь завели?
Тимошин. Да нет, не сватать тебя будем, что ты!.. (Серьезно.) Плохи дела, Настасья Никитишна.
Настя. У кого?
Тимошин. У тебя.
Настя. У меня? По-моему – хороши… Да о чем говорите-то?
Тимошин. Об урожае… Прислали нам акты по твоему звену. И по колхозу. Смотрели мы их, подсчитывали…
Настя. Ну?..
Тимошин. Не будем представлять тебя к званию Героя Социалистического Труда.
Настя. Дело ваше. Вам виднее… А почему?
Тимошин. Потому, что передовиков надо бы награждать, когда и колхоз в целом не хромает.
Настя. Наш колхоз план урожайности выполнил.
Тимошин. Среднерайонный.
Настя. А это и требуется.
Тимошин. Не мало ли для вас? Забыла, что мы вам повысили план?
Силкин. С теми колхозами равняетесь, где земли – пески да солончаки?
Настя. Не я равняюсь. Кто равняется, с того и спрашивайте.
Тимошин. Это уж я слышал от тебя: «Я за колхоз не отвечаю…» Все приехали?
Настя. Все, кого звали.
Силкин(смотрит в окно). Вон они, в саду.
Тимошин. Зови их, Лука Демьяныч.
Силкин(раскрывает дверь на веранду – сильный порыв ветра, сквозняк, хлопают двери и окна где-то в других комнатах в райкоме). Товарищ Голубова! Федосья Андреевна! Девушки! Идите сюда!
Входят Федосья Голубова, Фрося Любченко, Дуня, здороваются со всеми за руку.
Тимошин. Здравствуйте, здравствуйте! Садитесь. Ближе, вот сюда. Закрой дверь, Василий Павлович. Дует… Расскажите нам, товарищ Голубова, и вы, девушки: почему ваш колхоз не выполнил плана урожайности?
Пауза. Девушки переглядываются.
Дуня(Фросе, тихо). Как бы не попало нам за наше письмо…
Фрося(тихо). Не о письме спрашивают…
Тимошин. Ну-ну?
Фрося. Не выполнили…
Тимошин. А почему? Стихия? Засуха?
Фрося(толкнула Дуню, чтоб та налила ей воды из графина, выпила стакан воды). Немного напортила засуха. С весны. А потом прошли дождики, хорошие.
Тимошин. Семена, может, плохие были?
Дуня. Нет, хорошие.
Тимошин. Трактора вам не пахали?
Фрося. Пахать-то пахали… Вот бригадира спросите, она вам все расскажет, что у нас делается.
Федосья. Ни засуха не виновата, Денис Григорьич, ни семена. Сами плохо работали.
Силкин. Кто плохо работал?
Федосья. Да разве сразу назовешь. У нас три бригады. Всякий народ есть.
Тимошин. Вот вы подвели свою знатную стахановку. Она заслужила звание Героя Социалистического Труда. А колхоз не выполнил плана урожайности. Не можем ее представить. Нехорошо получается.
Федосья(взглянув на Настю). Мы – подвели? Жалуется?.. (С жаром.) Ну, Денис Григорьич, у нас в колхозе такое творится, что без пол-литра не разберешь, кто кого подвел!..
Тимошин. Ругаетесь?
Дуня. Настасья Никитишна с нами не ругается. Она нас просто не замечает.
Федосья. На такую высоту поднялась, что прочие люди оттуда ей маленькими козявками показываются.
Силкин. Это ты, Федосья Андреевна, бунт против нее учинила весною?
Федосья. Я! Как сказала она, что мои девчата способны только воду таскать на ее рекорды, я говорю им: «Бросайте! Пошли домой, спать!»
Фрося. И мы говорили там разные слова. Не отказываемся. Хоть судите нас! Не боимся!
Тимошин. Тш-ш!.. За что судить тебя, дочка?
Федосья. Не мы ее подвели, сама себя подвела. Примирилась, что рядом с нею другие хуже работают. Как ножом отрезано: это Настин участок, а это – других-прочих. Даже называть стали так: то показательный посев, а то, мол, – хозяйственный… А еще я скажу – вот что у нас делается. (Встала). На рекорды – всё, а для нас Шавров лишний раз и трактора в эмтэесе не попросит. «Чего? Еще и стерню вам лущить тракторами? Запрягайте лошадей». А где ж они, лошади, когда в ту пору все тягло на уборке занято? Боится лишних сто пудов натуроплаты хлебом заплатить, а тысячи пудов урожая – теряем. И ей оно – не болит.
Настя. Не болит?.. Это ты мне говоришь?
Федосья(твердо). Я.
Настя(встала). Да как ты можешь?.. Товарищи! Вы же не знаете. Ведь эта самая Фенька Голубова, сколько она мне крови испортила! От нее ли слышу: «Не болит»? Давно ты стала бригадиром? В военное время выдвинули… Когда я первый раз выступила на собрании – давно это было, еще до войны: «Дайте, говорю, мне участок, покажу, на что способна наша земля!» – все смеялись надо мною, а она – пуще всех. Не говорила ты: «Крестьянское дело – не завод, тут про пуды нечего наперед загадывать, что уродит, то и соберешь»?
Федосья. Говорила. Как думала тогда, так и говорила.
Настя. Когда помет птичий собирала я по дворам – не дразнила меня всякими дурацкими прозвищами? А когда ячмень но весне бороновала? Никогда не забуду! Гнали меня палками с поля! «Не позволим наш хлеб губить!..» И в колхоз вступила позже других. Два года раздумывала!
Федосья. Зачем, Настя, старое тревожить? Разное понятие у нас было. Ты раньше поняла про колхоз, да. Ну что ж, гордись этим. Я – позже. Но теперь я с этой дороги никуда не сверну!.. Знаешь, какой у меня был Фомич, покойник. Вот уж сколько раз решали с ним: вступим в колхоз. Как станет отвязывать быков, чтоб вести на общий двор, да как заплачет над ними, как дитё, – сердце разрывается. Не чужой ведь – муж. Думаешь: «А будь он неладен, ваш колхоз, как из-за него человек убивается!» Мы ж только перед самой коллективизацией тех быков нажили… Так же и агрономам не сразу поверила я. Век сеяли хлеб, с дедов, с прадедов, а они говорят: не так сеяли, вот так надо. А может, он вредитель какой, что заставляет яровые весною боронить? Ты на курсах была не раз, ты моложе меня, тебя и в Москву посылали. Ну, ладно, я – старая дура, виновата перед тобой. А вот – девчата. Молодежь. Им ни богами, ни чертями голову не забивали. Покажи, поучи их и – сделают. Всё сделают!.. Только не учи их своевольничать по-твоему.
Настя. Я вас учила, учила, да и рукой махнула. Десять лет учила!
Федосья. Вот, слышите?.. Опять стародавнее вспоминаешь! Вспомнила бы ты, Настя, что недавно было. Когда вернулась ты с Урала. Не вместе ли с тобой мы колхоз из пепла подняли? Мы – народ… Мы натерпелись здесь такого, что другим оно и во сне не привидится! Мне дай теперь простор, хочу для государства делать больше! Хочу нашу силу так укрепить, чтобы никогда больше никакой враг не пришел на нашу землю!.. (Разволновалась, ищет рукой сзади стул. Черных подал ей стул. Села).
Фрося(простодушно). А может, вы, тетя Настенька, боитесь, что мы вас обгоним?
Настя. Вы?..
Тимошин. Не может Колосова этого бояться! Она советский человек, коммунизм строит. Знает, что для коммунизма одних ее рекордов мало.
Настя. Ну, ладно, пусть вы такими сознательными стали. А еще у нас сколько людей! (К Тимошину и Силкину.) С теми что делать? И за тех мне отвечать?
Силкин. Да. Тебе – за них отвечать, им – за тебя.
Настя. А по-моему, уже каждый показал себя достаточно – на что он способен.
Тимошин. Настя!.. Тяжелое это слово – «бюрократ», да и не клеится оно к тебе, труженице. Но ты оторвалась от народа.
Настя. Я – бюрократка? Заработала. Мало терпела там, еще и от вас…
Тимошин. Десять лет учила! А как же? Будем учить, пока всех не научим. Для того и существуем!.. Да и кому ты это говоришь: «учила», «учила»? Эти девчата тогда еще под стол пешком ходили.
Силкин. Другие, может, подкачали, а они работают хорошо. Они – наша опора.
Тимошин. Да, да. Она этого не хочет видеть… Что у тебя дома делается? Не то музей, не то канцелярия. Приемная мастера высоких урожаев. Знатный человек, Настя, это – не чин, не должность.
Настя. Канцелярия, да! И секретаршу завела! А что же мне делать? Идут, едут, письма пишут. Во все газеты статьи просят.
Тимошин(помолчав). Слишком резко бросается всем в глаза разница между твоими урожаями и средними, вот ты и на виду, и едут к тебе все.
Настя. Ладно… Значит – не заслужила? Работала, здоровья не жалела… Ехать домой и так и сказать всем: «Не заслужила»? Пусть насмехаются?
Силкин. Над чем же насмехаться?
Настя. Эх, товарищ Силкин, товарищ Тимошин! Не знаете вы всего, что делается у нас. Думаете, нет таких, что скажут: «Ну что, наградили тебя за твое старание?» (Сдерживая слезы, идет к двери.)
Тимошин. Погоди! Не то говоришь.
Черных. Настасья Никитишна!.. (Идет за нею.)
Настя уходит.
Вернуть ее?
Тимошин. Не надо. Пусть у нее перекипит… Она, может быть, впервые выслушала здесь такое.
Федосья(встала). Ох, уедет она на линейке, а нам пешком идти придется!
Тимошин. Не уедет… Нам надо бы с вами еще поговорить.
Силкин. На машине отвезем вас. Я дам машину, мой «газик» вышел из ремонта. Садитесь.
Все уселись опять по местам. Пауза.
Федосья. А это она верно сказала, Денис Григорьич: есть и такие людишки у нас, что посмеются над нею.
Тимошин. А письмо – ваше? (Показывает письмо.)
Фрося. Наше. Мы писали. Дуня конверт клеила, я писала, а тетя Федосья подсказывала. Разве можем мы молчать, когда в колхозе непорядки?.. Денис Григорьич! Мы с Дуней комсомолки, нам молодежь приходится убеждать. А нам отвечают: «Довольно на Колосову указывать! Потому она всегда с урожаем, что ей условия особые создают!»
Дуня. Приезжайте к нам, Денис Григорьич, да поживите подольше – сами всё увидите, что у нас делается!
Тимошин. Приеду, обязательно. (К Черных.) И Василия Павловича попросим почаще к вам приезжать. Он не только за МТС – и за ваш колхоз отвечает.
Федосья. Мы не худа ей желали, а добра. Как бы нам хотелось, чтоб она могла по-прежнему, с чистой совестью, от каждого человека требовать: «Почему ты не работаешь так, как я?» Да мы бы первые на ее звездочку порадовались!.. Простая женщина, весь ее род – мужики простые. А чего достигла? В Кремле была! Мы смотрим на нее и думаем: наша плоть, и мы такие, всё сможем! Ее удача – и нам радость. А как ошибется она, не то говорит, не то делает – это нам нож в сердце!..
Силкин. А ведь – дорогой человек! Талант!
Федосья. Что говорить!..
Тимошин. Только некому у вас этот талант держать в руках.
Федосья. Вам с горы виднее, кто кого у нас прибрал к рукам.
Тимошин. Придется начинать с головы, с председателя. (Испытующе смотрит на Федосью.) Нам нужны в руководстве колхозов не оборотистые мужички, а воспитатели народа, широкой души люди.
Федосья подошла к окну, посмотрела.
Не уехала?
Федосья. Нет, ждет… Что нам деляночки, Денис Григорьич. Показательными гектарами народ не накормишь. И вам бы надо как-то иначе руководить. Довольно одним звеном звенеть!.. Война кончилась, люди должны почувствовать, что мирная жизнь наступила. Много хлеба надо, чтоб досыта всех и в городах накормить, и чтоб сами колхозники богато зажили. Нам на тысячах гектаров нужно брать то, что Настя на своих делянках берет!
Тимошин. Верно говоришь, Федосья Андреевна. Именно это и нужно нам!.. Ну, поезжайте домой. Займемся вашим колхозом. Поправим дело! Подумаем и о Шаврове… Жизнь – штука беспощадная, идет и идет вперед, как колонна на марше, не останавливаясь из-за одного-двух отставших… До свиданья! (Пожимает руки Федосье и девушкам.) Спасибо за науку. Письмо ваше – правильное.
Федосья. До свиданья, Денис Григорьич! Ждем в гости!
Фрося. Приезжайте, Денис Григорьич!
Федосья и девушки, попрощавшись со всеми, уходят.
Тимошин. Ну?.. Маленькая картинка для выяснения больших вопросов… Чего загрустил, Василий Павлович? Жалко Настю? А народ-то какой!
Силкин. Одну Настю потеряли – десять взамен ее нашли!
Черных. Потеряли Настю?..
Тимошин. Погоди, не торопись ее терять! Если потеряем ее, то и нам с тобой надо подавать в отставку. Для чего мы здесь сидим? Бумажки только писать или таких людей находить, поднимать? Находить, а не терять!..
Силкин. Ох, и женщина! Огонь с перцем! Но как она землю любит, как работает! Были и раньше в деревнях вот такие хлеборобы, у которых урожай всегда раза в три больше, чем у других. Колдунами их называли. А по-моему, просто талант.
Тимошин. Затвердил: талант, талант!.. Талант – это обязанность, Лука Демьяныч! Не помню, чьи слова. Настоящий талант тот, который сам творит и другим дорогу дает. Радуется, когда видит рядом с собой новые таланты. Не завидует, не боится, что его славу, может, затмят.
Черных. Зависти у нее нет, Денис Григорьич. Не думаю, чтобы она сознательно людей обижала. Просто очень она натерпелась в свое время в колхозе от таких, которым в коммунизм не к спеху.
Тимошин. Может быть, может быть… (К Силкину.) Да не крути ты шнур! Ну что за человек, что за привычка! Придет, сядет и крутит его, крутит. Опять у меня телефон заикается! Три шнура уже перекрутил! Вот – самородок!
Силкин. Засёк! Теперь так и будет меня звать!..
Тимошин распахивает широкую двустворчатую дверь на веранду. Ветра нет. Все вышли на веранду.
Тимошин. Утихла буря. А ты на восемнадцать дней пророчил. Погодка какая чудесная!
Силкин. Хорошая осень стоит. Сухо, тепло. Много зяби напашем.
Тимошин. Люблю осень, время плодов, зрелых мыслей, новых планов… Поезжай к ней, Василий Павлович. Сегодня же поезжай.
Черных. Сейчас заеду в МТС, там у меня еще дело есть. А вечером – к ним в колхоз.
Тимошин. Поезжай. Нельзя ее теперь оставлять одну. Помоги ей понять все.
Занавес.
