Текст книги "Собрание сочинений. Том 2"
Автор книги: Валентин Овечкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)
– Почему же, Фомич, измельчали у нас местами кадры председателей колхозов? – продолжал Мартынов, подавая чашку Варваре Федоровне, разливавшей чай из старинного, семейного, ведра на два, самовара.
– Ну, почему. Сам же говоришь – «повыдвинули» многих. А сколько хороших председателей погибло в Отечественную войну на фронте и в партизанах? Лучшие люди ведь и на фронте в первых рядах шли. Опять же – мало внимания обращали на учебу колхозных кадров.
– Я думаю, Фомич, через некоторое время мы добьемся, что должность председателя колхоза станет самой почетной на селе! – сказал Мартынов. – Позором будет считаться, если человек не сгодился в председатели. Как же так – был ответработником крупного масштаба, а народ не доверяет тебе колхоза? Те, которых мы будем рекомендовать в председатели, уже не самого колхоза будут бояться, а как бы их там колхозники не прокатили на вороных!
– Да, да! И еще вот что может случиться, мать, слышишь? – Руденко тронул за плечо жену. – Кто сейчас артачится, не хочет идти в председатели – ошибается! Это не кампания, этому делу конца не видно. Укрепим кадры председателей колхозов – возьмемся за бригадиров. Сегодня отказываешься от колхоза – завтра тебе бригаду предложат.
– Так и будет, – подтвердил Мартынов. – Раз уж решено брать с больших постов лучших работников и посылать их в деревню – на полпути не остановимся. И бригады будем укреплять хорошими коммунистами.
Варвара Федоровна, женщина лет сорока, сухощавая, но широкая в кости, смуглая, с суровыми, резкими чертами лица, густыми черными бровями, крутым подбородком, резала хлеб, подкладывала варенья в розетки, спокойно перехватывая убеждающие, «агитирующие» взгляды Руденко и Мартынова.
– А что, мать, – откашлявшись, голосом, сиповатым от неуверенности в благополучном исходе их мирной застольной беседы, сказал Руденко, – может, и мне взять колхоз?.. Что нам – привыкать к сельской жизни? Пусть ее другие боятся, а мы в деревне родились и выросли. А?.. Пока не поздно.
– Почему – пока не поздно? – спросила Варвара Федоровна.
– Да вот, говорим, пока не дошло дело до бригады.
Вопреки ожиданиям Руденко, ничего особенного не случилось.
– Бригады боишься? Не бойся! – махнула рукой Варвара Федоровна. – Как видно, к тому идет, что скоро вам, таким руководителям, колхозники и звена не доверят. Куриной фермы не доверят!..
Мартынов и Руденко переглянулись.
– Чего вы тут старались, целый час мне разъясняли: «Председатель колхоза – самая почетная должность!», «Лучших коммунистов надо послать председателями!» Коробкину, Жбанову разъясняйте, да их женам, белоручкам, что маникюр каждую субботу наводят!.. Думаешь, Иван, я не знаю, что ты дал согласие на колхоз?
– Ты знаешь? Откуда? Кто тебе рассказал?..
– Да ты же сам и рассказал.
Руденко молча, в недоумении, развел руками.
– Вот за что хорош муж у меня, – обратилась Варвара Федоровна к Мартынову. – Если приглянется ему какая женщина, еще не успеет согрешить, только подумает, а я уж знаю – ночью во сне все выболтает. Или болезнь это у него, или, может, тяжело ему работать в райисполкоме, перегрузка на мозги – всю ночь бредит. Да ты мне, Иван, – круто повернулась к мужу, – целую неделю уже спать не даешь! Только и слышу: «Если мы не возьмем это дело в свои руки – кто ж возьмет?»… «Мы виноваты – нам и исправлять»… Истинно так! Вам исправлять. Ты тут шесть лет в райисполкоме сидишь, всех пересидел. А много ли пользы принес колхозам? У вас в руках и власть и законы, да что-то вас не очень слушают. Заседаете, постановления пишете, телефонограммы бьете – как об стенку горохом! Кто ж будет выполнять ваши постановления в таких колхозах, как «Красный пахарь», куда нас, городских домохозяек, посылали осенью свеклу копать? Этот обормот Анучкин? Ни шалашей у них в поле, ни воды не подвозят, не заботятся о людях, негодяи! Из ваших постановлений цигарки крутят. Расписываете их, трудитесь – для кого? Тумба бездушная сидит в председательском кресле, сивухой насквозь провоняла. Гнать их поганой метлой, таких паразитов, разорителей колхозной жизни! А вам самим – на их место садиться… Езжай в колхоз, бери какой потруднее – может, совесть у тебя успокоится, не будешь по ночам за голову хвататься.
– А ты? – спросил Руденко, не совсем еще доверяя такому быстрому согласию жены.
– Езжай, говорю. Попутный ветер! И мне не стыдно будет от баб. Пойдешь на базар курицу купить, слышишь, колхозницы говорят: «Вот Руденчиха, председательша, ходит, ищет курочку пожирнее, щупает. Откуда же им быть жирными, когда кормить нечем».
– Но ты-то поедешь со мною в колхоз? – повторил свой вопрос Руденко.
– А что ж, думаешь, развод дам?.. Чтоб ты там на какой-нибудь молоденькой звеньевой женился?
– Поедешь? Ну, смотри… Учти, Варя, что мне, как председателю колхоза, неудобно требовать от других дисциплины, если моя жена не будет ходить в поле. У тебя ж больше нет никакой специальности. Там тебе придется физической работой заниматься.
– А здесь я какой работой занимаюсь, умственной, что ли? Подштанники тебе стираю – головою?.. Черт рыжий! – вскипела наконец Варвара Федоровна (у Руденко действительно волосы были цвета золота девяносто шестой пробы). – От кого слышу про физическую работу! Пугает меня! Да кто же у нас дома этой самой физической занимается? Ты, что ли, заседатель? Вот они, руки, – кинула перед собою на стол вверх ладонями руки, большие, сильные, натруженные, в царапинах и мозолях. – Вот! А тебе свои мозоли и показать неудобно – не на том месте… Кто за зиму десять кубометров дров переколол? Выйдет утром, расколет одно полешко, кряхтит, пыхтит: «Ох, поясница болит, почки, седалищные нервы, радикулит…» Избаловались, изнежились в теплых кабинетах! Кто сарай перекрыл толем? Ты, что ли? Кто погреб вырыл? Кто картошку копал, возил?.. Там на поле хоть отметят мой труд. Я там еще не один рекорд поставлю! Орден, может, заслужу. А тут – целый день мотаешься как угорелая, и никто твою работу в грош не оценит. Хоть бы когда-нибудь щи мои похвалил: «Ну, Вареха, молодец, щи хорошие ты сегодня сварила!»
Мартынов в веселом изумлении пожал плечами:
– Фомич, как же это получается? Боялся – что скажет Варвара Федоровна?.. Настроения собственной жены не знаешь!
– Откуда же ему знать мое настроение, Петр Илларионыч! – с горячим укором сказала Варвара Федоровна. – Я уж и не помню, когда мы с ним по душам о чем-нибудь таком жизненном поговорили. Уходит рано, приходит поздно, либо книжку читает молча, про себя, либо – спать. Выйдет какое-нибудь постановление правительства – едете в колхозы, собрания проводите, а с нами об этих делах не беседуете. Ну, мы и сами грамотные, читаем газеты, разбираемся, что к чему… Может, вы думаете, что нам, женам, неинтересно, что у вас в районе делается? Не знаем, кого за что покритиковали? Не переживаем за вас? Не хотим вам помочь? Эх вы, умники-разумники!.. Пойдем в колхоз. Только одним моим Иваном, Петр Илларионыч, не отбудете! Тут многие товарищи геморрои да ишиасы понаживали на заседаниях. Туда их, в село! Пораньше вставать, пешечком по полям – на свежем воздухе все болячки заживут!..
На прощанье Мартынов спросил у жены Руденко:
– Все же скажи, Варвара Федоровна, почему ты считаешь, что мы плохо руководим районом?
– А то хорошо? – с вызовом ответила Варвара Федоровна. – Сколько у вас таких колхозов, где и в этом году дадут на трудодень граммы? Я смотрела сводку! Да когда ж это кончится? Разве ж можно с этим мириться, пусть даже в одном только колхозе останется такое безобразие! И там ведь – живые люди! В среднем, подсчитываете, по району выдали столько-то. Это все равно как бы, к примеру, вот я живу очень хорошо, а моя соседка, вдова, больная, очень плохо, – значит, можно считать, что в среднем мы с соседкой живем хорошо? Нет, чужой юбкой своей наготы не прикроешь!.. Дожидались сентябрьского Пленума! Сейчас только спохватились, начинаете посылать в колхозы стоящих людей, а не шантрапу всякую, самогонщиков! А о чем раньше думали? Не могли дойти до этого своим умом?..
– Да видишь ли, Варвара Федоровна, – возразил Мартынов, – если бы мы раньше затеяли то, что хотим вот сейчас сделать, нас, возможно, назвали бы загибщиками. Да и сейчас не знаю еще, как пойдет…
Руденко вышел проводить Мартынова за ворота.
– Ну, уговорили Варвару Федоровну, – сказал Мартынов.
– Уговорили!..
И оба расхохотались на всю улицу так громко, что в доме напротив открылась форточка и чья-то любопытная голова высунулась поглядеть – что там за веселье такое, возле квартиры председателя райисполкома, среди ночи?..
3
На собрании районного партийного актива Мартынов даже не использовал отведенных ему по регламенту двадцати минут – докладывал ровно семнадцать минут.
– Решения сентябрьского Пленума вы все читали. Нет надобности их пересказывать. Плохо мы выполняем решения Пленума. Не выполнили до сих пор главного: не укрепили все колхозы отборными кадрами. Давайте подумаем, как это сделать. И сделать, не теряя больше ни одного дня. Вот колхозы, – Мартынов зачитал список, – где, по нашему мнению, нужно немедленно сменить председателей.
Он рассказал собранию о положении дел в колхозе «Борьба».
– Кто может навести там порядок? Человек решительный, преданный делу колхозного строительства, честный, настоящий коммунист. С его помощью мы оздоровим там и партийную организацию.
– Там этих разложившихся повыгонять надо! – раздались голоса из зала.
– Для чего они примазались к партии?..
– На рядовых работах их проверить – достойны ли они называться коммунистами?
– Давайте приступим сразу к делу, – заключил Мартынов. – Выберем комиссию для подработки проекта решения, и пусть эта комиссия, невзирая ни на какие высокие посты, продумает: кого из нашего партийного актива следует послать в колхозы на постоянную работу. Предлагаю в состав комиссии: Опёнкина, Руденко, Глотова, Медведева… – Мартынов назвал еще трех председателей колхозов, редактора районной газеты Посохова, секретаря райкома по зоне Олешенской МТС Кольцова, нового директора Надеждинской МТС Долгушина.
Проголосовали.
– Созыв за товарищем Опёнкиным. Пока сделаем перерыв минут на сорок. Далеко не расходитесь. А потом откроем прения уже по проекту.
– Эх, – крякнул, улыбаясь, усевшись в кресло, толстяк Опёнкин, когда комиссия удалилась из зала в отдельную комнату. – Сколько раз участвовал я в таких комиссиях, но на этот раз, кажется, буду писать резолюцию с удовольствием! Наконец-то делом занялись!
– Одобряете, Христофор Данилыч? – обратился Мартынов к директору Надеждинской МТС Долгушину.
Долгушин, черноволосый, с проседью, с цыганскими глазами (кто-то в роду у него был из цыган), с глубоким рваным шрамом на щеке, искривившим рот, сняв пиджак, аккуратно повесив его на спинку стула, подтянув рукава свежевыглаженной рубашки, присел к столу.
– Вполне одобряю, Петр Илларионыч! Я, директор МТС, отвечаю не только за свой тракторный парк – отвечаю за все колхозы нашей зоны. Отвечаю даже больше, чем вы, первый секретарь райкома, – и в уголовном порядке отвечаю. Так дайте же мне хороших председателей колхозов, на которых я бы мог положиться!
– «Мне дайте», – прошептал на ухо Глотову Медведев. – Ишь ты! Министерская привычка. Он думает, вероятно, руководить колхозами путем приказов. А председателей – поставить на положение своих помощников.
– Пиши, Демьян Васильевич, – начал диктовать Руденко: – «Собрание партактива считает необходимым для успешного выполнения решений сентябрьского Пленума ЦК КПСС послать ряд руководящих товарищей в отстающие колхозы… Собрание принимает к сведению заявление товарища Руденко о его желании поехать в любой колхоз на постоянную работу в качестве председателя…»
– Вот это здорово! – воскликнул с восхищением Глотов. – Ход королем!
– Так, так, Фомич! – склонив голову набок, скреб пером по бумаге Опёнкин. – Был колхозником – и опять в колхоз. От земли взят, в землю изыдеши. Хорошее дело! Валяй! Бери «Вехи коммунизма», по соседству, посоревнуемся!..
– О причинах, побуждающих меня идти на работу в колхоз, я доложу товарищам на собрании, – сказал Руденко. – Пиши дальше.
– Пиши, – стал диктовать Мартынов: – «Собрание считает также, что для пользы дела следовало бы поехать на постоянную работу в колхозы коммунистам…» Посохов! – обернулся он к редактору районной газеты. – Фотоаппарат при тебе? Будем фотографировать добровольцев и ночью же – в номер. Весь завтрашний номер – о добровольцах!.. «Следовало бы поехать товарищам…»
После небольшого раздумья Мартынов и члены комиссии стали называть фамилии. В список попали: заведующие отделами райкома Жбанов и Быстров, райпрокурор Нечипуренко, заведующий райфо Курков, начальник милиции Сазонов, управляющий госбанком Щукин, директор ликероводочного завода Юрьев, зампредрайисполкома Федулов, судья Грибов, секретарь райкома комсомола Рыжков, заведующий отделом сельского строительства Коробкин, инспектор по определению урожайности Бывалых, директор мясокомбината Корягин, заведующий районо Плотников и инструктор райкома партии Николенко.
– Так это у нас добровольцев набралось даже больше, чем нужно, – сказал Опёнкин, подводя черту.
– Добровольцев? А ты не шути. Вот поговорим ними по душам – и будут добровольцами.
– Больше, чем нужно, это не беда – в запасе будут.
Просмотрели еще раз список. Опёнкин, зачитывая фамилии, давал каждому короткую, но меткую характеристику.
– Жбанов… Неврастеник. Не умеет спокойно с людьми разговаривать. Колхозницы кричат, а он еще пуще. Какой-то он тонкокостный, вроде этих остфризских бруцеллезных коров. Выдержит ли в деревне – без теплой уборной? Сядет на ветру – и воспаление легких схватит… Щукин – гож, пойдет! Из колхозных бухгалтеров выдвинулся в управляющие госбанком. Уж он-то колхозные финансы знает! Будет беречь колхозную копейку. А меня бы – на его место, в госбанк. Вот бы я его прижал безналичными расчетами!.. Сазонов. Давно бы надо было послать его председателем! Бывший тракторист и председателем колхоза работал, майор, три ордена Славы, – чего его занесло после войны в милицию? Да я же наблюдал за ним. Как увидит новый трактор, дизель, дрожит весь – так хочется ему землю пахать!.. Юрьев. Редкий человек. Директор ликероводочного завода и не пьет. Говорит, только в воскресенье перед обедом – сто грамм перцовки. Побольше бы с такими твердыми характерами в колхозы!.. Коробкин. Ну, зачем этого пустозвона? В колхозе же надо дело делать. Как его жизнь протекает? В райисполкоме за него люди работают, а он – вечный уполномоченный. Безответственное занятие. Ходит за председателем колхоза и зудит: «Надо нажать! Мобилизовать!» А запрети ему болтать, брось его в гущу массы, заставь самого мобилизовывать – он же пропадет, как голый на морозе!
– Оставим его пока в списке, для проверки – как он сам к этому отнесется, – сказал Мартынов. – Надо же нам наконец и маски снять с некоторых «активистов». Двух зайцев убьем.
– Судья Грибов. Толковый дядька. Спокойный. Смотрит на человека – насквозь его видит. Двадцать лет в партии. Поймет, что сейчас нужно всем на передовую идти… Рыжков. Конечно, в колхоз его! Такому молодому парню с этих лет засесть в канцелярии? Надо же и практически поработать, свежим воздухом подышать. Есть в комсомоле второй секретарь? Вот второй останется пока за него… Бывалых? Да-а… «Солдат» партии. Мне про него рассказывали наши соседи, черемшанцы. Его уже возили раз в колхоз, когда он в их районе работал. Так он что заявил там, на собрании! «Что ж, – говорит колхозникам, – я солдат партии, подчиняюсь решению райкома. Выбирайте меня председателем. Зарплату будете платить вы, из колхозной кассы, а сельского хозяйства я не знаю, не специалист, колхоз ваш угроблю, так что, может, денег только на зарплату мне и хватит». Не выбрали. Ухарь! Не специалист. А к нам приехал на должность инспектора по урожайности. Как же так? Определить правильно урожайность по корню сможет только опытный хлебороб!..
– Тоже оставим, для проверки, – сделал отметку в списке Мартынов.
– Федулов…
– Этого отведем, – сказал Мартынов, и вся комиссия согласилась с ним. – Тут уж нечего проверять. Покровительствовал ворам в «Борьбе». Из партии будем гнать! И опубликуем решение в газете. Покажем всем, что надо оберегать колхозы от таких, нечистых на руку, как от чумы!..
Когда огласили проект решения партактива и список намеченных к посылке на постоянную работу в колхозы, в переполненном зале Дома культуры минуты три стояла гробовая тишина. Первым нарушил тишину районный прокурор Нечипуренко.
– Та-ак, – протянул он неестественным, сдавленным голосом, будто у него что-то застряло в горле. – Значит, ликвидируем райцентр! В том числе и органы юстиции? К коммунизму подошли? Отмирание государства?..
– Вот теперь давайте откроем прения, – оставив его реплику без ответа, сказал Мартынов. – Есть пища для разговора. Не вообще будем рассуждать о новом подъеме сельского хозяйства, а решим здесь – что мы должны сделать для этого подъема. Сделать собственным трудом, руками, а не языком.
Слово попросил Руденко.
Он заметно волновался, не от робости перед большим собранием – сто раз выступал он с речами перед такими собраниями, – а от сознания важности минуты, важности принятого им решения.
– Я, товарищи, действительно сам, без всякого нажима со стороны бюро райкома, заявил о своем желании пойти работать в колхоз председателем, – начал он. – Что меня заставило?.. Если бы я стал здесь говорить вам, что мне в городе жить надоело, очень хочется переселиться из города в село, что иду я в колхоз с восторгом, – это было бы вранье… Кхм, кхм… – Прокашлялся, отпил воды из стакана. – Не знаю, как через несколько лет: может, тогда меня и клещами не вытянете из колхоза, когда сделаю уже там что-то видное, но сейчас, сказать честно, сам себя тяну за шиворот туда.
Редактор районной газеты Посохов, неплохой рисовальщик, тут же набросал дружеский шарж для «Колючки»: Руденко тянет одной рукой за шиворот, другой подталкивает себя в спину вперед по дороге, по направлению стрелки-указателя на столбе – «В колхоз!» Через пять минут рисунок уже висел в фойе, приколотый к фанерной доске для всеобщего обозрения во время перерыва.
Руденко продолжал:
– В общем, не с таким удовольствием еду в колхоз, как к теще в гости на блины. Я ведь поеду не во «Власть Советов», не в «Красный Октябрь», на готовое, а в какой-то колхоз из тех, о которых тут товарищ Мартынов говорил. Придется поработать очень напряженно. На первых порах и за хозяйственника и за прокурора. Это я все ясно себе представляю – как будет трудно. И вижу, что надо сделать, чтобы стало легче. Поднять материальную заинтересованность колхозников – и пойдет дело, завертится машина. Но для того, чтобы осталось в колхозе много хлеба после поставок, надо вырастить высокий урожай. А высокого урожая можно добиться лишь в том случае, если люди очень хорошо поработают, веря, что их труд не пропадет. Но в тех колхозах, где мы слишком долго держали в руководстве бездельников, люди потеряли веру в трудодень, потому и работают плохо. Видите, как оно запуталось, дело. Ее надо укрепить, эту веру в трудодень! Иначе мы не вытянем такие колхозы!.. Так вот, почему же я, товарищи, невзирая на трудности, решил идти работать в отстающий колхоз? Да потому, что, если мы только будем изучать решения сентябрьского Пленума на наших партсобраниях, этого мало. Разъяснять их колхозникам – дело очень нужное, но и этого мало. Так можно в культурников превратиться, если только читать постановления да разъяснять. Эти решения ЦК партии надо выполнять!
Руденко справился с волнением, голос его окреп, звучал сильно, слова падали в зал весомо, убедительно.
– Решения Пленума ЦК – прекрасные, все колхозники это почувствовали. Но думают про себя: решения Пленума хороши, да вот наши районные руководители не подведут ли? Не сыграют ли с нами в испорченный телефон? Знаете такую игру? Пока от первого человека до последнего дойдет слово – уже не то слово, что было вначале сказано. Нас-то, думают колхозники, взяло за живое, а вот их, деятелей наших, взяло ли? Способны они выполнить то, что ЦК партии от них требует? Короче говоря, к решениям сентябрьского Пленума нужно еще, чтобы люди поверили нам, местным руководителям, что мы беремся за дело всерьез. Что нам тоже, как и тем, кто живет, кормится от земли, очень хочется, чтобы ни в одном колхозе не было тощих колосков на полях, пустых трудодней! Вера в своего ближайшего руководителя, в его партийную душу – великое дело! Отсюда и трудовой подъем и урожай – все! Надо самым видным в районе людям идти в колхозы!.. А насчет того, как это, не унизительно ли нам, ответработникам районного масштаба, спуститься из района в село, я так думаю: сегодня тот масштаб самый большой и почетный, где труднее всего!
Собрание, среди участников которого было много низовых колхозных работников, проводило Руденко одобрительным гулом и громкими аплодисментами.
– Так держать! – выкрикнул с места секретарь парторганизации колхоза «Власть Советов» Демченко, моряк в отставке, главный старшина, участник обороны Севастополя. – Правильные слова, Фомич! Берите, товарищи, пример с него, не стесняйтесь!
В передних рядах поднялся коммунист с 1918 года Поликарпов, пенсионер, очень дряхлый старик, – его-то уж лично вопрос о посылке в деревню не касался.
– Товарищ Мартынов! А вы все же не ответили товарищу прокурору насчет отмирания государства. Как же мы обойдемся без председателя исполкома, без начальника милиции? Совсем, что ли, их не будет?..
В наступившей тишине внятно прозвучал голос инспектора по определению урожайности Бывалых, сидевшего где-то в середине:
– Помесь анархизма с народничеством…
– Так, начинается, – шепнул Мартынов усевшемуся на свое место Руденко и встал. – Что говоришь, Бывалых? Это ты насчет проекта решения?.. Нет, народничество тут ни при чем. Укрепление связей с народом – это не народничество, в том смысле, как знаем его из истории партии. И анархизма тут никакого нет. Я же не сказал еще, как мы думаем переставить кадры. Районные учреждения мы ликвидировать не собираемся, мы их будем укреплять. Анархизма тут нет… А вот меньшевизм, товарищ Бывалых, – карандаш, который Мартынов вертел в пальцах, хрустнул и сломался, – меньшевизм не мешает вспомнить. Большевики отличались от меньшевиков тем, что меньшевики лишь болтали о революции, а большевики ее делали…
– Так это же было сказано о революции, – возразил звучным баритоном несмутившийся Бывалых.
– О революции, да… А сейчас, спустя тридцать шесть лет после революции, ты считаешь, можно уже не проводить различия между болтовней и делом?..
Секретарь райкома комсомола Рыжков, сильно волновавшийся с той минуты, как услышал в проекте решения свою фамилию, порывисто вскочил, поднял руку:
– Можно мне, товарищ Мартынов?.. Революция была давно, товарищи, я ее не помню. Вернее, меня тогда на свете еще не было, когда была революция. Но я думаю, что и на долю моего поколения работы осталось немало… Мне двадцать пять лет. У меня отец был коммунист с подпольным стажем. Два старших брата погибли в Отечественную войну. Но разве они все сделали за меня? Раз партия требует, чтобы нам быть сейчас на передовой линии, где трудно, – надо идти! Если колхозники не доверят мне по молодости колхоз – возьму бригаду. Прошу считать меня добровольцем!..
И когда утихли аплодисменты в зале, Рыжков, весело, во весь рот улыбнувшись, повернулся к президиуму:
– Ну, что – на этот раз не перерасходовал регламент? По-спартански выступил?
– Коротко и ясно! – одобрительные голоса из зала.
– А насчет того, кто займет мое место в райкоме, я не беспокоюсь. Есть заместители. Да если бы я сегодня помер – нашли бы парня на мое место?..
– Не помирай!
– Живи, Вася, сто лет!
– К нам его, Петр Илларионыч, в «Восход» секретарем парторганизации! Он уже вырос из комсомола.
– Погодите, товарищи! – поднял руку Мартынов. – Кого куда – это мы уже потом решим, на бюро. Я отвечу для ясности – что мы думаем насчет районных учреждений.
Он доложил собранию свой, «засекреченный» пока, план – то, о чем рассказывал уже Медведеву и Руденко: как он будет просить в обкоме кадры после того, как всех посланных в колхозы товарищей изберут там председателями.
– Я думаю, что нас поддержат, подкрепят кадрами. Но если даже на какое-то место нам не дадут из области человека, право же, обойдемся своими людьми, теми, что есть у нас. Куда труднее, – доказывал Мартынов, – подобрать хороших председателей колхозов, нежели заполнить те бреши, что образуются в районном аппарате. Свято место не будет пусто! Ну вот взять хотя бы тебя, Андрей Семеныч, – обратился он к прокурору Нечипуренко. – Сколько лет ты работаешь в районе?
– Пять лет, – хмуро ответил прокурор, согнувшись на стуле, упершись локтями в колени, опустив голову, – видимо, тяжело и напряженно обдумывал проект решения партактива.
– Так, пять лет. А сколько ты из этих пяти лет прожил в колхозах уполномоченным по разным кампаниям?.. Да не меньше трех лет!
– Не меньше, – буркнул Нечипуренко.
– Но ты же не вешал замок на прокуратуру, когда уезжал в колхозы? Кто за тебя работал? Аппарат, заместитель. Так, может, кто-то из твоих помощников тебя и заменит совсем? Да и институты у нас ежегодно выпускают молодых специалистов, в том числе и юридические вузы. Может быть, какой-то молодой прокурор приедет на твое место. Но кому же, как не тебе, старому районщику, идти в колхоз? Изучил хорошо район, сам из крестьян, сельское хозяйство знаешь не хуже агронома. А какой эффект будет, пойми! Тут уж колхозники скажут: да, крепко берутся наши руководители за подъем сельского хозяйства – даже прокурора послали председателем колхоза!.. А кроме всего прочего, Андрей Семеныч, тебе действительно нужно освежиться. Притупились у тебя и глаз и чутье. Нужно тебе, как Антею, прикоснуться к земле, чтоб набраться сил. Я настаиваю, чтобы ты пошел председателем именно в «Борьбу». Там ты увидишь и плоды собственной деятельности на посту блюстителя закона. Такие вещи увидишь, что сразу у тебя и злости, и энергии, и бдительности прибавится на двести процентов!..
Нечипуренко переменил позу, разогнулся, откинулся на спинку стула, обвел глазами стены, потолок, вытер ладонью мокрый лоб, вздохнул, но ничего не ответил Мартынову.
Прения продолжались.
Заведующий орготделом райкома Быстров так же коротко, как Рыжков, сказал: «Надо – так надо, пойду», порекомендовал на свое место заместителя из инструкторов и попросил лишь учесть, что у него трое детей учатся в старших классах, послать его в такое село, где есть десятилетка.
Судья Грибов заявил:
– Я, товарищи, выбрал профессию судьи случайно, не могу сказать, что пошел на это дело по призванию. Просто захотелось после демобилизации доучиться. Уже не молод был, но все же решил получить законченное образование. Учиться я мог только заочно – два года после фронта лежал, залечивал раны. Думал, может быть, на всю жизнь останусь калекой. Поэтому и выбрал такую сидячую специальность. Да и в юридический легче было поступить. А сейчас я здоров, ездить, ходить по полям могу. Дела нашего участка можно временно передать судье второго участка. Много, правда, работы у нас, трудновато будет одному. Но я думаю, что, если сильнее бороться с преступностью там, на месте, всюду повыгнать из колхозов воров, – работы здесь у следователей и судей значительно убавится. А колхозное дело я знаю. Был до войны инструктором сельского райкома. Да и фронт многому научил – батальоном командовал. Думаю – справлюсь.
– Ну, тут уж, мне кажется, мы немножко перегибаем, – сказал Глотов. – Как же так, судья – это же выборная должность, его народ выбирал, тайным голосованием!
– А должность председателя райисполкома разве не выборная?
– Ничего, можно, давай и судью!
– С желанием идет человек – хороший будет председатель!
Попросил слова бывший районный агроном Филатов, посланный еще месяц тому назад на работу в отдаленный колхоз имени Ворошилова (куда поехал он с большой неохотой).
– Вот вы, товарищ Мартынов, правильно решаете о других, а свою супругу устроили на работу в пригородный колхоз, без отрыва, так сказать, от домашнего уюта. А почему бы ей не поехать агрономом-садоводом в «Память Ленина» или в «Рассвет»? Туда, подальше – за сорок километров! Там тоже большие сады. Как-то оно нехорошо получается. Народ поговаривает.
Ему ответили:
– Ничего народ не поговаривает, товарищ Филатов, это ваши выдумки! Как же быть иначе? Товарищ Мартынов работает секретарем райкома, живет здесь, а жену услать в «Память Ленина»? Разбить семью? Как раз здесь ей и место, в пригородном колхозе. Все понимают, что иначе им устроиться нельзя. И работает Мартынова хорошо, колхозники довольны ею.
Другой агроном-коммунист из колхоза «Передовик», Сычев, добавил с места:
– Демагогия! Не следовало бы вам, товарищ Филатов, на таком серьезном собрании выступать с глупостями!
Мартынов ответил:
– Если нужно будет для дела, я готов, товарищи, тоже поехать председателем колхоза в любое село. И жена, конечно, поедет со мною. Дня не промешкаем. Если потребуется – поедем.
– Не требуется пока!
– Дельный секретарь райкома – вот кто нам требуется! Оставайтесь на своем месте.
– Не слушай его, Петр Илларионыч! Пустое!
– Ничего плохого народ о тебе не говорит. Никакой хитрости не видим в том, что определил жену в Слободку. А что ж вам, на самом деле, разводиться?
– Веди собрание, не обращай внимания!
Хорошо выступили управляющий госбанком Щукин, инструктор райкома Николенко, начальник милиции Сазонов, заведующий районо Плотников. Можно было надеяться по их искреннему тону, что у них слова не разойдутся с делом, что они действительно, как и говорили перед собранием, поняли сердцем, где сейчас место настоящего коммуниста, и приложат все силы, чтобы сделать те колхозы, куда их пошлют, передовыми.
После них попросил слово и прокурор Нечипуренко.
– Ты знаешь, товарищ Мартынов, – начал он, обтирая скомканным мокрым носовым платком могучую шею и грудь через расстегнутый ворот рубахи, – я немножко тугодум. До меня не сразу доходит. Мне нужно время – обмозговать… Но вот посидел я тут, послушал – пожалуй, можно сделать так, что и колхозы укрепим кадрами, и райцентр не ликвидируем. Возможно, и не будет тут нарушения…
– Нарушения – чего? – перебил его мягко Мартынов. – Ей-богу же, слушай, Андрей Семеныч, то, что мы сейчас делаем, записано в решениях сентябрьского Пленума ЦК! Надо только вдумчивее их прочитать. На сентябрьском Пленуме дали нам первый звонок. Неужели же нужно ждать еще второго звонка, потом третьего? «Оце нам!»
