Текст книги "Собрание сочинений. Том 2"
Автор книги: Валентин Овечкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)
Катерина. Председатель там слабый человек. Совсем упал духом.
Кость Романович. Да, председателя туда надо искать другого.
Во двор правления входит баба Галька.
Баба Галька. Здравствуйте, приятного аппетиту! Не помешаю вашей беседе? Здравствуйте, Кость Романович! (Присела к столу.) Андрий Степанович! Должно быть, я картошке уже не буду ничего делать. И пололи ее, и подкармливали – пусть теперь растет, до самой уборки. А куда пошлете мое звено?
Андрий. Пойдете снопы вязать. Все – на вязку снопов.
Кость Романович(смотрит на бабу Гальку). Ну, как у тебя, Ганна Архиповна, с картошкой?
Баба Галька. Да ничего. Боюсь, Андрий Степанович заругает, как начнем копать: транспорту не хватит возить.
Кость Романович. Значит, опять пятисотницей будешь?.. Люди, люди… Знаешь, Ганна Архиповна, что я подумывал о тебе при немцах?
Баба Галька. Ну, ну, скажите… А чего – при немцах? Я для них не дуже старалась.
Кость Романович. Когда пришлось в лесу пожить и перебрать мысленно каждого человека в нашем районе, я и о тебе вспоминал. Что, думаю, заставляло ее, эту нашу знатную звеньевую Архиповну, так трудиться на старости лет? Может, просто жадность одолела бабку? Получала дополнительной оплаты вагон картошки, продавала ее и деньги в чулок прятала.
Баба Галька. Да, не без того. И в сберкассу клала, и в чулок ховала на мелкие расходы.
Кость Романович. Хвалили старую на районных слетах передовиков, ей это, конечно, лестно было, а что она понимает в нашем строительстве? Ей если бы вернулось то время, когда аршин ситца двадцать копеек стоил…
Баба Галька. И дешевле было, Кость Романович. По восемнадцать продавали у Мишки Шпака в лавке, если берешь, бывало, аршин тридцать.
Кость Романович. А что, думаю, наша баба Галька не переквалифицируется ли теперь на святую?
Баба Галька. На кого?
Кость Романович. На святую.
Баба Галька. Да с чего ж это вам такое подумалось про меня? Я и водку пью, и черным словом, бывает, ругаюсь.
Кость Романович. А у тебя все данные для святой пророчицы. Грамотная, Священное писание можешь прочитать людям, сама на живые мощи похожа. Травы всякие знаешь. Если бы ты начала ворожить солдаткам на мужей да предсказывать будущее, нашлись бы такие, что за сорок километров ходили бы к тебе.
Баба Галька. Что ж вы мне раньше не подсоветовали, товарищ секретарь? Может, хоть кувшин молока заработала бы. Я при немцах без коровы страдала.
Кость Романович. Вот так я на тебя грешил. Но потом слышу – нет. Слышу, вы тут с Катериной Григорьевной оружие начали нам заготавливать. Потом ты в лес приходила, гранаты нам приносила. Мы подумали, подумали – лучшей связной нам не найти: ходит по дорогам нищенка оборванная, кто там ее будет обыскивать? – и стали передавать с тобой сводки, которые по радио принимали.
Баба Галька. Так, так… (Помолчала). Ты, Кость Романович, сынок, с какого года партейный?
Кость Романович. С тридцатого года.
Баба Галька. Значит, уже когда колхозы были, вступил в партию. Молодой ты, молодой… Ну, а я сынок, хоть и беспартейная, а про революцию и про Ленина слыхала, когда тебя еще и на свете не было. Моего первого мужа жандармы убили. Кто начинал тут панскую землю делить? Мой Иван Маркович… Давно мы ждали ее, советскую власть, только не было еще тогда этого названия, не знали мы, как она будет называться, наша власть. Еще в пятом году носила я в церковь листовки под яблоками. Вон с каких пор я этот опыт взяла. А ты мне тут какую-то юренду про святую городишь!
Женщины смеются.
Кость Романович. Вот этого всего я о тебе и не знал раньше!
Баба Галька. Многого вы еще не знаете о наших людях!.. Чего ж вы тут одно молоко пьете? Может, сходить домой, принести борща с грибами?
Кость Романович. Не надо. Червячка заморил, а поужинаю где-нибудь у трактористов на поле.
Катерина. Кость Романович! Понимаем мы всё. Знаем, что на нас свет держится. Такое уж выпало на нашу долю. И для тех работаем, которые еще не научились сами за свое счастье бороться… А вот когда всем-всем людям хорошо будет жить – вспомнят ли они, кто это все начинал? Не забудут нас?..
Кость Романович. Не забудут!.. (Встает.) Спасибо за угощение… (Андрию.) Так что ж, выходит – начали уборку?
Андрий. Это падалицу скосили, самое раннее, не в счет. Озимые еще зеленые, Кость Романович. Объехал сегодня все поля. С воскресенья начнем.
Кость Романович. Ну, в добрый час. Начать – да не зимою кончить. Комбайн уже в поле?
Андрий. Там, в тракторной бригаде.
Катерина(Стешенко). А мы успеем сегодня вам виноградники прополоть. Девчата, пойдемте? Сейчас луна, немножко, может, вечера прихватим. А это (на ящики) берите, занесем в хату.
Женщины и Стешенко прощаются с Кость Романовичем, идут со двора.
Стешенко(Катерине, тихо). Почти договорились мы с Марфушей жить вместе, да никак не решим – кому до кого переселяться. У нее хата – жалко бросать, и у меня хата, сад посадил молодой. Рассуди нас, Катерина Григорьевна.
Катерина. Если полюбит, переедет с улицы на улицу…
Уходят. Кость Романович и Андрий остаются вдвоем.
Кость Романович. Знаешь, чему меня больше всего научила война?
Андрий. Чему?
Кость Романович. Искать героев среди таких незаметных людей, которые, может, даже никогда в жизни и на собрании не выступали.
Андрий. Наука правильная.
Кость Романович(долго молчит). Мы у вас Катерину заберем.
Андрий. Куда? Зачем?
Кость Романович. Будем рекомендовать ее в Сосновку председателем колхоза.
Андрий. Ну вот! Лучшего бригадира отдай вам!
Кость Романович. Больше всех пострадал у нас этот колхоз. Очень тяжелое там положение. Знаешь, что там было? Три раза расстреливали немцы каждого десятого. Туда нужен именно такой человек, как Катерина. Сумела свое горе перебороть и людям поможет… Только ей сейчас не говори. Пусть еще поработает, закончит уборку.
Андрий. Нет, это мне никак не нравится, что вы хотите Катерину забрать.
Кость Романович. Я к ней давно присматриваюсь. Пора ее выдвигать. Если может она для советской власти делать больше, чем сейчас делает, – почему не так? Пусть растет.
Андрий. А я, Кость Романович, когда вырасту? Седьмой год работаю председателем колхоза. И капитана заслужил, а все председатель.
Кость Романович. А я, Андрий Степанович, когда вырасту? Восьмой год работаю секретарем райкома… О нас другая речь. Мы с тобой, может быть, на своем месте, а она еще не взяла в руки такого дела, чтоб было ей как раз по плечу… Расти можно по-всякому, Андрий. Разве рост только в том, чтобы по служебной лестнице вверх подниматься? Каждый год надо работать лучше, чем работал в прошлом году, – вот тебе и рост. Чтобы сам себе удивлялся: откуда сила набирается?.. А сила – вот она. Народ нам силы придаст. Если не отрываться от него.
Занавес.
Картина восьмая
Хата Андрия. Стол, кровать, несколько стульев, топчан в углу. Ночь. Ариша лежит на неразобранной кровати, одетая, на топчане снят дети. Андрий сидит возле открытого окна, курит. Днем прошел дождь, гроза еще не утихла, изредка поблескивают далекие молнии.
Ариша. Да ложись, пожалуйста, и закрывай окно. Сколько можно курить?
Андрий. Воздух хороший, Ариша, после дождика.
Ариша. А ты его и чуешь, тот воздух, за своим табачищем!
Андрий. Славный дождик прошел, на огороды, на бахчи. А теперь, если бы недельки две и не было его совсем, чтоб косовицу нам не испортил… (Курит.) Ох, и времечко настает! И косить, и молотить, и скирдовать. Если выдержу я, Ариша, эту уборочную, значит, еще поживу на свете.
Ариша. Не выдержишь, помрешь. От бессонницы помрешь.
Андрий. Ничего, я на свежем воздухе буду спать, в поле. Не увидишь меня дома, пока не закончим молотьбу.
Ариша. Так на что ты тогда и вернулся домой, если мне тебя не видеть?
Андрий. А что, может, уехать обратно на фронт?
Ариша. Поезжай. Не заплачу.
Андрий. Адреса не знаю. Далеко мой полк ушел. За Карпаты, должно быть, уже перевалили.
Ариша. А сегодня тебе от кого письмо принесли?
Андрий. От Чумакова, от Павла.
Ариша. От того, что у Катерины жил? Что он пишет?
Андрий. Вот память у вас, баб, кособокая! Только тем и вспоминаете его: «Что у Катерины жил?» А что человек для нас машины делал, колхоз выручил, то уже забыли.
Ариша. Не забыли и то, почему так думаешь! Ну, ну, что пишет?
Андрий. Работает. Только не на свою должность попал. В райком взяли… Жена, пишет, поправляется… Спрашивает, как Катерина Григорьевна живет.
С улицы слышно – где-то поют девчата.
(Курит.) Я вот все думаю, Ариша, о завтрашнем собрании.
Ариша. Завтра собрание, а он мне сегодня спать не дает…
Андрий. Нет, верно. Ты же знаешь, какой это щекотливый вопрос – премирование. Хочется и не пропустить никого, кто достоин, и средств у нас еще мало. Завтра будем премировать всех отличившихся на прополке. Я специально приурочил это дело к началу уборочной, для зарядки. Но чем премировать? То, что промтовары дадим, то не в счет, то люди за свой заработок получат. Еще бы надо чего-то. Семь штук поросят отчислили, три телочки есть. Мало. А деньги у нас пока только те, что за клубнику выручили. Жиденькие премии получаются. Пятьдесят, сто рублей – что на них купишь?
Ариша. Чем давать человеку пятьдесят рублей, так лучше просто сказать: «Спасибо тебе за честную работу».
Андрий. А работают люди как! Видела у Нюрки в бригаде подсолнухи? Три раза пропололи, чистота, как у хорошей хозяйки в хате… Ты не возражаешь, Ариша, если я добавлю Нюре к колхозной премии флакон духов трофейных от себя? Из тех, что привез тебе с фронта.
Ариша. Добавляй. Для кого мне душиться, если ты обещаешь всю уборочную дома не жить?
Андрий. Того, что делают сейчас эти люди, Ариша, ни в какие суммы не оценишь…
Ариша. Разве у нас только три телочки?
Андрий. Три, а то – бычки, рабочий скот… Я, Ариша, может, и через десять лет буду председателем, если не прогоните меня. Переживем все трудности, подрастет молодежь, будут у нас новые передовики, будем мы их в торжественные дни премировать хорошими подарками, на Доску почета выставлять. Но тех, с которыми я начинал этот тяжелый год, я бы над всем возвеличил…
Большая пауза.
Я вот думаю: есть у нас гвардии полковники, гвардии сержанты. За боевые подвиги награждают этим званием. А наших людей нельзя разве поставить в ряд с фронтовиками?.. Если бы я мог складно описать наши дела, знаешь, Ариша, что бы я сделал?
Ариша. Что?
Слышна песня девчат.
Андрий. Написал бы в Верховный Совет о наших людях. И попросил бы правительство добавить к нашим бедным премиям свое слово. Дать гвардейское звание нашим стахановцам, как бойцам на фронте дают. И диду Мусию, и бабе Гальке, и Катерине, и Нюрке, и Гаше. И чтоб так они и звались: гвардии бригадир, гвардии трактористка. Они этого заслужили… А там как посмотрят: если весь колхоз достоин, то чтоб весь колхоз наименовали гвардейским. И чтоб из Москвы привезли нам знамя. Мы бы на коленях целовали его, свое колхозное гвардейское знамя…
Ариша. Рано еще, Андрий. Урожай надо убрать, хлеб надо дать Красной Армии.
Андрий. Сумели вырастить урожай, сумеем и убрать. Сама же говорила – доверяй нам, бабам.
Стук в окно со двора.
(К окну.) Кто стучит?
Голос за окном: «Это мы, Андрий Степанович!»
Андрий. Катерина и еще кто-то с нею.
Ариша. Про письмо, должно быть, узнала.
Андрий зажигает лампу, открывает дверь. Входят Катерина, Вера и Марфа Стеблицкая.
Катерина. Здравствуйте, извиняйте, что побеспокоили. От меня вышли – светился еще у вас огонек, а стали подходить ближе – погасло. И назад не хотелось возвращаться.
Ариша. Ничего, он еще не ложился.
Андрий и женщины садятся у стола. Ариша присела на кровати.
Катерина. Завтра у нас будет общее собрание, Андрий Степанович?
Андрий. Да, надо собрание провести перед уборкой.
Пауза.
Катерина. Мы вот о чем говорили… Надо бы нам как-то, Андрий Степанович, подумать уже и о строительстве. Поставить, может, завтра этот вопрос на собрании? У нас еще двадцать семей без крыши. Живут в обгорелых стенах, набросали бурьяну на потолок. А пойдут дожди, снег?
Андрий. Думай не думай – до зимы всех в новые дома не вселим. Ни лесу нет, ни кирпича, ни свободных рабочих рук.
Ариша. Мы на зиму впустим к себе семьи две, как и в прошлом году пускали.
Катерина. Да и я набрала жильцов. Но это все же не выход… Вы как сказали мне днем про письмо, сразу с поля домой пошли или куда? Дождь вас не захватил?
Андрий. У трактористов в блиндаже пересидел.
Катерина. А нас сполоснул. Пока добежали до лесника в сарай, сухой нитки не осталось. И наша бригада там вся собралась, и Нюркина, и огородная. Ну, и всё больше о строительстве говорили… А письмо тут Андрий Степанович, или в правлении?
Андрий. Тут, домой принес.
Катерина. Мне можно прочитать?
Андрий. Можно. (Находит письмо на подоконнике). На, читай.
Катерина(долго держит письмо-треуголку, не разворачивая). Почерк лучше стал, ровнее. Научился уже писать левой. (Разворачивает письмо, читает про себя.)
Вера. Что пишет?..
Марфа. Не приедет обратно к нам?
Катерина качает головой.
Андрий. О своей работе пишет.
Катерина. Жив, здоров… Всем поклоны. И тебе, Ариша, и вам (Марфе и Вере). Нет, не приедет, Марфуша, я об этом и не думала… (Кладет письмо на стол, минуту молчит.) Нет, неправда, думала. (Берет опять письмо.) Думала, дура-баба. Чего-чего только не передумала за день!.. (Перечитывает письмо про себя.)
Андрий. На районную работу выдвинули его. В райком партии, вторым секретарем.
Вера. Да?.. А не хуже будет ему там? Он же к машинам привычен.
Андрий. Ничего, сможет и людьми руководить. Справится.
Катерина. Как с женой живет – не пишет. Пишет только, что поправляется она. Дочка болела у них… Обо мне спрашивает. А мне не написал… (Читает.) «Жалею, что не поехал из госпиталя сразу домой…» Жалеет… «Очень разорен район, нужны люди, работы много…»
Марфа. Может, у него душа болит по тебе, Катя? Жалеет, что жизнь у него раскололась? Тоскует?
Катерина(помолчав). А я, бабы, не жалею. Что было – то мое. И забывать его не хочу. (Еще раз перечитывает про себя письмо.) Может, написать ему?.. Ростовская область… (Сворачивает письмо, кладет на стол.)
Большая пауза.
Так вот, Андрий Степанович… Расскажи, Вера, что там предлагали женщины насчет строительства.
Вера. Да что предлагали… Вот, говорят, посмотришь по селу – та баба что-то лепит сама, какие-то дрючки соломой укрывает, та что-то городит, последние доски портит. Ну что из этого получится? Что мы понимаем по строительной части? Налепим таких курятников, что через год опять их сносить придется. Надо создать колхозную строительную бригаду, и пусть она строит подряд новые хаты всем, у кого сгорели, и такие уж, чтоб потом их не ломать.
Андрий. Из кого – бригаду? Мужики где?
Вера. Да из нас же бригаду. Из баб.
Андрий. Чего-чего, но плотников баб еще не видал!..
Марфа. А! Научимся и топором тюкать! Двадцать баб да одного мужика плотника, чтоб руководил – вот и бригада. Сами и лесу нарубим, и распилим его на доски, и обтешем – было бы кому учить да показывать. Пусть сначала, может, день провозимся над тем, что мастер за час сделал бы, – ничего, наловчимся со временем.
Андрий. Максима Трохимца – вам? Больше некого.
Вера. Да хоть и Максима! Наплевать на то, что он такой вредный! Лишь бы учил! Нам его специальность нужна, а не он сам.
Марфа. Злой ходит Максим, как черт! Не может забыть того мотоцикла, что нашли у него под соломой. Вот баламут! Как стали у нас трактора появляться, все против техники агитировал. «Деды наши на волах аж в Крым ездили, цоб-цобе, двадцать верст за день, да зато жили по сто лет. А теперь всё спешим куда-то, спешим! Оттого и жизнь человеческая сократилась». А сам мотоцикл военный заховал в солому. Зачем он ему понадобился? Молоко на базар думал возить?
Ариша. Конечно. Чтоб побыстрее. Деды из Крыма на волах соль возили, ту вези хоть целый год – не испортится. А молоко – прокиснет.
Катерина. Вот за этим мы к тебе и пришли, Андрий Степанович.
Андрий. Ладно. Если народ вносит такое предложение… Поговорим завтра на собрании.
Катерина(встает). Пойдемте, девчата. (Смотрит в темное окно.) Уже ночь. Темно. Нигде и огня не видно… В одной хате засветилось. То у вас, Марфуша. Иван Назарович с поля пришел… (Берет письмо, присаживается к Арише на кровать, читает.) «Езжу по колхозам, провожу собрания насчет строительства межколхозной электростанции на Маныче. Рассчитываем построить ее года за три…» И мы тут о строительстве толкуем, и он там – о строительстве. Вот жизнь какая. И погоревать некогда… Не надо ему писать? А?
Ариша. Не надо. Дело семейное, зачем тревожить.
Катерина. Не надо… Что было, то прошло… Ну, пойдемте. (Андрию – на письмо.) Можно взять?
Андрий. Возьми. Только дай адрес спишу. (Списывает адрес в блокнот.)
Вера. До свиданья, Ариша.
Марфа. До свиданья, отдыхайте.
Ариша. До свиданья.
Катерина(на пороге, поглядев еще на письмо). Об одном думаю – чтоб ему там было хорошо. А я… Чего мы не пережили!..
Вера. Эх, Катя! Людям счастья желай и от своего не отказывайся.
Катерина. Ну что ж, не уберегла свое. На ваше порадуюсь. До свиданья.
Уходят. Андрий закрывает за ними дверь.
Андрий. Что было, то прошло… Может, на выставке когда-нибудь увидимся с Павлом? Я думаю, лет через несколько выставку опять откроют. Спишемся, чтоб разом приехать в Москву, и встретимся там.
Ариша. Надо еще заслужить, чтоб на выставку вас послали.
Андрий. Заслужим… (Раскрывает окно.) Что ж, покурить еще да ложиться? (Закуривает, садится у окна). Ариша!
Ариша. Что?
Слышна песня девчат на улице. Выделяется Нюркин голос.
Андрий. Я тебе не говорил еще, Ариша, это пока под секретом…
Ариша. Ну-ну!
Андрий. Кость Романович хочет забрать у нас Катерину.
Ариша. Куда?
Андрий. В Сосновку, председателем колхоза.
Ариша. В Сосновку? А что там своих баб мало?
Андрий. Мало…
Ариша. Ох, тяжело ей там будет! Что ж она, согласна?
Андрий. Она еще не знает, не говорили ей.
Ариша. Жалко отдавать ее в другой колхоз. Тебе здесь тоже помощники нужны.
Андрий. Меня не спрашивают… Да я, Ариша, и не очень возражал. Конечно, жалко ее отпускать, это так, но и о ней подумаешь: может, на новой работе просторнее будет ей? Ведь она иной раз такое подметит насчет людей или хозяйства, что мне оно и в голову не приходило… Она, может, и сама еще своих сил не знает, на какое дело способна. Пусть себя испытает.
Улицей, близко, проходят девчата, громко поют.
(Высовывается из окна). Эй, девчата! Пора по домам, спать людям не даете!
Ариша. Чего кричишь? Детей перепугаешь.
Андрий. Девчата поют, Ариша!
Ариша. А что им делать, как не петь. На то они и девчата.
Нюркин голос за сценой: «Не гоните домой, Андрий Степанович, завтра воскресенье, выспимся». Девчата: «Спать да спать, а когда же погулять?», «Идите к нам, подтяните, басов не хватает».
(Вздохнув.) Басов не хватает… Приятный у Нюрки голос… Что они поют? Какую-то новую песню, я еще этой песни не слыхала.
Андрий. Дело молодое. Поют… Жить будем, Ариша!.. А вот и знакомую запели.
Девушки поют.
Теплый ветер дует. Развезло дороги,
И на Южном фронте оттепель опять.
Тает снег в Ростове, тает в Таганроге, —
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать…
И когда врагов не будет и в помине,
И к своим любимым мы придем опять,
Вспомним, как на запад шли по Украине, —
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
Занавес.
1947
Настя Колосова
Пьеса в 3-х действиях,
4-х картинах
Действующие лица
Настя Колосова – знатная колхозница, мастер высоких урожаев, 35 лет.
Прокоп Прокопыч Шавров – председатель колхоза, 50 лет.
Василий Павлович Черных – директор МТС, 40 лет.
Федосья Андреевна Голубова – бригадир, 45 лет.
Денис Григорьевич Тимошин – секретарь райкома партии, 45 лет.
Лука Демьянович Силкин – председатель райисполкома, 50 лет.
Андрей Ефимович Голышев – композитор, 50 лет.
Игнат Седов – демобилизованный лейтенант, 25 лет.
Иван Гаврилович Лыков – колхозник, 60 лет.
Савелий Маркович – колхозник, садовод, 70 лет.
Фрося Любченко – девушка
Колхозницы из звена Насти Колосовой:
Дуня Батракова – девушка
Марфа Семеновна – старуха
Дарья
Алена
Колхозницы из бригады Федосьи:
Наталья – подруга Насти
Ксюша
Мария
Луша
Люба – девушка, секретарь Насти.
Степан Агеев – 30 лет.
Жуков – приезжий колхозник, 40 лет.
Действие происходит в одной из центральных областей, года через три после Отечественной войны.
Действие первоеКартина первая
Поле. Светлая ночь. Небо затянуто тучами, но за ними – луна. Между посевами пролегла дорога, спускающаяся к речке, что течет где-то в глубине, под крутым обрывом, – там видны верхушки камышей. У берега – ракиты. На земле у дороги лежат Фрося Любченко, Дуня, Дарья, Алена. Вокруг разбросаны ведра, коромысла. На пригорке сидят Иван Гаврилович Лыков и Марфа Семеновна. Женщины носили воду из речки к водовозке, уехавшей на участок полива. Начало лета, но полям уже угрожает засуха. Много недель не было дождя, очень жарко, вянут, желтеют молодые хлеба, трескается земля от зноя. Колхозниц собрали ночью на поле поливать вручную посевы на рекордном участке Насти Колосовой.
Иван Гаврилович(прислушивается). Что это прогремело? Не гром ли?.. Нет, самолет пролетел. (Смотрит в небо.) Наш или чужой?
Марфа Семеновна. О, вспомнил! Три года уже чужие не летают.
Иван Гаврилович. Самолет. А мне послышалось – будто гром, далеко… Неужто не будет дождя? Очень уж с вечера запохаживалось на дождь.
Марфа Семеновна. Надо, надо дождя!
Иван Гаврилович громко зевнул.
Ты-то чего, Иван Гаврилыч, страдаешь здесь, не спишь? Шел бы домой. Тебе небось завтра с утра опять ехать на станцию за лесом?
Иван Гаврилович. Либо за лесом, либо торф на мельницу возить. Куда-нибудь поеду. Должность такая – старший, куда пошлют… Все одно, что здесь не спать, что придешь домой, ляжешь – не спится. С людьми веселее.
Марфа Семеновна(помолчав). Что ж ты так живешь, бобылем? Женился бы на вдове, не дюже молодой. Невесты у нас есть подходящие.
Иван Гаврилович. Какой я жених!..
Марфа Семеновна. Помогли бы тебе хату построить.
Иван Гаврилович. На что она мне, одинокому… Вот дождусь сына из армии. Ежели останется у вас в колхозе, тогда уж с ним построим хату. Женится, может…
Марфа Семеновна. Пишет сын?
Иван Гаврилович. Пишет, не забывает. В немецком городе Ней-бран-ден-бурге службу несет.
Марфа Семеновна. Принеси бельишко, какое есть, постираю.
Иван Гаврилович. Не нужно, спасибо. Мне Марья стирает, хозяйка. Не обижает… Ничего, проживу. Много ли мне надо? Приютили люди – живу… Колхоза жалко! Все село сничтожили, изверги! А колхоз какой был у нас в Ракитном!
Марфа Семеновна. Хозяйственно жили, да. И наши ездили к вам ума-разума подзанять.
Иван Гаврилович. Мало заняли, не помогло вам… Э, наш председатель, Василий Павлович Черных – орел был! Майором, слышь, войну закончил… А не едет в родные края.
Марфа Семеновна. До кого ему ехать сюда?..
Алена(подняла голову). Не вернулась водовозка?
Марфа Семеновна. Нет еще.
Алена. Задремала… А что тут делать без бочек?
Дарья(повернулась на другой бок). Нечего делать, так спи и другим не мешай.
Иван Гаврилович. Что хозяйственно жили, то не диво. И про ваш колхоз, кто в дело не вникнет, скажет – неплохо вроде живут. Опять же, Настя у вас славится своими рекордами. А работаете недружно, неровно, с хитростью.
Дуня(пошевелилась). Не все – с хитростью.
Дарья. Дед, как приезжий прокурор, все наш колхоз критикует.
Алена. Опять свое Ракитное вспомнил.
Иван Гаврилович. Как его забудешь… Вот я, бабы, когда-то думал: сошлись люди в колхоз, прогнали кулаков, сообща пашут, сеют – ну чего еще надо? И жить должны согласно, как одна семья. Нет, то не все, что сошлись в кучу. Ведь и семьи разные бывают. В иной семье такое творится! Отец за сынами – с дубиной, сыны друг дружку – по зубам!.. Ваш Прокопыч хитер, да не шибко грамотен. Неуверенный человек. А Черных свою линию вел твердо. Культурно, спокойно расскажет, докажет, уговорит человека, а все же настоит на своем. Вот ть – руководитель! (Помолчав.) А про богатство что говорить! Жили-поживали. Мотоциклов было у колхозников десять штук. Велосипедов – не счесть. Идешь, бывало, смотришь – лежат в пшенице штуки три дамских. Чьи? Да из первой бригады, говорят, пололи тут утром девчата, они, должно быть, бросили. Стали уже терять их в степи, как бороны.
Марфа Семеновна. Ну такого не было, прибавил?
Иван Гаврилович. Может, и не было еще, но – подходило к этому.
Дуня. Ой, душно! И ночью нет прохлады.
Фрося(приподнялась). Жарко, как в молотьбу. А лето только начинается. Июнь месяц. Что ж оно будет? Печет и печет.
Дарья. Что будет? Опять засуха будет, погорит хлеб.
Алена. Пошли, девки, купаться?
Фрося. Там гадюки в камышах.
Дуня. Вроде молния блеснула. Может, дождик таки соберется?
Дарья. И вчера гремело там. (Бьет комара на шее). У людей дожди идут, а у нас только комары кусаются!
Фрося. Сейчас тетка Настя с председателем пригонят бочки. С пожарки снимут… Прилетит, разругает нас, что не работаем.
Алена. За что? Сама видит – бочек не хватает.
Дарья. Что ж нам, на коромысле носить воду аж туда? Расшаби их!..
Алена. А будет ли, бабы, толк из нашей работы, что поливаем тут?
Марфа Семеновна. А чего ж. Ночью полить не вредно. В такую сушь только ночью и можно поливать.
Дарья. Толк будет. Настя урожай соберет, Героя получит. Ее девчатам ордена дадут.
Иван Гаврилович. Наплевать, бабы, на вашу работу, тьфу! Пять гектаров спасете, а еще тыща гектаров! Вон степь-матушка!..
Фрося. Так это же гектары какие!
Иван Гаврилович. А какие?
Дарья(с усмешкой). Показательные!..
Иван Гаврилович(помолчав). У моего дядьки Романа, гончара, что горшки лепил на Куликовском, штаны были показательные. Одни на будень и на праздник. Спереди посмотреть, вроде одетый человек, а повернется…
Алена. Сейчас дед отмочит!
Иван Гаврилович. Сидячая работа, протер. А новые купить – капиталу не хватало. Однако же и в церковь ходил, дюже был религиозный. Станет к стенке спиной – оно и незаметно… Ваш Прокопыч тоже знает, каким боком начальству показаться.
Алена. Едут!..
За сценой слышно – разворачиваются повозки, ездовые покрикивают на лошадей. К женщинам подходят председатель колхоза Прокоп Прокопыч Шавров и Настя Колосова.
Настя. Водовозки пришли. Поднимайтесь! Выспались? Живее! Ну-ну!
Дарья(приподнимаясь). Чего нукаешь? Не запрягла…
Шавров. Еще ночку, девки! Завтра отдохнете.
Дарья. Ох, сколько уж мы ночей здесь околачиваемся! А наше полоть кто за нас будет?
Шавров. Чего?
Фрося. Ночь – поливать, днем – отдыхать, а на своих участках когда работать?
Шавров. Потерпят.
Алена. Наше все терпит.
Шавров. Наше, ваше – что за разговоры? Поделили колхоз, что ли?
Дуня. Да ведь государство со всех нас урожай спрашивает!
Настя. Какой с вас спрос! Вы таких обязательств не брали, как я. Вставайте, вставайте! Рады языки почесать. Пока и ночь за разговорами пройдет.
Алена(потягивается). Ох, спать хочется!..
Марфа Семеновна. Да хоть бы уж по-хорошему, без крику…
Дарья. А верно – чего ты, Настя, нами командуешь? Иди в свое звено и командуй там.
Настя. Мои работают.
Дарья. Где?
Настя. Там, поливают.
Дарья. А на горку ведра таскать им нежелательно?
Настя. Вам ту работу нельзя доверить. Там у меня новые сорта, те, что академик Лысенко прислал нам. Мои девчата приучены. Они каждый кустик как маленького ребенка выходили. А вы впотьмах всё затопчете. Носите ведра, это дело проще.
Дуня. Только на это и способны?.. Нам доверить нельзя?..
Полем идет к берегу речки Федосья Голубова.
Федосья. Опять моих людей забрали без спросу!.. Да когда ж это кончится? Прокопыч!
Шавров. А? Что?
Федосья. Я бригадир своим людям или нет?
Шавров. На то и колхоз, Федосья, чтобы помогать друг дружке.
Федосья. Э-э, не то говоришь, председатель! Мы тоже понимаем, что такое колхоз. А наша бригада – не колхоз? Там на полях чье – не наше? Кто будет полоть? Я им завтра наряд дам на работу, а они скажут: мы уж ночь работали, отдохнем.
Алена. Конечно, отдохнем. Не железные!
Фрося. Да еще, слышите, что говорят про нас: нам и поливку нельзя доверить, только ведра способны таскать.
Федосья. Ах, так!.. Идите, девки, домой спать! Довольно!
Дарья. Расшаби их! Пошли!..
Дуня. Своей работы по горло.
Шавров. Куда вы? Федосья Андреевна! Бабы, нельзя! За что вы обиделись? Ну, может, Никитишна не так слово сказала, а вы уж и хвосты распушили.
Настя. Какие горячие!
Шавров. Чего вы такие злые стали?
Алена. Того злые, что засуха!
Дарья. Хлеб погибает!
Шавров. А зачем кулаки мне под нос суешь? Я, что ли, погодой заведую? Нету дождика – значит, полить надо.
Дуня. Сколько мы тут ведрами польем!
Марфа Семеновна. Этим мир не накормишь.
Фрося. Мы за колхоз болеем, дядя Прокоп. Там больше потеряем, чем здесь спасем.
Шавров. Товарищи женщины! Много не прошу. По силе возможности. Еще ночку-две!
Настя. Чего ты их просишь?..
Федосья. Хоть просите, хоть приказывайте – не будем! Это уж ты хочешь, Настя, чужими руками жар загребать.
Настя. Глупые слова говоришь. Сама рассуди: всё не польем? Нет, не успеем. Что же спасать в первую очередь? Где лучше посев. Был бы у вас лучше – к вам пошли бы… Да вы и не додумались первыми начать поливать! (С силой.) А я ночей не посплю, а спасу свой участок!
Шавров. Бестолковые вы, бабы! Разве можно допустить, чтоб такие посевы стихия погубила? Не берете во внимание, что у нее тут на делянках. Можно сказать, целая научно-опытная академия. Так и в газетах писали.
Федосья. Знаем, хорошие посевы. (К Насте). Так ты и удобрения все себе забрала. Сколько дали но наряду на колхоз – все забрала!
Дарья. На твои рекорды – всё, а нам – ничего!
Фрося. У вас лучше посевы, а у нас их больше!
Дуня. И мы бы сделали лучше – дайте нам возможности!
Настя(приложив руку ко лбу). Вот они – возможности.
Дарья(возмущенно). Умом хвалится, милыи-и!.. (Насте). А не советская ли власть тебя образовала?..
Алена. В нашей бригаде в прошлом году на двух участках урожай уже был не хуже твоего, Настя!
Федосья. Слышишь, Прокопыч? Не можешь ты этим людям препятствовать!
Шавров. Все в рекорды удариться хотите? Болячка на мою голову! Да знаете ли вы, что Настасья Никитишна тут делала? И… стра-ти-фи-кацию, и гра-ну-ляцию, и опыляцию.
Дуня(презрительно). Опыляция!..
Фрося. Зачем такими словами пугаете? Просто – опыление дополнительное. Читали в газетах, знаем, как оно делается.
Федосья. И читали, и лекции слушали, и сами уже разные опыты делаем не один год. Мы весь колхоз хотим поднять, а не одно звено!
Шавров. Да я не возражаю…
Крики: «Весь колхоз!», «Нам урожай нужен, а не рекорды!», «Не имеете права заставлять на нее работать!».
(Хватил кепкой оземь.) А ну вас! Голова от вашего крику пухнет! Отойдите!.. Вас много, я – один!..
Настя. Договорились!.. Что мне с вами тут время терять? Говорите прямо: будете носить воду?
