Текст книги "Ольвия (ЛП)"

Автор книги: Валентин Чемерис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Глава девятая
Лагерь на берегу реки Оар

А разве ему было когда-нибудь легко?

***

У озера-моря, что звалось здесь Меотидой [33]33
  Озеро Меотида – Азовское море.


[Закрыть], на берегу реки Оар [34]34
  Река Оар, как считают историки, находилась к западу от нынешнего Бердянска, примерно у р. Корсак.


[Закрыть], Дарий велел строить укрепления. Двигаться дальше на восток, гонясь за неуловимыми скифами, было уже не просто безрассудно, но и опасно. Ослабевшему войску нужна была передышка – двадцать один день безостановочной погони за призраками измотал его вконец. А чем дальше на восток, тем пустыннее и безводнее становились места, и Дарий наконец убедился, что здешние саки не бегут от него, нет. Их скифарх – предводитель-вожак – нарочно водит его за собой, водит, глумясь над ним, царем царей, водит, ибо таков его замысел: в открытом бою он персов не одолеет. А вот поводив их по мертвым краям, изнурив до предела всадников и коней, – он выберет удобный час и тогда ударит всей своей силой. А впереди, сколько хватало глаз, простиралась пустошь – голая, выжженная солнцем и иссушенная горячими ветрами мертвая земля, солончаки, окаменевшая твердь. Да – пески. Лишь кое-где торчат кустики хилой полыни. И повсюду белеют ребра и черепа каких-то животных. Двигаться дальше по такой пустоши – верная гибель, ибо войско его, некогда грозное и непобедимое, держится уже из последних сил. Владыка сам видел, как всадники падали с коней на горячую землю и, намотав на руки поводья, тотчас проваливались в тяжелый сон. И это те всадники – гордость и слава его войска! Пехота еле-еле плелась в хвосте, добравшись до лагеря, тоже падала на горячую землю, как мертвая. Последние же отряды так и не доходили – их где-то уничтожали кочевники. Да и опасно заходить вглубь чужой страны, имея в своем тылу неразгромленную ее военную силу. Нет, нужно было становиться лагерем, дальнейшая погоня просто погубит его войско. Вот почему Дарий велел Мегабазу строить на берегу реки Оар укрепления. Велел, все еще не вполне понимая, для чего они ему и сколько дней он будет отсиживаться за ними. Но войску нужна была передышка, а укрепления должны были защитить его от внезапного налета степняков, которые, водя за собой персов, день ото дня становились все наглее и дерзостнее. А в смелости им не откажешь, особенно их коннице. Она мобильнее персидской, ибо не отягощена ни пехотой, ни обозами, которые вконец замедляют движение персидской орды. А оторваться от обозов войско не может – обозы в тот же день окажутся в руках кочевников. К тому же скифы лучше знают местность, это тоже дает им немалое преимущество, у них вдоволь пастбищ для коней и провизии для всадников, не говоря уже о воде. К тому же, как показал поход, персидская конница без поддержки пехоты не может противостоять ураганному натиску скифских всадников. Недаром же этот край звали землей Всадников с Луками. Еще ни одной стычки не выиграла персидская конница у скифской: царские всадники – прославленные всадники! – махнув на свою славу и гордость, на глазах у своего владыки бежали от здешних всадников с луками, бежали к своей пехоте, лишь с помощью которой и могли они остановить противника. А скифы, прогнав персидскую конницу, тотчас же поворачивали назад. Почему? Царские полководцы не находили ответа, тогда как Дарий все понимал: очевидно, бой с его основными силами еще не входит в замыслы кочевников. И это настораживало, злило и гневило владыку. Ужас! Позор! Дарий делал вид, что не замечает, как почти каждая, пусть и мелкая, стычка со степняками заканчивается бегством его отрядов. Только пехота и спасает. Позор! Закрыть глаза и делать вид, что ничего такого… нет, что все идет хорошо. Да, в конце концов, убегают степняки, степняки, а не персы. Это хоть какое-то, да утешение, хоть и не совсем целительный, но все же бальзам на израненное самолюбие царя царей. От самого Истра орда двигалась без дневок, которые обычно на марше устраиваются через три-четыре дня, а при быстром движении – так и через каждые два-три перехода. На отдых войску давались лишь короткие летние ночи. Но редко в какую ночь кочевники не нападали на персидский лагерь. Днем, с вечера, их нигде не было видно, а стоило лагерю улечься, как они выныривали, словно из-под земли. А ночью персидский лагерь становился почти непригодным к бою: всадники, чтобы хоть какой-то отдых дать измученному телу, вынуждены были снимать панцири. Коней, чтобы те, чего доброго, не разбежались, путали да еще и привязывали к кольям (каждый всадник имел такой кол и забивал его в землю каждый вечер). И едва всадники, попадав на землю, засыпали, как налетали кочевники. Сколько их, того в темноте никто не мог разобрать, так что в гигантском лагере поднималась немалая суматоха, все метались и мешали друг другу. Каждому всаднику нужно было по тревоге быстро надеть панцирь, оседлать коня, распутать его, отвязать и вскочить в седло, – а времени на это уже не было. После таких ночных наскоков кочевников утром персы были сонные, еще более изможденные и едва держались в седлах. Нет, дальше так продолжаться не могло, и Дарий велел становиться лагерем на берегу реки Оар.

***

Здесь, где река Оар впадала в озеро-море Меотиду, наконец-то кончались бескрайние скифские степи, и дальше, до самого горизонта, голубели воды. Персы могли наконец вздохнуть: многодневные блуждания по однообразным и пустынным степям, которым, казалось, не будет конца, завершились. Что их ждет завтра, послезавтра, о том никто, кроме богов, разумеется, не знает, но по крайней мере сегодня можно перевести дух – степи и впрямь прервали здесь свой неудержимый бег.

Озеро было велико, как море, и синие – вдали – воды его исчезали за горизонтом, сливаясь там с небом. Вблизи же воды были зеленоватыми, еще ближе – светлыми, даже песчаное дно видно, но для питья непригодны. Озеро было не только большим, как море, но и таким же, как море, соленым. Проклятый край! Войско страдает от жажды, рядом столько воды, а напиться – никак. И для чего здешние боги соорудили в этих краях такое озеро-море с горькой водой? Назло, верно, персам, не иначе!

Меотида волновалась, как настоящее море.

Зеленоватые валы с белыми барашками на гребнях с шумом накатывали на узкую полосу прибрежного песка и откатывались назад, усеивая все вокруг водорослями и студенистыми телами медуз. Было ветрено, и валы шли на берег то и дело, упрямо штурмуя его, пытаясь достать до высоких глинистых круч, что отливали на солнце золотом. И там, где прибрежная полоса песка была узкой, море доставало до берега, подлизывало его, и высокие кручи обваливались, с грохотом рушась вниз… Глинистые кручи были высоки и обрывисты, с них далеко видно, а на их вершине дышалось легче. Ветер с озера-моря немного остудил пережженное за двадцать один день похода персидское войско. Остудил, но ненадолго. Солнце пекло здесь еще немилосерднее, тело под его лучами сохло, становилось шершавым и болезненным, чернело… Тяжко воинам, закованным в панцири, тяжко.

Но до отдыха еще было далеко – нужно было сперва защититься на случай налета кочевников, чтобы не спихнули их, чего доброго, с высоких круч в синее озеро-море. Весь тот край, где Оар впадал в озеро, был изрезан глубокими ярами и балками, и это значительно облегчало сооружение укреплений. Отряды становились лагерями между этими ярами и балками, и таких лагерей, когда все наконец расположились, вышло восемь. Каждый лагерь с тыла защищало озеро, с боков – яры и обрывы, и только впереди таилась опасность. Поэтому каждый лагерь сооружал со стороны степей защитную стену, то есть вал. Рыли глубокие рвы, а перед ними наскоро насыпали валы, торопились – времени не было. Да и не собирались здесь долго отсиживаться. И все же на случай какой-нибудь беды за валами можно было отбиваться долго, а при надобности сюда с Истра мог подойти и флот.

Дарий наконец немного успокоился. В лагерях, в случае чего, можно будет оставлять гарнизон, а также больных и раненых воинов, а с главными силами совершать рейды-налеты вглубь Скифии. Восемь лагерей на берегу Меотиды станут тогда надежным тылом для войска.

Насыпая валы со стороны степи, войско трудилось с утра и дотемна. Дарий окончательно решил дальше на восток не идти, а начать боевые действия здесь и здесь заставить скифов принять битву. Одновременно с сооружением укреплений владыка посылал большие отряды в степь на поиски скифов. По замыслу, такие отряды должны были совершать опустошительные налеты на скифов, изматывать их, рассеивать, уничтожать, а выходило наоборот. Скифы совершали опустошительные налеты на персидские отряды, изматывали их, рассеивали в степях.

Силы персидской орды таяли.

Все меньше и меньше оставалось дней до тех шестидесяти, в течение которых ионийцы должны были охранять мост на Истре, а решающей битвы все не было.

Кончалась провизия… Войско держалось на одних лишь поджаренных зернах гендума. В обед иногда давали по куску комача – пресного хлеба из ячменя вперемешку с пеплом (пекли его на кострах), вечером – и то не всем – перепадало по кусочку кешка – овечьего сыра. Это была ежедневная пища бедняков персидского царства, та еда, о которой говорили: «Ешь так, чтобы не умереть с голоду». И войско ело так, чтобы не умереть с голоду, и не только не умереть, а еще чтобы хватило сил гоняться за скифами. Дарию же и его приближенным готовили кебабы, сих-кебабы, лапшу ош, каждое утро и каждый вечер был кофе, был шербет, свежая вода, не говоря уже о яблоках, инжире, винограде.

Царь жаждал битвы, его же изнуренное войско жаждало еды и воды: хоть чего-нибудь, лишь бы пожевать, лишь бы бросить в желудок…

– Айш!! – хрипели воины. – Дайте нам айш!!

Айш – хлеб, еда и вообще, в более широком смысле, – жизнь.

Крикунов секли, некоторых казнили.

– Догоняйте скифов, – советовали им военачальники. – Как догоните – будет вам айш. У скифов есть айш! Гонитесь!

Персидские отряды гонялись за скифами и возвращались ни с чем. Это в лучшем случае. Чаще же всего такие отряды исчезали в степях бесследно. Почерневший Дарий ничего не мог понять. Впадал в отчаяние. Задыхался от ярости. Какой позор! Обвели вокруг пальца. И это его – царя царей! Из рода самих Ахеменидов! И кто? Какие-то дикие кочевники! Догнать! Наказать! Всю Скифию распять!

Гнев спадал, и тогда он чувствовал себя в западне. Гонялся за скифами, а уверенности не было. Более того, было ощущение, что с ним играют, что его водят за нос. Такого позора с ним с тех пор, как он стал царем, еще не было. Даже насмешки и издевки вавилонян казались ему теперь детскими шутками. А здесь… Он не проиграл битвы, но и не выиграл ее. Неужели кочевникам не страшно его войско? Кто поверит в такое? Затевая поход в Скифию, он мечтал не только усмирить непокорных кочевников, и так усмирить, чтобы они навеки забыли дорогу в Мидию, но и захватить бесчисленное множество рабов, тысячные табуны коней, стада скота. А сам поход казался легкой прогулкой в неведомые края. И вот… Скифы отходят и чувствуют себя победителями, а он… Позор, позор! Тяжело воинам блуждать по безводным степям, тяжело военачальникам подбадривать их, тяжело было и Дарию. Ему, пожалуй, было тяжелее всех. Так тяжело, как никогда. Это он только вида не подает, а на самом деле на душе у него тяжкий гнет. И Дарий покорно несет этот гнет, и никто не видит, как ему тяжело.

А разве ему было когда-нибудь легко? За все годы царствования он не помнит такого года, чтобы удалось тихо и спокойно посидеть на троне. Нет, не было такого, утешал, успокаивал себя Дарий. Годы его царствования проходили в тяжких и изнурительных походах и в бесконечных битвах. Пока одну страну усмирит, тем временем три или пять других восстанут. И так из года в год. С первого года его царствования.

Тяжело ему теперь, очень тяжело, на теле и душе – камень. А разве было ему легко, когда он убил Гаумата-мага и вернул Ахеменидам престол? Разве он тогда спокойно на нем сидел? Расправившись с самозванцем, сразу же отправился подавлять мятежный Вавилон.

Один человек, вавилонянин, по имени Надинтобайра, сын Анири, восстал в Вавилоне, покоренном Персией. А восстав, назвал себя Навуходоносором. Войско самозванца стало на берегу Тигра. Дарий подошел к реке с другой стороны, река была непроходима вброд, и тот человек, что провозгласил себя Навуходоносором, думал спастись за водой. Тогда Дарий посадил одних на мехи, других на верблюдов и коней. Ахурамазда ему помог. По воле Ахурамазды он перешел Тигр, там и разбил наголову войско вавилонского самозванца. Случилось это в 24-й день месяца ассиядия. Надинтобайра, называвший себя Навуходоносором, с несколькими всадниками бежал в Вавилон. Тогда он пошел в Вавилон и по воле Ахурамазды взял Вавилон, схватил самозванца и умертвил его…

Легко ли ему тогда было?

О, пока он усмирял Вавилон, за его спиной восстали: Персия, Элам, Мидия, Ассирия, Египет, Парфия, Саттагидия, Сака… Так легко ли ему тогда было?

Дарий ходил и ходил по шатру, тяжело ходил, хмуро, и все спрашивал и спрашивал себя: легко ли ему было тогда, в 522 году?

О нет. В тот год он выдержал 19 битв, выиграл все, еще и захватил в плен девять царей. Даже для истории велел записать на пергаменте, на коже и высечь на скале такое:

«Говорит Дарий-царь: вот что я свершил по воле Ахурамазды, и свершил за один год. Ты, который со временем прочтешь эту надпись, верь тому, что мною сделано, не считай это ложью».

Так легко ли ему было тогда?

О нет, было ему тогда тяжело, очень тяжело, но он выдержал те девятнадцать битв и выиграл их все. Так почему же сейчас ему, когда он не проиграл еще ни одной битвы, почему сейчас ему так тяжело? Так тяжело, как никогда не было, тяжелее даже, чем в тот год, когда его ждали девятнадцать битв. Почему ему так тяжело со скифами?.. Ходил и не находил ответа.

Тогда, в 522 году, ему не снились поверженные им цари, он тогда спал крепко, спал где угодно: в походе, даже на месте битвы, среди изрубленных тел, и спал крепко, и утром просыпался свежим и бодрым. Так почему сейчас ему – царю царей! – едва ли не каждую ночь снится тот тощий сак, нищий, какой-то пастух без роду-племени, которому он невесть когда отрубил голову?..

Почему его бесстрашное, хорошо обученное и выносливое войско, которое никогда не знало ни усталости, ни поражения, которое за год выдержало девятнадцать битв, почему оно теперь, в скифских степях, выбилось из сил и, не проведя ни одной битвы, уже потеряло веру в победу?

Вопросы, вопросы, вопросы…

А ответа – ни одного.

Глава десятая
Если умны – догадаетесь сами…

Настал день, и Дарий вынужден был, поборов собственную гордыню, отправить своих послов к неуловимым скифам. Это уже было началом поражения, хотя царские послы и должны были передать скифам такое послание:

«Дарий, царь великий, царь царей, Виштаспов сын, Ахеменид, перс, сын перса, ариец из арийского племени.

Ахурамазда даровал мне царство великое, богатое добрыми мужами и добрыми конями. Я привел добрых мужей на добрых конях к вам, скифы. Я подавил Вавилон, Персию, Мидию, Элам, Египет, Парфию, Саттагидию, подавлю и вас, кочевники, в вашей земле. Если вы сильны, если вы настоящие мужи, а не трусы, то вступайте со мной в битву великую, а если слабодухи – то признайте свое бессилие и придите ко мне с землей и водой».

Для скифского царя Дарий велел заготовить еще и такое послание:

«Чудак! Почему ты все бежишь и бежишь? Если ты считаешь себя достаточно сильным, чтобы противостоять мне, то остановись. Оставь свои блуждания и сразись со мной. Если же признаешь себя бессильным, то признай меня своим владыкой и приди ко мне с поклоном, как и подобает приходить рабу к своему господину».

Дарий обладал острым умом и, несмотря на гнев свой и ярость, душившие его каждый день, все же ясно осознавал тщетность такого послания. Если скифы не испугались его огромного войска и играючи водили его за нос по своим бескрайним степям, то царских угроз и вовсе не испугаются. Все это он осознавал, но иначе поступить не мог. Не будет же он снова бесцельно блуждать по степям, видя только хвосты чужих коней? Нужно же было что-то делать, как-то достать скифов, а он ничего лучше, кроме угроз, придумать не мог. Если его гигантское войско не достало скифов, то, может, хоть послы доберутся до них?

Он сидел на коне, грудь которого была прикрыта железной сеткой, а голова защищена золотыми пластинами, сам был в панцире и шлеме, в центре своего великого войска, в окружении гвардии «бессмертных», готовых костьми лечь, но своего царя защитить даже тогда, когда все войско поляжет, но уверенности не чувствовал и на свои бессильные угрозы скифам надежд не возлагал. Посылая угрозы, он выпрашивал у них битву. Это было величайшее унижение, но вида он не подавал, будто так и должно быть. И своим личным послам – знатным мужам Персии – он в который раз напоминал:

– Так и заявите: или – или… Или пусть скифы сдаются на мою милость, или пусть сражаются с нами.

А сам думал: скифы просто посмеются над его послами!

Подумал так потому, что на их месте он бы тоже смеялся.

Скифы и вправду смеялись.

Но хоть и дикие степняки, а как принимать послов, знают, ибо приняли их почтительно, с достоинством, завели в белую юрту и напоили холодным кумысом. И в этой учтивости тоже чувствовалась их сила. А вот над царским посланием смеялись. Нет, не вслух, но глаза их были веселы и насмешливы. А смеется лишь тот, кто чувствует за собой силу. Это Дарий понимал, но не мог уразуметь одного: в чем же заключается сила степняков? В войске?.. Но оно меньше и не так опытно, как персидское. Тогда в чем?.. Разве в том, что они дома, в своих степях, а он, персидский царь, блуждает здесь с завязанными глазами. Да еще, должно быть, их сила в мудрости и хитрости их царя. О, только старый и опытный лис может затеять такую войну с персами!

А ответ его, один только ответ на царские угрозы чего стоит.

«Положение мое таково, персидский царь! Я и прежде никогда не бежал из страха перед кем-либо, и сейчас не бегаю от тебя. А почему я сразу же не вступил с тобой в битву, я тебе охотно объясню. У нас нет городищ, которые нам нужно защищать. Мы не боимся их разорения и опустошения и потому не вступаем с вами в бой. Но есть у нас отчие могилы. Найдите их и попробуйте разрушить – и тогда узнаете, станем ли мы сражаться за эти могилы или нет… Тебе же вместо даров – земли и воды – я посылаю другие дары, каких ты заслуживаешь. А за то, что ты назвал себя моим владыкой, ты мне дорого заплатишь!»

Дарий молчал, хмурый, как ночь.

Стоило ли напрашиваться на битву, чтобы получить в ответ такое послание?.. Да и кем угрожать скифскому царю? Войском, которое с утра до ночи клянчит айш? Он не мог понять свое воинство. С тех пор как начался скифский поход, они каждый день требуют одного и того же: еды, еды, еды…

Его воинству безразлично, что персов преследует одна неудача за другой, оно требует одного: еды, еды, еды. Воинству безразлично, что оно покрыло себя бесславием, что над ним потешается царь кочевников, оно требует айш… У него, царя, есть все, изысканные яства у него есть, но ни один кусок не лезет в горло. Да и как он полезет, когда ему приносят такие послания от скифского владыки… Не было уже сил даже гневаться. Сидел в своем роскошном шатре, и его ни на миг не оставляла жгучая боль. Перед ним на ковре чего только не стояло из еды и питья, а он на эту еду и на питье не мог и смотреть… Его, всесильного царя с таким войском, какие-то кочевники водят за нос! Еще и предлагают ему, в насмешку, искать могилы их предков! Сдались они ему, эти могилы! Он – покоритель Азии! Как после такого поражения и бесславия возвращаться домой? О его неудачном походе в Скифию узнают все народы и племена царства, а узнав, почувствуют, что царь царей не так уж и силен, раз его обвели вокруг пальца какие-то кочевники в кибитках! И начнут поднимать головы. Еще и будут говорить о нем: «Тот, кого обхитрили скифы».

Войско гибло без еды. Каждый день стратеги посылали во все стороны отряды в поисках пропитания, но скифы хладнокровно уничтожали их. Более того, персидские всадники, завидев скифских лучников, тотчас же поворачивали коней и, сбивая с ног собственную пехоту, мчались в лагерь. Позор!

А еще через день скифы поймали десять всадников, но не убили их и даже не отняли у них оружия. Они напоили их кумысом и велели отвезти своему царю дары. И они привезли Дарию необычные дары: три клетки, в которых сидели птица, мышь и лягушка. А на клетках лежало пять стрел…

– Что это такое? – спросил царь своих ближайших мужей. – О чем говорят дары варваров?

Знатные мужи старательно разглядывали дары, но сказать что-либо определенное не могли. Всадники, привезшие клетки, тоже ничего не могли поведать.

– Скифы сказали: если вы, персы, умны, то догадаетесь сами.

– Я спрашиваю вас, что означают дары степняков? – повторил царь, и молчать дальше было опасно, ибо в царских глазах уже начали вспыхивать молнии…

Тогда вперед выступил один из полководцев и так сказал:

– О владыка всех людей от восхода и до заката! Дары означают, что скифы покоряются тебе небом, землей и водой, признают тебя своим господином и повелителем!

– А стрелы? – быстро спросил царь.

– Стрелы?.. – замялся велеречивый полководец. – Стрелы говорят… враг складывает перед персами оружие.

Дарий яростно сверкнул на краснобая и сквозь зубы процедил:

– Это тебе так хочется, но не это символизируют варварские дары! – Он обвел присутствующих тяжелым взглядом: – Кто скажет правду? Я за правду не караю, даже если она будет неприятна для моих ушей.

И тогда вперед выступил давний сподвижник Дария, с которым он когда-то убивал мага на персидском троне. Это был Гобрий.

Он сказал:

– Владыка мой, позволь молвить правдивое, хоть и горькое слово. Скифские посланцы сказали вот что: если вы, персы, не улетите в небеса, превратившись в птиц, или не зароетесь в землю, как мыши, или не спрячетесь в болото, как лягушки, то не вернетесь назад, а будете поражены вот этими стрелами!

Дарий посмотрел на своего давнего друга и сподвижника Гобрия и сказал:

– Это похоже на правду.

Наступило долгое и тяжелое молчание.

Персы смотрели на необычные дары скифов, и каждый думал об одном и том же: как выбраться отсюда, как унести ноги из Скифии?

– Я слушаю вас, мои полководцы, ранее не знавшие поражений в битвах! – глухо промолвил царь.

Полководцы молчали, облизывая сухие, потрескавшиеся губы.

– Говорите, знатные мужи!!!

Тогда Гобрий решился во второй раз:

– Надо возвращаться к Истру…

Вскочил Дарий, ударил ногой по клеткам, не помня себя, кричал:

– Дикари!!! Вы даже воевать по-честному не умеете! Трусы! Подлые трусы! Хитрые лисы! Я пришел с вами сражаться, а не бегать за вами по степям! Так сражайтесь же со мной, докажите свое рыцарство! Так сражайтесь со мной! Безумствуйте! Покажите свою силу, и я тогда покажу вам свою!

Но вспышка ярости прошла так же внезапно, как и возникла.

Тяжело дыша, царь царей презрительно сказал своим полководцам:

– Эти дары означают одно: у меня очень много людей, но очень мало настоящих мужей. У скифского царя очень мало людей, но очень много настоящих мужей!

***

Не помог персам укрепленный лагерь на берегу озера-моря. В тот же день, как были получены скифские дары и выяснено, что они означают, Дарий велел бросать недостроенные укрепления и немедленно выступать в поход. Владыка убедился, что, отсиживаясь за валами, кочевников не заставишь принять решающую битву, а отряды, которые его полководцы посылали каждый день вглубь Скифии, таяли, как лед на солнце. К тому же уже прошло тридцать с лишним дней с тех пор, как персы перешли Истр. До шестидесяти дней, пока ионийцы будут хранить мост, оставалось слишком мало времени. А еще нужно было найти скифов, разбить их (Дарий еще верил, что ему это в конце концов удастся) и успеть вернуться к Истру в назначенный срок.

Бросив наполовину выстроенные укрепления, персы снова пустились в погоню за степняками. Геродот в своей «Истории» рассказывает, что, идя очень быстро, Дарий настиг скифов: «он погнался за ними, а они все шли на один день пути впереди, и Дарий шел за ними неотступно».

Все повторилось, как и прежде: скифы отходили, персы наступали, но между ними неизменно оставался один дневной переход, и одолеть его персы никак не могли. «Эти блуждания тянулись долго, – добавляет Геродот, – и им не предвиделось конца».

Так начался третий и – последний, завершающий период скифо-персидской войны. И конец ей был уже недалеко. Дарий не знал, что на совете у Иданфирса было принято решение: на завершающем этапе войны изменить тактику и перейти к более активным боевым действиям. Если до этого скифы избегали большого сражения (кроме налетов и мелких стычек), то теперь решено было больше не водить персов, а нападать на них днем и ночью. И особенно когда они будут заняты добычей себе провианта.

С этого времени инициатива полностью переходит к скифам.

Дарий уже понимал, что единственная его надежда на спасение – это немедленное бегство к Истру. Но вслух об этом еще не решался сказать. Он все еще гнался за скифами, гнался, теряя и обозы, и отряды, гнался, чувствуя, что гонится за своей погибелью. Удары скифов становились все ощутимее и опустошительнее, а ночные налеты на сонный лагерь и вовсе изматывали персов. Дух в войске катастрофически падал. А скифов впереди становилось все больше и больше. Разведка доносила: отдельные скифские войска объединяются в одно. Это не предвещало ничего хорошего, и на одном из советов Гобрий решился и наконец сказал то, что думал:

– Царь! О неприступности этого народа я знал по слухам, но здесь убедился в ней воочию, видя, как они измываются над нами. – (Брови Дария дрогнули и гневно сошлись на переносице, но Гобрий решил – будь что будет – говорить и дальше, и говорить то, что он думает, независимо от того, нравится это владыке или нет). – Посему я полагаю, что, как только наступит ночь, нам нужно зажечь костры, как мы это всегда делаем, чтобы осветить лагерь на случай налета степняков, обмануть тех из наших людей, кто совсем ослаб и не вынесет дальнейших тягот, привязать всех ослов и отходить, пока еще скифы не поспешили к Истру с целью разрушить мост или ионийцы не приняли решения, которое могло бы нас погубить.

Дарий хотел было сказать: «Уничтожение моста на Истре – это наша верная гибель», – но промолчал. Нахмурился, засопел, лицо его – почерневшее и исхудавшее – окаменело. В шатре стояла такая тишина, что слышно было, как тяжело дышит царь.

Полководцы замерли в ожидании беды.

Гобрий побледнел, прикусил губу, но открыто смотрел царю в глаза. От своего совета он не думал отказываться.

Дарий гневно посмотрел на него, с мгновение посопел, а потом с шумом вздохнул (это указывало, что вспышка гнева у царя царей миновала), и полководцы тоже облегченно вздохнули.

Ни на кого не глядя и ни к кому конкретно не обращаясь, Дарий буркнул: «Надо хорошенько поразмыслить, как нам обеспечить свое возвращение». Не сказал – бегство, а всего лишь – возвращение.