Текст книги "Ольвия (ЛП)"

Автор книги: Валентин Чемерис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Часть четвертая

Глава первая
Шестьдесят царских узлов

И Атрабан, сын Виштаспа, напрасно уговаривал его не идти на скифов.

Он уже пришел и стоит на берегу Истра, а по ту сторону лежит Скифия, и конь его доброй мидийской породы по имени Верный нетерпеливо перебирает ногами, порываясь на тот берег. О, он еще потопчет своими копытами скифскую землю, как топтал до этого много других земель.

Многотысячное войско готово лавиной хлынуть на тот берег и все смести на своем пути. И мост уже готов, и Кой, главный строитель моста, пав пред ним ниц на фракийскую землю, метет бородой дорогу царю царей к мосту.

За хорошую работу Дарий умеет хорошо благодарить.

– Когда, покорив кочевников, мы вернемся назад, – сказал ему Дарий, – ты придешь ко мне, и я награжу тебя щедро и по-царски за такой мост через Истр.

– О повелитель белого света! – затрепетал от радости Кой. – Твое славное и непобедимое войско перейдет через мой мост, как на крыльях перелетит. На той стороне тебя ждет великая и славная победа, царь царей. И день, когда я построил мост и когда по нему пройдут твои несметные, храбрейшие в мире войска, станет счастливейшим днем не только в моей жизни, но и в жизни моих будущих потомков. Так позволь же, царь царей, славный Ахеменид, именоваться мне так: Кой, строитель царских мостов.

– Кой, ты заслужил такое звание.

И Дарий велел своему глашатаю повелеть писцам, дабы те немедля издали от его имени царскую грамоту: отныне и вовеки именоваться Кою строителем царских мостов!

В тот решающий день, когда все было готово для последнего прыжка персидского льва на саков, именуемых здесь скифами, Дарий и помыслить не мог, что мост Коя хоть и спасет ему впоследствии жизнь – и ему, и войску его, – но станет для него, доселе непобедимого царя царей, мостом в бесславие. И как Кой до конца своих дней будет гордиться мостом через Истр, так он, всемогущий повелитель грозного царства, будет проклинать его.

Ибо тот день, когда он ступит на этот мост, станет последним днем удачи в скифском походе, а за ним наступят дни, о которых он до конца своей жизни больше не будет вспоминать. И ни единого пышного, многословного слова о них не будет высечено в великом его царстве ни на камне, ни на пергаменте, ни на глиняных табличках, как любил он на камне, на пергаменте и на глиняных табличках, обожженных огнем, славословить свои походы для современников и для грядущих поколений.

Он предпочел бы и из истории вычеркнуть эти шестьдесят дней своего скифского похода – не было их, и все тут! – но история, увы, царям не подвластна. Пока царь еще жив и трон под ним стоит крепко, она, история, делает вид, будто ему подвластна, будто какой он хочет, такой она и будет, ведь подвластна ему. Но лишь только он окончит свои дни на белом свете, как она все ставит на свои законные, вечные места.

***

Переправу на скифский берег отложили на утро, хотя военачальники и советовали царю начать ее еще с вечера, при свете факелов.

– К восходу солнца, – убеждали они Дария, – конница будет на той стороне, углубится в степь и внезапно обрушится кочевникам на голову. Тем временем подоспеет пехота. А внезапность – это уже половина успеха.

Дарий и сам был не прочь застать скифов врасплох, но, подумав, решил все же не рисковать в темной ночи, да еще не зная на той стороне дорог. И осторожность взяла верх. Конечно, Ахурамазда его оберегает, но… Но лучше не рисковать и лишний раз не испытывать судьбу. Да еще так далеко от Персии.

Так он подумал, а вслух произнес, чтобы его услышало как можно больше людей:

– Я не вор и не разбойник, чтобы по ночам шастать в чужом краю!

Ответ царя очень понравился присутствующим, и личный царский секретарь – глашатай – тотчас же перенес его на пергамент – для будущих поколений.

Во дворце, в столице царства и в походном шатре Дарий всегда просыпался рано, еще до рассвета, ибо любил на ногах встречать восход солнца. Но в ту последнюю ночь на фракийском берегу Истра он почти не спал. Лег поздно, около полуночи, и только сомкнул веки, как тут же ему приснилось, будто уже утро и он уже на мосту Коя. Легко несет его конь, стук копыт далеко разносится. «Прячьтесь все, трепещите все, – слышится шепот. – Это сам царь Дарий ведет свое войско». И только его Верный, перелетев мост, выскочил на скифский берег, как внезапно треснула земля, берег раскололся, и Дарий, отшатнувшись (а Верный его испуганно захрипел и попятился), увидел в той трещине-расколе человека в скифском одеянии. Присмотрелся Дарий пристальнее – а это сак Сирак. Тот самый Сирак с далеких берегов Яксарта, тот Сирак, который уже однажды вел его войско и завел в пустыню.

– Ты-ы?.. – пораженно спрашивает царь.

– Я. – Сирак легко выпрыгнул из расщелины и стал перед Дарием во весь рост. Лицом он был похож, и уши отрезаны, и ноздри вырваны, все сходится, вот только ростом стал будто выше, в плечах шире. Расставив ноги, он упер руки в широкий кожаный пояс и хитро улыбался. И не было в его глазах ни капли страха.

– Ты чего здесь? – спрашивает Дарий.

– Спал в земле, – отвечает сак Сирак, – как вдруг слышу – ты идешь, персидский царь. Дай, думаю, выйду да встречу царя, как и подобает. Земля раскололась, я и встал.

– А чего это ты меня ждешь?

– А чтобы вести тебя к скифам, – и скалит белые зубы.

– Предатель! – кричит ему Дарий. – Ты уже раз вел мое войско, но боги меня тогда спасли.

– Вел раз, поведу и во второй, – невозмутимо отвечает тот сак. – Все равно ты, царь, не знаешь дороги к скифам.

«Странно, – думает во сне Дарий, – мы тогда в степях Яксарта отрубили ему голову и насадили ее на копье, а она снова у него на плечах… Странно…»

А Сирак будто читает его мысли:

– Разве царь не знает, что у меня две головы? Одну ты отрубил за Яксартом, а другую я приладил себе здесь, за Истром.

– Я велю отрубить и вторую твою голову!

– А меня и не убьешь, ибо я умею летать! – вдруг воскликнул Сирак и, взмыв, полетел над степью и исчез вдали.

Дарий что-то крикнул и проснулся. Тускло мерцали ночники, да над медной чашей легко курился почти прозрачный благовонный дымок; снаружи – слышно было – перекликалась стража. Судя по ее выкрикам, была самая полночь…

Дарий хотел было снова уснуть, но не смог. Из головы не шел тот странный сон. И к чему он? Почему тот скиф с далеких берегов Яксарта приснился ему здесь, на берегу Истра, когда он собрался его переходить? И что предвещает сон? К худу ему или к добру?.. Сперва было подумал, уж не предвещает ли этот сон чего дурного о Персии? Не зреет ли там заговор против него? Но ведь на троне он оставил сына. Надежного сына. Собираясь идти на скифов, он, по персидскому обычаю, должен был назначить второго царя. Он тогда долго думал: кого? От первой жены, дочери Гобрия, у него было трое сыновей. Все они родились еще до того, как он стал царем. Еще четверо сыновей родилось от Атоссы, дочери царя Кира. Родились уже после того, как он занял персидский трон. Из первых сыновей старшим был Артабазан, из вторых – Ксеркс. И тот, и другой претендовали на власть. Артабазан уверял, что он старший в роду, а по обычаю предков, власть всегда принадлежит старшему. К этой мысли склонялся и сам Дарий. И хотел было Артабазана оставить царем на время похода, но Ксеркс напомнил ему, что он не просто старший сын царя, но и мать его – царская дочь, и потому власть принадлежит только ему… Дарий посоветовался с атраваном. Слуга Ахурамазды, поглаживая белую бороду, прошамкал, что Артабазан родился тогда, когда Дарий еще не был царем, а значит, и не имеет права на престол, а Ксеркс – в его царствование. Стало быть, ему и принадлежит отцовский трон.

– Мудро и просто рассудил ты, старик, – сказал Дарий и царем на время похода оставил Ксеркса. Да и хваткий он, и сноровки у него на десятерых хватит. Но ведь и Артабазан хват. Такому пальца в рот не клади. И теперь, лежа в походном шатре на фракийском берегу Истра, Дарий думал, хорошо ли он сделал, что царем оставил Ксеркса? А что если Артабазан затеет против него заговор и посеет в царстве смуту? Но ведь Ксеркс не так прост, чтобы дать себя застать врасплох. О, этот Ксеркс хитроумен, таким только и быть царям… Нет, думает он, Ксеркс не допустит смуты в царстве… И Дарий начал склоняться к мысли, что в Сузах все в порядке. Ксеркс не оплошает, настоящий Ахеменид… Тогда к чему этот сон? Не иначе, как он предвещает что-то насчет скифского похода. Но – что? Навязался ему этот сак! Если бы мог, то во второй раз отрубил бы ему голову! Но с него довольно и одного удара персидского меча.

Почувствовав, что до утра он, верно, так и не сомкнет глаз, Дарий приподнялся, оперся на локоть и трижды хлопнул в ладоши. В то же мгновение в шатер осторожно просунулась голова охранника.

– Слушаю, повелитель.

– Позови ко мне атравана.

– Слушаю, мой повелитель.

Голова исчезла, кто-то, мягко ступая, метнулся за шатром, и все стихло. Дарий, опираясь на локоть, смотрел на тусклый огонек ночника и думал о сне, хоть и не хотел о нем думать. Не хотел, но не думать уже не мог, тот сак из головы не шел. Зачем он явился в его сон? Но вот за шатром что-то зашуршало, послышались старческие шаркающие шаги, и в шатер вошел атраван – сгорбленный старец, весь в белом, с белой бородой. Он остановился у входа, подслеповато оглядываясь, увидел царя, прижал к груди маленькие сухие ручки и медленно, с достоинством поклонился, не проронив ни слова. Атраван никогда не ронял лишних слов, и за это его ценил царь. «Немногословные всегда дольше живут», – говаривал он.

– Атраван великого Ахурамазды, – обратился к старцу Дарий. – Я позвал тебя, чтобы ты разъяснил мне странный сон, что только что явился мне на фракийской земле перед землей скифской.

Атраван снова с достоинством поклонился и, как и прежде, не проронил ни слова. Царь пересказал ему свой сон. Старец с минуту молчал, шевеля тонкими и сухими губами, а потом заговорил. Голос у него был тихий, умиротворяющий, слова мудры и тоже навевали покой.

– Сон предвещает: как обезглавил ты Сирака, сака с берегов Яксарта, так обезглавишь ты и саков с берегов Борисфена. Так говорит Ахурамазда своему атравану. Так говорит атраван своему владыке.

– Быть тому, – сказал Дарий. – Иди, старик, спать.

– Атраван не спит, – сказал белый старец. – Атраван, когда земля спит и люд спит, беседует с Ахурамаздой. Великий творец земли и людей с тобой, царь царей. Он ведет тебя к победе, и ты обезглавишь саков за Истром.

Атраван поклонился и белой тенью исчез, словно его и не было.

Дарий будто бы немного унял смятение в душе, но сон все равно бежал от него, и он до самого утра так и не сомкнул век. В шатре от благовоний, что курились в медной чаше, было душно, и он, хлопнув в ладоши, велел стражу поднять полог шатра. Тот бесшумно исполнил повеление, и в шатер повеяло ночной прохладой. Эта прохлада немного освежила его. Он полулежал, опершись локтем на подушку, и смотрел на далекие холодные звезды, что горели по ту сторону невидимого отсюда Истра, горели на скифском небе. Время от времени их заслоняли высокие фигуры с копьями – ходила вокруг шатра стража. Дарий смотрел на звезды и мысленно снова и снова взвешивал свой поход на скифов, все ли предусмотрел, нет ли где упущения, небрежности при подготовке похода… И убеждался, что все подготовлено как надо, но желанного успокоения как не было, так и не было.

«Я просто устал, – внезапно пришло ему в голову, и он на миг ощутил даже облегчение, что нашел-таки причину своего беспокойства. – Я слишком много сил отдаю государственным делам. Я уже забыл, что такое утеха, женские ласки».

И ему и вовсе стало легко оттого, что он все-таки нашел причину своего беспокойства и бессонницы.

«Как же так случилось, что я в последние дни совсем позабыл о женщинах, – подумал он обрадованно. – А мужчина после женских ласк спит, как дитя».

В его личном обозе было несколько повозок с прекрасными наложницами, танцовщицами и флейтистками. Кроме того, старший евнух позаботился, чтобы царю отобрали еще и красивейших фракиянок, захваченных в походе через фракийскую землю.

«С фракиянками я еще не спал», – подумал Дарий, трижды хлопнул в ладоши и сказал начальнику стражи, заглянувшему в шатер:

– Передай начальнику моего шатра, чтобы велел старшему евнуху привести ко мне фракийскую девушку, достойную посетить мой шатер…

Ранним утром, когда еще только светало, к царскому шатру уже подвели Верного. Конюх, одной рукой держа коня за золотую уздечку, другой поправлял роскошную гриву – не раз и не два расчесанную. Верный нетерпеливо перебирал стройными сильными ногами, бил копытом и куда-то рвался. Конюх, чтобы успокоить его, ласково ему насвистывал, и Верный косил на него большим влажным глазом, в котором было видно, как рождается белый день. Второй конюх суетился вокруг коня и чистым бархатом вытирал ему шею, ноги, крутые бока. Шкура на коне так и лоснилась. Седло и спина коня были покрыты золотистым чепраком.

У шатра замерли дюжие стражи и стояли не дыша – царь вот-вот должен был выйти. Чуть поодаль почтительно выстроилась свита, за ней конюхи держали коней своих владык.

И едва из-за далекого, еще темного горизонта сверкнул первый луч солнца и золотым копьем взлетел в небо, как из шатра выскочил глашатай – царский секретарь. Мощным и зычным, не по его щуплой фигуре, голосом он крикнул:

– Внимание! Слушайте все! Замрите все! Царь царей, владыка Востока и Запада, всех племен и народов Дарий Ахеменид!

Дарий вышел из шатра легко, порывисто, так что взметнулись полы его розового хитона. Высокий, крепкий, плотный, хорошо сложенный, с роскошно завитой бородой (царский цирюльник, как всегда, был на высоте), царь производил впечатление мужчины в полной силе, здравии и расцвете.

Военачальники и знать поклоном приветствовали царя.

Дарий приветливо махнул им рукой и повернулся к своему коню. Конюх сдернул с седла золотистый чепрак и упал на колени, оперся о землю ладонями, подставляя под царскую ногу свою спину.

Но Дарий без его помощи, легко и ловко вскочил в седло, удивительно легко метнув свое тяжелое, уже располневшее тело.

– О-о… – пронесся шепот. – Царь прыгает, как молодой барс…

Шептали тихо, но так, чтобы царь услышал, и он услышал, и это его тешило.

«Сон был вещий, скифы будут обезглавлены, если не сдадутся на мою милость, – подумал царь, беря в руки золотые поводья. – А фракиянка дала мне этой ночью силу и бодрость».

И он пустил Верного к берегу Истра; за ним, вскочив в седла, мчалась свита. Солнечные лучи на востоке уже залили полнеба, настроение у царя было превосходное. Верный нес его – казалось, не касаясь земли, и Дарию чудилось, что он летит на крыльях. Так же легко Верный вынес его на крутой холм на берегу Истра, вынес одним махом и грациозно загарцевал на вершине. Этот холм плотными рядами окружили «бессмертные», оставив для царя и свиты узкий проход. На холме Дарий отдал коня подбежавшему стражу, а сам направился к походному трону, что уже стоял на вершине. По обеим сторонам трона замерли охранники с копьями в руках, на острых наконечниках которых развевались конские хвосты; за ними на древке, распростерши крылья, грозил когтями Скифии золотой орел. Тут же стоял с царским луком его хранитель, дюжий здоровяк в малиновом кафтане и круглой войлочной шапочке.

Свита спешилась у подножия холма, и на вершину первым поднялся Гобрий – самый близкий царю человек, отец его первой жены, за ним – судья Отан, сводный брат царя Артофрен, личный секретарь царя, члены царского рода, начальник «бессмертных», а уже за ним – начальники конницы и пехоты, стратеги, командиры десятитысячных отрядов, тысячники, а также знатные мужья и сподвижники царя. Знать была одета в роскошные хитоны, поверх которых были наброшены яркие кафтаны, в пестрые анаксириды. У многих на шеях – золотые гривны, на руках – браслеты, пояса и оружие в золоте, и холм, когда взошло солнце, прямо-таки расцвел от пестрых одежд и сияющих золотых украшений.

Царь царей сидел лицом к Скифии и прищуренными глазами пристально вглядывался в противоположный берег, где типчаковыми равнинами простиралась неведомая ему земля загадочных кочевников.

«И почему мне приснился тот сак Сирак?» – вдруг подумал царь, но в то же мгновение нахмурился и постарался выбросить из головы этого мерзкого сака.

Внизу у реки застыли охранники и строители моста, а дальше ровными рядами через всю долину, до самого фракийского горизонта, выстроились войска, готовые в любой миг начать переправу на тот берег.

– По велению бога-творца, единого и всемогущего Ахурамазды, я привел вас в Скифию, – и Дарий указал коротким мечом на противоположный берег. – Персидские мужи! Далеко залетело ваше копье, и там, на той стороне, его ждет немеркнущая слава, слава, что покроет вас и ваше грозное оружие. Готовы ли мои верные мужи с оружием в руках перейти рубеж и копьем рассечь надвое Скифию?

– Готовы, Спитамен кшатра! – выхватывая короткие мечи и поднимая их вверх, закричали военачальники. – Повели, и мы по твоему царскому велению бросимся через мост на тот берег. История прославит тебя, владыка наш и бог, на вечные времена, покуда сияет в небе лучезарный Митра!

– Слава царю царей!

– Слава Ахемениду!

– Слава Персии и ее доблестным мужам! – сказал Дарий, и все умолкли, не сводя с владыки восторженных глаз.

Дарий отыскал взглядом кого-то в свите и спросил:

– А что скажет нам о землях, что лежат на той стороне, предводитель моих очей и ушей?

Вперед выступил предводитель личного разведывательного отряда царя.

– Спитамен кшатра! Твои чуткие уши услышали, а твои зоркие очи увидели следующее: от реки Истр и до середины скифской земли, до Великой реки, которую все здесь называют Борисфеном, десять дней пути. От Великой реки на восток до самого конца скифской земли, до озера Меотиды и реки Танаис, за которой уже начинаются земли савроматов, тоже десять дней пути. С юга, от моря, которое называется здесь Понт Эвксинский, и на север, где холодно и кончается земля скифов, двадцать дней пути.

– В такой малой стране, как Скифия, моему войску и развернуться негде, – сказал царь удовлетворенно, и все военачальники одобрительно закивали завитыми, накрашенными бородами. – Мы пройдем всю Скифию так, что не останется клочка ее земли, где бы ни топтались персидские кони и где бы персидское копье не пронзило непокорного!

И повернулся к предводителю разведывательного отряда:

– Кто живет на границах Скифии, какие племена и народы?

– Со скифами граничат тавры, каллипиды, алазоны, невры, андрофаги, меланхлены, будины и савроматы.

– Будут ли эти племена помогать скифам? – быстро спросил царь. – В дружбе и мире ли они с кочевниками?

– О нет, владыка! – уверенно воскликнул предводитель. – Как свидетельствуют слухи, собранные твоими верными людьми, племена и народы, живущие по ту сторону Истра, не любят скифов за их набеги. Они не хотят покоряться скифам – злым созданиям Ангро-Манью, и потому никогда не поддержат их. Ибо скифы – это великие хапуги, они хватают все, что увидят у чужих племен, и все их вещи – это награбленные вещи. А что уж скиф ухватит, того никогда не отдаст: будь то вещь какая, или человек, или конь. Когда племена и народы вспоминают скифов, их лица становятся хмурыми. Ибо чего им поддерживать алчных кочевников? Чтобы те еще больше крепли? Ведь тогда будет совсем плохо жить другим племенам. Поэтому все племена хотят, чтобы скифы были хилыми и негромко щелкали своими кнутами и нагайками.

– Я награжу тебя за добрые вести, – сказал Дарий.

– О великий царь, – пав на колени и воздев руки к царю, воскликнул предводитель. – Не за щедрые дары тебе служу, а за честь и славу рода твоего ахеменидского!

Кланяясь, предводитель немного отступил назад, а затем, выпрямившись, застыл на месте, не в силах скрыть радость от обещанных царских даров.

И повелел тогда Дарий, чтобы глашатаи прокричали в войсках такое его царское слово:

– Бог великий Ахурамазда, который сотворил небо, который сотворил землю, который сотворил человека, который сотворил благоденствие для человека, который Дария сделал царем, который царю Дарию даровал царство великое, богатое добрыми конями и добрыми мужами, говорит Дарию так:

Пусть добрые мужи на добрых конях, по воле самого Ахурамазды, завоюют неверных саков, которых здесь называют скифами и которые есть злое создание Ангро-Манью.

Я – Дарий, царь великий, царь царей, царь многоплеменных стран, царь всей великой земли, что далеко раскинулась, сын Виштаспы, Ахеменид, повелеваю:

пусть персидское копье пронзит скифов, которые не сдадутся на мою милость; добро их, коней, стада и отары, кибитки их, жен их и детей пусть разделят между собой славные персидские мужи, а край тот, темное царство Ангро-Манью, пусть персидские кони вытопчут так, чтобы здесь стала пустошь!

Кто сложит голову в походе, того ждет вечная и счастливая жизнь в царстве Ахурамазды!

***

Царское слово едва было зачитано с пергамента царским секретарем на холме, как в тот же миг, по знаку, данному с холма, его принялись кричать глашатаи в войсках.

А тем временем Дарий сказал:

– Кою, который построил этот мост, мы поручаем и разрушить его, как только переправимся на тот берег. На родину мы вернемся другим путем, восточным, вдоль побережья Кавказских гор. И выйдем прямо в Мидию.

Военачальники переглянулись; при словах «разрушить мост» на их лицах проступила тревога, но никто из них не посмел вымолвить и слова.

Тогда вперед выступил Кой и – будь что будет! – рухнул на колени перед царем.

– Тебе чего, строитель моего моста? – нахмурил брови царь. – Или ты не в силах разрушить мост, который сам же и построил?

– Царь царей! – Кой коснулся бородой земли и поднял голову, но по-прежнему стоял на коленях. – Позволь мне, малому человеку, который живет на свете лишь благодаря твоим безгранично щедрым милостям, позволь мне, твоему рабу, слово молвить.

Дарий слегка кивнул, и Кой быстро, боясь, что царь не дослушает, заговорил:

– Великий царь! Ты идешь в край, где нет ни городищ, ни засеянных полей. И как там будет, один лишь бог знает. Я ни на миг не сомневаюсь в твоей победе, ибо сильнее твоего войска нет в мире. Но если в Скифии не окажется воды и не хватит пастбищ для твоих коней или провизии для воинов, то идти на Кавказ будет тяжко. Да еще по безводным степям. Не лучше ли будет приберечь на всякий случай мост на Истре? Что бы ни случилось, великий царь, а тебя всегда на западе будет ждать мост – надежный, и удобный, и близкий.

Военачальники переглянулись: ионийцы боятся идти в Скифию, потому-то их предводитель, строитель Кой, и плетет что-то там про «всякий случай», про то, что надо беречь мост. Он просто хочет со своими людьми отсидеться у моста. Трус!

Но Дарий одобрительно кивнул головой.

– Оставайтесь у моста. В помощь тебе отдаю милетянина Гистиея с его войском.

И милетянин Гистией, обрадовавшись, что не пойдет он с персами в тяжелый и изнурительный поход на непокорных и диких кочевников, которых и в степях-то найти трудно, пал ниц перед царем, поцеловал землю и поднял бороду.

– Твое повеление, о великий царь, будет исполнено. Мост мы будем беречь до тех пор, пока ты велишь нам его беречь!

И Дарию подали длинный ремень из сыромятной кожи; он завязал на нем узел и сказал:

– Это – первый день, как мы войдем в Скифию.

И завязал еще пятьдесят девять узлов, и сказал:

– Здесь ровно шестьдесят узлов. Каждый день, после того как последний мой воин перейдет через мост, развязывай по одному узлу. Как развяжешь последний, шестидесятый, узел, а меня и моего войска не будет – уничтожай мост. Но до тех пор, пока на ремне будет оставаться хоть один узел, береги мост как зеницу ока.

И все поняли, что царь царей собирается закончить поход в Скифию за шестьдесят дней.

И встал Дарий, и сказал:

– Коня!..

***

Как только бог солнца Митра поднялся над землей и осветил все персидское войско, начался переход на скифский берег. Первыми по новому мосту через Истр прошли десять тысяч отборных и знатных персидских всадников с луками – хшайя, – царских воинов. За ними прогремели по мосту боевые колесницы с серпами на осях, ведомые ратайштарами, за ними двинулись десять тысяч копьеносцев с копьями, опущенными вниз.

И лишь тогда появился личный отряд Дария – «бессмертные», тоже десять тысяч. Они ехали гордо и величаво и, казалось, ни моста, ни земли под копытами своих коней не чувствовали.

Сразу же за «бессмертными» в боевой колеснице, запряженной двумя белыми конями, ехал сам Дарий. Он стоял в колеснице, которой правил его личный возничий, стоял в розовом плаще, наброшенном поверх панциря, в золотой тиаре, вспыхивавшей под солнцем ослепительным огнем.

За колесницей слуги вели царского коня Верного, за конем громыхали царские повозки с различным добром, повозки сподвижников царя, знатных мужей, царских родичей, повозки личного лекаря царя, секретаря-глашатая, начальника походного царского шатра, далее повозки с наложницами, флейтистками, танцовщицами, слугами…

Затем переправились десять тысяч копьеносцев с копьями, поднятыми вверх, за ними – десять тысяч всадников с луками. А уже за ними до самого вечера, колоннами по десять тысяч, шла персидская конница. Всю ночь при свете факелов двигались через мост всадники, и казалось, им не будет ни конца ни края.

Лишь в полдень второго дня настала очередь переправляться персидской пехоте. Пешие воины в мягких войлочных шапках, в ярких хитонах, с рукавами, покрытыми металлической чешуей, с большими плетеными щитами, луками и дубовыми палицами с железными навершиями шли через мост всю ночь… И когда в третий раз взошло солнце, по мосту уже шла пехота других племен и народов, покоренных Дарием.

Шли мидийцы в войлочных, как у персов, шапках, с луками и щитами,

шли ассирийцы в медных шлемах, со щитами, копьями и деревянными палицами с железными навершиями,

шли бактрийцы в войлочных шапках, с тростниковыми стрелами в колчанах, с короткими копьями,

шли индийцы в хлопковых одеждах, с луками и стрелами с железными наконечниками,

шли согдийцы, одетые и вооруженные как персы,

шли каспии в козьих шкурах, с персидскими мечами,

шли арабы в длинных, до пят, одеждах, с большими луками,

шли эфиопы в львиных шкурах, с маленькими тростниковыми стрелами и наконечниками из острых камней, с копьями, к которым вместо наконечников были привязаны рога антилоп,

шли ливийцы в шкурах, с дротиками в руках,

шли пафлагонцы в плетеных шлемах, с небольшими копьями, обутые в сапоги с высокими голенищами,

шли лидийцы с маленькими щитами и дротиками, обожженными на огне,

шли фракийцы в лисьих шапках, хитонах, и ноги их были обмотаны оленьими шкурами,

шли какие-то неведомые племена в деревянных шлемах, с кожаными щитами,

шли, шли, шли племена и народы, и только на третий день на мост двинулись обозы, гнали стада скота на мясо, шли верблюды с тюками, двигались личные обозы полководцев со слугами, наложницами и рабами, и лишь на четвертый день войско Дария наконец перешло мост, но еще долго, до самого вечера, оседала поднятая им пыль.

И остались у моста строитель Кой со своими мастеровыми людьми да начальник охраны моста милетянин Гистией с тремя тысячами своих воинов.

В тот день, как последний персидский воин покинул фракийскую землю и перешел на скифскую, Гистией достал ремень с царскими узлами и торжественно развязал один узел.

Осталось еще пятьдесят девять узлов.