Текст книги "Ольвия (ЛП)"

Автор книги: Валентин Чемерис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Глава седьмая
10-й день месяца багаядиша

Дарий любил коней.

Он любил коней больше, чем людей.

Он души не чаял в конях, для него они были величайшей утехой в жизни. Он верил коням больше, чем людям. Не кто иной, как конь, привел его на царский трон Персии.

Случилось это в 522 году…

«Говорит Дарий-царь: „…Камбиз, сын Кира, из нашего рода, был здесь царем. У Камбиза был брат, по имени Бардия, от одной матери, одного отца с Камбизом. Камбиз убил Бардию. Когда Камбиз убил Бардию, народ не знал, что Бардия убит. Тем временем Камбиз отправился в Египет, народ возмутился, было великое зло в стране, и в Персии, и в Мидии, и в других странах.

Затем появился человек, маг, по имени Гаумат. Он восстал в Пишияуваде, у горы, по имени Аракадриш. Это было в 14-й день месяца вияхна [32] 32
  Древнеперсидский календарь: адукапиш – март-апрель, туравахара – апрель-май, тайграчиш – май-июнь, гарманада – июнь-июль, дрнабаджиш – июль-август, харапашия – август-сентябрь, багаядиш – сентябрь-октябрь, вркаджан – октябрь-ноябрь, ассиядия – ноябрь-декабрь, анамака – декабрь-январь, тваяхва – январь-февраль, вияхна – февраль-март.


[Закрыть] , когда он восстал. Народ он так обманывал: „Я – Бардия, сын Кира, брат Камбиза“. Тогда весь народ взбунтовался и перешел от Камбиза к нему и в Персии, и в Мидии, и в других странах. Он захватил царство. Это было в 9-й день месяца гарманада, когда он захватил царство. А тем временем Камбиз умер своей смертью.

Царство, что Гаумат-маг отнял у Камбиза, испокон веков принадлежало нашему роду. И Гаумат-маг отнял у Камбиза и Персию, и другие страны, захватил их, присвоил себе, стал царем. Не было человека – ни перса, ни мидийца, никого из нашего рода, – кто мог бы отнять царство у Гаумата-мага. Никто не осмеливался сказать что-либо против Гаумата-мага. Народ очень боялся, что он перебьет многих, знавших Бардию прежде, дабы никто не узнал, что он – не Бардия, сын Кира. Никто не решался сказать что-либо против Гаумата-мага, пока не прибыл я. Затем я воззвал к Ахурамазде. Ахурамазда помог мне. Случилось это в 10-й день месяца багаядиша…“»

Из надписи Дария, высеченной на Бехистунской скале, в Мидии, на древней дороге между Керманшахом и Хамаданом.

***

В надписи, высеченной на Бехистунской скале, Дарий, разумеется, не рассказал во всех подробностях, как произошло покушение на мага, Лжебардию.

А было так.

Первыми заговорщиками против Гаумата-мага, персидского царя Лжебардии, были Отан, сын Фарнаспа, Ардуманиш, сын Вахауки, и Гобрий, сын Мардуния, – все персы. Они и образовали тайный союз против мага, ибо хорошо знали, что Бардия погиб, а маг на него лицом совсем не похож. Их было трое, и потому переходить к решительным действиям они не отваживались, полагая, что их сил для такого дела явно недостаточно. И тогда они постановили, что каждый из них привлечет в их тайный союз еще по одному мужу, которому особенно доверяет.

Отан привлек Интаферна, сына Вайаспары, Гобрий – Мегабиза, сына Дадухии, Ардуманиш – Гидарна, сына Багабигны. Все привлеченные были персы из знатнейших семейств.

Не хватало главного предводителя, и он явился. Седьмым к ним присоединился Дарий, сын правителя персов Виштаспы.

Все семеро поклялись в верности друг другу, создали тайный союз и начали совещаться, как им быть и с чего начинать.

Дарий решительно настаивал на немедленных действиях.

– Чем быстрее мы начнем, тем больше будет надежды на успех. Промедление – смерти подобно, – уверял он товарищей по заговору.

Отан тогда обратился к нему почтительно, но осторожно. Очень осторожно. (О, он осторожен, как лис, этот Отан, может, потому и живет так долго!)

– Сын Виштаспы! Отец твой – доблестный муж. И ты не уступаешь ему в доблести. Но не торопись так безрассудно с нашим опасным делом. Нужно еще привлечь на свою сторону побольше знатных мужей, и уж тогда всем вместе и нападем на мага.

Дарий едва сдержался.

– Если мы последуем совету Отана, – сказал он тихо, но твердо, – то нас всех ждет жалкая гибель. Ведь кто-нибудь из нас не выдержит и донесет магу, чтобы получить выгоду самому и спасти свою голову. С заговорщиками так часто и бывает. Нет, откладывать задуманное – это смерть. Давайте осуществим наш замысел сегодня, ибо если мы упустим сегодняшний день, то завтра я сам пойду к магу с доносом на вас, чтобы никто другой не успел меня опередить.

Это было сказано так искренне и убедительно одновременно, что Отан как будто бы и согласился с мнением Дария.

– Хорошо. Представим, что мы пойдем сегодня…

– Сейчас! – жестко вставил Дарий. – Немедля!

– Пойдем сейчас, – повторил Отан, – но как мы проникнем во дворец? Там ведь стража.

Но у Дария и на это был готов ответ:

– Никто из стражей не станет задерживать таких знатных мужей, как мы. Либо из уважения к нам, либо из страха перед нами. Если же они осмелятся… сделают попытку не пустить во дворец, то я скажу, что прибыл только что из Персии и хочу передать вести от своего отца. Где ложь неизбежна, – добавил он, помолчав, – там нужно смело обманывать.

Отан все еще колебался, остальные же заговорщики выжидательно поглядывали на него.

И тогда слова попросил Гобрий.

– В Гатах Авесты сказано: «Скот нуждается в добром хозяине. Сам пророк молится об избавлении скота от дурного хозяина». Так сказано в Яснах, в фаргарде 33. Там же далее сказано: «Душа скота ропщет по поводу того, что у нее нет сильного защитника». – Он умолк, обвел присутствующих пристальным взглядом, словно каждому из них пытаясь заглянуть в душу, и закончил так уверенно, будто с ним уже все согласились: – Будем изгонять от персидского стада дурного хозяина, да к тому же – самозванца. Я за то, чтобы принять совет Дария, не расходиться, а прямо с нашего совета идти на мага. Так меньше риска, что провалимся, и больше надежды на успех.

– Что ж… – Отан еще мгновение поколебался, вздохнул и закончил: – Тогда – помолимся богам.

После молитвы заговорщики спрятали под плащами кинжалы и пошли к царскому дворцу. Шли гордо, спокойно и уверенно, как и подобает столь знатным мужам. И стража их молча пропустила. Еще бы! Знатнейшие мужи Персии! Равные самому царю, хоть он и считается богом. Правда, знатнейших мужей во дворе перехватили евнухи и попытались было их задержать, но заговорщики в один миг искололи прислужников мага кинжалами и ринулись во дворец. Маг Гаумат и его сообщник, тоже маг, услышав предсмертные крики евнухов, поняли, что происходит, и бросились к оружию. Лжебардия успел схватить лук, а его сообщник – копье. Защищаясь, он ударил Ардуманиша в бедро, а Интаферну выколол глаз. Но Гаумат не мог пустить в дело лук, потому что Дарий и Гобрий подскочили к нему вплотную и начали теснить мага к стене. (Дарий и по сей день видит перед собой выпученные от ужаса черные глаза мага и его искривленный рот с дрожащими губами.) Маг, должно быть, почуял свой конец, ибо бормотал что-то невнятное, а руки его дрожали, словно в лихорадке, будто его била трясучка. Дарий, сделав выпад, хотел было ударить кинжалом под ребро, но маг, подпрыгнув, на диво проворно бросился бежать во внутренние покои и даже попытался было закрыть за собой дверь. Дарий и Гобрий кинулись за ним и оба одновременно ударились в дверь плечами. А были они сильны и ударились с такого разбега (у Дария потом долго ныло ушибленное плечо), что дверь распахнулась настежь, и они едва удержались на ногах, въехав в зал, словно по скользкому.

Первым с магом сцепился Гобрий. Он сделал выпад, но маг успел перехватить его руку выше локтя и так стиснул ее костлявыми пальцами, что Гобрий не мог ни освободить ее, ни нанести ею удар. А перехватить кинжал левой рукой, как то следовало делать в подобной ситуации, он впопыхах или в горячке не догадался. И он дергал свою руку с кинжалом и невесть почему кричал: «Да пусти же… пусти… вцепился, как пантера…» Маг же, зажав его руку, сдавливал ее еще крепче, и оба они топтались посреди зала, и ни тот, ни другой не мог взять верх. А вокруг них метался растерянный Дарий, делал взмахи кинжалом, но маг вертелся так, что каждый раз под выпад Дария попадала спина Гобрия. И Дарий опускал руку. К тому же в зале было темновато, и Дарий боялся в этой суматохе прикончить товарища.

Так долго продолжаться не могло. Первым опомнился Гобрий и закричал:

– Да бей же, почему медлишь?!!

– Боюсь, как бы в тебя не попасть, – отвечал Дарий.

А маг стискивал руку Гобрия как железом и вертелся так, чтобы от второго нападающего его все время защищала спина Гобрия. Маг, верно, оправился от первого испуга и пытался выиграть время, рассчитывая, что кто-то из дворцовых слуг прибежит ему на выручку… Это почувствовал и Гобрий, к тому же во дворце уже слышался топот ног – кто-то кому-то бежал на помощь. И тогда Гобрий закричал Дарию:

– Бей кого попало!!!

И Дарий, размахнувшись, нанес удар. Кинжал его по самую рукоять вошел в чей-то бок. Гобрий и маг на миг застыли.

Дарий выдернул кинжал и тоже застыл – в тот миг он был не уверен и не мог еще понять, в кого же попал. Но вот маг с шумом выпустил воздух и как подкошенный рухнул на бок. К нему подскочил Гобрий и одним ловким ударом кинжала отсек Лжебардии голову. Брызнув чем-то черным (в полумраке дворца кровь мага показалась черной), голова покатилась по мозаичному полу. Гобрий бежал за ней, то и дело наклоняясь, пытаясь наколоть ее на острие кинжала, но голова откатывалась от него, словно убегала.

– Да постой же… постой… – бормотал Гобрий и все-таки ногой ее остановил, вонзил в отрубленную шею кинжал и высоко поднял голову мага.

– Дарий!.. – крикнул он, даже не видя, что по его руке течет и с локтя капает на пол кровь мага. – Тот, кто захватил персидский престол, уже мертв!

И только тут к ним вбежали товарищи по заговору – Мегабиз, Отан и Гидарн. Мегабиз держал на острие кинжала отрубленную голову второго мага. И тоже по его руке текла черная кровь мага и с локтя звонко капала на мозаику пола.

– Маг мертв!

– Нужно немедля поведать народу о случившемся, – сказал Дарий, и они, схватив головы магов, выбежали из дворца (раненые заговорщики – Интаферн и Ардуманиш – остались в покоях). Уже за воротами царского дворца заговорщики, размахивая кинжалами с головами магов, начали кричать:

– Персы!! Славные мужи нашего царства!! Трон Персии спасен, маг мертв! Бейте приспешников мага! Истребляйте их до последнего! С нами Ахурамазда!!!

На пятый день заговорщики снова собрались и принялись совещаться, как быть: законный царь Персии Камбиз мертв, а царство без царя долго оставаться не может. Из семерых заговорщиков только один Дарий имел законные права на персидский престол, ибо происходил из рода Ахеменидов, правящей династии персидских царей.

«Мой отец – Виштаспа, – думал он. – Отец Виштаспы – Аршама, отец Аршамы – Ариарамна, отец Ариарамны – Чишпиш, отец Чишпиша – Ахемен. Потому мы и зовемся Ахеменидами. Потому наш род испокон веков – царский.

Восемь из моего рода были царями до меня. Я должен стать девятым».

Так думал Дарий, но вслух не проронил ни слова о своих правах на персидский престол, полагая, что друзья-заговорщики и сами о том прекрасно ведают. И Дарий вопросительно взглянул на Отана: ты, мол, знаешь, чьего я рода, так что говори.

И Отан попросил слова.

К величайшему удивлению Дария, он сказал:

– Думаю, не стоит снова отдавать власть в руки одного самодержца. Вы хорошо знаете, до чего доводил нас произвол Камбиза. Неужели вы снова хотите иметь такого царя? Самодержец творит что хочет, он сеет зло, слушает соглядатаев и шептунов, а лучших людей преследует, губит их без суда, а подлецов еще и поддерживает.

– Оставить царство без правителя? – удивленно вскинул брови Дарий.

– Почему без правителя? – спокойно переспросил Отан. – Давайте введем народное правление. Ведь народ-правитель не станет творить ничего из того, что позволяет себе самодержец, ибо все решения будут зависеть от народного собрания. Итак, – закончил Отан твердым голосом, – я предлагаю уничтожить единовластие и сделать народ владыкой!

Дарий потемнел лицом, но не молвил и слова. Только подумал:

«Ишь, куда занесло Отана! Народовластия ему захотелось. Чтобы чернь доконала Персию, чтобы низкородные захватили верховную божественную власть? Чтобы всякие выскочки в цари рвались, а мы, знать, к ним в прислугу нанимались?»

Кто-кто, а Дарий хорошо знал ситуацию в стране. Вследствие бесконечных войн, которые вел еще Кир, отец Камбиза, знать разделилась на два противоположных лагеря: знать Запада рвалась к власти и одновременно пыталась покончить с положением «народ – войско», а на Востоке царства военно-племенная демократия старалась не допустить к власти знать. По всему царству либо зрели, либо уже вспыхивали бунты, повсюду неповиновение, недовольство, вражда… Не сегодня-завтра распадется царство, с таким трудом созданное Ахеменидами, а Отану захотелось народного правления.

Вторым слова попросил Мегабиз.

– То, что сказал Отан об отмене самодержавной власти, поддерживаю и я, – начал он уверенно, но было неясно, куда он клонит. – Но что до второго предложения – отдать верховную власть народу – то это, мне кажется, не лучший совет. – («Молодец, Мегабиз», – мысленно похвалил его Дарий и, не удержавшись, одобрительно кивнул). – Ведь нет ничего ужаснее разнузданной черни, – продолжал Мегабиз, и Дарий во второй раз одобрительно кивнул. – Так гоже ли нам, спасаясь от тирана, попасть под власть черни? Ведь тиран хотя бы знает, что творит, а народ даже и не знает. Ибо откуда у народа разум, если он не учен и не имеет никакой прирожденной доблести. Шумной толпой ринется народ к кормилу власти, и тогда нам, знати, хоть на край света беги. Да и чего нам доброго ждать от людского сброда? – Он на миг умолк, будто собираясь с силами, и воскликнул: – Пусть ценит народное правление лишь тот, кто желает зла Персии! Мы же наделим верховной властью тесный круг высшей знати, а в их числе будем и мы сами. А от лучших людей и будет исходить государственная мудрость.

Хорошо начал Мегабиз, но и он не туда повернул. Дать власть знати? Да завтра же начнется в Персии раздор, и царство распадется на враждующие лагеря.

Дальше молчать Дарий уже не мог.

Но начал сдержанно, с похвалы Мегабизу:

– По-моему, Мегабиз правильно отозвался о народе, а вот на знать, пусть и высшую, у меня иной взгляд. Если мы возьмем на выбор формы правления, каждую в ее совершеннейшем виде, то есть совершеннейшую демократию и совершеннейшую монархию, то последняя заслуживает наибольшего внимания. Ибо нет ничего лучше правления одного наилучшего владыки. Он безупречно руководит народом, и при такой власти лучше всего могут храниться в тайне решения против врагов. Среди верховной знати, какой бы она ни была справедливой, непременно возникнут раздоры, соблазны, распри. Ибо каждый захочет главенствовать, и вспыхнет вражда. А от нее до кровопролития – один шаг. При демократии пороки тоже будут, ведь в общественные дела проникнет подлость. Возникнут тайные союзы, заговоры. Вплоть до того, как какой-нибудь народный вождь не покончит с демократией. И потом этот вождь быстро становится самодержцем. Итак, единовластие – лучший способ правления. И потом: откуда у нас, персов, свобода? Кто нам ее дал? Народ или самодержец? По-моему, если свободу нам дал властитель, то и должны мы крепко держаться за этот способ правления и не нарушать добрых отцовских заветов и обычаев.

Дария первым поддержал Гобрий.

За ним, правда, поколебавшись, к Дарию примкнули и остальные заговорщики. И Отан понял, что ввести у персов демократию ему не светит, а потому сказал так:

– Друзья! Итак: один из нас станет царем. Будет он избран жребием, или решением персидского народа, или еще как-то – я, во всяком случае, спорить с ним не стану. Сам я желаю быть свободным. Я отказываюсь от престола с тем условием, чтобы ни я сам, ни мои потомки не подчинялись никому из вас.

– Быть по-твоему! – воскликнули все.

Отан встал, поклонился и вышел.

Шестеро заговорщиков, проводив благодарными взглядами Отана, с минуту сидели молча, а потом внезапно заговорили все разом. Заговорили об Отане, о его благородном поступке (сам отказался от притязаний на царскую власть!), о том, что тот, кто из них сядет на престол, будет ежегодно жаловать Отану драгоценнейшие мидийские одежды и другие ценные дары посылать. Ведь он первый задумал заговор и собрал их вместе.

Затем Гобрий сказал:

– Один из нас станет царем. Но кто бы им ни стал, мое слово таково: чтобы каждый из нас по желанию мог в любое время входить к царю без доклада, если только царь не почивает со своей женой. Далее. Царь должен брать себе жену только из наших семейств.

И все согласились: да будет так!

Далее решили поступить вот как: сесть всем на коней и выехать за городские ворота. Чей конь первым заржет на восходе солнца, когда они будут выезжать за ворота, тому и быть царем.

И все сказали: да будет так!

И Дарий благодарно взглянул на Гобрия; он все понял.

Легенда это или нет – не будем здесь доискиваться.

Может, и легенда, ведь Дарий мог без всякого ржания коней стать царем, ибо он был из рода Ахеменидов, представлял младшую ахеменидскую родовую ветвь.

Но так описывает Геродот, так что закончим эту историю по Геродоту.

Дарий рассказал своему конюху Эвбару об уговоре и добавил:

– Если знаешь какой-нибудь хитрый способ, то сделай так, чтобы я, а не кто иной, получил царский престол.

Сметливым был Эвбар. И на слово был скор, и на дело. Еще и нрава был веселого да неунывающего.

Выслушав Дария, он легонько свистнул.

– Господин!.. Если только от этого зависит, быть тебе царем или не быть, то не волнуйся. Раньше тебя никто царем не станет. Твой конь первым заржет на выходе из городских ворот.

– Тогда не трать времени даром, – велел Дарий, – ведь завтра утром дело должно решиться.

Ну и хват был тот Эвбар!

И вот что он затеял.

Ночью он вывел за городские ворота кобылу, которую жеребец Дария любил больше всех. Привязал ее, а потом начал водить вокруг нее жеребца Дария. Жеребец рвался, конюх его сдерживал, но все водил, водил, а потом пустил. Жеребец покрыл кобылу.

И когда ранним-ранним утром шестеро заговорщиков выехали за городские ворота, жеребец Дария, едва оказавшись на том месте, где ночью была кобыла, бросился вперед и, «вспоминая» о событиях минувшей ночи, громко заржал.

В то же мгновение заговорщики соскочили с коней и пали к ногам Дария, кланяясь ему как новому царю Персии.

Гобрий же воскликнул:

– Царствуй над нами, славный Ахеменид! Великое тебе досталось царство, целых двадцать три страны насчитывает оно. Отныне ты, Дарий, сын Виштаспы, – царь царей!

А в стороне стоял веселый Эвбар, парень-хват, и что-то беззаботно насвистывал…

***

А значительно позже на Бехистунской скале по велению Дария о его воцарении на персидский престол было высечено кратко и донельзя сухо:

«Это было в 10-й день месяца багаядиша, когда я с немногими людьми убил Гаумата-мага и знатнейших его приверженцев… Царство у него я отнял. По воле Ахурамазды я стал царем. Ахурамазда дал мне царство».

А ниже было высечено и такое:

«Говорит Дарий-царь: вот те мужи, которые были при мне, когда я убил Гаумата-мага, что называл себя Бардией; тогда эти мужи действовали со мной как мои сторонники…»

И далее следовал перечень имен шести участников заговора против самозванца-мага.

Глава восьмая
Царский конь улетел на небо

А еще, как свидетельствует Геродот в своей «Истории», Дарий «прежде всего велел высечь на камне и поставить рельефное изображение всадника с надписью, гласившей: „Дарий, сын Виштаспы, обрел персидское царство доблестью своего коня и конюха Эвбара“».

Дарий очень любил коней.

Он любил их больше, чем людей, ибо людей он уничтожал везде и повсюду, где проходило его войско, а коней берег. Из каждого похода приводил он их в свое царство тысячами. Приводил не как рабов, как то было с людьми, а как существ, что выше людей.

«Того, кто в седле, – уничтожайте, если он вам не сдается, – любил говорить царь своим воинам. – А того, кто под седлом, – погладьте по шее, похлопайте по спине, успокойте его, накормите и напоите. Тот, кто под седлом, может стать вашим другом и не раз выручит вас из беды. Верьте ему больше, чем тому, кто в седле».

Все знали, как царь любит коней; не конюшни для них строил, а дворцы возводил. А увидит где хорошего коня – у друга ли, у недруга – не успокоится, пока тот конь не станет его собственностью, не украсит собой его богатые и пышные царские конюшни. У недруга силой такого коня отберет, у друга за любые сокровища выкупит, все отдаст за доброго коня.

«Ибо, только оседлав коня, чувствуешь себя человеком, – в редкие минуты откровенности говорил царь. – А без резвого коня ты будто и никто – маленький на земле, и не видно тебя. А в седло сядешь – словно крылья у тебя вырастают. Летишь и земли под конем не чувствуешь».

Любил Дарий коней, а Верного – превыше всего. И берег его, как ближайшего друга. Лучшие конюхи ухаживали за царским любимцем, кормили отборным зерном, поили родниковой водой. Когда у царя царей было доброе настроение, он любил приходить в конюшню к Верному, гладил его, расчесывал гриву, беседовал с ним, и конь, кося на царя большим глазом, одобрительно кивал головой.

Дарий улыбался:

– Животное, а все понимает.

С Верным ему всегда везло, с Верным он всегда ходил в походы и всегда на Верном въезжал в столицы покоренных стран. Может, потому и взял с собой в далекий скифский поход, надеясь, что и здесь Верный принесет ему удачу, и он, сидя в седле Верного, будет слушать, как скифские вожди, стоя на коленях, будут молить его о пощаде.

Не сбылось… Скифы далеко, точнее, между ними и персами один дневной переход, который невозможно одолеть, а Верный лежит перед ним, отбросив все свои четыре ноги, – некогда такие неутомимые, такие резвые ноги, что несли его, Дария, как на крыльях…

С конем стряслась беда под вечер; он и до того еле шел, а тут зашатался, с шумом выдохнул воздух и рухнул, засучив ногами. Он еще хотел подняться и пытался это сделать, ибо скреб передними ногами землю и даже силился поднять голову, но, почувствовав, верно, тщетность своего замысла, в последний раз жалобно заржал и затих, оскалив зубы.

Его накрыли золотистыми чепраками до утра.

В тот вечер полководцы боялись попадаться царю на глаза.

В лагере всю ночь стояла тишина, какая бывает, когда в доме покойник.

В ту ночь Дарию снова (в который раз!) приснился Сирак, сак с берегов Яксарта. Он скалил зубы и, как всегда, похлопывал себя кнутом по голенищам расползшихся сафьянцев.

– Тебе чего? – спросил Дарий.

– Я пришел тебе посочувствовать, – вдруг сказал сак Сирак. – Слышал, у тебя пал конь.

– Это ты… ты завел меня в такую пустошь, где и кони не выдерживают, – вспыхнул Дарий. – Я велю тебя уничтожить!

– Ты уже меня раз уничтожил, а во второй раз уничтожить человека нельзя, – сказал Сирак. – Я завел тебя в такую пустошь, где не выдерживают кони. А теперь поведу тебя туда, где не выдерживают и люди.

«Сон вещий, – думал Дарий, проснувшись. – Дальше будет хуже».

Он чувствовал слабость во всем теле, сон не освежил его, а обессилил. Тяжело поднялся и подумал, что и сегодня начнется то же, что вчера, позавчера, – бесплодная беготня за скифами.

За завтраком ему доложили, что исчез старший конюх.

Сбежал? Почувствовал вину за Верного? Но куда он сбежит в этих степях? Велев схватить его личных конюхов, Дарий вышел из шатра и направился к коню, что лежал с ночи, накрытый чепраками. Слуги при его приближении сняли покровы. Дарий постоял с мгновение, глядя на оскаленную морду коня, и думал о том бесславии, что еще ждет его впереди. «Сон дурное мне предвещает, – подумал он, – сегодня плохо коням, а завтра то же ждет людей».

А Верного было жаль. Как было жаль Верного!

Дарий опустился на одно колено у головы коня, коснулся рукой его уха и шепнул: «Я отправлю тебя на тот свет со всеми почестями, как знатнейшего из всех коней. Ты будешь на том свете знатнейшим конем, и сам бог неба, лучезарный Ахурамазда, будет ездить на тебе».

***

И зашевелилось войско, как муравейник.

Тысячи и тысячи всадников, лучших всадников царя, долбили акинаками яму для царского коня. Всем не хватало места, и долбить сухую, затвердевшую землю подходили по очереди. И те, кому удалось хоть раз копнуть, гордились потом великой честью – для царского коня яму долбили!

А когда яма была готова и ее хорошо высушило солнце, дно устлали травой, а поверх нее положили чепраки. Тогда «бессмертные» на своих поясах, которые они связали один с другим, опустили в яму Верного. Конюхам, что с того утра были под стражей, развязали руки и велели прыгать в яму. И они покорно спрыгнули и приготовили коня в дальнюю дорогу на тот свет: надели на него лучшее царское седло, взнуздали его в золотую уздечку, передние ноги коню сломали под грудь, а задние под живот, и сверху казалось, что Верный мчится куда-то по земле. Затем расчесали гриву, положили у головы коня мешок с зерном и второй, влажный, с водой.

И застыли обреченные конюхи в погребальной яме царского коня: двое у головы, двое позади. Знали конюхи, что из ямы им уже нет пути, ведь они, конюхи, должны оберегать царского коня и на том свете. Но были спокойны: хоть на этом свете и кончились их дороги, но там, на небе, в обители Ахурамазды, их ждет вечная счастливая жизнь.

Тогда к яме подошел белый старец, атраван Ахурамазды, и начал читать молитвы, в которых восхвалял доблесть царского коня, который по воле творца Ахурамазды привел своего господина на персидский трон.

– О царский конь! – воздев руки к небу, шамкал атраван. – Вижу, как летишь ты, доблестнейший из всех коней, на небо, слышу, как звонко, как радостно ты ржешь, знатнейший из всех коней, встречая творца Ахурамазду! Мы, малые люди из этого мира, никогда не забудем тебя, славнейший из всех коней!

Наклонившись к яме, атраван напутствовал конюхов:

– Вы – счастливцы, ибо вам выпала величайшая честь сопровождать на небо царского коня. Берегите его, кормите отборным зерном, поите родниковой водой и берегите царского коня пуще, чем себя. Идите на тот свет, конюхи, идите!

Едва выкрикнул эти слова атраван, как к яме подбежало несколько воинов, взмахнули копьями, и конюхи рухнули, пронзенные насквозь.

– Царский конь улетел на небо! – внезапно закричал атраван и воздел руки к голубому небу, в котором неподвижно застыло палящее солнце. – Вижу, как он летит! Вижу!.. Засыпайте его яму поскорее, он уже летит!..

Каждый из воинов взял пригоршню земли и высыпал ее на царского коня, и яма быстро была засыпана. И взяли тогда воины еще по одной пригоршне земли, и вырос высокий холм над ямой с царским конем. Дарию подвели другого коня в золотой узде, он в последний раз взглянул на могилу Верного, тяжело вздохнул и тяжело опустился в седло.