Текст книги "Ольвия (ЛП)"

Автор книги: Валентин Чемерис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Погонщики осторожно опустили сверток.

– Отойдите! – велела им Ольвия, и они поспешно отошли.

Ольвия опустилась на край ямы, незаметно вытащила из рукава тяжелый мешочек и опустила его в яму.

– Это тебе, мама… чтобы хоть в мире предков ты не знала нужды. Этого золота хватит и тебе, и Ликте. Прощай!..

Она брала пригоршнями сухую комковатую землю, бросала ее в яму, присыпая мешочек, чтобы погонщики его не заметили.

Выпрямилась.

– Засыпайте!.. И насыпьте холмик. Чтобы видно было, где лежит Милена. Когда кончится война, я приду на ее могилу.

Глава пятая
Чубы, что выросли в Персии

«…скифы решили не вступать в открытую битву с персами… Скифы начали медленно отходить, угоняя скот, засыпая колодцы и источники и уничтожая траву на земле. Свое войско они разделили на два отряда [31] 31
  «Свое войско они разделили на два отряда», – так сообщает Геродот. Согласно «Истории Украинской ССР» (том I), скифы разделили свои силы на три отряда, в соответствии с племенным делением. Это больше соответствует истине.


[Закрыть] . К первому отряду под предводительством царя Скопасиса присоединились савроматы. Отряд этот на случай нападения персов на эту область должен был отходить прямо к реке Танаис, вдоль озера Меотиды. Если же персы повернут назад, то преследовать их… Два других царства – великое царство под властью Иданфирса и третье, царем которого был Таксакис, соединившись в одно войско вместе с гелонами и будинами, должны были также отходить, держась на расстоянии дневного перехода от персов, и таким образом осуществить военный план. Прежде всего нужно было заманить персов в земли тех племен, которые отказались от союза со скифами, чтобы втянуть и их в войну с персами. Если они не пожелали добровольно выступить против персов, то их нужно было заставить воевать против воли…

Приняв такое решение, скифы выступили против войска Дария, выслав вперед главный отряд лучших всадников. Кибитки с женщинами и детьми, а также остальной скот, кроме необходимого для пропитания количества голов, они отправили вперед с повелением все время двигаться на север…»

Геродот. «История». Книга четвертая. «Мельпомена».

***

Разделив свои войска, царские скифы начали свою «странную» войну с Дарием.

Первый отряд скифов и савроматов, заманивая за собой персов, повел вождь, повел Скопасис, повел, уничтожая за собой все, что только можно было уничтожить.

Скопасис считался вторым вождем после владыки. Вторым вождем для всей Скифии. Для своих же племен он был царем, и подвластные ему скифы иначе как владыкой Скопасиса и не знали. Это было известно Иданфирсу, и он несколько настороженно относился ко второму вождю Скифии, видя в нем своего достойного соперника в царстве. Это был хитрый, сообразительный и удачливый вождь, которого любили скифы и за которым охотно ходили в походы. Он имел сильное войско, верных людей и в своем краю был полновластным хозяином – творил, что хотел и как хотел. Он хоть и признавал Иданфирса своим владыкой и всегда подчеркивал это при встрече с ним, но всегда поступал по-своему. Иногда же, напившись бузата, до которого он был большой охотник, Скопасис кричал:

– Иданфирс? Разве он царь?.. Да что вы говорите?.. А я и не знал. Да что мне ваш Иданфирс, когда я сам царь. Вот вы скажите, кто я вам такой?

И скифы все в один голос весело кричали:

– Царь ты нам!.. Царь!!

– Ну так выпьем еще бузата, раз я вам царь! – кричал Скопасис и поил хмельным бузатом всех, кто к нему приходил. И сам при этом так напивался, что разгонял все кочевье по степи.

Иданфирс давно бы уже убрал его, с помощью верных людей отправив второго вождя в мир предков, но Скопасис, хоть и был хитер, никогда не был коварен. А тяга к бузату и ежедневные попойки и вовсе делали его безобидным. Ибо дальше пьяных разговоров о том, что он, мол, и сам царь, Скопасис никогда не заходил и Скифию к неповиновению не подбивал. А когда назревал какой-нибудь поход, когда Скифия собирала все свои силы, Скопасис первым приводил к Иданфирсу свою орду, таких же сорвиголов, каким был и сам, и говорил:

– Владыка, я и мои люди принадлежим тебе. Куда велишь, туда и пойдем. Оружие у нас есть, бузат есть – чего нам еще надо?

– Еще и враг есть, – с искоркой в глазах говорил владыка.

– Так это же хорошо, что враг есть! – восклицал Скопасис. – Без врага скучно на свете жить. С кем бы я бился, если бы не враг, а? Разве что со своими, а так с врагом душу отведу. А попадется подходящий вождь у врагов, так и на поединок с ним стану. Чужую силу прознаю, свою покажу – веселее будет жить.

Вот за эту откровенность и незлобивость и ценил Иданфирс Скопасиса, но все же не спускал с него недремлющего ока, хоть и верил: на вероломство Скопасис неспособен. Не из тех. Но фортель, если ослабить поводья, выкинуть может. Ибо он как необъезженный конь: доверяй ему, но держись крепко, а то в один миг окажешься на земле, под его копытами.

Когда персы появились по ту сторону Истра, Скопасис одним из первых прислал к владыке гонца.

– Мое войско спешит к тебе, владыка, с оружием и бузатом. Прошу тебя, владыка, не истребляй всех персов, оставь немного и для меня, давно уже не был в драке.

Что он затеет, когда кончится война, того, верно, и сам Папай не ведает, но доколе хотя бы один перс будет оставаться в скифском краю, Скопасис будет верен Скифии. Это Иданфирс знал, потому и поручил Скопасису возглавить самый большой отряд скифского войска. Еще и часть своих всадников передал ему в подмогу.

– Пойдешь серединой скифской земли, – напутствовал он Скопасиса. – Первым встретит персов Тапур со своим летучим отрядом, встретит и начнет их дразнить. А когда разозлит как следует, то начнет их заманивать. А заманивая, выведет персов на тебя. А дальше уже ты начнешь водить за собой Дария. Да смотри, без моего дозволения в решающую битву с персами не ввязывайся. Води и води их.

– Можно и поводить, – скалил зубы Скопасис, ибо, как всегда, был под хмельком, а потому – весел. – Покручу их по степям так, что и шмели у них в головах загудят.

Скифы очень любили Скопасиса за его простой, негордый нрав. Хоть он и происходил из царского рода (правда, по линии матери), но никогда не был чванлив, не кичился, не любил наряжаться в золото и мог с кем угодно – с пастухом, бедняком или каким-нибудь бродягой без роду и племени – пить бузат. А напившись, обнимался и горланил песни. Говорят, ему как-то не с кем было выпить, так он позвал раба и пил с ним, еще и потом обнимался с ним и горланил песни. А утром, правда, велел раба жестоко высечь за то, что тот проспал и поздно приступил к работе. Трезвым он был с рабами, как и все скифы, крут и воли им не давал.

Поэтому, когда скифы узнали, что главным отрядом будет командовать Скопасис, одобрительно загудели.

– Эй, сорвиголовы!!! – кричал перед войском Скопасис. – Про оружие вас не спрашиваю, оружие у вас есть. Ибо какой же скиф да без оружия? Это он без женщины может быть, но только не без оружия. А вот про бузат вас спрошу. Эй, скифы, есть у вас бузат?

– Есть!!! – в одну глотку весело взревело войско.

– Тогда айда бить персов! – кричал Скопасис. – Ибо что это за бузат, если и подраться не с кем.

Иданфирс улыбался, одобрительно кивал бородой, но в ближайшее окружение Скопасиса пристроил и своих лазутчиков. Так, на всякий случай…

Второй отряд, состоявший из войска владыки Иданфирса и третьего вождя Скифии Таксакиса, должен был тоже отходить на восток, но несколько южнее отряда Скопасиса. Он тоже должен был идти впереди персов, опережая их лишь на один дневной переход, тоже должен был засыпать за собой колодцы и источники и уничтожать траву.

Оба отряда должны были действовать так, чтобы, гонясь за ними, персы бросались то в одну сторону, то в другую. А если удастся разделить персидскую орду на две половины, с тем чтобы одна погналась за Скопасисом, а другая за Таксакисом, то и вовсе было бы хорошо.

Вторым отрядом должен был верховодить вождь Таксакис. Иданфирс с отборными тысячами всадников собирался двигаться севернее обоих отрядов. Прикрытый двумя крыльями скифского войска, владыка был бы недосягаем для персов, но мог в любой день прийти на помощь то одному вождю, то другому. Он осуществлял общее руководство войсками, и гонцы от его стана к обоим отрядам должны были сновать день и ночь.

Скопасис уже скрылся за горизонтом, настала очередь снаряжать Таксакиса. Третий вождь Скифии был дюжим, коренастым и необычайно сильным. На всех состязаниях борцов он неизменно выходил победителем, и о его силе и ловкости в степях ходили легенды. Каждый скиф мечтал хоть раз в жизни одолеть Таксакиса, – вот бы заговорили о таком степи! Но такой здоровяк, который бы сумел побороть третьего вождя, еще, очевидно, не родился. Те же, кто отваживался – будь что будет! – побороться с Таксакисом, рисковали собственными костями. В железных объятиях Таксакиса они трещали, словно были из сухого хвороста…

Из всего оружия Таксакис признавал лишь дубину, окованную железом. Ею он крушил вражеские головы, как скорлупу. Его тяжеленную дубину никто, кроме него самого, поднять не мог. Точнее, поднять, может, кое-кто и мог, но еще и орудовать ею – это уж было слишком.

Владыка Иданфирс – маленький и сухонький рядом с исполином-вождем – казался подростком. Таксакиса он любил и даже склонялся к мысли усыновить его и сделать наследником царской власти. Но, обладая бычьей силой и упрямством, Таксакис оставался в жизни наивным, как дитя.

«Если бы к его силе да еще смекалку и ум, – не раз, бывало, вздыхал владыка, – а так… Не выйдет из него царя. Сила силой, но нужен еще и сметливый да хитрый ум».

Но, несмотря на этот изъян, Таксакиса он любил, и когда говорил с ним, то глаза его наполнялись теплотой. Искреннее Таксакиса человека было не сыскать во всем царстве. А это тоже немало значит. К нему владыка тоже приставил своих людей, но не для тайного надзора, как то было со Скопасисом, а для помощи. Исполин Таксакис иногда бывал просто беспомощен и время от времени нуждался в мудром совете. Вот таких людей – мудрых и способных дать совет – держал при нем владыка.

– Пора, вождь… – Иданфирс мял в руках полынную былинку и тихим голосом напутствовал Таксакиса: – Отходя – заманивай врага. Но – не увлекайся драками. Знаю тебя, – с теплотой на него посмотрел, – замахнешься своей дубиной и бросишься вперед, потеряв голову. Будь хитер, как змея. Вслепую не лезь. Не время еще. Пока персы не измотаны, они сильнее тебя. Не забывай об этом ни днем, ни ночью. И сколько бы ты их ни уложил дубиной, они все равно одолеют тебя. А ты мне нужен живой, а не мертвый. Ибо какая с мертвого выгода?

– Оно-то и так, – басом соглашался Таксакис.

– Не забывай: Дарий – мудрый полководец. И мудрый, и удачливый. Говорят, у себя дома он за один год выиграл аж девятнадцать битв и пленил при этом девять царей. Глупец, как известно, на такое неспособен. Так что почитай Дария, как мудрого змея. Пока он силен, с ним опасно сходиться. Надо отступать. Только отступать. Но твое отступление – это не бегство, это хитрый ход.

– И доколе же я буду водить Дария за собой?

– А до тех пор, пока персы не попадают с ног. Вот тогда ты их легко прикончишь. И отходи не куда-нибудь, а в земли тех племен, что отказались нам помочь. Если они не захотели по доброй воле вступить в войну, мы их заставим это сделать другим путем. Заманив персов в земли чужих племен, обходи их и ударь им в спину. Если персы сильны, огрызаются – отходи. И снова води их за собой, и снова наскакивай и кусай… Терзай их, грызи и – убегай… И води их за собой столько, сколько захочешь. У нас нет городищ, как у других народов, скифы всегда в седле, а добро на колесах. Пусть побегают за ними персы!

Нюхнул размятую полынь, прищурился.

– Ничто так не пахнет, как полынь. Время от времени нюхай ее, вождь. Будешь степь нашу тогда чувствовать… Ну, вождь, пора. Веди свое войско и не забывай почаще советоваться с моими людьми.

– Слушаюсь, владыка! – Таксакис одним махом взлетел на коня, тот даже присел, и поднял свою тяжеленную дубину. – Ох и погуляет же эта дубина по персидским головам!..

И погнал коня к войску, что уже собралось на равнине, готовое к походу.

***

– Тапур?..

– Я здесь, владыка!

Иданфирс пристально смотрит на четвертого вождя Скифии.

«Четвертый-то он четвертый, – думает владыка, – а вот не уступит ни в чем ни второму, ни третьему… Умен, хитер, отважен и… коварен… От него чего угодно можно ждать. Спит и видит себя царем Скифии. Когда меня не станет, то вряд ли Скопасис даже в союзе с Таксакисом сумеет укротить этого вождя восточных кочевников. Такой бы сумел удержать все наши племена в одной узде. Посмотрим, как он покажет себя еще и с персами».

А вслух молвил:

– Пойдешь на закат солнца, к Истру. На разведку. Первым и встретишь персов. Веди их за собой, уничтожай отдельные отряды врага, но в драку с ними не ввязывайся. С главными силами. Выведывай все и заманивай их. Отходить будешь тоже к озеру Меотиде. Сделаешь так – снова возвращайся в Скифию. Да помогут тебе боги. Со мной будешь поддерживать связь через нарочных посланцев. От меня далеко не отрывайся, кому из вождей – Скопасису или Таксакису – будет трудно, к тому тебя и пошлю на помощь. – И внезапно, без связи с предыдущими словами, спросил: – Ну, как твоя греческая жена?

– Поехала к своему отцу-архонту в гости, – не растерявшись, буркнул Тапур первое, что пришло в голову.

– И хорошо сделала, – одобрительно сказал Иданфирс. – Нам нужно поддерживать с греками добрые отношения.

В тот же день Тапур повел свое войско на запад, навстречу персам. Как донесли лазутчики, персы уже углубились в степь на три дня пути и быстро продвигаются вперед. Очевидно, они, как полагал Тапур, успели углубиться уже дней на пять-шесть. Надо спешить, чтобы успеть уничтожить пастбища вдоль Борисфена и не дать персам выбирать себе пути, а навязать им свои.

На равнинах степь уже побурела, и это скифам на руку. Пусть попробуют персы накормить своих коней! Вперед Тапур отправил самых зорких. Скачут всадники на низкорослых, выносливых конях, скачут, пригнувшись к гривам. У них колчаны полны стрел, башлыки низко надвинуты на лбы, за плечами развеваются длинные чубы. Быстры, как ветер, скифские лучники! Правду говорил Иданфирс, скифам нечего терять: сел на коня – и в путь.

Равнина стелется за равниной, кряжи, холмы, балки. Всадники то исчезают в балке, то выныривают. И снова тянется волнистое плато с едва видимыми кряжами на горизонте. Степь уже не та, что была весной или в начале лета. Начинают исчезать зеленые краски, отцветают цветы. Теперь цветет шелковый ковыль; глянешь – степь до горизонта словно серебряная, и всадники на ходу бросают в серебристые моря пылающие головни, и позади них огонь пожирает все, что росло и цвело.

***

Как только дозорные сообщили, что до персов остался один переход, Тапур велел становиться лагерем. Коней не расседлывать, пасти, не отпуская их от себя.

Сам Тапур помчался к ближайшему кургану. Конь вынес его на вершину и застыл. Далеко, до самого горизонта, стлалось серебристое море шелковой травы. А там, где оно кончалось, вздымалось облако пыли. Персы! Тапур всматривается зоркими глазами в эту пыль, что ширится на горизонте, и ему кажется, что он видит отдельных всадников.

Ольвия говорила, что войско Дария нельзя охватить взглядом за один раз… Ольвия… Потеплело в груди, радостная волна окатила его. Хорошо жить, когда есть на свете Ольвия… Хорошо жить. Вернулась Ольвия, и он больше не будет горячиться. После победы у них будет много-много дней любви. Где она сейчас? Наверное, отступает на север.

Из балки вынырнули дозорные. По тому, как они гнали коней и возбужденно размахивали руками, он понял, что враг близко, и пустил коня с кургана…

Персидский разведывательный отряд, отклонившийся от главных сил в поисках воды и добрых пастбищ для коней, к вечеру был полностью уничтожен. По всей равнине лежали трупы, с громким ржанием носились чужие кони, и скифы ловили их арканами.

А уже потом принялись сдирать скальпы. Хватали убитого за волосы, ловким движением акинака делали надрез вокруг черепа и стаскивали пряди… Гомонили, перебрасывались словами, показывали, у кого какой скальп. Обладатели особо длинных волос хвалились ими как величайшей добычей. Скальпы выделают, и каждый воин привяжет их к уздечке своего коня. Чем больше будет висеть у уздечки вражеских волос, тем большая слава пойдет о таком скифе. И гордо будет он вытирать о содранные скальпы свои руки.

Хохочут:

– Понесли персов дурные ноги в чужой край, а расплачиваться пришлось чубами.

– Верно, эти чубы росли в Персии, чтобы мы об них руки вытирали!

А где-то у себя в кочевье, затерявшемся в бескрайних степях, сидя у юрты и попивая хмельной бузат, воин гордо скажет своим родичам:

– О, я на своем веку вдоволь повытирал руки о чужие чубы.

Когда со скальпами было покончено, Тапур подал знак, и воины, вскочив на коней, готовы были к новым нападениям.

– Поехали за персидскими чубами!

– Ара-ра-ра!!!

– Эй, царские всадники, спасайте свои чубы, а то придется домой лысыми возвращаться!

– Ага-га-га!!!

Скифы гарцевали по равнине на глазах у персидской орды, но как только всадники бросались в погоню, поджигали шелковую траву и исчезали, а к персам огненными валами катил-ревел огонь…

Глава шестая
Скифская погода не для царского коня

Так потянулись дни за днями.

Скифы отходили на восток, и персы шли на восток.

Иногда Дарию казалось, что скифы уже вот-вот, еще один переход, еще один рывок, и он наконец догонит их и заставит принять бой… Но проходил день, и второй, и третий, а скифы, как и прежде, были недосягаемы, а их табуны мелькали на горизонтах… Отходя, они выжигали за собой каждый клочок степи, и навстречу персам катились огненные валы, после которых оставалась черная, выжженная земля… Ни травинки, ни былинки, ни капли воды… И никто не знает, куда идти и где и как догонять кочевников.

То внезапно они появлялись в тылу персидской орды, налетали на пеших воинов, словно вихрь, уничтожали отряд-другой, сдирали с убитых и раненых скальпы и исчезали, будто их и не было. И Дарию начинало казаться, что не он гонится за скифами, а наоборот – скифы его преследуют, загоняя в какую-то ловушку, из которой нет выхода…

Сперва царь царей ехал верхом на Верном и, может, потому, что конь шел хорошо, усталости не чувствовал. Верный так играл копытами, позвякивая золотыми удилами, так гордо вскидывал голову, что у Дария и настроение прояснялось, и он даже забывал иногда о скифах, об этом неудачливом и тяжелом, да еще и оскорбительном для него походе. Но со временем Верный начал сдавать, все чаще и чаще опускал голову и, что хуже всего, начал спотыкаться. На ровном месте. А это очень дурной знак, когда в походе спотыкается царский конь. И потому Дарий пересел в крытую повозку из белого войлока, с золотыми орлами на боках. Повозку плотными рядами окружали «бессмертные». За повозкой конюхи вели Верного, накрытого шелковой прохладной тканью. Чтобы не допекало солнце, над конем держали на длинных шестах еще одну шелковую ткань, для прохлады. И как уж царские конюхи ни лелеяли коня, как ни поили его родниковой водой, которую невесть где доставали, как ни кормили его, как ни берегли – царский конь утратил лоснящийся вид и понуро свесил голову, которую уже больше не поднимал… Дарий велел высечь конюхов, и их хорошенько высекли, но Верный от этого не поздоровел… Глаза его сделались сухими, шерсть начала топорщиться, ноги дрожали…

Лекарь-египтянин ничего не мог поделать.

Дарий советовался с атраваном.

Атраван уверял царя царей, что скифские знахари напустили на царского коня какую-то порчу.

– Ни один скиф не видел моего коня! – буркнул царь.

Белый старец что-то зашамкал беззубым ртом, и Дарий разобрал лишь несколько слов, что порча наслана с ветром…

– Так атраван самого Ахурамазды бессилен перед скифскими знахарями? – гневно спросил его царь.

Старец прошамкал что-то такое, что Дарий, как ни напрягал слух, а так ничего и не смог разобрать. А потому лишь махнул рукой: прочь, мол, отсюда! Атраван, с облегчением вздохнув, быстро исчез.

В войске поползли слухи, что царский конь спотыкается, а это предвещает большую беду… Тогда Дарий велел объявить, что погода дикой Скифии не для царского коня…

Никто не знал, как понимать эти слова – что погода дикой Скифии не для царского коня… Может, это намек, что скифский поход скоро закончится? Может, царь царей, пожалев своего коня, повернет назад к Истру? О, если бы так и случилось, если бы…

В ту ночь Дарию снова приснился Сирак, сак с берегов Яксарта. Он сказал лишь несколько слов: «Скифская погода не для царского коня», – и исчез, но Дарий, проснувшись, уже до утра не мог сомкнуть отяжелевших век.

Утром снова двинулись в погоню за недосягаемыми, неуловимыми скифами. Верного вели под навесом, который держали над ним конюхи, но конь все так же низко держал опущенную голову, и Дарий старался на него не смотреть. В войске все чаще и чаще повторяли одни и те же слова: «Скифская погода не для царского коня». Произносили эти слова пересохшими губами с надеждой на спасение, что царь все-таки сжалится над своим конем и повернет назад… Слова «скифская погода не для царского коня» вселяли веру в скорое окончание этого изнурительного и бесславного похода, но царь царей и не думал поворачивать. Все вперед и вперед гнал он войско, словно забыв, что скифская погода не для царского коня… Верного под навесом со всех сторон окружали слуги с опахалами, которыми они обмахивали коня с утра до вечера, но конь головы не поднимал…

«Что бы там ни делали, как бы ни махали опахалами, а скифская погода не для царского коня, – с надеждой говорили уже и полководцы, и даже приближенные царя. – Как жаль этого несравненного коня, лучшего среди всех коней. Скифская погода ему совсем не подходит…»

В войске же творилось что-то невообразимое.

Появились торговцы водой.

Где эти барышники доставали чистую воду, того никто не знал, но лихоимцы продавали ее каждый день, и продавали дорого. Другие продавали охапки свежей травы, и ее покупали всадники не торгуясь. Протянет конь ноги – не выберешься из этой пустоши. Поэтому, не торгуясь, платили стяжателям за воду, тоже для коней. Сами потерпят, а протянет конь ноги – так падай на землю и помирай… На коня вся надежда.

Дарий больше не показывался из своей некогда белоснежной, а теперь совсем порыжевшей от желтой пыли повозки. За повозкой конюхи вели Верного. Царский конь еще ниже опустил голову и отказывался даже от ячменя. Для него добывали свежую траву, и он еще кое-как двигался, перебирал ногами. А вот конюхи не выдерживали, один за другим падали в пути. Их бросали на произвол судьбы, как и вообще бросали всех, кто отставал или обессиливал. К Верному же приводили новых конюхов, и так проходили дни за днями. В войске снова заговорили о том, что скифская погода не для царского коня, но царь царей и не думал поворачивать, а все гнал и гнал вперед орду… Тогда начали расползаться слухи, что царский конь первым почуял ту беду, что уже распростерла свои черные крылья над ними, и что спасения не будет никому. Дарий велел хватать шептунов, вырывать у них языки, но этих шептунов становилось все больше и больше. А всем, разумеется, языки не вырвешь. И Дарию просто перестали докладывать о тех шептунах и о настроении в войске.

Войско слабело с каждым днем. Бесконечные переходы под палящим солнцем, нехватка еды и воды, ежедневные опустошительные набеги скифов на отдельные отряды персов убивали веру в победу. Но хуже всего было это бесцельное блуждание по степям, эта погоня за неуловимыми скифами, когда казалось, что гоняешься за бесплотным маревом. Закованные в панцири всадники задыхались, тела их горели от раскаленного металла, а рты пересыхали, губы больно трескались, и с них уже не срывались боевые кличи. Исчезала вера в победу, а взамен в души заползали безнадежность, страх… Не проведя ни одного сражения, Дарий терял отряд за отрядом. Теперь к царской повозке неохотно мчались полководцы, вести были неутешительные… Царя душил гнев. Гнев от бессилия. Такой гнев душил его, когда он штурмовал Вавилон. Целых двенадцать месяцев стояли его войска под стенами Вавилона и не могли взять укрепленный город. А вавилоняне с оборонительных башен кривлялись и насмехались над ними:

– Эй, персы! Чего вы сидите и бездельничаете под нашими стенами? Ваш царь – лодырь и бьет баклуши, а вы с него пример берете? Выберите себе такого царя, который умеет города брать!

Нет, персам тогда не пришлось выбирать себе нового царя. Дарий взял Вавилон, и за те насмешки велел распять три тысячи знатнейших вавилонских жителей. О, с каким мстительным наслаждением распял бы он сейчас всю Скифию, если бы мог ее наконец догнать!

А кочевники все отходят и отходят, а куда отходят и доколе они будут отходить – того никто не знает и, верно, никогда и не узнает. Чем дальше углублялись персы в степь, тем пустыннее она становилась – ни воды, ни пастбищ… А здешние саки, как вчера, как и позавчера, скачут впереди персов и пускают огненные валы. И как за ними ни гонись, а расстояние остается одно и то же: дневной переход. А отклонится какой-нибудь отряд влево или вправо – не вернется назад. Дозорные, которых высылали в разные стороны, исчезали бесследно, и это нагоняло страх на воинов. Пешие не хотели далеко отходить от лагеря, особенно воины неперсидских племен, и на них нельзя было положиться. Не лучше вели себя и персидские всадники: отъехав за ближние холмы и покрутившись там некоторое время, они возвращались и разводили руками – нигде скифов не видно. До самого горизонта осмотрели степи, везде пустошь. Ни одной живой души.

Прошло уже двадцать дней, как персы перешли Истр, а ни одной, хотя бы незначительной победы, еще не было одержано, если не считать отдельных мелких стычек, в которых персы по большей части проигрывали. Чем дальше продвигалось войско Дария на восток, тем пустыннее становились края. Наконец начали появляться солончаки, вода (если посчастливилось наткнуться на колодцы или источники) почему-то стала горько-соленой, непригодной для питья. Войска, разделенные на три колонны, тащились по выжженной, выгоревшей земле, воины задыхались в облаках пыли и пепла, люди и животные выбивались из сил. Нужно было на что-то решаться, что-то предпринимать, а Дарий все еще не мог ничего придумать и упрямо гнался и гнался за скифами. Только теперь он понял, что слишком большое войско в многодневном походе оборачивается злом. Чем кормить и чем поить такую огромную орду людей и животных в этой пустыне? Обозы и пехота сковывали маневренность, приходилось чаще делать дневки. А количество дней, отведенное на поход, катастрофически уменьшалось. Мост на Истре ионийцы будут охранять шестьдесят дней, и из этих шестидесяти дней он уже разменивает третий десяток, так и не проведя сражения. Дни убывают, а расстояние до Истра растет с каждым днем. К тому же где-то в его тылу прячется неразгромленное войско кочевников. Неразумно и даже опасно было заходить вглубь пустыни с ослабевшим войском, да еще имея в своем тылу сильные отряды врага.

На двадцать первый день персы вышли к озеру-морю, именуемому здесь Меотидой, и стали лагерем на берегу реки Оар, что впадала в это море-озеро. В тот последний переход к Меотиде пал царский любимец Верный. Упал и засучил ногами. Перепуганные конюхи пытались поднять его. Но если усилием им и удавалось его поднять и поставить на ноги, конь снова падал… Тогда раскинули над ним шатер и начали обрызгивать его водой. Под вечер Верный поднялся на дрожащие ноги, но всем стало ясно, что он долго не протянет. И тогда зашептали приближенные Дария, что скифская погода не для царского коня… «Да, да, – шептали они, – скифская погода совсем-совсем не подходит царскому коню…»