Текст книги "Ольвия (ЛП)"

Автор книги: Валентин Чемерис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Глава вторая
И началась «странная» война

Переправившись на левый берег Истра, персы уже были готовы к битве. Перед ними была Скифия, и не было… скифов.

Подняв над собой тучу пыли до самого неба, уже два дня персидские кони топтали скифскую землю, но ни одного властелина этих полынных степей до сих пор увидеть не удавалось. Ни живого, ни хотя бы мертвого.

А на кряжах и возвышенностях, на синих горизонтах то тут, то там внезапно вспыхивали сигнальные башни, и густые дымы круто взмывали в небо, кого-то невидимого предостерегая об опасности. Но кто предостерегал и кого – персы того не знали. Они двигались и двигались, а сторожевые башни вспыхивали и вспыхивали, будто сами по себе. Воинам царя царей становилось не по себе. Мрачно и настороженно поглядывали они на горизонт, бормоча: «Проклятье!.. Снова злые духи скаити жгут башни!..» И верили, что скифы – это оборотни, злые духи или же дайвы из черного царства Ангро-Манью, которые к тому же могут становиться невидимыми для человеческого глаза.

Орда двигалась тремя гигантскими походными колоннами, и в каждой колонне впереди шла конница, за ней – пехота, а замыкали шествие обозы и отряды, охранявшие их на случай налета степняков. И одной из этих колонн было бы достаточно, чтобы смести скифов, растоптать их или, в конце концов, просто поглотить. Но скифов нигде не было видно, и неизвестно, что они замышляют и есть ли они вообще в этих пустынных степях?

Дарий ехал в боевой колеснице во главе средней колонны, которую вел один из лучших его полководцев, Мегабаз. В самой колонне царя царей прикрывали «бессмертные»: пять тысяч впереди, три тысячи скакали слева и справа от царской колесницы, а тылы позади нее прикрывали еще две тысячи гвардейцев – из такого кольца «бессмертные» не выпускали своего владыку ни на миг. Кроме того, сами «бессмертные» в свою очередь прикрывались десятью тысячами конников – добраться скифам до царя царей (если бы это им и взбрело в голову) было бы не легче, чем, например, верблюду пролезть в игольное ушко.

Двигались на восток, направляясь к Великой воде, до которой, по данным лазутчиков, было около десяти дней ходу.

От степняков Дария ограждал надежный лес копий, но во всем мире не хватило бы оружия, чтобы оградить владыку от его собственных мыслей, не дававших ему покоя ни на миг. Где скифы? Сколько их? Готовы ли они к битве? Спрятались они (и это в открытой степи?) или что-то замышляют? Каковы их замыслы?

«Неужели они не видят, что мы идем по их земле? – в который раз думает царь и не находит ответа. – Мое войско подняло пыль до самого неба, у кого есть глаза, тот видит…»

Сколько бы разведывательных отрядов ни посылал Мегабаз в степь – ясности это не прибавляло. Отправившись на разведку за кряжи, отряды либо возвращались ни с чем, либо не возвращались вовсе – исчезали бесследно… А сигнальные башни на кряжах все дымят и дымят – не духи же их поджигают? А сами они загореться не могут, значит, кто-то невидимый все-таки следит за персами?

За персами и впрямь следили сотни глаз и ушей Иданфирса – его невидимая разведка. Лазутчики рыскали повсюду и все увиденное и услышанное тотчас же передавали своему владыке. Более того, лазутчики проникли даже в персидский лагерь. Орда царя была разноязыкой и разноплеменной, и это значительно облегчало скифским лазутчикам задачу. Проникнув в лагерь под видом фракийцев в лисьих шапках, они сновали повсюду и выведывали все, что им было нужно. Они рыскали (невидимые, как тени) по степям, следя за направлением движения орды, и обо всем увиденном и услышанном передавали нарочным гонцам, что прятались по балкам и оврагам. И вести очень быстро долетали до ушей владыки. И все это – на глазах у персов, и все это – невидимо, ибо в степи, как и прежде, было тихо и пустынно. И персы терялись в догадках: где же эти кочевники?

И вдруг на третий день пути скифы появились! Правда, лишь на горизонте, на расстоянии дневного перехода, но они появились.

Персы остановились.

На коротком совете у Дария, состоявшемся на ходу, было решено, что пешие и обозы будут двигаться своим ходом, а конница бросится вперед, догонит кочевников, окружит их и завяжет бой. А тем временем подойдут пешие войска, и состоится решающая битва, которой все так жаждали. Все были уверены, что сегодня или завтра с кочевниками будет покончено и скифский поход завершится. Дарий был настолько в этом уверен, что даже отправил гонцов в Персию с вестью о том, что скифы разбиты.

– Пока гонцы доберутся до Персии, они и впрямь будут покорены, – говорил он полководцам, и те подтвердили, что так и будет.

Целый день, такой длинный летний день, мчалась персидская конница лучников и копьеносцев, та конница, что еще ни от кого не знала поражений, та конница, стремительнее и неудержимее которой не сыскать, но приблизиться к скифам за день она так и не смогла. Ибо как бы стремительно ни мчались персидские всадники, расстояние между ними и скифами оставалось неизменным: один дневной переход. Летели вперед персы, летели с такой же скоростью и скифы; останавливались персы – тотчас же останавливались и скифы. И неизменно между ними было одно и то же расстояние: дневной переход, который персам было не под силу одолеть.

Становились они на ночь лагерем – становились лагерем и скифы на горизонте. Горели у персов костры – горели они и у скифов. Снимались утром персы с места – тотчас же снимались с места и скифы на горизонте, и долгий день погони не давал персам никакого преимущества. Расстояние до скифов оставалось неизменным: один дневной переход.

Так продолжалось четвертый, пятый, шестой и седьмой дни.

Тайна какая-то непостижимая, да и только!

Как персы ни хитрили, какую тактику ни применяли, как ни гнали коней вперед, как ни охватывали долины, как ни маневрировали – все тщетно! Все напрасно! Расстояние до скифов оставалось одним и тем же: дневной переход. И решающей битвы скифы избегали, но и не бежали. Просто передвигались по степям то вперед, то петляли за кряжами, а персы гонялись за ними и чувствовали себя скверно. Ибо какая радость гоняться и не мочь догнать! Правда, в первые дни преследователи были веселы, потому что начали погоню за противником, а потому испытывали нетерпение, рвались в бой и посылали скифам угрозы и похвальбы, которых последние, однако, и не слышали. Но дальше настроение у преследователей начало понемногу падать, похвальбы и угрозы утихали… Да и кому угрожать? Тем всадникам, что исчезают за горизонтом, показывая персам хвосты своих коней? Тут хоть проси их остановиться и принять бой, хоть поворачивай назад. Шли персы по следам скифов и уже нечем было кормить своих коней. Кочевники, отходя, уничтожали за собой пастбища, оставляли голую землю, засыпанные колодцы. Озер или рек нигде не видать. Персы догадывались, что скифы нарочно водят их по безводным степям, выбирая худшие места, где нет воды, но других путей они не знали. Запасы ячменя для коней быстро иссякали, а пастбищ впереди не было. В поисках травы один отряд бросился налево, бросился и – не вернулся. Словно его ветром сдуло, словно земля поглотила.

Тогда другой отряд взял вправо и скрылся за горизонтом…

Вернулись назад лишь единицы. Перепуганные, они бормотали что-то себе под нос о такой туче скифских стрел, что за нею будто бы и солнца не было видно. И их, дабы они не сеяли смуты среди войска, Дарий велел тайно уничтожить. Трусов тайно закололи кинжалами, пока те спали, и до рассвета сбросили в овраг, но это ничего не изменило. Настроение в войске начало падать, кончались запасы воды, а где они сейчас находились – того ни Дарий, ни его полководцы не знали. После Истра войско перешло сперва одну реку, потом, через несколько дней, еще одну, но обе они в это засушливое лето были полувысохшими, а там, где еще уцелела вода, плавали раздутые и смрадные трупы животных – скифы постарались.

Гонясь за неуловимыми кочевниками, персы наконец дошли до Великой воды, именуемой по-скифски Арпоксаем, а по-гречески – Борисфеном. Еще на горизонте завидев голубую полосу среди безбрежных просторов, ивовые рощи и желтые прибрежные пески, персы ожили, словно там, в том зеленом царстве, их ждал конец похода. Последние дни с водой было совсем туго (скифы водили их по сухим и жарким степям, колодцы засыпали, а озера, попадавшиеся на пути, отравляли – сбрасывали в них трупы животных), так что войско взбодрилось, завидев на горизонте Великую воду. Подтянулись и люди, и кони, и даже тягловый обозный скот. Все хотели пить. Много-много воды хотели пить. И колонны прибавили ходу, радуясь, что Великую воду скифы уже не сумеют отравить. О кочевниках, которых нужно догонять, уже никто и не думал, все рвались к воде, утратив всякую осторожность. И Мегабаз вынужден был сдерживать колонны, остерегаясь внезапной засады кочевников, а особо нетерпеливых жестоко наказывал. По его повелению колонны замедлили движение, тем временем вперед были пущены разведывательные отряды на быстрых конях. Спустя какое-то время они вернулись веселыми и сытыми (напились досыта!). Счастливцы! Мокрыми были и их кони; напившись вволю, они лишь возбужденно фыркали и гарцевали.

Разведка доложила, что здешние саки, переправившись на тот берег, направились по долине на восток. «Но спешили они не очень, – добавил начальник разведки, – видимо, догадывались, что мы замешкаемся на переправе». На вопрос Мегабаза, как и на чем переправились скаити через Великую воду, начальник разведки ответил лишь одним словом: «Перебрели». – «Через Великую воду?» – удивился Мегабаз. «Да, – радостно отвечал начальник разведки (он был весь мокрый, с раздутым животом, в котором булькала вода, и Мегабаз, сглотнув горькую, липкую слюну, позавидовал ему в тот миг). – Только перебрели Великую воду не прямо, нет. Прямо они брели только до середины реки, а потом зигзагами: то влево возьмут, то вправо… – И добавил, стряхивая со своей нечесаной, всклокоченной бороды капли воды: – Я так понимаю. В такую жару, как сейчас, даже Великая вода мелеет. Так что между глубинами появляются отмели, по ним и можно перебраться на тот берег. Мы запомнили, как они двигались».

Мегабаз помчался к владыке.

Выслушав полководца, Дарий повеселел, махнул рукой: «Переправляться вброд! На том берегу главным колоннам отойти подальше в степь, стать на ночь лагерем, а утром, с первым лучом солнца, – в погоню за саками!..»

Когда головы трех колонн подошли к реке, хвосты их еще тянулись по сухим и жарким степям где-то на расстоянии доброго дневного перехода, и задние впервые позавидовали тем, кто шел впереди, а значит, сейчас уже вволю хлещет свежую, прохладную, живительную воду из скифского Арпоксая.

Но Мегабаз внезапно запретил останавливаться на берегу Великой воды, а уж тем более разбивать лагерь, велев начальникам колонн начинать переправу с ходу, а пить воду и запасаться ею – во время брода, не замедляя движения отрядов. С глиняного обрыва спускались с гиком, гвалтом и свистом. Пехотинцы, подняв оружие и щиты, в облаке пыли съезжали вниз на заду и, желтые от глины, с широко раскрытыми, пересохшими ртами бросались к воде. Коней спускали не прямо, а наискось; они приседали на задние ноги, хрипели, но все равно рвались вниз, к воде. Хуже было с обозами. Волов и быков выпрягали и спускали отдельно, а повозки, облепив, как мухи, пехотинцы спускали на руках. Повозки срывались и, калеча и давя людей, катились вниз, и до воды долетали одни лишь колеса… А на обрыве появлялись все новые и новые отряды конницы, пеших, обозы, и переправе, казалось, не будет конца.

Мегабаз на всякий случай выставил дозоры и помчался к царю, который, остановившись со своей свитой неподалеку от переправы, с высокого обрыва наблюдал за тем, что творилось у Великой воды. Запыленное, обветренное лицо его было словно окаменевшим, без всякого выражения.

– Мы углубились в эти края на десять дней пути, а беглецов так и не догнали, – сказал он полководцу, и голос его не сулил ничего доброго. – Сколько еще дней мое войско будет гоняться за саками по ту сторону Великой воды?

Мегабаз не знал, что ответить, а потому сделал вид, что закашлялся.

– Твой кашель не избавляет тебя от ответа, – язвительно заметил Дарий. – Поход должен закончиться за шестьдесят дней. Но я не собираюсь все шестьдесят дней гоняться за скаити. Мне нужна битва. Хотя бы одна битва.

– Царь! Я уверен, что на той стороне, дойдя до середины Скифии, мы все-таки догоним кочевников, – стараясь говорить твердо, ответил Мегабаз. – Им просто уже некуда будет бежать. Разве что к реке Танаис, но за ней уже земли савроматов, которые не любят скифов. Потому говорю: беглецов мы догоним за Великой водой. И они – хотят того или не хотят – а будут вынуждены принять бой.

Дарий с минуту молча смотрел на реку, берега которой так и кишели его воинством, и нахмурился.

– Ускорьте переправу! Тех, кто будет мешкать, – наказывай! Завтра утром чтобы все были готовы к походу.

Как Мегабаз ни метался у переправы, но ускорить переход даже он не смог. Слишком большое количество люда скопилось на берегу, чтобы быстро и без задержки перейти на ту сторону. Да и переправляться через Великую воду приходилось зигзагом, а это резко замедляло темп. Почти до середины реки колонны двигались прямо (здесь вода доставала коням чуть выше колен), дальше начинались такие глубины, что и двумя связанными копьями нельзя было достать дна. Но, к счастью, между этими пропастями были песчаные отмели, где виднелось дно. Конные и пешие переходили от одной такой отмели к другой зигзагами, обходя бездонные ямы, где даже вода была черной. Пили на ходу, не пили – хлебали, зачерпывая воду ладонями, шлемами, шапками – кто чем мог. Наклоняться же и пить прямо из реки было опасно – задние могли сбить с ног и затоптать на дне, что и случалось то и дело… С собой набирали воду в бурдюки – не столько для себя, сколько для коней. Реку быстро взбаламутили, и вскоре пришлось пить воду пополам с песком, и этот песок долго скрипел на зубах и драл горло. Чем дольше переправлялись, тем мутнее становилась вода – но на это уже не обращали внимания. Те же, кто хотел напиться чистой воды, бросались на глубину, ныряли и исчезали в водоворотах… Охрипшие десятники, сотники и тысячники напрасно надрывали глотки, предостерегая от коварных воронок, – жаждущие лезли где поглубже и тонули десятками. Их раздутые трупы всплывали ниже переправы и плыли дальше, должно быть, к самому Понту.

Обозы время от времени сбивались с брода, и повозки со всем своим добром и волами исчезали в водоворотах.

А к переправе подходили все новые и новые десятки тысяч – конные, пешие, обозы, и казалось, им не будет конца-краю. С наступлением темноты главные силы успели переправиться, а хвосты и к вечеру не подошли к Великой воде. Переправляться им предстояло на второй день. А по ту сторону, в лагере, посреди широкой долины уже пылали костры – повеселевшее воинство готовило ужин. Резали последних овец из тех, поначалу несметных, отар, что гнали за войском рабы. Все верили: еще день-другой, и они догонят скифов, а тогда будет все. И мяса тоже будет вдоволь, ведь чего-чего, а скота у скифов превеликое множество.

А к переправе уже в темноте подходили все новые и новые отряды.

Не нашел Дарий покоя и на той стороне Великой воды.

Военачальники ежедневно жаловались ему, что скифы не умеют воевать, что так вести себя, как они, не подобает достойным мужам. Дарий во всем соглашался, но поделать ничего не мог: между его войском и скифами оставался один дневной переход. С такой тактикой ведения войны он доселе не встречался. Раньше противник, на которого он шел, либо принимал бой, либо сдавался… Но чтобы водить вот так… нет, такого с ним еще никогда не было. Гоняться и чувствовать себя побежденным? И куда так добегаются скифы? В конце концов, они у себя дома, знают степи как свои пять пальцев, а он?.. Что знает он об их степях?.. И – что хуже всего! – Дарию снова начал сниться обезглавленный им Сирак, сакский пастух с берегов Яксарта.

И не думал царь о том саке, из головы его выбросил, а он, вишь ты, является и является ему во сне.

А сон был один и тот же, как по заказу: он, Дарий, ведет свое войско, гонясь за скифами, а впереди, на расстоянии полета стрелы, маячит сак в драной войлочной куртке, в потертых на коленях кожаных штанах, в расползшихся сафьянцах, из носков которых торчат его пальцы. Беззаботно скалит Сирак свои зубы, похлопывает себя кнутом по голенищам – лясь-лясь!.. Аж в ушах Дария отдается этот щелк.

Дарий хочет крикнуть войску: не идите за ним, это страшный сак, порождение темных сил Ангро-Манью, не идите, персы, ибо он заведет вас в пустыню, на край света, где и провалитесь вы в бездну бездонную, – хочет крикнуть и не может разжать онемевшие уста.

А Сирак, оборачиваясь, пальцем манит за собой войско, и оно покорно идет за ним, идет… идет… идет… А Сирак похлопывает себя кнутом по голенищам драных сафьянцев – лясь-лясь…

А в ушах Дария только – лясь-лясь!..

– Эге-ге-гей, персы?!! – кричит Сирак. – Идите за мной, я приведу вас к скифам, ибо ваш царь не знает к ним дороги!

И войско покорно идет за ним, идет… идет… идет… На погибель свою идет…

– Остановитесь! – хочет крикнуть им онемевший Дарий. – Именем Ахурамазды велю вам: остановитесь! Слушайте речение слов моих: остановитесь! Опомнитесь, персидские мужи, куда и за кем вы идете, как стадо покорных овец? Вас ведет злой дух Ангро-Манью!

Наконец разжимает уста, кричит и просыпается в своем походном шатре, просыпается, мокрый от липкого, омерзительного пота, хватает пересохшим ртом душный от курящихся в медной чаше благовоний, тяжелый воздух…

О своем сне, о том саке-пастухе, он не говорит никому, даже атравану больше не упоминает. Этот сон таится в нем, как хищный зверь, в засаде поджидает, и вот-вот прыгнет, сотрет ту грань, что отделяет сон от яви, и вырвется на волю, и учинит переполох в войске. А вырвется сон из его головы, поползут слухи по войску об обезглавленном саке, который их водит, и тогда беды не оберешься. Войско и так уже теряет веру в победу, а тогда…

О, только не это. Сцепить зубы и никому, никому ни слова о том сне. И самому о нем забыть.

Забыть, забыть, забыть!!!

Нет, не было никогда того сака и не будет! Это злые духи, темные силы темного царства Ангро-Манью навевают ему этот сон.

И он старается не думать о нем, но уснуть уже не может и тяжело-тяжело ворочается с боку на бок в своем шатре, а потом вскочит – растрепанный, со всклокоченной бородой и выпученными огромными глазами, – блуждает по шатру, словно что-то потерял и не может найти.

И среди этого блуждания нет-нет да и промелькнет мысль, хлестнет по мозгам, как молния по тучам: а что если этот сон – вещий?

И тогда, разрывая на себе хитон, он кричит:

– Эй, люди! Хватит вам спать! Танцовщиц ко мне ведите, пусть танцуют в моем шатре до белого утра!

И приводят хмурые, нелюдимые и немые евнухи в царский шатер стайку юных, заспанных и перепуганных танцовщиц, девочек лет двенадцати-шестнадцати, дочерей разных народов и племен. Испуганно зыркают они на бородатого грозного царя, что черной тучей маячит в шатре… О, какой у него вид!

Быстрее, быстрее танцевать, в танце – спасенье.

И взмахивают руками, словно хотят стайкой взлететь, и плывут, плывут по кругу… На их нагие, хрупкие, у некоторых еще детские тела наброшены легкие прозрачные покрывала, но этот бородатый черный царь их тел, к счастью, будто не видит, он смотрит сквозь них и думает о чем-то своем – тяжелом, гнетущем, безнадежном. Говорят, царю снятся страшные сны, потому что он часто кричит во сне: «Остановитесь!.. Остановитесь!.. Не идите дальше! Не верьте ему!..» А за кем не идти – того никто не знает.

И девочки как можно быстрее плывут в танце, словно хотят выпорхнуть из шатра, из персидской орды.

Ой, мамочка, ой, матушка…

На разных языках мысленно зовут они своих матерей, а матери их, изнасилованные и растоптанные, давно уже сгорели в огнях, что бушуют повсюду, где проходит персидский воин, и пепел их развеян по свету…

– Ой, мамочка, ой, матушка…

А бородатый черный царь каменной глыбой нависает над ними и не сводит с них больших блестящих глаз, и о чем-то думает, думает…

О чем и о ком он так страшно думает?

Быстрее, быстрее танцевать, чтобы он не успел ни на какой остановить свой черный взгляд…

Ой, мамочка, ой, матушка…

Изгибались змеями гибкие девичьи станы, плавно взлетали руки, и молили танцовщицы, чтобы руки эти крыльями стали… Не становились руки крыльями лебедиными…

Ой, мамочка, ой, матушка…

Тихо, тихо, черный царь уже спит.

Спасены.

И они все вместе, одна впереди другой, стайкой выпархивают из шатра во тьму черной ночи, машут руками… Нет, не становятся их руки лебедиными крыльями.

А ждут их у шатра страшные евнухи, а в шатре спит черный страшный царь.

Ой, мамочка, ой, матушка…

Не стали руки крыльями.

***

Дарий о Персидской державе [30]30
  Дарий о Персидской державе, Дарий о самом себе – наскальная надпись из Накш-и-Рустам, близ Персеполя.


[Закрыть]

Я – Дарий, царь великий, царь царей, царь многоплеменных стран, сын Виштаспы, Ахеменид, перс, сын перса, ариец из арийского рода.

Говорит Дарий-царь: «Вот те страны, которые я захватил, кроме Персии, я над ними властвую, мне они приносят дань, то, что мною говорится, они исполняют, они держатся моего закона: Мидия, Элам, Парфия, Арейя, Бактрия, Согдиана, Хорезм, Дрангиана, Арахозия, Саттагидия, Гандара, Индия, Сака Хаумаварга, Сака Тиграхауда, Вавилон, Ассирия, Аравия, Египет, Армения, Каппадокия, Лидия, Иония, Сака, которые за морем, фракийцы, ионийцы шлемоносные, Ливия, Эфиопия, Мачия, Кария». Говорит Дарий-царь: «Когда Ахурамазда увидел эту землю в состоянии смятения, тогда он передал ее в мои руки, сделал меня царем. Я – царь. По воле Ахурамазды я ее, землю, поставил на место. То, что я подвластным народам велел, то они исполняли в соответствии с моими желаниями. Если ты подумаешь: как многочисленны были страны, которыми владел Дарий-царь, то посмотри на изображения подданных, которые поддерживают трон. Тогда ты узнаешь, и тебе станет ясно, что копье персидского воина проникло далеко, тогда тебе станет ведомо, что персидский воин далеко от Персии разил врага». Говорит Дарий-царь: «То, что я сделал, все то я сделал по воле Ахурамазды. Ахурамазда мне помог, чтобы я свершил дело. Меня да оберегает Ахурамазда от всякой скверны, и мой дом, и эту страну. Об этом я прошу Ахурамазду, это мне Ахурамазда даст, да даст. О человек! Повеления Ахурамазды да не покажутся тебе дурными, не уклоняйся от верного пути, не будь непокорным».

***

И кто бы мог подумать, что в степи, равнинной и открытой, где даже одинокий всадник виден как на ладони, где горизонт просматривается от края до края, – так вот, в такой степи мог укрыться целый народ.

Словно сквозь землю провалились скифы! А с ними и их многотысячные табуны коней, отары овец, стада скота, на которые так рассчитывал Дарий, идя в поход. Не напасешься же для семисоттысячной орды своей провизии! А орду надо кормить хотя бы дважды в день. А еще лучше – и трижды. Но зачем брать с собой еду, когда идешь на богатые племена? Так рассчитывал Дарий и его полководцы, об этом было объявлено в войсках – прокорм себе добудете у скифов, они богаты. А уже с первых дней похода оказалось, что добыть у скифов коня, овцу или какую скотину – не так-то и просто. Правда, персы поначалу не падали духом, ибо, переправившись через Истр, гнали отары овец, захваченные у фракийских племен. Поэтому в первые дни на нехватку еды воины не жаловались. Утром хоть и обходились горстью поджаренных зерен гендума – пшеницы, да куском пенира – сыра, зато вечером получали кулламе – баранье мясо. Одного барана выдавали на десятерых воинов. Его резали так ловко, что на землю не капало ни капли. К надрезу на шее по очереди присасывались все десятеро и горячую, дымящуюся кровь барана высасывали, выцеживали до последней капли. Проголодавшиеся за день, они быстро пьянели от горячей крови, вытирали ладонями окровавленные рты, похлопывали себя по животам – есть сила в теле. С барана снимали шкуру, вычищали внутренности, заворачивали тушу в ее же шкуру, крепко связывали и клали в яму на горячий пепел. Сверху присыпали землей и разводили костер. Часа через три вынимали барана, запеченного в собственной шкуре, – кулламе, вкусное, дымящееся мясо, которое ешь и никак не наешься и которое потом даже снится. Да и один баран на десятерых – не то, ведь каждый из десятерых в одиночку справился бы с целым… Но терпели, надеясь на лучшие, сытные дни. Не сегодня-завтра догонят скифов, захватят их табуны, отары, стада, вот тогда уж отъедятся за все дни. А пока что утром облизывали еще с вечера обглоданные кости, все, что оставалось от кулламе, получали по горсти поджаренных зерен гендума и на целый день пускались в погоню за скифами.

Неуловимые скифы то исчезают на день-другой, и персы тогда совсем беспомощны, ибо не знают, в какую сторону даже повернуть, то выныривают внезапно на горизонте, и персы тогда оживают, потому что знают теперь, хоть в какую им сторону бросаться… Но сколько бы они ни гонялись за кочевниками, расстояние между ними и персами всегда оставалось неизменным: один дневной переход.

Уже с первых дней похода Дария нет-нет да и беспокоило такое странное поведение скифов. Но персидский царь еще крепко верил в свою победу, ведь перевес был на его стороне, у него было большее войско. В конце концов, у него была орда, которая могла бы просто поглотить, проглотить кочевников со всеми их стадами и табунами! И хотя скифов не удалось застать врасплох и захватить их табуны и стада, но они все же отходят, а персы идут за ними. А отходят потому, что боятся персов. Но так долго продолжаться не может, настанет день, когда скифы, волей-неволей, а вынуждены будут принять бой, которого так жаждет Дарий. А почувствовав на своих шеях мощь персидских мечей, они тогда и думать забудут о своей «странной» войне.

А пока «странная» война продолжается.

Пока отходят и отходят скифы, водят и водят за собой персов, и каждый день такой погони по безводным степям под палящим солнцем изнуряет персов и отдаляет от них победу.

***

Дарий о самом себе

Отрывок

«…как военачальник, я – отменный военачальник… Я владею неутомимой силой в руках и ногах, как всадник, я – отменный всадник. Как стрелок из лука, я – отменный стрелок из лука, как в пешем, так и в конном бою. Как копьеносец, я – отменный копьеносец, как в пешем, так и в конном строю. Это способности, которыми меня наградил Ахурамазда, и я сумел использовать их. По воле Ахурамазды то, что мною сделано, я сделал благодаря этим способностям, которыми Ахурамазда меня наградил. О, подданный, знай твердо, каков я, и каковы мои способности, и каково мое превосходство. Да не покажется тебе ложью то, что услышишь ушами. Да не покажется тебе ложью то, что мною сделано».