Текст книги "Осознание"
Автор книги: Вадим Еловенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 63 страниц)
Но ни раненых, ни пленных до девяти вечера мы так и не увидели. Когда же эта перемазанная в дорожной пыли толпа появилась около лагеря в сопровождении всего нескольких машин и, дай бог, взвода автоматчиков я чуть не выматерился не смотря на стоявшую недалеко вызвавшуюся помогать медсестрам Настю.
Пленных было после пересчета двести сорок три человека. Из них восемьдесят один были ранеными. Определив тяжело раненых на попечение докторов, медсестер с моей Настей и добровольцев из наших заключенных, мы занялись размещением остальных за колючкой. Никаких настилов или хотя бы сараев за ночь оборудовано не было и пленные размещались прямо на утоптанной траве. Кто-то сразу откидывался на спину. Кто-то сбивался в группы и о чем-то неслышно переговаривались.
Наши заключенные после получения разрешения от Василия лично закидали через колючку пленным обрезки досок, хворост и даже настоящие поленья, чтобы те могли разжечь костры. Августовские ночи были еще не холодны, но уже и не июль конечно. Я же посматривая на небо, молился только, чтобы дождя не случилось.
Полевая кухня, выкаченная нами со складов, закончила работу только к полуночи. Накормив пленных и раненых наспех сваренной кашей, и собрав грязную посуду наши заключенные повара и вестовые, наконец-то, тоже смогли уйти отдыхать. Но новый лагерь еще до двух ночи гудел, обстраиваясь на голой земле у довольно расточительных костров. К половине третьего все-таки опасаясь осадков я приказал глядящим вытащить со складов брезент чехлов, которыми мы укрывали технику на мех дворе когда она становилась не нужна, и передать вместе с нехитрыми досками и другой мелочью пленным. Некоторые, кто успел уснуть так и не проснулись, чтобы обстроиться получше, но большинство принялись сооружать себе палатки и временные навесы. Особенно я просил позаботиться их о своих же раненых, которым не нашлось места в нашем лазарете и переделанной временно под лазарет бане. Но, похоже, они и без меня понимали, что раненным, действительно нужна была помощь.
К рассвету я пришел домой и, обнаружив, что Настя так и не вернулась, не стал ложиться спать, а обеспокоенный направился в лагерь найти ее. В лазарете ее не оказалось. Там я порасспрашивал Алину, тихо читавшую в смотровой непонятную книжицу и по ее указаниям пошел в лагерную баню. В ней я и нашел свою жену по колено бродящей по дну бассейна, между уложенными в воду пострадавшими от вибрационного воздействия. На краю бассейна стояла осунувшаяся Наталья и не менее устало выглядящий врач. Вообще раненных уложенных на деревянные лавки бани, там было не меньше сорока человек. По многим я видел, что они довольно серьезно страдают. Но определить всех в воду возможности не представлялось. Плюс к этому среди них находились и пострадавшие одновременно и от обычного и от резонансного оружия. Перебинтованные, с проступившей кровью на повязках, не громко стонущие во сне, им была противопоказана вода. Этим предстояло мучиться и проходить последствие резонансных ударов «на сухую». Поприветствовав меня, врач сказал:
– Нам нужны люди. Поднимать и спускать в бассейн раненых ни девочки, ни я уже не в силах.
Я кивнул, и вяло поплелся прочь из бани. Сначала меня, конечно, подмывало зайти в барак и поднять заключенных на это дело, но потом решил, что тем хотя бы выспаться надо после предыдущей ночи и вызвал бойцов из смены глядящих, свободную несения службы. Объяснив им задачу, я отправился вместе с ними в лазарет и к своему стыду банально вырубился только присев в предбаннике на свободную скамейку и прислонив спину к стене.
Когда меня разбудила Настя, уже полностью рассвело. Я попытался подняться, но не смог сразу победить свое тело. Пострадавшие суставы после сна гудели и ныли, вызывая странную щекотку где-то глубоко в костях. Помогая мне, Настя объяснила:
– Врач отпустил меня поспать. Пойдем домой, а?
Глядя за окно предбанника, я ответил, что мне пора на службу уже. Но я проводил ее домой и только после этого поплелся к кабинету Василия. Эта зараза мирно спала на диванчике у себя в кабинете пока остальные вокруг него даже не стараясь говорить потише обсуждали план на текущий день.
– А можно я тоже здесь прилягу с ним? – попросил я у помощника Василия. Но ответил мне Сергей:
– Тебе сейчас не до сна будет. Надо нормально разместить приданный нам взвод охранения. Сегодня они ночевали на мех дворе в своих машинах, но на эту ночь все-таки надо что-нибудь придумать.
– Пристрелите меня… – попросил я, даже не представляя где разместить почти сорок человек.
– Не дождешься. – буркнул Руслан и сказал: – Плюс к этому надо отправлять тяжело раненых в район. Это я и сам сделаю мне просто твоя подпись для мех двора нужна.
– Угу. – Сказал я, кивая и подписывая заявку протянутую мне. Еще раз, перечитав, ее я спросил: – А сколько их?
– Девять человек. Всем нужна хирургическая помощь. Наши просто не в состоянии ее оказать.
Дальше начался обычный, лишь за не многим исключением, рабочий день. Я подписывал заявки на топливо, заявки на ЗИП. Мой помощник организовывал заключенных для работ по подготовке полуразвалившегося поселкового здания под казарму для взвода усиления. Проснувшийся от нашего гвалта Василий тоже боролся с дневной текучкой и заодно с жутким желанием спать. Победив работу и почти погибнув от слипающихся глаз, ближе к шести вечера вернувшись с полей, на которых, помимо прочих наших проблем вовсю шла уборка (еще одну войнушку и проход войск по ним, Василий бы не пережил) он опять упал на свой диван и без зазрения совести захрапел. Его помощник, который последние дни спал не больше нашего, только криво усмехнулся и уехал в теплицы проверять прополку и поливку от фитофторы.
Вспомнив, что за весь день я ничего не ел я как последний бродяга пошел поклянчить что-нибудь на тюремный камбуз. Сидя в хлеборезке и поедая здоровую пачку бутербродов, я понял, что идея повесть была не очень здравой. Я бы на редкость опозорился, усни я там перед кружкой чая с куском хлеба с маслом во рту.
Кое как добравшись домой и опять не застав там жену я встал перед дилеммой идти в лагерную помывочную за ней или тупо упасть в постель и спать, спать, спать… И как бы не был соблазнителен второй вариант я умывшись холодной водой и взбодрившись чашкой кофе пошел обратно в лагерь. Слава богу, что врач оказался гуманистом и отпустил ее, когда я появился на пороге, готовый передушить всех раненых, чтобы только Настя шла домой.
Усыпая еще засветло, обнимая, мгновенно, только коснувшись подушки, уснувшую жену, я подумал, что если долго не спать нормально и не есть, то возникает замечательное чувство апатии ко всему окружающему миру. И дни начинают сливаться в один, и с трудом ты можешь сказать об интересном событии, было оно вчера или все-таки сегодня. И еще тебе становится абсолютно плевать на то, что недавно на твоих глазах применяли в очередной раз самое страшное оружие из созданных человеком. Как впрочем, и на голодающих детей на другом конце континента. Равноценно ненужной становится тебе и своя жизнь и жизнь какого-то прохожего.
Немного грустя от мыслей что завтра опять придется вставать и приступать к работе, уборочная начинала свой разбег, я уснул нездоровым дерганным сном.
Сон шестнадцатый:
– Опять совесть мучает? – Спросил меня серо-зеленоглазый незнакомец.
– Нет. – Признался я. – Усталость скорее. Сегодня столько возни было… Суета сует.
– Понятно. Как ваши сны? – Вежливо поинтересовался мужчина.
– Нормально… в смысле все так же. Вот недавно от тока на высоковольтке умер. Хотя как, понятия не имею. Там же вроде контакт с землей нужен… А я орлом на нее садился. Я на мгновение осознал, какой бред несу, и глупо заулыбался.
– Орлом говорите… – усмехнулся незнакомец. – А ко мне опять на город посмотреть?
– Ага. – Сказал я.
– Ну, пойдемте. – Сказал мужчина, поднимаясь, и я тоже встал из кресла.
– А у вас сегодня гостей не намечается? Я никого не напугаю?
Мужчина покачал головой, открывая мне дверь в коридор. Потом я услышал сзади себя:
– Скорее это меня вы все больше и больше пугаете. А мои гости… им не до вас. У них своих проблем хватает.
– Вот уж не думал, что вас напугать можно. – Сказал я и вдруг покраснел, понимая, что звучат мои слова, как кокетство какой-то девчонки.
– Можно, можно… – заверил меня незнакомец и открыл дверь на улицу, снова запруженную почти неслышными машинами.
Чуть зажмурившись от слепящего солнца, я вышел на асфальт этого загадочного и невероятного города и понял, что ступаю не по асфальту, а по какому-то чуть мягкому покрытию. Я присел на корточки и потрогал его руками. Казалось, что просто в резину были вкраплены множество камушков. Не решившись спрашивать про покрытие дороги, я поднялся и повернулся, рассматривая здание из которого вышел.
Я чуть шею себе не свернул и не потерял устойчивость, пытаясь разглядеть в вышине его последние этажи.
– Нравится? – спросил меня незнакомец.
– Я реально в шоке… – честно признался я. – Это абалденно.
– Я с вами полностью согласен. И не понимаю, что многим людям не хватает для жизни здесь. Все ведь вроде есть. Но как больные… что-то им все нужно. Будто мало им дано…
Я не знал, нуждается ли незнакомец в моих словах, и потому промолчал. А он, спохватившись, сказал:
– Зайдите обратно. Еще не хватает, чтобы вы проснулись, находясь там.
– А что будет? Я тут и останусь?
– Нет что вы… – засмеялся незнакомец, поправляя край белоснежного рукава рубашки задравшийся на часы. – Просто проснетесь у себя без души. Ваша душа останется здесь. Пока путь обратно не найдет.
Я хоть и поднялся на порог, от таких слов отшатнулся еще дальше. Незнакомец, видя мою реакцию, только усмехнулся, но дверь закрывать не стал. Словно что-то обдумав, он спросил:
– А вы точно не умирали? В смысле натурально, а не во сне? Пожимая плечами, я сказал:
– Вроде нет. Чуть не умер при бомбежке. Но точно выжил. Да и не мог бы я, умерев, женится.
– Это-то как раз ерунда… в последнюю секунду смерти, люди по три жизни прожить успевают, не говоря уже о женитьбе и прочем. – Сказал, отмахиваясь, незнакомец. – Просто я консультировался с коллегами, они говорят, что такое бывает… что «недоделкины» начинают появляться у нас здесь в офисах.
– Кто? – не понял я и, собираясь уже обидеться.
– Не обращайте внимания это рабочий жаргон. Просто те кто погиб что-то важного не сделав… Не для себя, а для вселенной.
– Понятно. – Кивнул я и действительно понял, о чем он говорит. – А как проверить?
Пожав плечами, мужчина долго молчал, рассматривая вместе со мной девушку, что спешила по своим делам по тротуару вдоль оживленного шоссе. Я был реально удивлен ее сверх короткой юбочкой и мог поспорить, что видел ее розовое кружевное белье под ней.
– Это так они тут ходят? – не выдержал я.
– Да, наверное. Я ведь сам не отсюда. – Признался мужчина и сказал, возвращаясь к теме разговора: – Я думаю вам надо очень долго просто ничего не делать, чтобы проверить, живы вы или нет. Умирающий мозг может сколь угодно растягивать последнее мгновенье, но он за счет своей особенности не может долго растягивать абсолютное бездействие. То есть выберите момент, и сядьте и попробуйте медитировать. Долго. Несколько часов.
– Что делать, простите? – не понял я.
– Если не знакомы с техникой медитации, то просто лежите, считайте вдохи выдохи и ни о чем не думайте и старайтесь не уснуть.
– Я запомню. – Сказал я серьезно.
Мужчина покивал и, закрыв дверь, порекомендовал мне проснуться, учитывая какую-то разницу во времени. Я поблагодарил его, пожал ему руку и вырвался из сна.
Фильтрационная комиссия из девяти глядящих прибыла в наш лагерь только к концу августа. Все без исключения раненые были уже на ногах и выглядели бодрее, чем в дни, когда их нам доставили. Прохаживаясь перед строем, довольно гордо стоящих пленных, глава комиссии зачитывал правила работы комиссии. Стоя поодаль вместе с Андреем, помощником Василия и Серегой мы слушали и думали что «гуманизм» наших властей границ не ведает абсолютно.
– … в задачи нашей комиссии входит определение степени вины, каждого из задержанных в ходе ведения боевых действий. Раскаяние и готовность сотрудничать с комиссией будут учтены ей при вынесении решения о мере наказания для задержанного. Выдача главарей бандформирований будет приравнена к активной помощи следствию, и такой сознательный помощник получит не просто освобождение от преследований со стороны закона, но и возможность самому определить свое дальнейшее место жительства. Помощь, оказанная комиссии в виде информации об оставшихся на свободе главарях так же будет после соответствующей проверки учтена и принята во внимание. Если же задержанный будет отказываться давать показания о себе… комиссия вправе приговорить его к немедленному расстрелу. Главари бандформирований отказавшиеся от сотрудничества будут повешены вдоль оживленных путей в назидание другим. Их семьи коли таковые имеются, будут репрессированы и поражены в правах, а члены семей мужского пола достигшие совершеннолетия будут отправлены в бессрочную каторгу, искупать вред, причиненный главарями государству. Подумайте о своих близких.
Он закончил и ушел в огромную армейскую палатку, где намечались проводиться следственные мероприятия, а я криво ухмыляясь, сказал Сергею:
– Система заложников в действии?
– Ага. – Странно довольным голосом сказал он. К нам подошел один из членов комиссии и спросил:
– Кто от администрации лагеря будет участвовать в допросах?
Вопрос поставил нас в тупик. На мое восклицание «А оно точно надо?», капитан кивнул и сказал, что таковы правила. И что при вынесении смертного приговора его исполнение возлагается на управление лагеря. Пришлось тоскливо соглашаться помощнику Василия идти в палатку и принимать участие в этом цирке. Довольные тем, что нас миновала эта участь мы с Сергеем пошли обратно в лагерь решать свою текучку.
У ворот к нам прицепился Владимир и спросил, что за балаган развернул свои шатры в лагере пленных. Отмахнуться от него не представлялось возможным, и я пояснил:
– Следаки приехали. Будут с каждым в отдельности разбираться. Должны за три дня уложиться, а потом им дальше на юг ехать. Там говорят толпы пленных.
– За три дня? – ужаснулся Владимир.
– А чего тянуть-то? – Удивился Сергей, уже переступая ворота лагеря, и пошутил: – Расстреляют и готово.
Мы прошли за проходную и направились в административный корпус. Владимир, пользуясь тем, что он с нами тоже проскочил и спросил почему-то у меня:
– А разве пленных расстреливают? Пожимая плечами, я сказал уже серьезно:
– Была бы это война с кем-то… ну не гражданская, то был бы обмен пленными. А так… С кем меняться-то?
– Ну не знаю. Их, наверное, надо просто под стражей держать… Я немного раздраженный его назойливостью сказал:
– Володь, слушай, ну не парь ты нас сейчас… У меня элеватор стоит. У меня стройка восьмого и девятого коттеджа стоит. У меня столько дел, господи помилуй… Сергей, останавливаясь и закуривая, сказал:
– Понятно, что не всех расстреляют. Остальных на каторгу на север. – Протягивая мне горящую спичку, Сергей добавил как, между прочим: – Тебя кстати тоже этим следакам в конце покажем. Пусть запросы пошлют. А то на нас в районе откровенно болт положили. Я твое дело уже подготовил и проверил… Немного нервно усмехаясь, Владимир спросил:
– И меня тоже на каторгу? Или расстрелять? Я хлопнул по плечу своего спасенного, и сказал:
– Не ссы. Я уже читал твое дело. Максимум что две недели работ за бродяжничество. Да и того не будет. Тебя ведь в таком состоянии подобрали… но даже если работы назначат, ты у нас при лазарете числился все это время. Зачтут…
Сказав «понятно», Владимир поблагодарил нас и направился в лазарет к Наталье, возле которой он днями напролет терся. Пропуская меня вперед в дверях в административный корпус, Серега сказал:
– Ты зря его так уж обнадеживаешь. Ни ты, ни я не знаем, кто он на самом деле. Вот отпечатки сверят, тогда узнаем.
– Да брось ты, Серега. – Отмахнулся я. – Он же, как теленок. Безобидный абсолютно.
– Ты просто не видел, как он стрелять умеет… – многозначительно вскинув брови, ответил тот. – А я на стрельбище, когда ездил с бойцами и его прихватил. Дай думаю, убогого позабавлю. Ага… я в шоке был. Он автомат держит, как родился с ним. Легко так… непринужденно. И стреляет он не так как наших на учениях учат… А так как это надо делать… Очередями лупит и словно лежит на прикладе не давая откинуть себя или задраться стволу. Так что хрен знает, что этот Владимир за птица.
Я покривился немного, но, входя в кабинет Василия, сразу забыл и о Владимире и о высказываниях Сереги.
– Ну, чего там? – спросил Василий, не отрываясь от докладной записки о работе просушки корнеплодов. Это я ему подал ее еще вчера и только вот к нашему приходу у него руки до нее дошли.
– Застращали всех. Даже нас. – Сказал я падая на диван. Сергей, положив папку на стол, аккуратно сел в кресло и обрадовал шефа:
– Им понадобился представитель администрации лагеря. Так что майора мы не скоро увидим. Выматерившись Василий с раздражением сказал:
– Тогда на дальние поля ты поедешь.
– А чего там делать? – удивился тот.
– Дороги посмотри. Уже третий раз грузовики застревают. Трактор приходится посылать. Если надо пиши заявку, я грейдер мощный выпрошу из района. А если терпимо, то тогда подождем, пока все закончится и начнем приводить в порядок. Я щебня закажу.
– Щебень не поможет. – Уверенно сказал я. – Он в глину вминается чуть дождь и по нему грузовики пройдут. Несколько ходок и снова не проехать. Нужно подушку песка сделать хоть небольшую. И отводы воды.
– Откуда ты такой умный… – небрежно сказал Василий.
– У нас на лагерь столько бывших строителей, что умным быть не надо. Надо уметь спрашивать. – Ответил я, не обижаясь.
– Тогда отставить. Сергей, занимайся своими делами. На дальние поедет наш прораб…
Я пожал плечами и согласно кивнул. В конце концов, комендант я или просто мимо проходил?
С дальних полей я вернулся только к девяти вечера. Грязный, злой с таким слоем глины на кузове машины, что отмывать ее я сам не решился. Отогнал на мех двор и попросил когда придет с полей техника вместе с ней отмыть и мой тарантас. Голодный я побежал домой, где выслушал от Насти очередной разнос, что она стирает, настирывает, а я вечно как свинтус приду и брошу непонятно где одежду.
Переодевшись и на ходу хватая с тарелки холодные сырники, я отвечал, что мне некогда и все такое. Потребовав, чтобы я возвращался не позже двенадцати, Настя проводила меня до дверей и просила передать привет Василию. Я угукнул и побежал в лагерь.
– Грейдер! Грейдер мне! – Шумно ворвался я в кабинет Василия: – Там реально не дорога, а болото! Причем наши водилы уже три дороги раскатали и все в болото превращены!
– Хорошо. – Сказал Василий, что-то у себя отмечая в ежедневнике.
Заметив его помощника майора на диване рядом с Русланом я, обращаясь к нему, ехидно так спросил:
– Господин следователь, а вы что же тут с нами делаете?..
Я хотел еще проехаться по поводу того, что он весь день прохлаждался в палатке в лагере военнопленных, попивая холодный лимонад, но он необычно резко сказал мне:
– Отвали Артем.
– Чего случилось? – Спросил я, садясь напротив него в кресло. – Как там все прошло? Андрей скорчил недовольную рожу и ответил жестко:
– Даже говорить не хочется… – но, подумав, он сказал мне, видно остальным он и так уже все рассказал: – Из двадцати пяти допрошенных расстреляно… двадцать пять.
Я невольно посмотрел на Василия занимающегося бумагами на столе, а тот, почувствовав мой взгляд, поднял голову и вопросительно кивнул, мол, а чего ты хотел.
– Нереально. – Покачал я головой.
– Абсолютно реально. – Сказал майор и добавил: – Завтра я туда не пойду. Вот не загоните.
Василий с удивлением посмотрел на него, мол, прикажешь мне самому идти? Понимая начальника без слов, Андрей просто пожал плечами.
– Я больше, не собираюсь, чуть ли не лично командовать расстрельной командой. Лейтенант, которого я назначил, только после угрозы ареста совладал с собой и начал командовать процедурой. Чокнуться можно. И ведь все же расстрелянные из тех, кто ранен был. Нахрена мы их вытаскивали?
Досада была настолько неприкрытой, что я искренне ему посочувствовал. Командовать расстрелом и даже присутствовать при нем мне не доводилось, и я не был уверен в своих силах.
– Тогда ты пойдешь, Сергей. – Сказал Василий, и Серега встрепенувшись в своем кресле только обиженно посмотрел на шефа. Понимая своего второго помощника, Василий добавил: – Руслана я туда не пошлю. Он у нас натура впечатлительная. Тёма по должности не подходит. Комендант не относится к руководству режимом. Не начснаба же посылать? Он тоже, вроде как, не при чем. Только ты и остаешься. Вздохнув, Сергей ничего не сказал и просто кивнул.
Мы весь остаток вечера старательно не думали о произошедшем. Боялись даже упоминать о расстрелянных. Одно дело погиб в бою. Другое дело вот так. Вывели на край лагеря, построили и тупо расстреляли. А потом тебя твои же товарищи в общей яме и закопали. Обидно…
Обсуждая, что скоро сдавать очередную волну тепличного урожая, я уговорил Василия, раз мы уже сделали план, позволить восстановить старый цех и линию для закатывания маринадов. И после сдачи основной волны все остальное поспевающее следом отправлять туда. Мол, нам и самим на зиму пригодится, и, в крайнем случае, продадим.
При упоминании «продадим» глаза у всех нездорово заблестели. Победив откровенное воровство с теплиц и складов, мы получили доступ к значительным ранее списываемым объемам. Теперь мы сами полулегально продавали приезжающему в лагерь окрестному населению свою продукцию, а на вырученные деньги продолжали благоустраивать свою и жизнь заключенных. Мы, конечно, побаивались грядущей осенней проверки нашего хозяйства, но вроде мы довольно грамотно подтирали следы, чтобы господам проверяющим пришлось голову поломать, почему у нас даже обычные бараки, не говоря о новых постройках, выглядят более чем достойно для такого скудного финансирования.
Я не могу сказать, что получаемые деньги от продажи «налево» хоть как-то оседали в карманах Василия или его помощников. Я, к примеру, точно себе лично из этих денег, только на запчасти для машины выклянчил у Василия и то только потому, что и убивал ее на нужды работы. Да и они, понимая, что все под топором ходим не хотели мараться из-за бумажек, которые даже потратить было проблематично на себя в этой глуши. Может живи мы в большом городе и я бы не стал так категорично заявлять о кристальной честности своих друзей, но тут в этой деревне где все всё видят и знают я уверенно мог сказать, что все что мы выручаем немного нарушая запреты на ведение коммерческой деятельности, шло именно на лагерь и устройство поселка. И конечно на небольшую зарплату тем из заключенных кто оставался в поселке. К слову сказать, не только на территории лагеря росли небольшие домики. Но и в поселке бурным цветом шло строительство. Благо материала в соседних пострадавших деревнях было навалом, только транспорт найди. Но транспорт с мех двора для таких целей мы выделяли без проблем. Пусть строятся. Пусть хоть по-человечески поживут.
Уговорив Василия бросить клич по заключенным, кто, что соображает в наладке линий такого профиля, я получил все согласия на подъем этого предприятия. Казалось бы я просто комендант, ну зачем мне эта морока. Но я находил нездоровое удовольствие в строительстве, наладке, восстановлении… словно я в детстве в кубики не наигрался и теперь отрывался по полной мере. Но мне казалась моя тяга к работе обычным трудоголизмом, от которого конечно страдала моя Настя. Если бы не Наталья с Владимиром и Алина, она бы со скуки точно бы загрустила.
Вспомнив о жене и посмотрев на часы, я сказал, что с товарищами хорошо, но дома лучше и покинул честное собрание, оставив их обсуждать, что делать с временным лагерем после окончания работы комиссии. Стройматериала высвобождалось не так много, но и ему хотелось найти лучшее применение.
Настя дождалась меня и не легла спать, как обычно в десять плюнув на свою горькую судьбу и вечно опаздывающего мужа. Покормив меня, она, не смотря на то, что я буквально на ходу клевал носом уже, потащила на крыльцо, где еще с июля мы поставили два кресла для простых вечерних посиделок с ней.
– Устал? – Спросила она.
Я отрицательно помотал головой в ответ, но, понимая, что ей хочется поговорить, закурил и сказал:
– День идиотский немного. С утра суматоха из-за приезжих. Пока разместили да пока подготовили им все для работы… потом лагерь изнутри пришлось перегораживать… в общем не скучно было. А после построения в новом лагере поехал на дальние поля и там представь, застрял. А вокруг не души. Я и так толкал и эдак… но у меня не велосипед… даже на пару сантиметров не сдвинул. Только перепачкался весь.
– И как ты выбрался?
– Грузовиком вытянули. – Сказал я выдыхая дым в небо. Она помолчала немного и спросила у меня:
– А, правда, что сегодня в новом лагере кого-то расстреливали? Точнее много расстреляли?
– А ты-то, откуда знаешь? – Удивился я.
– Выстрелы слышала. А потом Владимир приходил, рассказывал. Он все своими глазами видел.
Я немного разозлился на спасенного мной когда-то парня. Ну, он, конечно, нашел, что моей Настюхе рассказывать. Она над раненым рыдала, которому руку ампутировали срочно, а он ей о расстрелах. Дурак.
– Ну, что-то такое было… – неопределенно сказал я.
– И ты так спокойно об этом говоришь? – возмутила она негромко. Вздохнув и понимая, что уже усталость и сон отступают, я сказал:
– Насть. А как ты хочешь, чтобы я об этом при тебе говорил? Я еще Владимира поймаю, ему объясню, что не надо тебе такие страсти рассказывать.
– Это я сама попросила…
– Да какая разница. Сама не сама… додумался дурачок.
– Нет он не дурачок. – сказала Настя и я заметил, как она мотает головой. Я усмехнулся, понимая ее. Владимир может и не от мира сего, но и правда не дурак. Я помню, как он быстро разобрался, что у меня в машине забарахлило, и из-за чего она рывками стала ехать. Но Настя имела в виду нечто иное и загадочно спросила у меня: – А ты в пустыне был?
– В какой? – спросил я для формы скорее, так как ни в одной из них не был никогда.
– В Гоби? – сказала Настя странное для меня название, и я помотал головой.
– Я даже, где такая не знаю. – Признался я.
– Я тоже. – Сказала мечтательно Настя. – А он там говорит, работал. Воду развозил. На огромных таких с пятиэтажку машинах. На воздушной подушке.
– А почему именно на воздушной подушке? – Спросил я, сдерживая невольный смех, готовый в любую минуту прорваться.
– Как ты не понимаешь? – сказала она то ли смеясь, толи действительно возмущенно. – Они забирали пресную воду, заползая прямо в озеро огромное. Такое как наше водохранилище. И потом везли ее по пустыне в удаленные поселки в ней.
– А зачем строится в пустыне? – Спросил я, уже откровенно улыбаясь. – Места что ли мало?
– Я откуда знаю? Может там, в пустыне люди прятались, чтобы пережить резонансную бомбардировку.
– То есть они вот так предугадали, когда она именно произойдет, что даже поселки поставили там? – сказал я и засмеялся.
– Тёма. Блин, ты не романтик! – Покачала она головой.
– Ты наоборот говорила, что я романтичен не в меру. – Не переставая посмеиваться, сказал я.
– Это раньше было. А сейчас ты нудный, весь в работе, и вообще… Когда мы последний раз ездили с тобой отдыхать на Лысые? Когда ты последний раз летал?
– Солнышко… – сказал я ей, улыбаясь. – Под Лысыми больше нет леса я же тебе говорил уже. Там так отвратительно сейчас. Танки изуродованные. Железка вся покореженная. И вместо леса горы прелого мусора… И воняет там жутко. Даже когда ветер.
Она кивнула, вспоминая мои рассказы с последнего заезда на Лысые. Гниль и запах разлагающейся органики даже до вершины доходили. Я приехал в одно из воскресений со своим помощником просто отдохнуть развеяться, но вместо этого с отвращением вернулся домой и завалился спать. Летать в таких условиях мне казалось и кощунственным и противным.
– Пойдем спать? – попросил я. – А то ведь сейчас весь сон перебью и не усну до утра. И тебе не дам.
Она поднялась и, взяв меня за руку, повела в дом. Но мы не сразу улеглись спать. Буквально через минут тридцать появился Василий и так грохотал на кухне посудой в поисках чего пожевать, что Настя с вздохом встала и пошла помочь ему. Я тоже поднялся и пошел на кухню покурить да поговорить с полковником:
– Ну, что Серега? Пошел морально готовится? – спросил я у Василия, когда тот жадно грыз мясо с кости из супа.
Настя разогревала ему в кастрюльке суп и посматривала на него несколько странно. Василий не отвечал и продолжал издеваться над костью. Что-то в нем было и правду не так, и я осторожно спросил:
– Что у нас опять плохого случилось?
В этот раз Василий оторвался от кости и помахивая ей в воздухе сказал небрежным тоном:
– С Алинкой поссорился.
– Из-за чего? – удивился я.
– Через два дня у нее освобождение…
– Ой, я и забыла! – спохватилась Настя.
– И она со мной не остается. Уезжает. Я вскинул брови в удивлении и спросил:
– А чего так? Василий пожал плечами и ничего не ответил.
– Не бери в голову. Ей надо с родными встретиться. Показаться что жива. А потом вернется. – Предположил я. Но Василий покачал отрицательно головой. Отложив обглоданную кость на блюдце, он сказал:
– У нее нет родных. Ее личное дело я знаю от корки до корки. – Подумав он сказал немного зло: – Скорее остался у нее там кто-то вот она к нему и едет.
Я не знал, что сказать, а говорить глупости отчаянно не хотелось. Слишком вид у полковника был расстроенный.
– Хочешь, я поговорю с ней? – спросила Настя, ставя перед Василием тарелку супа. – Попытаюсь ее убедить…
– Не надо. – Отрезал Василий. Глядя исподлобья на меня, он сказал тихо: – Она мне такого там наговорила сегодня… Так что не надо. Пусть едет. Я не стал ничего говорить. Просто повернулся и ушел. Чуть твоего Владимира, правда, не зашиб. Скажи ему, чтобы перестал в лагере отираться. Или не ночью, по крайней мере.
– Да он к Наташке ходит… – сказал я.
– Да хоть к Клаве, хоть к Ляле… или я прикажу его досматривать на проходной. Мало ли он, что проносит внутрь.
Покачав головой, я криво усмехнулся, на Василия стресс расставания с его давней подругой подействовал очень плохо. Увидев, что Настя освободилась, я сказал, издеваясь над другом:
– Пойдем, Насть, а то он сейчас и тебя досматривать на проходной прикажет…
