Текст книги "Осознание"
Автор книги: Вадим Еловенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 63 страниц)
Но прежде всего нам надо было выводить людей с нашего этажа. Кабинка которую нам подал оператор прибыла на этаж во второй еще заваленный баррикадой выход и мы из лифта руководили людьми растаскивающими снаружи завал. Потом в сопровождении одного из охранников наверх стали поднимать по пять шесть человек. Я и Катя поднимались последними к поверхности. В отличии от других нас довольно быстро выделили из толпы собранной в верхнем приемном терминале под автоматами спецназа и вывели в помещение для отдыха персонала. Сидя в креслах среди других сразу опознанных счастливчиков мы с Катей только молча держались за руки ожидая продолжения. И оно последовало. К нам подошел офицер особого отдела и обращаясь к Кате потребовал чтобы она шла за ним.
Мне приказали оставаться на месте. Катя не возвращалась очень долго. Я не сразу засек время, когда она ушла, но даже от той отметки прошло почти два часа. Была половина третьего ночи, когда она в сопровождении двух бойцов спецназа вошла обратно и сказала громко собравшимся:
– Мне нужно два программиста, один оператор, один электрик или инженер сопровождения оборудования. Кто электрики?
Поднялось несколько человек из которых Катя выбрала крепкого мужчину лет сорока и попросила подойти к ней. Программисты, мне почти незнакомые ребята из аналитического комплекса шестого этажа так же были отобраны Катей, тем более что на всех их всего двое и оказалось. Оператора она не нашла. И я вызвался зная эту работу.
– Мне не нужны синтез физики. – как-то зло и холодно сказала Катя и я откровенно на нее обиделся. Но операторы так и не находились и один из спецназовцев спросил у меня:
– Вы сможете работать на консоли ЭГМа?
– Смотря в какой оболочке ПО. – сразу упомянул я. – Если без принудительных оболочек пользователя или в стандартной министерской, то да. Выслушав что-то в наушнике спецназовец кивнул и сказал:
– Пойдете с нами.
Катя холодно посмотрела на бойца, но ничего не сказала и даже на меня не взглянула.
В лифте нам было тесно только из-за «обвеса» спецназовцев. Это издалека они кажутся все такими же людьми вблизи при ближайшем рассмотрении количество защиты на них поражало воображение. Как они в этом еще ходили было загадкой. Но они казалось ни подвижности не теряли ни сил таская на себе всю эту броню. Прямо в лифте мне вручили в руки консоль с мотком проводов и дали вводную:
– Эти … уничтожили дистанционное управление установкой. Вам придется подсоединиться напрямую к терминалу управления в лаборатории, он тоже непонятно в каком состоянии… и попробовать передать команды на нее. – обращаясь к программистам спецназовец сказал: – А вы кровь из носу должны нам открыть проход к установке. Они стандартным образом сменили проходные пароли. Среди них видно опытные пользователи есть. Один программист задумался глядя поверх голов и спросил:
– Они не уничтожили пост контроля там?
– Нет. Иначе сработала бы автоматическая блокировка. Они заперли бы сами себя. Повторяю там опытный пользователь. И не один. Покивав программист сказал:
– Ну тогда не думаю, что сложности будут. У поста приоритетные права в управлении. А с тем что они могли наворотить там я думаю разберусь.
Второй программист ничего не говорил тоже серьезно задумавшись. Прибыв на восьмой этаж мы вышли из лифта прямо на автоматы готовящегося к операции спецназа.
Нас пропустили и мы плотной группой проследовали к транспортным платформам. Здесь тоже не меньше взвода спецназа кружком слушали своего командира и одного из полузнакомых мне сотрудников безопасности. Нас пропустили в поезд и после погрузки отряда повезли в темноту соседнего с нашим модуля.
Но довезти до станции нас не получилось. Поезд остановился в метрах пятистах от станции и раскрыл двери. Никто ничего не говорил, но я и так догадался что преступники разрушили монорельс.
Пока нас держали в слабоосвещенном туннеле, а спецназ занимал приемную платформу Катя изволила объясниться:
– Зря поехал. Я специально не хотела тебя брать.
– А почему? – спросил я вглядываясь в далекие огни приемного терминала.
– Они уже идут к установке. – сказала негромко она. – Мы должны запустить ее и не дать им выйти на поверхность. Сжечь всех.
Я похолодел внутри. Вот почему она так разозлилась. Она просто не верила, что я смогу выполнить то что от меня требовалось.
Вскоре поступил сигнал двигаться на платформу и мы поторопились. Весь модуль лабораторий оказался пуст. Среди разрушенного оборудования и мебели лежали немногие тела дежурных сотрудников застигнутых здесь. Отсутствие запасных путей выхода на поверхность сыграло свою жуткую роль. Ни спрятаться ни забаррикадироваться здесь было невозможно даже в теории. Бандиты гоня перед собой заложниц просто перебили весь персонал вместе с охраной.
– Невероятно. – толи возмущался, толи восхищался до этого молчащий программист.
– Угу. – ответил я хотя никто и не нуждался в моих угуканьях. Все были подавлены увиденными разрушениями и изуродованными телами людей. Один из спецназовцев довольно четко произнес:
– Как настоящая террор группа идут. Словно всю жизнь учились.
Я почему-то решил что вот именно его нисколько не волновали погибшие люди. Его волновало только то, что с этим противником ему придется повоевать. И оценивая их «работу» он терял уверенность в своих силах.
Нас развели по нашим участкам работы. Программистов обоих отправили в пост контроля местный, а меня и Катю в помещение управления установкой. Оборудование и в самом деле было разрушено. Причем взрывами, насколько я мог судить по изрешеченной осколками мебели и аппаратуре. Катя подвела меня к настенным вычислительным модулям и открыв один из них сказала:
– Цепляйся здесь. Вроде живой.
Я за несколько минут подсоединил разъемы ЭГМы и задал вслепую команду проверки оборудования. Глядя на индикаторную панель я обратился к Кате и попросил:
– Мне бы мониторчик любой…
Катя и охранник не долго думая сняли со стены уцелевший телевизор проверив предварительно, что он оборудован нужными мне разъемами. Опустили его на пол рядом со мной и я подключив к нему разъем ЭГМы сел на корточки перед ним. Экран осветился и я вынужденно отполз чуть подальше, чтобы огромные буквы и цифры стали хоть чуть-чуть привычнее для восприятия. Катя стояла за моей спиной словно желая удостоверится, что я буду делать то, что нужно. Я наблюдал за проверкой компьютером самого себя и сказал Кате хотя она и сама видела:
– Нет связи с установкой. Из навесного оборудования только периферия ближняя видна. Покивав она обратилась к электрику которого спецназовец держал в дверях:
– Сейчас я вам схемы найду, по ним надо будет проверить коммуникации и найти разрыв. Спецназовец поднял руку и сказал:
– Мы знаем где разрыв. Сейчас программисты откроют двери и мы пройдем в туннель.
– Ему все равно понадобятся схемы для соединения. – сказала Катя и вышла из помещения.
Через некоторое время она вернулась со стопкой больших толстенных и наверняка тяжелых книг и водрузив их на стол сказала:
– Вот документация. Знакомьтесь пока. Схемы помещений в них есть.
Спецназовец и электрик забрав книги покинули нас и оставшись наедине я спросил:
– Почему им не хотят дать выйти на поверхность? В степи же проще с вертолетов перестрелять их? Пожав плечами Катя сказала:
– Не знаю. Это не мое и не твое дело. Мы просто должны запустить накопление темной материи и все. Если не получится это то мы должны запустить установки этой лаборатории и просто разобрать их на атомы. Больше ни о чем думать не стоит. Хорошо? Алька, я не слышу? Хорошо? Ты сделаешь? Или это сделать мне?
Я не ответил. Тестирование закончилось и я показал ей на резервное управление отрапортовавшее о своей готовности:
– Есть резервное управление.
– Какие команды доступны? – спросила она и я запросил доступное управление.
– Только блокирующие и останавливающие работы. – пояснил я прочитав весь огромный список.
– Значит ждем. – кивнула она.
В тишине нарушаемой только работой вентиляции мы просто дожидались пока программисты пропустят спецназ к месту разрыва коммуникаций. Я заметил что хоть и собирался отправить на тот свет своих друзей, но как-то особо не переживал по этому поводу. Словно это не я или даже не так… словно их там среди тех уродов и не было. А я просто должен был выполнить работу мне порученную. Но вот Катя мне еще раз напомнила:
– Не хочешь брать это на себя, я сама все сделаю. Только скажи.
Я повернул голову к ней и посмотрел снизу вверх. Ничего не говоря я повернулся к замершему в ожидании команд экрану.
Вскрыть проходы в транспортный туннель программисты смогли только час спустя. Электрик уже изучивший расположение и схемы немедленно приступил к работе, а спецназ осторожно двинулся по туннелю до следующей преграды. Еще час потребовался что бы электрик доложил об окончании работы и оператор велел нам протестировать оборудование. Выполняя указания «старшего брата», я снова запустил диагностику.
– Нет управления. – констатировал я. – Пусть проверяет.
Голос «с небес» ничего не ответил, но через полчаса уведомил, что найден еще разрыв и электрик со спецназом восстанавливают и его уже. Нам снова не оставалось ничего делать кроме как ждать. Ждать, ждать, и ждать. И главное не думать. Не думать о том что предстоит сделать.
– А они не хотят заложниц спасти? – спросил я у Кати и та просто пожала плечами. Она этого не знала и кажется и знать не хотела. Я покачав головой спросил: – А если бы среди них ты оказалась, не стали бы они тебя спасть? Не побоялись бы потом расправы от твоего папаши?
Катя не смотря на меня, вся погрузившаяся мыслями в безразличные данные на экране ответила не сразу. Но когда ответила, то в общем-то не удивила меня:
– Стали бы. Полюбому стали бы. Положили бы огромную массу народа. Меня бы не спасли, но стали бы. Потому что те кто там… они же на штурм не идут, а отец если бы решил разобраться… то не самому спецназу шею свернул бы, а тем кто ему команды давал. А может… А может быть и сам бы дал команду уничтожить меня со всеми.
Я хмыкнул и больше не спрашивал ее о таких вещах. Через некоторое время оператор контроля снова попросил проверить оборудование. Я указал Кате на появившуюся стабильную связь с каким-то «ПОТОКОМ» и сказал:
– Без понятия что это за оборудование.
– Это первичный прямоточный конвертер. Он на атомы разлагает материю преобразуя ее в направленный поток частиц. Я даже не стал делать вид что мне все понятно. Я только спросил:
– Это то что нам надо?
– Не совсем. Этим мы их только разложим. По атомам. И весь этот поток свалится в ближайшую точку максимальной концентрации темной материи. Этак лет семнадцать световых отсюда, а может и дальше… Надо иметь еще доступ к «инкубатору». Я хочу не просто их разложить, но и вернуть и неверно собрать. Чтобы наверняка… Чтобы наверняка. – повторила она жестко.
Мы все ждали не появится ли еще какое оборудование доступное нашему управлению, но оно не появлялось сколько я не запускал диагностику.
– Преступники вошли в установку. – уведомил нас оператор. – Принимайте меры.
– Не можем. – сказала Катя и пояснила: – Не все оборудование доступно.
– Принимайте меры. – повторил голос. Катя возмущенно выпалила:
– Что не ясно!? Не все оборудование доступно! Ждем доступ к инкубатору, и к приемнику.
Голос ничего не ответил, но буквально через пару минут к нам вбежали двое спецназовцев один из которых наведя на меня автомат сказал:
– Запустить ПОТОК! Повторять не буду!
Следом за спецназом в помещение вошел один из программистов явно готовясь занять мое место за консолью. Я даже не стал смотреть на Катю и просто дал команду на активацию комплекса…
Уже размещенные в гостинице в Степной начальник особого отдела в частной беседе с нашей группой учувствовавшей в ликвидации сказал:
– Все правильно было сделано. Уже сейчас идет работа по возврату их. Вы молодцы что не стали тянуть.
Он конечно же знал и о препирательствах Кати, жаждавшей своей странной мести и о моей неуверенности. Но в лицо он нам говорил такие вещи от которых я к своему стыду чувствовал себя полезным человеком нашему обществу. Их специально обучают так говорить? – спрашивал я себя тогда. И сам себе утвердительно кивал.
– Дальнейшее промедление было бы непредсказуемо по последствиям. Вы сделали все правильно и все вовремя. Заложниц думаю уже скоро вытащат, а вот с бандитами пока не решили. Вернуть их чтобы казнить? Но показательного процесса из этого дела не получится. Все под грифом секретно. В юстиции идет процесс принятия решения по этому вопросу. Все допущенные к делу и адвокаты и обвинители склоняются к мысли, что возвращать их нет ни юридической ни практической пользы. Одни только экономические потери. Вторая дилемма чисто этическая уже решена. Если они там себя осознают, как существа, то тогда это вполне подходит под определение пожизненного или даже вечного заточения. Если же они там как показывают предыдущие опыты не чувствуют ни себя, времени, ни преодоленного расстояния, то это вполне походит на смерть в нашем понимании. Что тоже приемлемо за их деяния. Матрицы, которые «ПОТОК» сохранил для последующего планомерного восстановления всего уничтоженного материала скорее всего будут стерты. Восстановят только, как я сказал, заложниц. Амортизирующий материал для процесса восстановления скоро уже доставят сюда. Местные запасы маловаты для такого объема. Боимся сгорят при синтезе.
Он еще долго поражал меня своим знанием тематики, о которой я не имел ни малейшего знания и закончил он только, когда его самого вызвали на связь с Москвой.
– Вас всех представят к наградам, за ваше содействие. – сказал он поднимаясь и закрывая свою планшетку. – Единственное что, с официальной процедурой награждения придется подождать. За рубежом мы уже более чем уверены, что в курсе произошедшего. И давать сейчас награды вам и другим специалистам лишь подтверждать их информацию. Мы же вам не за заслуги перед отечеством вручаем, а за личное мужество. В общем это формальные трудности, но их стоит переждать.
Когда он покинул нашу скромную компанию из двух программистов, электрика, физика и меня – непонятно кого, у всех был только один вопрос, и озвучил его как положено я. Ну, мне же вечно больше всех надо:
– А виноватых уже назначили или все еще в процессе? Кто допустил все это? Катя хмыкнула и сказала:
– Не будет виноватых. И ответственных не будет. А если будут, то мы о них не узнаем. Выходя из гостиницы на морозный воздух я спросил у Кате закуривая:
– Ну ты же согласна, что мы живем в самой лучшей стране?
– А то. – даже не улыбнулась она. Подняв палец вверх она сказала: – Стабильность в колониях может обеспечить только четкий контроль, порядок и отсутствие видимых серьезных проблем. А иначе разброд, шатание и как следствие – падение метрополии.
– Все скрыть, закопать, спрятать… – сказал я предлагая ей взять меня под руку. Она взяла меня за локоть и сказала:
– Ну да. А как иначе? И зачем иначе? Большинству людей просто не нужно это знать. А тем кому нужно знают. Возможные слухи циркулируя не вызовут ничего кроме очередного изумления, какие подлые и коварные враги нас окружают снаружи и гнездятся внутри. А в то, что это чья-то продуманная диверсия поверят и сразу. Главное правильные слухи распускать.
– Но ведь это не было диверсией. Это был мятеж. Бунт. – сказал я рассматривая идущих строем солдат охранения.
– Ты забыл в какой стране ты живешь. – устало сказала Катя. – Здесь даже бунты и мятежи под чьим-то контролем из правительства. Так что это диверсия. Своих или чужих не важно. Ни тебе, ни мне не важно. Просто не важно. Надо забыть и радоваться, что нас всех распустили пока будут восстанавливать наш клоповник. Поедем в Египет. Искупаемся в теплом море. И все забудется. Мы вернемся к работе. Скорее всего потом переведемся в Москву обратно. Будем разрабатывать мое направление. Делать новые открытия. Работы там… не переработать. Я так и быть выйду за тебя замуж. Или ты будешь сопротивляться?
Покачав головой, я ответил что еще подумаю над ее предложением. Она не обиделась. Она вообще непонятно о чем думала разглядывая искрящийся в свете фонарей снег.
Мы действительно через неделю улетели в Египет. Купаясь в теплом море мы словно смывали с себя грязь и усталость пережитого. Я много думал почему при таком жестком правлении наше население не бежит в другие страны. Я даже себя спрашивал, а я то почему не бегу? Почему меня не пугает то, что произошло и вообще отношение государства к нам, простым людям. Или прав был тот пацаненок в машине везший меня к моему историческому прыжку: «Жить надо там где все знаешь». А может был прав Вовка с его словами что надо не подстраиваться под жизнь и страну, а страну и жизнь перестраивать под себя. Пусть это невероятный труд, но его надо делать что бы чувствовать себя человеком. Так как только в настоящей борьбе человек становится лучше… Хмыкая и чуть ли не в голос смеясь от воспоминаний о его словах и о его последних делах, я замотал головой и сказал отчетливо:
– Нет. Не понимая о чем я Катя спросила:
– Что нет? Пришлось на ходу подбирая слова сказать:
– Да я думаю почему с такими чудесами в нашей стране народ не бежит за бугор. Вот к примеру здесь… почему бы нам здесь и не остаться? Оглядев пляж с веселящимися на нем детьми, Катя резонно спросила:
– А здесь что лучше? Здесь тоже самое просто под другим соусом. Да везде так. По другому и быть не может. Снижая уровень контроля позволяешь развиваться преступности. Усиливая контроль ущемляешь личность в некоторых в ее понимании основополагающих правах. И середины нет. И не будет. Будет только очередной обман. Это все равно, что при демократии рассказывать народу, что это его власть им выбранная. Что это не деньги которые привели личностей и коллективы к власти. Не личностные качества и беспринципность идущих по головам. А именно народ оказывается выбрал. А то что выбор был жестко продуман, а народу просто мозги загадили никто особо не вдается… Да и строй в котором мы живем не при чем. В сад то что в Европе и в Америке называют демократией. Уж лучше так. Когда у власти несколько разведенных в сторону личностей. Хищников, но понимающих вынужденную необходимость жить с друг другом в мире и воспитывающих в приемниках это понимание.
– А если один из приемников окажется уродом?
– Съедят и не задумаются. – не раздумывая сказала Катя. – Скопом съедят.
– А цель? – спросил я чувствуя, как горят сожженные плечи под майкой. – Для чего? Для чего мы все это терпим. Для чего они вот так живут боясь друг друга и заодно народа. Какая цель всего этого цирка?
– Жить. – коротко сказала Катя. – Просто жить. Нет, у этой жизни целей, мы сами их придумываем себе. Сами себе создаем сложности и мужественно их преодолеваем. Кто-то успешно, кто-то не очень. Но второй жизни не будет и все нормальные люди хотят прожить эту интересно, спокойно и достойно. Если для спокойствия и защиты от неурядиц надо пожертвовать личными мелочами, то почему нет? Наоборот, даже в этом есть свой интерес. Многие его находят.
– А ты? Ты все это зная. Тебе как? Катя, чьи глаза скрывали темные очки посмотрела на солнце и сказала:
– А мне не мешает. Работа… труд освобождает. Делает по настоящему свободным. Ведь свобода это просто не видение оков. Пока я работаю я не чувствую ни воли отца, не думаю об операторах, которые просматривают интересные записи со мной в главной роли. Я абсолютно не обращаю внимания на охрану, которая непонятно кого от кого охраняет. И уж точно я не замечаю великую несвободу – гравитацию планеты. – она улыбнулась и видя что я понял ее шутку продолжила: – И так везде и всегда. Надо просто делать свое дело и будь что будет. И тогда все эти свободы-несвободы становятся такими абстракциями. Мы год отпахали под землей. В абсолютно несвободных условиях. Разве мы их замечали? Человечество прикованное к планете, разве оно свободно? Я понимаю брата, что сидит сиднем в невыносимых условиях на Луне. Он там себя ощущает неподконтрольным. Но и это не так. Он там тоже в тюрьме. Вся наша вселенная – Тюрьма. Непонятно как, для чего и кем созданная. И что? Всем дружно сходить с ума по этому поводу? Нет уж… меня ждут мои конверторы. Поляков, кстати, согласился чтобы они назывались двумя фамилиями. Его и моей. Так будет справедливо. Идея и теоретическая база моя, реализация и доработка его коллектива.
– Да мне эти конверторы ваши вот где уже… – сказал я улыбаясь и показывая на горло.
– А тебе-то чего не хватает? – спросила она отпивая через соломинку сок.
Пожав плечами я ничего сразу не ответил. Правда вдруг задумавшись спросил ее:
– А чего не хватало Вовке? Или ему? Ну, ты поняла…
– А вот это вопрос не по адресу. Спроси их и они скажут что они желали свободы. Спроси моего отца и он скажет что они хотели неограниченной ничем и никем власти. Тебя спроси и ты скажешь что они просто хотели жить по-человечески, но не сможешь объяснить как это… А я… А я думаю что они просто были больны. Нет не в том понимании болезней, как мы их знаем. Просто они были заражены Хаосом. В их понимании свобода, это, если глубоко задуматься, совершать то, что хочется. И ладно бы просто ездить куда захотел… никто им свободу передвижения не ограничивал раньше. Но они даже работать не хотели. Зато разрушать они умели с чувством, с толком… и убивать. Разве это не болезнь? И нет тут места для особых дискуссий. Это не воспитание. Это не невыносимая тяжесть бытия. Это не общество… Это просто зараза. Кто не понимает этого тот рискует пасть жертвой таких зараженных. А кто понимает, стремиться всеми силами изолировать их. Потому что поставить таких к себе на службу почти невозможно.
– Как-то грустно. – признался я. Мне не нравилось что катя не пытается даже по-человечески отнестись к моим друзьям.
– Согласна. Но особенно грустно, что второго шанса ни у кого не будет. Ни у них, ни у нас. А так да… я бы тоже наверное побунтовала. – вдруг усмехаясь сказала она. – Ух я бы папе устроила бессонные ночи. Но думаю, что я бы не смогла так спокойно убивать людей. Я же не больная…
Мы сидели в небольшом кафе на полупустом пляже и жаркое полуденное солнце раскаляло наши неприкрытые ничем головы. И такие мы были уверенные, чувствуя солоноватый ветер с моря, что все закончилось. Что наши пути в этой жизни окончательно определены. Что впереди нас ждет только ласковое море, горячий песок, и ветер. Солоноватый, влажный, ветерок. Ветер мнимой свободы. Ведь ветер настоящей свободы ничем не ограниченной это хаос. Шторм. Рушащий и губящий. Неостановимый ничем, пока он сам не стихнет потеряв силы и сожрав самого себя. И меньше всего мне хотелось попасть в него. Мне с Катей хватало и этого ласкового и предупредительного ветерка.
– Оператор! – сказал я громко вверх. – А ты кофе приносишь?
Катя даже очки в изумлении сняла. Рассматривая меня с полуулыбкой она покрутила пальцем у виска. В это время подбежал привлеченный моим вскриком официант и спросил услужливо:
– Тиа, кафи о шоколате?
Не сдерживаясь больше, мы засмеялись в полный голос. Катя даже очки уронила на деревянный помост и не спешила их поднимать борясь с приступом смеха. Официант смотря на нас и ничего не понимая сначала заулыбался, а потом и негромко подхватил скаля белоснежные зубы. Он привык уже к этим сумасшедшим русским выезжающим во все остальные страны отрываться и куролесить так как не могли позволить себе в своей собственной стране.
