Текст книги "Осознание"
Автор книги: Вадим Еловенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 63 страниц)
Когда мы попрощались с ней до следующего звонка, я уже по въевшейся за тот год привычке для разгрузки мозгов вышел на час прогуляться. Гулял я исключительно одним и тем же маршрутом. Всегда. Из дома я выходил на Лидеров. Пешком проходил до Первой марсианской, далее на кораблестроителей и две остановки я проезжал на монорельсе возвращаясь к дому. На всю прогулку уходил ровно час. В летнее время, когда в городе не было так сыро и прохладно, я просто бегал этим маршрутом включая в плеере одну и ту же музыку, чтобы она не забивала и без того не резиновый мозг. Но вот в феврале, когда даже полная мощность работы генераторов не справлялась с холодными массами северного воздуха, я бегать отказывался и просто гулял. Не скрою, я частенько задерживался у дома, в котором когда-то жила Катя и не один раз меня подмывало зайти и познакомится с теми, кто теперь живет в той квартире. Но я сдерживался не желая вторгаться в чью либо жизнь.
Я вообще стал самым незаметным существом на этой планете, как мне тогда казалось. Незаметным, неприметным, безобидным. Я никому не мешал. Мне никто не мешал кроме, пожалуй, преподавателя по энергетической физике, который просто хотел сделать из меня настоящего спеца и оттого просто замучил принудительными консультациями. Ему-то хорошо, ему за это деньги платят, а я, вместо того, чтобы зубрить химический и ядерный синтез слушал в полусне от усталости про энергетику релятивистских процессов. А если бы мне вообще все предметы надо было посещать? Но на занятиях я не бывал, не смотря на разрешение. На принудиловку меня вызывали персонально, как и других несчастных, и от того я казался себе вообще потерянным в этом мире. Я был никому не нужен. Мне был особо никто не нужен. Даже Катя после тонких намеков о том, как она там развлекается, стала немного блекнуть в моей душе. Я тоже думал завести постоянную подружку из тех, с кем когда-то учился на первом курсе. Но не сложилось и кроме нескольких случайных встреч с продолжением ничего не вышло. Родители несколько тревожились по поводу моей возросшей замкнутости, но они были вменяемы и понимали, что я взял несколько не тот темп, чтобы успевать еще и за обычной жизнью.
На таких вот прогулках, я буквально физически ощущал, как в моем мозгу частично выветривался пройденный год назад материал и был рад. Головные боли от перенагрузок уже проявлялись слишком часто, чтобы не начинать принимать меры. И я принимал. Гулял, употреблял релаксанты, выработал даже диету которая заставляла мой мозг после приема пищи буквально делать мне «чао» ручкой. Я спал как ночью, так и днем. И все время боялся только одного, что это я приношу совершенно никому не нужные жертвы. Мысль что это надо именно мне, иногда посещала, но под действием релаксантов выветривалась обратно.
В тот день после разговора с Катей я долго сидел на скамейке, той самой на которой она меня когда-то заметила и думал о том что же будет дальше. Ведь если возьмут после сдачи экзаменов работать на КП это еще один год без возможности увидеться с Катей. Пока я ломал голову над вопросом, почему она еще замуж не вышла там ни за кого, ко мне незаметно подошла сзади незнакомая девушка лет двадцати. Я заметил ее, случайно повернув голову, и выдыхая дым по ветру, глядел, как он уносится и растворяется воздухе. Она стояла надомной и словно ждала, когда я повернусь. Я и повернулся. Встал и посмотрел ей в глаза.
– Вам привет от пикерменов. – сказала незнакомка суховатым но приятным голосом и не торопясь вытащила из сумочки тяжелый армейский пистолет.
Я спокойно посмотрел на оружие. Не испугался. Не удивился. И вообще повел, наверное, слишком странно для стоящей предомной девушки. Она-то наверняка думала, что я побегу или буду звать на помощь. Она просто не знала какие мысли в моей голове в тот момент кружили. Неужели подсознание есть. Неужели оно может предупреждать человека о грядущей опасности. Неужели мистики правы и если правы то насколько. В общем я думал о чем угодно только не о черном зрачке оружия направленного на меня.
– Им так же. – кивнул я и через минуту игры в «гляделки» услышал выстрел.
Потом была невыносимая боль в животе и удар об асфальт. Взвывшие тревожные сирены далеко на улице я почти не слышал из-за своего собственного полустона – полукрика. Я раскрыв зажмуренные глаза видел лежа на покрытии дороги, как девушка спеша уходит прочь.
Согнувшись, я наблюдал, как мой бежевый костюм на животе и боку превращается в бордовый. Мыслей в голове не было ни одной. Даже обычного в такой ситуации «за что?» не возникало. Все было логично и правильно. И как обычно бесчеловечно. Все эти горе террористы тоже ведь часть Системы.
Боль была настолько нестерпимой, что мне не хватало сил сдерживать свой стон. Я даже, кажется, не представлял себе раньше, что бывает ТАКАЯ боль. Через вечность ко мне подкатила машина спасения. Меня буквально распяли на дороге и пока водитель и санитар держали меня врач осмотрел рану.
– В машину. – скомандовал доктор убедившись что позвоночник пулей не задет.
Какие носилки? Какие крики «осторожно он ранен!»? Меня подхватили за руки и за ноги, подняли и бодренько так втащили в салон. Вот уже внутри меня да… даже привязали к носилкам плоскими ремнями. Я стонал, сжимал до боли зубы, пока врач еще раз осматривал рану. Без рубашки, с пузом залитым кровью, с казалось раскаленным шипом воткнутым в кишки я представлял для них большой интерес. Сверху, от потолка, на длинных штативах опустили несколько приборов и подвесили их над местом ранения. Я пытался уговорить вколоть мне обезболивающее, но кажется, я слишком невнятно это просил, так как меня все игнорировали. Глядя на монитор над одним из приборов, врач сказал санитару:
– Вижу осколки пули. Придется много вырезать. Пока он там корчился, они уже сместились прилично.
Санитар словно этого и ждал, немедленно спустил от потолка подобие столика на котором в герметичном тонком пластике были приготовлены инструменты.
– Вы изменены под что либо? У вас нет аллергий? У вас нет реакции на медикаменты? Отвечайте! – спрашивал доктор и я как мог, так и ответил. Что-то он видно понял. Глядя в монитор он сказал санитару:
– Стоп. Нельзя оперировать. Продолжается деление осколков. Давай ему наркоз и держи тампон на ране. – обращаясь к водителю врач спросил громко: – Когда будем на месте?
Я не мог расслышать, что говорил в ответ водитель из-за шуршащего полиэтиленом возле моей головы санитара.
Мне приладили маску на лице и подали газ, от которого я, конечно, сначала глубоко дыша, почувствовал себя лучше, а потом просто отключился.
Сон восьмой:
Я лежал придавленный тяжелой плитой и не мог понять как меня под нее угораздило попасть. Кажется было землетрясение. Кажется я неудачно стоял возле бетонного сарая. И если все стенки этого недоразумения сложились внутрь, то поехавшая плита буквально скатилась с них и ударила мне в спину. Пока я падал я даже успел перевернуться и плита аккуратно улеглась мне на грудь проминая какую-то попавшуюся по дороге железную невысокую бочку. Если бы я сразу начал выбираться может быть я успел бы выползти хотя бы до пояса из под нее. Но словно контуженный после удара в спину я не мог пошевелиться и плита медленно и верно все сильнее и сильнее давила на грудь. Я попытался крикнуть но получился только негромкий хрип. Я снова попытался набрать в грудь воздуха для крика, но понял что это мне почти не удается. Плита так придавила меня к земле что ребра не могли даже на миллиметр разогнуться чтобы наполнились мои легкие. Я с трудом сделал малюсенький глоток. Потом еще один. Стало на мгновение полегче, но о крике можно было забыть. Я напрягся всем телом и попытался приподнять плиту. Тщетно. Только слезы вырвались от напряжения из газ и мешали теперь видеть. Я выдохнул и снова попытался вдохнуть. В этот раз даже маленький вдох у меня не удался. Я запаниковал. Я попытался как-нибудь извернуться. Но я только силы потратил в бесполезной попытке. И единственное что мне удалось это сдвинуть на пару миллиметров ногу согнув ее в колене. Легкие подали сигнал что неплохо хотя бы глоточек воздуха им дать. Я все еще паникуя и пытаясь спастись сделал еще одну попытку приподнять плиту. Но безрезультатно, как и в первый раз.
В глазах начало темнеть. Я кажется еще бился напрягая и расслабляя неподвижные мышцы тела, но уже практически не ощущал его. Проваливаясь во тьму я вдруг подумал какая в этот раз гуманная смерть. Ни боли. Ни страха особого. Просто медленно наступающая темнота и стремительный провал в бессознательность.
Последней мыслью пришла идея, что может и, правда, пора завязывать с помиранием. Но и она ухнула в надвигающийся черный колодец.
Я пришел в себя в старшем брате реанимационного комплекса ВБНК. Только этот брат был не просто больше. Он был двухместным. Койка за стеклянной перегородкой справа от меня была пуста, чему я, в общем-то, был даже рад. Ну что за интерес проснуться рядом с почти таким же покойником как ты сам. Видно сигнал о пробуждении дошел до сестринской и вскоре надомной уже открыли крышку дав дыхнуть воздухом, не напичканным всяким обеззараживающим составом.
Боясь, что я опять потерял две-три недели своей жизни, я сразу спросил у женщины в свободном белом костюме с бэйджем на груди.
– Сколько я проспал? Женщина, читая показания комплекса, ответила:
– Двадцать шесть часов. Осколки удалены. Поврежденные ткани сращены, на коже у вас останется навсегда этот небольшой шрам. Вас в коридоре целая делегация дожидается. Человек десять.
– Девушка. – обратился я потому что не мог выдавить из себя ни «уважаемая» ни «женщина». – Кто меня там может ждать кроме родителей? Я в этом мире никому не нужен.
– Как кто? – изумилась она. – Следователи вас ждут, родители, еще там мужчины какие-то.
«Мужчины какие-то» так и не появились в палате реанимации. Мои родители в присутствии следователей держали себя в руках, но только те ушли забрав мои еле выдавленные показания, как мама бросилась причитать, что она, мол, говорила, что «мальчика» в покое не оставят и так далее. Впервые в жизни у меня не было ни сил, ни желания ее успокаивать. Да и что тут скажешь. Не буду же я рассказывать, что стал жертвой очередного спектакля Системы.
Когда меня перевезли в палату для реабилитации родители еще немного посидели рядом со мной и, пообещав заехать на следующий день, ушли. Мама еще долго на пороге утирала слезы и требовала, чтобы я быстро поправлялся. Я обещал постараться. Но с их уходом приключения не закончились. Ко мне в палату без стука прошел незнакомый парень, мой ровесник, в довольно кричащем желтом костюме спортивного кроя и сказал:
– Привет, меня зовут Станислав, я должен с тобой обсудить некоторые моменты.
– А я почему-то подумал что ты меня добить пришел. – выговорил я и выдавил улыбку. – Типа тоже из пикерменов. Он довольно непринужденно рассмеялся моей шутке и сказал:
– Ну, думаю что сюда они проникнуть не смогут. Я собственно вот по какому делу. Я слышал ты раньше состоял в этой организации?
– А ты кто? – спросил я его.
Парень достал карточку заменяющую ему паспорт и протянул мне. Я же прочитав, что он следователь по особым делам при ЦКИНе буквально понял все сразу.
– Он сбежал? – спросил я с усмешкой.
– Да. – забирая у меня карточку и дивясь моей догадливости сказал парень. – И мы думаем что он причастен к покушению на тебя.
– Вряд ли. – Сказал я. – Он-то, как раз считал себя виноватым передо мной.
– Но на суде ты свидетельствовал против него.
– Нет. – покачал я головой. – Я только подтвердил подлинность пленки. По существу покушения мне нечего было сказать. Я же его тогда не видел. Но я не исключаю, что те, кто в меня стрелял, думают, так же как и ты. Что я свидетельствовал против него. Парень присел на стул оператора комплекса спасения и призадумался:
– То есть ты исключаешь его роль в этом деле?
– Конечно.
Я вдруг почувствовал себя очень странно. Словно меня посетило какое-то озарение. Словно я сам стал тем, кто, сейчас сбежав и забившись в темнейший угол, дрожал в страхе перед ищущими его. Разглядывая потолок я попытался объяснить молодому следователю.
– Он устал. Нечеловечески устал. Тебе трудно понять, как в наши годы можно устать, чтобы даже вопрос жизни и смерти мало интересовал. – Я перевел взгляд на странно улыбающееся лицо парня и сказал: – Я это еще там понял. Когда мы с ним говорили. Он все время прятался. Он ни разу не выступил против системы, как сбежал из суда. Они больше ничего не натворил и ушел не просто отлежаться и выждать время. А ушел чтобы попробовать жить. Попробовать жить свободным. Жить параллельно нашему миру. Не пересекаясь с нами. Я не слишком образно? Усмехаясь открыто, парень сказал:
– Если что спишем на посттравматический шок.
Я не видел в этом Станиславе ни угрозы, ни намека на подлость, я честно подумал, что если кто и поймет то только он.
– Если бы это было возможным, надо было дать ему попробовать жить заново. Он бы смог. Он сейчас уже понял, как много ошибок допустил. Что пошел не тем путем, которым стоило бы ходить. А сейчас… Сейчас он наверное думает, что кроме свободы ему ничего и не надо чтобы попробовать жить заново. Он же как-то это все время скрывался.
– Его на днях поймают. – сказал Станислав перебивая меня.
– Да? Парень покивал и пояснил:
– Там где он сбежал значительная концентрация поисковых систем. Там невозможно не попасться. Наверное потому конвои и расслабленно себя чувствуют. Методики отработаны. Ничего оригинального он выдумать не сможет. Даже если он год просидит на одном месте, то через год стоит ему ступить шаг, и он будет задержан. Но мы рассчитали по его психокарте, что долго он не высидит. Вот и ждем. Я раздраженно сказал:
– Да я не о том!
– Я понял о чем ты. – уверенно сказал Станислав.
– Неужели…
– Но дело в том что он действительно социально опасен. И ты убедился в этом на своем опыте. Так что думаю о гуманности и о снисхождении говорить не приходится. Он действительно пошел не тем путем. И я не думаю, что он даже заслуживает хотя бы из высшей гуманности даже альтернативного наказания. То, что он попал в систему ЦКИНа это для него большая удача, хочу заметить…
– Да не об этом я… – сказал я и даже приподнялся на локте что бы удобнее было смотреть на сотрудника ЦКИНа. – Он реально устал. Он реально жалеет себя не меньше, чем когда-то жалел себя я. Но за ним тянется убийство. Покушение на убийство… В общем я нисколько не удивлюсь, если он попытается покончить со всем этим. Улыбаясь, Станислав сказал:
– Это вряд ли. У него была такая возможность и не один раз…
– Разные вещи умереть на свободе и умереть по вашему желанию… – сказал я имея ввиду всю структуру ЦКИНа.
Немного задумавшись но не переставая улыбаться Станислав помолчал, но вошедшая медсестра напомнила ему что надо уже заканчивать общение со мной.
– Хорошо. – сказал он кивнув. – Тебя выпишут через пару дней. Не думаю, что посещение нас тебе обязательно, но позвони мне, как будет время. И прошу проявить особую осторожность, не смотря на то, что ты считаешь его не опасным. Оставив мне телефон на пластиковой карточке Станислав попрощался и вышел.
Я не уверен, что молодой следователь понял или хотя бы поверил, что мой сбежавший приятель вряд ли сдастся теперь властям или допустит, чтобы его задержали. А если и понял то выбора у них как и у него почти не было. Пусть теперь голову ломают как задержать беглеца и не выпустить его на тот свет.
Не скажу, что пребывание в госпитале два дня слишком были для меня скучны. Я смотрел телевизор, читал новости с терминала. В общем, просто устроил себе несколько выходных. Болей практически не было, даже не смотря на то, что медикаментов мне не давали для подавления. Автохирург качественно сделал свою работу. Памятник надо ставить людям делающим такие изобретения и технику. На этой мысли я вдруг подумал, что Катя в чем-то права. Наверное, это приятно испытывать благодарность других людей за твое дело.
Когда меня выписывали из больницы и речи не стояло о том что бы я самостоятельно поехал домой. Пришлось ждать отца, который заехал за мной чтобы мама не волновалась на работе.
Дома я, закрывшись в своей комнате, стал решать немаловажный для меня вопрос: И как же дальше жить? А если еще будет покушение? А если эти фанатики считающие меня непонятно кем не остановятся? Странно, но я не столько опасался за повтор, сколько бесился из-за их идиотизма. Себя я считал абсолютно невиновным в участи их товарищей и друзей. Понятно, что проблемой собственной безопасности я озаботился в меру своих способностей. Это еще хорошо, думал я тогда, что мне в институт не надо каждый день кататься. А так бы было совсем весело.
Взрослые игры для пикерменов оказались слишком увлекательными, чтобы бросить их. Они решили что специфика жанра должна быть соблюдена. И мстя их должна настигнуть виновника. Самое обидное это то, что сама виновность моя у них вопросов не вызывала. Выращенные Системой на определенных фильмах, на тезисе что наказание за проступок неизбежно, эти переростки детишки транскриптировали этот тезис и мысли вложенные психологами в киноленты в свою странную и дикую мораль. Око за око, зуб за зуб. Насколько же живуч этот лозунг раз он не исчезает с веками и даже в ставшем несколько изнеженном обществе он продолжает жить в этих вот… «пикерменах», «борцах за свободу», «короедах», «повелителях сетей»… И ведь они считают это справедливым. Даже когда Система проявляет к ним гуманизм они его не спешат проявлять к другим себе подобным, но оступившимся. Или это настоящая основа справедливости? Ну, должна же быть причина, по которой и лозунг и дела живут из поколения в поколения. Вообще странным становится, что Система не продумала этот вопрос и не привила обществу осторожность в суждениях. Не дала людям критический взгляд на вещи. Буде он таковым у моих бывших товарищей разве бы они послали ту девчушку стрелять в меня? Уж, наверное бы решили сначала сами все выяснить и поговорить со мной. А такие вот скороспелые решения это либо удобный для кого-то из пикеров шаг… либо и, правда, спровоцированное спецслужбами действие. И теперь найдя эту девочку, такие как Станислав или мой офицер юстиции будут потирать руки, что она выдаст им всех остальных. И ведь выдаст. Нет тех, кто бы там не заговорил. Просто ко всем разный подход применяют. Не ленятся.
Сидя на кровати не обращая внимание что пенал с дифракционной линзой уперся мне в бедро я думал о тех вещах которые по большому счету ну не должны были бы меня тревожить будь моя судьба спокойной и без приключений. Ну зачем обыкновенному молодому человеку искать подоплеки существования тех же студенческих обществ, которые снова вошли в моду. Ведь при глобальной промывке мозгов, когда каждому внушаются ложные идеи, которые якобы ведут к успеху и популярности, появление неудовлетворенных да еще среди самой податливой на внушения части населения – молодежи, нельзя назвать нормальным. Скорее наоборот. Им бы деньги клянчить на новые дорогие игрушки у родителей, чтобы перед подружками хвастаться. Им бы учиться в конце концов, ведь долбят мозги нещадно тем что надо быть лучшим специалистом в своем деле. Им бы заниматься любимым спортом ведь сколько тратится бюджета на привлечение в спорт молодежи. Сколько показывают соревнований по дальности полетов на парапланах, на дальности заплывов, на скорость стрельбы из лука… Но молодежь упрямо лезет в ту часть политики которую никто не афиширует лишний раз и никто не спонсирует из госбюджета. Или спонсируют? Ну не может же человек считать себя героем после того, как его искалечили бойцы спецназа при задержании на незаконном митинге. Он же должен понимать что он потом такой герой мученик никому нужен вообще будет. Не может же человек считать себя выше умнее и лучше других, если он прячется по норам как крыса. Не может же молодой парень считать нормальным, что его после задержания чуть ли не как свинку на опыты отправят? Где романтика? Где героизм? Где хоть что-нибудь что могло бы привлечь в такой жизни? Даже мысль противостояния светлого и чистого с темным и злобным государством тут невозможно применить. Ну какое к черту чистое и светлое деяние стрелять в человека поздним вечером подкравшись к нему сзади?
Какой такой дух бунтарства живет в нас пока мы молоды, что нас тянет во всякое дерьмо?! И почему, такие как я один раз обжегшись, начинают искать другие пути, а другие словно мазохисты прут по битому стеклу услужливо рассыпанному государством перед ними.
Сидя в комнате и рассматривая невидящими глазами не включенный телевизор я внезапно осознал, что я согласен с Катей. Полностью. От и до. Глупость! Невероятная глупость толкает нас на митинги. Что пути решения действительно только два. Либо революция, которая и пожрет тех, кто ее совершил, либо игра против системы по ЕЕ ПРАВИЛАМ. Играть против нее в рамках закона. В рамках политики ей же придуманной. Это только самообман, что Система все придумала под себя и нет в ее законах лазейки для тех кто хочет все сменить. Это самообман. Жестокий самообман недалеких людей. Всегда есть возможность влиять на государство и строй не становясь их противником или тем паче врагом. Значительно больше сил сэкономишь пройдя в ее структуры с опознанием «свой» и начав медленно воплощать пусть глупенькие идеи молодости. О справедливости, о равенстве, о прочем… а может и, не начав воплощать, поняв что нет и не будет равенства, а что высшая справедливость никак не связана с тем что мы под ней понимаем.
Отвлекшись от своих несколько несвязанных мыслей, я позвонил Станиславу и сказал что весь в его распоряжении. Но оказалось что я уже больше ему и не нужен.
– А ты знаешь, мы его поймали. Завтра его уже доставят на прежнее место. Кстати ты был прав. При задержании если бы мы не приняли мер он бы успел покончить с собой. Дурак одним словом.
Прекратив разговор я про себя подумал что это не дурость. Это просто слабая надежда, ослабевшего человека, что другой мир или новое рождение окажутся лучше. Это даже не отчаяние. Слишком громкое слово бы получилось. Это осознанное желание все прекратить. Развратили нас игры компьютерные. Слишком стали они похожи на жизнь а жизнь на них. Но только вот новой жизни как мне кажется не будет ни у кого, но некоторые в это продолжают верить.
Вечером я позвонил офицеру дознавателю и был несколько удивлен автоответом, что рабочий день окончен. Неужели и у них есть рабочее время? Они не круглосуточно стерегут покой нашего народа? Моя язва дошла до интересного вопроса. А может у них еще и личная жизнь есть? Я пытался представить себе подругу моего бывшего куратора и честно скажу, получалось плохо. Толи мое скрытое неприязненное отношение к нему, толи еще что, но подруга офицера юстиции мне казалась непроходимой дурой, что с таким связалась. Умом я конечно понимал что все может оказаться совсем иначе и она вполне могла бы быть светилом науки, но вот ничего с собой поделать не мог. К моему удивлению через минут тридцать мне позвонил и сам куратор.
– Автоинформатор сообщил что ты звонил. – сказал он после приветствия и сдержанной улыбки. – Что-то срочное? Тебя уже выписали? Как самочувствие?
Я уже нисколько не удивлялся вышколенной, как я понял любезности и заинтересованности офицера и только ответил:
– Спасибо. Правда все хорошо. Сам удивлен, что так быстро подняли, после того как показали снимки поражения осколочной пули. Вот ведь не пожалели на меня дорогого патрона.
– Дааа. – с улыбкой произнес офицер, и я заметил за его спиной его домашнюю обстановку освещенную несколькими бра. – Такие истории о своей работе я пожалуй дочерям рассказывать на ночь не буду.
– У вас дочери? – Спросил я.
– Да. Две. – кивнул он и сказал: – Но ты же не о моем семейном положении звонил узнать?
Я чуть не засмеялся вспомнив о чем только недавно думал. Я не решился спросить об этом и сказал:
– Нет. Хотя наверное это интересно как жены реагируют на такую работу своих мужей. Мне еще не понять этого. Я звонил узнать что по моему делу? По поводу девушки, что в меня стреляла?
– Конечно задержана. Еще в тот же день. Только подробностей не знаю. Там другой участок и я не хочу привязывать ее к твоим делам чтобы на меня еще и эту сикуху повесили. Я не умею работать с женщинами. Мне их всегда жалко.
Я только головой покачал. Но не от откровенности офицера, а от тихого и непонятного для меня самого невольного уважения к службе, которая задерживает совершивших преступления в такие сроки.
– И не спрашивай меня что с ней будет. – поспешил сказать офицер. – Без понятия. Скорее всего осудят по полной программе. Ну, надоело уже всем.
Я не стал уточнять, что надоело и почему всем. И поблагодарив и попрощавшись отключил связь.
Реально я оправился после покушения и стресса только через неделю. Стал сам выходить на прогулки. Я не думал что на том же маршруте кто-то попытается повторить стрельбу по мне. Если девушку так быстро задержали, смысла нет и пытаться. Разве что пожертвовать еще одним стрелком. Нет я не был столь наивен чтобы решить что пикеры или кто бы там ни был откажутся от идеи теперь уже за двоих отомстить, но на ближайшее время я резонно считал себя в безопасности. И даже подумывал вылезти на ресурсы в Сети и подробно рассказать свою историю, чтобы попытаться хотя бы объяснить, что все что делают эти ребята против меня – неоправданная глупость. Шансы что они поверят, были ничтожными, а что еще и поймут в каком я шоке от их действий и того меньше. И я решил не суетится. Никому ничего доказывать не надо. Тех, кто хотят понять и так найдут способ все выяснить, а те кто не желают ничего видеть кроме своих идефикс… им объяснять бесполезно.
С возобновлением прогулок я возобновил прием «НООТРОСТАЗА» и продолжил глотать учебный материал. Я бы так и не появлялся бы в институте до сдачи зачетов, если бы однажды меня туда просто не вызвали автоматической повесткой. И ладно бы вызов был в деканат. Но вызывали меня в комиссию по трудоустройству.
В комиссии, мило проболтав с одной из студенток заочниц работающих при институте секретарем, я дождался приема у менеджера по трудоустройству.
Пригласив меня присесть напротив, менеджер достал папку с моим делом и выудил из него листок бумаги. Держа его двумя пальцами и помахивая в воздухе, он сказал:
– Мы рады, когда наши студенты самостоятельно способны подыскать себе место практики. Но вообще принято чтобы они уведомляли о своих намерениях.
Изображая искреннее недоумение, я заставил менеджера раздраженно продолжить и пояснить:
– Пришло уведомление… причем из самого министерства энергетики… Вам отказано в вашем ходатайстве о приеме на работу в «Центрпогодконтроль». В причине отказа сказано, что в связи со спецификой соискатель не может отработать только год и после этого уволится. Минимальный контракт три года. Ваше заявление приложено к отказу. Возьмите.
Я ничего не понимая принял из его рук молча две распечатки и рассмотрев их поднял взгляд на лицо менеджера. А тот как ни в чем не бывало продолжил выудив из папки еще один листок:
– Зато тоже министерство предлагает вам как соискателю работу в «Спецэнергпроекте». Знаете эту организацию?
– Нет. – сказал я тихо.
– И я не знаю. Но тут сказано, что вы как знакомый со спецификой работы идеально подходите для работы в ней. Я невольно заинтересовался. Выяснил по открытым источникам, что годичная работа в этой организации приравнивается к трехгодичной. Контракт который нам прислали для вашей подписи в случае согласия изобилует множеством терминов, с которыми даже я сталкиваюсь признаться впервые. Место работы вам определено как Погребень-12. Наверное научный поселок при этом городе. Тут оклад вот посмотрите неплохой назначается на весь срок практики. Но есть и особенности если вы захотите подписать контракт вам необходимо знать что условия работы требуют прохождения вами блокады и подготовки к работе с радиоактивными объектами…
Он говорил и говорил, а я, слушая вполуха, думал о том, что все происходящее со мной уже давно перестало казаться сном. Это сон и есть… иногда страшный, иногда приятный, иногда забавный, а иногда просто сюрреализм какой-то. Погребень – 4 это был наш адрес там… на Диком поле. У меня даже сомнений не возникало что: первое, Погребень – 12 там же, и второе, что работу мне предлагают рядом с Катей. А может это ее идея и есть.
Менеджер все еще распинался, советуя мне одуматься и не подписывать контракт. Он убеждал меня что институт и он в частности найдет достойное место такому целеустремленному молодому человеку. Но я с улыбкой пробежался глазами по контракту и своей ручкой подписал его. Вернув его смутившемуся менеджеру я сказал:
– Спасибо огромное за то, что пригласили меня. Я ждал именно либо одного, либо вот этого второго предложения. Я действительно немного знаком со спецификой работы на этом объекте. И думаю что я там принесу пользу и сам наберусь знаний и опыта. А «блокаду»… я ее уже проходил. Не так страшна защита, как ее отсутствие. Менеджер вскинув брови покивал вдумчиво и сказал:
– Хорошо. Раз вы так решили… Я отправлю вторую часть в министерство, а тот эту половину заберите сейчас. – Он протянул мне листок-«подкладку» на котором тоже отпечаталась моя подпись. – Поздравляю вы первый из вашей группы, хотя вы в этой группе и недавно, кто подписал контракт на практику.
Сложив листок и спрятав его под чехол электронной планшетки я поднялся и попрощавшись покинул менеджера.
Все. Все кончилось. Человека подписавшего контракт ни один преподаватель в здравом уме не станет валить лишний раз на экзамене. Ни один менеджер по подбору персонала при институте не позволит подпортить репутацию заведения. Ни один ректор не будет держать преподавателей не способных соблюдать корпоративную этику. Так что меня даже если не захочу выпрут теперь из института. Хотя борзеть не стоит. Есть предел за которым институту легче опозориться, не выполнив подготовки по срокам, чем поставив деревянного выпускника.
Дома я показал контракт и признался честно родителям, что собираюсь вернуться в Дикое поле. Мама еще не пришедшая в себя после работы обомлела.
– То есть туда куда посылают каторжников и уголовников ты едешь самостоятельно? Добровольно? Учеба сынок не пошла тебе на пользу…
Я усмехнулся, но, что тут было сказать. Отец только хмыкнул и попросил не пугать его такими шутками. Когда же я убедил его что не шучу и выполню условия контракта он расстроился и весь вечер со мной ограничивался лаконичными фразами. Только ближе к ночи мама и отец позвали меня в свою спальню.
