Текст книги "Осознание"

Автор книги: Вадим Еловенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 63 страниц)

Жизнь превратилась в какую-то сказку. Мы, всего три дня вкалывая, по четыре дня в неделю пропадали в Погребне. Пропало вечное недовольство. Исчезла утренняя сонливость. Больше того скажу: когда наступало время работы нашей смены, мы приступали к ней зело воодушевленно. Единственным недостатком такого режима стала вечная нехватка денег. Мы за четыре дня в неделю могли спускать все накопленное нами за месяц. Но ничего, со временем привыкли. Стали экономнее тратиться.

Наверное, с пару месяцев продолжалась эта сказка, которой в чем-то завидовали даже лаборанты и лаборантки из научного городка. Они то пахали с одним выходным. А мы чернорабочие, можно сказать, имели удовольствие отдыхать от пуза. Тихо копилось недовольство и конечно со временем оно вылилось в открытое возмущение. Наши невиданные отгулы прикрыли на корню. Но мы не унывали. Продолжали работать так же по сменам, просто выходные за исключением воскресенья проводили в лагере.

До конца моего контракта оставалось всего полгода. Я уже представлял, как вернусь в родительский дом, возьмусь за себя, пойду учиться. Я даже попросил маму приглядеть мне университет недалеко от дома. Особых пожеланий к профессии у меня не было, и я просил что-нибудь универсально техническое. И мама нашла мне институт в получасе ходьбы с довольно небольшой оплатой обучения за год. У меня появились планы на жизнь. Появилось даже желание серьезно поговорить со Светланой на тему переезда ко мне. Я был уверен, что мама и отец не будут против нашей совместной жизни, если намекнуть что именно она сделала меня более «социально ответственным человеком». Как я собирался совмещать свою учебу и семейную жизнь я слабо представлял, но думал что это как раз меньшая из проблем.

Но я так и не поговорил со Светланой на эту тему. Так уж получилось, что в один из осенних дней ВБНК опять осталась без энергетической установки. Стоит ли говорить, что после смерти товарищей мы собственно с паникой отнеслись к услышанному. Нас собрал Лю и, обращаясь исключительно ко мне, поставил задачу:

– Вы снарядите трактор для подготовки новой площадки. Трактор погрузите на платформу. Платформой его доставите до ВБНК и сделав работу так же на платформе уйдете оттуда. Вопросы?

Вопросов была масса. Конечно, на платформе это было классно. Не надо было своим ходом медленно преодолевать «очаги». Но возникала другая проблема. Если раньше при потере сознания водителем и механиком хотя бы автопилот довел бы машину до дома, то как и кто будет программировать трактор на погрузку на платформу в случае чего нештатного?

– Никто и никак программировать бортовую ЭВМ не будет. – уведомил нас Бобер – Трактор должны погрузить на платформу для обратного пути самостоятельно. Потом хоть в обморок, хоть куда.

Я изумленно слушал и даже не знал что спросить. Перед глазами стояли почерневшие лица наших товарищей погибших в прошлый раз.

– Тебе Кох – обратился ко мне Лю, – надлежит подобрать экипаж для этого дела. У вас на подготовку и всю работу меньше суток. Если за сутки вы не подготовите площадку, и вертолеты не сбросят установку там, на ВБНК, случится много непоправимых вещей.

Он ушел, оставив нас в инструктажной комнате выяснять, кто в этот раз пойдет на самоубийство. Отчего-то я даже не сомневался, что первым взорвется Серый:

– Я в прошлый раз не пошел и в этот не пойду! Лучше опять карцер или работы на Юге.

С ним были согласны практически все. Даже Вовка с бледным лицом мотал головой, когда я открыто, спросил его, пойдет ли добровольно.

Лю появился в инструктажной через час. Он сразу понял, что мы так ничего и не решили. Вызвав особиста, он при нем объявил свое решение:

– Кох, вы не справились с возложенной на вас обязанностью. Ваша команда отказывается выполнять приказ. Значит, водителем пойдете вы. Механиком пойдет выбранный мной через жребий специалист. Тоже или водитель или механик.

Сказано сделано. Выбор пал на Вовку и когда я, даже с каким-то облегчением выдохнул, он от страха даже сказать ничего не смог. С Вовкой я мог хоть в пекло, хоть к башне волшебника. А вот он чуть не разревелся, когда его «поздравляли» остальные.

– С этого дня независимо от результатов работы Коха и его напарника старшим в вашей группе назначается Олег Горячев. – объявил Лю и велел приступать к подготовке трактора. Выйдя на улицу, Олег сказал нам:

– Парни, без обид… Мы только отмахнулись с Вовкой от его извинений. Он-то в чем виноват?

Владимир почти на срыве попросил Лю до самого отъезда не дергать нас из бунгало и дать написать письма родителям на всякий случай. Бобер, конечно, разрешил. Он лично вскрыл НЗ и в бунгало дал нам по полной кружке водки для храбрости. Лю, конечно, пожелал нам не забивать голову и напомнил, что те ребята… погибли от попадания разряда с ВБНК. Ну, а мы, конечно, кивнули и попросили нас оставить.

Я не стал писать письмо маме. Я просто не знал даже что написать. После планов об учебе и женитьбе как-то было глупо писать ей что мы, скорее всего больше не увидимся. Что я люблю ее и другие нежности, от которых она расплачется обязательно, а отец если не поседеет от новости о моей гибели, то окончательно свалится от моего письма с того света. А Вовка писал. Прилежно так, не отрываясь, только изредка всхлипывая, кажется от законной жалости к себе. Закончив письмо, он положил его в тумбочку и сказал мне:

– Я написал.

– Угу. – откликнулся я рассматривая потолок над собой.

Лежа на спине и не желая подниматься, я думал о том, какие шансы у нас есть все сделать и не просто выжить, а и в госпиталь не попасть. Получалось до глупого мало. Трактор это не «козел» который быстр и лучше защищен. Трактор это рабочая медлительная машина. Пусть и обшитая бренепластинами и покрытая слоем радиационной защиты. Воздуха в ней на сутки работы. Есть конечно и внешний забор воздуха и на нем даже кое-какие фильтры стоят… Но после забортного воздуха мы точно в госпиталь сляжем. К гадалке не ходи. Невольно я стал размышлять вслух:

– У нас будет всего пять часов. В прошлый раз, наши именно через пять часов потеряли сознание. После этого нам гарантировано полугодовое пребывание на больничке.

– А если быстрее сделаем? – с надеждой спросил Вовка. Я скосив глаза на него ответил с насмешкой:

– Я, в отличии от тебя, уже посмотрел, где площадку готовить надо будет. Нашим в прошлый раз повезло. Они впритык к ВБНК готовили. Там ровное место. Еще с постройки башни осталось. А нам придется расчищать и выравнивать в сорока метрах от основания. Если большие валуны мы ковшом раскидаем, то вот равнять камни остальные «ножом» будет офигенно сложно. Там уклон градусов пять-десять, а должно быть тютелька в тютельку, чтобы охлаждение установки нормально работало. На камни, если там будут, у нас час уйдет, а пока сто квадратов расчистим… в общем шансов мало. К тому же, даже если все расчистим… Я как-то слабо себе представляю, как мы там, на платформу заберемся. Спрыгнуть спрыгнем. Выдвинем упоры и помаленьку спустимся сначала на ковш опираясь потом и просто… как тогда на склоне возле пятого «очага» с тобой сделали. А вот забраться на метр в высоту сможем, если только сразу будем насыпь оборудовать. Из тех же камней вокруг.

– Уроды. – горячо сказал Вовка и пояснил: – Денег куры не клюют, а они платформу пандусом оборудовать не могут.

– А зачем им пандус-то был нужен? У платформы задача отсюда выехать и в закрытый ангар к ВБНК закатится. Это мы там не сможем выехать, потому на подъезде и спрыгивать будем. Вовка помолчал немного и сказал:

– Ну, тогда так и делаем? Ковшом камни к платформе стаскиваем? Расчищаем площадку и к обратному пути готовимся?

– Угу. – кивнул я. – Все работы мы должны сделать за часа четыре. Я все-таки пусть и в госпиталь, но в сознании хочу приехать.

Вовка ничего не ответил. Мы молча, только изредка перебрасываясь невеселыми мыслями, провалялись с часа полтора, и когда пришел Олег за нами, вяло поднялись и пошли в «четверку» одевать скафандры. Когда же мы оделись, наш трактор уже ждал нас погруженный на платформу.

Попрощавшись с ребятами, преодолевая собственный страх, полезли в него. Внутри на месте водителя я сразу подключил скафандр к внутреннему каналу подачи воздуха, чтобы не расходовать баллонный кислород. Вовка, спустившись в моторное отделение, тоже подключил себя к системе и сообщил мне, что его аппаратура в норме. Я, хоть и доверял ребятам, тоже проверил все системы и провернул механизмы. Убедившись, что все работает, доложил о готовности в штаб и стал ждать ответа.

В наушниках шлема я услышал громкий, рассчитанный на шум во время движения, голос Лю:

– В общем, карты и прочее в компьютере уже. Пока катитесь к башне, посмотри еще раз. Маяки включайте ПЕРЕД установкой. Там на расстоянии в десять метров уже сигнал так искажается, что придется к каждому отдельно подкатывать, чтобы включить. Так что сразу включаете, ставите и на следующую точку катите.

– Нам бы сначала ее подготовить… – буркнул я. – А уже потом будем раскатывать ставить маяки.

– Ты сам все прекрасно понимаешь. – сказал Лю и продолжил: – Продувку НЕ ВКЛЮЧАТЬ. Вообще заранее выключи подачу воздуха высокого давления на сопла. А то «дунешь» там и полдня не видно ни черта будет.

– А как я увижу, что я вообще делаю и как я градус разницы замерять буду? – спросил я.

– Что ты дебильные вопросы задаешь? – спросил меня старший и оставил без ответа. Вместо этого он продолжил инструктаж: – Будете забираться на платформу, осторожно не перевернитесь. Были уже случаи. Думаю, вам удобнее было бы пандус наскрести из камней.

– Я уже думал об этом. – сказал я – Будем камни большие просто в ту сторону скидывать ковшом.

– Отлично, что ты это уже продумал. Когда встанете на платформу включи управление ею. Универсальный код уже в бортовом компьютере. И команда на возврат «движение в «А"». Запомнил? Мы это «А», приемный терминал башни это «Б». Двинетесь в «Б» там и останетесь, пока установку не поставят. Башня вас просто не выпустит без команды. А команду она выполнить сможет только, когда запитаны все ее мощности. Понятно? Так что «Движение в «А"».

– А как она вовремя остановится-то? – не понял я.

– У нее сейчас команда за сто метров до башни остановиться и выставить стопора.

– Понятно. Ну, в общем, мы готовы… – сказал я, не зная, что еще можно спросить у Лю. В штабе помолчали и потом голос особиста сообщил мне:

– Кох, если все сделаете, я тебе обещаю, слышишь, тебе и Владимиру обещаю немедленное ходатайство о досрочном прекращении контракта. Домой поедите.

Я криво ухмыльнулся и поблагодарил, а он словно не слыша благодарности, продолжал:

– Так что вы постарайтесь. Если вы не управитесь, у нас очень мало времени будет чтобы второй трактор туда отогнать и доделать вашу работу. Через сутки такое начнется… страшно представить. Первые «болванки» сказкой покажутся.

Я не представлял, что такое «первые болванки». Я только раз слышал от физика, которому помогал чинить его личную машину, что вначале здесь, чтобы только запустить комплекс под ВБНК, подорваны были три хитрых заряда, от которых произошло форменное землетрясение силой четыре балла по рихтеровской шкале. Если особист имеет их ввиду, то, что такое произойдет, если за сутки не подадут полное питание на башню? Я не стал спрашивать. Платформа тронулась, и я включил обзорные экраны.

Вообще, в нашем пути до первого очага ничего примечательного не было. Я с Вовкой, засевшим в двигательном не разговаривал. Он видно тоже особо говорить не хотел. Такая апатия напала, что я просто разглядывал пейзаж на мониторах, практически ни о чем не думая.

У первого очага началась выжженная земля. Тут с завидной периодичностью добрыми вояками распылялась какая-то химия, предотвращающая рост не то что деревьев, но даже травы. Объяснялось это дело просто: мутации местных растений это их дело, но необходимо не допустить распространение семян таких мутантов дальше Дикого Поля. А лучший доступ не допустить распространение семян это уничтожить сами растения. Логично? Логично.

«Очаги» это были не конкретные точки местности с сильным уровнем загрязнения. Я не знаю, кто прозвал эти огромные концентрические окружности вокруг полигона Дикое поле, очагами. Но название прижилось хотя и не отображало сущности явления. Очаг это широкая многометровая полоса, которая по идеальной окружности окружала огромную площадь. Центр всех этих окружностей находился в Диком поле в стороне от нашего пути. ВБНК же к примеру находилась между третьим и четвертым очагами.

Первый «очаг» как бы отделяет степь от начинающихся за ним холмов. Здесь уже ничего кроме песка и песчаных возвышенностей не встретишь. Сюда за первый очаг уже никакая живность не проникает. Птицы гибнут на подлетах. Человек, если он измененный вблизи первого очага живет от силы часа три, если без защиты. Пробыв здесь без защиты часа два, измененный погибает за две недели. А мы на первом очаге не раз и не два ловили измотанного песками «козла» и вытаскивали его отсюда тракторами. Это сколько я в общей сложности провел там? Немало. К первому очагу редко кто даже положенную инструкцией защиту одевал. Выскочил, натягивая варежки из кабины, подцепил тросы и обратно в кабину. Не страшно. Даже кураж какой-то. Особенно, когда знаешь что в вездеходе наши знакомые симпатичные лаборантки на тебя смотрят в обзорные экраны.

За первым очагом уже обычная солярка не годится. Чтобы здесь наш трактор не терял мощности, в топливо что-то такое добавляется. Эти хитрые «присадки» имели кучу маркировок и механик был обязан следить за своевременной подачей их в предварительный бак. Подавала их понятно автоматика, но было пару раз, когда она не срабатывала, и через пять десять километров вездеход ощутимо терял скорость и даже гул моторов как-то странно менялся, переходя на более высокие ноты. А все, оттого что топливная система была практически не защищена ничем. Поговаривали что топливо, проходя через первую зону, так менялось, что синтез физики и химики голову ломали не один месяц, чтобы его описать и попробовать синтезировать в лаборатории. А первый очаг делает его за минут двадцать-тридцать. Мне было все равно во что изменяется горючка лишь бы она сжиралась движком. Никогда особо не интересовался такими тонкостями.

Вторую зону мы преодолели на ура, хотя я и боялся, что внутренняя система предупреждения радиации в салоне заорет. Но она не отреагировала и впервые дала о себе знать только когда мы уже подъезжали к скалам третьего «очага». Здесь всегда была гроза. Не в нашем понимании, когда небо затянуто тучами, льет ливень, сверкают молнии и грохочет гром. Здесь из всего этого были только молнии и гром. Точнее они сюда довольно часто долетали и, ударяя в землю, превращали песок в спекшиеся остекленевшие фульгуриты. В свое время команды «козла» прямо-таки охотились за такими «стеклянными кораллами». Раскапывали, изучали. Уж не знаю, для каких таких научных целей их потом использовали.

Проскочив границу третьей зоны на этом маршруте, надо определяться. Либо вправо и на Дикое поле, которое стало, чуть ли не домом для большинства групп исследователей, либо прямо и тогда попадаешь в длиннющий каньон, окруженный скалами, в конце которого и стоит башня волшебника. Названная так по своей абривиатуре ВБНК. Точною расшифровку этого сокращения никто не знал. И даже не, потому что башня являлась сверхсекретным объектом на Диком Поле и окрестностях. А просто ее строили не наши специалисты. Нашему лагерю просто вменили в обязанность следить за ее техническим состоянием. Причем снаружи, так как внутри ею занимались специалисты из других лагерей по периметру Дикого Поля. Наши там только свои исследования проводили. Как я подозревал БНК в ее названии, было «башня наблюдения и контроля», но что такое за «В» в самом начале я терялся в догадках. Чтобы не приходило мне на ум, все казалось бредовым. Но это я в первые недели здесь голову ломал. Потом, как и все плюнул на неблагодарное дело, так как догадку все равно никто бы не подтвердил.

Платформа вползла в каньон и тут пейзаж в корне изменился. Все дно каньона, включая редко наполнявшееся сухое русло ручья, было покрыто довольно толстым слоем пепла. Пепел этот был большущей загадкой для всех нас. Ученые его происхождение в пустынной долине знали, но держали язык так глухо за зубами, что вырвать тайну нам возможным не представлялось. А самим догадаться, откуда столько пыли и пепла в долине, в которой никогда ничего не росло и откуда этот пепел прибывает и прибывает, нам было слабо.

– Подъезжаем…– сказал я в микрофон. Вовка сонным голосом спросил:

– Так быстро?

– Час двадцать минут. – сообщил я ему время нашего путешествия.

– А чего я серены не слышал о радиации? – спросил Вовка.

– Я отключил ее на третьем очаге. Какой смысл-то? Сам что ли не знаешь, что сейчас нарастает «грязь» в салоне?

Вовка не ответил, а я чтобы не было так страшно отключил даже монитор контроля загрязнении.

– Три минуты до прибытия. – объявил я и потребовал: – Давай заводи шарманку и подавай питание на аккумуляторы.

Сквозь все слои скафандра я почувствовал, как мелко затрясся трактор и буквально сразу салон наполнился гулом работающих двигателей.

Хочу сказать, что в тот день активность башни была намного меньше. Сказывалось, наверное, отсутствие питания на основных ее устройствах. Молнии, конечно, лупили от ее вершины по округе, но как-то вяло с довольно приличным для нее интервалом в две три минуты. Обычно она в минуту заряда три четыре выпускать умудрялась. Не делясь своими наблюдениями с Вовкой, я стал готовиться к «спрыгиванию» с платформы. Вытянул в сторону выдвижные упоры, так что когда мы бы остановились, мне оставалось бы их только опустить и начать сдвигаться. Увидев поданные на механизмы мощности, Вовка на полном серьезе поинтересовался:

– Ты на ходу спрыгивать собрался?

– Нет. – сказал я и невольно улыбнулся мыслям о таком варианте. Это как бы нас лихо минут пять бы крутило спрыгни я с такой скорости.

– А я уж хотел попросить остановится, чтобы я вышел. – Сказал Вовка, надеясь своими шутками сбросить страх перед грядущим.

Говорят измененные чувствуют радиацию. Не знаю. Через раз, как говорится. Бывали моменты, когда я действительно чувствовал кожей легкое покалывание, объясненное нашим медиком, как чувствительность к излучению. А бывало что и в центре второго очага я не чувствовал абсолютно ничего. С чем связано это я не знаю, да и не особо стараюсь узнать. Эти вопросы надо медикам задавать, а они так неохотно вообще отвечают на все что связано с измененными. Словно это табу или гостайна. Вот я и не насиловал ни их, ни себя.

Платформа начала торможение, и я стал натягивать ремни безопасности. Не хватало еще при скатывании с платформы, вывалится из водительского кресла.

– Пристегнись там. – сказал я Вовке.

– Уже. – ответил он и я дождавшись остановки платформы опустил заранее выдвинутые упоры.

Прожав плотный слой пыли и пепла, стальные лапы уперлись в камень, и я громко пожелал нам с Вовкой удачи…

Когда мы закончили выравнивание площадки и сооружение пандуса, прошло не меньше четырех с половиной часов. Я чувствовал себя настолько паршиво, что думал скоро блевану прямо в защитное стекло скафандра. Тяжелая ничего почти не соображающая голова казалась бесполезным придатком. Все на что ее хватало это на снисходительное наблюдение за автоматическими движениями тела. Вовке было, как мне кажется еще хуже. Я хотя бы говорить мог нормально, а его хрип, я перевести на русский уже был не в состоянии.

– Давай вырубайся. – сказал я ему морщась от боли в голове и животе.

Вмонтированная в скафандр аптечка была делом абсолютно необходимым нам. Сколько раз те же механики, понимая, что они больше не нужны, просто вырубали себя до прибытия в Лагерь и осмотра врачом. Да и водители не гнушались такими вещами, если автоматика вела машину к дому. Терпеть такие мучения казалось выше человеческих сил. Это хорошо, что я себя еще в зеркало в тот момент не видел. Почерневшие с красной каймой губы, пошедшее пятнами лицо… думаю любую волю такое зрелище способно убить. А уж как там внутренние органы выглядят лучше и не думать. Если выживем еще долго по большому с кровью ходить будем. Так я тогда думал, чтобы не уснуть и «взбодрить» себя. Мне еще надо было расставить маяки и после этого заползти по наваленному пандусу на платформу. Хоть криво, хоть боком, но заползти и подсоединившись к ней дать команду двигаться домой.

Маяки я включил и расставил за несколько минут. «Расставил», это будет громко сказано. Просто раскидал по контрольным точкам. Тяжело воспринимая информацию на полных помех экранах я развернул машину и двинул к оставленной платформе.

– Ты там еще жив? – спросил я, кривя потрескавшиеся и кровоточащие губы.

В наушниках коротко прохрипел Вовкин голос. Мне даже показалось, что он сказал «нет». Ну, в принципе проще и, правда себя заранее похоронить и попрощаться. Возле насыпи пришлось повозиться. Развернуться нормально мешали разбросанные вокруг валуны. Я, в спешке стаскивая их и строя пандус не подумал чтобы сразу проложить путь наверх.

– Скоро там? – спросил довольно внятно Вовка и я «угукнул» в ответ разворачивая многотонную машину для захода на платформу.

Медленно я повел трактор на насыпь, но еще не добрались мы до середины, как вся наша горка разъехалась под весом машины и я мы чуть не опрокинулись. Понимая, что собрать разъехавшиеся глыбы, я просто не успею, я чуть не заплакал. Глаза словно пронзило раскаленным железом. Соленая влага, попав в воспаленные слезные каналы, казалось, прикончит меня раньше, чем радиация. Боль от глаз проникла в мозг, и я завыл ослепленный этой болью.

– Что там? – расслышал я хрип Вовки.

– Нам пи..дец. – уверенно прошептал я, обхватив руками шлем скафандра.

– Насыпь не выдержала? – догадался Вовка.

– Да. – сказал я чувствуя что зрение немного проясняется.

– Не жди тогда… попробуй нас ковшом затянуть! – попытался крикнуть Вовка. У него это плохо получилось, но я понял, в какой он панике находится. Я сам был не в лучшем состоянии. Обхватив рычаг управления манипулятора с ковшом и, одновременно подруливая маленьким джойстиком управления трактором, я попытался подтянуть нашу машину на платформу. Внешние сервомоторы гудели так, что в кабине стало слышно. Только все без толку. Максимум, на который приподнимали передок машины мощности манипулятора это десять пятнадцать сантиметров.

Я понимал, что нам собственно каюк. Нет, честно, понимал. Не образно, говорю, а реально воспринимал, что мы уже оба мертвы. Просто непонятно почему шевелимся. Агония, наверное.

– Я вкалываю себе! – прохрипел Вовка.

Я его понимал. Толку от него сейчас было никакого абсолютно. А вот так сидеть в двигательном и ждать смерти мучаясь от боли… это наверное неправильно. Я хотел ему сказать «прощай» хотя бы. Но не сказал. Он тоже ничего не добавил и через пару минут я уж не смог его докричаться.

Я остался один. Один, наедине с ревом двигателей все еще пытавшихся затянуть нас на такую близкую платформу. Наедине с ревом странно участившихся разрядов. Собственно в тот миг я понял, что все, что мог, я уже сделал. Больше ничего не придумать. Пропала боль. Навалилась сонливость. У меня оставалось минут пять до полного выключения сознания. Именно тогда, когда боль ушла, в мозг привалило озарение. Шанс, пусть не вернуться домой, но спасти свои жизни. Я откатился от разваленной весом трактора кучи и сквозь муть в глазах повел машину в дальний конец платформы. Развернулся. Заполз одной гусеницей на рельс и перевалил через него. Теперь широкий рельс был подомной, а платформа перед камерой переднего вида. Я двинул трактор вперед и, уперев нож в платформу начал ее медленно, преодолевая сопротивление стопоров, толкать к приемному терминалу башни. Задав движение, я пытался вспомнить, как подключаться к пилоту платформы. Наконец вспомнил об удаленном подключении. Автоматика платформы ответила готовностью и я недолго думая скомандовал ей «движение в «Б"».

Дальше я урывками помню, как пытался догнать ускоряющуюся платформу. Помню, как со всего хода въехал в нее, когда она затормозила перед раскрывающимися воротами. Как мы со скрежетом стопоров о рельсы вкатились в раскрытый терминал. Потом я сделал то, что спасло нам жизнь. Я вколол себе не снотворное, а стимулятор. Абсолютно по ошибке.

Сознание прошила вернувшаяся боль. Я даже хотел исправить ошибку и уже пальцем тянулся, чтобы нажать на зеленый значок снотворного, но мгновенно одумался и стал выпутываться из ремней безопасности и трубок обеспечения. Я встал на подкашивающиеся ноги и словно во сне стал спускаться в двигательный отсек, где все так же гудели в холостом режиме оба двигателя. Вовка висел на ремнях безопасности абсолютно без чувств. Зато я под нарастающим действием стимулятора все больше приходил в себя. Я отстегнул друга и, дождавшись пока он свалится с кресла на проход, поволок его за крепеж скафандра к нижнему люку. Открыв люк я спустился на рельс и стащил за собой неуклюжее тело Вовки. Выбравшись сам и вытянув за собой Вовку, я еле добрался до железной лесенки ведущей наверх и кое-как затащил себя и его на гладкий камень приемной платформы. Дальше волоком я дотянул его до единственной двери на стене вдоль платформы и, повозившись с механизмом, перешагнул через комингс в открывшийся тамбур.

Только я запер за нами дверь в, освещенный автоматическими фарами работающего трактора ангар, как нас с ног до головы окатили дезактиватором. Окатили и продолжали поливать минуты три. Я уже начал терять терпение, когда поток прекратился и жидкость ушла в слив под ногами. Внутренняя дверь тамбура открылась автоматически приглашая нас войти во второй тамбур, где я заметил множество свинцового стекла шкафов наполовину заполненных скафандрами.

Стимулятор наконец-то убрал боль и я уже вполне трезво оценивая совершенное мной так же трезво понял, сколько еще сделать придется. Выбравшись из скафандра сам, я с огромным трудом и стонами вытащил из скафандра Вовку. Я посмотрел на его лицо и понял, что меньше всего бы я сейчас хотел увидеть себя в зеркало. Но и взгляда на мою потрескавшуюся на руках кожу было достаточно, чтобы понять, что я выгляжу не лучше друга. Скафандры я бросил во втором тамбуре и затащил себя и Вовку в третий отсек очистки. Здесь картинки четко давали понять, что нам предстоит сейчас еще и ванну принять. Я разделся сам и раздел до нага Вовку. Вид нашей изуродованной радиацией кожи вызвал во мне знатную тоску. Если бы не стимулятор, я бы давно уже должен был отключиться от боли. Язвы открывались прямо на глазах. Это было какое-то страшное кино, в котором почему-то мы были главными героями. Я скинул нашу одежду в боковое отверстие, как и указано, было на настенных инструкциях, и приложил ладонь к значку «готовность». Сверху, сбоку, с пола, спереди и сзади в нас ударили теплые струи дезактивирующего и, как я понимал полезного для пострадавшей кожи душа. Оно может, было и полезно, но я взвыл так, что думал поддерживаемый мной Вовка проснется. Боль в открытых ранах была ужасной. Стимулятор просто не был рассчитан на подавление ТАКОЙ боли. От таких ощущений по идее шок должен наступать. Даже когда душ окончился и нас милостиво впустила в следующее светлое помещение я еще стонал и охал при каждом движении.

В той комнате, куда я втащил так и не приходящего в себя Вовку, оказалась обычная переодевалка, как во всех лабораториях нашего лагеря. Стандартные полки с одеждой на них, стандартные комплексы для постирки и поглажки с последующей автоматической упаковкой и подачей на полки чистой одежды. Я одел только штаны и майку. Стоя босиком я не мог сообразить, где у них тут тапочки. Так и не найдя их я подошел к плану на стене и выяснил что нужный мне мед бокс, не просто присутствует в башне, но и находится почти недалеко, всего на третьем ярусе. Чувствуя, что время подвигов еще не миновала, я потащил Вовку через дверь в коридор ведущий к лифту.

В лифте я бодро нажал цифру три. Через пару мгновений мы были на этаже «медбокса».

Я не могу сказать, откуда у меня в тот день взялось столько выдержки, сил и дисциплинированности. А главное чувство необходимой полной самоотдачи. Я тащил Вовку в камеру поддержки жизни, а сам только пел про себя бравый марш антиглобалистов. Странно, почему именно он крутился у меня в голове, но его, «Силы скопив, мы потратим на дело», помогали мне реально. Словно, вот он пришел день «Проверить, кто чего стоит» и я доказываю, что я стою большего, чем обо мне думают окружающие. Камер было пять. Все активны и готовы к работе. Я был счастлив.

Откинув крышку одной из камер, я со стоном поднял и уложил в нее голого Вовку. Закрыл и не думая, сделал то, что видел не раз в нашем медбоксе – нажал на «Диагностика и оперативное лечение». Я даже не стал смотреть на завораживающую новичков работу сканеров изучающих пациента. Я подошел к другой камере, и раскрыв ее нажал ту же кнопку. «Закройте крышку!» командовала загоревшаяся надпись и я, забравшись внутрь, с улыбкой выполнил команду.

Я не знал, к каким выводам относительно меня пришел диагност, но то, что он мне буквально сразу вколол обезболивающее вкупе со снотворным, мне сказало о многом. Проваливаясь в беспамятство, я почему-то думал даже не о себе и о Вовке, а о том, что все это похоже на сон. Но скоро я уже видел сны и даже понимал в чем различие снов и реальности.

Сон четвертый:

– А цветы-то ты любишь? – спрашивал меня неизвестный господин со светло зеленоватыми глазами.

Я, прогоняя туман из головы, попытался понять, какого черта я опять делаю рядом с этим … кхм… ненормальным. Вместо ответа я спросил его:

– Я правильно понимаю, что я сплю?

– Вопросы здесь задаю я! – жестко напомнил мне голосом древнего актера мужчина. Он поправил ворот белоснежной рубашки в редкую, синюю, почти незаметную полоску и повторил: – Так что с цветами?

Я, подумав, что даже если это сон, то мне из него как-то плохо удается вырваться ответил:

– Никак. Я не девчонка, чтобы к цветам быть неравнодушным.

Казалось, мужчина опешил, он посмотрел на меня исподлобья и спросил:

– А как связан пол и любовь к цветам? Среди цветоводов немало мужчин.

– Я к ним не отношусь. – заявил я и подумав добавил: – Единственный цветок который я лично растил – герань. Засох через несколько недель без поливки. Я просто о нем забыл.

– Вот! – странно оживившись заявил зеленоглазый господин. – Теперь ты понимаешь что еще и за тот цветок тебе надо раскаяться!?