Текст книги "Осознание"

Автор книги: Вадим Еловенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 63 страниц)

Я не выдержал и взорвался:

– Да что вы несете! Отвалите от меня! Какое раскаяние!? Какое перевоспитание!? Бред-то не говорите! Что же теперь за каждый раздавленный полевой цветок себя трахать?!

Счастливая улыбка озарила лицо зеленоглазого. Он поднялся и надавив мне на плечи, заставил снова сесть в неудобное деревянное кресло. Сел сам и только после этого сказал довольно:

– Значит, полевой цветок уже вспомнил? Молодец.

Я хотел чуть ли не завопить, что ни о каких полевых цветах я не вспоминал и что меня задолбал этот шизофреник сидящий передо мной. Но спустя мгновение я вдруг осознал настолько явственно и четко, что я лишь стебель, пережеванный неведомым животным, что слова застряли в моем горле. Я словно из пасти жующего животного глядел на помещение в которое меня занес нелегкий сон. А незнакомец, довольно улыбаясь, смотрел, как откровения меняют мое лицо.

Первый раз меня разбудил Вовка. Я смотрел на его зарубцевавшиеся язвы, на лице и не мог придти в себя. Я не понимал, сплю я еще или уже проснулся. А он неулыбчивый смотрел мне в лицо, словно что-то спросил и ждал ответа. Я даже хотел ему что-то ответить, но Вовка бесцеремонно закрыл крышку и инъектор вколол мне очередную порцию снотворного.

Второе мое пробуждение было даже веселей. На меня смотрела девушка, довольно милая и что-то говорила, но я ее абсолютно не слышал. Устав мне что-то объяснять она улыбнулась и закрыла крышку. Я как положено после очередного укола отправился досматривать сон.

Третий раз оказался удачнее. Я проснулся оттого, что меня вынимали из камеры поддержки жизни. Меня осторожно уложили на носилки и отвезли в какое-то помещение на другом ярусе. В комнате были две кровати на одной из которых, раскидав руки и ноги, спал Вовка. Кто меня вез, и кто укладывал в постель, я не разглядел. Чуть коснувшись подушки головой, я снова выпал из реальности. Я потом самого себя только и спрашивал, как это организму не надоело столько спать.

Четвертый раз я проснулся сам и, в поисках туалета, наверное, все углы собрал. Я набил себе столько синяков и шишек в темноте и создал столько шума, что проснулся Вовка и, включив свет, спросил:

– Ты чего?

– Где туалет!? – Спросил я раздраженно, понимая, что скоро просто не удержусь.

Вовка вскочил и, открыв дверь, быстро повел меня каким-то непонятно длинным коридором в самый дальний его конец. Там-то и нашлись три туалетных комнаты, в которых я спас свой мочевой пузырь. Выйдя из туалета в коридор, я первым делом спросил у Вовки:

– Дай сигарету! Курить хочу – умираю!

Усмехнувшись, Вовка потащил меня обратно в нашу комнату. Забрав там пачку сигарет, какой-то странной марки, он повел меня в другую сторону коридора, и скоро мы уже дымили в специальной курительной, забравшись с ногами в зеленые огромные кресла.

– Рассказывай. – потребовал я выпуская дым в сторону вытяжки.

Пояснять «что рассказывать» не пришлось. Вовка был суперпонятливым человеком.

– Ты пробыл в реанимации двадцать два дня. Он сказал не много, но сказал больше чем нужно. Я чуть дымом не подавился.

– А ты? – спросил я, придя в себя.

– Четырнадцать.

Я молчал, переваривая информацию, а Вовка подойдя к небольшому столику, налил нам подогревшегося чая. Я взял в отвыкшие руки кружку и чуть не облил себя.

– Осторожнее! – предупредил меня Вовка и пояснил: – Я удивлен, что ты сразу на ноги вскочил. Я после двух недель еще дня два пошатываясь ходил. Отпивая чай, я пояснил:

– У организма была два пути… обоссаться или быстро вспомнить, как ходить и даже как бегать. У меня грамотный организм. Засмеявшись, Вовка сказал:

– А я до сих пор под себя… бывает… что-то с почками и еще чем-то медик говорит. Нашей жизни ничего не угрожает, потому нас не спешат отсюда вытаскивать. А что у меня энурез пробился, это им поффигу.

– В смысле не спешат вытаскивать? – переспросил я и до меня, наконец, дошло, что мы не в госпитале, а все там же в ВБНКа. – Мы в башне волшебника?

– Ага. В ней самой. Точнее – метров сорок ниже поверхности. В самой башне только спецы понаехавшие работают. Ох, как нас материли за то, что ты трактором терминал перегородил…

– Ты надеюсь, их от моего имени послал куда подальше? – спросил я изумленный какими-то претензиями.

– Нет. – Усмехнулся Вовка и добавил: – Этих не пошлешь. Тут даже у девочек, что работают третий допуск к секретности и всегда кобура с собой. Кажется, даже в постели. Пока не проверял, но может скоро… В общем наш трактор перепрограммировали и своим ходом в лагерь отправили. Кстати тебе привет от Лю и нашего особиста. Он выполнил обещание. Документы на тебя и меня отправлены были сразу, как нас тут нашли.

– А когда нас в госпиталь переправят? – перебил я его.

– А смысл? – пожал плечами Вовка. – Мои проблемы врач говорит сами пройдут. Работа спинного мозга и желез тоже сама восстановится в течении полугода. Нам нечего в госпитале делать вот нас и не спешат вывозить. А может просто боятся, что мы растрепим, что видели здесь внутри. Я хмыкнул и спросил:

– А что мы видели? Я лично ничего не видел. Вовка покачал головой и сказал:

– Зато я многое тут повидал. И даже помочь местным работягам успел.

Я вопросительно посмотрел на него, и он уже хотел рассказать, но в это время дверь в курительную открылась, и вошли двое немолодых мужчин, о чем-то оживленно беседуя. Они кивнули нам и, не прекращая своего разговора, налили себе нами подогретый чай. Невольно став слушателем, я ужаснулся оттого, что слышал. Не потому, что говорили что-то очень страшное, а потому что я ничего в их речи не понимал, а ведь говорили только по-русски!

– На седьмой фазе выброс будет на три с половиной процента меньше. На восьмой на три точка две… – говорил один мужчина другому. – На девятой выброса может вообще не быть. Там сигнал не нашел сопротивления вообще. Как в черную дыру ухнул и не вернулся.

– Ты же не думаешь что там полость?

– Я думаю, что там уровень.

– Ты тоже заразился этой дурочкой…

– При чем тут она. Ее модель рабочая. Ее теория имеет право на жизнь. В Новосибирске построили модель. Отработали все, что делали мы и получили те же результаты. Качалов уже статью написал. Уже отзывы из Аргентины пришли. Там повторили и получили тоже самое. Это не тот пробой, который мы добивались. Это тот самый сигма-пробой, который описал еще раньше Кстесс. Самый настоящий сигма-пробой

– Ты же сам Кстесса матом ругал и неудачником называл! – удивился собеседник и посмотрел мельком на Вовку, который отчаянно делал вид, что не слушает.

– Значит извинюсь, как возможность будет. – отрезал первый и закуривая пояснил: – Кстесс все равно баран. Вместо того, что бы дать полную выкладку, к которой мы сейчас пришли он с заумным видом, без выкладок, нам пытался нас убедить в том, что в теории Полякова не описано никак и не предусмотрено вообще. Что я должен был говорить? Ах, Кстесс вы такой гениальный, что сделали за неделю то, что не сделал Поляков со своей командой работая двенадцать лет? Вы, мол, смогли разобраться в том, в чем институт разбирается уже двадцать лет? Так? То, что ему озарение пришло это его проблемы. А вот мы доказали! Разницу почувствуй! Доказали существование полостей и уровней, и что если мы хотим получить единицу Полякова нам надо не в по синусу пускать, а искать прямой вариант. Кстати… Говоривший достал из кармана миниатюрный радиоприемник и проговорил в него:

– Катенька, а полость вы как для Игоря Андреевича описали? Через какое уравнение? Через мое? Ой, спасибо золотце. Это я и хотел узнать. Ага. Кстати, как там у вас? Почему температура падает? Ну, это к физикам. Да будите их смело, утро уже. Нет, мы с Павлом Георгиевичем еще не ложились. В обед ляжем. Спасибо Катенька еще раз. – он убрал рацию в карман и сказал собеседнику: – Не смотри на меня так.

– Да я чего… – покачал головой и, ставя чашку на столик, сказал второй.

– Я знаю, что ты думаешь, когда так смотришь. Второй негромко засмеялся и спросил:

– Но почему через твое-то? Это уравнение Кстесса.

– Без моих переменных и без моего вычисления обратного сигнала это уравнение ничто. И вот поверь мне, что оно будет названо моим именем, а не именем неудачника Кстесса. Пошли вниз посмотрим результаты… уже должны быть готовы. Они поднялись и вышли из курилки. Я только головой покачал и признался:

– Нифига не понял.

Вовка долил себе чаю и сказал:

– Начнешь понимать быстро… поверь. Это местный математик-теоретик. По мне так наимерзейшая личность, но надо отдать ему должное. Чтобы проверить свои выкладки он приперся на рабочую установку и уже недели две тут сидит проверяет. Смелый. С ним был местный физик. Он кстати прибыл с теми, кто нас нашел. Его Павлом зовут. Он не любит, когда его по имени отчеству называют. Он себя, говорит, старым чувствует. Катенька, с которой … этот… говорил это оператор контроля. Они в самом низу сидят на девятом или одиннадцатом этажах. Там две контрольных комнаты. Смотря, в какой фазе эксперимент в той и операторы живут. Сейчас у них бурение. Они посылают энергетический сигнал пространство Полякова и ловят эхо. По глубине и частотности эха судят, что они обнаружили. Если эхо частое, то его быстро превращают в выброс, чтобы не запороть аппаратуру и снова не равнять площадки под установку энергетическую, которые сходят на нет сразу после непереведенного эха… Я даже рот раскрыл.

– Эээээ, а ты сам понимаешь, что ты только что сказал? – справедливо спросил я. Улыбаясь и отпивая чай, Вовка пояснил:

– Поверхностно. Про пространство Полякова мне Катька неделю назад рассказала. Про выхлопы и преобразованное эхо мне Павел рассказывал и даже объяснил, почему слабый энергетический импульс при возвращении принимает вид страшнейшего энергетического удара. В принципе если не вдаваться в подробности они тут вечный двигатель изобрели.

– Ага… – сказал я, силясь понять, как за двадцать два дня можно ТАК изменить человека. – Я смотрю, ты тут времени даром не теряешь? С учеными общий язык нашел.

Засмеявшись Вовка, пообещал мне, что и я найду с ними общий язык. Главное сначала общий язык с медиком найти.

Уже перед завтраком, проходя тесты на адекватность и сдавая анализы, я пытался найти общий язык с медиком:

– Вы не скажете, когда нас переправят отсюда?

– Не скажу. – отвечал медик изучая отчет о содержании в мой крови белых и красных кровяных телец. То ли он не досчитался толи еще что, но он хмурился и как-то по-детски закусывал нижнюю губу.

– А вообще вы не знаете, когда все отсюда поедем?

– Не знаю. Я разочарованно смотрел на его сосредоточенное лицо и спросил:

– Как там у меня доктор?

– Да никак… – ответил он, отложив в сторону результаты анализов. Поглядев на меня, он сказал: – Идите к себе в комнату и отдыхайте. Завтра будем проводить терапию вам.

– Это что значит?

– Увидите… – ответил он. И все. Общий язык с таким найти сложно. Да и с Катей я общий язык не нашел сразу, когда меня представил ей Вовка:

– А ты значит тоже антиглобалист и противник текущего режима? – спросила она, когда мы сидели в столовой на пятом ярусе и осваивали новый вид завтрака – омлет без яиц, то есть чистый синтетик.

Посмотрев выразительно на Вовку, я вынужденно кивнул. Девушка, поправив прядь волос и уложив ее за ушко, сказала:

– Вот вам делать мужикам нечего. Тут такие вещи творятся, а вам лишь бы повоевать с кем-нибудь.

Я, ничего не отвечая, жевал омлет, а девушка пустилась в пространные рассуждения:

– Я бы понимаю, если бы парень, скажем, шел в армию и там воевал бы на здоровье. Я понимаю, если бы он сражался за свою родину. А ваши детские игрушки с плакатами, наверное, и весело, но как-то не по мне. А когда у вас начинается обострения и появляются другие игрушки, к примеру, оружие, я вообще перестаю понимать, о чем вы думаете.

– Да мы, в общем-то, не экстремисты… – попытался вставить я слово.

– Тогда тем более не понимаю. Какой смысл в ваших мирных демонстрациях, если на них всем давно начхать с высокой колокольни. Хотите что-то изменить надо идти в политику.

Я только удивленно рассматривал ее, думая какой день она на белом свете первый или второй? «Иди в политику»… Хорошо сказано. Только вот ходить в политику пока ни у кого не получается. Всех в нее только втягивает. И кстати с мирных демонстраций в нее втягивает быстрее, чем после высшего политологического образования.

Пока девушка пространно унижала то дело, которым мы раньше занимались и, из-за которого собственно попали в жернова Системы, я доел свой «омлет» и допил кофе. В принципе, девушка стала значить для меня не больше, чем значил телевизор по утрам перед школой. Просто за завтраком что-то шумит не более.

Кстати, там же за завтраком я познакомился с более близким нам по духу человеком. Водителем вездехода этой группы исследователей. Потом сидя в курилке, мы с ним многое обсудили касаемо безумности ученых забравшихся в этот ад и счастливых словно на курорт приехали.

– Я их сюда уже второй год катаю. – задумчиво говорил Швецов. – Вначале еще ничего было. Молний этих не было. Радиация умеренная была. Я даже неизмененным сюда ездил. Это уже потом когда они третий и четвертый очаги активировали, стало невмоготу. Я по первому разу после активации шел, груз, уже не помню какой, тащил, так думал не дойду. Катались-то в то время не на Ижевских КЗЛах. Тогда у меня обычный вездеходик был. Разве что с дополнительной антирадиационной защитой. Месяц потом, как и вы, в госпитале валялся… Я прервал его воспоминания своим наболевшим вопросом:

– Мы тут надолго? Или вы тут надолго?

– А это не от нас зависит. – нахмурился Швецов. – Вот как шарахнет обратной так все в панике и побежим отсюда. Или если еще, какая беда случится. Этих отсюда просто так не выкуришь. Ну, а я подневольный. Скажут ехать, значит поедем.

– А самое долгое насколько вы тут оставались? – спросил я, закуривая очередную сигарету.

– Месяц. – уверенно сказал Швецов и тоже закурил.

– Ты тут со скуки не свихнулся? – изумился я.

– Неа. Тут все есть. И телек с несчетным количеством каналов, и бассейн, и тренажерный зал. Так что я тут находил себе занятия. Опять же смотря, сколько человек привозили. В тот раз тут большая группа была не то, что сейчас. Там было и с кем поговорить и кого послушать. А сейчас тут всего тринадцать человек работает вместе со мной. Я, ломая голову над задачами этого комплекса, не выдержал и воскликнул:

– Да, блин, чем они тут занимаются!

– Херней всякой. – С небрежным видом отмахнулся Швецов. – Они тут передачу энергии на расстояние отрабатывают.

– Это как? – не понимал я.

– Ну, к примеру взрываем здесь, а сам взрыв переносим на километров тысячу отсюда.

– Ого! Швецов усмехнулся моему восклицанию и добавил:

– Но не только этим. Но остальное и я не понимаю. Ты поговори с физиками, как курить придут. Если в настроении будут, расскажут. Они любят похвастаться успехами и поныть о неудачах.

Случай порасспрашивать физиков выдался не скоро. Три дня я неприкаянный шлялся по абсолютно секретной ВБНК. Иногда с Вовкой, иногда со Швецовым мы забирались во все помещения, на которых не было надписи «Осторожно! Опасно для жизни». А иногда и в такие помещения. Не скажу, что я многое узнал о назначении башни за эти три дня. Появились смутные догадки, но не более. Да и догадки, как оказалось на деле были совершенно не верны.

В один из ужинов, когда физики морально готовились к назначенной на следующий день серии экспериментов, попивая вино из высоких пакетов, мне представился случай познакомится поближе и послушать их разговоры. Никого не стесняясь и явно ленясь идти в курилку трое физиков закурили прямо в столовой приспособив под пепельницу обычное блюдце. Мы, посмотрев на такое, тоже не отставали. Вовка принес из бара нам на всех бутылку вина и разлив по стаканам поднял тост за быстрое возвращение домой. Услышав слова Владимира, один из ученых заметил:

– Не страдайте вы так. Завтра начнем, через три четыре дня снимем данные и поедем отсюда. Тем более что оборудование уже забронировано для группы Кстесса. Нас отсюда вытурят, даже если упираться будем.

– А что вы завтра начнете? – спросил я, игнорируя шипение Кати и хмыканье Швецова.

– Завтра посылку будем отправлять. – улыбнулся говоривший и видя мое непонимание пояснил терпеливо: – Завтра все мощности новой установки будут задействованы, чтобы послать пакет информационный в пространство Полякова и выловить его обратно, чтобы оценить искажение. Я не выдержал:

– Блин, я столько за последние дни услышал о пространстве Полякова, что по идее уже понимать должен был начать! Но я не понимаю! Я, наверное, тупой, да?

Катюха прыснула смехом в ладошку, а Вовка подливая мне, вино в стакан сказал:

– Да, не нервничай ты так. Ты, к примеру, о работе мозга тоже ничего не знаешь, но это тебя никак не мешает… Физики в голос засмеялись шутке моего друга, а я, улыбаясь, попросил:

– Ну, объясните идиоту, о чем хоть речь?

Уже виденный мной не раз Павел предложил нам перебираться за их столик и когда мы расселись, попытался объяснить:

– В конце двадцатого века, астрофизики открыли удивительные свойства материи. Точнее так называемой «темной материи». Она не обладала ничем видимым или ощущаемым в нашем мире. Ее не было видно, она не фиксировалась приборами.

– Вы о черных дырах? – не удержался Вовка от вопроса.

– Нет, конечно! – воскликнул как-то очень эмоционально другой физик самый молодой из сидевших ученых. Наверное, не на много старше меня. Поясняя свой импульс, он извинился и сказал: – Простите… просто о темной материи сейчас даже в школах рассказывают… Я улыбнулся и сказал:

– Не обращайте внимания. Мы с ним заядлые двоечники в школе были. Павел покачал головой и продолжил:

– У этой материи в нашем реальном мире нет ничего. Никаких физических свойств кроме гравитации. Да и гравитация настолько незначительная, что все сказки о невидимых планетах из темного вещества были рассеяны довольно быстро. Сама по себе темная материя не представляла никакого практического интереса. Она и сейчас только начинает смутно показывать ее возможное применение. Но буквально лет двадцать назад предшественнику Полякова удалось математически доказать несколько вещей. Первая и основная это то, что темная материя пронизывает этакими жгутами все во вселенной. И даже сейчас она вокруг нас просто ее гравитационная, скажем плотность, чтобы вам было понятнее, везде разная. К примеру, рядом с нашим солнцем и на его ближайшем пути в галактике нет таких темных крупных объектов, какие были обнаружены астрофизиками довольно недалеко от нас… в семнадцати световых годах. Еще одна вещь подробно описанная, уже самим Поляковым, это то, что темная материя это просто другой тип пространства. Нами он воспринимается хуже, чем нашей аппаратурой.

– В каком смысле другой тип пространства? – спросил Вовка, отпивая из стакана темно-красное вино. – Другое измерение?

– Нет. – покачал головой Павел.

– Параллельный мир? – предположил я.

– Нет. – засмеялся он, но подумав секунду сказал: – В каком-то смысле конечно да. Но не в том в котором вы как мне кажется воспринимаете. Вот Кстесс, да простят мне мои коллеги крамольные мысли, считает так же как вы. Кстати, если интересно мое скромное мнение, я склонен считать темную материю еще одним описанием нашего континуума. Как оси координат показывают нам положение в пространстве, как характеристика времени определяет скорость нашего перемещения относительно этих осей. Так и темное пространство определяет наш некий провал относительно колебаний Вселенной. Где гравитационная характеристика этой материи возрастает, там мы как бы спускаемся по волне колебаний. Где она незаметна, как скажем в окружающем Солнце пространстве мы как бы на вершине. На неком плато стабильности. Не смотрите так. Повторяю практического применения, данная теория почти не имеет. Только вот последние десять двенадцать лет мы сдвинулись с мертвой точки и сейчас изучая темную материю, понимаем какие перспективы оно нам открывает. Пусть не близкие перспективы, но все-таки что-то…

Я спросил, откровенно не понимая, какая польза может быть от такой нечувствуемой и невидимой материи:

– Какие перспективы?

– К примеру, бездонный колодец энергии. Энергии самой Вселенной. Даже эхо слабенького сигнала вызывает ответный обвал энергии. Именно обвал. Как в горах. Вы крикнули, а на вас лавина сошла. Этот эффект породил, не поверите, сотни различных теорий. Начиная об отражении сигнала от массы препятствий, причем по свойствам этого пространства он при отражении усиливается. Такое даже в нашем мире бывает при определенных физических условиях. Так что это не вызывает удивлений особых. Заканчивая тем, что это пространство темной материи и есть настоящий каркас вселенной. А уж там… там начинается просто нездоровый полет фантазии, как у математиков так и у физиков. В общем, мыслей много, а толку мало. – подвел промежуточную черту Павел. – Кстати, некоторые присутствующие на ВБНК наши коллеги по лаборатории, математики, даже нейтрино смогли привязать к теории темной материи.

Уж не знаю, что в этом было смешного, но физики и с ними Катюха откровенно в голос засмеялись. Я, Вовка и Швецов просто тактично улыбнулись.

– А вы, какие конкретно здесь эксперименты ставите? – спросил я, подливая Кате и себе вина и закуривая очередную сигарету.

– Оооо… – протянул мечтательно Павел: – У нас конечно не проект Полякова по бомбардировке конкретной точки пространства, но тоже интересные задачи. Мы с Кстессом хоть и хотим получить несколько разные подтверждения, но делаем практически идентичную работу. Мы описываем ближайшее к нам простостранство темной материи. Мы составляем карту «темного неба». Система та же что при эхолокации. По отзыву. Излучатели под землей. Там же базовые приемники. Связанные с проектом телескопы по всему миру раскиданы. Но здесь… здесь сердце всего проекта. Именно здесь мы вполне можем оценить сам процесс и буквально увидеть то, что мы изучаем. Пощупать это. Заглянуть в эту бездну энергии. Правда совладать с ней пока не можем, и лишнюю приходится сбрасывать в атмосферу. Молнии, что вы видели это и есть преобразованное эхо. Атмосферные выбросы это буквально пробои. Все что получается, мы все-таки гуманно в землю спускаем. Вовка разошелся и нагловато спросил:

– А что же вы в мирное русло столько энергии не пустите? Это же гигантская электростанция! Вам по идее энергетическая установка-то не нужна, из-за которой мы чуть концы не отдали.

– Не все так просто. – ответил вместо Павла молодой физик. – Не буду объяснять подробно, скажу, что мы просто не в силах освоить эту энергию. Мы не переварим столько. Как неизбежность будут вечные пробои и выходы из строя. Дешевле как не странно сбрасывать ее. Это как с нефтью. Нефть добывается, а вытесняемые газы сжигаются. Вроде расточительно, но и строить дополнительный комплекс по освоению этого газа не выгодно. Не всегда и не везде, конечно, все зависит от уровня запасов. Но, как правило, горит в полный рост.

– Я представляю себе порядок энергий, который вы сбрасываете. – сказал я и тихонько присвистнул. – Это же многокилометровые молнии.

– Ну почему мы-то сразу. – спросил грустно Павел. – Это поляковский эксперимент. Уже полтора года в автоматическом режиме. Они бомбят ближайшую к нам область высокой плотности. Это как я уже сказал в семнадцати световых годах от нас. Он хочет добиться чтобы через семнадцать лет мы смогли увидеть прогнозируемые им выбросы в том районе космоса. Еще полгода поработает установка и выключат ее.

– А он поближе не мог? – удивленно спросил я. – Чтобы не ждать столько. Павел с улыбкой покачал головой и сказал:

– У него своя теория. У него свои методы ее подтверждения. Он пускает довольно незначительный импульс. Который, просто мгновенно, скатывается к его, так называемому провалу. А мы здесь ловим эхо от этого сигнала. И высвобождаем его в атмосферу, чтобы ни наши, ни чужие приемники им не накрыло…

– В смысле? А что еще есть такие приемники? – изумился Вовка.

– Конечно! – засмеялась Катя. – У американцев, у европейцев, в южной Америке три установки точно есть. В Китае приемо-передатчик. В Австралии довольно большая лаборатория. Весь мир сейчас наперегонки ищет ответы. Ведь овладеть этим объемом энергии, значит получить полную энергетическую независимость.

– В ЮАР забыла… – поправил молодой физик Катерину.

– Да там и упоминать-то нечего. Кустари… – презрительно отмахнулась девушка.

– Эти кустари на уши три месяца назад весь мир поставили. – хмыкнул Павел и на наше недоумение пояснил: – Они провели эксперимент, как мы полтора года назад. Бухнули по темной материи энергией небольшого ядерного заряда.

– Ого. – ошеломленно проговорил я.

– Угу. – кивнул Павел отпивая из своего пакета вино. – Мы-то были первыми. В США еще не запустили приемную станцию. Ее после наших чудес только через полгода торжественно открыли. Так что нашу волну мы и поймали. А их экспериментик вошел боком всем. Если бы не секретность, скандал бы был нешуточный. Пришлось срочно координировать работу всех выходных точек, чтобы больше накладок не было. Информацией никто понятно не делится, но хотя бы больше аппаратура не гибнет из-за чужой любознательности.

– А радиация вокруг Дикого поля это следствие взрывов тех старых взрывов? – спросил Вовка. Павел, поднимаясь и собираясь уходить, сказал:

– Не только. Даже вообще ядерные заряды не при чем.

– А откуда тогда такой страшный фон? – удивился я.

– Пепел… Шлаки. – пожал плечами Павел и покинул столовую держа в руках распечатанный пакет с вином. Когда он ушел я обратился к оставшимся физикам:

– Я не понял.

Один молодой физик, как мне подсказала Катерина, Юрий Любин, чуть ли не зевая попытался мне пояснить:

– Термоядерный синтез звезды создает все элементы известные во вселенной. Из простого водорода рождается все. Вся таблица Менделеева и элементы, которые в ней пока не описаны. Процессы, происходящие в некоторых координатах темного пространства, я сторонник пространственной теории, это тот же термоядерный синтез. Выхлоп концентрируется в нашем пространстве буквально из ничего. Рядом с любой из точек выхода-входа такой пепел и шлак образовывается.

– Да, но Дикое поле в десяти километрах отсюда.

– Ага. – Кивнул Юрий. – Первая установка была собрана именно там. А теперь там ничего нет. И не будет кстати. Потому что ответная волна после трех болванок была такая, что там до сих пор возникают неповторимые соединения. С полгода назад группа Малюка нашла там элементы, не описанные текущей таблицей. Сверхтяжелые элементы. И конечно сверхрадиактивные. Они вывезли их и пока те не распались, успели провести все необходимые замеры и классифицировали их. Скоро в таблице появятся новые элементы. Мы все гадаем, как он их назовет. Потому что первичное название невозможно выговорить. Людям нужно попроще.

– А как же там тогда ребята работают? – Изумился я.

– Там от первых экспериментов непострадавшие капониры остались. В них оборудование. Там много управляемой техники. Так и работают… – Юрий и его друг поднялись и попрощавшись с нами покинули столовую спеша по своим делам.

– Катюх… – сказал Вовка. – Я что-то вообще не понимаю.

– Ой да не ломай ты себе голову. – отмахнулась она и присосалась к коктейльной трубочке вставленной в пакет с вином.

– Я серьезно! – сказал Вовка. – Они хоть сами понимают с чем имеют дело? Одни думают что с материей, другие что с неизвестным пространством. Третьи как я понял, думают, что это просто очередная координатная ось в нашем мире. У меня только один вопрос. Если все так по-разному думают, то, как они все вместе одно дело делают?

– Не парься, повторяю. – сказала Катерина и подвинула вино Вовке на лице которого чувствовалась раздраженность его собственным непониманием.

– Ну, может, ты объяснишь?

Помотав головой, Катерина сначала хотела отказаться, но, подумав и убрав от губ трубочку, сказала:

– На самом деле все просто. Как и все гениальное. Только никто доказать ничего не может. На все доказательства одной теории найдется масса доказательств другой. А при совмещении получается бред. – Катя замолчала считая, что сказала больше чем нам надо было. Но Вовка так не думал и проговорил:

– Я не понял о чем ты. Почему ты говоришь, что это все просто… раз ни одна из теорий ничего не доказывает.

– Ой, слушай, Вовка, не заморачивай меня. Я ведь не просто оператор контроля. Для меня все их споры все равно, что споры двух блондинок насчет крема для загара. У меня есть своя теория, свои наработки. Но я ими делиться не намерена с этими экстремалами, что ради выкапывания котлована под строительства используют ядерный фугас.

– А тебе значит все понятно?

– А мне все понятно. – с вызовом ответила Катя. – Я, вообще, хотела попасть в группы Полякова. Меня не пустили. Я тут оператор контроля только потому, что есть шанс перевестись к нему и заняться своей работой. А у меня не глобальные их идеи у меня малюсенькая идейка… Но такая, которая даже Полякову в голову не пришла. Получится, значит все сразу будет понятно. И не нужны будут эти бесконечные эксперименты с посылкой сигналов.

– А не получится? – Резонно спросил Шевцов. Катерина пожала плечами и ничего не сказала. Я с улыбкой спросил:

– Кто чем сейчас надумал заниматься? Катерина, посмотрев на маленькие часы на руке, сказала:

– У меня через три часа смена. Сейчас в комнату пойду, посплю пару часиков.

– А ничего что ты вино пила? – поинтересовался я, но Катя только рукой отмахнулась, мол, без разницы.

Проводив Катю до этажа жилых комнат, мы направились в вычислительный центр и на разрешенных нам лаборантом машинах до глубокой ночи гоняли наперегонки на ретро машинах.

Усыпал, честно говоря, очень плохо. Симуляторы вычислительного центра не мало потрепали мою психику довольно реалистичными гонками. Только уснув, я резким толчком выпадал из сна от вида несущейся мне навстречу опоры железобетонного моста. Под утро мне удалось окончательно перебраться в вялотекущий сон и с интересом изучить особенности своего собственного поведения в дикой для меня ситуации…

Сон пятый:

Веки воспаленные и опухшие отказывались открываться и показать мне хоть последний раз безжалостное небо над головой. Горящая и ползущая лоскутами кожа, губы глубоко прорезанные кровоточащими разрывами, горло, что при каждом судорожном глотке отдается адской болью, которая казалось спускается от глотки до самой грудины, и голова, голова наполненная стальными разрывающими мозг шипами… вот что такое обезвоживание в пустыне.

Я с трудом перевернулся лицом в песок и тяжело вдохнул. Попытавшись вдохнуть я закашлялся и кое как лег на бок чтобы иметь возможность нормально дышать. Сквозь черное отчаяние и адскую боль в голове стучала гаснущая надежда, что меня должны спасти. Кто-то меня найдет. Кто-то вольет мне влагу в рот. От мысли о воде жестко свело скулы, как когда-то бывало в далеком детстве при виде лимона. Хотелось заплакать, но я уже давно не мог этого сделать. Хотелось завыть, но я знал что будет только еще больнее. И услышь я даже голоса людей, не думаю что у меня нашлись бы силы им ответить. И тогда пришло понимание и спокойствие.