Текст книги "Опасности прекрасный лик"

Автор книги: Уинслоу Элиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 67

В снах Тони Пьер каким-то непостижимым образом становился неотличим от Дома. В этих снах она без умолку смеялась. «Как приятно снова смеяться, – думала она. – Мне так радостно, что я способна смеяться». Но когда она просыпалась, лицо ее было мокрым от слез.

На работе Тони была деловой, сильной, приветливой. В гостях она становилась утонченной, общительной. И только в постели, одна, Тони не могла сдерживать своих чувств. Она задерживалась на работе все дольше и дольше.

Пьер не давал о себе знать с той ночи в октябре, когда они занимались любовью. Ремонт в квартире был давно уже закончен. Но даже пестрая мраморная ванна не вывела Тони из состояния депрессии и неудовлетворенности.

Она пыталась сосредоточиться на стратегии проведения кампании Грума, однако это оказалось трудной задачей. Газетные статьи, посвященные Груму, сказывались на результатах опросов общественного мнения, и Тони не удавалось предпринять никаких ответных мер. Помимо того Тони все больше уставала от самого Грума.

Прошел месяц – тусклый, холодный месяц февраль. И вот как-то поздним вечером в пятницу ей на работу позвонил Пьер.

– Привет, это я.

Тони затаила дыхание, услышав его низкий голос с французским акцентом.

– Привет, а это я.

– Ты занята? – спросил он.

Был девятый час, у нее не было причин оставаться на работе и дальше, разве что не хотелось возвращаться домой.

– Ну…

– Я подумал, что, может быть, ты захочешь прийти ко мне. Я соскучился по тебе.

– Вот как?

– Да.

– А что же ты тогда не позвонил?

– Я звонил. Твоя секретарша сказала, что ты в Калифорнии. – Он помолчал. – Я не знал, что ты замужем.

– Мы разводимся.

– Надо было сказать мне.

Тони молчала. Дождь стучал в темное окно ее кабинета. Все остальные разошлись по домам.

– Я бы подъехала, – наконец сказала она.

– Хорошо.

Под сильным, холодным хлещущим дождем такси было поймать нелегко, но наконец Тони это удалось. Движение на улицах было очень оживленным. По дороге к центру она немного вздремнула.

Пьер поцеловал ее и потянул с собой в постель. Он смотрел телевизор. Свет в мансарде не горел, мерцал, освещая ее, только экран телевизора.

Тони сразу почувствовала себя легче, когда легла рядом с Пьером. Она не могла объяснить, отчего неубранная, грязная мансарда, в которой не было почти никаких красивых или ласкающих взор вещей, казалась ей такой умиротворяющей. Тони закрыла глаза и облокотилась головой о спинку кровати. Ей не мешал даже включенный телевизор. Ей было покойно от того, что не надо говорить. Пьер протянул ей свой стакан с сельтерской и рассмеялся над чем-то, что говорилось по телевизору. Тони отпила из его стакана. Она понимала, что Пьер ощущает ее присутствие так же остро, как и она его, хотя и ведет он себя по отношению к ней так пренебрежительно. Но это тоже было частью умиротворенности от пребывания рядом с ним.

– Отлично, – сказал он, когда программа закончилась. Он выключил телевизор пультом дистанционного управления. – На сегодняшний вечер все. Дождь еще идет? Ты вся промокла.

– Льет, как из ведра.

– Пойдем-ка со мной. Устроим тебе горячую ванну.

В длинной ванне, стоящей на когтистых лапах, Пьер намылил ей спину и груди. Он помыл ей каждый пальчик на ногах и руках. Перевернув Тони, Пьер сделал ей массаж спины и ягодиц.

Тони трепетала от удовольствия.

Пьер погладил ей бедра изнутри, и она застонала. Забыты были и Дом, и Грум, и офис, и Нью-Йорк, она ощущала только грубую, мозолистую руку Пьера, которая нежно ласкала ее.

Пьер помог ей выбраться из ванны; Тони была мокрой, с нее стекала вода. Она раздела его. На широкой кровати она села на него, и они снова начали древний ритмичный, завораживающий танец.

– Ну вот тебе и удалось немного снять с себя напряжение, – заметил Пьер, когда, обессиленные и довольные, они могли лишь лежать, обвив друг друга руками. – Ты была вся напряжена, как кошка, когда пришла сюда. Что случилось?

– Наверное, из-за работы. Эта грязная кампания заставляет Джастина Грума вести себя очень странно. Я никогда не видела, чтобы он был так холоден и так много оправдывался. Он хочет, чтобы мы начали собственную кампанию по очернению Тима Маршалла. Беда в том, что мы не можем найти ничего против него. Его преимущество в том, что он очень молод. Честно говоря, чем больше я о нем узнаю, тем больше он мне нравится. Мне кажется, что я бы даже проголосовала за него.

– Ну так брось свою нынешнюю работу и вместо этого иди работай на Маршалла.

Тони рассмеялась.

– Это не так просто. Грум по-прежнему остается нашим самым крупным клиентом. Он меня вмиг раздавит, если решит, что я нелояльна.

– Это плохо, – сказал Пьер. – Никогда нельзя так подчинять себя мужчине. Я ему не верю.

– О, Джастин – не тот человек, которому можно верить! Это просто человек, которого можно использовать, и наоборот. Таковыми были и останутся наши взаимоотношения.

– Я бы послал его в черту.

– И я бы с удовольствием.

– А то, что о нем пишут в газетах, – медленно спросил Пьер, – это правда?

Тони молчала.

– Это правда? – настаивал Пьер.

– Не знаю.

– Тони, посмотри на меня. – Он оперся на локоть, глядя на нее сверху. – Девушка, которую убили, была твоя сестра. Неужели вы никогда не говорили о ней?

Она покачала головой.

– Почему?

– Я не в состоянии, – прошептала Тони, вновь закрывая глаза от прилившей неожиданной, отчаянной волны слез.

Пьер крепко прижал ее к себе. Спустя некоторое время он сказал:

– А если бы я попросил тебя отправиться со мной в плавание по Карибскому морю, ты бы послала этого Грума к чертям собачьим?

– Возможно, – удалось выговорить Тони.

Они пролежали в постели весь следующий день. На улице по-прежнему шел дождь, но когда им хотелось есть, они заказывали еду на дом. Главным образом они занимались любовью и смотрели кино по «видику» Пьера. Тони даже не прослушала сообщения на своем автоответчике. Она решила, что может побыть по-настоящему счастливой еще один день.

Похороны Сьюзан Уитфилд были недолгими. Джонни прилетел из Бразилии – изнуренный, с красными кругами вокруг глаз. Казалось, его не удивило то, что Ларк и Дом были вместе.

Сначала Ларк не хотела оставаться на похороны. Дом не мог понять почему.

– Мы все это время были вместе, – сказал он с обиженным и возмущенным видом. – Давай же будем вместе до конца.

Ларк не хотела говорить ему, что боится вновь увидеть Джастина Грума. Она не желала вызывать у Джастина ни малейших подозрений относительно того, кто она такая на самом деле, а ее участие в похоронах Сьюзан наверняка показалось бы ему подозрительным.

– Кто придет на похороны? – уклончиво поинтересовалась она.

– Большинство жителей деревни. Думаю, мама пользовалась здесь всеобщей любовью. Не думаю, что приедет много людей из Нью-Йорка. Во всяком случае Тони не будет, если тебя это беспокоит. Марианна, которая работает в «Уитфилд коммьюникейшнз», будет представлять фирму.

– А больше из Нью-Йорка никто не приедет?

Внезапно Дом догадался.

– О, так ты интересуешься, будет ли Джастин Грум? Нет, его мы не приглашали. – Впервые за несколько дней лицо его осветилось улыбкой. – А мне-то казалось, что ты мечтаешь встретиться с ним, просто чтобы узнать, какой он на самом деле.

– Мне кажется, я уже знаю, какой он на самом деле.

Тем не менее Ларк сказала, что остается.

Сьюзан хоронили на кладбище в Норткилле. Поминки состоялись в доме приходского священника, потому что Дому и Джонни не хотелось устраивать их на ферме. Если бы Ларк не была так потрясена смертью Сьюзан, поминки могли бы доставить ей чуть ли не удовольствие. Она с серьезным видом пожимала руки своим старым друзьям, Билли и Мэри, был там даже Грэм, обнимавший за талию девушку, которую Ларк не знала и которая держала на руках маленького ребенка.

– Что будем делать с фермой? – спросил Дом, когда позднее тем же вечером они трое – Дом, Джонни и Ларк – наконец остались одни на теплой кухне.

– Думаю, продадим, – с надеждой произнес Джонни.

– Мне кажется, нам не следует этого делать, – смущенно сказал Дом.

– Почему?

Дом посмотрел на Ларк.

– У меня по-прежнему такой ощущение, что этот дом принадлежит Пенни, – медленно пояснил он. – Мне тяжело при мысли о том, что, вернувшись, она узнает не только о конце Сьюзан, но и фермы.

Не споря, Джонни налил себе еще рюмку бурбона. Ларк подошла к Дому и обвила руками его шею.

– Мне кажется, что я не встречала человека лучше тебя, – сказала она ему на ухо.

Дом улыбнулся ей.

Однако Ларк не могла избавиться от чувства вины за то, что она косвенно послужила причиной еще одного сердечного приступа Сьюзан. Никакие слова Дома не могли приободрить ее.

В самолете по пути обратно в Лос-Анджелес Дом захлопнул «Нью-Йорк таймс», лежавший на коленях у Ларк и сказал:

– Ну вот что, мисс Печаль, давай-ка раздавим вот это. – И он показал ей на рекламу одного из ее любимейших калифорнийских каберне, «Велла Оукс» из подвалов Хайтца. Стюард открыл бутылку.

– Мне кажется невероятным, что за столь короткое время ты так полюбила мою мать, – начал разговор Дом, когда они потягивали вино. – Создается впечатление, что ее смерть ты переживаешь больше, чем я.

– Мне нельзя было так долго разговаривать с ней.

– Перестань терзаться. – Дом переживал за Ларк и решил отвлечь ее от черных мыслей. – Знаешь, ты не слишком откровенна со мною.

– В каком смысле?

– В смысле твоего прошлого.

Ларк застыла.

– Нет никаких следов твоего пребывания в школе кинематографии Нью-Йоркского университета. Там о тебе никто не слышал. Извини, но я не могу поверить, что тебя можно когда-нибудь забыть.

– А что заставило тебя сунуться туда? – спросила она наконец.

– Это было давно, когда мы только познакомились. Меня терзало любопытство, а не подозрительность. Зачем ты обманула?

– Чтобы поступить на работу.

– Я люблю тебя, Ларк. Но я не могу любить мираж. Мне нужна живая женщина, мне нужно знать, кто ты на самом деле, что ты из себя представляешь в действительности.

– То, чем я являюсь в данный момент. К чему нам мое прошлое? Все ведь позади…

– Ты смотришь на жизнь, как на кусок киноленты. Ты думаешь, что можно отрезать одну часть и продолжать просмотр. Но жизнь не такая; она скорее походит на клубок, который постоянно растет. Каждый из нас является ниткой из этого клубка.

– Очень поэтично.

Дом сдался.

– Кстати, – небрежно заметил он во время обеда, – можешь передать тому человеку, который утверждает, что он мой отец, что я как-нибудь загляну к нему.

Ларк удивленно посмотрела на Дома.

– О Дом! Для него это будет значить так много!

– Не понимаю, зачем ему нужно встречаться со мной, но я приду и постараюсь быть великодушным.

Ларк благодарно сжала его руку.

– Это замечательно!

– Чем он занимается? Он ведь был когда-то врачом?

– Да.

– Каким? Он ведь больше не практикует?

– Больше не практикует.

– Расскажи мне о нем, что можешь, чтобы я был готов. Как вы познакомились?

– У нас были общие друзья, – туманно пояснила Ларк.

– Ну началось, мисс Тень-На-Плетень. – Однако голос у Дома не был раздраженным. Забудем о том, что я спросил.

Ларк обрадовалась, что Дом не стал настаивать. Она понимала, что должна последовать совету Сьюзан и рассказать Дому правду, но не была готова к этому. В статье, которую она прочитала в «Таймс», говорилось, что Грума осаждают со всех сторон. Опросы общественного мнения показывали, что он отстает от своего соперника на несколько пунктов и с трудом удерживает эту позицию.

Что делало его чрезвычайно опасным.

ГЛАВА 68

– Я хочу, чтобы ты была со мною, когда я буду разговаривать с ним, – заявил Дом, как только они вернулись в Лос-Анджелес. – Он в больнице?

– Да, я поеду с тобой. Он действительно очень хороший, Дом. Он понравится тебе.

– Не надо говорить, кто мне понравится, а кто нет.

– Просто я понимаю, что ты нервничаешь.

– Вот-вот, а ты заставляешь меня нервничать еще больше.

Когда Ларк сказала Карлу, что Дом придет к нему, ее удивила его спокойная реакция:

– Конечно, я очень рад. Но я знал, что он придет, если ты попросишь.

Она рассказала Карлу обо всем, что случилось в Норткилле. После того, как Карл оправился от первого потрясения при сообщении о смерти Сьюзан, Ларк заявила ему, что это она виновата в том, что Сьюзан умерла. Вскрытие показало лишь, что отказал еще один клапан сердца Сьюзан. Но Ларк знала, что клапан этот отказался из-за нее.

Карла не удивило то, что Сьюзан узнала Ларк.

– Она всегда была такая открытая и такая рассудительная. – Голос у него сорвался. – Я знаю, что она допустила в жизни только одну серьезную ошибку.

У Ларк не было нужды спрашивать какую. Она поняла, что речь идет о дружбе Сьюзан с Грумом.

Она привела Дома в следующую субботу.

– Вот он, – сказала она.

Мужчины посмотрели друг на друга.

– Привет, – сказал Дом.

Возможно, он нервничал, но не показывал виду.

Карл также казался сдержанным, но Ларк понимала, что он слишком растроган, чтобы тут же начать разговор. Дом сел в кресло возле кровати.

– Мне жаль, что ты болен, – сказал Дом. – Если я чем-то могу помочь, скажи мне, хорошо?

– Хорошо.

В золотисты глазах Дома светилось сострадание.

– Мне жаль, что нам потребовалось столько времени, чтобы встретиться. Эта встреча должна была состояться много лет назад.

– Да, наверное.

Последовала неловкая пауза. Ларк стояла спиной к мужчинам, смотря в окно.

– Я сожалею о смерти твоей матери, – произнес Карл.

– Я тоже.

– Мне очень хотелось увидеть ее снова. Я бы чувствовал себя совсем иначе, если бы увидел ее, поговорил с ней, всего лишь раз – один только раз, прежде чем… – Он говорил так тихо, что его почти не было слышно. – Моя проклятая гордость.

Дом откашлялся.

– Я, собственно, не знаю, что произошло между тобой и мамой. Она передала мне только то, что говорил ей Джастин, а это было много лет назад. Ларк утверждает, что он лгал. Ты не мог бы рассказать мне правду?

Карл улыбнулся, отчего все лицо его осветилось.

– С той минуты, как ты родился, я хотел, чтобы ты выслушал меня.

– Ларк рассказала бы мне, если бы я разрешил ей.

Она повернулась, и Дом протянул ей руку. Ларк подошла и встала позади него, положив руки ему на плечи. Пока Карл рассказывал свою историю, Дом играл ее пальцами, на которых не было ни одного кольца.

– Мне стало так обидно на твою мать, когда я узнал, что она поверяла россказням Джастина Грума, – завершил Карл свой рассказ. – Она разорвала нашу помолвку и только тогда попросила объяснений. Она была зла и расстроена, но я не смог простить ее. Если тебе не довелось испытать такой горечи, которую испытал я, молю Бога, чтобы тебе никогда не довелось узнать это.

– Я испытала это, – понимающе сказала Ларк.

Продолжая играть ее пальцами, Дом сказал:

– Мне кажется, что в значительной степени страданий можно было избежать, расскажи ты обо всем сразу. Разговор – великая вещь. И даже простое письмо. Всего лишь средство общения, в котором все можно выяснить. Мне было бы тяжело жить в неведении, как прожила жизнь моя мать.

– Если бы мне пришлось прожить жизнь заново, – сказал Карл, – я бы прожил ее так, как говоришь ты. Я бы дал волю словам.

– Благодаря Ларк незадолго до смерти моя мать узнала правду, – произнес Дом.

– Да, именно благодаря Ларк. – Карл благодарно посмотрел на нее. Но Ларк не могла смотреть ни на одного из них. Она отошла от Дома.

Карл выглядел усталым. Дом взял его тонкую, костлявую руку, которая лежала поверх одеяла.

– Нам еще не поздно стать друзьями, – сказал он. – Я бы хотел прийти еще раз.

– И я бы хотел увидеть тебя снова. – Глаза Карла наполнились слезами. – Благословляю тебя, мой дорогой мальчик.

В машине Ларк сказала Дому:

– Знаешь что? Ты временами бываешь действительно отличным парнем.

Он рассмеялся.

– Вот. – Он бросил ей сверток. – Лишнее доказательство, что я действительно отличный парень.

– Это к чему?

Дом искоса посмотрел на нее.

– Ларк, не забывай, когда у тебя день рождения, а то народ решит, что ты скрываешь свой возраст.

Ларк показала ему язык и развернула сверток. В нем оказались золотые сережки, браслет, ожерелье, и на всем этом красовался озорной купидон с луком и стрелами, который был выбран в качестве эмблемы к сериалу «Любовная история!».

Ларк охватило радостное волнение – не только по поводу подарка, но и по поводу растущей популярности сериала. Пусть ее имя еще и не стало звучать у всех на устах, оно совершенно определенно приобрело известность в киноиндустрии.

Джонни вернулся в Бразилию, где снимал «Пылающий лес».

Грум сообщил о своей с Джонни договоренности Дому, и тому удалось убедить членов правления АПГ разрешить Джонни доснять фильм. Тем не менее Дом был сбит с толку вмешательством Грума в съемки этого кинофильма. Даже для того, чтобы заручиться благожелательным отношением к себе защитников окружающей среды, казалось невероятным, чтобы Грум поставил под удар свое положение в деловых и банковских кругах, поддержав такой фильм, как «Пылающий лес».

– К тому же, – как сказал Дом однажды Ларк, когда они возвращались к нему домой после долгого рабочего дня, – Джонни совершенно не представляет, насколько велики окажутся расходы. Он тратит миллион долларов так, будто это сотня. Декорации на его съемочной площадке настолько роскошны, что обходятся в сумасшедшие деньги, а у него есть еще слабость к использованию сотен статистов в массовках, а им ведь всем надо платить. Боюсь, вместо того чтобы потратить грумовский миллион на завершение фильма, он увлечется еще какой-нибудь новой завиральной идеей.

– А кто занимается монтажом фильма?

– Роджер Гриджио. Ему уже приходилось работать с Джонни. Они друг из друга душу вытягивают, но и понимают друг друга. Сейчас он с Джонни в Манаусе. Роджер превосходно делает монтаж, но Джонни уже отснял больше сотни часов. Роджер собирается переработать их в два, самое большое – в три часа.

Ларк застонала.

– Я хочу, чтобы фильм был выпущен к июню, – сказал Дом. – Я знаю, что правление не потерпит, если фильм будет отложен снова.

– А Джонни завязал со спиртным?

– Насколько мне известно, да. Я думаю взять несколько дней и съездить туда. Хочу заставить его завершить съемки. Он рассматривает этот фильм как гимн окружающей среде. А будет ли фильм идти пять или десять часов, его не волнует. Джонни всегда было плевать на кассовость. Но Роджер свое дело знает. – Дом взглянул на Ларк. – Хочешь поехать со мной в Бразилию? Мне бы хотелось переговорить с Роджером и посмотреть, как идут дела у него в монтажной в Манаусе. А у тебя есть подход к Джонни, как нам обоим известно. К тому же тебе, наверное, доставит удовольствие посмотреть на тропические леса, пока они еще существуют. Мы будем отсутствовать самое большое неделю.

– Звучит великолепно, – ответила Ларк.

Она до сих пор не могла привыкнуть к тому, как легко Дом срывается с места. Ларк понимала, что он богат, но все равно Амазонка находилась слишком далеко, чтобы слетать туда вот так на несколько дней. Она помнила, как Нью-Йорк, находящийся в двух часах езды от Догвудской фермы, казался ей другой планетой.

Они прибыли в Рио-де-Жанейро утром в пятницу и направились в отель «Копакабана Пэлас». Прямо под балконом проходила широкая, шумная улица. Необычная дорожка из выложенных волнообразно черных и белых камней отделяла шоссе от пляжа Копакабана. Полоса великолепного золотого песка изгибалась идеальным полумесяцем от горы до горы, стоявших по краям.

Пляж уже начал заполняться любительницами солнца, сверкающими медными телами, многие из которых были с обнаженными грудями; почти на всех, и мужчинах и женщинах, были надеты крошечные, едва приметные полосочки ткани.

– Зачем они вообще что-то надевают на себя? – смеясь, сказала Ларк.

– Это возбуждает больше, чем просто обнаженное тело, – ответил Дом.

Одетые в одинаковые гостиничные купальные халаты, они позавтракали на веранде: черный кофе, булочки и почти в фут длиною папайя с ароматными, горчащими косточками. Ларк уселась Дому на колени, повернувшись спиной к солнцу, и между поцелуями откусывала сочные ломтики папайи.

– Я не могу больше этого выносить, – наконец простонал Дом.

– Чего? – обиженно спросила Ларк.

– Тебя. Ты сводишь меня с ума.

Он поцеловал ей подбородок, слизнув с него стекающие капли папайи.

– Пойдем в номер.

– Отнеси меня, – приказала Ларк.

Пошатываясь, Дом отнес Ларк в номер и опустил на мягкую кровать, которая податливо прогнулась под ее тяжестью.

– Надеюсь, у меня не сдвинулись позвонки, – сказал Дом, падая на нее сверху.

Ларк рассмеялась, проводя длинным пальцем по мускулам на его обнаженной руке.

– Сомневаюсь.

Халаты полетели в сторону. Они лежали, тесно прижавшись и заглядывая глубоко в глаза друг другу.

– Все хорошо, – наконец прошептала Ларк, как бы прочитав его мысли. – Мне на самом деле сейчас хорошо, Дом.

Он взял ее нежно, ощущая удовольствие, которое испытывала Ларк, как свое собственное.

– Моя Ларк… вся моя. – Он покусывал сбоку ее шею и ухо. – Такая прекрасная… такая сексуальная… моя…

Ларк закрыла глаза и пролепетала его имя.

– Открой глаза, – приказал Дом.

Она подчинилась.

– Зачем?

На лице его было написано выражение полнейшего обожания.

– Я хочу видеть тебя. У тебя такие прекрасные глаза. Такие выразительные.

Он стал ласкать ее еще нежнее, а затем с такой силой, от которой Ларк задохнулась.

– Не закрывай глаза, – рассмеялся Дом.

– О Дом!

Он медленно лег на Ларк, отводя волосы, рассыпавшиеся по ее лицу. Все происходило так, будто между ними нет никаких барьеров. Они слились воедино – в одно тело, в одну душу. Ларк обхватила его ногами. Они по-прежнему смотрели друг на друга, пот выступил бусинками у них на лбу и над верхней губой, а глаза приобретали все более отрешенное выражение.

Ларк кончила первой, однако глаз она не закрыла. Дом кончил сразу же за ней и обессиленно рухнул на нее.

Он почти тут же стал слезать с нее, но Ларк удержала его.

– Не двигайся, – попросила она.

– Я слишком тяжелый.

– Нет, ты не тяжелый.

– Правда?

– Правда.

Следующим утром они вылетели в Манаус, где работала съемочная группа Джонни. Дорога заняла почти пять часов: огромные размеры Бразилии поразили Ларк. Они летели над густым покровом джунглей, затем достигли районов, вырубленных лесорубами и фермерами. Ларк слышала о катастрофическом уничтожении тропических лесов, но только увидев все своими глазами, поняла масштабность трагедии. Лес выкорчевали отвратительными пятнами, оставляя на его месте обезображенные грязные пустоты.

– Дай Бог, чтобы у Джонни хватило сил передать, как это жутко, – с чувством сказала Ларк.

– В этом-то вся и беда с Джонни, – согласился Дом. – Трудно не поддержать его, даже когда он разоряет компанию.

Внизу несла свои мутные воды широкая Амазонка.

– Не хотелось бы мне упасть туда, – заметила Ларк, восхищаясь рекою. – Она, наверное, кишит пираньями?

– Это не самое худшее, – ответил Дом, однако отказался рассказать ей, что может быть хуже, чем быть съеденным живьем в одно мгновенье.

Манаус был построен в стиле старинного европейского города, с собственным оперным театром, существующим с прошлого столетия.

– Представить себе не могу дам в их платьях с кринолином и мужчин в цилиндрах, которые идут в оперу посреди этих джунглей! – воскликнула Ларк, потирая лоб. – Это прямо сюрреализм какой-то!

Их отель находился в стороне от главной площади и по роскоши уступал «Копакабана Пэлас», но, слава Богу, там был кондиционер.

После обеда они взяли напрокат джип. Джонни снимал фильм в джунглях, под густым покровом сплетенных ветвей. Сквозь плотную зелень не проникало ни малейшего солнечного света, не было видно даже кусочка неба. Одна лишь бесконечная растительность, гул странных насекомых, все остальное – жуткая тишина. Изумрудный свет отбрасывал на все однообразную тень.

Джонни был слишком занят съемками, чтобы обращать внимание на Дома и Ларк. Когда Дом попросил его закончить съемки с таким расчетом, чтобы премьера фильма состоялась в июне, он согласно рассмеялся.

– Монтировать почти что нечего. Мы используем большую часть метража. Фильм наверняка можно будет выпустить к июню. Никаких проблем.

– И сколько ты уже отснял часов?

– Думаю, что порядочно.

– Возвращайся в Лос-Анджелес и помоги Роджеру с монтажом, – настаивал Дом. – Чем скорее фильм выйдет на экраны, тем скорее еще больше людей узнают об уничтожении тропических лесов. Ведь ты же этого хочешь, не так ли?

Джонни посмотрел в изумрудную даль.

– Мне нужно не только это, – признался он. – Я хочу снять великий фильм.

– Он наверняка будет великим, – вмешалась Ларк. – Но ты же знаешь, что монтаж не менее важен, чем сами съемки. Неужели ты хочешь оставить его полностью на усмотрение Роджера?

– Нет!

– Тогда сворачивай съемки, и поехали обратно с нами.

– Летняя премьера картины – это тебе не игрушки, – добавил Дом. – Во время премьеры мы хотим устроить благотворительный сбор. Размер пожертвований – тысяча долларов с носа.

Джонни обещал подумать.

Когда Дом и Ларк возвращались в Манаус, вдыхая солоноватый вечерний воздух, Дом сказал:

– Называют тропическим, или дождевым, лесом, а в некоторых местах кроны деревьев такие плотные, что не пропускают к земле ни капли дождя.

– Я слышала, что иногда сверху вырастает целый слой нового леса. Вот почему тут темно.

– Странное место.

– Но прекрасное. Мне понятна зачарованность Джонни.

Наконец они выбрались из джунглей. Когда подъехали ко входу в отель, Ларк вдруг вся сжалась.

– Боже правый! – воскликнула она.

Дом повернулся в ту сторону, куда был направлен ее взгляд. К ним приближался Джастин Грум.

– Дом! Именно тебя-то мне и нужно! Джонни сказал, что ты можешь прилететь сюда на уик-энд, и я предвкушал снова встретиться с тобой.

– Привет, Джастин.

Дом выключил зажигание и выпрыгнул из джипа.

– Что ты тут делаешь?

– Провожу свой отпуск в Рио. Я слышал, что братья Уитфилд снимают фильм в Манаусе, и решил заскочить сюда повидаться. Разреши предложить вам что-нибудь выпить.

– Это Ларк Чандлер, – холодно представил ее Дом. – Ларк, познакомься – Джастин Грум.

– Уже имел удовольствие, – сказал Джастин, пожимая Ларк руку.

Дом удивился. Они вошли в отель. Приятно было снова оказаться в атмосфере кондиционированного воздуха. В баре они заказали «пинья коладас» и сели за столик, откуда открывался вид на площадь. Солнце садилось, но было еще светло, как днем. Но уже через несколько минут стало темно. Сумерки в тропиках коротки.

Ларк использовала первую же возможность, чтобы улизнуть к себе в номер. Там она присела на краешек широкой кровати. Если Грум не узнал ее раньше, то вряд ли узнает теперь. Она заставила себя расслабиться.

При стуке в дверь Ларк дернулась и вскочила. Вошел Дом.

– Это всего лишь я, – мягко сказал он.

– Привет.

– Сидишь в темноте?

Ларк включила свет.

– Так, значит, ты хочешь распять этого человека в документальной драме, – шутливо сказал Дом. – А где ты с ним встречалась раньше?

– Он приходил ко мне на работу в январе. Услышал о моем замысле написать сценарий и хотел отговорить меня от этого.

– Отговорить? – Дом нахмурился.

– А где он сейчас?

– Все еще внизу. Пришел Джонни и подсел к нам, поэтому я оставил его развлекать Джастина. – Дом сбросил туфли и лег на кровать. – По-моему, эти газетные статьи достали его. Он разыскивает Пенелопу Хаутен. Уверен, что статьи о нем – дело ее рук, и поэтому хочет найти ее.

– Держу пари, что найдет.

– Я сказал ему, что не виделся с ней, хотя хотел бы разыскать ее не меньше, чем он.

– Думаю, и ФБР тоже.

– Хочешь есть? – спросил Дом. – Мы можем спуститься к ужину, как только ты будешь готова.

– А он будет ужинать с нами?

– Слава Богу, я отделался от него. Сказал, что мы тут устроили нечто вроде медового месяца.

Ларк с улыбкой повернулась к нему.

– В любом случае он хотел поговорить с Джонни, добавил Дом.

– Бедный Джонни, – сказала Ларк. – Для ужина мне нужно надеть платье? В джинсах ведь нельзя?

– О, этого я не знаю, – лениво ответил Дом. В джинсах ты выглядишь отлично.

– Спасибо. Но, наверное, я надену что-нибудь посолидней.

Ларк отправилась в ванную и приняла теплый душ. Когда она вышла оттуда, завернутая в полотенце, Дом лежал на кровати в том же положении, в каком она его оставила. Казалось, он погружен в глубокое раздумье. Ларк подошла к гардеробу и взяла оттуда темно-синюю мини-юбку и такого же цвета шелковую блузку. Дом смотрел, как она одевается, но по его золотисто-карим глазам нельзя было сказать, о чем он думает.

Они ужинали на первом этаже отеля. Ресторан освещался свечами, а на каждом столике в крошечных вазах стояли ароматные желтые фрезии. В одном конце зала пианист играл легкую джазовую мелодию. Дом на закуску заказал рыбу, тушеную в белом вине; карту вин он протянул Ларк, которая предложила заказать «Пуйи Фюмэ».

– Ты никогда не рассказывала, откуда у тебя такие познания в винах, – сказал Дом.

– От твоего отца.

– Вот как? А зачем?

– Он считал, что каждая образованная женщина должна разбираться в винах.

– А как насчет таких вещей, как сыр и икра?

– Благодаря ему теперь я знаю о них больше, чем раньше.

– Где ты с ним познакомилась? Ты ведь мне так и не рассказала.

– В Англии. Они с моим отцом были близкими друзьями до того, как отец умер.

– Расскажи мне еще что-нибудь. Чем занимался твой отец?

– Торговал обувью.

– А мать?

– Она… изготовляла шляпки.

– А в каком колледже ты училась?

– Я не училась в колледже. Но меня никто бы не взял на работу, если бы я призналась в этом.

– Действительно, – улыбнулся Дом. – Тем не менее не могу сказать, что сожалею о том, что ты солгала, потому что, полагаю, иначе я бы с тобой не встретился.

– А зачем ты задаешь мне все эти вопросы? – спросила Ларк немного погодя.

– На самом деле мне хочется расспросить тебя о Джастине, – медленно сказал Дом. – Я удивился, что вы с ним знакомы. Почему ты мне не рассказывала?

– Кажется, тебя не было в городе, когда это случилось.

– И ты встречалась с ним только раз?

– Да.

– А почему у меня такое странное ощущение, будто вы хорошо знаете друг друга?

– Я знаю о нем – поправила Ларк.

Дом смотрел в свой бокал. Теперь он поднял глаза и спросил:

– Кто изнасиловал тебя, Ларк?

Лицо Ларк вспыхнуло алым цветом. Как он догадался? А если не догадался, то зачем спросил? Кровь стучала в висках, она не знала, что ответить.

Наконец Дом произнес:

– Ты по-прежнему не хочешь говорить об этом?

Ларк откашлялась.

– Это был человек, подобный Джастину Груму, – медленно ответила она. – Богатый и могущественный человек, обладающий необыкновенной способностью убедить кого угодно в чем угодно. Я не могла никому рассказать, потому что понимала, что поверят ему, а не мне. Мне было семнадцать лет.

– Спасибо, что ты открылась мне в этом. Наверное, об этом очень тяжело говорить.