Текст книги "Царь Голливуда"

Автор книги: Томас Уайсман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

15 октября 1935 г.Премьера фильма «Первый и последний раз». Чувствовал себя великолепно, почти так же, как после «Жизни богача на широкую ногу». Зрители полюбили Джанет Деррингер, думаю, что смогу сделать из нее звезду. Как трудно теперь принимать радостные ощущения и как легко они возникали тогда! Как они были замечательны! Эта ночь с Паулем, когда он вышел из публичного дома, когда он ничего не испытал, кроме высокого, высокого ощущения. Сейчас работа – единственный ответ на все вопросы и единственное настоящее удовлетворение.

12 мая 1936 г.На пароходе. Очень спокойно. Пришла мысль, что я все могу и буду счастлив. Реальные триумфы – это внутри себя. Это сентиментально? Банально?

13 мая —на пароходе с Дж. Мы хорошо провели время, много плавал. Стефан сказал, что я никогда не был молодым. Что такое быть молодым? Как легко и как удивительно, но мне сейчас почти тридцать семь, слишком поздно, чтобы быть молодым?

15 мая– на пароходе. Начинает возникать беспокойство. Всего так много… способен ли я поднять? Послал утром радиограммы в студию.

16 мая.Решил вернуться. Сказал капитану – возвращаться. Замечательное чувство физического здоровья. Впервые за несколько лет я чувствую себя так хорошо. Погода чудесная. Работал со Стефаном над рукописями. Боже мой, это жизнь! Надо сделать более частыми такие путешествия на пароходе. Я люблю море, морские путешествия. Согласен с антифашистским рассказом Стефана. Мы должны мобилизовать общественное мнение, но на этом мы потеряем деньги, люди не хотят знать о плохом. Стефан нашел замечательный рассказ для Джанет, не избитый, занимательный и трогательный. Мы сделаем три антинацистских фильма без прибыли. Господи, я люблю эту жизнь! Как великолепно быть способным что-то делать, осуществлять. Мне не хотелось бы снова стать семнадцатилетним или чтобы мне было двадцать или двадцать шесть. Сколько мне еще отпущено, черт подери? В этом вопрос.

12 октября 1936 г.На съемочной площадке «Это случается все время». Джанет выглядит замечательно, и Гари Купер играет прекрасно, с такой легкостью. Внезапный момент страха без причины. Чувство такое, что Европа почти объята пламенем, это реально, а мы здесь делаем прекрасные сказки. Чувство такое, как ночью, когда я оставил Пауля в дверях, – желтая луна…

* * *

– Вы слышали историю об Александре Сондорфе, отправившемся на небеса? – спросил Пит Фентон. – Ну, – продолжал он, не дожидаясь ответа, – Сондорф отправился на небеса. Так вот, бросил он вокруг быстрый взгляд, и ему не совсем понравилось то, что он увидел. Тогда он говорит ангелам, которые ему показывали все, что есть на небе: «В это надо бы внести некоторые изменения».

Это вызвало подавленные нервные смешки.

– Ну, спустя немного времени, – продолжал Фентон, – он смоделировал новые крылья для архангелов, пересмотрел всю систему, при помощи которой были прикреплены нимбы, и повел святого Петра показать все привнесенные изменения. Но оставалось еще кое-что, с чем он не поработал только потому, что ангелы не успели проделать весь путь к вечности, а он не понимал, почему они все еще проделывают этот путь. Это старомодно, сказал им Александр и попросил аудиенции у Бога. После того как он нажал все тайные пружины, все было улажено и Сондорф появился перед Богом, который восседал на высоком троне и хмурился. "М-р Сондорф, – сказал ему Бог, – я много слышал о вас". – "И я много слышал о вас", – вставляет Сондорф. "И мне не нравится кое-что из того, что я слышал о вас, – продолжает Бог, сердясь, – есть некоторые вещи, которые вечны и неизменны". – "Уверен, уверен, – сказал Сондорф нетерпеливо, – как раз об этом я хочу поговорить с вами сейчас. Как мужчина с мужчиной…" – "Как мужчина с мужчиной?!" – гневно гремит Всемогущий. "О'кей, о'кей, как Бог с Богом…"

Развязка была хороша. Отдельные смешки перешли в единодушный хохот.

Глава десятая

В журнале «Тайм» Александру был посвящен многостраничный репортаж:

"В своем приватном вагоне, устланном обюссонскими коврами, – начинался репортаж, – старый молодой человек тридцати семи лет прохаживался туда и сюда по качающемуся вагону. Большую часть времени говорил он, прислушиваясь иногда к условным предложениям от разных людей из личного окружения, а затем подводил итог всей дальнейшей дискуссии своим традиционным заявлением: "Теперь мы сделаем это так". Александр Сондорф – тонкое воплощение американской "истории успеха" – вел одну из своих знаменитых конференций на ходу, в то время как он объезжал восток, где шли премьеры его фильма "Это случается все время" с Гари Купером и Джанет Деррингер в главных ролях. В следующем вагоне стенографистка расшифровывала указания, инструкции, сюжеты, соображения, связанные с затратами, пугающие нравоучения и слова пожеланий и похвал, которые он надиктовал еще за завтраком, состоящим из черного кофе, фруктового сока, тоста и меда в горшочках из Кариньи – "меда богов", специально привезенного для него из Греции. Для царя кино Сондорфа это было только упражнением, разминкой, перед тем как он угрохает весь свой восемнадцатичасовой рабочий день босса на дела кинематографической империи "Сейерман-Хесслен-Сондорф".

Якобы служащий компании, с годовым доходом за последний год в жалованье и премиях в один миллион двести пятьдесят тысяч долларов, плюс скрытые проценты от общей прибыли "С.Х.С.", Сондорф на деле является человеком, который руководит всеми зрелищными предприятиями и чье слово распространяется на все – от цвета губной помады, которую должна использовать кинозвезда, до убранства нового кинотеатра "С.Х.С.". Только восьмидесятилетний Генри Кейб может отменить одно из решений Сондорфа, а Сондорф женат на любимой внучке старого финансиста, Сьюзен.

В одночасье вундеркинд из Голливуда, который в возрасте двадцати пяти лет продвинулся от личного секретаря до руководителя студии путем осуществления единоличного путча в студии Хесслена, превратился в самого агрессивного и противоречивого новатора в кинематографии. Он был одной из главных фигур при внедрении звука в кино, а затем удивил каждого, отказавшись заниматься фотографированием поставленных пьес, а вместо этого начал серию гангстерских кинофильмов ("Враг народа", "Мистер Важная Шишка", "Право пистолета"), серию пикантных мюзиклов ("Потерявшаяся девочка", "Идущие на Места", "Улица, вымощенная золотом") и ряд сильных драм на социальные темы ("Большая добавка", "Суд Линча", "Толпа", "Взяточники", "Выбор из никого", "Я еврей"). К тому же Сондорф был ответственным за фильмы, составившие серию шикарных комедий с реалистическими полутонами, с его протеже Джанет Деррингер в главных ролях, самый последний образец из которых – "Это случается все время".

Возможно, наиболее разительным достижением изготовителя кинозвезд Сондорфа стало забавное превращение блондинки из блондинок мисс Деррингер в самую трогательную легкую комедийную актрису нашего времени. Когда Джанет Деррингер появилась на экране, она была воплощением красотки блондинки, как каждый из нас представляет таковую. Но ее искусство состояло в исполнении ролей, предназначенных специально для нее. Ее сверхзадачей является быть всем понятной, и самое удивительное, что она забывает о том, что она красивая, в то время как некоторые актрисы заставляют забыть, что они некрасивые. Мисс Деррингер убеждает нас, что внутри каждой красивой девушки скрывается простая девушка, борющаяся за то, чтобы скрыть себя за красивой внешностью. Она пользуется своей сексапильностью так же, как Чаплин пользуется своей физической ловкостью; это у героини последнее средство ответного удара против жестокостей людей всего света. Так что, когда Джанет Деррингер применяет сексапильность, радуешься, что она прибегла к этому приему, давая возможность зрителю увидеть ее насквозь. В отличие от Джин Харлоу и всех остальных агрессивно-эротических секс-королев Джанет Деррингер скорее извиняется за свою власть над мужчинами. Чувствуется, что ей не нравится использовать несправедливые методы, но, принужденная к этому, она не слишком протестует и дает волшебству работать, подобно фокуснику, изумленному собственной ловкостью рук.

За создание этого образа почти полностью ответствен Сондорф. Прежде чем он принялся за ее карьеру, Деррингер чахла на маленьких ролях по контракту в "Сейерман-Интернешнл".

Если у Сондорфа очень много поклонников, у него есть и свои хулители. Говорит известный режиссер, который по определенным причинам не захотел открыть своего имени: "Сондорф – это Рин Тин Тин [66]66
  Рин Тин Тин – сказочный персонаж.


[Закрыть]среди продюсеров, не потому, что он делает все особенно хорошо, а удивительно, что он может ходить на задних лапах, лаять, обладая почти человеческими умственными способностями". А вот что говорит Вальтер Стаупитц, которого Сондорф уволил из студии Хесслена в 1924 г.: "Сондорф иуда и разрушитель. Под внешностью обаятельного мальчишки таится мания маньяка, жаждущего тотальной власти.

Он хочет всем обладать и каждым руководить. Он больший враг искусства кинематографии, чем Вилли Сейерман, потому что Сондорф старается создать впечатление, что он на стороне культуры и искусства. Он не более интересен в искусстве, чем Дж. П. Морган в математике. Он почти так же уважает искусство, как Атилла. Он то, чего несомненно хочет великая американская публика. Он Дягилев черни".

Менее злостные и менее пристрастные критики обвиняют Сондорфа, что он окружил себя подхалимами, стал диктатором, сопротивляющимся доводам рассудка. Говорит один из критиков: "Сондорф обладает значительными способностями, но так окружен поддакивателями, что все, что он видит и слышит, является отражением и эхом его самого и его собственных идей. Я думаю, если он услышит мысль, исходящую не от него и порожденную не им, он подумает, что человек говорит по-китайски, и уволит его на том основании, что он не может говорить по-английски". В одном из своих редких интервью Сондорф сказал следующее по поводу своих диктаторских методов: "У меня есть теория, касающаяся энергии. Я верю, что около 90 процентов ее тратится на борьбу с фантомами. Из-за того что у меня меньше природной энергии, чем у большинства людей, я должен сохранять то, что у меня есть, и поэтому я не могу позволить себе роскошь тратить ее на споры с людьми. Я говорю людям, что делать, потому, что таким способом я экономлю свою энергию. Я не утверждаю, что это хорошо и похвально, но это единственный способ, которым я могу действовать. Описывать убедительную концепцию или рисовать убедительную картину, объяснять причины, почему я считаю нужным что-то сделать, убеждать людей изменить их мышление, чувства, отношение к вещам, к идеям или к очертанию и цвету дерева – требует в десять раз больше энергии, чем послать в бой целую армию. Так что я предпочитаю только говорить им, что надо делать, а не убеждать их в своей правоте. И я поступаю так просто потому, что у меня не хватает энергии на убеждения. Я рассматриваю себя не как артиста, бизнесмена или администратора, – во мне больше от конквистадора".

Чтобы помочь конквистадору Сондорфу сохранить свою драгоценную энергию, он окружает себя людьми, которые не будут с ним спорить. Директор рекламного отдела студии Пит Фентон играет роль придворного шута, ему позволяется и даже поощряется рассказывать Сондорфу анекдоты, которые о нем ходят. Образчик такового: "Какой была студия при Сейермане? Образцом бесчеловечного отношения одних людей к другим. А при Сондорфе? Наоборот".

В число придворных входит иногда фотограф журнала "Лайф" Джим Кей, которым Сондорф восхищается за его мужество и независимость, пожилая миссис Айрин Браун – конфиденциальный секретарь, доктор Эдгар Феллоуз, один из пионеров психоаналитики в кинематографической колонии, Фрэнки Брендано, бывший рабочий ателье, которого Сондорф нанял в личные шоферы и, как говорят, в телохранители, и драматург Стефан Рейли. Говорит Стефан Рейли: "Александр Сондорф – это гений индустриализованных искусств. На что негодуют критики – на то, что он инстинктивно говорит языком народа, он приводит в ярость тех, кто считает, что искусство создается для немногих привилегированных, для знатоков искусства. Он, конечно, популяризатор, переводчик, упрощатель, поэтому все эти самозваные блюстители культуры, которые считают, что искусство является их собственным заповедником, ненавидят Сондорфа за внедрение искусства в кинопродукцию в количествах, удобоваримых для среднего человека. Обвинять его в разрушении Стаупитца, которым он безмерно восхищается как художником – это абсурд. Правом и привилегией Стаупитца было отказаться от господствующих условий кинопроизводства, но предполагать, что Сондорф был обязан изменить методы и практику киноиндустрии для того, чтобы приспособиться к Стаупитцу, – это дикий утопизм".

Рожденный в первый год столетия от венского отца и австрийско-польской матери, Александр Сондорф изменил фамилию – прежняя была Сондорпф, – потому что она звучала как плевок, чтобы ее выговорить…"

* * *

Стук в дверь заставил Джанет отложить журнал и накинуть халат.

– Да, – крикнула она, – войдите!

Стефан Рейли вошел в номер отеля, неся копию репортажа из "Тайма", он обнял ее и поцеловал в щеку.

– Вы видели "Тайм"?

– Я как раз читаю его, – сказала она.

– Александр просил меня дать вам это. – Он протянул ей конверт, и пока она нетерпеливо вскрывала его, он подошел к столу и сделал себе коктейль.

Содержимое конверта, казалось, смутило ее, и Стефан Рейли старательно избегал смотреть на нее слишком пристально, пока она просматривала два скрепленных листа студийной бумаги для заметок.

– Там что-нибудь такое? – спросил он деликатно спустя некоторое время.

– Приказ по армии, – сказала она несколько иронически и стала читать выдержки: – "От Александра Сондорфа мисс Деррингер…"

– Это действительно интимно, – сказал Стефан.

– "Я предлагаю следующее, – читала она. – Первое, в интервью журналистам, если вас будут спрашивать о других актрисах, говорите о той, кто вам нравится, и будьте щедры в ваших комментариях. Второе, если вас будут спрашивать о вашей личной жизни, не отказывайтесь гневно, но используйте один из предлагаемых вам способов уйти от этого вопроса. Третье, приуменьшите размеры ваших заработков, без того, чтобы по-настоящему лгать или казаться уклончивой. Если необходимо, сделайте упор на то, что актриса может зарабатывать такие суммы, так как карьера актрисы недолговечна. На премьере. Первое. Не позируйте чрезмерно для фотографов, но дайте им достаточно времени, чтобы сделать снимки. Второе. Поостерегитесь оттолкнуть от себя людей якобы незначительных. Не стесняйтесь оставить Купера и меня, стоящих рядом, если вы хотите сказать "хеллоу!" тому, кого вы знаете (люди не обратят внимания, если пренебрегут мной или Купером, но они обратят внимание, если будет холодно встречен Джо Смит, который работал над всеми вашими фильмами). Третье. Если кто вас крепко обнимет, оставайтесь на месте, не отмахивайтесь ни от кого, дайте с видимой неохотой возможность себя оттащить, для этого там будут люди (это же сохраняется для приема и последующего обеда).

Вы превосходно сыграли, и, возможно, вас будут приветствовать стоя и овациями. Будьте готовы к этому. Выглядите счастливой и довольной. Крепко поцелуйте Купера, если хотите. Обнимите Фреда, но не начинайте речь прежде, чем скажете спасибо". – Джанет положила напечатанные листки. – И т. д. и т. п., – добавила она кисло.

– О, хорошо, – сказал Стефан, – это хорошие советы.

– Он не прислал записки? – спросила она.

– Нет. – Он увидел, как слезы навернулись у нее на глазах. – Ой, что вы, бэби!

– Все в порядке, Стефан. Вы возьмете меня с собой?

– Александр просил меня, если я могу. Вы не против?..

– Нет, нет, Стефан, я очень рада, если вы возьмете меня… Я имею в виду, если вам не будет очень скучно.

– Конечно, нет. Я боролся как черт, чтобы взять вас с собой, думая о всех завистниках, кто хотел бы захватить вас с собой.

– Я хочу вам кое-что показать, – сказала она и, оживившись как девочка, выбежала из комнаты. Она вернулась через несколько минут, одетая в длинное манто из белой норки. Она приняла изящную позу, любовно лаская мех.

– Это сказочно!

– Это подарок от Александра, ну, на самом деле от студии, хорошей девочке, сделавшей для них целую кучу прекрасных денег.

Она перестала за собой следить, и лицо ее снова приняло печальное выражение.

– Послушайте, Джанет, об Александре…

– Я не виделась с ним два месяца.

– Он был ужасно занят, – сказал Стефан уклончиво.

– Он всегда был занят. Но обычно… Что я сделала не так? Я чувствую, что я, должно быть, в чем-то его разочаровала.

– Нет, он захвачен вашим успехом.

– Есть другая девушка?

– Не думаю.

– Тогда что?

– Не знаю, Джанет. Послушайте, у меня есть теория насчет Александра. Делая то, что он делает, он начинает верить, что все возможно. Если бы когда-нибудь он обнаружил, что что-то невозможно, он бы кончился. Если бы он обнаружил, что он не может летать как птица, он бы упал.

– Но что я сделала? – спросила она, не понимая.

– Я не считаю, что существует что-то, что вы сделали. Я полагаю, что в конце концов каждая вещь его немного разочаровывает, и потом, он не может жить с чувством разочарования и должен искать что-то еще, что дает ему чувство полета, чтобы подтвердить себе самому, что все возможно.

Все время, пока она собиралась, она тихонько ругала себя. Когда Джанет была готова и ждала возвращения Стефана, она подошла к телефону и попросила в ее комнате заменить розы на гладиолусы, устроить так, чтобы машинистка пришла завтра к полудню, а также заказать разговор с Лос-Анджелесом на двенадцать тридцать и еще попросила прислать кого-нибудь отключить центральное отопление и положить дрова в камин, а затем зажечь их, потому что она предпочитает живой огонь. Повесив трубку, она почувствовала себя много лучше и, овладев собой, уселась с серьезным лицом запоминать инструкции, данные ей для вечера.

* * *

В следующий месяц она очень мало видела Александра. Когда подошло время возобновлять контракт, она приняла совет Льюиса Шолта и не подписала его снова. Теперь у нее было множество предложений от других компаний, и они обещали ей большее жалованье и гораздо лучшие условия: ее имя на шапке афиши, выбор ею режиссера, партнера и сценария. Льюис ввел в ее контракт пункт, по которому она может настаивать на изменениях в сценарии и назначать писателя по собственному выбору, который внесет эти изменения, если роль, которую ее попросят сыграть, не будет в чем-то совпадать с утвердившимся у публики имиджем Джанет Деррингер. Она иногда получала сюжеты, которые ей не подходили, и потому Льюис Шолт возвращал рукопись, говоря, что на самом деле эта роль не для Джанет Деррингер и что Джанет Деррингер так не говорит и не ведет себя.

Время от времени она видела Александра на премьерах, приемах, официальных банкетах и на публике, где была суета. Он всегда поднимал шум вокруг нее и обращался с ней очень нежно, но она никогда не оставалась с ним наедине больше нескольких минут и причины, по которым между ними все было кончено, никогда не обсуждались, хотя порой ей казалось, что он смотрит на нее с улыбкой и бесстрастной нежностью, что означало своего рода извинение за то, как все обернулось. Джанет видела, что он похудел, выглядит изможденным, как если бы все в нем до предела было натянуто, и седина в волосах стала более обильной, а глаза, такие темные и глубокие, казалось, смотрела куда-то в пространство, отстраненно от всего происходящего. После его развода с Сьюзен она видела его с разными девушками, и у нее было ощущение, что, хотя они были с ним в течение вечера или ночи, он в действительности не был с ними. Со вступлением Америки в войну она несколько лет почти не видела его. В 1941 году он покинул Голливуд, временно отказавшись от работы для того, чтобы внести изменения в изготовление пропагандистских фильмов. Говорили, что Рузвельт персонально просил его сделать такую работу и что Александр не мог отказать ему в такой просьбе.

Один раз Джанет получила от него весточку, в 1944 году, когда он написал ей из Италии о смерти Джима Кея:

"Моя дорогая Джанет, вы, наверное, уже слышали о Джиме Кее, но мне кажется, что я должен написать вам, потому что знаю, он был вашим очень старым и добрым другом, так же как и моим. Вы, вероятно, знаете, я всегда безмерно восхищался им, не только как фотографом – а он был очень тонким фотографом, – но потому, что он казался мне человеком с богатым внутренним миром, в нем были такие возможности и он достиг такой завидной стадии своего собственного счастья, не будучи зависимым от других людей. Ну, во всяком случае, не слишком зависимым. У него было много качеств, которыми я хотел бы обладать, такими, как не нуждаться в одобрении людей или в мировом признании, хотя он достиг и того и другого, но это не было тем, что ему необходимо. Люди никогда не понимали его одержимости «грязными темами», они всегда считали, что он вообще смотрит на человека под таким ракурсом. Но это было неверно. Джим Кей однажды сказал мне, что «цельные люди» ему не очень интересны, у них слишком мало поводов для доблести. Кея привлекала борьба сломленного человека за свое возрождение, в этом он видел доблесть, даже когда такой человек терпел неудачу. Доблесть он наблюдал среди пьяниц, несостоятельных должников, наркоманов и проституток, раненых и умирающих, которых он так великолепно и с таким сочувствием фотографировал. Я видел Кея мертвым. Это было небольшое сражение второстепенного значения: дюжину мужчин отправили взять узкий мост через ущелье, прежде чем немцы взорвут его. Вероятно, это был мост, который имел для нас не очень большое значение, потому что ущелье не такое уж глубокое, а мост очень узкий, и самое большее, что могло дать обладание этим мостом, – выиграть немного времени. Но командование настаивало, чтобы мост был взят, прежде чем немцы взорвут его. А может быть, они хотели показать нам этот маленький отрывок боя, чтобы мы могли что-то снять и у нас был материал для фильма. Словом, решили осчастливить нас, а заодно отделаться, чтобы мы больше не болтались у них под ногами. Этого я не знаю. Джим Кей не работал со мной, он стремился в одиночку тянуть лямку. То, что случилось, было довольно нелепо, и я бы не позволил дать такой кадр, потому что я всегда преклонялся перед героизмом Эррола Флина в фильмах о войне. Когда мы появились, немцы не заложили динамит на своей стороне, они попытались нас выбить ружейным огнем, пока один из них полз по мосту, чтобы заложить динамит. Мы видели, это был совершенный сосунок, до смерти перепуганный. Джим Кей хотел снять этого говенного перепуганного солдата, пытающегося подложить динамит, и Кей пополз вперед на животе перед нашими мальчиками прямо на мост. А тот немецкий солдат, видя, что мужчина подползает к нему не с ружьем, а с камерой, в полной панике бросился бежать и вместо того, чтобы выдернуть шнур, поджег его, и весь мост, вместе с Кеем и немецким мальчишкой, взлетел на воздух. Я помню, как однажды я приказал переснять батальную сцену в одном из наших ранних вестернов из-за того, что один из персонажей умирал без необходимости и бессмысленно. Вот это я и почувствовал, когда погиб Джим Кей.

Я не очень хорошо себя чувствую и думаю, скоро меня отправят на инвалидность. Когда я вернусь, хочу сделать фильм о жизни Джима Кея, и я надеюсь, что вы будете в нем участвовать. Я хочу, чтобы сценарий написал Стефан Рейли, а режиссером может быть Джон Хьюстон, они оба знали Джима Кея, и думаю, что любили его так же, как и я. Там будет для вас не очень большая роль, а вы такая знаменитая, и я действительно этому рад. Но я надеюсь, что вы не обидитесь за то, что роль маленькая, просто я хочу, чтобы все его друзья были причастны к этой картине.

Так же я надеюсь, что у вас все в порядке и все идет хорошо. Берегите себя, вы такая редкость и драгоценность, которой мы должны дорожить.

Александр".