Текст книги "Царь Голливуда"
Автор книги: Томас Уайсман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)
Ресторан, где они должны были встретиться с Сейерманом, назывался «У Антона»; Джанет раньше о таком не слышала. Она ожидала увидеть некое грандиозное, роскошное заведение, и была удивлена, когда кэб остановился напротив обыкновенных дверей с небольшим скромным навесом. Это и был вход в ресторан, именуемый «У Антона». Внутри было совсем темно. Три-четыре человека сидели в небольшом зальчике под высоким напольным канделябром, почти не дающим света; они разговаривали, но их не было слышно, так как все звуки заглушались мягкими коврами, обилием роскошной мебели и плотными тканями, драпирующими стены. Льюис Шолт сказал, кем они приглашены, и метрдотель повел их за собой по какому-то коридору, устланному коврами, потом по ступеням, тоже с ковровым покрытием, и они вошли в помещение бельэтажа. Зальчик был еще меньше того, что находился в нижнем этаже. Здесь помещалось шесть столов, три из которых были составлены вместе, и там сидел Сейерман и еще трое мужчин. Когда Джанет и Льюис Шолт приблизились, один из троих встал и представился, сказав, что он и есть Антон. Сейерман прервал ранее происходивший разговор и смотрел на Джанет. Потом он тоже встал, и двое других последовали его примеру.
– Это мисс Деррингер, – сказал Сейерман и, повернувшись, представил своих собеседников: – Мистер Троп, мистер Гарри Кренц. Ну, Льюиса Шолта представлять не надо, вы его знаете.
Сейерман указал, где им сесть, и Антон, придержав стул Джанет, пока она садилась, возвратился на свое место возле Сейермана. Он щелкнул пальцами, к столу приблизился официант, подал ему два экземпляра меню, а он передал их Джанет и Шолту.
– Джентльмены свой заказ уже сделали, – сообщил он.
Четыре официанта стояли в ряд напротив стены; Антон, полусидя-полупаря на краешке стула, щелкал время от времени пальцами, подзывая официанта, чтобы шепнуть ему в ухо очередное распоряжение; он сидел ближе к двери; следующим был Гарри Кренц, костлявый молодой человек с жестким взглядом и отсутствующим видом; рядом с ним – Перси Троп, среднего возраста человек с лоснящейся кожей и постоянной улыбкой на лице; чуть дальше – Сейерман.
Следующие четверть часа Сейерман продолжал разговор, прерванный появлением новых гостей; он сидел в профиль к Джанет. То, о чем он говорил, не касалось ее. Она нервничала, и до ее сознания доходили лишь обрывки этого разговора:
– …решили мы вроде бы эту компанию внести в списки… еще раз потратиться для миллиона держателей акций… только начали выпускать… первые полмиллиона… акционеры группы "А" не имеют голосов, получается, что вкладчики группы "В" осуществляют контроль над голосованием…
Пару раз в течение разговора, вернее монолога Сейермана, требующего от остальных лишь согласных кивков и понимающих улыбок, Джанет брала сигарету, предложенную даже не обернувшимся Сейерманом, и подносила к губам, далее он просто зажигал спичку, и Джанет приходилось привставать и наклоняться над столом, чтобы дотянуться до огня кончиком сигареты. Поскольку она, видимо, исключалась из беседы, которую Сейерман не переставал вести, она несколько раз пыталась заговорить с Льюисом Шолтом, но тот немедленно обрывал ее. Человек с масляной лоснящейся кожей, который, казалось, так внимательно слушает Сейермана, то и дело случайно поднимал глаза, как бы для того, чтобы обвести взглядом комнату, и, когда в поле его зрения попадала Джанет, вежливо ей улыбался; улыбку его она находила настолько натянутой, что даже не сочла нужным на нее отвечать. Другой человек, Гарри Кренц, держал себя твердо, по сторонам не смотрел, а лишь слегка, в процессе слушания, пошевеливал бровями. Льюис Шолт, тот не упускал и секундной паузы в речи Сейермана, чтобы не ввинтить туда изъявления восторга, типа: "Фантастика!", или "Прекрасно, какая проницательность!", или "О, великолепно, просто великолепно!". Официанты все стояли, ожидая знака Сейермановых глаз, Антон покачиванием пальца и вытягиванием губ давал официантам понять, чтоб они продолжали терпеливо ждать и не вздумали прерывать беседу знатного клиента. Ни Джанет, ни Шолт не сделали еще заказа, тоже не решаясь прервать монолог Сейермана в неподходящую минуту. Но в конце концов, чтобы хоть как-то унять свою нервозность, возрастающую от минуты к минуте, она все же решила обратиться к официанту, стоящему за ее спиной:
– Могу я сделать заказ? Я еще ничего не ела…
Льюис Шолт взглянул на нее укоризненно-подавляющим взглядом. Но Сейерман немедленно прервал свое словоизвержение.
– Леди еще не сделала заказа? – с удивлением спросил он официанта и устремил на Антона взор, полный огорчения и упрека.
– Заказ немедленно будет принят, – сказал Антон.
Он щелкнул пальцами, и официант наклонился к Джанет, готовый ее выслушать. Она несколько озадаченно смотрела на перечень названий блюд, вложенный в твердую обложку меню. Сейерман слегка откинулся назад и следил за ней, те двое, освобожденные наконец от необходимости внимательно слушать и кивать, тоже несколько расслабились и смотрели на девушку. Антон воспользовался, наконец, случаем встать со стула и размять ноги. Оказавшись внезапно в центре всеобщего внимания, Джанет почувствовала, что краснеет.
– Думаю, я возьму бифштекс, – нерешительно сказала она.
– А сначала, мадам?
– Немного черепахового супа, – ответил за нее Сейерман.
– Пожалуй, – согласилась она.
– С чем вам подать бифштекс, мадам?
Джанет вновь растерялась.
– Подайте ей добрый филей, слегка недожаренный, – вмешался Сейерман, – и немного спаржи. – Он взглянул на нее вопросительно, она кивнула. – А после этого – бекаса, фаршированного раковыми шейками. – И он, взглянув на нее, добавил: – Мы и себе заказали это блюдо.
– Прекрасно! Я никогда этого не пробовала.
– Если не хотите, можете его не брать, – сказал Сейерман, – но, думаю, стоит вам на него взглянуть, как сразу же захочется и покушать. – А как вы, Льюис?
– Я возьму все то же самое, – быстро проговорил Шолт.
– Великолепно, – заявил Сейерман.
Он откинулся на спинку стула и с бесстыдной начальственностью несколько минут рассматривал ее. Джанет не знала, что ей делать с глазами; отвести ли их в сторону, ответить ли на его взгляд или, скромно потупясь, рассматривать свои ногти.
– Итак, вы хотели бы сниматься в кино, мисс Деррингер? – наконец заговорил он.
Все мужчины заулыбались, будто он сказал нечто весьма остроумное.
– Кто же не хочет.
– Хм… У вас что, талант к этому делу?
Послышались сдержанные смешки присутствующих. Льюис Шолт быстро проговорил:
– Признайтесь, Вилли, она замечательно красивая девушка.
– Встаньте, мисс Деррингер, – сказал Сейерман.
Джанет слегка нахмурилась, рот ее изобразил полуулыбку вежливого непонимания.
– Встаньте, бэби, раз Вилли просит, – мягко обратился к ней Шолт.
Она пожала плечами и встала, слегка отодвинув стул. Взгляд Сейермана пополз от ее лица вниз; когда он дошел до талии, он перегнулся через угол стола, чтобы осмотреть ее ноги; стол ему все же мешал, хотя он и придерживал рукой складки скатерти, поэтому он подал ей знак немного отступить от стола. Она сделала шаг назад, и он продолжал внимательно разглядывать ее.
– Хм, – пробормотал он, – я вижу, Льюис, что, когда вы расхваливали ее, это не было преувеличением.
– Могу я теперь сесть? – спросила Джанет, пытаясь придать хоть немного ироничности своему голосу.
Официант взялся за спинку стула, собравшись подставить его, когда девушка будет садиться, но Сейерман сказал:
– Не только красива, но изрядно горда. Почему вы не хотите показаться нам стоя? Ведь если вы сядете, мы же ничего не увидим. А ведь нам надо хорошенько вас рассмотреть, чтобы решить, имеет ли смысл дать вам возможность сняться в кино. Хотите, я покажу вам свою ногу? Буду рад. Смотрите, я не стесняюсь.
Не дожидаясь помощи официанта, он сам отодвинул стул, поставил ногу на бархатное сиденье и в несколько приемов закатал брючину, обнажив волосатую голень. Мужчины одобрительно засмеялись.
– Великолепно! – заявила Джанет.
– Вы знаете, мне эта девушка нравится, – сказал Сейерман, поворачиваясь к своим приятелям, – у нее определенно есть чувство юмора, и ее нелегко испугать. Это девушка с душой. Такая девушка вполне может стать кинозвездой.
Мужчины улыбались, но как-то уклончиво, не разобравшись, шутит ли Сейерман или говорит серьезно.
– Вот и я то же самое говорю, – тотчас откликнулся Льюис Шолт. – Она определенно сделана из того материала, из которого делают звезд.
– Помнится, – произнес Сейерман, – что у вас, Льюис, была настоятельная необходимость покинуть нас из-за какого-то свидания, назначенного на вечер, или что-то в этом роде… Кажется, вы собирались нанести визит вашей матушке?..
На какую-то долю секунды Льюис Шолт оторопело замер, но, быстро взяв себя в руки, ответил:
– Ах, да! Действительно! Попозже мне надо будет кое-кому позвонить.
– Хорошо, тогда почему же вы, Льюис, не идете звонить? Может, ваша матушка заболела и ждет вашего звонка. Молодые люди теперь так бесчувственны. Его мать при смерти, а он сидит себе где-нибудь, набивая брюхо едой, и лазает рукой под скатерть, пытаясь прощупать, что там у девушки между ног. Почему вы не поторопитесь, Льюис, к вашей умирающей матушке, как подобает всякому хорошему сыну? А проверять на ощупь, что там между ног у мисс Деррингер предоставьте мне самому.
– Вилли, вы большой ребенок, просто большой ребенок, – сказал Шолт, обрамляя свои слова в раскаты сугубо мужского понимающего хохотка.
– Что здесь детского? – сказал Сейерман. – Даже если у вас на руках нет умирающей матушки, то, может, хоть сообразительность есть, чтобы понять, что вам вежливо намекают на нежелательность вашего присутствия?
– Дело в том, – серьезно ответил Льюис Шолт, – что, как я вам уже говорил, Вилли, у меня намечается визит к приятелю, который…
Сейерман его оборвал:
– Слушайте, ваши личные дела не имеют никакого отношения ни ко мне, ни к делам моей фирмы. Если вы решили позволить вашей матушке умереть в одиночестве, пока вы тут ввинчиваетесь в некую маленькую штучку…
– Это… Этого я не делал, – залепетал Шолт. – Это…
– Мальчик! – воскликнул Сейерман в притворном ужасе. – Разве я сказал, что вы это делаете именно сейчас? Я просто хотел сказать, что это именно то, что вы любите делать… Идите звонить!
– Хорошо, Вилли, – сказал Шолт, вставая.
– А еще лучше, даже не звонить, а просто берите кэб, да, да, хватайте кэб и летите к вашей маленькой подружке, поджидающей вас с бьющимся сердцем.
Ухмылка на лице Шолта выглядела изрядно замороженной.
– Возможно, бэби, – проворковал он все еще стоящей Джанет, – я отлучусь, у меня назначено свидание. Но я уверен, что Вилли проследит, чтобы вы нормально добрались до дома.
– Добраться до дома? – воскликнул Сейерман. – Мисс Деррингер планирует сегодня добраться до дома? Девушка приняла приглашение пообедать с тремя импозантными мужчинами и, даже не успев присесть, уже думает о том, как ей добраться до дома? Разве это вежливо? Мисс Деррингер, вы действительно спешите домой?
Все это крайне веселило импозантных мужчин, и слова Сейермана сопровождались смешками и ухмылками.
– У меня тоже назначено свидание, – холодно сказала побледневшая Джанет. – Думаю, мне лучше уйти с мистером Шолтом.
– Ладно, – заявил Сейерман. – Пускай себе его матушка помирает в одиночестве. Пусть его подружка тоскует одна. Садитесь, Льюис, кушайте ваш обед. Мисс Деррингер чувствует, кажется, себя в большей безопасности, когда вы рядом. Мисс Деррингер, почему вы не хотите присесть? Садитесь, прошу вас.
Официанты приступили к подаче супа; Льюис Шолт сел. Села и Джанет. В наступившей тишине все приступили к поглощению черепахового супа и так сконцентрировались на этом, что в течение некоторого времени никто не проронил ни звука. Льюис Шолт заговорил первым:
– Я уверен, Вилли, Джанет не хотела вас обидеть. Надеюсь, Вилли, вы не обиделись?
– Обиделся! Почему я должен обижаться? Вы спросили меня, не смогу ли я посмотреть вашу клиентку. Я человек простой, я сказал: хорошо, приводите ее к обеду. Вы намеревались продемонстрировать ее таланты, прекрасно, так демонстрируйте! Я жду, я весь внимание. Но что я слышу вместо этого? Я слышу, что ваша матушка при смерти, что ваша подружка с нетерпением вас ожидает, а вашей клиентке хочется поскорее домой.
– Ну, Вилли, получается вроде того… – пробормотал Шолт. – Но вы не станете отрицать, что она изумительный экземпляр.
– Я ничего не отрицаю. Я кушаю свой суп.
– Но я чувствую, что на этот раз я не ошибся, – продолжал Шолт. – Это будет моим успехом. Очень похоже, что она создана из звездного материала. Пусть у нее нет опыта, но она, по моему мнению, на редкость естественна.
– Все может быть, все может быть, – проронил Сейерман. – Вы действительно так думаете?
– Стоит только выбрать ее и заключить с ней контракт, и вы увидите. Я не ушел только потому, что хочу довести дело до конца, и потому что она, это главное, нуждается в возможности показать, что она может делать.
– Что именно, Льюис?
– Что, Вилли?
– Что она может делать?
– Что бы вы хотели видеть?
– Ну, для начала, говорить она может? Она не так уж много сказала сегодня.
– У меня просто не было до сих пор возможности нормально поговорить, – пылко сказала Джанет, чувствуя поднимающуюся в ней злость.
– Ну так возьмите, бэби, и поговорите, это же просто, – сказал Шолт.
– Господи! Она может говорить! – воскликнул Сейерман. – Ну, допустим, хорошо, говорить она может. Что еще она может делать?
– Буду с вами, Вилли, откровенен, я не гарантирую, что она сразу сможет сыграть роль, потому что она еще…
– Итак, она не может сыграть роль, она едва ли может говорить… Ну а покрутиться она может? Подвигаться? Хоть что-то, в конце концов, она способна делать? Из того, на что способны все женщины?
Присутствующие издали сдержанный мужской смешок.
– Ну, – начал Шолт, тоже понимающе ухмыльнувшись, – об этом лично я не расспрашивал…
– Ах, да! Я и забыл, ведь вас интересуют только мальчики.
– О, Вилли, эти ваши шуточки… Бросьте дурачиться. Дайте мне перевести дыхание. Я пытаюсь помочь этой малышке, потому что я верю в ее потенциал…
– Вы правы, – сказал Сейерман, – вы абсолютно и совершенно правы. Дайте сообразить, что у нас есть… Маленькая роль в картине Рауля Велша, может, попробовать ее там? Она будто специально создана для этой роли. И очень может быть хороша в этом эпизоде.
– Да, Вилли, это может получиться просто грандиозно.
– Есть еще несколько эпизодов. Не таких значительных, как вы понимаете. Но для начинающей есть возможность показать себя. И хватит мне твердить о ее достоинствах, я и сам не слепой. Вот что я вам, Льюис, скажу: я, пожалуй, лично распоряжусь об этом. Ну, вы довольны? Мисс Деррингер, я спрашиваю, вы довольны?
– Вы имеете в виду, что мне дадут эпизодические роли?
– Ну, если вы прямо-таки созданы для них, то почему нет? Почему нет? Наш бизнес нуждается в новых талантах. Мы постоянно ищем новые таланты. И Льюис Шолт не дурак, – вы согласны, Льюис? – и когда он приходит ко мне и говорит: я нашел способную девушку, это наверняка стоит того, чтобы попробовать.
– Спасибо, Вилли, – сказал Шолт с благодарностью.
– Скажите, для начала ей хватит сотни в неделю?
– Думаю, это вполне приемлемо, Вилли.
– Ну, так я поручу Фреду Найблоу посмотреть ее.
– Весьма удачное решение, Вилли.
– Скажите мне, мисс Деррингер, это больше того, что вы получали прежде? – спросил Сейерман. – Сколько вы получали в своем танцевальном притоне?
– Немного. Девушки получали половину того, что клиенты платили за каждый танец. Пять центов.
– Но она давно уже там не работает, – вступился Льюис Шолт. – Она давно от этого отказалась.
– Итак, за пять центов вы позволяли им себя тискать и щупать? Эта цена не кажется чрезмерной. – Он повернулся к другим мужчинам. – Кто скажет, что это чрезмерно? Вполне доступная цена. – Он полез в карман и что-то достал оттуда. – Скажите мне вот что… Вот у меня есть доллар. Что я могу получить за один доллар?
Он грубо задрал край скатерти, запустил руку под стол и начал искать там ее колено. Под столом было не так уж просторно, чтобы можно было легко избежать его ищущей руки.
– Очевидно, – сказал Сейерман, все еще шаря под столом рукой, – вы не так уж много позволяете на один доллар. А если я вам дам десять долларов? Нет? А пятнадцать? Сто? Послушайте, неужели за последнее время так подскочили цены?
Мужчины заржали.
– Не сомневаюсь, мистер Сейерман, что вы всему знаете цену, – сказала Джанет, – но я, мистер Сейерман, этих цен не знаю. Я намерена покинуть вас. Боже мой, я-то думала, что эти люди действительно хоть и плоско, но шутят…
– Нет, бэби, – сказал Льюис Шолт, – вы не должны обижаться. Вилли не хотел вас обидеть, и он правда шутит, просто валяет дурака…
– Ну так я не люблю, когда со мной валяют дурака, – сказала Джанет, – и я не желаю, чтобы он своими потными ручонками ощупывал мои ноги. Итак, господа, приятно оставаться.
Она встала и направилась к выходу. Сейерман, увидев, что она действительно уходит, казался растерянным, даже как будто ужас промелькнул по его лицу. Шолт вскочил со стула и затараторил:
– Это я виноват, Вилли. Надеюсь, вы не рассердитесь на меня. Я сейчас же перехвачу эту бестолковую клушку. Я верну ее.
– Не беспокойтесь, – обронил Сейерман.
Джанет была уже на лестнице, и лишь на минуту замешкалась там, думая, ждать ли ей Льюиса Шолта. Но видя, что его все нет, покинула ресторан.
– Слушайте, Вилли, – доверительно начал Шолт, – если она вам нравится, я все это улажу как-нибудь. Уверяю вас. Я поговорю с ней. Она просто неподготовленная, бестолковая девчонка; восемнадцать лет, что вы хотите? Она еще просто не понимает что к чему. А я, как видно, плохо ее подготовил. Но неужели из-за этого наши с вами отношения разладятся? Мне бы этого не хотелось. Скажите мне только, где вы будете позже, я верну ее и предоставлю вам. Ну, а если не ее, так у меня еще кое-что найдется.
– Никто бы не смог так долго смотреть на вашу физиономию, как я на нее смотрю…
– О, Вилли, зачем так? Что вы хотите, чтобы я сделал? Открыл вены? В чем моя вина? Скажите мне, где вы будете, когда уйдете отсюда, и я приведу ее вам, чего бы это мне не стоило. Послушайте, Вилли, у меня целый полк девушек, одна лучше другой, и они далеко не такие дурочки, как эта Джанет. Глядите, через двадцать минут я буду у себя, дайте мне немного времени, я сделаю несколько звонков. В течение часа я позвоню вам сюда. Да и часа не пройдет, будьте уверены. И если я не устрою вам что-нибудь симпатичное, можете смешать меня с грязью, я буду считать, что вполне заслужил это.
* * *
На следующий день огромный букет роз был доставлен Джанет на дом. При букете находилась записка следующего содержания: «У меня достаточно мужества, чтобы признать свои ошибки», и подпись: «Вилли Сейерман». Позже, ближе к полудню, его секретарша позвонила со студии, не примет ли мисс Деррингер приглашение мистера Сейермана пообедать с ним, если, конечно, она свободна. Она сказала, что извиняется, но принять приглашение не может. Следующие четыре дня аккуратно продолжали поступать букеты от Сейермана, и каждый день звонила секретарша, повторяя его приглашение пообедать и спрашивая, свободна ли она сегодня, чтобы это приглашение принять. Во всех случаях Джанет отвечала одно, что она занята. На пятый день секретарша опять позвонила и сказала:
– Мисс Деррингер, прошу вас, не кладите трубку, с вами хочет поговорить мистер Сейерман.
Джанет ждала десять минут и, поскольку Сейерман все не подходил к телефону, положила трубку. Через две минуты раздался телефонный звонок. Она не сняла трубку. Телефонные вызовы продолжались с интервалами в четыре минуты, тогда она оделась и вышла из дома, проведя остаток дня в кинотеатре и просмотрев три фильма подряд.
В этот вечер к ней в квартиру заявился Льюис Шолт собственной персоной.
– Вы решили окончательно загубить все дело с Сейерманом? – довольно резко спросил он.
– Мне все равно.
– Послушайте, бэби, я просто не понимаю вас. Ну на что это похоже? Вы были просто бедным ребенком, танцующим за пять центов со всяким сбродом, и вас что – никогда не щупали? Вилли влиятельный малый, а вы противитесь ему. Разве вы не могли бы быть с ним хоть немного повежливей?
– Он мне не нравится.
– Конечно, вам, наверное, больше по душе те парни, с которыми вы танцевали в "Палм-рум"?
– Там были свои трудности, но они никогда не унижали меня, эти парни. И я никогда не ходила с ними после танцев. Потом, я ведь бросила эту работу.
– Разве кто-нибудь говорит вам: идите и спите с Сейерманом? Но осуждать его за то, что он тронул вашу коленку… Да он этим как бы сделал вам комплимент, как бы признал вашу красоту.
– Его поведение и манеры имеют совсем не комплиментарный смысл.
– Да нет, поверьте мне, таков уж он есть, детка. Ну а манеры, где же ему было усвоить их? У него нет никакого образования, а о воспитании и говорить нечего. Кто его воспитывал? Согласен, он примитивен. Но в мире есть гораздо худшие вещи. Послушайте, бэби, надо же смотреть на вещи трезво. Эти парни не берут девушку в картину, если она не привлекательна для них. Когда они делают движения в вашу сторону, это, по крайней мере, значит, что вы им интересны. Ведь на вас же обращают внимание, когда вы просто прогуливаетесь в парке? И потом, если вы изящны, нарядны, естественно же, что на вас обращают внимание. Здесь ведь не банковский бизнес, где от девушки ничего не требуется, кроме того, чтобы она хорошо считала и писала. Что, в конце концов, думает каждый режиссер и оператор? Эти парни думают: если мне так сильно нравится эта крошка, значит, скорее всего, она понравится и двум миллионам зрителей тоже. Такова специфика этой работы. Я не говорю вам, чтобы вы спали с ними, но вы их должны понимать. Если они смотрят на девушку и при этом не хотят с ней спать, вряд ли она когда-нибудь станет звездой, и вообще непонятно, какого черта она крутится вокруг киностудий. Здесь столько этих прехорошеньких цыпочек, и все они только и ждут, чтобы кто-нибудь из нужных и влиятельных людей захотел их, только и ждут от них хоть какого-то знака, чтобы пойти с ними. Что они, в конце концов, жизнью, что ли, жертвуют? За все в этой жизни надо платить. Вы что, не понимаете этого? Ну, скажите мне. Ведь это рынок. Вы что выставляете на продажу? Лицо? Мозги? Актерское умение? Тело? Что? То, что вы продаете, этот парень рассматривает при вас и говорит мне: "Мальчик! Это как раз то, что мне нужно". Конечно, выглядит цинично и грубо, но что поделать, такова природа кинобизнеса. Вы же продаете не готовое произведение искусства. Вы продаете полуфабрикат. А раз кто-то вроде Вилли кладет на вас глаз, это надо рассматривать как добрый знак. Вы должны приободрить его. Если же вы не желаете пройти через все это – ваше дело. Я же не предлагаю вам раздвигать ножки для всех тех парней, что крутятся здесь повсюду, это было бы слишком дешево. Но речь идет о человеке, который действительно способен сделать вашу карьеру. Вы ведь никогда ничего не добьетесь, прослыв жесткой и неуживчивой девушкой. Поиграйте с ним, – вы же не девственница, мне не надо объяснять, как это делается. Вилли заигрывает с вами, так к чему такой резкий отпор? Все время вы противостояли ему, и все мои труды шли насмарку. И он на мне отыгрывался, вы же видели. Разве я это заслужил? Я просто весь выпотрошен попытками хоть что-то для вас сделать, пытаясь дать вам возможность начать, а вы все разрушаете. Кто вы сейчас? Ну, кто вы, кто? Вот когда вы сделаете себе имя, тогда можете позволить себе раздавать пощечины направо и налево, тогда вы можете давать отпор всякому, кто на вас не так посмотрит. Но сейчас вы со всяким, от кого зависит ваш будущий успех, должны быть веселой и игривой. Послушайте, детка, вы думаете, я стал бы тратить на вас свое время и сидеть тут, уговаривая вас, если бы я не поверил в вашу звезду? Я верю в нее, вашу звезду. Верю в ваши потенциальные возможности. Я уж даже не говорю о тех зернышках, которыми кормят таких цыпочек, как вы. Вы знаете сколько получает Мей Муррей? Семь тысяч баксов в неделю. Вот когда вы будете получать столько, когда вы станете истинной леди, тогда вы сможете позволить себе плюнуть им всем в глаза, потому что тогда не вы будете нуждаться в них, они будут нуждаться в вас. А пока делайте игру и терпите, утешаясь мыслью, что ваши ставки высоки. В один прекрасный день они прибегут к вам с пальмовой ветвью в зубах и будут всячески стараться заполучить вашу подпись в контракт. Они будут писать кипятком, восторгаясь такой актрисой, как вы. Вот тогда вы и плюнете им в глаза. Тому же Сейерману. Но теперь – бросьте это, будьте с ним поласковей. Не ради меня, так хоть ради самой себя. Ну как, убедил я вас?
– Льюис, у меня совсем нет уверенности, что я скроена для этого вашего кинобизнеса.
– Почему? С чего вы взяли? Вы естественны, а это уже редкий талант. Вы вполне можете стать великой актрисой.
Когда Сейерман позвонил ей в следующий раз, она согласилась пообедать с ним. Заехав за ней на своей машине, он, после того, как они отъехали, задернул шторкой стекло, отделяющее шоферское место от салона.
– О, нет, – сказала она. – Пожалуйста, мистер Сейерман, прошу вас не делать этого.
Он предложил ей триста долларов за то, что она проведет с ним ночь; когда она отказалась, он решил действовать силой. Ей было не просто отбиться от него, он был мощен и настырен. Его руки тискали ей грудь, лезли под платье, а губы ползали по шее, лицу. Он все никак не мог поверить, что она ему отказывает. Он был нетерпелив и раздражен, как ребенок, которому не дают приглянувшуюся чужую игрушку. В следующий раз она опять пошла с ним, это было несколько дней спустя, – предлагаемая им сумма возросла до пятисот долларов. Когда она снова отказалась, он сказал, что ему ничего не стоит внести ее имя в черный список, а это значит, что она не только никогда не получит работы ни в одной его картине, но что она вообще не получит ее ни в одной картине кого-нибудь еще. Кто бы он ни был. Когда он позвонил ей на следующий день, щедро расточая извинения, он сказал, что, конечно, говоря о черном списке, он совсем не имел в виду выполнить эту угрозу и снова пригласил ее пообедать сегодня; она сказала, что занята, и что будет занята всю неделю, и что все следующие недели она тоже будет занята. После этого он какое-то время не звонил. Льюис Шолт тоже не звонил ей, и она позвонила ему сама, спросив, не поможет ли он ей подыскать какую-нибудь работу; он сказал, что попытается что-нибудь в этом смысле разузнать, но пусть она не думает, что это так просто, здесь мало работы, которую предлагали бы, здесь на любую открывающуюся вакансию двадцать девушек. Но он что-нибудь попытается для нее сделать, и если что подвернется, сразу даст ей знать.
* * *
Джим Кэй отсутствовал несколько недель, делая фотографии для картины, снимаемой в Долине Смерти. Когда он вернулся, они провели вместе несколько замечательных дней. И хотя она уверяла его, что прекрасно понимает, что у их отношений нет будущего и что все хорошо, только пока оно есть, все же она не думала, что их отношениям конец придет так скоро. Она была совершенно не готова к тому, что он сказал ей позже, в октябре. Он сказал, что уезжает в Европу, что он уезжает буквально на следующее утро и что не знает, когда сможет вернуться. Необходимости освобождать квартиру не было, он продлил срок аренды. Когда-то он оставил ее у себя в квартире, так что до некоторой степени она стала зависима от него. Опять, как тогда, после его первого отъезда, у нее были долгие периоды депрессии. Время от времени она находила работу, – позировала для снимков в женских журналах. Человек, делавший эти фотографии, часто приглашал ее куда-нибудь, и когда она не могла оставаться одна в квартире, она соглашалась. Большинство этих вечеров кончалось утомительной борьбой в кэбе по дороге домой. Но она разработала разные технические приемы для того, чтобы с честью выходить из таких ситуаций: наиболее эффективно было вести себя во время поездки так, будто ты согласна, а затем, когда парень расплачивался с шофером, быстро взбежать по лестнице.
Ноябрь был плохим месяцем. Работы поубавилось, а депрессия усиливалась. В таких случаях она пыталась вообразить что-нибудь светлое, что контрастировало бы с ее мрачным настроением; постепенно она обнаружила, Что только те образы эффективны в этом плане, которые она извлекала из истории с Вилли Сейерманом, особенно из эпизодов борьбы в автомобиле. Она не понимала, почему это так, ибо он оставался для нее таким же отвратительным, как и раньше, и она была уверена, что, если он ей позвонит снова, она не переменит своего отношения к нему; но, однако, когда она думала о нем, это ее ободряло – этот ужасный важный человек, желавший ее так грубо…
Она очень удивилась, когда, открыв на звонок, увидела Льюиса Шолта. Несколько недель прошло с тех пор, как она говорила по телефону с ним и его секретаршей.
– Вот, решил заглянуть, посмотреть, как вы тут, бэби.
Когда он вошел в квартиру, в глаза ему бросился беспорядок, груда немытой посуды в кухне.
– Вы восхитительно выглядите, бэби.
– Если б я себя и чувствовала восхитительно. Мне чертовски плохо.
– Слегка приуныли, а-а? – сказал он понимающе. – Вам нужно побольше выходить. Такой изумительной девушке, как вы, следовало бы побольше уделять себе внимания. Скажите, а вы не хотели бы пойти со мной в одно занятное общество?
– Спасибо, Льюис, но мне не до вечеринок. Совсем нет настроения.
– О нет, речь идет не о вечеринке, а о настоящем большом голливудском приеме. Я вижу, вам просто необходимо развеяться. Отдохнуть от самой себя, вот что вам нужно. Этот прием устраивает Джеймс Нельсон. Кстати, вы когда-нибудь видели его дом? Его часто фотографировали для журналов. Ну, скажу я вам, это дом!
– Что, правда прием? У Джеймса Нельсона?
– Да уж. И я приглашен. Если хотите, я возьму вас с собой. Вы там встретите столько людей, вы прекрасно проведете время.
– Вы что? Вы действительно хотите сказать, что берете меня с собой на прием к Джеймсу Нельсону?
– Ну да, да, конечно. Я именно это и говорю.
Она засмеялась.
– Джеймс Нельсон – мой идол. Я его обожаю с детских лет.
– Да уж, все дамы от него без ума. Так вы хотите пойти?
– Я соображаю, достаточно ли хорошо выгляжу для такого визита.
– Да вы просто великолепны, бэби. Встряхнитесь немножко да приоденьтесь, и вы будете неотразимы.
В один миг ее охватили радость, волнение и ужас.
– Конечно же я пойду! – воскликнула она возбужденно.
