Текст книги "Царь Голливуда"
Автор книги: Томас Уайсман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)
Передача акций Хесслена от Кейба к Сейерману произошла в июле 1929 года. Это вызвало большой шум, и многие газеты поместили статьи, вопрошающие, что намерено предпринять правительство, чтобы принудить Сейермана лишиться этих акций, которые, как они утверждали, делали Вилли монополистом в области киноиндустрии. В это же время появились статьи, касающиеся личности Вилли, обвинявшие его в том, что он человек сомнительной морали, и настаивающие на том, что ему нельзя пользоваться такой потрясающей властью. В противовес этой неблагоприятной известности собственная рекламная машина Вилли совместно с той частью прессы, которая дружески к нему относилась, переключились на восхваление Александра, представляя его, как самого просвещенного и дальновидного руководителя студии, как человека, который сделал больше, чем кто-нибудь другой, чтобы внести в кинематографию вкус, культуру и артистизм, и как администратора безупречной честности и справедливости. Некоторые из этих публикаций смущали Александра, но он понимал их необходимость. Вилли предусмотрительно держался в тени, не давал интервью и позволил выплеснуть всю славу на Александра.
В конце сентября "Нью-Йорк грэфик" анонсировала серию статей своей голливудской корреспондентки Мерфи Хилл, пересказывающих скандалы начала 20-х годов, такие, как знаменитое дело Фэтти Арбакл, в них предлагалось с пристрастием взглянуть на "Голливуд после Хейза". (Вилл Хейз был человеком, который был призван самой киноиндустрией, чтобы ввести кодекс цензуры, чтобы смягчить религиозные и другие организации, нападавшие на Голливуд за низкие моральные стандарты, поставляемые в фильмах Голливуда и практикуемые его обитателями.) После скандалов в начале 20-х годов Голливуд сделал великое шоу по приведению своего дома в порядок, и теперь, предлагала "Дейли грэфик", можно было проверить, до какой степени это было сделано. Аршинные заголовки гласили: "Является ли Голливуд все еще городом греха в Соединенных Штатах?" Первая статья дала совершенно ясно понять, что ответ может быть только утвердительным. Это было ясно из вводной части и из довольно смутных намеков, без упоминания имен, об агентах талантов, которые на самом деле прикрывают рэкет "девушек по вызову". Или о продюсерах с привычками "бросать на диван", об "актрисах", которые были осуждены в судах за проституцию. Любая девушка, хоть немного причастная к кино, чувствовала, что это дает ей право называть себя актрисой. Нетрудно найти множество таких девушек (которые были и всегда останутся проститутками), желающих потолковать о диких оргиях, в которых они принимали участие в домах "великих". Имена "великих" не назывались. Первые три статьи были такого характера, и хотя вызвали определенную досаду, они были достаточно смутные и неопределенные для того, чтобы представители киноиндустрии были способны опровергнуть их как "обычные скандальные сплетни "Грэфика". Чтобы противодействовать влиянию этих статей, распространились сведения о многочисленных счастливых браках в Голливуде, о количестве церквей в этой местности и о хороших качествах большинства его жителей – серьезных и работящих. Голливуд был не лучше и не хуже, чем любой другой город такого же размера.
Потом появилась четвертая статья Мерфи Хилл. Целью ее было показать, кто принимал участие в разнузданной вечеринке, происходившей в доме знаменитого идола кино. На этой вечеринке "некоторые из наиболее славных имен в стране" разделись донага и "актрисы" были выставлены в наиболее развратных позах для приема гостей, а кульминацией явилась общая оргия вседозволенности.
Первой реакцией было проигнорировать эту статью как еще один образчик жуткой выдумки. Этот рассказ, подобный многим другим о Голливуде, могли бы быстро забыть, но вот что случилось несколькими днями позже. Другая газета, более респектабельная, чем "Грэфик", и дружественная Хесслену – ее голос был один из наиболее веских, возражавших против сейермановского захвата, – так вот, эта газета обнаружила, что разнузданная вечеринка происходила в доме самого знаменитого актера компании "Сейерман-Интернешнл" Джеймса Нельсона.
Это открытие произошло в самый худший из возможных моментов для Вилли. Они с Александром были в Вашингтоне, где вели переговоры со службой Генерального прокурора. Вопреки ожиданиям, полковник Денован не был назначен на эту должность, а помощник Генерального прокурора, человек по имени Джон Лорд О'Брайен, был далек от того, чтобы дать молчаливое согласие на приобретение акций Кейба, и всегда давал ясно понять Сейерману и его адвокатам, что такая сделка противоречит политике правительства и, несомненно, подпадает под действие антитрестовского закона Шермана. Сейерман должен был немедленно отказаться от акций Кейба. Это было серьезно, но еще не являлось катастрофой. Чувствуя, что помощник Генерального прокурора не информирован соответствующим образом, Вилли добился приема у президента. Он поблагодарил президента за то, что тот ответил на приглашение Вилли на ланч на следующей неделе. За день до их встречи с м-ром Гувером в печати и появилась история о вечеринке у Джеймса Нельсона.
Сначала на ланче не говорилось о трудностях в делах Вилли. Президент был рад познакомиться с Александром, о котором много слышал, и в разговоре с Александром выражал свою признательность Вилли за оказанную ему лояльную и ценную поддержку кинохроникой. После того как подали кофе, президент затронул проблемы Вилли.
– Ну, теперь, – сказал он, – какие трудности вас тревожат?
Вилли объяснил, что с наступлением звукового кино и неизбежной потерей зрителя за границей такие организации, как его, попадают в затруднительное положение. Это не хвастовство, но действительно студия внесла много нового в становление киноиндустрии в Америке. Вилли был уверен, что президент нуждается в напоминании о жизненно важной роли кино для нации и что следует поддерживать киноиндустрию в здоровом состоянии. При том что м-р Сондорф руководит производственной стороной, он считает, что его организация одна из ведущих в мире. Он объяснил, что необходимо тратить огромные суммы на исследования и эксперименты и что благодаря этой работе Америка сможет сохранить свое превосходство в области кинематографии. Слияние с компанией Хесслена дает возможность сэкономить девятнадцать миллионов в год, и это необходимо для того, чтобы продолжить перевод кинопромышленности в область звукового кино, при этом получая прибыль. Он, Вилли, был потрясен, когда узнал, что служба Генерального прокурора настаивает на том, чтобы он избавился от акций Кейба, особенно учитывая данные ему устно заверения полковника Денована.
М-р Гувер прервал его.
– Не беспокойтесь, – сказал он, – я поговорю с О'Брайеном, и думаю, что у вас не будет затруднений.
Вилли рассыпался в льстивых благодарностях.
– Однако, – добавил м-р Гувер, – кое-что я должен добавить. Если этому делу позволить пройти через мою администрацию, это вызовет критику. Я на это не жалуюсь. В политике, как и в вашем бизнесе, я уверен, все так делают. Но я должен сказать вам, м-р Сейерман, что смущает меня и мою администрацию, – оппоненты этой сделки могут сказать, что руководство объединенной компании находится в руках людей, которые не являются безупречными во всех отношениях. Я ясно выразился, м-р Сейерман?
– Господин президент, – сказал Вилли, – вы выразились совершенно ясно, и я даю вам мои личные заверения, что нет ни слова правды ни в одной из этих гнусных историй, которые были напечатаны в продажной прессе. Это сильно ударило по мне.
– Я принимаю ваши заверения, м-р Сейерман, но я должен был это добавить. Для общественного деятеля иногда недостаточно, что сплетни неправдивы, нужно также доказать, что они ложны.
– Господин президент, – сказал Вилли, – вы можете положиться на меня, я приму жесткие меры, чтобы прекратить эти сплетни, и докажу им, что они грязные лжецы и клеветники.
– Хорошо, – сказал Гувер, поднимаясь, – я рад был иметь возможность познакомиться с м-ром Сондорфом и был рад, м-р Сейерман, выразить вам мою признательность за ценную и лояльную службу, которую вы сослужили Республиканской партии.
– Я горд, что сделал это, господин президент, – сказал Вилли.
* * *
В Чикаго Вилли и Александр сделали пересадку с поезда «Двадцатое столетие» на «Санта-Фе» для завершения трехдневного путешествия через Канзас, Нью-Мексико и Аризону в Лос-Анджелес. Обычно Александр использовал время в поезде для чтения книг и рукописей, но сейчас у него не было настроения читать. В Чикаго газеты были полны скандалом с Джеймсом Нельсоном. Великий скандал с реформаторами и самозваными охранителями общественной нравственности все время нарастал. Они требовали очистить Голливуд, описывая город, как «современный Содом», очаг «порока и разврата», и пользовались другими такими же терминами, которые, естественно, были внесены в заголовки. До сих пор Джеймс Нельсон отказывался делать какие-либо заявления для прессы, и рассказывали, что он был осажден в своем доме репортерами, ожидавшими снаружи день и ночь. Из Чикаго Вилли позвонил Питу Фентону, чтобы сказать, что Нельсон должен оставаться в изоляции и не давать никаких сообщений. Он так же велел Фентону выпустить опровержение, что ни в одной из этих сплетен нет ни слова правды, что студия требует от персонала высочайших стандартов нравственности, что записано в контрактах, и что любой уличенный в том, что он нарушил эти стандарты, «должен быть уволен с работы». В течение трех дней путешествия, не зная точно по минутам, что происходит в Голливуде, Вилли был в состоянии, близком к истерике. Иногда он в слезах сетовал Александру на несправедливость судьбы, подвергающей его испытаниям в такое время; и как может Бог так его наказывать? Что он сделал, чтобы его прогневить? Только из-за того, что какой-то сукин сын актер любит играть с девочками, вся империя под угрозой!
– Все, что я построил, рушится! – причитал Вилли, и слезы катились по его щекам.
– Ну что вы, Вилли, не обязательно все так плохо, – утешал его Александр, – с этой ситуацией мы можем справиться.
– Знаете, Александр, – сказал Вилли, – иногда в моем сердце такой ужас, что я не могу вам описать. Вы знаете, что я человек эмоциональный. Это пронизывает меня сюда. – И он постучал по сердцу кулаком. – Иногда я вижу себя нищим, иногда я вижу себя в чем мать родила и мои враги втаптывают меня в грязь. Я вижу, как они втаптывают меня в грязь и пинают меня сапогами. Я вижу сны, я просыпаюсь в поту от этих снов. Думаете, я не знаю, как они меня ненавидят? У меня столько врагов, что хватит на мировую войну. Кому могу я доверять, Александр, скажите? Человек в моем положении никому не может доверять. Вы знаете, что было величайшим счастьем в моей жизни? Что мне повезло найти вас. Вы единственный, кому я могу доверять.
Вилли становился все более слезливым по мере того, как они приближались к Лос-Анджелесу. Груды выкуренных сигар, изжеванных в грязную массу и выброшенных наполовину выкуренными, слезы, выступавшие у него на глазах, – все это делало его комичным.
"И это ничтожество правит империей, – думал Александр. – И люди действительно терроризированы этим смешным жирным маленьким человеком". Всякий раз, когда он мог избавиться от компании Вилли, он бродил по вагону, размышляя. Имело смысл спасти империю Вилли. С Вилли он мог иметь дело, у него было тщеславие и слабости, на которых можно было играть, и можно было использовать его чувства к Александру, какими бы смешными они ни были. Альтернатива Вилли несомненно была хуже. Компания "Телефон и радио США" не имела личного тщеславия, слабостей и страхов, на которых можно играть.
На перроне в Лос-Анджелесе их ожидали репортеры. Как было условлено, Александр сказал:
– У нас есть законы нашей страны, и я считаю, что мы обязаны соблюдать их. Если имеется какое-то нарушение общественной нравственности, должны действовать стражи закона. Я не поддерживаю распространение сплетен и очернения, которые служат интересам определенных групп и личностей в политике и финансах. У нас есть также закон, чтобы защитить людей от клеветы. И мы используем все преимущества этих законов, как только я выясню факты. Это все, что я могу сказать на данный момент.
Они поехали прямо в студию на совещание с Питом Фентоном и адвокатами. Пит Фентон выглядел плохо – затравленным, кислым и унылым, что обычно не было ему свойственно.
– Я ничего не выудил у Джеймса Нельсона, но, насколько мне известно, по существу все верно… Была вечеринка, девушки устроили стриптиз, там была одна девка, которая уселась в ванну с шампанским, а гости подходили и черпали оттуда стаканами. Некоторые из газет сделали упор на этом. Две девицы участвовали в своего рода эксгибиционизме. Что касается общей оргии, по-видимому, народ разбрелся по разным комнатам и двери не запирались.
– Джеймс Нельсон лично участвовал? Кто-нибудь его видел? – спросил Александр.
– Поговаривают, что этот мальчик-любовник Джимми предпочитал наблюдать.
– Кто еще из наших людей там участвовал?
– У меня нет полного списка тех, что там был.
– Получите его, мы должны знать.
– Этот сукин сын! – ревел Вилли. – Этот сукин сын! Мы потерпим два миллиона убытков на непроданных картинах с Нельсоном!
– Джеймс Нельсон не виноват, – сказал Александр со значением. – Если он устраивает прием и его гости отбиваются от рук, что он должен делать? Позвать копов? Позволить арестовать своих гостей? Он английский джентльмен, и поскольку он лично не участвовал, мы можем отвести этот удар.
– Это будет трудно доказать, Александр, – мрачно сказал Пит Фентон.
– Он предстанет перед прессой и сделает резкое заявление, – ответил Александр.
– Это правильно, – внезапно вдохновившись, сказал Вилли. – Вся эта история может быть подвохом, организованным людьми, которые хотят меня запачкать…
– Не спешите, Вилли, – предостерег Александр. – Во-первых, давайте узнаем у Джейми Нельсона, кто там был и что произошло. Тогда мы придумаем, как это обыграть. Пит, позвоните Нельсону и скажите, что я еду к нему повидаться. Нет, лучше я первым поговорю с ним… Если вы сможете его сейчас поймать, Пит.
* * *
Дом Джеймса Нельсона был одной из признанных достопримечательностей Голливуда. Он был широко разрекламирован, потому что при постройке на него затратили больше полумиллиона долларов и он был описан одним из обозревателей, как "гибрид Месопотамии и мегаломании [61]61
Мегаломания – мания величия.
[Закрыть]"
Другая широко известная и в этих обстоятельствах довольно несчастливая шутка по этому поводу, что дом "мгновенно ставит верных благоговейно на колени, а неверных повергает на спину". Пешком к дому можно было подойти с одной стороны, по широкой дороге с пологими ступеньками, которые располагались между высокими пирамидальными кипарисами. Снизу были видны только верхушки башен в византийском стиле и зубчики, которые их увенчивали. По мере поднятия по этим ступеням, дом постепенно вырастал, словно кто-то поместил его так, чтобы вызвать восхищение, подобное тому, какое вызывало появление на экране Джеймса Нельсона. На самых верхних ступенях взору открывалось искусственное озеро, в центре которого был большой фонтан в виде изогнувшихся в экстазе нимф, словно они пытались принять в свои объятия весь дом. В центре находилась ротонда с колоннами, увенчанная огромными куполами в византийском стиле, которые в свою очередь окружало скопление меньших куполов и башенок, поднимавшихся с восточного и западного крыльев дома. Однако редко кто подходил к дому с этой стороны; очень уж долго было карабкаться по ступеням. Обычный путь, которым пользовались все, был въезд вдоль стены, огораживающей усадьбу, через ворота, увенчанные куполом. От ворот напрямую шла дорога длиной в милю. Первая часть дороги была обсажена деревьями, сквозь которые можно было видеть только ротонду. Затем, примерно через три четверти мили, обсаженный деревьями участок кончался и дорога выходила на прямоугольные лужайки с клумбами. С этой точки гости, прибывающие на автомобилях, поражались внезапно открывающейся панорамой с домом, занимавшим большое пространство с востока на запад.
Когда Александр проехал через ворота главного входа, он увидел там свыше сотни репортеров и фотографов – шумную, воинственную и негодующую толпу. Некоторые из них торчали здесь четвертый день, во рву, окружающем усадьбу. Их настроение не улучшилось от того, что Нельсон получил полицейскую охрану, чтобы не допустить их в дом. Кое-кто сидел на корточках, играя в карты, но большинство валялось в траве. Они томились, были усталыми, беспокойными и обиженными. После всего, что здесь произошло, вряд ли кто мог позавидовать известности кинозвезды. В воздухе висела неясная угроза. Александр, еще сидя в машине, столкнулся с репортерами, которые угрожающе гудели, желая получить хоть какую-нибудь информацию, чтобы вознаградить себя за столь долгое ожидание и за унижение, которому их подвергли копы, сгонявшие их с места. А репортеры были все время настороже, чтобы вовремя занять необходимую позицию для фотографирования и интервью. С одной стороны дома – копы, с другой – слуги с собаками, на случай, если кто проскользнет мимо копов. Все это длилось в течение нескольких дней и подогревало обиду представителей прессы. Еще недавно, когда они узнали о скандале с Нельсоном, возможно, их реакция колебалась от легкого неодобрения до слегка завистливого восхищения. Но теперь они превратились в блюстителей благопристойности. Александр сидел в машине за спиной Фрэнки – его телохранителя. Он был встречен улюлюканьем, свистом, неприличными шутками и вопросами, пока автомобиль прокладывал путь между репортерами. Александр приказал Фрэнки остановиться и встал на переднем сиденье.
– Я хочу поблагодарить вас, мальчики, – перекрикивая шум, сказал Александр, – за безудержную рекламу, которую вы сделали одному из моих самых знаменитых актеров. Я уверен в этом и очень ценю, – добавил он, смеясь. И один или два репортера тоже засмеялись. – Сейчас, – продолжал Александр, – я не могу вам все рассказать об истории с Нельсоном, но я не понимаю, почему вы здесь висите. Посмотрим, позовет ли м-р Нельсон нас на чай. Я могу взять с собой несколько человек в автомобиль, а кто не влезет, может пойти пешком за нами. Или – здесь около мили пешего хода, – я пошлю за вами машину из дома. Я вам обещаю, что без вас не будет никакого разговора. И пожалуйста, примите мои извинения за то, что вас здесь держали. К счастью, он еще больше боится меня.
Это вызвало более сочувственный смех.
Александр вышел и открыл двери своего автомобиля, туда втиснулось человек пять-шесть репортеров. Видя, что это вызвало сильную давку, которая грозила перейти в беспорядочно бегущую толпу, потому что репортеры в задних рядах боялись что-нибудь пропустить, Александр решил пойти пешком с теми из них, у кого не было транспорта. Казалось, что это удовлетворило каждого и оказало на всех успокаивающее действие. Ворота были открыты, автомобиль Александра проехал вперед, следом проехали те, у кого были машины и такси, а потом вошел Александр, окруженный со всех сторон репортерами и фотографами. Некоторые из них обстреливали его вопросами, и вся орава напоминала большую неорганизованную армию. Они медленно продвигались по этому длинному пути.
– Я знаю не больше вас, – отвечал он на все вопросы, – но, будь я проклят, мы все разузнаем. Я считаю, что вы имеете право знать. И я имею право знать. Я убежден, что мы получим некоторые ответы, ол'райт?
Репортеры перепрыгивали через клумбы, давя подошвами нежно взлелеянные растения, через крокетные лужайки, они бросали пустые бутылки из-под имбирного пива в плавательные бассейны, кто-то сильным ударом снес кактус… Перед домом репортеры, которые были в машине Александра, и те, кто проехал за ними, ожидали, чтобы их впустили. Александр протиснулся сквозь толпу и позвонил в звонок. Сначала открылся глазок, а потом дворецкий Нельсона открыл дверь.
– Здесь несколько джентльменов хотят повидать м-ра Нельсона, – сказал Александр, – позаботьтесь о них, Хенк.
Как только репортеры ввалились в дом, внушительность вестибюля оказала на них успокаивающее действие. Куполообразная застекленная крыша из цветного стекла стушевывала солнечные лучи и создавала сумрак, наподобие церковного, что заставляло автоматически понижать голос. Дворецкий, Хенк, провел их в комнату для приемов через открытые золотисто-лакированные двери, на которых были изображены гирлянды драконов. На длинном банкетном столе был приготовлен чай и много тарелок с бутербродами с икрой и маленькими сандвичами. Слуги вручали представителям прессы тарелки, как только они входили. Пугающая роскошь комнаты заставила некоторых репортеров отряхнуть грязь, налипшую после их долгого бдения во рву. Они почувствовали себя смущенными и стали не такими шумными. Они оглядывались кругом, кое-кто с неприкрытым благоговением, а кто-то с презрительным выражением. Репортерская братия пила чай или кофе, имбирное пиво, заглатывала маленькие сандвичи, плюхалась на сиденья в виде гондолы с позолоченными дельфинами, которые поддерживали гондолы, и щупали богатый материал штор. Через некоторое время они утихомирились и чей-то голос требовательно спросил: "Когда же мы увидим героя-любовника?!" Хор голосов подтвердил это требование.
– Я схожу за ним, – предложил Александр.
Он вернулся через пять минут с Джеймсом Нельсоном и молодой миловидной женщиной. Большинство репортеров не специализировались в области кино и никогда не видели Джеймса Нельсона во плоти. Они были удивлены тем, что он был значительно меньше ростом, чем они ожидали, и выглядел усталым, так как недавно участвовал в нескольких трудных спектаклях. Александр поднял руку и потребовал тишины.
– М-р Нельсон будет рад ответить на ваши вопросы, – провозгласил он, – если вы все будете так добры и дадите ему немножко места в комнате, так, чтобы каждый из вас мог видеть и слышать его. Порядок. Теперь первый вопрос.
– Что вы собираетесь сказать об этой вечеринке? – задал весьма агрессивно вопрос какой-то репортер.
– Я чувствую, что вы не собираетесь спрашивать меня о моей новой картине, – легко ответил Нельсон.
Это вызвало смех и недоверчивые хмыканья. У Нельсона был плохой английский, высокий голос, почти барственный и совсем не такой голос, который у людей ассоциировался с теми ролями, которые он играл на сцене.
– Во-первых, – сказал он, – я рад представить вам, джентльмены, свою невесту. – И он показал на молодую женщину, стоявшую рядом с ним. – Делия Колпейн. – Он взял ее руку, сильно пожал, и они долго смотрели друг на друга, как неразлучники-попугайчики.
– Невеста? – воскликнули с удивлением несколько голосов.
– Да. Мы сохраняли нашу помолвку в тайне, как часть личной жизни. Мисс Колпейн из Англии.
Делия Колпейн одарила их теплой, чуть высокомерной улыбкой, как будто она пришла сюда, чтобы снять напряжение.
– Я не вполне еще освоилась с вашими американскими привычками, – призналась она сдержанно, – но, надеюсь, скоро акклиматизируюсь.
– Парочка приемов, Джейми вам поможет, – ввернул один из репортеров.
Она болезненно поморщилась и проигнорировала это замечание.
– Когда должно быть бракосочетание? – спросил кто-то.
– Как только семья Делии сможет сюда приехать, – сказал Нельсон, – сэр Артур Колпейн, отец Делии, надеется…
Его прервали.
– Давайте оставим это для раздела светской хроники. Идет? А теперь о вечеринке.
– Ах, да, вечеринка. Ну, это была еще та штучка, эта вечеринка, ол'райт.
Это вызвало сочувственный смех.
– Как это происходило, – продолжал Нельсон, – я всего не видел. Я в это время смотрел кино.
– Голубое кино [62]62
Голубое кино – секс-фильм.
[Закрыть]? – раздался похабный смешок самцов.
– Нет, черно-белое.
– Вы ушли смотреть кино, когда у вас полон дом гостей?
– У меня прямо здесь проекционный зал.
– Должно быть, захватывающая лента, если учесть то, что здесь происходило?
– Честное слово, не знаю. Признаюсь, что большую часть времени я проспал. Это одна из моих собственных картин, а я всегда засыпаю на моих собственных фильмах.
– Вы пытаетесь нам сказать, что не знаете, что у вас тут происходило и что вы не принимали в этом участия?
– Признаюсь, что имел представление об этом, но я не принимал участия. Я весь вечер был вместе с мисс Колпейн. Какие-то незваные гости… Во всяком случае, были люди, которых я никогда не видел и совершенно точно не приглашал. Очевидно, они решили, что это такой сорт вечеринки, на которой они могут делать что хотят.
– Вы не делали попыток остановить это?
– Конечно, я должен был это прекратить, но кто-нибудь из вас пытался когда-нибудь остановить людей, которые решили это делать? Вступить с ними в драку?
– А что насчет девушки в ванной из шампанского? Если вы ее не приглашали, как вы могли приготовить ей ванну?
Раздался гогот.
– Вы слышали о молодой леди, которая принесла с собой на прием собственную арфу? Ну, я могу только предположить, что эта молодая леди приняла ванну и, по-видимому, ее чувства вызвали у кого-то желание попросить ее сыграть. Но это не по мне. Да у меня и нет большого пристрастия к шампанскому.
Смех репортеров становился все более сочувственным. Большинство теперь смеялось скорее с Нельсоном, чем над ним.
– Кто была эта девушка в ванне с шампанским?
– Понятия не имею. Тот единственный раз, когда я ее видел, она ничем не выделялась, чтобы ее узнать. Все хорошенькие девушки похожи одна на другую в ванне с шампанским.
– Это была та же самая девушка, не так ли, которая участвовала в извращениях с другой девушкой?
После этого трудного вопроса воцарилась тишина.
– Я не знал об этом, – сказал Нельсон. – Если это и случилось, то должно быть, когда я заснул перед крутящейся лентой. Проекционный зал звуконепроницаем.
– Это очень легкий способ уйти от ответа, – провозгласил репортер. – Откуда нам знать, что вы не лжете?
– Если вы видели любой фильм Джеймса Нельсона, – вмешался Александр, – то вы должны бы знать, что он не очень хороший актер.
Это вызвало смех и разрядило напряжение.
– А теперь, – быстро продолжил Александр, – я думаю, что вы согласитесь, что м-р Нельсон ответил на все ваши вопросы очень откровенно. Он должен идти, у него назначена встреча. И если у вас больше нет вопросов, то, может быть, мы извиним его?
На это последовало несколько протестов, но кое-кто из репортеров уже спешил передать свою информацию в газеты, другие заколебались, остаться ли еще и задавать вопросы или как можно скорее бежать к ближайшему телефону. А так как Нельсон уже двигался к выходу и шансы вытянуть из него что-нибудь еще уменьшались, большинство удовольствовалось тем, что они услышали. Теперь все спешили уйти. Огромный банкетный зал опустел, за исключением трех-четырех представителей прессы, которых не поджимало время для отправки репортажа, и они поспешили прикончить оставшиеся бутерброды с икрой.
Вернувшись в студию, Александр поручил Питу Фентону выпустить заявление, что полиция разыскивает людей, которые явились незваными на вечеринку у Джеймса Нельсона и несут ответственность за то, что случилось в доме актера. Это заявление вместе с пресс-конференцией Нельсона дало желанный эффект. Вопли протеста еще раздавались, реформаторы еще требовали вмешательства и передовицы в газетах еще грохотали на тему развращенности этого "Содома XX века", но главная сила этого порицания падала уже на весь Голливуд. И хотя у многих были сомнения, говорил ли Нельсон правду, но тот способ, каким он овладел ситуацией на пресс-конференции, работал в его пользу, как и обходительность, с какой он встретил своих обвинителей. В течение следующих трех-четырех дней антиголливудская кампания усиливалась и становилась более истерической, но Александр и Вилли чувствовали, что, возможно, их доброе имя будет восстановлено. В самом деле, они согласились с некоторыми рубриками прессы, резко и решительно расценили эту ситуацию и вовсе не стали покрывать кинозвезду, а, напротив, выставили его, чтобы он ответил на острые вопросы во время конференции. И тут, когда казалось, что все обошлось, Пит Фентон ворвался в кабинет к Александру с копией лос-анджелесской вечерней газеты и, ни слова не говоря, положил ее на письменный стол. Взгляд Пита предвещал бедствие. Александр прочитал очерк, прозвучавший как набат. Заголовок гласил: "Говорит девушка из ванны с шампанским". За этим следовало интервью с Джоан Торт, которая призналась, что была той самой девушкой в ванной из шампанского на вечеринке у Нельсона и также была той девушкой, которая позже занималась лесбийской любовью с другой девушкой. Затем последовала бомба. Джоан Торт, восемнадцатилетняя статистка кино, сказала, что ее взял на вечеринку литературный редактор компании "Сейерман-Интернешнл" Пауль Крейснор, который пообещал ей 500 долларов, если она сделает это с другой девушкой. Она познакомилась с ним и встречалась много раз во время работы в студии. За этим следовал длинный, подробный и жуткий отчет Джоан Торт об этой вечеринке. Газета, в которой был помещен этот очерк, была одной из тех, которые шумно протестовали против того, что Вилли поглотил студию Хесслена, и, конечно, не упустила возможности использовать признания Джоан Торт, чтобы связать скандальное поведение Нельсона и Пауля Крейснора с компанией "Сейерман-Интернешнл".
"Я знаю, что я поступила неправильно, но я говорю то, что знаю, чтобы защитить других девушек от заблуждений и подкупа, как подкупили меня злые мужчины".
Пиф Фентон сказал, что, согласно его информации, газета заплатила Джоан Торт две тысячи долларов за статью с ее признаниями. Это было значительно больше, чем обычная рыночная цена за такой материал. Александр поднял телефонную трубку и попросил Пауля Крейснора. Но его не было в кабинете. Тогда он позвонил Паулю домой, но и там не отвечали. Он попросил мисс Пирс звонить Паулю каждые три минуты. Затем Александр позвонил по внутреннему телефону Вилли и Стефану Рейли и рассказал им, что произошло. Он попросил их обоих прийти к нему в кабинет, и когда Вилли пришел сразу после Стефана, он сказал:
– Это ваш друг, Александр, ваш друг подложил нам свинью. Надо немедленно выгнать его, разорвать всякую связь и пригласить копов, чтобы принять соответствующие меры.
– Прежде чем мы сделаем что-нибудь, я хочу услышать, что скажет сам Пауль, – сказал Александр.
– Ну что он может сказать. Конечно, будет все отрицать. Но я сделал запрос, и это правда, что он встречался с ней, и правда, что она работала на нас в нескольких картинах. Этого достаточно, чтобы нас распять. Какая разница, что он скажет!
