Текст книги "Моя прекрасная убийца [Сборник]"

Автор книги: Тобиас Уэллс

Соавторы: Дафна Дюморье,Хансйорг Мартин,Уильям Гарнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

– Если бы вы мне показали эту комнату, я бы сразу и решил, – сказал он.

Его поразило, как она, не раздумывая, повернулась и пошла впереди него по узкому, грязному коридору. Она включила свет на лестнице и все время, пока они с Фентоном спускались вниз, бормотала извинения.

Когда-то это были помещения для прислуги викторианской виллы. Женщина превратила бывшие кухню, кладовку для продуктов и кладовку для инструмента в жилую комнату, кухоньку и спальню. Правда, после этой переделки грязи стало еще больше. Безобразные печные трубы, бесполезные теперь отопительные котлы, старые кухонные машины. Когда-то давно они исправно служили – когда-то очень давно, когда здесь все было вычищено до блеска и сверкало. Кухонный шкаф, который все еще стоял на своем прежнем месте, занимал практически всю стену. Лет пятьдесят назад здесь было множество медной посуды, и какой-нибудь повар в белой куртке, с руками в муке по локоть, давал указания поваренку, снующему в кладовую за продуктами и обратно. Теперь штукатурка облупилась, линолеум на полу вытерся и порвался, и в кухонном шкафу воцарилась совершенная пустота – если не считать сложенного туда хлама, не имеющего с названием шкафа ничего общего: старого радио, книг, прошлогодних журналов и газет, незаконченного рукоделия, сломанных игрушек, зубной щетки, а также образчиков обуви, большей частью без пары.

Женщина беспомощно оглянулась.

– Ох уж эти дети, – сказала она. – С ними все время приходится убираться, и все без толку.

Было совершенно очевидно, что она никогда не убирала, что она смирилась с грязью, а беспорядок, который он наблюдал, был ее ответом на тяготы жизни. Но он ничего не сказал, только кивнул и вежливо улыбнулся. Через полуоткрытую дверь он заметил незаправленную постель. Она заметила его взгляд и торопливо закрыла дверь. Затем, как бы в извинение, застегнула свою шерстяную кофточку и причесала волосы, запустив в них пальцы.

– А где же та комната, которая у вас пустует? – спросил он.

– Ах, да, – сказала она, – да, конечно…

Это прозвучало как-то неопределенно и нерешительно, будто она сама не могла понять, зачем, собственно, привела его в подвал.

На обратном пути они пересекли узенький коридор, прошли мимо угольного погреба (вот что мне пригодится, подумал он) и прачечной, в открытых дверях которой стоял детский горшок, а рядом с ним валялись разорванные газеты. Наконец, они дошли до следующей комнаты, дверь которой была заперта.

– Не думаю, чтобы вы остались довольны ею, – сказала она со вздохом и, как видно, оставив всякую надежду. И в самом деле, довольным этой комнатой не остался бы никто – кроме него, исполненного непреодолимого желания осуществить задуманное.

Когда женщина откркла дверь, подошла к окну и раздвинула шторы – они были сшиты еще во времена войны для затемнения окон – ему в нос ударил сырой дух подвала, тяжелый и густой, будто туман над рекой. С ним соединялся явственный запах газа.

– Да, это скверно, – сказала она. – Здесь постоянно пахнет газом. Мастера должны были прийти уже давно, но все не приходят…

Она еще раз потянула за шторы. Гардина сломалась, черный материал упал, и через открывшуюся дыру в окне в комнату прыгнула кошка с пораненной лапой – та самая, которую Фентон видел под платаном у дома. «Кшшш!» – шугнула ее женщина и махнула руками, но на кошку это не произвело особого впечатления. Кошка, как видно, хорошо знакомая с обстановкой, проскользнула в угол, запрыгнула на ящик и улеглась там.

– Эта комната кажется мне весьма подходящей, – сказал он, не удостоив даже взглядом темных стен и низкого потолка. – О, да, тут и сад есть!

Полоска земли и камней никак не напоминала сад даже при самом сильном воображении. Эта полоска была как раз на уровне их глаз, поскольку они смотрели на нее через подвальное окно.

– Да, – сказала женщина, – да, там садик.

Она стояла рядом с Фентоном, глядя на клочок земли, на котором не росло ни травинки и которому они оба дали столь неподходящее название. Затем она пожала плечами и продолжала:

– Да, здесь тихо и спокойно, как вы заметили, но солнца не так много. Окно выходит на север.

– Я люблю комнаты с окнами на север, – сказал он рассеянно, уже прикидывая, где он ее похоронит.

У женщины мелькнула какая-то догадка.

– Так вы художник? – спросила она. – И вам надо окно на север, чтобы был ровный свет? Правда?

Он испытал колоссальное облегчение. Художник! Ну, конечно! Вот то объяснение, которое и было ему нужно. Отныне у него не будет никаких проблем.

– Я вижу, вы уже отгадали мой секрет, – хитро усмехнулся он. И это вышло так естественно, что он сам удивился.

– Я – художник, но только на несколько часов в день. До обеда я работаю, а потом – сам себе хозяин. Вот тут-то моя настоящая работа и начинается. Это не просто мое хобби. Это моя страсть. У меня уже назначен срок будущей выставки. Можете представить себе, насколько важно мне было найти комнату – такую, как эта.

Он поднял руку и описал в воздухе круг – неопределенный жест, неизвестно что выражающий и непонятно к кому обращенный – быть может, к кошке? Но его уверенность и энтузиазм оказались заразительными и окончательно обезоружили женщину, все еще продолжавшую смотреть на него с некоторым недоумением.

– В Челси много художников, правда? – спросила она. – По крайней мере, люди так говорят, я сама точно не знаю. Я всегда думала, что ателье у художников должно быть на верхнем этаже, где много света.

– Не обязательно, – ответил он, – я не сторонник этой точки зрения. По вечерам, когда мне придется работать, на улице уже достаточно темно. У вас тут есть электрическое освещение?

– Да…

Она подошла к двери и повернула выключатель. Голая лампочка под потолком тускло засветила сквозь толстый слой пыли.

– Отлично! – воскликнул он. – Больше мне ничего и не нужно.

Улыбаясь, он заглянул в ее грустное лицо. Да, во сне бедняжка, должно быть, выглядела более счастливой. Это и в самом деле будет гуманно – избавить ее от нищей жизни.

– С завтрашнего дня можно будет занять комнату? – спросил он.

Искра надежды в ее глазах, такая же, как тогда, на лестнице, когда он спросил, не сдается ли комната, мелькнула вновь, а затем на лице отразилось смущение, даже неловкость.

– Вы ведь еще не узнали о цене, – сказала она.

– Какую вы установите, такую и заплачу, – ответил он и снова сделал жест рукой: деньги, мол, тут роли не играют.

У нее ком встал в горле. Она не знала, что и сказать.

Женщина покраснела и, набравшись духу, выпалила:

– Было бы лучше, если бы хозяин дома ничего не знал. Я скажу ему, что вы – мой новый друг, и мы будем жить с вами. Платить можете один или два фунта в неделю – как сочтете приемлемым.

Видно было, что она ^волнуется, ожидая ответа.

– Я буду платить вам пять фунтов в неделю, – сказал он. – И начиная с сегодняшнего дня.

Он извлек из кармана бумажник и достал оттуда новые хрустящие банкноты. Она протянула руку, не сводя глаз с денег, которые он отсчитывал ей в ладонь.

– Хозяину – ни слова, – сказал он. – А если будут спрашивать, кто это у вас поселился, отвечайте, что приехал в гости двоюродный брат, художник.

Она поглядела на него и впервые улыбнулась – так, будто теперь, после расчета, они превратились в заговорщиков, соединенных общей тайной.

– По виду вы вовсе не похожи на моего двоюродного брата. Как, впрочем, не похожи ни на одного из художников, которых я видела раньше. Как вас зовут?

– Моя фамилия Симс. Маркус Симс, – не задумываясь, он назвался именем тестя.

Тесть был адвокатом, он умер много лет назад, и ему это уже никак не могло повредить.

– Благодарю вас, мистер Симс, – сказала она. – Завтра я устрою генеральную уборку.

В подтверждение серьезности своих намерений она сняла черную кошку с ящика и выбросила ее в окно.

– И тогда, значит, вы уже завтра после обеда привезете сюда свои вещи?

– Мои вещи?

– Ну то, что вам надо для работы. Разве вам не нужны краски, кисти и прочее?

– О, да… да, конечно, – ответил он, – да, я должен привезти свои вещи.

Он снова огляделся. Кровь проливать он не будет. Никакой борьбы не будет тоже. Он задушит обоих во сне. И женщину, и ребенка. Это будет гуманнее всего.

– Если вам нужны краски, – сказала она, – то они продаются тут неподалеку. На Кингс-Роуд есть такие магазинчики для художников. Я, когда ходила за покупками, заглядывала в витрины и видела там мольберты и всякое такое.

Он постарался скрыть улыбку. Это было действительно трогательно – вся ее забота. Она такая приветливая и доверчивая, если узнаешь ее поближе.

Они поднялись по лестнице и вышли в прихожую.

– Я так рад, что нам удалось договориться, – сказал он. – Я уж совсем было отчаялся.

Она, улыбаясь, взглянула на него.

– Я тоже была в отчаянии, – негромко сказала она. – Если бы вы не пришли, я бы не знала, что и делать…

Они стояли рядом у лестницы в подвал. Нет, какие все же странные дела бывают на свете! Его внезапное появление оказалось для нее подарком судьбы. Он, пораженный, посмотрел на нее и спросил:

– Так у вас, значит, трудные времена?

– Трудные времена?

Она сделала беспомощный жест и апатичное, потерянное выражение появилось у нее на лице снова.

– Жить в этой стране иностранцу тяжело само по себе. А тут еще отец малыша сбежал и оставил меня совсем без денег. И я не знаю, куда податься, на кого опереться. Это-то самое скверное. Должна вам сказать, мистер Симс, если бы вы сегодня не пришли…

Она не договорила, поглядела на ребенка и пожала плечами.

– Бедный Джонни, – вздохнула она, – он-то, конечно, ни в чем не виноват.

– Действительно, бедное дитя, – кивнул Фентон. – И вы тоже несчастная. Я сделаю все, чтобы покончить со всеми вашими заботами. Обещаю вам.

– Вы так добры… Благодарю вас от всей души.

– Нет, это я благодарю вас.

Он слегка поклонился; помедлив, погладил мальчика по голове.

– До свидания, Джонни. До завтра.

Мальчик поднял глаза и без выражения посмотрел на него.

– До свидания и вы, миссис… миссис…

– Кауфман, меня зовут Анна Кауфман.

Она проводила его до самых дверей и поглядела, как он спускается по лестнице, как идет через ветхие некрашеные ворота. Черная кошка, снова направляясь к разбитому подвальному окну, прошмыгнула у него в ногах. Фентон помахал шляпой – женщине, мальчику, кошке и всей этой мрачно-серой вилле.

– До завтра! – крикнул он и зашагал по Болтинг-стрит походкой делового мужчины, который стоит на пороге больших приключений. Хорошее настроение не покинуло его и тогда, когда он подошел к двери своего дома. Он вынул из кармана ключ, открыл дверь и поднялся по лестнице, насвистывая шлягер тридцатилетней давности. Эдна болтала по телефону– очередной бесконечный разговор с подругой. Напитки уже были выставлены на маленький столик в гостиной, там же стояли тарелки с бисквитами для коктейля и с солеными орешками. Эдна прикрыла трубку рукой и оповестила:

– Придут Олхазены. Я их пригласила на ужин с холодными закусками.

Ее муж улыбнулся и кивнул. Задолго до обычного времени он налил себе шерри, чтобы как-то привести в порядок мысли по поводу пережитого за день.

Эдна положила трубку и сказала ему:

– Ты выглядишь гораздо лучше. Прогулка и в самом деле пошла тебе на пользу.

Эти простые слова так развеселили его, что он чуть не прыснул.

Хорошо, что эта женщина завела речь о красках и кистях. То-то было бы глупо, если бы он явился назавтра с пустыми руками.

Словом, пришлось раньше уйти из бюро и предпринять экспедицию по магазинам, чтобы закупить все необходимое. Он решил не экономить. Мольберт, холст, один тюбик с краской за другим, кисточки, скипидар – все вроде маленькие пакетики, но набралось их на большой сверток, который совершенно нельзя было унести. Затея развлекла его необыкновенно. Он действительно сможет сыграть свою роль достойно. Продавец, воодушевленный размахом покупок, выкладывал на прилавок все новые и новые краски. Фентон рассматривал тюбики и читал названия. Эти покупки, без сомнения, доставили ему огромное наслаждение, а слова «хром», «сиена», «голубая лазурь» пьянили, будто вино. Наконец он остановил себя, вышел из магазина и сел со своим пакетом в такси.

– Болтинг-стрит, семь…

Чувство, что у него появился еще один привычный адрес, придало приключению особую остроту.

Странно, но когда такси подъехало к Болтинг-стрит, ряды вилл уже не казались столь запущенными и унылыми. Не было и такого ветра, как вчера, проглянуло солнце, установилась довольно приятная апрельская погода; но дело было все же не в этом. Важнее, наверное, было то, что дом № 7 теперь будто осветился ожиданием.

Он заплатил по счетчику и, забирая сверток, заметил, что темные шторы в подвальном этаже исчезли. Взамен появились самостоятельно сшитые – ярко-оранжевые, режущие глаз. Не успел он отметить эту метаморфозу, как шторы раздвинулись, и женщина, держа на руках своего мальчика с вымазанным в мармеладе лицом, помахала ему. Черная кошка спрыгнула с подоконника, подошла к нему и потерлась выгнутой спинкой об его ногу. Женщина вышла на лестницу.

– Джонни и я ждем вас весь вечер, – сказала она. – Это все, что вы привезли?

– А что, разве этого мало? – рассмеялся он.

Она помогла ему отнести в дом пакеты и пакетики. Заглянув в кухню, он заметил, что она предприняла попытку навести некоторый порядок – одними новыми гардинами дело не ограничилось. Обувь из кухонного шкафа была убрана, как и игрушки мальчика. На столе появилась скатерть – все указывало на то, что она собирается пригласить его на чашечку чая.

– Вы ни за что не поверите, сколько пыли оказалось в вашей комнате, – сказала она. – Я вчера убирала чуть ли не до полуночи.

– Это вы зря, – ответил он, – не стоило так стараться.

Она замерла в дверях и снова посмотрела на него растерянным взглядом.

– Значит, вы ненадолго?

Голос ее задрожал.

– Из нашего вчерашнего разговора я поняла, что вы поживете у нас несколько недель. Разве не так?

– О, я совсем не то имел в виду, – поспешил он успокоить ее. – Я только хотел сказать, что пыли все равно будет предостаточно, когда я начну работать.

Она вздохнула с заметным облегчением, улыбнулась и открыла дверь.

– Добро пожаловать, мистер Симс.

Да, она действительно потрудилась на славу. Комната приобрела совершенно другой вид. Даже запах стал иным. Перестало пахнуть газом, зато запахло карболкой и лизолом. Словом, каким-то средством для дезинфекции. Черная ткань для затемнения исчезла с окна; она даже позаботилась, чтобы вставили стекло. Ящика, который облюбовала кошка, тоже было не видать. У стенки появился стол, справа и слева от него – расшатанные стулья, а вдобавок и кресло, обтянутое тем же кричащеоранжевым материалом, из которого были занавески на кухне. Над решеткой камина, где вчера еще было пусто, теперь висела большая яркая репродукция – мадонна с младенцем. Под ней лежал на полочке альманах. Мадонна с мягкой улыбкой поглядела на Фентона.

– Ну вот, – пробормотал он, – ну вот, слава Богу…

Чтобы скрыть, как он тронут – а это и в самом деле

было необыкновенно трогательно: бедная женщина так постаралась накануне дня, который, вероятно, окажется последним в ее жизни, – он отвернулся и принялся распаковывать вещи.

– Позвольте мне помочь, мистер Симс, – сказала она и, не оставляя ему времени для возражения, опустилась на колени и стала развязывать узелки на бечевке. Она развернула оберточную бумагу и собрала мольберт. Потом они вместе достали все тюбики с красками и рядами разложили на столе. Подрамники они составили к стенке. Какая милая игра, подумал он, и она тоже развлекается со мной, хотя серьезна при этом донельзя…

– Что вы будете рисовать сначала? – осведомилась она, когда все было готово и даже холст закреплен на мольберте. – Я полагаю, у вас уже есть какой-то замысел?

– О да, замысел у меня уже есть, – улыбнулся он, удивляясь, насколько она поверила во все.

Вдруг она тоже улыбнулась и проговорила:

– Могу себе представить. Я знаю, что вы задумали.

У него все похолодело внутри. Как она догадалась?

И что теперь будет?

– Вы начнете с Джонни, не так ли?

– Как вы могли додуматься до этого?! – резко бросил он.

Убить ребенка раньше матери? Какая ужасная мысль. Это невозможно. Немыслимо. Почему она такая любопытная? Впрочем, времени еще достаточно, а план пока до конца не продуман…

Она приняла его слова за похвалу и напустила на себя значительный вид. Он сразу успокоился – ну конечно, она имеет в виду портрет мальчика и ничего больше. Конечно, только портрет.

– Вы очень проницательная женщина, – сказал он. – Да. Ваш Джонни и есть мой замысел.

– Он будет послушным и не станет двигаться, – заверила она. – Я только привяжу его хорошенько, и он будет часами сидеть спокойно. Привести его прямо сейчас?

– Нет, нет, – ответил Фентон. – Я не спешу. Мне надо еще кое-что обдумать.

Женщина была явно разочарована. Она еще раз оглядела комнату, которая столь внезапно и непостижимо превратилась в то, что она считала «художественным ателье».

– Раз так, то позвольте пригласить вас на чашечку чая, – сказала она.

И он, чтобы избежать долгих уговоров, пошел за ней в кухню. Там сел на стул, предупредительно пододвинутый ею, и стал пить чай с сэндвичами.

Мальчик смотрел на него неподвижным взором, потом вдруг сказал: «папа» – и протянул к нему ручку.

– Он называет «папой» всех мужчин, – сказала мать, – хотя его собственный отец не желает о нем заботиться. Не досаждай мистеру Симсу, Джонни!

Фентон заставил себя вежливо улыбнуться. Дети всегда повергали его в смущение. Женщина так долго мешала ложечкой его чай, что он совершенно остыл и стал невкусным.

– Хорошо, когда есть кто-то, с кем можно поговорить, – сказала она. – Я была так одинока, мистер Симс. А затем появились вы… Я живу в подвале, а надо мной – совершенно пустой дом, ни души. И соседи неважные. У меня тут вообще нет друзей.

Тем лучше, подумал он. Все складывается донельзя удачно. Когда они исчезнут, их не хватится ни один человек. Если бы в доме жил еще кто-нибудь, все было бы значительно сложнее. А так он может осуществить задуманное в любую минуту. Бедняжка. Ей, наверное, двадцать шесть или двадцать семь. И что за жизнь у нее…

– …Просто исчез, не сказав ни слова, – продолжала она свой рассказ. – Мы всего три года прожили в этой стране. То в одном городе, то в другом. Муж мой так и не нашел постоянной работы. Когда-то мы жили в Манчестере. Джонни родился в Манчестере.

– Ужасный город, – сказал он. – Там все время дождь.

– Я сказала ему: «Ты должен, наконец, найти работу!» – продолжала она свою историю и стукнула кулаком по столу, чтобы придать весу своим словам. – Я сказала: «Так дальше не пойдет! Это не жизнь для меня и для нашего ребенка!» А затем, мистер Симс, кончились деньги, чтобы платить за квартиру. Что я могла сказать хозяину дома? А если ты в этой стране чужой, с полицией всегда сложности.

– С полицией? – насторожился Фентон.

– С документами, – пояснила она. – С нашими документами вечно что-то не ладилось. Нам все время надо проходить регистрацию. Мою жизнь, мистер Симс, уже много лет нельзя назвать счастливой. Мне было только шестнадцать, когда я познакомилась со своим мужем – ну, разумеется, он тогда еще не был моим мужем. Я думала, что в Англии у нас дела пойдут лучше.

Она говорила, и голос ее с немецким акцентом, который он находил даже приятным, как спокойная, ровная мелодия вторил его мыслям. Какое это замечательное чувство – знать, что ты не в конторе, не дома, а просто – Маркус Симс, художник. А он и вправду большой художник, хотя его искусство – не кисти и не краски; это из преступления своего он сделает настоящий шедевр. И рядом сидит будущая жертва – женщина, которая сама отдала свою жизнь в его руки, которая смотрит на него, как на избавителя – а он ведь и есть ее избавитель, в конце концов.

– Это просто поразительно, – сказала она медленно. – Вчера я еще совсем не знала вас, а сегодня рассказываю вам всю свою жизнь. Вы – мой друг.

– Ваш настоящий друг, – ответил он, слегка пожимая ее руку. – Верьте мне, это правда.

Он улыбнулся, допил чай и отодвинул стул. Она взяла его чашку и блюдечко, поставила в мойку и вытерла рукавом блузки рот мальчику.

– Что вы будете делать сейчас, мистер Симс? – спросила она. – Вначале пойдете в постель, или будете рисовать Джонни?

Он недоуменно уставился на нее. В постель? Не ослышался ли он?

– Как вы сказали? – переспросил он.

Она стояла, глядя на него спокойно и выжидающе.

– Все зависит от вас, мистер Симс, – сказала она. – Мне все равно. Я целиком в вашем распоряжении.

Он почувствовал, как кровь приливает к затылку, как медленно краснеет лицо. Но сомнений не было – многозначительная улыбка и кивок в сторону спальни окончательно устранил их. Бедная девочка сделала ему своего рода деловое предложение и думает, что он примет его… что он на это рассчитывал…

– Милая моя мадам Кауфман, – начал он («мадам» звучало как-то лучше, чем «миссис», и больше подходило ей, иностранке), – мне кажется, вы неверно меня поняли.

– Что-что? – удивленно спросила она и снова улыбнулась. – Вы можете не бояться. Никто не придет. А о Джонни я позабочусь.

Это было просто Бог знает что. Ведь он не подавал ни малейшего повода, ни сном, ни духом… Но стоит высказать сейчас свое естественное негодование и покинуть этот дом – и рухнут все его совершенные планы. И тогда где-нибудь придется начинать с нуля.

– Это… это чрезвычайно любезно с вашей стороны, мадам Кауфман, – сказал*он. – Я по достоинству оценил ваше необычайно щедрое предложение. Дело, однако, в том, что я, к несчастью, был ранен во время войны… Да… Словом, вы понимаете… И я сейчас всецело сконцентрировался на искусстве, на моей живописи. Поэтому невероятная радость для меня – то, что я нашел здесь этот уголок, мое прибежище. Знаете, это мой истинный мир. И если мы могли бы быть друзьями…

Он лихорадочно искал слова извинения и не находил их.

Она пожала плечами. На лице не отразилось ни облегчения, ни разочарования. Словно все шло так, как и должно было идти.

– Все в порядке, мистер Симс, – сказала она. – Я просто подумала, что вы чувствуете себя, вероятно, одиноким. А я знаю, что такое одиночество. И вы так приветливы, так добры. Но если у вас когда-нибудь будет чувство, будто…

– О, тогда я сразу же скажу вам, – перебил он ее чересчур поспешно. – Хотя, к сожалению моему… Но – за работу, за работу!

Он снова улыбнулся, изобразил жгучую страсть к работе и открыл дверь кухни. К счастью, она застегнула пуговки на блузке, до этого расстегнутые достаточно щедро. Она взяла мальчика со стула и вышла вслед за ним.

– Всегда хотела посмотреть на художника за рабо-

той, – призналась она, – и вот теперь у меня будет случаи. Джонни поймет все, он уже большой. Где ему сесть, мистер Симс? И что? – ему сесть или встать? Как будет лучше?

Это было уж слишком – из огня да в полымя! Фентон рассердился. Эта женщина просто терроризировала его. Неужели она так и будет все время стоять у него над душой? Он и без того не желал уже видеть этого ужасного мальчика, а тут еще его мать.

– Поза особого значения не имеет, – сказал он. – Я ведь не фотограф, в конце концов. Единственное, чего я не переношу – если кто-то наблюдает за мной, когда я работаю. Посадите Джонни на стул. Я думаю, он может посидеть спокойно?

– Я привяжу его, – сказала она и вернулась на кухню.

Он стоял перед мольбертом, хмуро уставившись на холст. Надо было что-то делать, это ясно. Чистый холст чистым оставаться не должен. Она сразу подумает, что здесь что-то не то. И может повторить свое недвусмысленное предложение, сделанное пять минут назад…

Он взял один тюбик с краской, другой – и выдавил из них кляксы на палитру. Сиена… Неаполитанская желтая… Как они красиво называются. Он был с Эдной в Сиене – несколько лет тому назад, сразу после свадьбы. У него еще сохранились в памяти ржаво-коричневые кирпичи тамошних домов и эта площадь – как же она называется? – на которой еще происходили знаменитые скачки. Неаполитанская желтая… До Неаполя они тогда не доехали. Увидеть Неаполь – и умереть спокойно… Жаль, что они не путешествуют теперь так часто. Погрязли в рутине, в суете. Все в Шотландию да в Шотландию – Эдна равнодушна к югу. Лазурь… Чистейший голубой цвет. Лагуны южных морей, летучие рыбы… Как красиво смотрятся пятна краски на новой палитре…

– Так… Будь послушным, Джонни.

Женщина крепко привязала мальчика к стулу и провела рукой по его волосам.

– Если вам что-нибудь будет нужно, только позовите, мистер Симс.

– Благодарю вас, мадам Кауфман.

Она выскользнула из комнаты и тихонько прикрыла за собой дверь. Художнику нельзя мешать, когда он творит. Художника надо оставить наедине с вдохновением.

– Папа! – вдруг сказал Джонни.

– Сиди тихо! – шикнул на него Фентон.

Он разломил кусок древесного угля на две половинки. Однажды он наблюдал, как художник вначале намечал контуры углем – делал эскиз. Он взял кусок угля, сжал губы и нарисовал на холсте круг – что полная луна. Затем отступил назад и нахмурил брови. Странно, но эта полная луна и в самом деле напоминала лицо. Лицо, на котором еще ничего не было – ни глаз, ни рта, ни носа… Джонни наблюдал за ним, вытаращив глаза. Фентон подумал, что надо бы взять холст побольше – на этот помещалась только голова мальчика. Лучше, чтобы на холсте оказалась и голова, и плечи, тогда можно использовать лазурь, чтобы нарисовать свитер.

Он сменил маленький холст на большой. Да, так будет лучше. Теперь наметим еще разок контуры лица… глаза… две точки – это будет нос… узкую щель, где рот… двумя линиями – шею и еще двумя горизонтальными – плечи. Лицо, конечно, получилось пока самым приблизительным. Так, лицо человека вообще, а не Джонни. Ну, ничего. Это только начало.

…Попробуем положить немножко краски на холст, прямо как есть в тюбике – не смешивая. Так и будем действовать. Вот.

Первый сверкающий мазок на чистом холсте, казалось, требовал – дальше, дальше! И пусть цвет получился не таким голубым, как свитер Джонни – что с того?

Он почувствовал себя раскованнее. Мазки стали более размашистыми и вдруг нижняя половина холста превратилась в голубую рапсодию, составляющую резкий контраст с лицом, которое было только намечено углем. Но теперь оно уже выглядело как настоящее лицо – без дураков. И стена за спиной у мальчика, разумеется, должна быть зеленоватой. Он решительно схватил пару тюбиков, выдавил из каждого по кляксе. Потом взял другую кисточку– пусть на первой остается голубой цвет. Черт подери, а эта жженая сиена вовсе не напоминает ничем ту Сиену, в которой он бывал. Скорее, она похожа на какую-то тину болотную. Убрать, убрать ее немедля, чтоб не портила всей картины. Он поспешил к двери и крикнул в коридор:

– Мадам Кауфман! Мадам Кауфман! У вас случайно не найдется парочки ненужных тряпок?

Она явилась тотчас с тряпкой в полоску и оторвала от нее кусок. Он взял этот кусок и снял им жженую сиену с кисточки. Потом повернулся и увидел, что женщина глядит на холст.

– Нельзя! Нельзя вам смотреть! – закричал он. – Ни один художник не переносит, когда смотрят, как он начинает картину.

Она даже отпрянула от неожиданности.

– Простите меня.

Потом спросила осторожно:

– Это очень современная живопись, правда?

Он поглядел долгим взглядом на нее, а потом на холст. С холста – на Джонни.

– Современная? Разумеется, современная. Какая же еще? Может, прикажете рисовать что-либо в этом духе?

Он указал кисточкой на репродукцию над камином – улыбающаяся мадонна с младенцем Христом.

– Я – человек сегодняшнего дня. Как вижу окружающий мир, так и вижу. Вот так-то… Ну, а теперь позвольте мне продолжить работу.

Палитра была не так велика, чтобы выдавить на нее краски из всех тюбиков. К счастью, он купил сразу две. Он принялся выдавливать остальные краски на вторую палитру и смешивать их.

Что за цвета! Какие-то неведомые, неземные закаты и восходы – сущее буйство красок. Венецианская красная, оказывается, не имела ничего общего с дворцом дожей; скорее, она была похожа на окровавленные куски мозга. Цинковые белила – сама чистота. Но не смерть. Не стерильность. Охра – это буйное цветение жизни. Это вечное обновление. Весна. Апрель. Но где-то совсем в другие времена и совсем в ином мире.

Стемнело. Пришлось включить свет, но Фентона это ничуть не смутило. Мальчик заснул, но Фентон продолжал рисовать. Женщина вошла и сообщила, что уже восемь. Не хочет ли он поесть?

– Мне не составит труда приготовить, мистер Симс, – сказала она.

Фентон вдруг вспомнил, где находится. Восемь! А дома всегда без пятнадцати восемь накрывают ужин! Эдна ждет, наверное, волнуется, думает, не случилось ли с ним чего. Он положил палитру и кисть. Взглянул на себя – везде краска. На пиджаке, на руках.

– Боже мой, что же мне делать? – сказал он в полной растерянности.

Женщина поняла его. Она намочила тряпочку в скипидаре и осторожно удалила с пиджака пятнышко краски. Он пошел вслед за ней на кухню и принялся оттирать руки над умывальником.

– Впредь всегда говорите мне, когда будет семь, – распорядился он.

– Да, – ответила она с готовностью. – Я позабочусь об этом. Вы придете завтра?

– Разумеется, – сказал он нетерпеливо. – Разумеется. Оставьте тут все, как есть.

– Хорошо, мистер Симс.

Он взбежал на лестницу, выскочил из дома и быстро зашагал по дороге, придумывая на ходу, что скажет Эдне. А! Скажет, что невзначай зашел в клуб и там его уговорили сыграть партию в бридж. Он согласился, а потом уже невозможно было уйти, не подведя партнеров, да он и сам позабыл поглядывать на часы. Этого будет достаточно. То же можно сказать и завтра. Эдна постепенно привыкнет, что он заглядывает в клуб по дороге со службы. Лучшего, пожалуй, и не придумать, как скрыть великолепную тайну своей двойной жизни.

Просто удивительно, как стали пролетать дни – те самые дни, которые раньше казались такими бесконечными и тоскливыми. Его новая жизнь потребовала изменения привычного распорядка. Он стал лгать не только дома, но и на службе. Изобрел какие-то важные дела, поездки в дочернюю фирму, необходимость заключать новые договоры– и все для того, чтобы иметь возможность исчезать почти сразу после обеда. Теперь, сказал он себе, можно и сократить рабочий день наполовину. Всякий на его месте поступил бы так. Поразительно, но пока в фирме принимали все его объяснения за чистую монету. И Эдна тоже верила, когда он говорил, что был в клубе. Он, правда, для разнообразия говорил иногда, что выдалась сверхурочная работа в другом бюро их же фирмы. Потом заявил, что у них ввели новый распорядок – такой сложный, что даже трудно и объяснить. Эдна, кажется, удовлетворилась его объяснениями. Ее жизнь текла размеренно, как и прежде. Изменился только мир Фентона. Он день за днем в половине четвертого входил в дом № 7 по Болтинг-стрит. Бросал взгляд на окно кухни в подвальном этаже и видел, как за оранжевыми шторами мелькало лицо мадам Кауфман. Она сразу выбегала к двери черного хода, чтобы впустить его. Парадное они решили больше не открывать. Пользоваться черным ходом было надежнее. Там его никто не заметит.