Текст книги "Моя прекрасная убийца [Сборник]"

Автор книги: Тобиас Уэллс

Соавторы: Дафна Дюморье,Хансйорг Мартин,Уильям Гарнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

«Бедная ты, бедная», – подумал я и сказал в трубку:

– Благодарю вас.

– Я пришлю вам письменное заключение, – сказал коллега из лаборатории.

– О’кей, – ответил я. – До скорого.

Девять часов спустя я уже сидел в югославском экспрессе. Стоило мне поставить чемодан на багажную полку, как он свалился и набил мне шишку на лбу размером с пол-яйца. И вот я сидел, держась за голову, и мысленно прокручивал события этого дня.

В половине четвертого мы получили телеграмму из Интерпола: да, объявленная в розыск Янсен в Иелсе обнаружена. В четыре я вместе с Фойерхаком сидел у шефа.

– Я разговаривал с Висбаденом, – сказал шеф. – Практически никаких шансов, что югославы выдадут девушку, если мы затребуем. Висбаден говорит – маловато улик.

– А группа крови? – возразил я.

Шеф пожал плечами:

– У нас нет с ними договор# о выдаче преступников.

– Если бы кто-то мог поехать туда, встретиться с Янсен и допросить ее, наверное, удалось бы получить от нее признание, – сказал я задумчиво. – Все бы и выяснилось.

– Еще бы! Как вам не поехать на Адриатику! Это вы здорово придумали, – проблеял Фойерхак.

Он не мог мне простить одного случая, когда я испортил ему все показатели, поймав внеочередного преступника.

Шеф долго молчал.

– Вы что же, Клипп, полагаете, что она пожмет вам руку и с радостью позволит препроводить себя на родину, где ее ждет тюрьма? – спросил он наконец.

– Нет. Но если она сознается, мы сможем добиться ее выдачи, – возразил я.

– Если, конечно, она и в самом деле преступница, – ввернул Фойерхак и уставился на меня. За свои глаза, как у сенбернара, он получил у нас кличку «Белло». И поделом.

Шеф принялся поглаживать средним пальцем правой руки несуществующие усы, что у него было проявлением задумчивости. Мы с благоговейным молчанием ждали результатов его умственной деятельности. Между оконными рамами жужжал шмель. Я встал и выдворил его. Никакого меда в этом кабинете он не нашел бы, сколько бы ни старался.

Шеф вдруг поднялся и сказал:

– Подождите здесь, пожалуйста.

И вышел из комнаты.

– Очень интересно, – буркнул Фойерхак.

– Мне тоже! – откликнулся я.

Впервые за долгое время мы сошлись во мнении. Но столь трогательного единодушия было недостаточно, чтобы тут же перейти к дружеской болтовне. Минут десять мы молча курили. Зазвонил телефон, но ни один из нас не взял трубку. Звонки продолжались секунд шесть, потом снова наступила тишина. Мне надоело сидеть, но как только я встал, чтобы подойти к окну, вернулся шеф.

– Ваш заграничный паспорт в порядке, Клипп? – спросил он.

– Конечно! – ответил я, с живым интересом ожидая продолжения.

– Начальник дал согласие. Как можно быстрее отправляйтесь в эту дыру – Йелсу или как ее там, и берите в оборот мадемуазель Янсен. Мы полагаем, что вам следует на время сделать вид, что вы приехали отдыхать, не раскрывайте себя, пока наши подозрения не подтвердятся. Понятно?

– Так точно! – сказал я и скосил глаза на Фойерха-ка. Он сидел, нахмурив брови и покусывая нижнюю губу.

Шеф продолжал:

– Все дела передадите Фойерхаку. Надеюсь, вы не откажетесь принять их, коллега Фойерхак?

– Разумеется, – сказал Фойерхак, – хотя именно сейчас у меня работы по горло из-за контрабанды. Смерть этого греческого проводника более чем подозрительна, так как…

– Хорошо, хорошо, – прервал его шеф. – Но вы все же сможете, надеюсь, допросить нескольких служащих универмага и подружек убитого Ладике.

Фойерхак что-то проворчал, но шеф уже не слушал.

– Фрау Кибиц поможет вам отправиться побыстрее. Я распорядился. Желаю успеха! Думаю, вы поторопитесь с возвращением.

Тут он улыбнулся.

Когда мы вышли, Фойерхак ехидно заметил:

– Вам повезло, что ваша убийца не отправилась в отпуск на Гавайи. Пришлось бы вам прокатиться за счет налогоплательщиков на другой край света.

– Да, – ответил я, – если б все платили столько налогов, сколько вы, я бы не доехал даже до границы.

Он молча снес мою шпильку.

Я добил его:

– Сейчас пришлю вам дело Ладике и приложу список мероприятий, которые следует по нему провести.

– Идите к черту! – буркнул он.

Фрау Кибиц, секретарша шефа, как и было обещано, помогла мне. Она проявила просто потрясающую энергию. Поговаривали, что без нее шеф не способен даже сосчитать до трех. Я считал это преувеличением, но теперь убедился, что она просто сокровище.

Короче, в половине шестого я уже был обеспечен билетом на поезд до Риеки и обратно, билетом на пароход от Риеки до Хвара, командировочными по максимуму – нельзя сказать, чтобы много, но жить можно – словом, всем, что мне было нужно.

– Сожалею, что не сумела обеспечить вам более удобный маршрут, – сказала фрау Кибиц, – поэтому вам придется провести в дороге почти два дня. Вы будете на месте только в среду утром. Билет на самолет покупать не было смысла – вы сэкономили бы всего одну ночь, так как на Сплит рейсы не каждый день.

– О’кей, – сказал я. – Всего хорошего! Большое спасибо! Теперь остается только купить новые плавки. Мои старые моль изрешетила на самом интересном месте. Если появиться в них, то невозможно будет работать под постоянным вниманием прекрасного пола.

Фрау Кибиц покраснела, а я удалился, чтобы составить для Фойерхака план работы и отнести его вместе с протоколами допросов к нему в кабинет. План вышел масштабный, так что я порадовался, что Фойерхак уже ушел: я оставил все на столе, а сам ринулся домой.

И вот я сижу в спальном вагоне и перевожу дух, потому что успел-таки до закрытия магазинов купить плавки, пару футболок и провизию в дорогу, упаковал чемодан, позвонил друзьям, чтобы отменить встречи, распорядился отключить газ и электричество…

Итак, я сидел в поезде, трогал шишку на лбу и спрашивал себя в очередной раз, не сон ли все это. Но долго размышлять мне не дала толстая дама бальзаковского возраста, которая села напротив и, едва мы тронулись, принялась поглощать яйца вкрутую и бутерброды с колбасой. Она наклонилась ко мне и спросила с полным ртом:

– Где вы набили себе рог, молодой человек?

– В схватке с четырьмя китайцами сразу.

От изумления она открыла рот так, что я мог разглядеть там яичный желток.

– Китайцами? – переспросила она.

– Да, – подтвердил я. – И всем четверым наставил синяков, вернее зеленяков, потому что у китайцев желтая кожа, и синяки у них получаются зелеными.

– Зелеными? – сказала она и бросила взгляд па стоп-кран, на случай непредвиденного оборота событий.

Место номер три занимал пожилой господин, в настоящий момент закрытый от нас газетой. Газета дрожала от смеха, но из-за нее не доносилось ни звука. Рядом со мной сидела парочка, наверное, молодожены. Они так прижимались друг к другу, что у меня возникло опасение – как бы им к концу поездки не превратиться в сиамских близнецов.

Пришел проводник, сообщил, что ресторан будет открыт до Фульды, проверил билеты и снова закрыл дверь. Фотографию Янсен мне пересняли, и она выпала у меня из бумажника, когда я доставал свой билет.

– Ваша невеста? – осведомилась пожирательница яиц. – Прелестная девушка.

Я только кивнул в ответ.

Я сходил в вагон-ресторан и съел там маленькую порцию какой-то ерунды, оказавшейся недешевой, а затем пошел по вагонам назад, болтаясь из стороны в сторону. Проводник как раз расправлял постели. У жизнерадостной дамы было нижнее место, но она попросила меня уступить ей мою среднюю полку, потому что внизу ей страшно и она не заснет. Я, правда, так и не понял, почему внизу спать страшнее, чем вверху, но просьбу исполнил. «Сиамские близнецы» с трудом разделились, чтобы забраться на верхние полки, но едва улеглись, тут же взялись за руки.

Спалось мне отлично. Я вообще хорошо сплю, всегда и везде. Лучше всего, разумеется, там, где я люблю. Попробуйте отгадать, где? Когда я проснулся, мы были в Мюнхене. Дама ела, лежа на своей средней полке. «Близнецы» по-прежнему держались за руки. Пожилой господин стоял в проходе.

Было половина пятого утра. Вчера в это время зазвонил мой будильник, пардон, телефон: «Вам необходимо срочно прибыть в универмаг «Вайнгеймер»… Я повернулся на полке, кивнул любительнице покушать и встал. Она снова ела яйца вкрутую. Казалось, у нее с собой в сумке недельная продукция птичника средних размеров. На перроне стояла тележка с газетами. Я открыл окно и купил бульварный листок, чем заслужил осуждающий взгляд пожилого господина, а потом респектабельную газету, что привело его в некоторое замешательство.

На первой полосе бульварного листка жирным шрифтом было напечатано: «Кровавое злодеяние в конторе универмага», а ниже чуть помельче: «Убийца уехала отдыхать к морю?» Я так и знал! Ослы! Безмозглые бараны! Моих зоотехнических познаний не хватало, чтобы выразить свои эмоции. Потом, однако, мне пришло в голову, что газета не приедет в Йелсу раньше меня. Если она вообще продается в Югославии…

Я прочитал заметку. Господин Эрих Ц., коллега убитого (это мог быть только муж фрау Цирот) рассказал «нашему корреспонденту» о наблюдениях своей жены, которая работает в том же универмаге.

Название универмага не упоминалось. Из заметки следовало, что убитый в субботу вечером имел крупный разговор личного характера с продавщицей Франциской Янсен, которая в день преступления скрылась где-то в странах Восточного блока. Как удалось узнать у ее тетки Хелены Майзельбах, у нее, якобы, очередной отпуск. Комиссар полиции отказывается отвечать на вопросы. И так далее…

Они в своем амплуа – «скрылась в странах Восточного блока». Каждая домохозяйка, естественно, тут же представит злодеев-большевиков, подло умертвивших храброго заведующего отделом универмага, который героически противостоял их подлым шпионским козням. Все выдержано в лучших традициях времен «холодной войны».

Настроение у меня сразу испортилось. К тому же за окном зарядил дождь, да и качество кофе в вагоне-ресторане не способствовало поднятию духа.

Но вот дождливая Каринтия осталась позади. Поезд выехал из Караванкенского туннеля, и сразу во всем великолепии открылось ослепительно голубое Средиземное море. На душе у меня повеселело, и я вспомнил, что гуляш с паприкой был неплох. Моя неотразимая соседка читала, обливаясь слезами, дешевый роман и только полезла в корзинку за очередным яйцом, как мы приехали в Риеку.

Я уже полчаса не сводил глаз со сверкающего лазурного моря, и, признаюсь, оно произвело на меня большое впечатление. Я решил отправить всем знакомым по открытке со здешними видами, даже если мне придется пробыть здесь несколько дней. А самую красивую я выберу для Фойерхака.

Я распрощался с сиамскими близнецами, не будучи, впрочем уверен, что они это заметили, кивнул пожирательнице яиц и поплелся вслед за носильщиком, который неспеша повез тележку с багажом, моим и пожилого господина, по душным, грязным и шумным улицам в порт, где уже стоял у пирса пароход до Хвара. Поездка на пароходе оказалась намного приятнее, чем в поезде. Лежа в шезлонге на верхней палубе, я почти забыл о цели своего путешествия. Должен заметить, что полицейскому редко доводится с таким комфортом добираться к месту работы. Под утро я проснулся от ужасной мысли, что мою птичку Франциску, возможно, предупредили по телефону, и она упорхнула. Но успокоил себя, подумав о том, что люди, в общем, не любят себя утруждать лишний раз, а если и соберутся, то не так скоро. Да и исчезнуть не столь просто.

В Сплите я пересел на небольшое суденышко, которое около одиннадцати вошло в бухту Йелсы и пришвартовалось у причала. Старик-носильщик с глазами, оживлявшимися, вероятно, только при виде стакана со сливовицей, потащил мой чемодан к отелю «Венеция», который стоял на северной стороне бухты и выглядел вполне пристойно. Мне повезло. Один из постояльцев со второго этажа уехал до срока и освободил номер с балконом и видом на море. Я тут же снял его и спросил у администратора, молодого черноволосого мужчины, похожего на итальянца, но довольно хорошо говорившего по-немецкп, в гостинице ли сейчас фройляйн Янсен из Гамбурга. Он сказал:

– Нет. Мне кажется, она пошла на пляж.

Мой багаж понесли наверх, я пошел следом. В номере стояла прохлада. Я вышел на балкон. Здесь, снаружи, была кружевная тень от больших итальянских сосен. Слева, метрах в пятидесяти от гостиницы, прямо среди скал соорудили из бетона террасу, на которой устроили пляж. Там царило оживление: во всю мощь орали транзисторы, на надувных матрацах, в шезлонгах, просто на полотенцах сидели, лежали, дремали праздные люди – коричневые, красноватые и реже – белые, как молоко. Остальные плескались в изумительно прозрачной воде, играли большим красно-белым полосатым мячом, ныряли, дурачились, вопили и визжали. На таком расстоянии я не мог рассмотреть лиц. Из кухни ресторана легкими волнами наплывал аромат жареного мяса с перчиком и чесночком. Яхты скользили по голубой воде. Словом, все было в точности так, как я себе представлял, только еще лучше.

Становилось жарко. Я быстро встал под душ, затем надел свой маскировочный костюм – светлые льняные брюки, желтую махровую рубашку-поло и сандалии. Фойерхак лопнул бы от зависти при виде такого обмундирования. Потом достал из чемодана остальные вещи, послонялся немного по комнате, потрогал матрацы, пощелкал выключателями, закурил сигарету. Не обнаружив пепельницы, вышел в коридор, стащил одну из тех, что стояли там. Наступило время обеда – половина первого. Я спустился в ресторан, который был пока пуст, если не считать трех официантов в белых куртках, и прошел вдоль накрытых столов, читая фамилии, написанные на пакетиках с салфетками.

Один из официантов подошел ко мне и спросил:

– Вы наш новый гость, не правда ли?

– Видимо, да, – сказал я сдуру.

Он расплылся в улыбке и воскликнул:

– Добро пожаловать, господин Видимода! Меня зовут Иво!

Я спросил:

– Где тут у вас сидят гости из Германии? Из Гамбурга.

Но это явно превышало его лингвистические возможности. Он меня не понял.

В зал вошел администратор с пачкой свежих газет.

– Чем могу быть полезен? – спросил он.

– Я ищу место, – объяснил я.

Он понимающе улыбнулся и указал на четырехместный стол у окна, на котором было только три прибора.

– Фройляйн Янсен сидит здесь. Ведь вы хотели…

– Да, очень! – сказал я и улыбнулся в ответ.

Он дал официанту распоряжение на своем сербскохорватском или Бог знает каком языке и, пока тот ставил прибор, обратился ко мне:

– Так годится?

Я кивнул, вынул как можно незаметнее целую тысячу динаров (примерно три марки) и сунул в руку этому низкому своднику. Затем сел, написал на пакете с салфетками свою фамилию и стал ждать соседей по столу, которые вот-вот должны были появиться. Я волновался, как старшеклассник перед контрольной по латыни. Но прежде принесли мой суп, очень острый и очень горячий. Официант осведомился:

– Что будете пить, пожалуйста?

Я понятия не имел, что они тут пьют в Югославии. На столах стояли бутылки с красным вином. На этом столе тоже стояла бутылка. На этикетке было нацарапано «Винтер».

– Попозже, – сказал я ожидавшему официанту.

Он кивнул и исчез.

Я огляделся. Зал постепенно заполнялся. Я вежливо отвечал на поклоны, потихоньку хлебая горячий суп. На меня смотрели – приветливо, равнодушно, с любопытством. Я так волновался, что не замечал вкуса супа. С таким же успехом я мог бы есть вместо него зеленые чернила. Вот явились супруги Винтер. Он – среднего роста, полный, загорелый, спокойный, с веселыми глазами. Она – маленькая, яркая блондинка, обгоревшая на солнце, а потому красная, будто ей только что рассказали неприличный анекдот.

Я встал и представился: Клипп из Гамбурга.

Последовали рукопожатия, мне было сообщено, что они, Винтеры, тоже приехали из Северной Германии. Тем временем к столу подошла Франциска Янсен. Господин Винтер мило и непосредственно представил нас друг другу.

– Господин Клипп из Гамбурга, новый гость, – фройляйн Янсен из Гам… О, да вы же земляки!

На мгновение я ощутил в своей руке легкую, теплую и изящную руку. Руку, сжимавшую ножницы? Девушка сказала приятным грудным голосом:

– Очень приятно. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам.

На ней было легкое платье в пестрый горошек. Она села слева от меня.

– Вот, стало быть, как… – промямлил я, ощущая потребность что-то сказать из вежливости. – Значит… Простите, что стесняю вас. Но меня тут…

– Да что вы! – сказал Винтер. – Ничуть не стесняете.

– Вы уже знакомы? – неожиданно спросила фрау Винтер, переводя свой проницательный взгляд с меня на Франциску.

– Нет, – ответил я.

– Гамбург большой! – улыбнулась Франциска.

Когда она улыбалась, на щеке у нее появлялась ямочка. На большом пальце ее правой руки я заметил пластырь. Порезалась? Укололась ножницами?

– Вы давно уже здесь? – спросил я.

– Две недели, – произнесли Винтеры хором.

Я вопросительно посмотрел на Франциску.

– С понедельника, – сказала она.

Официант принес им троим суп и унес мою пустую тарелку. Непонятно, когда я успел все съесть?

Фрау Винтер украдкой поглядывала на меня. Франциска Янсен улыбалась молодому человеку, который сейчас сидел от нас через два стола. Он кивнул ей, когда вошел в зал.

– Вы долго здесь пробудете? – спросила меня голубоглазая фрау Винтер.

– Еще не знаю! – ответил я.

– Как так «не знаю»? – спросила она почти возмущенно. – Такое обычно знают! Люди, как правило, планируют свой отпуск.

– Як ним не отношусь.

– Не относитесь? Вы что, свободный художник?

– Нет, просто учитель, – объяснил я. – Учитель в профессиональном училище, которое летом закрывается почти на три месяца – с июля до середины сентября.

Фрау Винтер с удивлением посмотрела на меня. Взгляд ее был пристальным, даже немного назойливым.

– Вот это я понимаю! – поддержал разговор господин Винтер, вытирая салфеткой свои губы и разглядывая меня, как диковинное животное. – Три месяца отпуска – вот это я понимаю! Бедняга зубной врач не может себе такого позволить, иначе все пациенты побегут ставить пломбы к конкуренту!

– А вы чем занимаетесь, фройляйн Янсен? – спросила фрау Винтер.

– Я продаю игрушки в универмаге, – сказала Янсен.

– Ах, как мило! – воскликнула фрау Винтер, но по ней было видно, что сидеть за одним столом в столь неинтересной компании не доставляет удовольствия. Наверняка, она скажет потом мужу: «В следующем году, муженек, давай поищем общество поинтеллектуальнее, а? Ведь есть же бюро путешествий, куда обращаются врачи, юристы…» Впрочем, если не обращать внимания на ее снобизм, свойственный новоиспеченным богачам, она была довольно мила – любопытная, темпераментная особа.

Подали рис, говядину, красный перец, зеленый салат с красным винным соусом, помидоры. Наверное, повар был серб. Все было потрясающе вкусно. Оживленная беседа ничуть не препятствовала непрерывной работе челюстей.

Мне было сообщено, что многие интеллигентные люди, в том числе Винтеры, просто очарованы достопримечательностями Йелсы, ее кухней, напитками, окрестностями. Я выслушал все это и постарался закончить обед в тот момент, когда Франциска встала.

– Можно составить вам компанию, фройляйн? – спросил я, сопровождая ее к выходу. Молодой человек, сидевший через два стола, сделал такую физиономию, будто разжевал перечное зернышко. Мне было его жаль, но я выполнял свой долг. Хотя, надо сказать, выполнение долга доставляло мне немалое удовольствие.

– Можно, – сказала она, прищурив свои серые глаза и высоко задрав подбородок, потому что была почти на голову ниже меня. – Но вам придется делить эту милость с полдюжиной других!

– Ах, боже мой! – сказал я. – О сольной партии я и не мечтал.

– Дело в том, что у нас уже составилась компания, хотя я здесь недавно, – пояснила она, не заметив маленькой дерзости. – Мы собираемся у лодочного причала рядом с пляжной террасой. Приходите, вам будут рады.

– Искренне вам благодарен! – сказал я.

– Пока. До встречи! – бросила она и направилась к себе в номер.

– Пока, – сказал я. – Но мне туда же!

– Вот это да! – сказала она, потому что выяснилось, что наши комнаты как раз напротив. – Вот это да! Приезжает из Гамбурга, сидит за моим столом, номер прямо напротив моего – просто как по заказу!

– Да, – сказал я, – забавно, правда? И это при том, что ваш жених просил меня проследить за вами как можно незаметнее.

Она рассмеялась.

– Который? – спросила она. – У меня ведь только в Гамбурге семь.

– Номер пятый, – ответил я со всей непринужденностью, на какую был способен, хотя в горле у меня пересохло. – У которого уши торчат.

– А, это Ойсебиус, – сказала она. – Он всегда был ревнивцем!

С этими словами она исчезла в-своей комнате, а я вошел в свою, чтобы взять плавки, полотенца и мазь для загара. Однако первым делом сел на кровать, чтобы перевести дух.

Да. Это была не просто самая очаровательная из преступниц, но и самая талантливая лицедейка из всех мне известных. Какой актерский дар! Какое самообладание! Или… Может, она заколола Ладике в состоянии аффекта? Не помня себя? Такое бывает. Я об этом читал и слышал. Человек, совершив преступление, совершенно ничего не помнил. Своего рода шизофрения, вызывается невыносимым эмоциональным потрясением. Я вдруг вспомнил безумный рассказ Стивенсона о докторе Дже-киле и мистере Хайде.

Над морем сияло ослепительное солнце, доносился смех, тарахтение моторной лодки. Где-то на другом берегу бухты подавал голос мул. На перилах моего балкона сидела огромная яркая бабочка. Она медленно разводила крылья и складывала их, разводила и складывала…

Я решил не упускать девушку из вида. Ни на миг. Компания, которой я был представлен и которая меня радушно приняла, состояла из одиннадцати молодых людей. Я был двенадцатым, вероятно, самым старшим из них и наверняка единственным, кто не просто ради развлечения сидел на песке под соснами, купался и смеялся, не прекращая тараторить на самых немыслимых языках. В компании было семь мужчин и пять женщин, считая меня и Франциску Янсен. Франциска оказалась самой милой и веселой из дам. Англичанка, брюнетка с длинным лицом и большими зубами, худая и насмешливо-самодовольная, что не редкость среди бриттов, вскоре положила на меня глаз, заявив, что я «а nice fellow» (что нимало меня не тронуло). Еще была рыхлая француженка, которая все время сидела на корточках и непрерывно курила, подставляя солнцу то одну, то другую по-детски пухлую ляжку. Те планомерно превращались в некоторое подобие вареных сосисок, приобретая красно-коричневый цвет. Две дамы из Австрии приехали со своими дружками, но не придавали этому особого значения и флиртовали так, что чертям было тошно, то с тихим юношей из Восточного Берлина, похоже, очень смышленым малым, то с одним из англичан. Молодой берлинец при каждом удобном случае принимался читать книгу под названием «Психоанализ экзистенциальной философии».

Сартр гордился бы таким учеником.

Франциской Янсен был увлечен прежде всего тот юный чех, которого за обедом столь огорчило мое появление. Симпатичный, загорелый парень, в профиль чем-то напоминавший Петрушку, он бегло говорил по-английски, по-французски, на местном наречии и по-немецки. Он не мог понять только австрийцев, когда те переходили на диалект. И плавать, к сожалению, тоже умел не особенно, так что я просто уплыл от него с Франциской. Англичанка какое-то время держалась рядом, но затем отстала, и мы с Франциской оказались наедине, вдали от всех. Вода была чудесная.

Я немного проплыл на спине рядом с моей очаровательной преступницей и заметил:

– Как хорошо… Хочется остаться тут навсегда и не возвращаться в суету будней.

– Не знаю, – сказала она. – Я всегда радуюсь, когда возвращаюсь домой и вижу коллег по работе…

– И Ойсебиуса с торчащими ушами? – спросил я.

– А также остальных шестерых, – засмеялась она, плеснула мне в лицо и нырнула, появившись снова метрах в десяти.

– Эй, вы, гамбуржец! Догоните меня! – крикнула она и поплыла кролем к берегу так, что только брызги полетели.

Я ринулся за ней. Плавала она прекрасно. Но метров за тридцать до скал я ее догнал.

– Кто финиширует первым, получит право на поцелуй! – крикнул я, поравнявшись с ней.

– На Рождество! – парировала она.

– С нетерпением буду ждать Рождества! – ответил я и обогнал ее.

Слышал бы нашу пикировку Фойерхак, подумал я, приплясывая на горячих камнях.

Но вместо Фойерхака ее услышал Карел, славный маленький чех. Он грустно опустил свою стриженую ежиком голову и посмотрел на выходящую из воды Франциску так, будто сердце его разрывалось от печали.

Мне, в свою очередь, пришлось терпеть домогательства англичанки, во что бы то ни стало решившей натереть мне спину кремом.

Я сходил к отелю, купил в качестве вступительного взноса двенадцать порций мороженого и, с трудом удерживая их в руках, вернулся к компании, встретившей меня, точнее – мороженое, радостными воплями.

Винтеры, вздремнувшие после обеда, появились на пляже с двумя надувными матрацами. Они, как мне показалось, несколько холодно поздоровались со мной, сели и тут же уткнулись в свои журналы. Наверное, они правы/Что это я, в свои тридцать с лишним, затесался в молодежную компанию?

Откуда им было знать, что мое легкомысленное поведение диктуется служебным долгом. Впрочем, мне самому мое поведение вовсе не показалось шокирующим. Компания мне нравилась. Все, кроме Карела, восприняли меня нормально.

После ужина в ресторане начались танцы. Фрау Винтер несколько смягчилась, когда я, с согласия ее мило улыбающегося супруга, занятого литровой бутылкой красного, пригласил ее на первый танец. Оркестр был ужасный. Они превратили менуэт Боккерини в фокстрот, а генделевскую «Аве Мария» – в медленный вальс. Какое кощунство.

Затем я пригласил танцевать Франциску и заказал бутылку красного вина.

– Самого лучшего, – высокомерно сказал я официанту, и он мгновенно принес бутылку за 5000 динаров, что означало добрых 15 марок. Это меня слегка потрясло, потому что до сих пор я пребывал в полной уверенности, что Югославия – страна, где уж вино-то должно быть дешевым.

Франциска вышла к ужину в серебристо-сером платьице из перлона, нейлона или чего-то в том же роде, я в этом не очень разбираюсь, и сделалась еще привлекательней. Через час, когда многие из постояльцев отеля разошлись, наша компания объединилась и с помощью официанта сдвинула освободившиеся столы в один длинный ряд. Маленький Карел успел-таки сесть между мной и Франциской. Все наперебой приглашали друг друга танцевать и веселились от души. Я заказал еще одну бутылку вина, которая стоила на три тысячи динаров меньше, а судя по вкусу – и еще дешевле, и станцевал по очереди со всеми дамами из компании, с Бетси даже дважды – однако лишь затем, чтобы потом, к великому огорчению Карела и Бетси, всецело посвятить себя Франциске, которая танцевала лучше всех.

Шел одиннадцатый час. Я чертовски устал и заказал кофе, который подавали здесь в маленьких медных турках. Он был очень крепким и сладким и быстро взбодрил меня.

Мы танцевали блюз, Франциска и я. Она держала мою руку, другой рукой я обнимал ее за талию, ее грудь касалась моей. Мы танцевали молча. В открытое окно я видел над верхушками сосен большую, желтую, почти полную луну. С моря дул легкий, прохладный ветер.

– Как вас зовут? – спросила Франциска.

– Трудно сказать, – ответил я.

Тут между танцующими парами к нам протиснулся официант.

– Тысячу извинений, – сказал он, переводя дыхание, – Франциску из Гамбурга к телефону!

– Меня? – испуганно спросила Франциска и опустила руки.

– Да, побыстрее, пожалуйста! – энергично закивал головой официант. Она оставила меня и вслед за официантом стала пробираться к выходу.

Я вернулся на свое место. Карел танцевал с Бетси, которая была выше его на голову. Они смеялись. Вот и прекрасно.

Кто мог звонить Франциске? Узнает ли она сейчас обо всем? Наверняка.

Танец закончился. Все зааплодировали. Музыканты заиграли что-то быстрое, напоминающее собачий вальс и румбу одновременно. Между столами появилась Франциска. Она шла медленно. Ее плотно сжатые губы побелели. Огромные глаза, казалось, ничего не видели. Лицо побледнело, несмотря на загар.

– Что случилось? – спросил я, вставая.

– Ничего, – ответила она, не обращая на меня особого внимания. – В самом деле ничего. Просто мне нехорошо… Наверное, вино… Я… – Она сняла свою маленькую белую сумочку со спинки стула и сказала:

– Я лучше пойду. Спокойной ночи!

Она пересекла зал и вышла на террасу.

Терраса заканчивалась каменными ступенями, которые выводили на узкую, посыпанную щебнем дорогу, огибавшую пляж. Я увидел, как Франциска спустилась по ступеням и исчезла. Я бросился следом.

– Фройляйн Янсен! – я окликнул ее вполголоса. – Позвольте мне немного проводить вас! Послушайте, вам нельзя оставаться сейчас одной!

Она обернулась, посмотрела на меня и сказала срывающимся голосом:

– Оставьте меня, наконец! Что вы понимаете!

– Я понимаю одно – вы нуждаетесь в помощи, – сказал я. Мне и в самом деле очень хотелось ей помочь, но вот в чем должна была заключаться моя помощь… Словом, сами понимаете…

Она пошла дальше. Я зашагал рядом. Стояла чудесная ночь, теплая, полная неведомых мне пряных ароматов. Пахло соснами, лавандой, олеандром и в то же время– соленой водой и рыбой. На другой стороне бухты местные парни пели заунывную народную песню.

Шагов через двести-триста Франциска свернула с дороги и стала взбираться по большим, плоским камням, отшлифованным волнами. Я не отставал и, когда она опустилась на камень, сел рядом. Мы сидели молча. Ужасно хотелось курить. Я вытащил пачку из кармана и протянул ей:

– Сигарету?

Она взяла и отрывисто сказала:

– Спасибо.

Я поднес зажигалку и увидел, что лицо ее все еще искажено страхом. Она курила, глубоко затягиваясь. Я видел ее в профиль. Она выглядела намного красивее, чем на фотографии из бумажника мертвого Ладике, оставшейся в папке на столе в управлении полиции. Черт побери. У меня в жизни было много ситуаций, когда приходилось молчать. Но никогда еще я не молчал так беспомощно, имея такой груз на душе, как сейчас. Мне очень хотелось положить ей руку на плечо.

– В универмаге, где я работаю, – неожиданно заговорила она, слегка повернув голову в мою сторону, – убили человека!

Сигаретный дым струился меж ее губ, когда она говорила, на мгновение замирал в ее вьющихся волосах.

– Моя милая старая тетя, у которой я живу, только что сообщила мне по телефону, что меня – меня! – подозревают в убийстве!

Я ничего не ответил. Я просто не мог произнести никаких слов – утешения, возмущения – никаких! Не мог и все! Но, казалось, она и не ждала никакой реакции. Она сказала это больше себе, чем мне. Она говорила с собой как лунатик.

– Я знала его. И даже любила. Не слишком долго, нет, всего несколько недель… Он мне нравился: его манеры, уверенность в себе, его обаяние, секрет которого я разгадала позднее, когда первая влюбленность уже прошла, когда я…