Текст книги "Моя прекрасная убийца [Сборник]"

Автор книги: Тобиас Уэллс

Соавторы: Дафна Дюморье,Хансйорг Мартин,Уильям Гарнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

– А нельзя ли потянуть немного? – поинтересовался я.

– Как вы сказали? – переспросил он.

– Я хочу спросить, нельзя ли под каким-либо предлогом потянуть с выдачей денег? Или у вас принято делать это за три минуты? Раз-два, и деньги на стол?

– Нет, – сказал Хелебау – Нет, разумеется. Не раз-два, и деньги на стол! Естественно, необходимо соблюсти… э-э… ряд формальностей. И вообще – мы обычно не платим наличными, а выписываем чек, если клиент не возражает.

– Отлично, – сказал я. – Одна просьба, господин Хелебау. Когда Цирот появится, сообщите об этом немедленно мне по служебному телефону! И постарайтесь задержать его немного. Минут на пятнадцать… К вам приедет наш сотрудник. Он представится журналистом. Сообщите ему, пожалуйста, банк и номер чека, если Ци-рот не будет настаивать на выдаче наличными.

– Хорошо, – сказал Хелебау, – только мне не совсем понятно… Я полагал, что вы расследуете дело…

– Все правильно, – сказал я. – Но я все объясню вам позднее, когда это будет необходимо. А сейчас я срочно должен уйти. Заранее благодарен! Всего хорошего!

Я распорядился – как только позвонит Хелебау из «Мирового кольца», немедленно отправить туда толкового парня, чтобы тот глаз не спускал с Цирота при получении чека или наличных. Затем дал словесный портрет Цирота, что было непросто при его заурядной физиономии. Я сделал это на всякий случай – вдруг произойдет что-то экстраординарное или я упущу этого господина.

Оставляя словесный портрет, я вовсе не предполагал какого-то определенного развития событий, при котором он понадобится. Но интуиция меня не цодвела. Неожиданности действительно имели место, хотя Цирот от меня не ушел. Впрочем, обо всем по порядку.

В тюрьму я приехал в половине десятого. Когда надзиратель сопровождал меня от тюремного начальства к женскому отделению, я выглянул через зарешеченное окно первого этажа во внутренний двор этого огромного здания, камни которого почернели от времени.

Во дворе по кругу с интервалом четыре метра ходили десять – пятнадцать арестованных женщин. В центре круга и по углам двора стояли надзирательницы в форме. Я сразу подумал – вдруг и Франциска на прогулке, и тут же увидел ее. Она брела с опущенной головой, заложив, как положено, руки за спину, следом за разбитной бабенкой лет пятидесяти, которая бесцеремонно заглядывала в окна мужского отделения. На Франциске был спортивный костюм. Она выглядела такой хрупкой, такой одинокой и потерянной на этом квадратном плацу, со всех сторон окруженном мрачными стенами… Словно котенок, попавший во двор казармы.

Надзиратель, терпеливо ожидавший, пока я глядел в окно на Франциску, по дороге не сказал ни слова. Он виртуозно управлялся с огромной связкой ключей, безошибочно находя нужные.

Мне часто приходилось бывать в тюрьмах. Но сегодня звяканье ключей в замках решетчатых дверей повергло мою душу в смятение. По дороге к Франциске нам пришлось миновать целых шесть таких дверей, которые открывал и тут же запирал надзиратель. Мне казалось, будто я попал в гигантскую мышеловку, откуда нет выхода, и с каждой следующей дверью это ощущение нарастало. В нос все сильней бил смешанный запах карболки, сырого камня и пота. Повсюду были неоновые лампы, распространявшие вокруг себя мертвенный свет. Наконец, мы пришли. Мой провожатый передал меня надзирательнице. Это была пожилая женщина, похожая на монахиню, с бледным и круглым, как луна, лицом и большими черными глазами.

Следующие две решетчатые двери открывала уже она, впрочем, так же ловко и быстро. За ними оказалось помещение для свиданий с арестованными – большая, выкрашенная светло-зеленой краской камера, где стояли стол и два стула.

– Оставьте меня, пожалуйста, наедине с арестованной, – сказал я. – Мне надо задать ей несколько вопросов, на которые она не ответит в чьем-либо присутствии. Если вообще ответит.

– Но ведь это… – начала было надзирательница, и на лице ее сразу появилось сурово-официальное выражение.

– …запрещено, я знаю, – перебил я. – Но прошу вас сделать исключение. Ведь если бы я был адвокатом, а Франциска Янсен – моей подзащитной, такое было бы возможно?

– Но это совсем другое дело, господин комиссар! И вы сами знаете!

– Тут вы правы, – согласился я со вздохом, – конечно, другое дело. Уж лучше бы мне быть ее адвокатом, чем следователем. Можете мне поверить!

Она посмотрела на меня и вдруг улыбнулась. Так неожиданно в этом хмуром царстве.

– Ладно. Но вам придется подождать минут десять, – сказала она. – Второй этаж сейчас как раз на прогулке.

– Как это все-таки звучит – «прогулка»! – сказал я. – Это что у вас, официальный термин?

– Ну да, – она пожала плечами. – Прогулка. Конечно, мы не можем отвести их погулять в парк. Парк при тюрьме не предусмотрен сметой.

– Знаю, – сказал я невесело.

– После прогулки я приведу вам арестованную Янсен, – резюмировала она, вышла из камеры и закрыла меня снаружи.

Я по-настоящему испугался, когда ключ повернулся в замке. Но она тут же открыла дверь снова.

– Извините! Машинально получилось. Я задумалась!

– Ничего! – сказал я.

На столе стояла коричневая фаянсовая пепельница. Я закурил и принялся расхаживать по камере из угла в угол. От двери до окна я насчитал всего девять шагов. В окно ничего не было видно. Только кусочек неба. Когда я докурил, привели Франциску.

– Ах, вот это кто! – сказала она и осталась стоять у двери, заложив руки за спину. Надзирательница заперла нас снаружи.

– Здравствуй, Франциска! – сказал я осторожно. – Впрочем, я пришел сюда не просто поздороваться.

– А зачем? – спросила она.

– Я собирался… Хочешь сигарету?

– Да, с удовольствием! – она взяла сигарету, села на один из стульев, поблагодарила, когда я дал ей прикурить, и глубоко затянулась.

– Я собирался рассказать тебе, как идет следствие, – сказал я. – У тебя уже есть адвокат?

– Нет, – ответила она, – зачем? Ведь я ни в чем не виновата!

Она посмотрела на меня, затем ее взгляд скользнул по решетке на окне. Она была бледной. Бледной, похудевшей, усталой. У прелестного рта появилась незнакомая складка – нет, не горечи, скорее упрямства и презрения.

Мне очень хотелось ее обнять или хотя бы дотронуться до нее. Но стоило мне сесть напротив и попытаться прикоснуться к ее руке, лежащей на столе, как она тут же убрала ее в карман пальто, в котором пришла с «прогулки». Самое ужасное заключалось в том, что у нее были все основания не доверять мне. Мне следовало еще тогда, в лодке, дрейфующей по ночному Средиземному морю в сопровождении акулы, признаться ей во всем. Но я не сделал этого. Я был влюблен и боялся все испортить. А потом приехали эти злополучные Цироты, и какое-то время Франциска казалась мне подозрительной. Так что я был не вправе обижаться, что она убрала руку.

Несколько минут мы сидели молча и курили. Затем я собрался с духом и коротко рассказал ей суть дела, умолчав, правда, о любвеобильной натуре Цирота и его необычайной ^прозорливости, выразившейся в оформлении страховок.

Закончив, я попытался приободрить ее:

– Все идет хорошо, Франциска! Им придется тебя выпустить! Поверь мне! Улик, которыми они располагают, слишком мало для обвинения. Тем более, что пятна крови на костюме – уже не доказательство. Выше голову, Франциска! Еще один или два дня… Я доведу это дело до конца!

– Большое спасибо, – сказала она и попыталась улыбнуться, но это ей плохо удалось.

Она протянула мне свою мягкую, теплую и нежную ладошку и закусила губу, чтобы скрыть подступившие слезы.

– Большое спасибо, Лео! – повторила она и повернулась к двери.

Я нажал кнопку на столе. Надзирательница открыла дверь и увела Франциску. Я смотрел им вслед и пытался проглотить ком, стоявший в горле.

Из телефонной будки, душной и раскаленной, я уже в шестой раз позвонил Цироту, но мне так никто и не ответил.

Потом я набрал номер моего друга Кулле, адвоката, больше, впрочем, похожего на сельского ветеринара, светловолосого и розовощекого. В молодости мы вместе с ним играли в любительских спектаклях – «Фауст» и тому подобное. Он тогда был одержим мечтой стать актером. И сейчас его речи в суде – просто артистические шедевры. Присяжные заседатели женского пола с трудом сдерживают рыдания – особенно в тех местах, где Кулле трогательно повествует о суровом детстве и безрадостной юности обвиняемого. Говорят, что на процессе против двух несовершеннолетних воровок-гастролерок государственный прокурор, слушая речь Кулле, прикрыл глаза рукой и тихо всхлипнул. Впрочем, я не очень верю в эту легенду, хотя друга своего люблю и убежден в его замечательных способностях.

У Кулле была новая секретарша.

– Как мне доложить о вас? – спросила она, когда я осведомился, можно ли поговорить с господином адвокатом.

– Барон Хафершляйм, – сказал я.

– Простите, как?.. – переспросила она в замешательстве.

– Так и доложите, – повторил я серьезно. – Просто барон Хафершляйм. Ваш шеф знает меня. Мы с ним старинные друзья, дитя мое. Мы еще лошадей крали вместе.

– Ах, вот как… – бедняжка была в полном смятении, не зная, что и подумать.

– Минутку! – пролепетала она.

Явился Кулле.

– Кого я вижу! – заорал он. – Разумеется! Леопольд! Барон Хафер…

Он засмеялся.

– Надо будет посмотреть в кодексе, нет ли там статьи – за насмешки над секретаршами. Как поживаешь, злодей?

– Мне нужно с тобой поговорить, Кулле, – сказал я.

– Ага! Доигрался! – закричал он. – Она подает на алименты!

– Кто? – теперь был озадачен я.

– Тебе лучше знать! – он засмеялся. – Проходи! Поговорим сейчас. Без четверти двенадцать я должен быть в суде.

Я еще раз посмотрел на молоденькую секретаршу, совсем девчонку, и меня стала мучить совесть за мою глупую шутку.

– Ты хулиган! – сказал Кулле, когда мы вошли к нему в кабинет. – С тебя денежный штраф за моральный ущерб, а в случае преднамеренного повторения – тюремное заключение сроком не менее…

– Ладно, ладно! – прервал я. – Налей лучше!

– Употребление на службе алкогольных напитков недостойно добропорядочного гражданина! – назидательным тоном продекламировал он.

– С каких это пор ты стал добропорядочным гражданином? – осведомился я.

– Два дня назад, – ответил он, – когда моя жена обнаружила, что у меня растет живот.

– При каких обстоятельствах?

– Веди себя прилично!

– Так тебе и надо, добропорядочный гражданин! Придется сесть на фруктовую диету, а по утрам с шести часов делать зарядку. Кстати, могу дать адрес мастера по изготовлению корсетов для мужчин. Говорят, у него золотые руки.

– Да, очень тебя прошу! – развеселился Кулле, поднял бокал с виски и сказал:

– Итак, за утреннюю зарядку!

– За нее! – согласился я.

Мы выпили, закурили и тогда, наконец, я изложил ему суть дела Ладике – Янсен – Цирот. Умение слушать было вторым достоинством Кулле.

– И что я должен сделать? – спросил он, едва я закончил.

– Вызволить девочку из тюрьмы, – сказал я. – Надо потребовать судебной проверки – насколько обосновано содержание под стражей – и все дела! Ставлю пиво!

Он грыз карандаш и думал.

– Не так-то все просто, – сказал он. – Давай посмотрим на это дело глазами судьи. Ведь Ладике, или как там фамилия этого негодяя, бросил ее, когда она была беременной. Он вел себя с ней, как последняя сволочь. Это – раз. Потом она имела с ним разговор. Крупный. И при этом именно она последний раз видела его живым. Это – два. Третье: свидетельница их ссоры несколько дней спустя убита тем же способом. Нож в горло. В тот момент, как нарочно, твоя молодая особа вышла прогуляться. Алиби нет!

– Зато нет и главной улики – группы крови, – начал было я.

– Ну и что, – вздохнул Кулле. – Группа крови убитого и подозреваемой совпадает. Пусть. Но ведь это не исключает ее участия в деле! Не так ли?

Я молчал. Он был прав, если смотреть глазами судьи.

– Не знаю, Лео, – сказал Кулле, – конечно, я попытаюсь что-нибудь сделать, раз для тебя это так важно. История с оформлением страховки – не пустяк. Но будет ли этого достаточно?

– Спасибо, – сказал я удрученно. – Мне, честно говоря, все виделось несколько в ином свете.

– Ты что, втюрился в девчонку? – осведомился он. – Открой мне свое сердце, будто я твоя родная мать.

– Боюсь, что ты прав, – ответил я тихо.

– Ну и ну, – сказал Кулле.

Секретарша Кулле проводила меня к выходу.

– До свидания, господин барон, – сказала она почтительно.

Но я даже не улыбнулся. Мне было совсем не весело.

Потом я свалял дурака, и это еще раз доказывает, как важно разделять в своей деятельности личное и служебное. Надо же было оказаться таким рассеянным!

Я поехал к вдове Фибих, поставил свою машину прямо перед ее домом, еле заставил себя не думать о Франциске и позвонил.

Я давил на кнопку минуты две, нутром чувствуя, что за мной наблюдают через замочную скважину. Наконец, дверь открылась.

Хозяйка была очень мила на вид. Платье джерси коньячного цвета хорошо подчеркивало фигуру. На бледном лице, обрамленном черными локонами никакой косметики. Только полные, красиво очерченные губы были слегка подкрашены.

– Слушаю вас, – сказала она.

– Фрау Фибих? – спросил я.

– Да…

– Криминальная полиция. – Я предъявил ей мое удостоверение.

– А в чем дело? – Она разыграла необычайное удивление.

Знакомый трюк.

– Можно мне войти? – спросил я.

Она явно нервничала – стала разглаживать платье на бедрах, хотя оно сидело, как влитое.

– Пожалуйста, – сказала она и посторонилась.

В прихожей висели часы с кукушкой, которая принялась куковать как раз в тот момент, когда я снимал шляпу. Двенадцать раз.

– Вы знакомы с господином Циротом, не так ли? – начал я свои расспросы.

– Как вы сказали? – спросила она недоуменно.

– Циротом Эрихом Циротом, – повторил я. Неужели она такая превосходная актриса… Может, я перепутал номер дома? В поселках, где домики похожи друг на друга, такое немудрено.

На вешалке висел мужской плащ. Светлый, такой же, какой вчера был на Цироте.

– Мне очень жаль, – дружелюбно сказала фрау Фибих, – но я действительно не знаю человека, которого так зовут!

– Значит, информация, которой мы располагаем, неверна! – сказал я. – Нам сообщили, что разыскиваемый господин Цирот сегодня ночью приезжал к вам на такси!

– Нет, – улыбнулась она от всей души. – Нет, тут какая-то ошибка.

– К вам никто не приезжал? – продолжал настаивать я.

– Приехал, – кивнула она уверенно. – Вчера вечером… нет, сегодня ночью, если вам угодно, из командировки вернулся мой жених… Но его…

– Минутку, мышка! – позади меня раздался мужской голос.

Я оглянулся. На лестнице стоял Цирот, одетый в просторный домашний халат с красным поясом. Он улыбнулся мне.

– Какой сюрприз, господин Клипп! – сказал он.

– Я тоже удивлен! – ответил я.

Господи, какой же я идиот! Ну что мне стоило посмотреть, есть ли его «опель» на стоянке? И почему я не позвонил фрау Фибих под каким-нибудь предлогом? Почему?..

– Но как же так… – запнулась фрау Фибих. Она в замешательстве посмотрела на меня, потом на Цирота.

– Что случилось, Петер? О, боже…

– Пожалуйста, мышка, не волнуйся! – успокоил ее Цирот. Он поднялся по лестнице, дружески кивнул мне, что окончательно сбило меня с толку, ласково обнял женщину и погладил по шее.

– Я сейчас все объясню тебе, дорогая! – сказал он тоном, каким заботливый папаша разговаривает со своим капризным чадом. Затем мягко, но настойчиво повел ее к двери с матовыми стеклами, говоря при этом:

– Несколько минут терпения, любимая, сейчас все выяснится. Это, конечно, недоразумение… Конечно, недоразумение!

– Хорошо, Петер! – вздохнула она и посмотрела на него преданно, хотя сомнения ее еще не оставили. Он осторожно подтолкнул ее в комнату, спокойно запер дверь на замок и повернулся ко мне, все еще улыбаясь.

– Петер! Неплохо придумано! – заметил я.

– Ах, господин Клипп! – сказал он. – Разве вас никто не зовет ласкательным прозвищем?

– Бывает, – сказал я. – Но имя мое при этом не меняется.

– Не судите меня прежде, чем выслушаете, – сказал он, и это прозвучало так естественно, что я поверил в его искренность – уж сам не знаю как, но поверил!

– Ладно, излагайте! – сказал я.

– Только не здесь, – ответил он тихо, оглядываясь на дверь комнаты, куда он водворил свою очаровательную невесту.

– Ну, хорошо, – согласился я.

Он указал на лестницу, ведущую вниз. Я кивнул и хотел пропустить его вперед.

– Вы очень любезны, господин Клипп! – сказал он, отступая. – В самом деле! Очень любезны!

Я промолчал.

Спустившись, он открыл стальную дверь в подвал и одновременно включил свет. Похоже, здесь стоял котел отопления. Вдруг Цирот согнулся пополам, схватившись за живот. Гримаса боли исказила его лицо. Он застонал и скорчился.

– Господи, что случилось? – вскрикнул я и бросился к нему.

Он выпрямился, будто пружина, и ударил меня снизу в живот. Пока я ловил ртом воздух, он с такой силой втолкнул меня в подвал, что я грохнулся на пол, а когда поднялся, сзади уже лязгнула дверь. Я услышал, как в замке поворачивается ключ.

– Цирот! – завопил я и заколотил в дверь так, что она загудела. – Цирот! Не делайте глупостей! Вы что, совсем с ума сошли?

Свет в моей тюрьме погас – вот и все, чего я добился. Снаружи не доносилось ни звука, даже эха от моих отчаянных воплей. В подвале было темно, пахло сыростью. Сквозь несколько стеклоблоков проникал слабый свет. Мохнатый паук сплел в углу затейливую паутину. Вентиляция осуществлялась сквозь дырки в бетонной плите. Рядом с красным котлом, заботливо покрытым лаком, я заметил какие-то садовые инструменты. На стене висел резиновый шланг. Справа у двери стояло вверх дном железное ведро.

Что ж, обстановка у меня в камере была небогатой, но со вкусом подобранной. Ни одна живая душа, кроме Цирота и дамы его сердца, не знала, что я оказался здесь. Если они соберутся смотать удочки, что было вполне вероятно, мне только и оставалось, что сидеть взаперти вечность да отращивать бороду. Как Барбароссе. Интересно, как долго человек может протянуть без воды и пищи?

На дорожке перед домом, выложенной каменными плитами, послышались чьи-то шаги. Хлопнула дверца машины. Заурчал мотор. Потом все стихло. Просто идеальная тишина. Спокойный район, ничего не скажешь… Только тихо журчит вода по трубам. Я уселся на перевернутое ведро. Паук прошелся, проверил свои сети и затаился в углу в ожидании полдника.

Нельзя сказать, чтобы на ведре уж очень удобно сиделось, но вариантов у меня не было, поскольку площадь моей тюрьмы не превышала четырех квадратных метров, из которых три занимал красный котел. Мне удалось отломить от граблей, стоящих в углу, один зуб. Для этого пришлось засунуть их между трубой и стенкой и долго качать туда-сюда.

Окрыленный успехом, я попытался было проковырять этим зубом дырку в стене, но успеха в своем начинании не имел. Итогом были исцарапанные пальцы, щепотка пыли на каменном полу и убеждение в добросовестности строителей этого дома.

Я преисполнился глубоким уважением к графу Монте-Кристо и его многочисленным последователям в кино и на телеэкране, сокрушавшим толстые стены, чтобы вырваться на свободу. Не удалась и вторая попытка побега, когда я с помощью садовых ножниц тщился разбить стеклоблок.

Должно быть, заключенные в прежние времена все же были более ушлым народом. Во всяком случае, я так и не смог найти способа выйти из заточения. Прошло два часа. Я сидел на ведре, как уже было сказано, без особых удобств, и предавался унынию. Вдруг мимо моего так называемого окна из стеклоблоков мелькнула какая-то тень, и послышались звуки шагов на дорожке перед домом. Я приложил губы к дыркам в бетонной плите и закричал:

– Эй! Э-эй! Кто-нибудь! Вы меня слышите? Эй!

На стеклоблоки упала тень, и мужской голос спросил:

– Кто здесь?

– Я здесь, в котельной! – заорал я.

– А фрау Фибих разве нет дома? – поинтересовался голос.

– Думаю, нет, – ответил я.

– Дело в том, что я разношу газеты… – сказал мужчина.

– Едва ли смогу помочь вам, поскольку меня здесь заперли, – посетовал я.

– Да… но… – начал было почтальон и замолчал в растерянности.

– Может быть, вас не затруднит обойти вокруг дома, – предложил я, – и если вы увидите где-нибудь открытое окно, заберитесь, пожалуйста, внутрь и выпустите меня.

– Уж не знаю, – сказал он. – Ведь это же… Я не могу этого сделать…

– Тогда будьте добры, вызовите полицию, – попросил я.

– Хорошо, – с облегчением согласился он. – Полицию я вызову.

С этими словами он исчез.

Я уселся на ведро и с некоторым сомнением в своей правоте – не зря ли я его отпустил? – принялся ждать. Было так тихо, что я даже начал клевать носом.

Приближающаяся сирена ребят с Петерваген, 13, мигом разогнала дрему. Когда машина остановилась рядом с домом и послышались тяжелые шаги, я снова приложил рот к дыре в бетоне и закричал:

– Сюда! Помогите!

– Где вы? – спросил кто-то снаружи.

– Здесь! – во всю глотку заорал я. – Здесь внизу! – и так замолотил руками, ногами, ведром и садовыми ножницами по котлу, стенам и двери, что Ринго Стар со всей своей ударной установкой, услышь он меня, тут же лопнул бы от зависти.

Через пять минут я обрел свободу. Ребята с Петерваген забрались в дом через открытое окно на кухне. На мое счастье, Цирот любезно оставил ключ в замке. Полицейскому, вызволившему меня из подвала, до двух метров не хватало всего пары сантиметров. На его мощную грудную клетку просто просился орден – так широка она была. К сожалению, императора давно нет и некому доглядывать за подобными вещами.

– Кто вы? – спросил мой спаситель, когда я, с облегчением выдыхая спертый подвальный воздух, вышел на волю.

– Ваш коллега, – признался я и показал ему свой значок.

– Ну и ну, – только и смог он вымолвить.

Что означало: «Как же это ты, братец, дал себя там запереть?»

Строго говоря, он был прав. Непозволительно быть таким простофилей.

Тем временем по лестнице спустился второй полицейский.

– В доме никого, – сказал он. – Похоже, хозяева дали деру. Там наверху все вверх дном.

– Надо полагать, – кивнул я.

Из часов появилась кукушка, чтобы известить, что уже половина третьего.

– Как вы узнали? – спросил я.

– По рации, – скромно пояснил великан.

– Мы получили приказ выехать сюда, – сказал другой, – поскольку здесь подверглась опасности жизнь человека.

– Это они малость преувеличили, – ухмыльнулся длинный.

Я подошел к телефону и позвонил к себе на службу.

Трубку взял Фойерхак.

– Ну, наконец-то! – пророкотал он. – Вас уже повсюду ищут! Наш парень, который дежурил в страховом агентстве, упустил Цирота. Тот удрал от него на машине вместе с дамой. Очень мило, правда? Не успел похоронить одну, а уже удирает с другой. Где вы пропадаете? Шеф сказал, что служащие агентства очень нервничают. Ведь они выплатили сто пятьдесят тысяч. У вас ведь были какие-то идеи относительно Цирота, не правда ли? Ну, Клипп…

Я заверил его, что идеи были и есть, хотя еще не знал, что буду делать, и положил трубку. Да. В управлении суматоха, как всегда бывает, когда у людей нет четкого плана и цели. Я пытался представить себя на месте Цирота и прикидывал, что бы я предпринял. Затем набрал номер справочной службы аэропорта.

– Говорят из полиции. Комиссар Клипп. Когда улетает ближайший самолет?

– Куда? – спросила девушка на другом конце провода.

– Куда угодно! – сказал я нетерпеливо. – Вообще – ближайший!

– Через сорок восемь минут, – сказала девушка несколько озадаченно. – В Мадрид.

Я поблагодарил и повесил трубку.

– Как далеко отсюда до аэропорта? – спросил я у полицейских.

– Добрых двадцать километров, – сказал длинный.

– Поехали! – бросил я. – Включайте все свои дела – сирену там, мигалку и жмите изо всех сил!

– О’кей, – сказали они одновременно и зашагали к машине, не обнаруживая особой спешки.

Дверь дома я просто прикрыл за собой.

Мы мчались во весь дух с сиреной и мигалкой. Это было замечательно! Я и раньше иногда так ездил, но на этот раз ребята с Петерваген доставили мне истинное удовольствие. Я радовался, как дитя. Когда можно не обращать внимания на светофоры и дорожные знаки, когда все останавливаются или сворачивают на обочину, а ты жмешь на всю катушку – это просто здорово! Через какие-то пятнадцать минут мы были в аэропорту. По дороге я в двух словах рассказал своим спасителям всю историю и, насколько это было возможно, описал Цирота.

Я попросил их подождать и, прячась за носильщиком, тащившим два серых чемодана, вошел в зал.

Вежливый и равнодушный голос из динамика сообщил, что пассажиров с билетами на рейс Франкфурт – Париж – Мадрид – Касабланка приглашают к стойке В, повторив приглашение по-немецки и по-испански.

Я стремительно ринулся к стойке, где столпились в ожидании человек тридцать. И оказался прав: Цирот со своей красоткой стояли там же. С другой стороны застекленной стойки, которая отделяла зал ожидания от летного поля, уже приближались двое служащих в униформе, чтобы вести пассажиров на посадку.

Я начал проталкиваться сквозь толпу, повторяя, как попугай:

– Пардон! Разрешите, пожалуйста! Извините!

Люди расступались. Наконец, я добрался до Цирота и положил ему руку на плечо. Он испуганно оглянулся и вытаращил глаза.

– Пройдемте, господин Цирот! – тихо сказал я. – Только без фокусов.

Впереди открылась стеклянная дверь.

– Пожалуйста, приготовьте билеты! – элегантный до безумия персонал «Люфтганзы» начал пропускать пассажиров.

– Скотина! – негромко, но с чувством произнес Цирот.

Глаза его так и сверкали.

– Спокойно! – сказал я.

Фрау Фибих не отрываясь смотрела на Цирота. Ее прекрасный рот был приоткрыт. Губы дрожали. Пассажиры проходили мимо, не обращая на нас никакого внимания. Симпатичная блондинка обернулась и послала в мою сторону воздушный поцелуй – правда, как оказалось, он предназначался вовсе не мне, а толстому господину за мной, похожему на тюленя.

– Нужно было пришить тебя! – сказал Цирот, когда я повел его обратно.

– Да, это было бы верней, – согласился я.

Подбежали двое. Взволнованная супружеская пара, по-видимому, американцы. Мужчина в развевающемся плаще и шарфе, красный и запыхавшийся, на бегу обернулся поглядеть, поспевает ли за ним жена, и столкнулся со мной.

В тот же миг Цирот пнул меня по ноге и резко толкнул. На мгновение я потерял равновесие. Цирот одним махом перепрыгнул через скамейку, петляя, как заяц, и пригибаясь, на секунду исчез за большим филодендроном, затем вынырнул снова и побежал по лестнице, которая вела к главному входу. Нас разделяло уже шагов тридцать. Я бросился следом. Рядом со мной бежала фрау Фибих. Она уронила пальто, которое было перекинуто через руку, но даже не остановилась, чтобы поднять.

– Стой! – закричал я.

– Только не стреляйте, пожалуйста! – крикнула фрау Фибих.

Я и не собирался – оружия у меня не было. Видимо, она неверно истолковала движение моей руки.

Цирот вбежал в зал ожидания.

– Стойте! Остановитесь! – продолжал взывать я.

Он не реагировал. Вот он забежал за газетный киоск – и вдруг исчез, как сквозь землю провалился.

Я не останавливался. Нога болела, но бегать я умел. Фрау Фибих отстала. Я снова увидел его за прилавком с книгами, сделал два огромных прыжка и схватил за руку. Но это был не он. На меня испуганно уставилась совершенно другая физиономия. Такое же пальто, такой же портфель-дипломат. Ошибочка вышла.

– Извините, – тяжело дыша, сказал я.

Фрау Фибих догнала меня. Ее затравленный взгляд выдал мне, где искать Цирота. Он бежал по другой стороне, вдоль касс.

– Цирот! – закричал я. – Остановитесь!

И бросился, за ним. Люди в недоумении замирали, как вкопанные, и начинали озираться по сторонам. Завизжала какая-то женщина. Мужчина в грубошерстном пальто остановился и раскинул руки, загораживая дорогу Цироту. Но тот пригнулся и проскочил под рукой, так и оставив обалдевшего ловца стоять с распростертыми объятьями. Ко мне присоединились еще двое.

– Что случилось? – на бегу спросил первый.

– Вон тот, впереди, подозревается в убийстве! – объяснил я. И напрасно, поскольку добровольцы тут же отстали.

Цирот, бежавший по направлению к главному входу, вдруг резко повернул вправо, к боковой лестнице, которая вела в цокольный этаж. Там, внизу, находились багажное отделение и всякие служебные помещения. Нас уже разделяло всего несколько метров. Фрау Фибих не отрывалась, продолжая дышать мне в затылок. Она уже сбросила туфли на каблуках и бежала в одних чулках. Туфли сиротливо лежали на полу в зале ожидания.

– Черт возьми, Цирот, остановитесь же! – закричал я снова.

– Не стреляйте! Не надо! – в страхе завопила фрау Фибих.

Два или три человека заголосили:

– Напали! Хватайте! Сюда!

Кто-то громогласно взывал к полиции.

– На помощь! – верещал пронзительный женский голос.

Разнообразные эти крики эхом отдавались по всему зданию аэропорта.

Динамик снова зарокотал на двух языках, приглашая пассажиров, следующих рейсом «Франкфурт – Мадрид», немедленно подойти к стойке В. У входа на лестницу путь мне преградила целая группа девиц – видимо, школьная экскурсия. Они были заняты собой, хихикали и оживленно болтали, и я потерял секунд двадцать, пока пробирался между ними, стараясь делать это достаточно галантно. Фрау Фибих тем временем опередила меня и быстро спускалась по лестнице. Далеко впереди бежал Цирот.

Он обернулся, чтобы поглядеть, где я, и тут же налетел на тяжело груженого толстяка. Шляпа бедняги упала на пол, он выронил один из чемоданов. Цирот отпихнул его и побежал дальше.

– Ну ты, хам! – выругался тот и, отдуваясь, схватился за перила.

Фрау Фибих теперь бежала прямо передо мной, закрывая видимость. Мне удалось в несколько прыжков обогнать ее. Это было очень кстати, поскольку Цирот, как я понял, намеревался улучить момент и избавиться от дипломата из черной кожи, судя по всему, очень тяжелого. Должно быть, там лежали деньги, полученные от страховой компании. Лестница заканчивалась широким светлым коридором, вдоль которого справа тянулся невысокий барьер. Около него стояли пассажиры, ожидавшие свой багаж. Позади находились подвалы с низкими потолками, освещенные ужасным мертвенно-зеленым неоновым светом. Поперек подвала стояло множество стеллажей, до отказа забитых чемоданами, сумками, пакетами и всякой прочей всячиной, которую сдают в багаж. Между стеллажами располагались два транспортера, выходившие из подвала наружу, на летное поле. По ним после прибытия очередного самолета поступал багаж. Цирот подбежал к барьерчику, грубо оттолкнул двух пухленьких дам, вскрикнувших от испуга, перемахнул через него и столкнулся с пожилым грузчиком в голубом комбинезоне. Тот попытался было остановить его, но Цирот уже исчез между полками. Я прыгнул вслед за ним через барьер, выругался и крикнул грузчику, который бросился ловить меня: «Криминальная полиция!» Грузчик так и замер, а я распластался на полу, стараясь увидеть под нижними полками стеллажей ноги Цирота.