Текст книги "Моя прекрасная убийца [Сборник]"

Автор книги: Тобиас Уэллс

Соавторы: Дафна Дюморье,Хансйорг Мартин,Уильям Гарнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

Она запнулась и выбросила сигарету, которая прочертила дугу и рассыпалась искрами между камнями.

– Он ввел меня, как мне казалось, в высший свет. Танцы в престижных барах, шампанское, автомобильные прогулки. Уик-энд в аристократическом, дорогом отеле за городом. Устрицы, которые я не любила, но ела с восторгом, потому что мне казалось таким шикарным – есть устрицы. Его красивые слова, его опытные руки, которые меня, глупую, несведущую… и любопытную, возбуждали… И его уверенность, с которой он раздевал меня. Я верила всему, что он говорил, делала то, что он требовал, позволяла ему все, что он хотел, и думала, что это и есть настоящая любовь. Это было в мае. Конечно, в мае.

Она засмеялась.

От этого смеха у меня мороз пошел по коже.

– А в июне… – продолжила она, помолчав. – В июне я заметила, что со мной творится что-то неладное. Это было за три недели до его отъезда. Время от времени он уезжал в командировки по торговым делам фирмы. Когда он вернулся, я сказала ему… Я помню все, как будто это было вчера: я лежала рядом с ним, сквозь раскрытые окна его спальни доносился запах жасмина. Его рука лежала у меня на груди. Я была счастлива. «Знаешь, – сказала я, – у меня будет ребенок». Он резко приподнялся, оперся на локоть и произнес: «Ты с ума сошла, малышка!». «Нет, – сказала я. – Это правда». И тут…

Она замолчала, повернулась ко мне и спросила:

– У вас не найдется еще одной сигареты для меня?

– Ну, разумеется, – ответил я, протянул ей пачку и поднес зажигалку.

– Спасибо, – поблагодарила она.

Мимо проплыла лодка с отдыхающими. Они пели, и похоже, были изрядно навеселе.

– Ну и вот, – продолжала она спокойно, почти бесстрастно. – Он заявил, что ребенок нам сейчас совсем некстати. Именно так и выразился. Совсем некстати. Он поднялся с постели и холодно сказал: «Ты должна избавиться от него, малышка. Вот адрес». Прежде чем я успела прийти в себя, он уже оделся и добавил: «Что касается расходов, я возьму их на себя, разумеется». Я не помнила, как вышла из этой квартиры. Но вернувшись домой и осознав, что произошло, я поклялась убить его.

Значит, это все же была она? Я совершенно растерялся.

– А теперь он и в самом деле убит, – сказала она тихо, почти с удовлетворением. – Но убила его не я. В конце июня я сделала аборт. Это было ужасно. Потом мы встречались на работе несколько раз. Я написала ему записку, в которой потребовала оставить меня в покое. Потому что он буквально не давал мне проходу. Все время звонил и даже имел наглость написать, что мы все же должны «оставаться друзьями». Оказывается, я неправильно его поняла, и так далее. Наверно, его самолюбие было задето. Только один раз у меня был с ним разговор, в прошлую субботу. Он заступил мне дорогу и сказал: «Если ты ко мне не вернешься, малышка, я разделаюсь с тобой, поняла? Я расскажу про твой тайный аборт, и ты сядешь в тюрьму! Подумай об этом! Я не позволю так со мной обращаться!» Я была готова его убить на месте и убила бы, если б под рукой оказалось что-нибудь подходящее, хоть перочинный нож. Но кто-то показался в глубине коридора. Я только процедила: «Оставьте меня в покое, негодяй!» Мне очень хотелось плюнуть ему в физиономию, но получилось бы чересчур театрально. Ну, вот. А теперь он мертв. Его убили почти сразу же после нашего разговора, в воскресенье вечером, в конторе универмага. Но это была не я.

Она повернулась ко мне, несколько секунд молча смотрела мне в лицо, и вдруг в ее глазах мелькнул страх.

– Но… Но поверьте же мне! Это сделала не я!

– Я верю вам, Франциска!

Она заплакала.

Я все же решился положить руку ей на плечо.

– Спасибо, – всхлипнула она. – Теперь вы знаете всю эту гнусную историю. Собственно, как это вышло, что я вам все рассказала? И почему вы не уходите? Уходите же! – Она закрыла лицо руками и зарыдала.

Я гладил ее по спине, пытаясь успокоить.

– У меня сделали обыск, – сквозь слезы сказала она. – Конфисковали все: письма, дневник, даже мой костюм, потому что на нем оказались пятна крови. Я поранила палец замком, когда закрывала чемодан. Обо всем уже написано в газетах. От этого можно… можно… с ума сойти…

Так мы просидели минут десять. Она – закрыв лицо руками, и я – осторожно обнимая ее плечи. Вдруг она опустила руки и поглядела на меня.

– Не пойму, почему меня не арестуют. Считаютубий-дей и оставляют на свободе. У вас это укладывается в голове, господин Клипп?

И тут же, не переводя дыхания, спросила изменившимся голосом:

– Как вас зовут?

– Лео, – сказал я.

– Лео, – повторила она. – У вас это укладывается в голове, Лео?

– Это свидетельствует о том, что вас только подозревают, но не имеют ни улик, ни доказательств. А так как у Германии с Югославией нет договора о выдаче преступников, на основании одного лишь подозрения, которое нельзя обоснованно доказать, вас не имеют права арестовать и выслать отсюда. Я могу предположить, что за вами наблюдают, то есть полиция Йелсы будет время от времени наводить справки о вашем местонахождении и занятиях. Они, наверняка, получат такое распоряжение от Интерпола, но без пояснений, зачем требуется такая информация. Дирекции гостиницы поручат доложить в полицию, если вы вдруг вздумаете уехать или еще что-нибудь. Но вы можете прожить здесь в такой ситуации хоть до ста лет, если в Гамбурге не найдут доказательств: свидетеля убийства, ваших отпечатков пальцев на трупе… А до тех пор в соответствии с международным правом с вами ничего не может произойти…

Я поздно спохватился, что объясняю чересчур профессионально, и испугался. Но Франциска была слишком расстроена, чтобы что-то заметить.

– Значит, если бы я в субботу вечером уехала в отпуск не в Югославию, а в Баварию, или в Вестфалию, или вообще осталась дома, меня бы уже посадили в тюрьму?

– Очень может быть. Впрочем, я не знаю всех обстоятельств, я не знаю, что вам конкретно ставят в вину и какие имеются основания для подозрения в убийстве.

Конечно, я врал. А что мне оставалось? В гостинице, в моем чемодане, лежала газета со статьей об убийстве, а рядом с ней мое служебное удостоверение и документ на трех языках с требованием к властям оказывать мне всяческое содействие в работе. И копия фотографии Франциски. Но чтобы сейчас, прямо здесь объявить: «Я, Лео Клипп, полицейский, командирован, чтобы привезти вас домой!» Нет, это было выше моих сил.

Я раскурил две сигареты, одну дал ей и с трудом заставил себя убрать руку с ее плеча…

Она курила и смотрела на море. С востока потянул ветерок, и луна, словно шарик от пинг-понга, запрыгала по волнам. На той стороне бухты гасли окна. Я украдкой взглянул на часы. Они показывали двенадцать.

– Не знаю, что будет дальше, – медленно произнесла она после долгого молчания.

Я тоже не знал.

Она встала, быстро подошла по камням к воде. Секунду постояла неподвижно, и вдруг, стремительно подняв руки, сдернула с себя серебристое платье. Под ним оказались белые трусики и бюстгальтер. Она наклонилась, зачерпнула воду и плеснула себе на плечи…

– Франциска, – крикнул я, но она уже бросилась в воду и поплыла, гребя сильно и резко.

– Сумасшедшая! – вырвалось у меня. Но я мог ее понять. Она хотела смыть с себя страх, избавиться от ужасных воспоминаний. Я решил – пусть побудет наедине с собой – и встал, чтобы принести из отеля свой купальный халат. Она наверняка замерзнет, когда выйдет из воды. Я прошел мимо ресторана, где еще вовсю веселились, взял в номере халат и через три минуты снова вернулся к морю. Франциска уплыла уже далеко. Так далеко, что у меня перехватило горло. Я рванулся вниз по каменной лестнице – туда, где на причале стояли лодки, прыгнул в одну из них, непослушными руками отвязал цепь, схватил весла и что было сил погнал лодку туда, где едва виднелась девичья головка.

– Франциска! – закричал я.

Но она не могла или не хотела меня услышать. Я греб изо всех сил. Было очень трудно держать курс, потому что Франциска уже уплыла за пределы бухты, и я несколько раз терял ее из вида среди волн, которые в открытом море были значительно выше. И все же я постепенно догонял ее. Нас разделяли всего какие-нибудь пятьдесят метров.

– Франциска! – крикнул я снова и вытер пот, заливающий глаза. – Не делайте глупостей! Плывите сюда!

И в этот миг я заметил то, что заставило меня похолодеть: среди освещенных лунным светом волн появился черный треугольный плавник и стал быстро приближаться к Франциске!

– Франциска! – крикнул я и, как безумный, заработал веслами. Греб и вопил:

– Акула! Акула!

– Помогите! – закричала Франциска. И снова:

– Помогите!

Я греб из последних сил. Руки мои, казалось, выскочат из плеч. Наконец я поравнялся с ней. Недалеко, метрах в десяти от нас, воду рассекал акулий плавник.

– Хватайся! – крикнул я, упершись ногами в борт лодки и протягивая ей руку, чтобы вытащить. Другой рукой она вцепилась в весло, которое выскочило из уключины и шлепнулось в воду.

– Давай, скорей! – Я ухватил ее под руки и попытался приподнять. Лодка сильно накренилась.

– Я не могу, – простонала она.

– Вперед! Закидывай ногу!! – командовал я.

Наконец ей удалось перенести ногу через борт лодки.

Акула была уже в четырех-пяти метрах. Страх придал мне силы. Одним рывком я втащил девушку в лодку, и мы без сил рухнули на дно между сиденьями. Лодка сильно раскачивалась, зачерпывая воду.

– Все о’кей, – сказал я, тяжело дыша, и посмотрел за борт. Хищница плавала метрах в десяти, рядом с ней дрейфовало наше весло. С трудом удерживая равновесие, я пробрался на корму, взял халат и бросил девушке.

– Накиньте это!

Она не шевелилась. Ничего удивительного после такого заплыва и пережитого ужаса. Я наклонился и укрыл ее.

– Да у вас кровь! – сказал я. На правой ноге выше щиколотки виднелась красная полоса шириной в ладонь. Кожа была содрана, будто наждаком. Видимо, акула задела ее головой или спиной. Я разорвал носовой платок и перевязал рану, чтобы остановить кровь. Франциска лежала с закрытыми глазами. Ее била дрожь.

Я попытался грести одним веслом, но ничего не получалось. Акула кружила поблизости и, похоже, уплывать не собиралась. Нас медленно несло в открытое море. Нужно было передохнуть и попробовать грести доской от сиденья. Я опустился на заднюю скамейку. Как хорошо, что я захватил сигареты. С трудом шевеля онемевшими пальцами, я закурил. Оглянувшись, я увидел вдали огни Йелсы.

Как романтично! Итак, Клипп, ты решил поиграть в Одиссея? Говоря честно, у меня не было охоты повторять подвиги античных мореплавателей. Вот чуть-чуть водки сейчас бы не помешало. Я уперся коленями в дно лодки и попытался выломать заднюю банку. Но сиденье было прибито намертво. Основательно сработано. Я снова попробовал развернуть лодку, орудуя одним веслом.

Акула, заинтересованная моими маневрами, приблизилась. Я убрал весло, но она продолжала кружить совсем рядом. Возле моей ноги на дне лодки лежал маленький якорь. Я поднял его и со злостью запустил в акулу. Цепь, уходя в воду, обожгла мне руки. Якорь, не достав до дна, повис. Значит, глубина здесь была больше двадцати метров. Удалось мне попасть в эту тварь или нет, неизвестно, но она исчезла. Я медленно выбрал цепь и бросил якорь в лодку. Потом прикинул, не вставить ли мне весло в отверстие на передней банке и не привязать ли к нему купальный халат в качестве паруса. Тихий ветерок дул с берега. Если бы мне удалось направить эту чертову лодку на юго-запад, мы вышли бы к острову Врач, или как там его. Я вставил весло в уключину и попытался грести. Нос лодки в самом деле повернулся. У меня появилась надежда. Не будь эта посудина такой неповоротливой, мне, возможно, и удалось бы что-то сделать. Но нас снова развернуло поперек течения. Я взял весло, встал коленями на скамейку и начал грести попеременно то слева, то справа. «Как гондольеро», – подумал я. Встать мне не давала Франциска, без признаков жизни лежавшая на дне лодки. Если бы я греб стоя, наверняка дело пошло бы лучше.

– Франциска! – Я потряс ее за плечо. – Очнитесь! Нас уносит в море.

Она пошевелилась, приподнялась и посмотрела на меня.

– Вы спасли мне жизнь, – сказала она.

– Великолепно! – ответил я. – Но чествование, подобающее случаю, придется отложить. Идите на корму, снимите с себя все мокрое и наденьте халат. Я не могу управляться с лодкой, когда у меня одно весло, и одновременно нянчиться с вами.

Она перебралась на корму.

– Снимите все мокрое, – повторил я свирепым голосом. – Становится холодно! Раз уж я не позволил акуле поужинать вами, мне вовсе не хочется, чтобы вы скончались от воспаления легких на необитаемом острове, куда нас, быть может, вынесет. Кто мне там будет штопать носки? Так что давайте скорее! Я не смотрю!

Пока она шуршала за моей спиной, я попробовал грести стоя. Минут через десять я выдохся, ничего не добившись, потому что лодка неизменно разворачивалась носом в открытое море. А там с подветренной стороны снова показалась наша подруга акула.

– Вы готовы? – спросил я через плечо.

– Да, – сказала Франциска тихо.

Я обернулся. Она сидела, уютно завернувшись в слишком просторный для нее халат.

– Спокойствие! – сказал я голосом Деда Мороза. Что касается лицедейства, я в этот день просто превзошел сам себя. – Только спокойствие! Самое ужасное, что с нами может произойти, – нас занесет на остров людоедов. Правда, перед тем как съесть, им придется нас откормить. На завтрак, обед и ужин – овсяная каша со сливками и медом, а в перерывах пшеничный суп с маслом.

– От пива тоже неплохо поправляются! – сказала она.

Слава богу, чувство юмора потихоньку возвращалось к ней.

– Против пива я ничего не имею, – сказал я и засмеялся.

Она слабо улыбнулась, но даже это обрадовало меня. А есть уже хотелось – что верно, то верно.

– Я слышал, в Китае акульи плавники считаются деликатесом. Франциска, вы случайно не захватили большой разделочный нож, а то я бы отхватил кусочек на две порции!

– Она все еще здесь? – спросила Франциска в ужасе.

– Да, – ответил я и показал вперед, туда, где кружила эта гадина. – Она. полюбила нас как родных. Не исключено, что она лизнула францискиной крови, лакомка, и Франциска пришлась ей по вкусу. Впрочем, я не могу ее в этом упрекнуть.

– Прекратите, Лео, – сказала она. – Это вы перевязали мне ногу?

– Нет, – ответил я. – Здесь побывал главврач университетской клиники в Эппендорфе.

– Ох, Лео… – сказала она тихо.

Мы помолчали. Лодку относило все дальше в море.

– Дайте-ка я сяду рядом с вами! – сказал я. – Во-первых, я еще раз хочу забросить якорь. Может, он на наше счастье зацепится за какую-нибудь подводную скалу, и тогда мы остановимся. По мне, лучше до утра удержаться в зоне видимости с побережья, чем оказаться унесенным к людоедам, которые станут откармливать нас овсянкой. Экая мерзость! Во-вторых, я закрою вас от ветра хотя бы с одной стороны. В-третьих, равно как и в-пятых, мне и самому холодно.

Без лишних слов она подвинулась. Я опустил якорь в воду, крепко привязав цепь к скамейке морским, хотя, быть может, и небезупречным узлом. Затем, чтобы не так дуло, опустился на дно лодки рядом с ней. Франциска прижалась ко мне. Холодало. Прежде чем устроиться поудобнее, насколько позволяли обстоятельства, я встал еще раз, взял мокрые Францискины трусики, которые лежали на скамейке, привязал их к веслу и вставил его в отверстие на передней банке.

– Замечательный флаг! Неужели он не привлечет ни одного рыбака?

Затем я сел рядом с девушкой. И когда, наконец-то, снова обнял ее за плечи, то обнаружил, что могу сидеть так бесконечно долго – до тех самых пор, пока нас не выловят где-нибудь в районе мыса Горн. Она повернула голову, прижалась ко мне и поцеловала в губы. И тут я послал ко всем чертям наше бедственное положение, подозрение в убийстве, акулу, служебные обязанности и начал целовать ее сам. Долго и нежно, так, что меня бросило в жар.

Лодка, покачиваясь, уносила нас все дальше к югу, на мачте развевались белые трусики, и луна, казалось, подмигивала нам. Все было полно романтики и неподдельного волшебства. Чтобы перевести дух, я вытащил из кармана сигареты. Оставалось всего семь штук. Они были слегка помяты, но, к счастью, не поломались. Мы молча выкурили одну на двоих.

– Интересно, нас будут искать? – спросила Франциска.

– Возможно, – ответил я, – но наверняка не с самого раннего утра. А к тому времени бог знает куда нас унесет.

– Но они могут подумать, что мы специально ушли в море, – размышляла она.

– Да, – сказал я. – Все равно хватятся лодки.

Помолчав, она сказала:

– Почему мы не встретились раньше, Лео? Я имею в виду – до Фреда.

– До Фреда? – переспросил я.

– До Ладике, – уточнила она. – Почему мы не встретились раньше?

– Я так редко хожу покупать себе игрушки, – ответил я, трогая ее волосы, которые были еще влажными от соленой воды и завивались в упругие локоны.

Была половина второго. У меня создалось впечатление, что нас тащит медленнее, чем раньше. Может, из-за якоря, который цеплялся за дно. Я огляделся. Вроде бы, лодка изменила направление движения относительно луны. Впрочем, нет. Это луна переместилась. Огни позади уже исчезли. Или они погасли, или нас унесло слишком далеко от берега. Вокруг я видел только воду.

И тут, довольно близко от нас, снова показался акулий плавник.

Половина второго. Еще целых два часа до восхода солнца, когда наши шансы быть обнаруженными увеличатся.

– Когда у тебя день рождения? – спросила Франциска.

– Двадцатого февраля.

– Ты – Водолей! – констатировала она.

– Да. Ты веришь во все это?

– Я всегда читаю гороскопы. И если они благополучные, верю в них.

– Очень практично! – рассмеялся я. – А ты кто?

– Близнецы, – ответила она.

– Ах ты, Боже мой! – воскликнул я. – Близнецы! Я слышал, у Близнецов трудный характер.

– У меня тоже?

– Без всяких сомнений! – ответил я.

Она затихла.

– Я тебя обидел? – встревоженно спросил я.

– Нет, что ты, – ответила она и вложила свою нежную, теплую руку в мою.

Лодка покачивалась на волнах. Я ждал следующего вопроса, который был так же неотвратим, как предстоящий восход солнца. Разумеется, он последовал.

– Кем ты работаешь, Лео?

Я был начеку и без запинки соврал:

– Учителем. В одном профессиональном училище.

Я никак не мог решиться рассказать ей всю правду. К счастью, она оставила эту тему и спросила о другом.

– У тебя есть?.. – Она подыскивала слово. – У тебя есть подруга?

– Конечно, – сказал я, – а как же.

– А где она?

– Здесь! – ответил я и, приподняв ее подбородок, притянул к себе.

– Ты врешь, – сказала она, переводя дыхание после поцелуя.

– Нет, хотя я уже много раз был близок к тому, чтобы влюбиться по уши. Но никогда еще обстоятельства не складывались столь удачно. То не хватало дрейфующей лодки, то луны, то акулы. Только сегодня все подобралось наилучшим образом.

– Перестань! – сказала она и потерлась холодным носом о мою шею. Я закурил новую сигарету, и мы затягивались ею по очереди Вдруг от сильного толчка она выпала из моих рук Франциске на колени, и прежде чем я успел подхватить ее, прожгла дырку в халате.

– Акула! – простонала девушка.

– Нет, якорь, – возразил я.

Якорный канат был туго натянут. Видимо, он за что-то зацепился. Лодку медленно водило из стороны в сторону.

– Какая жалость! – сказал я. – Теперь мы не попадем к людоедам.

– А я так надеялась увидеть, каким ты будешь, когда тебя откормят!

Так шло время. Мы зубоскалили и дурачились, курили и целовались. Я прилагал все усилия, чтобы поддерживать беззаботные разговоры, так как серьезных вопросов боялся. Потом девушка уснула у меня на плече. Рука затекла, но я боялся пошевелиться, чтобы не разбудить Франциску.

Около трех часов на востоке забрезжил рассвет, и стало так холодно, что я отчетливо услышал, как Франциска, проснувшись, застучала зубами.

– Что же мне делать, Лео? – с трудом выговаривая слова, спросила она тихо, еще плотнее запахивая халат и крепче прижимаясь ко мне. – Что будет, если они так и не смогут раскрыть убийство Фреда?

– Давай будем ломать над этим голову, когда окажемся на суше, мое сокровище! – Я постарался не выдать неуверенности.

– Ты сказал «мое сокровище»?

– Гм, – удивился я сам. – Вроде сказал.

– Я – твое сокровище? – проворковала она.

– Притом самое большое, – ответил я. – Даже с гастрономической точки зрения. Если нас не найдут дней пять или шесть, я тебя просто съем. Да что там! Я уже сейчас прикидываю, в каком месте ты самая вкусная!

– Ты чудовище! – сказала она нежно.

Предпоследняя сигарета. Затем она начала снова:

– Нет, серьезно, Лео. Я не хочу в тюрьму. Как ты думаешь, меня отпустят, если я добровольно вернусь домой и скажу: «Вот она – я. У меня абсолютно чистая совесть! Клянусь, что не убивала этого человека».

– Перестань все время думать об этом, Франциска. Так можно сойти с ума!

Я представил, как она возвращается домой в Гамбург и заявляется в полицию. Представил, как она сидит в кабинете у следователя: «У вас была интимная связь с господином Ладике, не так ли? Он плохо обошелся с вами? Вы ждали от него ребенка? Где вы делали аборт? Вы отказываетесь давать показания? Мы должны это знать, чтобы проверить! Итак, у вас была ссора в субботу вечером? А как вы объясните пятна крови на рукаве вашего жакета?»

И снова, снова одни и те же вопросы – дважды, трижды, пять раз в день, а в перерывах – камера предварительного заключения, здоровенная равнодушная надзирательница: «Янсен, на допрос!» И бряцание ключей, и шаги за дверью, еда в алюминиевых мисках, звезды по ночам в зарешеченном окне, и опять следователь: «Об этом вы вчера говорили по-другому, фройляйн Янсен. Вы ненавидели Ладике? Да? Так. Ну, вот видите, после всего, что вы сказали, это добровольное признание в вашем положении… Нет? Увести!» Она просто не вынесет этого. Вероятно, на третьи или четвертые сутки нервы не выдержат, и она закричит: «Да, да, да – я убила его! Только оставьте меня в покое!» «Почему же вы сразу не признались? Ну, рассказывайте, теперь я уверен, что смягчающие вину обстоятельства…» И так далее, и тому подобное.

– Ты не знаешь, – сказал я, прерывая полет фантазии и возвращаясь к суровым реалиям жизни, – ты не знаешь, случайно, какая у тебя…

Я хотел спросить, какая у нее группа крови, но не успел, потому что вдруг услышал шум мотора.

– Катер! – я мгновенно вскочил.

Над водой расстилался туман. Но шум мотора был слышен отчетливо. Я не мог определить, откуда он идет. Я сложил руки рупором и изо всех сил закричал:

– На помощь!

Я покричал на восток, повернулся и крикнул на юг, потом на запад и на север. Мне даже показалось, что где-то сверкнули огни. Где-то сзади нас… Или нет…

– Так-так-так, – тарахтел катер.

– Давай я попробую! – сказала Франциска и поднялась, когда я сел на скамью. – Высокий голос быстрей услышат!

Она приложила руки ко рту.

– Сюда! Сюда! На помощь!

Халат соскользнул с ее плеч, когда она опустила руки. Мгновение она стояла так, затем зябко закуталась в свой халат. Мы прислушивались.

Звук стихал.

– Вот собака! – в сердцах сказал я.

Взошло солнце. Акула плавала в десяти метрах.

– Они вернутся, – сказала Франциска, утешая, и провела рукой по моей щеке. – У тебя щетина, Лео.

Я закурил последнюю сигарету. Руки у меня дрожали.

– Да, – сказал я, – они обязательно вернутся!

И протянул сигарету ей.

Она взяла, сделала глубокую затяжку и процитировала рекламный плакат:

– Человеку современному без «Мальборо» не обойтись!

Я засмеялся:

– Ты настоящее сокровище!

– Каннибал! – ответила она.

Мне очень хотелось снова сесть рядом с ней, но я остался на своей скамейке. Смял пустую пачку, запустил ею в акулу, разумеется, не попал и стал любоваться красками восхода над морем. Земли не было видно, все еще стоял туман. Я взял со скамейки вторую часть туалета Франциски, мокрую и мятую, и привязал под трусиками.

– Пусть развевается на мачте! – сказал я. – Вроде вымпела. На борту – высокие гости.

– Его Величество Лео Щетинистый, – тут же подхватила она, – и Ее светлость Франциска Озябшая.

– Или, – предложил я вариант, – Ее Величество Франциска Обворожительная и придворный шут Лео, прозванный Голодным.

– В сопровождении Ее светлости Акулы – военного министра.

– Да, – сказал я, – довольно назойливая свита.

– Солнце – это все же здорово придумано! – заявила Франциска через некоторое время, удобно растянувшись, насколько это было возможно, и подставив лицо уже теплым солнечным лучам.

Я кивнул, но она не могла этого видеть, поскольку закрыла глаза. У нее был такой безмятежный вид, будто она загорала на пляже. С каждой минутой теплело и светлело, но я не мог последовать примеру Франциски н расслабиться тоже. Я подумал, что если бы где-то рядом был берег, мы бы его уже заметили – туман развеялся достаточно быстро. Но вокруг ничего не было видно. Только вдалеке проступали смутные контуры – если это не мираж, то, наверное, какой-то скалистый остров. Но – чересчур уж далеко. Я чертовски устал и сомневался, правильно ли сделал, бросив якорь. Что, если мы сейчас в мертвой зоне? Я чувствовал себя совершенно изможденным от напряженных размышлений – будто депутат бундестага в понедельник после.

Был шестой час. Видимо, я вздремнул, сидя на скамейке, потому что вздрогнул от шума мотора. Франциска крепко спала и выглядела необычайно привлекательно. Я встал на переднем сиденье и крепко схватился за мачту-весло, на котором развевалось уже высохшее белье девушки. Да, никаких сомнений – к западу от нас шел рыбачий катер, ослепительно белый в лучах раннего солнца. Совсем недалеко, в каких-то семистах метрах.

– Эй! – закричал я.

– О Боже! – подскочила от неожиданности Франциска.

И протерла глаза.

– Как я задремала! Какое-то судно?

– Да, – сказал я. – Рыбаки.

И закричал:

– Помогите!

И снова:

– Помогите!

Чертов мотор! Вряд ли они нас услышат. Хоть бы поглядели в нашу сторону.

– Помогите! – закричала теперь и Франциска, встав в лодке на колени.

– Сюда! На помощь! – вопили мы хором.

Мне показалось, что на борту катера помахали рукой.

Я замахал в ответ и заорал как оглашенный:

– Сюда! На помощь!

Катер развернулся и пошел к нам. Уже два человека стояли на его палубе, размахивая руками, и кричали что-то невразумительное.

– Они плывут сюда! – воскликнул я. – Франциска, видишь, они плывут сюда!

– Да! – ответила она. – Дайте мне, пожалуйста, мои вещи. Надеюсь, уже не нужны сигнальные флажки?

Выдергивая мачту-весло, я посмотрел на акулу. Она кружила поодаль. Наверное, шум мотора отпугнул ее. Катер приближался к нам так быстро, что Франциска едва успела закончить под халатом свой туалет. Дальнейшие события развивались столь же стремительно. Катер подошел вплотную, один из рыбаков кинул нам конец, который показался мне мостиком для возвращения из небытия. Рыбаки, смеясь и говоря на непонятном языке, вначале взяли на борт Франциску. Потом один из них спрыгнул в нашу лодку, вытянул якорь и привязал ее канатом к катеру. Я слегка толкнул его и указал на акулий плавник. Акула все еще кружила метрах в пятидесяти, хотя и с меньшей надеждой на сытный завтрак. Рыбак сделал свирепое лицо, погрозил акуле кулаком, похлопал меня по спине и помог перебраться на катер.

С помощью жестов и бессвязных слов мы попытались объяснить, что с нами произошло, а также выразить желание вернуться в Иелсу, в отель «Венеция».

– Dobre! – повторили они несколько раз, развернули свой катер и, таща на буксире нашу лодку, за какие-то два часа доставили нас прямо к причалу, от которого я, казалось, уже целую вечность назад отплыл вслед за девушкой.

Франциска сидела среди корзин для рыбы и клевала носом. Наши спасители предложили нам красного вина из плетеной бутылки, от которого мы не посмели отказаться, и дали сигарет, которые мы приняли с благодарностью. Они трогательно заботились о нас, и было жаль, что мы не понимали, о чем они говорят. Наверняка рассказывали жуткие истории об акулах, пожиравших беспечных пловцов, и о лодках без весел, которые относило прямо в Турцию.

Мы, наконец, согрелись. Но когда старый рыбак показал нам акулью челюсть, у меня по спине снова пробежал холодок. Некоторые из многочисленных зубов, острых и ужасных на вид, шатались. Он выковырял один и подарил Франциске.

– Сувенир! – сказал он, лучезарно улыбаясь.

Они высадили нас у отеля и привязали лодку на прежнее место. Я предложил им деньги, но они наотрез отказались.

– Hvalla! – закричал я, когда они, смеясь и размахивая руками, отчалили.

– Hvalla! – закричала и Франциска, посылая им воздушный поцелуй, вызвавший бурю восторженных жестов и восклицаний.

– Что, собственно, означает это «Hvalla»? – спросила Франциска, когда мы отправились к отелю.

– Спасибо! – ответил я.

Из окон на нас смотрело несколько любопытных, но среди них – ни одного знакомого. Наша компания, наверное, еще дрыхла. Было около восьми.

Грязные, измученные кошмарной ночью, мы поднялись в отель, прошли пс застланному коврами коридору в ресторан и позавтракали Точнее, завтракал я один. Франциска молча сидела напротив меня, с трудом сохраняя вертикальное положение, пила кофе и отщипывала кусочки булки.

– Я пойду к себе, Лео, – сказала она наконец.

Затем оглянулась, словно боялась, что нас подслушивают, и прошептала:

– Ты придешь пожелать мне спокойной ночи?

Я посмотрел на нее долгим взглядом. Окружающая нас действительность, казалось, перестала существовать. Мое сердце забилось, словно хотело выскочить из груди. Мед стекал с хлеба мне на пальцы.

– Да, – сказал я, – непременно!

Она поднялась и пошла к выходу. Пояс от халата, который она перекинула через плечо, свисал сзади и был похож на длинный красно-синий хвост.

Я заказал сигареты и попытался собраться с мыслями. Курил, прикрыв глаза, и снова видел перед собой восхитительное тело девушки в лодке. Боюсь, что никакие служебные предписания в мире не могут заставить тридцатилетнего мужчину превратиться в камень. По этой причине я погасил сигарету, не докурив, и отправился вслед за Франциской. В дверях я столкнулся с Бетси.

– Привет! – закричала она по-английски. – Как дела? Куда вы подевались ночью? Мы потеряли вас с Франциской!

– Пытались повторить странствия Одиссея, Бетси! – сказал я по-немецки, так как, во-первых, она понимала этот язык прекрасно и не говорила только из заносчивости, а во-вторых, я был слишком измотан и не собирался расходовать остатки душевных сил па перевод.

– I see, – сказала она, криво усмехнувшись. – Ты – вылитый Одиссей, darling! – и провела по моему подбородку пальцами, длинные ногти которых были покрыты зеленым лаком.

– Точно! – подтвердил я. – Сожалею, но мне срочно нужно позвонить…

Я принял душ, побрился, при этом сильно порезавшись, не знаю уж почему – от усталости или от волнения. Через 15 минут я стоял перед дверью комнаты Франциски. На мой стук не последовало никакого ответа. Я тихо открыл дверь. В комнате было темно из-за спущенных жалюзи. Пахло хорошим мылом и терпкими духами. Я закрыл за собой дверь и повернул ключ в замке. Постепенно мои глаза привыкли к темноте. Франциска крепко спала. Ее ровное дыхание колыхало тонкую кружевную сорочку. Я осторожно вложил в руку, лежавшую рядом с кудрявой головой на подушке, акулий зуб, который она отдала мне на сохранение в ресторане. Затем забрал свой халат, висевший на стуле. В мусорной корзине я заметил окровавленную повязку из моего носового платка. Мне вдруг пришла в голову одна мысль, я взял повязку, на цыпочках вышел из комнаты, вернулся к себе и бросился на кровать. Ко всем неизвестностям и неопределенностям, переживаемым мной, добавилась еще одна: я не понимал, что испытываю, – разочарование или облегчение. Я так и не успел разобраться, что именно, – сон сморил меня внезапно.