Текст книги "Завсегдатай"
Автор книги: Тимур Пулатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)
За бортом, видно, это поняли, стали ругаться:
– Ты что медлишь? Быстрее! Да так… ползи. Не выпускай канат, слышишь? К носу, куда пополз?! Теперь завязывай! Не так! Узел делай, узел…
Канат, привязанный к носу лодки, натянулся. За бортом снова загудело, и лодку Каипа понесло куда-то.
Спасение, обрадовался старик, спасение! И подумал, что его, должно быть, заметили с Зеленого и пришли на помощь. Видно, такова у них профессия, переправлять лодки через опасности – лоцманы.
Каипу стало стыдно – он лежит, а они работают на него. Решил подняться и хоть чем-то помочь. Но сколько старик ни пытался встать, волны били его в лицо и снова валили на спину.
Каип успел только заметить, что везет лодку катер.
Когда с катера шли приказания, казалось, что дают их десятки людей. Сейчас же катер почему-то был пуст.
Куда же подевались люди? Возможно, исполнив свое дело – взяв лодку Каипа на буксир, – все они спрыгнули в воду и решили следовать за лодкой вплавь. На всякий случай. Ведь может же быть такое – от большой скорости Каип вывалится из лодки, а люди эти тут как тут, не дадут ему утонуть.
Только плывут они что-то долго. Каип много раз ударялся головой о борт и чуть не терял сознание. И лишь надежда спасала старика от отчаяния.
За это время можно было бы уже добраться к Зеленому.
Что же тогда произошло? Может, и большие катера в прилив не могут пристать к берегу? Может, не случайно люди покинули катер, чтобы капитан сам выпутывался из сложного положения?
Каип хотел что-то сделать, хоть как-то помочь капитану, сделать все, чтобы не сдаться, и умереть лишь в том случае, если борьба станет бессмысленной…
4
А катер тем временем благополучно приплыл к одному безымянному островку, отмеченному в донесениях номером К-34. Остановился, войдя в бухточку. Покачнувшись, остановилась следом и лодка Каипа.
– Вылезай! – было приказано.
Каип повиновался. Все еще кружилась голова.
Человек, давший приказание, ростом почти в два раза выше Каипа, стоял уже в воде с ружьем. В случае, если Каип вздумает бежать, он сделает предупредительный выстрел.
– Выходи на берег. И не вздумай шутки шутить. Не поможет.
Окончательно рассвело.
Каип разглядывал островок, пытаясь понять, куда его привезли. Голый маленький островок, шагов пятьдесят в длину, с маяком и единственным белым домиком возле холма сразу вспомнился старику.
Человек – Каип его никогда ранее не встречал – прыгнул в лодку. Стал в ней шарить, бросив весла с носа к корме.
– Все-таки успел выбросить в море, – сказал он, продолжая что-то искать.
Старик даже и не пытался понять, чего он хочет. Был равнодушен ко всему.
– Ага! – обрадовался Али-баба (так звали незнакомца). – Единственная, но очень важная улика. Вот она! – Нашел маленькую, с мизинец, дохлую рыбешку, видимо прибитую волной, и показал Каипу, чтобы и старик убедился. Затем аккуратно, словно это была поднятая со дна моря золотая царская монета, завернул находку в носовой платок и спрятал.
– Видел, какая она маленькая? – продолжал Али-баба. – Зато ее вполне достаточно, чтобы посадить тебя на целых два года!
Каип, выслушав странного незнакомца, первым пошел к берегу – надоело стоять в воде.
– Ты куда это? – бросился за ним Али-баба. – Самовольничаешь? Стой! Пойдешь, когда я тебе прикажу!
Пока он возмущался, Каип уже ступил на берег И Али-баба подумал, что теперь нет смысла возвращать его обратно в воду.
На острове Али-баба снова побежал вперед, приказывая Каипу:
– Ступай за мной! Отсюда ты уже никуда не убежишь. А если и сбежишь, утонешь в море. Тебе что выгоднее – смерть или два года тюрьмы?
Каип решил не утруждать себя ответами, поняв, наконец, что перед ним сам рыбнадзор – страж моря.
– Молчишь? – возмутился Алй-баба. – Ничего, заговоришь там, где нужно.
Только раз появился у Каипа интерес к этому человеку, но потом старик снова заскучал, найдя незнакомца глупым и заносчивым.
У входа в белый домик было прибито на шесте чучело беркута. И как только хозяин открыл дверь, чтобы войти, беркут покачнулся и потерял перо.
Внутри домика в единственной его комнате стоял стол, а на столе рация. В каждое из четырех окон были вставлены приборы, чтобы обозревать море в шторм или в случае, если рыбнадзору лень выходить наружу
– Вот здесь моя крепость, – сказал Али-баба, садясь за стол. Сказал он это с теплой, человеческой интонацией, радуясь тому, что старик делит с ним одиночество.
Каип в ответ кивнул, как бы одобряя его житье-бытье.
– Так вот, – сказал Али-баба, вынимая и раскладывая на столе платок с рыбешкой-уликой. – Ты кто и откуда? – Он внимательно разглядывал старика, стараясь припомнить, задерживал ли он еще когда-нибудь этого рыбака. – Молчишь? – Он действительно никогда раньше не встречал этого рыбака и посему еще больше нахмурился, думая, что, если он никогда раньше не ловил этого рыбака, значит, тот воровал до сего времени безнаказанно. Вот почему старик ведет себя независимо – чувствует превосходство.
Ладно. Али-баба решил мстить ему и за прошлые нераскрытые преступления, которых, он уверен, много на совести Каипа.
– Вот такие, как ты, разбазарили все море! – сказал Али-баба. – Где наши знаменитые лещи? Где сазаны? Усачи? Отвечай!
Каип стоял и смотрел в окно, и до него доносились только обрывки фраз. Он никак не мог сосредоточиться. Только раз подумал о чем-то связно, подумал, что ему безразлично, за кого его принимает незнакомец. Совесть Каипа чиста, и, следовательно, все, что говорит здесь Али-баба, не относится к нему.
– С какого ты острова? – спросил Али-баба.
И когда Каип назвал, Али-баба тут же связался с Песчаным по радио.
– Послушай, – сказал он бригадиру, – тут твой один сидит. Сейчас составлю протокол и отвезу в Акчи. А ты там проведи с остальными воспитательную работу, понял?
Выслушав Али-бабу, бригадир Непес в сердцах выругался, и Каип так и не понял, к кому относится его ругань, хотя и очень напрягал слух, потому что голос по радио был голосом, пришедшим с Песчаного.
Конечно, каждый такой пойманный на руку ему, Али-бабе. Если к концу сезона остров не выполнит плана, Али-баба встанет и скажет на совещании: вся рыба ушла в руки воров, и виноваты в этом прежде всего бригадиры и председатель: плохо ведут воспитательную работу.
– Хорошо, – ответил Непес. – Сейчас же соберу своих для беседы… Но послушай, Али-баба, ты ведь знаешь, что путина…
– И не проси, – прервал его Али-баба. – Все равно не отпущу! Хватит! Не могу же я каждый раз нарушать закон…
– Обещаю, – пришел ответ по радио. – Как только проведем путину, сразу же начнем против него расследование. Прошу тебя, отпусти под расписку. Каждый рыбак и каждая лодка на учете – с меня три шкуры сдерут.
– Нет, на этот раз все будет по закону! Распустили, понимаешь, людей…. – То ли от искреннего возмущения, то ли от желания подчеркнуть свою власть Али-баба резким движением выключил рацию, прервал разговор.
И сказал, повернувшись к Каипу:
Слышал, судить тебя будем. Сейчас составлю протокол и отвезу тебя в Акчи, – последнюю половину фразы он произнес медленно, обдумывая что-то.
А обдумывал Али-баба – стоит ли на самом деле везти старика в Акчи. Надо составлять– протокол, вытягивая из этого неразговорчивого старика слово за словом. Затем посадить его на катер… На дорогу уйдет два с лишним часа, и только к полудню он сможет сдать Каипа милиции. По правилам, рыбнадзор может сам вызвать на остров береговую милицию, но обычно по таким пустяковым делам она приезжает раз в три-четыре дня. Ведь браконьер не убийца, можно не спешить.
Предположим, Али-баба все же повезет старика в Акчи, но где гарантия, что милиция слово в слово не повторит сказанное бригадиром Песчаного – следствие начнем после путины, а сейчас, взяв у старика расписку, отпустим, пусть поработает еще.
Все в эти дни подчинено одному – путине, и посему в законы и правила можно внести поправки. Лишь бы ничто не мешало удачному лову. Заводы Акчи ждут рыбу…
Подумав обо всем этом, Али-баба снова вызвал по радио Песчаный.
– Слушай, ну что там слышно о косяке? Когда он уже, окаянный, двинется в наши края?
– Пилоты обещают, скоро, – был ответ Непеса, – с часу на час…
– А что там в косяке – лещ?
– Кто знает? Если бы только лещ, брат, мы бы все планы покрыли по ценной породе.
– Должен быть лещ, должен, – убежденно проговорил Али-баба.
– Дай бог. С первого же улова пришлю тебе попробовать, – обещал Непес и спросил: – А как зовут его, задержанного?
Каип назвал себя.
– Каип, говорит. Есть у тебя такой?
Бригадир снова выругался в сердцах. И обратился к старику:
– Что с вами, отец? Никогда ведь вы… – спрашивал Непес растерянно. – Мы вас в пример ставили, честность вашу и святость… Судить вас теперь будут…
– Ты брось с ним таким тоном! – прервал душе-излияния Непеса Али-баба. – С лучшего рыбака и спрос должен быть строгим. Что его толкнуло на преступление?
Каип хотел ответить Непесу, но потом передумал, считая, что ему, невиновному, унизительно оправдываться.
– Прав ты, Али-баба, – судить его надо, ~ согласился Непес, чтобы не осложнять дело. – Только почему он молчит? Заставь его сказать что-нибудь. Жив-здоров ли он там? – заволновался Непес.
Зная, что Непес вполне искренен, Каип тихо сказал из своего угла:
– Жив я, Непес…
– Слышал? – передал в эфир Али-баба.
– Пусть он только вернется на остров, – пригрозил Непес. И хотел выключить рацию, ибо все это осточертело ему.
– Постой, постой! А как он будет добираться обратно, об этом ты подумал?
– Пусть на своей лодке и возвращается, – был ответ с Песчаного.
– Сбежит, ответишь сам.
– Возвратится. Он человек совестливый! Ругать себя будет за этот случай.
– Пусть ругает. И мы, со своей стороны, добавим, – сказал Али-баба.
– Это само собой. Прощай!
Время уже близилось к полудню, а Каип все еще был гостем Али-бабы, вернее его пленником Всякий раз перед тем, как увезти браконьера в Акчи, Али-баба знакомил его с островом, месторасположение и очертания которого составляли особую гордость хозяина.
– Если бы ты вздумал бежать, старик, утонул бы в море, – сказал Али-баба, приведя Каипа на южный берег острова, который неожиданно обрывался с возвышенности. – Видишь, как здесь высоко. Если бы ты, допустим, прыгнул – покалечил бы себе ноги. Смотри, там, внизу, торчат из воды острые камни, – рассказывал Али-баба. – Значит, этот берег не годится тебе. Пошли дальше.
На другом берегу, куда они пришли, Али-баба показал на песчаный холм. Холм, ослепительно белый, резал до боли глаза.
– Это окаменевшая соль на вершине, – объяснил Али-баба. – Допустим, ты все же убежал от меня и стал карабкаться наверх. И вот тут-то эта соль и порезала бы твои руки. Видишь пятно на склоне? Это кровь. Того самого беркута, которого ты видел возле моего домика. Одурманенный парами моря, беркут этот упал с вершины мертвый…
Каип от усталости сел на песок, обо всем этом он знал давно. Али-баба же продолжал с удовольствием знакомить его с островом-ловушкой, так удачно сотворенным морем.
– Единственное место, откуда ты смог бы убежать, – сказал Али-баба, садясь рядом с Кайлом, – это пристань, где стоит мой катер. Там нет никаких преград, море близко и глубоко. Заманчиво, правда?.. Но это всего лишь видимость. Метрах в пятидесяти от берега крадется незаметно течение. Вначале тебе покажется все приятным, течение само несет твою лодку, не надо напрягаться, работать веслами – благодать! Так продолжается долго, очень долго. И вот когда твоя бдительность окончательно усыплена и ты, может быть, даже сладко задремал, течение неожиданно подхватывает лодку, переворачивает ее раза два и – о ужас! – делает твоим гробом…
5
Каип продолжал плыть к Зеленому острову
Казалось старику, что теперь никакие случайности и нелепости не отклонят его лодку от курса. Был уверен, что, пойманный раз Али-бабой, не встретит его вторично.
Могут быть другие, естественные преграды, например течение, подводные камни или мели, но людей опасаться теперь нечего. Разве что Непеса: обеспокоенный долгим отсутствием старика, он может послать на поиски баржу. Но может и не послать. В суете, готовясь к путине, забудет.
Каип покинул островок Али-бабы в полдень, когда море было грязно-матовое, с черными от волн пятнами. Временами, когда ветер утихал, море устало замирало и напоминало студень, разрезанный на куски, – это шевелились мелкие течения. И по мере того как море мелело, таких течений становилось все больше
Каип не отдыхал теперь. Только иногда наклонялся, чтобы черпнуть за бортом воду и протереть лицо, кружилась голова. Очень хотелось есть.
Но кто мог знать, что путешествие продлится так долго? Каип взял бы с собой еды и питья.
Долго море было пустынно – даже чайки не летали. Оно навевало грусть и воспоминания – от них Каип, как и от самого себя, не мог никуда убежать.
«Случилось это году в четырнадцатом, во времена баев и хозяев. Тогда многие русские уплыли в Россию воевать. Увозили с собой и наших. Меня же оставили кормить мать. Сколько же мне было? Двадцать, а Айше, значит, восемнадцать… Каримбаю сейчас было бы столько же, сколько и мне…
Когда сын господина заводчика приезжал из Акчи к нам на остров, я всегда боялся чего-то и от волнения становился дерзким и говорил глупости Айше. А однажды даже приказал матери спрятать ее в хижине Имел право убить ее, мою невесту. И за ее будущие страдания отдавал отцу Айши пол-лодки рыбы в месяц…
Каримбай приезжал к нам поохотиться и половить рыбу. И видно, не столько он сам, сколько двое дружков его, огромных и молчаливых юношей в дорогих одеждах, С кривыми бухарскими ножами за поясами, наводили на меня страх…
Каримбай, сын господина заводчика, был юношей добрым, с хорошими манерами. Он всегда привозил с собой полную лодку подарков, разных разностей, которых никто у нас на острове никогда не видел: водку – старикам, фрукты и конфеты – детям, бусы и мануфактуру – женщинам, все, что продавали тогда в лавке его отца в Акчи. Каримбай собирал народ на поляне и раздавал всем подарки.
И люди, удивляясь его доброте и щедрости, брали каждый свое и расходились…
Мне он однажды подарил часы и объяснил, как ими пользоваться. Часы эти сейчас покоятся на дне моря где-то между Зеленым и Песчаным…
Судя по всему, Каримбай не любил своего отца. И однажды сказал людям, что, когда отец умрет и он станет заводчиком, купит у русских крепкие быстроходные суда для нас и будет платить за рыбу в два раза больше – тогда все на Зеленом разбогатеют, не будет голодных и больных…
В тот свой последний приезд он подарил Айше длинные бухарские серьги. И мне показалось, что он как-то по-особому был внимателен к ней. И еще эти его дружки стали шептаться между собой, хихикать, потеряли спокойствие, засуетились…
Когда они ушли в глубь острова поохотиться, я позвал Айшу в заросли саксаула за родником. Не помню уже, что я тогда говорил ей и чего требовал. Может быть, чтобы она выбросила его серьги, не помню. Главное, мне надо было отругать ее, неважно за что. Как всегда, я очень нервничал…
Ссорились мы с ней часто, особенно с тех пор, как на остров стал приезжать сын заводчика, виной всему был мой беспокойный, вспыльчивый характер. Айша всегда безропотно слушала мои жестокие, несправедливые упреки. Тихо плакала, уйдя куда-нибудь в заросли, подальше от людей…
В тот роковой день она с тоской и мольбой смотрела на меня, прося быть справедливым. Видно, душа ее была полна дурных предчувствий…
Натура ее была более тонкой, чем моя. Она предугадывала многое из того, к чему я был глух. Чувствовала приближение лунного затмения, несчастья, вся жила в природе, близко к богу…
Я наговорил Айше много обидного. И, оставив ее в густых зарослях, ушел на поляну и лег там на песок, ожидая, что Айша, как всегда, придет ко мне просить прощения…
День был душным. С моря выползали пары и стелились низко над песком. Вокруг меня прыгали лягушки, выгнанные парами из воды. Услышав их жалобные голоса, вылетел из зарослей и закружился надо мной коршун…
Солнце и пары расслабили меня, а лягушки усыпили, я задремал. Я не спал, но и не бодрствовал, и, как обычно в таком состоянии, меня стали посещать разные видения – чьи-то искаженные лица, хромающая лошадь вошла в воду и поплыла, тревожно подняв морду. Я вздрагивал, просыпался и снова погружался в дрему…
Пролежал я в таком состоянии не более часа. Забеспокоившись, поднялся и посмотрел вокруг – стояла та особая тишина, когда даже собственный страх становится звучащим…
Я попытался позвать Айшу, но губы и горло высохли во время сна, голос пропал, и вместо крика вышло бормотание…
Я пошел в заросли, к тому месту, где оставил Айшу. Мучила жажда. От легкого движения кружилась голова, одурманенная парами. Я ругал себя, что, поддавшись слабости, задремал на песке…
Меня окружали голые серые кусты саксаула. Кусты давно высохли и, окаменев, стали еще более крепкими, и ветер облетал их стороной. Я понял, что заблудился: шел уже долго, но никак не мог найти той маленькой поляны, где мы сидели с Айшой…
В том месте, где я оказался, кусты стояли так густо, что закрывали все в двух шагах. Сделал два шага, но дальше все опять закрыто наглухо. И тут я оказался лицом к лицу с Каримбаем и его дружками, вышедшими ко мне из зарослей…
Мы с Каримбаем растеряюсь. Зато у дружков его при виде меня лица замкнулись, ничего не выражая, и только в уголках глаз я прочел… Кажется, усмешку и презрение…
Я кивнул им и решил броситься в сторону. Но не успел сделать и движения, как Каримбай стал убегать, ломая кусты, словно был перед ним сам дьявол…
Я стоял пораженный. Дружки вместо того, чтобы пуститься за сыном хозяина, так же молча, усмехаясь, смотрели на меня… И я понял, что они задумывают что-то зловещее… Я бросился перед ними на колени, умолял и просил пощадить…
И тогда они пощадили меня. Оттащили в сторону, подняли на ноги и толкнули далеко в заросли. Я упал лицом в песок и тут же вскочил, чтобы бежать. Вокруг защитной стеной стоял саксаул – не было слышно ни криков, ни голосов. Я счастливо избежал побоев…»
…Каип, встревоженный, вынул весла из воды. Радуясь тому, что так удачно ушел от Али-бабы, он даже и не подумал, в ту ли сторону ведет свою лодку.
Казалось, можно плыть по течению и оно приведет лодку к Зеленому. Лодку чуть клонит в сторону, значит, плывет верно…
Теперь же, когда прошло много времени и Каип увидел на горизонте очертания незнакомого острова, понял, что заблудился.
Каип стал думать, как быть дальше: плыть ли к незнакомому острову или же поворачивать обратно. Вернувшись к Али-бабе, он попросит связать его с Песчаным. И пусть Ермолай приедет за ним. Сам Каип может окончательно выбиться из сил без еды и питья. Оттуда они вместе поплывут к Песчаному, а ночью Каип снова отправится в путь к родным берегам.
Нет, все это неразумно. Рыбнадзор Али-баба опять в чем-то его заподозрит. И неизвестно, сколько времени продержит у себя.
Будь что будет – Каип поплыл к острову. Чужим рыбакам нет до него дела. Чужие ни о чем не расспрашивают, ни в чем не подозревают. Каип узнает, куда ему плыть, чтобы попасть к Зеленому. И попросит поесть.
Не желая приставать к берегу, Каип остановил лодку в прибрежной воде, лег и стал наблюдать за островом и за людьми в лодках и на баржах.
Остров был белый и ровный, как кусок льдины. В отличие от Песчаного, тихого и малолюдного, здесь была заметна жизнь – работали две-три машины, разгребая соль, а лодки и баржи отвозили ее куда-то.
Когда одна из лодок приблизилась, Каип спросил, не знает ли кто, в какой стороне Зеленый.
Люди в лодке заспорили: один показывал направо, другой налево, вспоминали, как везли туда соль и еще что-то, спорили долго и чуть не передрались между собой – так хотели помочь Каипу.
Слушая их, Каип понял, что никто из них никогда и не слышал о таком острове. Тогда, может быть, уважаемые покажут ему путь к Песчаному?
К Песчаному? Конечно же! И опять заспорили, показывая в разные стороны: один – в сторону Акчи, другой на север, в сторону казахских степей.
Спор кончился лишь после того, как каждый угостил Каипа куском хлеба и жареной рыбы, дали ему и кувшин воды. И еще предлагали старику остаться на острове переночевать. А завтра с новыми силами он сможет продолжить поиски.
Каип поблагодарил их и поплыл дальше.
Он впервые поел за это время – руки дрожали, когда отламывал хлеб, не жевал, а глотал пищу.
Только счастливый случай мог привести теперь его лодку к Зеленому или Песчаному.
Отплыв далеко, Каип оглянулся и вдруг вспомнил, что уже раз проезжал он мимо Соленого острова.
Было это очень давно, в детстве, когда отец незадолго до смерти решил объездить с сыном все острова, чтобы поглядеть на родину и проститься с ней.
Тогда в первое свое путешествие Каип не встречал на Соленом людей – теперь человек поселился и на Соленом, занявшись новым промыслом.
Море здесь жило полной жизнью – над лодкой Каипа молча кружились чайки. Видно, проследили путь рыбы и, чтобы скрыть свою тайну от человека, старались не тревожить его криками.
Вскоре Каип увидел еще один обжитой остров. На берегу, опустив ноги в воду, сидели два старика, судя по всему, странники. Они дремали после длинной дороги. Потом появился третий и стал вытаскивать из лодки на берег мешок. Он долго развязывал его, развязав, вынул сухую лепешку. Разделил ее на равные три куска и стал будить товарищей.
Проснувшись, те стали ворчать на третьего, махали руками, но потом успокоились и принялись есть лепешку.
Потом и эти трое скрылись из виду.
До вечера Каип успел проплыть мимо десятков островов, больших и малых. Многие из них были знакомы старику еще по первому путешествию, но попадались и голые, безлюдные, появившиеся на свет недавно
Это были крохотные островки, бывшие рифы и подводные скалы, поднятые на поверхность вместе с водорослями и рыбами; ветер не успел еще сдуть все это в море, и старику казалось, что, услышав шум весел, водоросли поднимаются, чтобы поглядеть на того, кто их потревожил.
Каип, как правило, объезжал эти острова, рассматривая берега со всех сторон, ему было интересно поглядеть на места, бывшие еще недавно морским дном-ведь дно – это кладбище лодок и людей.
На больших островах, заметил Каип, жизнь за полвека рыбацкой власти во многом изменилась. Там, где некогда ползли пески, появились новые поселки и заводы. У причалов стояли баржи и суда покрупнее, груженные солью, оловом, гранитом. И там, где больше не ждали чуда от моря, а занялись новыми промыслами, было видно оживление и чувствовался достаток.
Уже исчезли на островах у дельты реки те страшные болота, пары которых разносили в старину из селения в селение чуму. Болота были осушены и засеяны рисом.
Так плыл Каип от острова к острову, замечая всюду перемены.
А те, кто с берега наблюдал за одинокой лодкой и видел в ней худощавого старика с длинной бородой, в белой одежде, спорили и гадали. Одни утверждали, что это обыкновенный браконьер, и удивлялись его храбрости – ведь воровать рыбу днем так же рискованно, как, скажем, плыть в бушующем море.
Другие считали, что это один из тех, кто решил на свой страх и риск искать трех пропавших без вести рыбаков, ушедших на лов неделю назад.
Многие просто терялись в догадках, не зная, что и думать. И кричали вслед лодке Каипа.
Каип не слышал их. Он снова ушел в себя – искать не утешений, а истины.
«Я бежал, пробивая себе дорогу сквозь заросли. И только добравшись до дома, заметил, как опухли лицо и руки – мать вынула из моего тела множество колючек и шипов саксаула, когда клала на раны примочки…
Бежал я долго. Обессиленный, остановился на поляне и упал. Страх прошел. Теперь мог спокойно подумать над тем, что увидел в зарослях. Я никак не понимал, что же случилось с Каримбаем и почему он вдруг испугался. И почему дружки его, верные телохранители, вели себя так странно. Может, хотели избить меня за то, что стал я невольным свидетелем слабости хозяина? Чтобы никому не проболтался…
Волнение мое было столь сильно, что я не подумал об Айше, которую оставил здесь, в зарослях. Я был занят собственными горестями…
Сидел я так до тех пор, пока не услышал рядом чей-то слабый стон. Да, кто-то стонал. Это был стон человека… Я не мог подняться на ноги, стал ползти то в одну, то в другую сторону. Просовывал голову в заросли, смотрел, потом отползал назад. Там, где в зарослях было темно, щупал кусты руками, схватил нечаянно черепаху, закричал и с омерзением отшвырнул ее, хотя никогда раньше не боялся черепах..
Недалеко что-то треснуло. Я пополз туда и в ужасе отпрянул – в кустах лежала и стонала женщина в разорванной одежде…
Я не сразу узнал Айшу. Уговаривал себя, что это не она. Нет нет, это дурной сон. Я звал ее, другую, мою Айшу. Кричал, но в ответ слышал лишь стон той, которая лежала в кустах…
Вдруг все кончилось. Все звуки, утих ветер. Кругом была какая-то душная пустота. Все стало мне безразличным. Что-то отпустило меня, ушло, и я безропотно прощался с тем, что держало мою душу полной и горячей. Почувствовал себя страшно опустошенным…
Айша смотрела на меня, но во взгляде ее не было ни страха, ни мольбы, ни прежней преданности. Была одна лишь усталость…
Я просидел возле нее до утра…»
Ночью на горизонте вспыхнуло множество огней, и Каип понял, что лодку его принесло к городу. Судя по рисунку огней, была это столица рыбаков – Акчи.
6
Издали поглядев на порт, Каип решил поворачивать обратно. Находиться здесь было небезопасно – могли заметить. Но и уйти теперь отсюда трудно. Мимо лодки то и дело проносились сейнеры и баржи, гудели, предостерегая старика, звонили, направляя ему в глаза фонари.
А один раз на лодку Каипа чуть не наскочил небольшой пассажирский пароход. Потом появился и сторожевой катер. И оттуда кричали что-то в рупор Каипу.
Старик греб то в одну, то в другую сторону, но отовсюду его гнали, – всем он мешал.
Каип уже совсем отчаялся, проклиная себя за неповоротливость. Но, благо, его заметили с баржи из Песчаного, узнали.
– Дядя Каип! – прозвучало как спасение.
Каип оглянулся и среди множества судов нашел баржу, с которой махал ему Прошка.
Каип подогнал лодку к его барже. Прошка спустился к старику, чтобы помочь привязать на буксир лодку. Всегда спокойный и уравновешенный, как отец, Прошка сейчас безмерно суетился, не сводя со старика преданных глаз.
– Обычно ведь отец приезжает сюда за солью, – заговорил он тоном совсем взрослого человека. – Но вчера его отстранили, когда узнали, что в ту ночь он дежурил возле лодок. Послали отца искать вас. Был большой скандал из-за лодки. – Прошка деловито осмотрел лодку со всех сторон и, убедившись, что осталась она в целости-сохранности, стал рассказывать дальше: – Сегодня вечером я должен был плыть назад. Но потом вдруг подумал, что, если вы потерялись в море, вас обязательно прибьет к порту. Вот и остался. Здесь столько лодок возле порта, голова кругом идет. Днем ждут путину, а ночью спят в море. Вы не знаете, дядя Каип, началось или нет? Боюсь, как бы мы с отцом не прозевали…
Прошка помог старику взобраться на баржу…
И сказал тоном, каким говорил обычно Ермолай:
– Ну с богом! Хорошо, что лодка осталась целой. Все, что ни делается, к лучшему!
Старая баржа загудела из последних сил и отплыла, ведя за собой лодку Каипа.
Прошка то и дело высовывался за борт и кричал, стараясь развеселить Каипа:
– Ты что, рыбий глаз проглотил, как пьяный? Да, да, это я тебе говорю, приятель! Не лезь, самоубийца, под баржу! Побойся бога!
Каип блаженно сидел в углу, слушал Прошку.
Потом старик погрустнел, вспомнив о том, что солгал Ермолаю. Плывет сейчас друг где-то в море, освещая фонарем все, что чудится ему пропавшей лодкой, бревна, гнилые ящики, переговаривается со всеми, кто попадается на пути, спрашивая, не встречали ли они ошалелого, дурного, глупого старика, не умеющего ни лгать, ни воровать по-человечески, страдающего самого и заставляющего страдать других: сказал, к утру вернусь, и вот уже вторые сутки носит его где-то дьявол.
На Песчаном сыр-бор. Все только и говорят о случившемся. Те, кто сам воровал рыбу, удивляются теперь и осуждают Каипа: как это он посмел? Выбрал время – всех лихорадит из-за путины, каждая лодка на учете и каждый человек на виду.
Эх-хе-хе, благородный, мудрый Каип, муху никогда не обидевший, лучший рыбак Песчаного, – вот он, полюбуйтесь, ворованной рыбки захотелось. Значит, святые и благородные – они всегда внутри гнилые…
Да, непременно скажут так на Песчаном. Лгал он, конечно, по мелочам, как солгал вчера Ермолаю, без этого не обойтись, живя среди людей. Но мелочей не замечали, прощали, а тут крупное вылезло наружу, скандальное….
Прошка давно умолк – значит, баржа вышла из залива в море, в безлюдные воды.
Каип решил поспать. И перед тем как лечь, спросил Прошку: долго ли им плыть до Песчаного?
– К утру как раз и будем, – ответил Прошка. – Вы спите, а я буду смотреть в оба. Может, отца тоже подберем. Он, верно, уже из сил выбивается.
Он уже на острове, – сказал Каип, чтобы успокоить Прошку.
Нет, возразил Прошка. – Сказал – не вернусь, пока не найду Каипа. Вы же знаете, отец страшно упрямый… Но только я оказался упрямее – первым нашел вас…
– Хорошо… – похвалил его Каип и, постелив мешковину, лег.
И как только закрыл глаза, зазвенело и загудело в ушах, запрыгали волны перед глазами, зарябила вода и поплыли белые острова… острова… Чьи-то лица смотрели на него, улыбались, корчили рожи, подмигивали многозначительно, будто собирались сообщить важное для Каипа, – словом, пришло все то, что видел старик вчера и сегодня в море.
Такого с ним никогда не случалось раньше – глаза были привычны к морю, оно уже давно не снилось.
Картина исчезла, когда Каип открыл глаза, хотя звон, намного ослабленный, еще продолжался в ушах.
Это была не просто бессонница, это было беспокойство, кошмар, навеянный воспоминаниями об Айше. И Каип подумал, что уже сегодня ночью умрет
Старик встал и, покачиваясь, взобрался к Прошке в будку – нужно сейчас чтобы какое-то живое существо было рядом.
Каип увидел, как лучи прожектора с трудом пробивались сквозь туман море и ночью не переставало испаряться.
Но баржа шла легко, и Прошка не боялся на что-либо наскочить. Поэтому не звонил он в колокол и никого не тревожил…
Зато другие, невидимые суда звонили вовсю, сигналя, и звуки эти казались Каипу звоном привратников у порога ада.
Но сейчас старику, как никогда, хотелось жить. Ему нужны еще, по крайней мере, одни сутки. Всего одни сутки, вот эта ночь и завтрашний день.
– Долго ли человек может продержаться в море без воды? – спросил Прошка, тревожась об отце.
– Можно выпить рыбий сок, – ответил Каип.
