Текст книги "Записки одиноких сердец, или Дневник красной туфельки"

Автор книги: Татьяна Гилберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Ты моё глупое счастье

На осколках этой планеты.

Ты моё горе и радость

В чистом дыхании ветра.

Ты золотое касанье.

Осени неугомонной.

Ты чистое небо,

Страсти, с тобой разделенной (с).

Глава 1. Париж – любовь моя.

Протяни мне руку. Позволь ощутить, что я не один. Помоги мне осознать, что я все еще умею чувствовать. Любить, ненавидеть, плакать, радоваться, смеяться. Заставь меня поверить, что я умею... жить.

Запах горячего шоколада с ванилью приятного щекотал ноздри. На тарелочке лежали два хрустящих круассана с шоколадной начинкой. Воздушное тесто, приятное на вкус. Довольно неплохое исполнение. Но все равно, не идет ни в какое сравнение с теми, что продают у него на родине. Как ни крути, а Франция обладает преимуществом перед остальными странами. Рецепт круассанов получил свое рождение именно там, и, сколько бы ни пытались повара из других стран, воспроизвести его в точности никому так и не удалось.

Патрик отставил в сторону чашку с ароматным напитком и посмотрел задумчиво в окно.

Новая страна, новая школа, новая жизнь. Удивительно, что при таком раскладе никто не заставил его сменить имя. Если играть, то по-крупному. Так почему нельзя сменить не только место жительства, но и имя? Быть может, тогда и жизнь будет складываться по-другому, не так, как сейчас. Счастливее, приятнее. Хорошо, одним словом. Правда, в понятие хорошо каждый человек вкладывает разные понятия. То, что хорошо для одних – совершенно невыносимые условия для других. Как разобраться, что, на самом хорошо, а что – не очень? Как не запутаться в многообразии мнений?

Локруа подцепил с тарелки один круассан, откусил кусочек. Пожевал, не чувствуя, на самом деле, ни вкуса, ни запаха. Выпечка, как выпечка. Ничего особенного. Есть не хотелось, о чем он неоднократно говорил. Но тетушка настояла, заказала ему сладкое, сама отправилась по магазинам, пообещав в ближайшее время вернуться и проверить, как он выполняет её наставление. Проще всего было выбросить еду в ближайшую урну для мусора, но Патрик посчитал данное действие кощунственным. Оттого сейчас сидел, насильно впихивал в себя еду и пытался понять, как долго будут продолжаться его мучения. А, может, они только начинаются?

Жалобы, обращенные к судьбе, чести ему не делали. Это Патрик тоже понимал, оттого старался не накручивать себя, время от времени переключался на размышления о чем-нибудь отвлеченном. Смотрел в окно на пробегающих мимо людей, проезжающие машины и понимал, что безумно далек от этого мира. Его сердце, его душа, все его мысли и чувства остались в прошлой жизни, в другом городе. Патрик Локруа существует в двух вариациях. Один из них – полный жизни, радостный, восторженный, любящий, да – попросту живой остался в Париже. Второй – хмурый, задумчивый, равнодушный ко всему и ко всем, сейчас сидит в кофейне, расположенной на одной из улиц Лондона. Но этот второй мало похож на настоящего человека. Скорее, оболочка, чье наполнение сгорело дотла. Нет ни души, ни сердца. Нет никаких чувств, кроме сожаления. А ещё небольшой толики горечи на кончике языка, разбавленной солеными нотками от слез, скатывающихся по щекам, останавливающихся лишь у уголка рта. Большим мальчикам не положено плакать, им нельзя рыдать навзрыд, потому что никто их не поймет. Но, оставшись наедине с самим собой, можно позволить немного честности. И в такие моменты становится понятно, что Локруа хочется заплакать. Хотя бы один раз в жизни. Но он не мог позволить себе подобную роскошь, чтобы не прослыть слюнтяем и размазней. Как любой другой человек, наделенный здравым смыслом и амбициями, он понимал, что ничего хорошего из затеи со слезами не выйдет. Потому держал себя в руках, изредка позволяя прорываться наружу своей гневливой натуре, в такие моменты с ним лучше не связываться. Патрик срывался, говорил на повышенных тонах и сам осознавал, что поступает так напрасно, но... достало. Просто достало.

Патрик посмотрел на часы. Тетушка задерживалась. Обещала вернуться через полчаса, но пока так и не дала о себе знать. Не позвонила, даже сообщение на телефон не скинула. Причин для задержки набралось, как минимум, две. Элизабет могла поддаться всеобщей, массовой истерии, что так часто овладевает умами женщин во время прогулок по магазинам и сейчас с истинной страстью шопоголика сметать с прилавков все более-менее приятное глазу. Могла встретить кого-то из знакомых, коих у нее было бесчисленное множество, позабыть о племяннике, оставшемся внизу и болтать с подругами, обсуждая последние светские новости. По большей части, именно эти нехитрые занятия и занимали большую часть времени Элизабет. По специальности она была журналисткой, сотрудничала сразу с несколькими глянцевыми изданиями, освещая светскую хронику, изредка тешила свое самолюбие написанием рассказов, а заработанные деньги без особого сожаления спускала на развлечения, одежду, мелочи для украшения дома. А теперь еще и на племянника, отправленного к ней на постоянное проживание.

Элизабет, действительно, любила Лондон. Считала его едва ли не самым прекрасным городом на земле, все время пыталась вытащить племянника на прогулку, показать ему достопримечательности, устроить экскурсию по музеям... Но Патрик оставался равнодушным к холодной красоте этого города. Он хотел обратно, в Париж. На Елисейские поля, на Монмартр, пахнущий фиалками. Приземлиться в аэропорту Шарля де Голля, ступить на родную землю и почувствовать себя по-настоящему счастливым, а не марионеткой с натянутой улыбкой на лице.

Но там его никто не ждал. Родители решили, что Патрику будет лучше здесь, вдали от прошлого, так и состоялся его переезд.

Родители прилетели вместе с ним, но долго в Лондоне не задержались. Дела позвали их обратно, и старшее поколение семейства Локруа, не раздумывая, сорвалось с места, оставив Патрика наедине с тетушкой, которую он в жизни видел, кажется, лишь четыре раза, не больше. Семейные связи в их семье высокой ценностью не обладали. Ставка, по большей части, делалась на деньги. Отец зарабатывал, как сам выражался, на светлое будущее, хотя будущее обещало быть светлым не только у них, но у их внуков и правнуков. Средств было уже предостаточно. Но не зря говорят, что, раз начав, трудно остановиться. Верхней планки не существует. Сколько ни дай, все мало. Отец Патрика оказался как раз из таких любителей получить от жизни, как можно больше. Выжать из нее все соки, до последней капли.

Первое время найти общий язык не получалось. От силы они перебрасывались парой слов, да и те были какими-то однообразными, статичными, клишированными. Приветствие утром, пожелание приятного аппетита во время еды и спокойной ночи перед сном. В этих фразах заключалось все их общение. По сути, его почти не было. Два абсолютно чужих человека живут под одной крышей, пытаются поиграть в любящую семью, но попытки с завидным постоянством проваливаются. Раз за разом. Играй они в кино, пленки было бы изведено огромное количество.

Элизабет не так давно исполнилось сорок лет. Она была моложавой женщиной, ухоженной, приятной в общении, милой, но в то же время никто не смог бы сказать, что ею можно управлять. Немалое количество людей сломало об нее свои зубы. За милой внешностью скрывался железобетонный характер. Не стоило думать о легких победах над этой женщиной.

Будучи еще совсем юной, она выскочила замуж, окутанная сетями романтического флера, и так же быстро развелась, поняв, что не может ужиться под одной крышей с кем-то. В отличие от большинства женщин, Элизабет не видела ничего привлекательного в постоянном обитании под одной крышей с человеком, который совсем не понимает её и понимать не собирается. Только бы не быть одной – это не про неё. Женщина быстро поняла свою неприспособленность к семейной жизни и решила, что жизнь в одиночестве импонирует ей намного больше. С тех пор так замуж и не вышла, лишь время от времени заводила короткие, необременительные романы ради поддержания себя в тонусе.

Детей от первого брака у нее не осталось, но это женщину совсем не угнетало. Материнский инстинкт не пробудился, ей нравилось жить в свое удовольствие. Роль матери была для нее самой неподходящей из всех возможных ролей. Реализация в сфере семьи ограничивалась заботами о племяннике, заменившем Элизабет собственных детей. Они виделись раньше очень редко, но зато часто разговаривали по телефону. Она уделяла Патрику больше внимания, чем его родная мать, потому долгое время у них были удивительно теплые, доверительные отношения. На все праздники женщина неизменно присылала ему подарки, угадывая желания племянника лучше Санта-Клауса и любого другого волшебника, исполняющего заветные мечты.

Общение тет-а-тет оказалось сложнее общения по телефону. То, что раньше казалось само собой разумеющимся, сейчас вызывало лишнюю нервотрепку. Правда, чем дольше Патрик жил под одной крышей с тетей, тем теплее становились их отношения. Локруа перестал воспринимать Элизабет, как постороннего человека, проникся родственными чувствами и теперь мог иногда уделять время общению с тетей. Но это случалось редко. В настоящий момент голова Патрика целиком и полностью были занята иными мыслями, преимущественно грустными. Теми самыми, из-за которых так хотелось плакать.

Говорят, что первая любовь не забывается, а зачастую является самым сильным чувством, что доводится испытать человеку в этой жизни.

Его первое чувство пришлось на пятнадцать лет. Чуть более года назад он влюбился. Это чувство было похоже на вспышку молнии, на гром среди ясного неба. Слова застревали в горле, вследствие чего Патрик чувствовал себя довольно глупо. Казалось, что каждое действие и жест ставят его в неловкое положение.

Он находился едва ли не на грани помешательства, когда смотрел в глаза своей девушки. Когда она заговаривала с ним, он частенько не знал, как ответить, чтобы не испортить свое довольно шаткое положение. Патрику казалось, что у него совсем нет шансов завоевать расположение той, к ногам которой он готов положить весь мир.

Любовь всей жизни, во всяком случае, он её таковой считал, была на пять лет старше. Уже окончила школу, подрабатывала официанткой в баре и отличалась от рафинированного Локруа кардинально. Как полынь отличается от розы. И то, и другое – растения, но разве можно назвать их похожими друг на друга? Одно оставляет на языке горькое послевкусие, а напиток, созданный на его основе, разрушил немало жизней. Второе воспето поэтами, находится на первых позициях в рейтинге обожания у парфюмеров и цветоводов, и аромат его приятно ласкает обоняние, а не щекочет ноздри, обжигая резким запахом.

Она отзывалась на имя Изабелл, практически не выпускала из тонких пальцев сигарету, стряхивала пепел таким отточенным жестом, от которого у Патрика дыхание перехватывало. Пила алкоголь, как воду, и не видела в этом ничего предосудительного.

Главное отличие коварного искусителя от обыкновенного, не особо разборчивого в связях молодого человека состоит в принципе выбора жертв. Великосветский угодник не станет размениваться по мелочам, бросаясь в погоню за каждой юбкой. Его выбор останавливается на самых достойных образцах.

Отношения с представителем первого типа напоминают изящную игру, в которой есть место интригам, недомолвкам и ухищрениям. Рядом с ним сложно, но интересно. Отношения с представителем второго типа ничем особенным не запоминаются и редко приносят удовольствие. Намного чаще результатом их становится разочарование, слезы и уныние. В подобных отношениях нет места утонченному флирту и изысканным манерам. Все просто, прямолинейно и, в какой-то мере, примитивно. Конечно, это утверждение нельзя считать аксиомой, из любых правил имеются исключения. Великосветский искуситель при ближайшем рассмотрении окажется не тем, за кого себя выдает. В определенный момент он создал себе некий имидж, которого старательно придерживался, не отклоняясь от выбранного курса, и в итоге смог обмануть окружающих его людей. Спрятал свою истинную сущность, и тем заслужил расположение девушек, мечтающих о подобном ухажере.

Патрик Локруа не гонялся за славой Казановы, не мечтал повторить его подвиги на любовном фронте, и, если честно, особого значения отношениям не придавал. Его мысли, по-прежнему, были заняты Изабелл. Он старался выбросить их из головы, переключиться на других девушек, но его попытки избавиться от прошлого напоминали такое неблагодарное дело, как побег от собственной тени. Она всегда рядом, неотрывно. Как ни старайся от нее сбежать, все равно не сможешь оторваться

Изабелл снилась ему, воспоминания о ней преследовали парня наяву. Он закрывал глаза и просыпался, думая о Изабелл. Понимал, что их отношения не имеют будущего. Никогда не имели. Она ему совсем не пара, но здравый смысл неизменно капитулировал под натиском романтических мечтаний. Хороших девочек всегда тянет к плохим мальчикам. Это едва ли не классический расклад. Недаром шаблон "барышня и хулиган" так популярен. Вот только при ажиотаже вокруг подобных мезальянсов, нет никаких восторгов в адрес тандема хулиганки и пай-мальчика. Принято считать, что девушка, не обремененная высокими моральными принципами, обязательно развратит неопытного парня, и он начнет скатываться на самое дно жизни.

Быть может, их и ждало такое будущее, но...

Патрик пребывал в твердой уверенности, что для него данный вариант развития событий был самым оптимальным. Жизнь почти перестала приносить ему удовольствие, хотя, казалось, все у него есть для полного счастья. Обеспеченное будущее, в котором он ни в чем не будет нуждаться, заботливые, любящие родители... Рядом были приятные внешне девушки, с которыми Локруа мог завести роман и наслаждаться обществом своей пассии, но очарование невинности совсем не радовало его, Изабелл всегда оставалась на первом месте, никому не удавалось соперничать с ней. Пробовали, разумеется, но неизменно оказывались в проигрыше. Патрик старался быть милым, поддерживал иллюзию неплохих отношений, иногда даже влюблялся, но влюбленности оказывались мимолетными. Только-только появились, и тут же исчезли, не оставив о себе даже напоминания.

На первых порах Локруа наивно полагал, что все пройдет, и он забудет, а потом смирился. Принял свою любовь к нищей девчонке, как должное и жил теперь с осознанием, что по природе своей является однолюбом. Хорошо это или плохо? Вероятно, хорошо, но только не в его случае. Для него любовь к Изабелл была чем-то вроде испытания на прочность. Любовь-болезнь, любовь-зависимость, когда дышать без человека больно, когда хочется каждую минуту видеть её рядом и знать, что она никуда не исчезнет. Больше никогда. Оставшись с ним до той самой минуты, пока смерть не разлучит их.

В заявлениях Патрика без труда угадывался юношеский максимализм.

Локруа, до момента знакомства с Изабелл, искренне полагал, что знает о жизни все. Вот только само понятие "жизнь" у этих двоих разнилось. Для Изабелл жизнь была синонимом свободы, вседозволенности, способности делать все, что хочется, не ограничивая себя условностями. Любимым развлечением и по совместительству способом выжить для нее было воровство. Изабелл искренне гордилась своими навыками карманницы и охотно демонстрировала их всем желающим. С Патриком они так и познакомились. Изабелл пыталась его обворовать, он поймал её за руку...

Конечно, она опешила. Не ожидала, что кто-то сможет поймать её, думала, что виртуозно научилась опустошать карманы раззяв, не способных проследить за своим имуществом. Локруа смог удивить девушку, тем и привлек её внимание.

Для Патрика, рожденного и воспитанного в роскоши, в постоянной опеке со стороны многочисленного обслуживающего персонала, общение с девушкой стало глотком свежего воздуха. Он впервые ощутил на языке вкус свободы, и этот вкус его пьянил, сбил с толку, заставил широко расставить руки и прыгнуть в пропасть, условно именуемую любовью. Омутом, поглощающим с головой, стало для парня неизведанное ранее чувство.

Былые убеждения Патрика рушились с ужасающей скоростью и от принципов его практически камня на камне не осталось.

Локруа, до этого считавший идеалом своих родителей, понимал, что его прежние взгляды на жизнь безнадежно устарели. Его мать всегда говорила, что девушка может позволить себе не более одного бокала вина в день, и на собственном примере демонстрировала культуру питья. По праздникам у них спиртное тоже не лилось рекой, все было строго учтено и дозировано. Никто из знакомых его семьи не позволял себе материться в обществе. Те же правила поведения прививались и Патрику. Сейчас эти заявления казались надуманными, вычурными, искусственными, не имеющими ничего общего с реальной жизнью. Не настоящие чувства, а какие-то наигранные. Как и все, что делают и говорят его родители, помешанные на правильности. Вот только какая она – эта правильность? Кто и когда установил правила игры? И кто заставляет играть по ним?

Правильные во всем. Набившие оскомину своей правильностью, стремлению к идеалам, они вызывали у Патрика неприятие. Отторгали, заставляли ненавидеть. Впрочем, ненависть – слишком сильное чувство. Скорее, это было отторжение и попытка бунтовать против привычного положения вещей.

Этикет и манеры – на первом месте. Есть только ножом и вилкой, пытаться вести себя на высшем уровне, не позволять себе злословить. Всегда быть примерами для подражания, будто только-только с картинки сошли. К обеду, завтраку и ужину их стол всегда был сервирован, как к празднику. Накрахмаленные салфетки, высокие бокалы, в которых подается минеральная вода и сок, фарфоровые чашечки, практически прозрачный фарфор. Все дорогое, изысканное, люксовое. У Локруа нет аристократического титула на бумаге, но он есть у них в душе, потому и вести себя нужно исключительно достойно. У Локруа он в наличии, и с этим утверждением никто не поспорит. С раннего детства в голову Патрика вкладывались знания об аристократизме в душе, и он старался оправдывать надежды родителей. С появлением в его жизни Изабелл привычный мир стал менять полюса с плюса на минус, и с минуса на плюс. Патрик понимал, что, связавшись с ней, не может остаться прежним. И он менялся. С фантастической скоростью.

Его начали откровенно бесить показные выходы к столу при полном параде. Его раздражали нарочито интеллигентное поведение родителей. Ему хотелось быть проще, и эти накрахмаленные салфетки вкупе с ножами и вилками вызывали тихую ненависть. Хотелось сорвать скатерть со стола, разбить всю посуду, закричать, что все это – фарс, и никого счастливее не сделает фарфор из дорогого сервиза, как и серебро, передающееся по наследству. Никакого счастья они никогда не приносили и сейчас не принесут. Неужели кто-то еще верит в такие глупости? Неужели кто-то еще ими озадачивается?

Отношения Патрика не остались незамеченными для его родителей. Они обо всем узнали, и, разумеется, бурного восторга открытие у них не вызвало. Отвратительный, жуткий мезальянс. Отношения, которые не имеют будущего. Блажь, глупость, детская наивность, которая со временем пройдет. Вроде ничего страшного, но никто не даст гарантии, что все не зайдет слишком далеко. Стоит остановить это, как можно раньше, пока ещё есть шанс остановить.

Скандалы стали постоянными спутниками в их семье.

– Я не желаю видеть эту девку у нас в доме. Где гарантия, что она ничего не украдет? Я же не смогу на стол положить серебро. Даже фамильный сервиз мне страшно поставить. Вдруг эта деревенщина ненароком его разобьет? Или нарочно, из зависти. Ей можно предложить только пластиковую, одноразовую посуду. Большего не заслуживает.

– Мама, не смей говорить так о ней! – кричал Патрик.

– Закрой рот и слушай меня, – жестко отвечала женщина, сразу же теряя все свои театральные замашки. – Ноги её в этом доме не будет. Не проси! Больше никогда не поднимай эту тему.

Она была неумолима.

Изабелл только смеялась, слушая о страданиях своего ухажера. Какие чувства у нее были к подростку? Никаких. Она этого не скрывала. Впрочем, где-то глубоко жило отторжение к нему. Кристальной чистоте, правильности, его постоянному стремлению привносить эстетизм в повседневную жизнь. Девушка часто говорила, что жизнь – грязь. И каждый однажды в этой грязи испачкается. Все рано или поздно ныряют с головой, но кто-то выплывает на поверхность, а кто-то так и остается навсегда в болоте. Патрик был слишком правильным на первом этапе их знакомства. Только нимба для полноты картины не хватало, а так все признаки на лицо. Почти, как ангел. Чистый и непорочный. Вот только надолго ли? Все начинают с чистой страницы, но итог у всех разный. Кто-то всю свою судьбу расписывает на листке ровным, каллиграфическим почерком, а кто-то пишет неаккуратно, не соблюдая строк, то и дело, пачкая лист неаккуратными кляксами.

Изабелл испачкалась уже давно. И сейчас не видела смысла отмываться от грязи. Она решила тянуть Патрика за собой. А он не сопротивлялся, готовый ради своей любви на край света бежать, если она об этом попросит.

Изабелл научила Патрика пить, курить, ругаться матом. А еще целоваться. Последнее, пожалуй, можно было отнести в категорию полезных навыков, а вот все остальное находилось под большим вопросом.

Локруа будто с цепи сорвался. Стандартными стали для него поздние возвращения домой. Успеваемость в учебе стала снижаться. Раньше Патрик считался одним из лучших учеников в классе, сейчас, погруженный в размышления о своей пассии, часто отвечал невпопад, забросил выполнение домашних заданий, то есть фактически потерял всякий интерес к обучению. Начал медленно, но верно катиться вниз.

Родители забили тревогу, единогласно придя к выводу, что ситуация выходит из-под контроля, и нужно что-то делать. Последней каплей стало его триумфальное появление на пороге дома в невменяемом состоянии. Он старался удержать равновесие, опирался на стену, глупо улыбался, лепетал отборную чушь, смеялся невпопад. Рубашка его была испачкана грязью, пуговицы криво застегнуты. От подростка за километр несло спиртным и сигаретами. Так, словно его целая толпа окуривала.

Утром рубашка была торжественно выброшена в мусорный бак. Как и постельное белье, на котором Патрик спал в этой рубашке. Без лишних слов мать Патрика догадалась, что сын провел вечер и большую часть ночи с Изабелл. Радости это открытие женщине не прибавило, лишь утвердив в решимости поскорее развести сына с порочной девчонкой.

Все решилось само собой. Даже ничего предпринимать не пришлось. Изабелл выскочила замуж за своего бывшего одноклассника, такую же оторву, как она сама. Оказалось, что отношения эти у нее тянутся давно, а Патрик – развлечение, не более. Играть с человеком, не знающим жизни, было интересно, но интерес быстро угас. Слишком глубоко вбили в его голову мысли об аристократизме. Изабелл хотелось вытравить их из Локруа, но особых успехов достичь не удалось. Потому ей быстро наскучило все, связанное с мальчишкой.

Через полгода после расставания Патрик встретил свою первую любовь в парке. Он как раз возвращался из школы, увидел её и притормозил.

Его мечта практически не изменилась. Была все такой же, как раньше. Светлые волосы средней длины острижены неаккуратно, с одной стороны пряди короче, с другой длиннее, россыпь едва заметных веснушек на щеках и носу, бледно-розовые губы, презрительно сжимавшиеся в тонкую полоску. Не первой свежести куртка, шейный платок, с которым девушка и раньше не расставалась, полосатые гетры.

Сейчас, когда любовное томление отошло на второй план и перестало занимать Патрика, девушка показалась ему на удивление жалкой. Серой, отвратительной, ничтожной. Как объяснить это явление? У Локруа было два предположения. Либо вновь победу одержали стереотипы, навязанные родителями и обществом, осуждающим людей, подобных Изабелл, либо же просто он, проведя, переоценку ценностей сам поверил в эти стереотипы. И они перестали быть мнением, навязанным обществом. Они стали его собственными убеждениями и ценностями. В мире новых ценностей не было места людям из низшего общества. Здесь ценился лоск и внешний вид кандидаток на роль спутницы. Приятная внешность, манеры, умение подать себя вышли на первый план.

И всё же он не удержался. Подошел к Изабелл.

На лавочке, рядом с ней лежала пустая пачка сигарет и дешевая зажигалка. Девушка ела хот-дог, сплевывая кетчуп себе под ноги.

Воспоминания о прошлом возникли перед глазами яркими картинками в самый неподходящий момент. Когда-то он тоже поедал дешевые бутерброды, запивая их безалкогольными газированными напитками, и казалось, что в целом мире нет еды вкуснее, пусть даже она целиком состоит из канцерогенов, красителей, ароматизаторов и эмульгаторов. Локруа в тот момент не задумывался о таких мелочах, ему все казалось прекрасным, когда рядом с ним находилась Изабелл. Только она одна, и больше ничего не нужна. Он готов от всего отказаться ради нее. Вспомнил, как говорил ей эти слова, а девушка смеялась. Не верила. Или просто не хотела слушать признания от глупого, наивного мальчишки, считая их очередной блажью.

Они казались людьми из разных миров. Вот Изабелл в поношенной куртке с наполовину съеденным хот-догом и пятнами кетчупа на носках ботинок. Вот он в дорогом пальто, отполированных едва ли не до зеркального блеска ботинках и форме с эмблемой школы, указывающей на его положение в обществе. Один год обучения в школе стоил больше, чем весь гардероб Изабелл вместе взятый.

Различия их были видны не только в одежде, но и во внешности.

Она, как стекляшка, часть разбитой бутылки, а он, как ограненный бриллиант. Патрик Локруа так и не стал развязным мальчишкой со скандальной репутацией. Вновь вернулся к амплуа обворожительного ангелочка, подкупавшего всех своим обаянием. Всего один взгляд томных зеленых глаз и взмах каштановых ресниц, всего один небрежный жест, и девушки готовы пачками падать к ногам этого рыжеволосого юноши, чье подростковое обаяние в будущем обещает смениться очарованием зрелой красоты. Когда-то Изабелл сама едва не пала жертвой его чар... Но в нужный момент поняла, что не сможет стать такой, какой хотят видеть невестку его родители. Не стала и пытаться, легко отказавшись от возможности быть рядом с этим человеком.

Ему было пятнадцать лет, ей двадцать. Эта разница казалась ужасающей. Всерьез Патрика Изабелл не воспринимала. Мальчишка. Перебесится, перерастет пубертатный возраст, желание бунтовать пройдет, и он станет таким же, как его родители.

И сейчас, когда прошло полгода после их разрыва, она даже не знала, какими словами начать разговор. Будто местами с ним поменялась. Раньше он стеснялся и смущался. А сейчас она чувствовала себя не в своей тарелке рядом с Локруа.

– Приятного аппетита, – решительно произнес он, взяв ответственность за начало разговора на себя.

– Спасибо, – улыбнулась Изабелл.

В голосе его не было презрения и желания унизить. Патрик остался прежним. Изменилась она. Повзрослела, а вместе с взрослением пришли и новые взгляды на жизнь. Девушка поняла, как нелепа была их прежняя связь. Но даже сейчас, глядя в глаза Локруа, понимала, что он все ещё привлекает её внимание, как женщины. И, наверное, будет привлекать всегда.

– Ты меня помнишь?

– Тебя трудно забыть, Локруа.

– Тебя тоже, Изабелл.

Он никогда не знал её фамилии. Как-то не доводилось интересоваться. А сейчас уже и не нужно было. Её фамилия ничего не изменит. К тому же, после замужества она могла фамилию сменить.

– Скажи, ты счастлива? – поинтересовался он, скептически оглядывая лавочку, словно брезговал садиться на предложенную поверхность.

– Ты задаешь слишком... взрослые вопросы.

– Не бывает взрослых и детских вопросов. Бывают люди, которые не хотят взрослеть и остаются инфантильными в почтенном возрасте. Есть те, кто взрослеет раньше сверстников. Не правда ли?

– Достойный ответ, – засмеялась девушка. – Расскажешь, как у тебя дела или считаешь ниже своего достоинства разговаривать со мной?

– Ты была моей первой любовью. Я не могу тебя презирать.

– Ты сам сказал "была".

Изабелл потянулась к пачке сигарет. Пачка оказалась пустой. Девушка тяжело вздохнула и посмотрела на Локруа.

– Удиви меня. Скажи, что ты после расставания со мной снова стал пай-мальчиком.

Патрик криво ухмыльнулся и протянул ей пачку дорогих сигарет. Родители запретили ему курить дешевые сигареты. Сказали, что, если травит себя табаком, то пусть табак будет качественным. Сами же и взялись покупать ему курево.

– Щеголь, – фыркнула Изабелл.

Затянувшись, посмотрела задумчиво ему в глаза.

И Патрик понял: подойти к ней было большой ошибкой. Потому что кратковременная вспышка презрения и отчуждения, охватившая его ранее, сгорела в её серых глазах, смотревших сейчас на него. И он не помнил, кто первый потянулся за поцелуем. То ли она его за шарф схватила и к себе притянула, выдыхая ему в рот горьковатый дым, то ли он сам сократил расстояние до минимума, не оставив ни единого шанса на отступление. В первую очередь самому себе, и только потом Изабелл.

Сейчас все стало второстепенным. Его не волновала цена вещей, в которые Изабелл одета, её статус замужней женщины, её прошлое и настоящее, её отвратительные манеры. Она была для него чем-то вроде наркотика. Манила к себе. И, хотя Патрик понимал, что ничего хорошего из их взаимодействия не выйдет, все равно летел к этой девушке, как неразумный мотылек летит на свет.

Их история получила второй виток. Они вновь пришли к тому моменту, с которого начали, вновь потянулись друг к другу. Правда, на сей раз Локруа не говорил родителям о своей любви, старался держать все в тайне, как можно дольше.

Иголку в стоге сена не утаить, как не старайся. Тайное всегда становится явным. И чаще всего происходит это в тот момент, когда человек расслабляется и не ожидает подвоха. Родители Патрика узнали о второй попытке со стороны Изабелл окрутить их сына, получив по почте фотографии. Мадам Локруа вновь пила успокоительное и пыталась упасть в обморок. Кричала, просила, практически умоляла одуматься. А Патрик словно одержим был этой девкой. Аргументы родителей оставляли его равнодушным. Он искренне желал быть рядом со своей любимой девушкой.

И вновь все само собой разрешилось. Изабелл пропала. В один момент её не стало. Будто никогда и не появлялась в жизни Патрика девушка с полосатым шейным платком и неаккуратно подстриженными волосами. Долгое время Локруа места себе не находил, обвинял во всем родителей, срывал на них свою злость, однажды даже разбил пару тарелок. Знал, что со стороны это выглядит глупо и по-девичьи, но ничего не мог поделать. Иными способами расшалившиеся нервы униматься отказывались.