Текст книги "Записки одиноких сердец, или Дневник красной туфельки"
Автор книги: Татьяна Гилберт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)
Он мечтательно вздохнул и закусил губу. В его голове явно созревал очередной коварный план.
– Что ты задумал? – спросила Алексия.
– Ничего.
– Не обманывай. По лицу вижу, что ты явно что-то задумал.
– Как можно?! У меня кристально-чистые мысли.
– А ещё хитрая улыбка на лице и легко прочитывающиеся смешинки во взгляде. Я же знаю, что у тебя на уме какая-нибудь гадость!
– Ну, не такая уж и гадость... – протянул Патрик.
– Что тогда?
– Спускайся ко мне, и я скажу.
– Сейчас сказать нельзя?
– Я хочу прошептать тебе на ушко, – улыбнулся собеседник.
Алексия сделала ещё несколько шагов и оказалась внизу. Однако откровенничать с ней Патрик не спешил. Он по-прежнему, что-то скрывал.
– Ну же, – поторопила она его.
– На ушко, – повторил он и наклонился к ней.
Хейворт приготовилась слушать, но вместо этого ощутила лишь тепло губ, почти невесомое их прикосновение к своей шее. Она вновь хотела возмутиться, что её обманули, но в этот момент Патрик всё-таки заговорил.
Он говорил исключительно по-французски, потому большинство слов Алексия не понимала, тем не менее, этот момент казался ей волшебным. Девушка прикрыла глаза и наслаждалась голосом, который нашептывал ей на ухо множество слов любви. Само произношение её совершенно точно пленило. Невозможно было не попасть под очарование этого голоса, этого человека.
Последняя фраза тоже была произнесена на французском языке, но тут Алексии хватило скудных познаний на перевод. Уж что-что, а фразу "я люблю тебя" многие люди в мире знают едва ли не с детских лет не только на своем родном языке.
Но романтический момент всё же был безнадежно испорчен, потому что Локруа вернулся к своему первоначальному плану и в очередной раз попытался сдернуть простыню. Правда, Алексия вновь успела её удержать.
– Ещё раз так сделаешь, я тебя укушу, – пообещала, сверкая очами.
– Сделаю, – ответил он, показав девушке язык.
– Да зачем?
– Хочется, – беззаботно отозвался Патрик.
Хейворт не удержалась и всё-таки отвесила собеседнику легкий подзатыльник.
– Эй! – возмутился он.
– Я предупреждала.
– Ты обещала укусить, а не драться.
– Могу и укусить.
– Укуси, – усмехнулся Локруа.
Алексия щелкнула зубами, едва не зацепив кончик носа Патрика.
– Ладно, ладно, – он примирительно выставил вперёд ладони. – Больше не буду. Не надо кусаться.
– Страшно?
– Очень.
– Не бойся, тебе ничего не угрожает, – отозвалась девушка, завязывая концы простыни.
После чего обвила шею Патрика руками и, взмахнув ресницами, вновь принялась изображать томную барышню, ожидающую поцелуя от своего принца.
Принц дураком не был, потому сразу сообразил, чего от него хотят, и не стал отказывать девушке в такой малости. Губы мягко коснулись губ в поцелуе. Раз, за ним ещё и ещё.
– Пойдём в душ? – предложил он.
– Зачем?
– Совместим приятное с полезным.
– То есть...
– Именно.
– Локруа, – протянула Алексия.
– Что не так?
– Всё отлично. Только вот-вот с работы вернется моя мама. Несмотря на то, что она знает о наших отношениях, вряд ли она обрадуется такой картине маслом.
– Сколько у нас времени?
– Кажется, совсем нет, – выпалила Хейворт, услышав звук подъезжающей машины. – Бегом в комнату. Я не могу предстать перед мамой в таком виде. Да и ты тоже.
* * *
Собраться они успели вовремя. Алексия несказанно порадовалась месторасположению своей комнаты. Время, затраченное Викторией на восхождение по лестнице, как раз позволило ей и Патрику привести себя в порядок.
Когда Виктория заглянула в комнату дочери, все было уже чинно и благопристойно. Патрик сидел за столом в компьютерном кресле. Увидев Викторию, улыбнулся ей благодарно, вспомнив дневной разговор. Наверное, если бы она отказалась дать ключи от дома, с Алексией так и не получилось бы поговорить. В школе девушка нашла бы массу способов избежать его общества, а так пришлось разговаривать. В результате, все прояснилось, недомолвки исчезли. Всё стало по своим местам.
Алексия с грустью смотрела на то, что осталось от мороженого. Оно растаяло и теперь представляло собой нечто вроде густого молочного коктейля, который почему-то аппетита не вызывал.
Удостоверившись, что с дочерью всё в порядке, Виктория поинтересовалась, будет ли та ужинать. Алексия согласилась поужинать, даже помогать вызывалась, но её инициативу пресекли на корню, сказав, что ей нужно отдыхать, чтобы избавиться от болезни окончательно. Зато помощь Патрика приняли с благодарностью, из чего незамедлительно напрашивался вывод, что парень остаётся на ужин.
Патрик поцеловал Алексию в кончик носа, потрепал по волосам, вновь спровоцировав недовольное шипение со стороны девушки, и направился вниз. Как всегда, старался исполнять роль галантного кавалера и угодить всем особам женского пола в радиусе километра.
Алексия вновь зачерпнула немного сливочной массы из ведерка, но есть не стала. Наблюдала за тем, как субстанция стекает по ложке обратно в ведерко.
Мысли были заняты размышлениями о происшествии в школе. Отчаянно хотелось поговорить об этом, но она пока так и не смогла решиться на откровенный разговор. Патрик почему-то тоже молчал, ни словом о своем "подвиге" не обмолвился. Тем не менее, Алексия не сомневалась в правдивости слов Миранды... Нужно было набраться смелости и всё же спросить о том, как дела в школе. Что произошло в последнее время. Ненавязчиво подвести разговор к сегодняшнему происшествию и узнать все не от посредника, а что, называется, из первых уст, от участника событий.
Но расспросами Алексия решила заняться после ужина, чтобы не портить настроение ни себе, ни маме, ни Патрику.
Глава 16. Допрос с пристрастием.
После ужина они вновь остались наедине. Виктория ушла к себе, а Алексия в компании Патрика переместилась в гостиную. Девушка лежала на полу, подложив под голову подушку, болтала ногами в воздухе и смотрела на Патрика, сидевшего рядом. Они молчали, но почему-то молчание это не было гнетущим. Скорее, в нем чувствовалось лишь спокойствие и безмятежность момента, которые не хотелось разрушать словами и разнообразными придирками.
О Кингстоне невозможно говорить спокойно, лишь на повышенных тонах. Этот урок Алексия усвоила на отлично, потому и не торопилась начинать допрос. На Патрика имя и фамилия учителя математики действовали, как красная тряпка на быка. Он злился и мог, находясь во власти эмоций, наговорить того, о чем в дальнейшем придется жалеть. Снова скандалить после только-только заключенного перемирия Алексия не планировала. Ей нравилась именно такая, размеренная, тихая жизнь, в которой нет места перепалкам и вечным придиркам. Ей хотелось взаимопонимания, и сейчас мечты совпадали с действительностью.
Но всё-таки хотелось внести ясность в ситуацию, и Алексия решила действовать.
Она осторожно прикоснулась к руке Патрика, провела пальцами по плечу, заставив его повернуться лицом, а не сидеть вполоборота.
– Расскажи мне, – произнесла она спокойно, стараясь не выдать особой заинтересованности в информации.
– О чём?
– О сегодняшнем дне. Как он прошел?
– Более или менее нормально. Правда, ближе к вечеру стал намного лучше.
– Что в школе было?
– Я учился, – усмехнулся Патрик и замолчал. Немного подумал и добавил: – А ещё я подрался с Кингстоном. Правда, сорвать урок не получилось. Всё произошло уже на перемене.
Теперь молчала Алексия. Затаилась, как хищник перед смертоносным прыжком. Ещё немного, совсем чуть-чуть, и она прыгнет, выпустит когти. Жертве ничего не останется, кроме как сдаться на милость победительницы.
– Почему сразу об этом не сказал? – поинтересовалась она, стараясь не переигрывать с эмоциями.
– Потому что уверен, ты и так обо всё знаешь. Я прав?
– Прав, – согласилась Алексия. – Мне Миранда рассказала. Ты злишься, что я не начала разговор с вопроса об этом? Тогда, днём.
– Нет, не злюсь.
– Правда?
Она приподнялась на локте, чтобы заглянуть Патрику в глаза. Он улыбнулся.
– Правда. Теперь я понимаю, чем ты руководствовалась в своих поступках, и на молчание не обижаюсь. К тому же, я большой мальчик, и мне нужно вести себя соответственно возрасту. Обижаться на тебя, когда мы только помирились – довольно глупо.
– Расскажешь мне, что произошло?
Алексия вновь откинулась на подушку, только теперь уже легла не на живот, а на спину.
– Расскажу.
* * *
Начало дня не предвещало ничего сверхъестественного. За неделю Патрик привык к тому, что место в середине среднего ряда пустует, потому не удивился в этот раз. После того, как Алексия практически сбежала от него, поговорить с ней так и не удалось. Не оставляло ощущение, что это по его вине. Возможно, что-то сделал не так. Возможно, сказал. Алексия обиделась и поступила в типично-женской манере. Решила промолчать. А ему следовало обо всем догадываться самостоятельно.
Первую пару дней пустая парта нервировала. Раз за разом Локруа набирал знакомый номер, но никто на его звонки отвечать не торопился. Все попытки поговорить оканчивались одинаково. Механический голос просил перезвонить позднее, когда абонент появится в сети. Абонент в сеть выходить не собирался. За всё время своего отсутствия Алексия и в интернет ни разу не вышла. Страницы её не обновлялись, внизу не горело сообщение о присутствии Хейворт в чате. Она намеренно уединялась, не желала общаться с окружающими. Три дня молчания натолкнули Патрика на мысль о визите.
Но и тогда поговорить не удалось. Виктория Хейворт сказала, что дочь болеет и никого не хочет видеть. Локруа понимающе кивнул и ушел, хотя готов был об заклад биться, что видел в окне лицо больной. Девушка наблюдала за ним, но поговорить не захотела. В очередной раз сбежала от проблемы.
В голову закрадывались мысли одна другой отвратительнее. И, что совсем неудивительно, они были связаны с именем Кингстона. С каждым днем мнительность Патрика всё больше давала себе знать. Семена сомнений, небрежно брошенные Томасом в приватном разговоре, начали всходить.
"А вдруг, она, действительно, меня не любит? – задавался вопросом Локруа. – Быть может, просто использует, чтобы вызвать ревность у Кингстона. Да, его поступок не способствовал росту привлекательности в глазах Алексии, но женщины всегда были и остаются женщинами. Они могут простить что угодно, если любят..."
Естественно, такой расклад Патрику не нравился, но других причин для разногласий просто не было.
Теперь Локруа знал, каково находиться рядом с нелюбимым человеком. Ему даже представлять этого не нужно было. Прожив два месяца с Изабелл, он понял, что пребывание на одной территории с тем, кто тебе не очень-то дорог, то ещё испытание. Любовь – привычка, когда люди не расходятся лишь потому, что не хотят остаться в одиночестве, не понимая, что в подобных отношениях жить ещё сложнее, чем самостоятельно. Вдруг Алексия относится к нему так же, как он Изабелл относился? И бросить жаль, и рядом находиться – невыносимо.
Локруа успокаивал себя тем, что Алексия не стала бы долго терпеть общество неприятного ей человека. Просто не смогла бы. У нее все эмоции без труда на лице прочитывались. Достаточно было внимательно присмотреться, и всё, как на ладони. Как могло случиться такое, что он что-то упустил? Нет, конечно, он заметил по дороге домой, что Алексия задумчива и несколько рассеянна. Она практически не слушала его вопросы, отвечала невпопад, несколько раз переспрашивала, прежде чем ответить. На прощание он поцеловал её в щеку, и в ответ получил отчужденный поцелуй. Хотелось удержать девушку рядом и спросить, что же происходит. Почему всё так, но он не стал задерживать Хейворт. Лишь проводил её взглядом, надеясь, что она обернется... Алексия не обернулась. Казалось, что ей даже общение с ним в тягость, потому она так бежит от него, старается поскорее избавиться от неприятного общества.
С тяжелыми мыслями Патрик пошел домой.
Он снова стал задумчивым. Как и в тот период, когда решался на разрыв отношений с Изабелл. В школе перемены в настроении Патрика не остались незамеченными. Самым проницательным, что удивительно, оказался не самый близкий друг и даже не приятель – Брент Клейтон. Другие одноклассники то ли, правда, ничего не замечали, то ли старательно делали вид, что не видят перемен, но интереса не проявляли. Лишь на тренировке один раз поинтересовались, что случилось, да и то в ином контексте. В баскетбольном клубе всех волновал лишь результат, а Патрик в тот день особыми успехами порадовать не мог. Отвлечься на спорт не получалось, мысли то и дело возвращались к Алексии, и, как итог, все его попытки забросить мяч в корзину оканчивались провалами.
Патрик отделался отговоркой, что просто устал. Немного отдохнет, и снова станет лучшим из лучших. Правда, сам он был склонен ставить свои слова под сомнения. Для того чтобы вернуться в форму, ему нужно было разрешить проблемы личного характера и понять, что же произошло в отношениях с Алексией. Что их ждет? Мелкая размолвка или же окончательное расставание? О расставании думать было неприятно, но и такой вариант он тоже рассматривал. В конце концов, ничего удивительного в этом нет. Люди сходятся и расходятся. Они не связаны навеки, так что могут вновь избавиться от общества друг друга и пойти каждый своей дорогой.
Во время одного из сеансов-размышлений к нему и подсел Брент.
Локруа недоуменно изогнул бровь, без слов спрашивая, что Клейтону от него понадобилось.
Они уже давно разрешили все противоречия. Поспорили обо всем, о чем только можно поспорить. Успели даже наорать друг на друга, но в итоге разошлись, не успев перейти к драке. Она в их отношениях точно была лишней, хватило и словесных придирок. Оба решили держать нейтралитет. Подружиться у них, однозначно, не получилось бы. Брент все ещё подозревал Патрика во всех смертных грехах, называл лицемером и не скрывал истинного отношения. Локруа тоже в друзья набиваться не собирался. Ему хватало общения с тем окружением, что у него было, и обзаводиться ещё одним приспешником не хотелось. Не принципиально, не вопрос чести.
При необходимости они могли пожать друг другу руки, даже подобие дружбы изобразить, но на деле оба понимали, что это всё – показное.
Тем удивительнее стало для Патрика это соседство.
– Что? – спросил он, устав от молчания Клейтона.
– Мне хочется спросить то же самое.
– В каком смысле?
– Что произошло?
– С кем? – Патрик продолжал отвечать односложно, стараясь спровоцировать у Брента приступ гнева, только бы тот понял, что его здесь не ждут и будут очень благодарны, если он в самое ближайшее время уберется, как можно дальше.
– У вас с Алексией.
– С чего ты взял, что что-то произошло?
– Я лишь предположил. Но по тому, как ты насторожился, понимаю, что попал в точку. У вас не всё гладко в отношениях, и потому ты сидишь здесь с таким видом, что хочется встряхнуть тебя и отхлестать по щекам, только бы снова вернулся тот циничный гад, которого все знают.
– Не устаешь радовать меня новыми комплиментами, – усмехнулся Локруа. – Раньше я был исключительно лицемером, теперь дорос до циничного гада. Прогрессирую.
– Так что с Алексией?
– Как видишь, в школе она не появляется.
– Локруа, – с нажимом повторил Брент.
– Да, у нас не всё гладко, – произнес Патрик, бросив в сторону собеседника ещё один недовольный взгляд.
Клейтон уже сотню точно таких же взглядов проигнорировал, потому и на сто первый никакого внимания не обратил.
– И?
– Что и? Ты спросил, я ответил. Больше тебе знать не нужно, а то нос вырастет как у Пиннокио и уши, как у слона.
– С чего бы?
– С того, что суешь его не в свои дела, и подслушиваешь всё, что тебя касается и не касается.
– Видимо, всё очень печально, – не стал реагировать на слова Патрика Клейтон.
– Очень, – кивнул Локруа.
Он взял со стола тетрадь, открыл на первой попавшейся странице и решил сделать вид, что читает. Повторяет материал перед уроком. Все, кто мало-мальски знаком с этикетом, должны были по идее извиниться перед собеседником, пообещать – не отвлекать от важного дела и оставить ученика, тянущегося к знаниям в одиночестве, но Брент Клейтон особенности этикета, придуманные Патриком, не знал. Оттого продолжал сидеть на месте и смотрел на собеседника, ожидая дальнейшего, развернутого ответа на поставленный вопрос.
– Что ещё? – вздохнул Патрик, захлопнув тетрадь. – Я недостаточно рассказал? Или тебе просто нравится действовать мне на нервы?
– И то, и другое, – ухмыльнулся Брент, но тут же погасил улыбку. – Дело не в моей собственной заинтересованности, – продолжил, тяжело вздохнув. – Меня это не касается, и, как следствие, не волнует. А вот Миранда переживает.
– Почему тогда сама не спросит? – удивился Локруа. – Мне казалось, что она девочка не робкого десятка. Если ей что-то нужно, она душу из человека вытрясет, но узнает.
– Она, может, и вытрясла бы, но только та, из кого предполагается вытряхивать душу, в школе не появляется.
– А у меня спросить?
– Я у тебя и спрашиваю. Миранде почему-то неловко. Ну, она так сказала. Почему неловко – не знаю.
– Ясно, – кивнул Локруа. – На самом деле, можешь успокоить свою девушку. Ничего особенного не произошло. И не думаю, что произойдёт. Максимум, что случится – наше расставание с Алексией. – Он посмотрел на собеседника и добавил недовольным тоном. – И нечего так ухмыляться. Я прекрасно знаю, что ты выбором Алексии недоволен и искренне веришь, что я – самое ужасное, что могло случиться в её жизни.
– Разве я не прав?
– Нет.
– Неужели, действительно, любишь её?
– Странный вопрос. Я же не спрашиваю, насколько сильны твои чувства к Миранде, и есть ли они вообще.
– Можешь спросить, если хочешь.
– Не хочу. Я вижу, что они есть. Насчет твоего вопроса... Да, я люблю Алексию. На самом деле люблю, но одной любви иногда недостаточно для счастья.
– И в этом вся проблема? – удивился Брент. – Ну, знаешь ли...
Локруа некоторое время смотрел на собеседника с недоумением, потом хохотнул.
– Ты не о том думаешь. Дело в другом.
– В чём же?
– В наших отношениях есть непреодолимые обстоятельства. Точнее, наши отношения с этих обстоятельств и начались. Не факт, что у нас получится через них перешагнуть и пойти дальше.
– Какие обстоятельства?
– Непреодолимые, – повторил Патрик.
Брент скрипнул зубами.
– Я не о том спрашиваю. Мне нужно знать, что это за обстоятельства такие.
– Извини, не могу тебе сказать. Это наше с Алексией личное дело.
На секунду Брент задумался, потом поинтересовался:
– Прежняя любовь Алексии?
– Ты знаешь?
– Просто предположил.
– Таких совпадений не бывает.
– Помнится, когда мы с ней пытались изображать пару, и я спросил, почему ей не попробовать очаровать тебя, Алексия ответила, что уже влюблена. И влюблена не в тебя. Я сейчас вспомнил этот разговор, вот и весь секрет.
– Ясно, – кивнул Патрик.
Мысленно он вздохнул с облегчением. Совсем не хотелось открывать тайну Алексии о былой, а, может, и ныне существующей любви к потенциальному отчиму.
– Значит, всё дело в нём?
– Да.
Больше откровенности от Патрика Брент не дождался. Да и не стал допытываться. Полученных сведений ему хватило.
К середине учебного дня настроение у Локруа основательно испортилось. Объяснение этому явлению находилось просто и легко: предстоял урок у Томаса Кингстона. Не первый за неделю, но, тем не менее... С тех пор, как они поговорили по душам, отношение Кингстона к Патрику стало ещё хуже, чем прежде. И это было заметно не только Патрику, но и всем окружающим.
На урок Локруа шел, как на казнь, искренне желая Кингстону потеряться где-нибудь в школьных коридорах и пройти мимо кабинета. Не будет урока – не будет пристальных, уничтожающих взглядов и ехидных замечаний, не имеющих никакого отношения к теме урока, но неплохо бьющих в цель. По самолюбию Патрика. Правда, это уже на перемене, а не на уроке. Говорить подобные вещи во время занятий Кингстон не решился, чтобы не ставить под удар свою репутацию. Об их противостоянии знали лишь непосредственные участники: он, Алексия и Патрик. Увеличивать число осведомленных в планы Томаса Кингстона не входило.
– Чего вы от меня хотите? – спросил Локруа, оставшись наедине с противником.
– Ничего, – равнодушно ответил тот.
– Тогда сформулирую свой вопрос иначе. Чего вы добиваетесь своими действиями?
– Ты бросил мне вызов. Я его принял.
– Нечестными методами играете, сэр, – усмехнулся Патрик.
– Никто и не говорил, что все будет по-честному.
– Как жаль! А я рассчитывал...
Тогда он не стал слушать ответ собеседника. В очередной раз предпочел повернуться спиной, оставив многие вопросы без ответа. Да и не было гарантии, что Кингстон станет с ним откровенничать. Томас дал понять, что согласился на войну, и потому имеет полное право вмешиваться в жизнь Патрика, стараясь его задеть, чтобы вызвать ответную реакцию. Локруа стойко продержался неделю, стараясь пропускать замечания мимо ушей. Кингстона это молчание не удовлетворяло, лишь сильнее злило. Ему хотелось выставить Патрика в неприглядном свете, но почему-то попытки одна за другой проваливались. В отличие от Алексии, Локруа не вспыхивал от одной искры и не ввязывался в скандал. Он молчал, подмечая слабости противника, чтобы в дальнейшем нанести ответный удар.
На губах его неизменно играла насмешливая улыбка, и это злило сильнее всего. Он улыбался, радовался жизни, не замечал соперника. Словно того, на самом деле, нет, и никогда не было. Локруа не считался с Кингстоном, оценивал уровень того ниже плинтуса при том, что сам в этой жизни ничего не добился и потому следовало немного поумерить уровень самовлюбленности.
Именно такого мнения неизменно придерживался Томас. Мальчишка и раньше его раздражал, теперь ненависть достигла кульминации, а на спад идти не желала. Казалось, расти уже некуда, а все равно с каждым днем она прибавляла несколько пунктов.
Алексия в школе не появлялась, но это Кингстона не огорчало. У него не было потребности в обществе несостоявшейся падчерицы. Не хотелось видеть её, ловить каждое движение или жест. Нет, ничего подобного. Романтическая мишура, а, по сути, самая обыкновенная фальшь, Кингстону не пришлись по вкусу. У него было время подумать обо всём. Он подумал и пришел к выводу, что в обществе Алексии не нуждается. Она никогда ему не нравилась особо, она и сейчас не нравится. Лишь вызывает какие-то странные мысли в сознании. В присутствии девчонки он ведет себя, как маленький ребенок, которому хочется получить заветную игрушку, а родители не желают её покупать. Пытаются увести чадо из отдела игрушек, а оно упирается, топает ногами, кричит и грозится вот-вот устроить истерику.
Вот также вел себя он. Алексии в этой постановке отводилась роль игрушки. И не было в словах Кингстона ни слова правды. Он никогда эту девушку не любил. Ему просто хотелось развлечься таким нехитрым способом. Сломать жизнь человеку, которого ненавидишь больше всего на свете... Разве может быть что-то слаще и привлекательнее подобной перспективы? Вряд ли. Томас точно иных вариантов не видел. Ему хотелось видеть Алексию растоптанной и уничтоженной. Локруа доставалось за компанию. Если он с Хейворт, то против Кингстона. Такой он сделал выбор, и менять что-то поздно. Ненависть к защитнику девчонки уже не просто зародилась, она выросла до огромных высот. Подобное чувство невозможно перечеркнуть одним росчерком пера.
Томас понимал это прекрасно, а потому готов был уничтожить обоих. Он видел, как зависима Алексия от своей любви. Как тяжело далось ей это чувство, а потому хотелось сделать так, чтобы у Патрика взаимности не осталось. Пусть Локруа разочаруется в девушке и поймет, что она – дешевка, каких множество.
Теперь всё встало на свои места. Кингстон окончательно разобрался в своих мыслях, распутал клубок противоречий. В его чувствах есть лишь некая зависть к чужому счастью. Его хочется разрушить, тем самым, заставив Алексию впасть в отчаяние. Почему? Потому что с самого начала она вызывала у него отторжение, и сейчас стала отвратительна до предела. В его чувствах нет двойного дна, только эгоистичное желание подставить тех, кто ему неприятен.
Эта мысль стала чем-то вроде наваждения. Превратилось в навязчивую идею, от которой не так просто избавиться. Честно говоря, Кингстон и не пытался избавляться от нее. Ему нравилось смотреть на мышиную возню противников, на слабость Алексии, её неуверенность.
Выяснить, какие чувства она испытывает к Локруа, не составило труда. Это и так было очевидно. Влюблена без памяти, готова бежать к тому, – только пальцем помани, хотя до появления Патрика строила из себя недотрогу. Хотела показаться лучше, чем есть на самом деле. И кого только пыталась обмануть? Ведь одного взгляда достаточно, чтобы понять, что девчонка обычная. Примитивная серость, которая слишком много о себе мнит, только что корону на голове не носит.
Ни разу не появилось сомнений у Кингстона, что образ Алексии, придуманный им самим, разительно отличается от Алексии настоящей. Он сам придумал себе этот образ. Образ и возненавидел всей душой.
* * *
– История о выходке с мелом – правда?
– Ты и о ней знаешь?
– Конечно.
– Не сомневаюсь, что Миранда не смогла промолчать. Она всегда много болтает, – фыркнул Патрик.
– А ты не рассказал бы мне об этом?
– Рассказал бы, просто немного позже.
– Из-за чего вы всё-таки подрались? Не поверю, что причиной стала надпись. Он пропустил мимо ушей твои оскорбления и достаточно наглую выходку в кабинете...
– Тогда у нас не было свидетелей.
– Я не в счёт?
– Ты – непосредственный участник событий. А они все – посторонние люди.
– Он первый начал, – возразила Алексия. – Когда начал допытываться о происхождении подарка. Тогда в классе тоже было достаточно свидетелей, но он их не стеснялся.
– Его логику невозможно понять.
– Вероятно, потому, что логики в его действиях нет.
– С этим я могу поспорить. Все его действия более чем продуманны. Временами ему недостает выдержки. Хочется, как можно скорее, получить результат, в итоге – он торопится и раскрывает все свои карты до того, как противник отвернется.
– Хочешь сказать, что все его действия просчитал на шаг вперёд?
– Что-то вроде того, – усмехнулся Локруа. – Нет, я не могу сказать, что ждал именно таких действий. Всё же я не обладаю паранормальными способностями, чтобы предугадывать действия своих противников. Я знал, что в покое меня не оставят, будут провоцировать на скандал, и в итоге своего добьются. Просто не знал точных сроков. В целом, действия Кингстона довольно предсказуемы. Он не мог наступить на горло собственной песне, закрыть глаза и сделать вид, что ничего не произошло. Это был бы не он, а кто-то другой. В великодушие данного человека я не верю. Могу я задать тебе ответный вопрос?
– Ждала ли я чего-то подобного с его стороны? Да, ждала. Я тоже не верю в его великодушие.
Патрик засмеялся.
– Что опять не так? – нахмурилась Хейворт.
– Сама вопрос задала, сама и ответила. Мне даже слова сказать не дала. На самом деле, я хотел спросить о другом. Что ты думаешь о его признаниях? Они правдивы?
– Очередная проверка? – прищурилась девушка.
– Нет. Банальный интерес.
– У тебя слишком проникновенный взгляд. Не верю, что это простое любопытство. Тем не менее, отвечу. Не думаю, что его признания имеют что-то общее с реальностью. Почему ты вообще об этом спрашиваешь? Тебе известно то, чего не знаю я?
Локруа кивнул.
– Мне известно многое.
* * *
– Локруа, останься! – прозвучал властный голос Кингстона.
Уже почти все ученики разбрелись, и в классе осталось мало человек. Патрик не торопился покидать помещение. Он знал наверняка, что очередную выходку ему не простят. Это было публичное унижение, которое Томас Кингстон не смог опровергнуть. Дар речи на время его покинул и не торопился возвращаться. Стоя у доски, Локруа с удовольствием наблюдал за реакцией учителя. С лица Кингстона на время сошли все краски, он побелел, как полотно, не в силах произнести хоть что-то в своё оправдание. Да и что он мог сказать? Попытка оправдаться, скорее всего, не удалась бы. Томас запутался ещё сильнее, усилив подозрения школьников, чьё перешептывание и так превратилось в назойливый гул, стоявший в ушах. Класс напоминал перевозбужденный улей, и пришлось приложить немало усилий, чтобы всех успокоить.
Впрочем, спокойствие, воцарившееся в классе, было явлением временным. И Патрик, и Томас понимали прекрасно, что, как только прозвенит звонок, обсуждение возобновится с новой силой, позже слухи поползут по всей школе. Заткнуть всем рты не удастся при всём желании. И одному из них это, конечно, на руку.
– У вас разговор ко мне, мистер Кингстон? – довольно дружелюбно поинтересовался Патрик.
Ему нравилось играть на нервах учителя, и он безошибочно определил слабое место Кингстона. Когда другим хорошо – ему плохо. Потому-то и старался выглядеть, как можно беззаботнее, как бабочка, не знающая забот и порхающая с цветка на цветок.
– Да, – ответил тот, плохо скрывая раздражение.
Его бесил не только Патрик, но и все остальные школьники, путавшиеся под ногами. А были в классе те, кто, почувствовав, что в воздухе запахло грозой, собирались неторопливо, желая стать свидетелями разговора между обвинителем и обвиняемым. Все ждали сенсации. Находились в предвкушении скандала. Большинству хотелось покопаться в чужом грязном белье, узнать, как можно больше, грязных подробностей.
Ничего не поделать. Так уж устроен человек, что сплетни из чужой жизни вызывают у него колоссальный интерес, в то время как свои собственные скелеты, обитающие в шкафу, тщательнейшим образом скрываются. Одноклассники Патрика целиком и полностью подтверждали эту статистику, пытаясь сунуть нос в чужие тайны.
– И поговорить нам нужно наедине, – добавил с нажимом, чтобы окружающие поняли – пора выметаться.
Стоило только хлопнуть двери в последний раз, как события приняли иной оборот. От приторно-сладкой беседы не осталось и следа. Трудно было поверить, что всего минуту назад этот человек держал свои эмоции под контролем, не позволяя себе лишних движений. Сейчас он, как с цепи сорвался и готов был перегрызть противнику горло. Правда, противник лишь притворялся безропотной жертвой, стараясь усыпить бдительность, а после ударить исподтишка. Подло, но эффективно.
Сильнее всего раздражало Кингстона спокойствие оппонента, а Патрик был на удивление спокоен. Даже бровью не повел, продолжая вести себя, как победитель. Он ещё не вступил в сражение, но уже был уверен в своей победе на сто процентов.
Когда его схватили за ворот пиджака и отшвырнули к доске, он не произнес ни слова. Да и к чему слова, если его презрительная ухмылка говорит намного больше? Он не сдается, он не проиграет, потому что уверен на двести процентов в своей победе.
