Текст книги "Записки одиноких сердец, или Дневник красной туфельки"
Автор книги: Татьяна Гилберт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
– Но...
Алексия не договорила. Она хотела спросить об Изабелл, но оборвала себя на полуслове. Вот уж о ком ей точно не хотелось говорить, так это о своей предшественнице.
Мысленно Хейворт отмотала события в день, когда столкнулась с Изабелл в школьном туалете. На шее девушки подвески не было. Выходит, ей Патрик своё сердце не дарил. Но разве не Изабелл была его первой любовью?
Ей и не нужно было договаривать. Патрик понимал её с полуслова.
– Нет. Несмотря на то, что я считал её своей судьбой, кулон я ей так и не подарил. Потому что не ощущал в этом необходимости.
– Не ощущал? – переспросила Алексия.
– Именно. Мама, отдавая мне эту вещь, сказала: "Кулон сам найдёт свою хозяйку. Он не ошибется. Делая выбор, слушай, что говорит тебе сердце, а на эмоции не обращай внимания". Это я и делаю. С Изабелл мне было хорошо раньше, до того, как я переехал сюда. Общение с ней было глотком свободы. Казалось, что именно она знает эту жизнь, а я пребываю в неведении, и лишь Изабелл сможет открыть мне глаза. Сейчас я понимаю, что это было заблуждение. Мы оба знали настоящую жизнь, просто каждому из нас довелось столкнуться с разными её сторонами. Мне повезло больше, Изабелл – меньше. Но это жизнь. Такая, какая она есть. Всем без исключения везти не может. Это утопия.
– И ты думаешь, что его хозяйкой должна стать я?
– Я не думаю. Я уверен в этом.
– Но мы знакомы всего полгода, а встречаемся и того меньше.
– Не обращай внимания на условности. Иногда люди женятся через пару недель после знакомства и живут вместе счастливо всю жизнь. А иногда долго встречаются, проходят множество проверок, а стоит только сойтись, как любовь тут же испаряется в неизвестном направлении, не говоря, где её можно найти. Я не хочу думать о будущем. Меня устраивает моё настоящее. Более того, оно кажется мне восхитительным, и я не сожалею ни об одном своём поступке.
– Спасибо, – вновь повторила Алексия, прижав ладони к щекам Патрика. – Большое спасибо. И, наверное, больше даже не за подарок, а за твои слова. – Она на мгновение прикоснулась к его губам в целомудренном поцелуе и тут же отстранилась. – Знаешь, после этого подарка даже как-то неловко напоминать, – сказала неуверенно. – Но вчерашний разговор... Наш уговор ещё в силе?
Локруа посмотрел на девушку изумленно. Он старательно избегал этого разговора. С самого момента пробуждения думал, что Алексия, наверняка, жалеет о своей просьбе. Вчера она была излишне эмоциональна, на взводе. Словно оголенный провод, к которому достаточно прикоснуться один раз, чтобы получить смертельный удар. Можно даже руки в воду не опускать перед прикосновением, удар всё равно получится неслабый. А сегодня, когда всё пришло в норму, она понимает, что разговор тот был ошибкой. Во всяком случае, она сейчас так думает и искренне раскаивается. Но Хейворт продолжала Патрика удивлять. Она ничего не забыла и, кажется, пробуждение от её поцелуя было лишь началом.
Сказать, что Патрик в этот момент нервничал – это ничего не сказать. Он места себе не находил, не зная, как реагировать на это напоминание. Попытаться зарекомендовать себя с лучшей стороны, вновь принявшись уговаривать Алексию не спешить, или же сделать то, о чём он сам давно думает. Временами его мечты становятся слишком откровенными, но сейчас начали закрадываться сомнения. В реальности всё редко бывает так, как в мечтах. Иногда наступает разочарование, иногда все приходит к благополучному финалу.
В данной ситуации он переживал больше за Алексию, а не за себя.
– Ты, действительно, этого хочешь? – в последний раз уточнил Патрик.
Больше спрашивать он не станет. Если сейчас Хейворт скажет "да", он не будет её переубеждать. Потому что и сам не сможет дальше сдерживаться.
Она кивнула и посмотрела на него с вызовом.
– И не сомневаешься в правильности своего решения?
– Ни секунды, – откликнулась девушка, делая первый шаг.
Обвив руками шею, Алексия сама первая его поцеловала.
Говорят, инициатива наказуема. Хейворт в данный момент оценила правдивость этого высказывания на все сто. Подсознательно она ждала, что сейчас появится какое-нибудь препятствие. Руки предательски дрожали, и сердце билось где-то, у самого горла.
Хейворт почувствовала, как Патрик сильнее обнимает её, притягивая к себе, как можно ближе. Подхватывает на руки. При этом поцелуй он и не думал разрывать.
Признаться, на душе было неспокойно. Одно дело – мысли, совсем другое – практика. И что в итоге получится, оставалось только догадываться.
Одну за другой Алексия медленно вытаскивала мелкие пуговки из петель. Временами хотелось забыть о том, что девушке не пристало ругаться матом, и произнести крепкое словцо, адресованное изготовителям этой рубашки. И не одно. Алексия изрядно нервничала, и, чем дольше тянулось время, тем страшнее ей становилось. Сомнения в голову не закрадывались, но чувствовала девушка себя странно, не в своей тарелке. Пуговицы с трудом поддавались.
В мечтах всё было как-то проще. В реальности появилось чувство неловкости и смущения, пришедшего так не вовремя.
Ей хотелось сыграть роль великой соблазнительницы, показаться более опытной, чем она есть, на самом деле. Хотя бы немного соответствовать Патрику, имевшему представление не только о теории, но и о практике. Но своими попытками она делала только хуже. Самой уже было стыдно за свою неловкость. Прикоснуться к Патрику она тоже опасалась. Казалось, что любое движение лишь усугубляет ситуацию, делает хуже. Ещё нагляднее демонстрирует неопытность и неумение справляться со своими эмоциями.
Наверняка, Изабелл вела себя иначе. Алексия и так понимала, что отличается от своей предшественницы во всем. У той, наверняка, не было комплексов и опасений, не было переживаний. Хейворт была уверена, что в тандеме Патрик – Изабелл роли были распределены иначе. И именно для Патрика тогда всё было в первый раз. Сейчас он оказался в прямо противоположной ситуации.
Почувствовав нервозность девушки, Локруа решил проявить активность. Для начала мягко отстранил руки Алексии от застежек.
– Давай я сам. У тебя будет ещё множество возможностей попрактиковаться в дальнейшем. Но сейчас пусть инициатива принадлежит мне. Ты не возражаешь?
– Кажется, мой план провалился, – вздохнула Алексия.
– План? – удивился Патрик. – И что же у тебя был за план?
– Я хотела тебя соблазнить, но почему-то все мои попытки оказываются смешными и нелепыми. Вот хотя бы вчера...
– Вчера всё было замечательно.
– Для меня – да.
– И для меня. Если тебе было хорошо, то и мне тоже. Расслабься и не будь такой напряженной. Закрой глаза... Ничего страшного не произойдет. И, если что-то не будет устраивать, просто скажи. Я остановлюсь. Хорошо?
– Договорились, – кивнула Алексия.
Она послушно выполнила просьбу Патрика, закрыв глаза. Всего один взмах ресниц... Один глубокий вдох. Успокоиться. Хотя бы попытаться это сделать. Ведь, на самом деле, ничего страшного не будет. Она сама решилась на этот шаг, сама этого захотела. В отличие от отчима, Патрик не действовал силой, заботился в первую очередь о ней, об Алексии, а не о себе. И его прикосновения были приятны девушке.
С закрытыми глазами все эмоции были ярче. Она явственно ощущала на себе взгляд. Изучающий и как будто ласкающий. Почувствовала горячее дыхание у щеки. Патрик успокаивающе погладил её по голове, словно маленького котенка, беззащитного, опасающегося этого мира.
Придвинулся ближе, очерчивая контур лица, линию губ... Она чувствовала его дыхание у самого уха, а после – прикосновение губ к мочке. Это оказалось неожиданно приятно.
Локруа тем временем проворно расстегивал пуговки на рубашке Алексии, заставив её вновь удивиться тому, насколько легко и умело он расправляется с чужой одеждой. Пуговица, поцелуй. Пуговица, поцелуй. Пуговица, поцелуй. Они постоянно чередовались. Расстегивая одну пуговицу, Патрик тут же прикасался губами к обнаженному участку кожи. И Алексия таяла, как воск под воздействием пламени от этих прикосновений, ласк, поцелуев. От хрипловатого шепота и нежных слов, которые говорил Локруа.
В какой-то момент она не удержалась, открыла глаза и посмотрела на Патрика. Он был таким красивым. Восхитительным. Ей так много хотелось сказать, но словарного запаса явно оказалось недостаточно, чтобы передать все свои ощущения.
– Иди ко мне, – прошептала она.
Голос прозвучал совсем тихо, но в нём не было неуверенности. Только всё та же нежность, которой словно весь воздух вокруг был пропитан. И Локруа не стал противиться этой просьбе.
С Алексией всё, на самом деле, оказалось иначе. И Локруа готов был сказать и много-много раз повторить, что с ней он, действительно, занимается любовью, а не обезличенным сексом. Он сам невероятно нервничал, боялся сделать что-то не то, боялся причинить боль. И даже предыдущий опыт не в счёт. Его как будто нет, никогда не было. Тот опыт здесь лишь помешает, потому что девушки слишком разные. Распущенная Изабелл и милая, невинная Алексия, которая несмело отвечает на его поцелуи, смотрит так доверчиво, прикасается к нему осторожно. Но удивительное дело: эти несмелые прикосновения для него – настоящее наслаждение. От них он теряет голову.
Окончательно и бесповоротно. Навсегда. Алексия для него, как наркотик. Как сладкий яд.
Дороже всех сокровищ мира, слаще самого сладкого напитка...
– В моём сердце всегда будешь только ты, – прошептал он.
Её пальцы с силой сжали плечи Патрика, ногти, кажется, следы оставили. По щекам скатилась пара слезинок, которые Локруа собирал губами.
– Тебе очень больно? – спросил, чуть приподнимая подбородок девушки.
Она не могла отвернуться и смотрела прямо в глаза.
– Терпимо, – отозвалась Хейворт, пытаясь улыбнуться. – Правда, ничего страшного.
– Я люблю тебя, – произнес Патрик, наклоняясь и целуя девушку.
И в этот момент Алексия поняла, что ледяная броня на её сердце начинается плавиться. Патрик методично растапливал этот лёд, шаг за шагом подводя Алексию к мысли, что в этом мире она не одна. Их двое. И сердце её больше не одиноко. Как и его.
* * *
Алексия с некоторым опасением переступила порог собственного дома. События вчерашнего вечера вновь ярко вспыхнули в памяти, заставив девушку поёжиться, как от холода. Все слова, все запахи, краски вчерашнего вечера вновь закружили в своем вихре, не позволяя вырваться на волю. Они были ужасно отталкивающими. Алексии хотелось лезть на стенку и в то же время горько-горько заплакать от отчаяния. Она с ужасом переступила порог гостиной, но там никого не было. К горлу подкатил комок... На ковре Хейворт заметила несколько подсохших пятен крови, осколки битой посуды вперемешку с остатками блюд прямо на ковре, скатерть, сбитая в ком, валяется в углу. Видимо, Томас в порыве гнева сорвал скатерть со стола, попутно сметая вместе с ним все тарелки с едой, бокалы и столовые приборы.
Выскочив из гостиной, Алексия сразу же бросилась наверх, в комнату матери. Виктория сидела за туалетным столиком и внимательно рассматривала своё отражение в зеркале. Алексия на миг застыла на пороге комнаты. Женщина обернулась и слабо улыбнулась. Алексия тут же подбежала к матери, обняла её, прижимаясь близко-близко, и всё-таки позволила себе расплакаться. Виктория обняла дочь в ответ, поглаживая её по волосам и шепча что-то успокаивающее.
Немного успокоившись, девушка вспомнила, что сейчас на ней чужие вещи и стала как-то не по себе. Она хотела вновь надеть платье, но оно оказалось безнадежно испорчено. Домашние тапочки, в которых Алексия сбежала, тоже явно были не по погоде, так что пришлось в очередной раз порыться в гардеробе Элизабет и взять необходимые вещи оттуда. Джинсы и сапоги пришлось надеть её, рубашка, в которую Алексия была одета, принадлежала Патрику. И, наверняка, мама заметила этот наряд, только из вежливости ничего не говорит.
Виктория и, правда, заметила чужие вещи на дочери, но комментировать это никак не стала. На первом месте у нее всегда было благополучие Алексии. Главное, что она жива и здорова, ничего плохого с ней за ночь не случилось. Всё остальное – второстепенно. Да и неудивительно, что Алексия не успела позаботиться о сменной одежде, убегая из дома в спешке.
Дом встретил Тори неприветливо. Свет почти нигде не горел, лишь в гостиной тускло светил огонек ночника. Виктория не сомневалась, что именно там найдет своего благоверного. Точнее, совсем неверного.
В душе клокотал праведный гнев.
Томас, действительно, обнаружился в гостиной. Сидел в кресле с царственным видом, будто ничего необычного в его жизни не произошло, потягивал виски из стакана и равнодушно разглядывал рисунок на обоях.
Виктория подошла, выхватила из рук Кингстона стакан и без предупреждения выплеснула содержимое в лицо своему некогда нареченному. Естественно, теперь ни о какой свадьбы речи быть не могло. Подаренное на помолвку кольцо тоже полетело в лицо Тому.
На свете есть немало женщин, искренне верящих, что невозможно стать счастливой без мужчины. Ради поисков второй половинки они готовы пойти на многие жертвы, начиная от внешних преобразований и заканчивая окончательной, бесповоротной ломкой характера. Попытки подстроиться под другого человека, особенно, если ему это, на самом деле, не нужно, редко приводят к хорошим результатам. Чаще всего, в таких случаях впереди маячат разочарование в себе, да и в жизни. Всё кажется тусклым, унылым, ненужным, и жизнь не мила становится.
В определенный момент Виктория поняла, что не относится к категории этих женщин. И после вздохнула с облегчением. Выбирая между дочерью и кандидатом в мужья, она без раздумий сделала выбор, и этот выбор был очевиден. Естественно, она выбрала Алексию.
Нельзя сказать, что к Тому Виктория совсем ничего не испытывала. Разумеется, определенные чувства были. Любовь? Возможно. Тори не была уверена в своих чувствах на сто процентов. Больше склонялась к мысли, что если и есть у нее некие чувства к Тому, то преимущественно поверхностные. Не любовь, а что-то не столь высокого полета. Вероятно, влюбленность. Желание дать себе второй шанс, вновь попробовать начать жить с чистого листа, писать страницы новой истории. До этого дня история была не так уж и плоха. Были в ней светлые моменты, приятные мелочи, задушевные разговоры, взаимопонимание, чувство защищенности. Строчки истории ложились на лист стройными рядами, записанные каллиграфическим почерком. А потом вдруг человек, который вёл запись, опрокинул чернильницу на лист, и образовалась клякса. Такая, что никогда не отмыть, не уничтожить. Она всегда будет напоминать о себе.
И в тот момент многое стало ясно.
Скандал приключился грандиозный. Стычки Алексии с Томом теперь казались мелкими и незначительными, не стоящими внимания. Они затерялись на фоне того выяснения отношений, что устроила Виктория. Сильнее всего раздражало невозмутимое лицо Кингстона. Он и не думал раскаиваться в содеянном. Для него это было в порядке вещей. Мужчина даже оправдываться не стал, только всё время старался переложить ответственность на плечи Алексии, сделать виновной её, а не себя. Виктория внимательно слушала его версию событий вечера, согласно кивала, комментарии держала при себе, потому что понимала: на эмоциях проще всего сделать ошибку. Нужно предварительно разложить всё по полочкам, проанализировать, а потом приступать к активным действиям.
Кингстон, как оказалось, был неплохим психологом. При желании он мог сыграть на слабостях многих женщин, желающих вступить в брак и не остаться в одиночестве. Посеять семена сомнения в душе влюбленных женщин легче легкого, достаточно лишь надавать на нужные точки, и... ждать. Решение часто оказывается в пользу мужчин. Виктория из этой статистика выбилась, её выбор стал противоположным.
Женщина не верила в подлость Алексии, речи Тома не внушали доверия. В них красной мыслью проходило предвзятое отношение к падчерице, желание очернить её всеми возможными способами, а себя выставить в выгодном свете. Несчастная жертва, которую всё время старательно подводили к мысли, а, когда он решился перейти к активным действиям, внезапно спрыгнули с подножки, а поезд поехал дальше.
Во время своего рассказа Том едва заметно морщился, словно испытывал дискомфорт. Что-то болело. Виктория окинула Кингстона внимательным взглядом и заметила кровь на рукаве. Тогда и поинтересовалась, откуда...
Придумать что-то было сложно. В итоге, Кингстон признался, что Алексия его ударила осколком, а сама сбежала.
Их разговор шел по кругу. Раз за разом они проясняли определенные моменты, Кингстон пытался перевести разговор в иное русло, но Виктория хваталась за те ниточки, что были у нее в руках, и вновь приходилось отвечать на вопросы, оправдываться, придумывать новые легенды, изворачиваться, подобно ужу на сковородке. Хейворт слушала внимательно, заинтересованно. Создавалось впечатление, что она боится хоть слово из чужой речи пропустить. Но она лишь сопоставляла одну версию рассказа с другой. И приходила к выводу: всё шито белыми нитками. Правды из уст Тома она услышала ничтожно мало. И будет исключительной дурой, если даст этому человеку второй шанс.
На самом деле, решение было принято еще до того, как Виктория переступила порог дома. Она начала сомневаться в правильности своего выбор намного раньше. Сейчас лишь получила подтверждение своим опасения, и потому, не сожалея ни о чем, объявила, что отношений никаких больше нет и не будет. Том может собирать вещи и проваливать на все четыре стороны. Кингстон вспылил, вновь принялся доказывать Виктории что-то, но она махнула рукой, без слов говоря, что он ничего в её жизни не значит. За эти отношения она бороться не станет. И тогда Кингстон сорвал со стола скатерть, стараясь выместить свой гнев. Посуда и столовые приборы полетели на пол, раздался мелодичный звон бьющегося стекла. Виктория посмотрела на сей живописный натюрморт и неожиданно захохотала. Повернувшись к Кингстону, произнесла:
– Через час я вернусь. Надеюсь, тебя здесь уже не будет. Видеть тебя не желаю.
Не дожидаясь ответа, она вышла в прихожую, подбросив в руке ключи от машины, решила немного проехаться.
На улицах было удивительно тихо и спокойно, как будто весь город вымер. Все отмечали Рождество. Машина Виктории медленно продвигалась по улицам. Женщина не знала, куда именно ехать. Не было у нее определенного маршрута. Она просто ездила по улицам, стараясь убить время.
Пару раз останавливалась. Доставала из кармана телефон, намереваясь позвонить дочери. Набирала номер, с которого Алекс звонила, но никто не отвечал.
Вернулась домой Виктория ровно через час. В доме царила тишина. Женщина прошлась по комнатам, везде зажигая свет. Никого не было. И отчего-то на душе стало легко. Не так, как прежде. О своём решении Хейворт не жалела.
Так следовало поступить с самого начала, не хватаясь за призрачные надежды на возможное счастье с Томом. Когда отношения только начались, Виктория мучилась от неизвестности и неуверенности в правильности своего поступка. Изнутри её съедали сомнения, не было ни дня безоговорочного счастья. Поводов для переживаний оказалось немало. Разница в возрасте, разные взгляды на жизнь, на воспитание детей. Они не были одним целым, каждый рвался к противоположной стороне. Она говорила лево, он отвечал право. Она заявляла "черный", он опровергал это заявлением "белый". Виктория старательно закрывала глаза на происходящее, переступала через себя. Аргументы всегда были одни и те же. "Это период притирки, в дальнейшем все размолвки сгладятся, недопонимание исчезнет". Время шло, но ничего не менялось.
То, что раньше находилось в зародышевом состоянии, росло и развивалось, постепенно приближаясь к печальному итогу, который все участники истории и получили. Нужно было остановить все на раннем этапе. Как рак. Обнаружить, вырезать, не позволить метастазам разрастись и привести к трагедии, но она почему-то не решилась на радикальные меры. Махнула рукой. Пройдёт...
Любовь, сама по себе, достойна сравнения с таким неприятным заболеванием, как рак. Особенно в тот период, когда ученые ещё не знали, как с ней бороться. Любовь зачастую тоже неизлечима, от нее невозможно избавиться. Нельзя закрыть глаза, прошептать заклинание и понять, что больше не любишь. Это просто нереально. Она не всегда приносит счастье, не всегда дает людям почувствовать себя нужными, желанными, иногда она дает обратный результат, ломая хрупкую самооценку подростков в два счета. Точно так же, как ломают сим-карту одним сжатием пальцев. Известно немало случаев, когда любовь губит, и потому подходить к ответственным решениям следует осторожно, не прыгая с разбега в море. Только вот подросткам объяснять это зачастую бесполезно.
Но одно дело подростки, живущие потребностью любить и получать любовь в ответ на свои чувства. Другое – взрослая женщина. Виктория не могла простить себе этой ошибки. Не могла смириться с тем, что долгое время блуждала в темноте, считая себя слепой. На самом деле, следовало лишь поднять руку и сдернуть с лица маску, которую на нее надели, пытаясь убедить в силе своей любви. Красиво ухаживая, забрасывая подарками и комплиментами, но на деле ничего не испытывая. Даже по минимуму.
Всё, что Кингстон говорил, оказалось ложью. Ни слова правды. Только обман, в котором без проблем можно утонуть, уйти под эту воду с головой, попытаться выплыть и потерпеть фиаско. Не так просто отличить правду ото лжи, когда голова занята любовной мишурой, а недостатков любимого просто не замечаешь, попав под очарование достоинств. Виктория корила себя, искала оправдания, но не находила.
С самого начала было понятно, что с Алексией дело нечисто. Постоянные придирки на пустом месте, заострение внимания на том, что вообще не играет никакой роли. Не укажи на это кто-то особо проницательный – никто не заметит. Однако Кингстон неизменно замечал; всё, в мельчайших подробностях. И это должно было насторожить. Но почему-то не насторожило. Казалось, что он просто пытается заботиться о девочке. Методы странные потому, что раньше с воспитанием детей ему сталкиваться не приходилось. Школьники равно дети посторонние совсем не то же самое, что дети свои, о которых нужно проявлять заботу постоянно, держать всё под контролем, пытаться вложить в их головы как можно больше знаний. Теперь наружу выплыла неприглядная правда. Не было там никакой заботы. Ею даже не пахло...
Виктории отчаянно хотелось напиться. До беспамятства. Чтобы ничего не видеть, не слышать, не воспринимать окружающую действительность. Но желание это быстро исчезло. Женщина, рассудив здраво, пришла к выводу, что оно того не стоит. Если человек ушел с твоего жизненного пути, значит, он уже не нужен. В какой-то момент Том появился в её жизни лишь для того, чтобы помочь Виктории осознать, дороже дочери человека у нее не было и не будет.
Расставание не стало маленькой смертью. Оно стало чем-то вроде бурного течения, выбросившего Викторию на берег из реки забвения...
Хейворт прошлась по дому, оглядывая привычный интерьер комнат. Теперь, после расставания с Томом, ей многое захотелось изменить. Сделать ремонт. Сорвать со стен старые обои, вынести их во двор и устроить большой костер, сжигая вместе со старой бумагой подарки, открытки... Воспоминания об этом периоде жизни. Пусть он длился недолго, но не прошел незаметно.
Тори спустилась на первый этаж и направилась на кухню. Занялась приготовлением кофе. Монотонные, можно сказать, рутинные действия, оказались удивительно успокаивающими. Уже через пару минут по кухне начал разливаться приятный запах свежего кофе и специй, которые женщина добавляла в напиток. И почему-то захотелось апельсинов. Сладких, сочных, восхитительно пахнущих. Чей запах смешивается в воздухе с ароматом сосновых иголок. Свежие они пахнут так терпко, так очаровательно. Запах Рождества тот самый, знакомый с детства, состоял из четырех компонентов: хвоя, имбирные пряники, апельсины и кофе, который пили родители Виктории. С тех пор, как она уехала из родительского дома, прошло немало лет, но Рождество, по-прежнему, ассоциировалось с этими ароматами и ничто не смогло их вытеснить из памяти женщины.
Сейчас ей отчаянно хотелось отмотать пленку жизни на несколько десятков лет; снова стать маленькой девочкой, вбегающей в кухню с мороза. Раскрасневшаяся, заливисто смеющаяся, не снимая верхней одежды и не моя рук, она тут же тянулась к печенью. На вкус оно было волшебным. И печь такое могла только мама.
Сделав пару глотков обжигающего кофе, Виктория вновь потянулась к телефону и набрала номер. На этот раз ответ последовал, но голос не принадлежал Алексии. Он был мужским.
Тори сразу догадалась, с кем именно разговаривает. Тот самый мальчик, о котором раньше говорила дочь. Сожалела, что не может быть с ним вместе. Первая в жизни Алексии любовь. Что-то подсказывало Виктории, что это именно любовь, а не влюбленность, которая так часто встречается в отношениях подростков.
Вначале появилась какая-то неловкость. До этого дня Виктория и Патрик никогда прежде не пересекались. Женщина имела слабое представление о том, каков жених её дочери. Сейчас представилась прекрасная возможность с ним поговорить, но слов подходящих не было. Впрочем, неловкость эта долго не длилась. Локруа взял инициативу в свои руки и начал разговор сам. Виктория приняла условия игры.
Патрик оказался неожиданно приятным собеседником, хотя, изначально Тори ничего хорошего от него не ждала. Самое главное, что об Алексии он отзывался с теплотой. Эта нежность сквозила в его голосе на протяжении всего времени, что Тори общалась с парнем своей дочери. И не было подозрений, что нежность эта – игра на публику, попытка выставить себя в лучшем свете. Ничего подобного. Патрик Локруа, действительно, переживал за судьбу Алексии и хотел, чтобы у девушки всё было в порядке.
Настороженность ушла. Появилась уверенность, что хотя бы Алексии в этой жизни должно повезти. Уже повезло.
Сейчас, когда Алексия была рядом, все страхи женщину покинули. С девочкой всё хорошо. Она жива, здорова и не напоминает запуганного зверька, готового от любого неосторожного жеста или слова забиться в угол, откуда её ничем не выманить. Естественно, Алексия нервничает, потому слезы текут по щекам. Но это пройдет. Все проблемы исчезнут, и вновь всё вернется на круги своя. Будет счастливая жизнь, не омраченная бесполезными выяснениями отношений, исчезнут утренние перепалки и та негативная атмосфера, что, казалось, целиком опутала их дом. Томас себя здесь чувствовал неуютно, сам неоднократно говорил, что по ощущениям он "словно лишний в этих стенах". Возможно, так и было.
Алексия смахнула слёзы с ресниц рукавом. Платочка у нее не было.
– Как ты, мамочка? – спросила всё ещё немного подрагивающим голосом.
– Всё хорошо, детка. Всё хорошо. Всё плохое осталось позади.
– А он?
– Я приняла решение, которое мне кажется наиболее оптимальным в данной ситуации. Я отменяю помолвку и вообще разрываю отношения с этим человеком.
Алексия присела на пол, положив голову матери на колени. В этот момент ей очень хотелось быть, как можно ближе, к маме. Как в старые добрые времена, когда не было между ними непреодолимых препятствий, именуемых ревностью, завистью, ненавистью. Все эти препятствия пришли в их дом вместе с Томом. Настало время с ними попрощаться.
– Мам...
– Что, малыш?
Виктория ласково погладила дочь по волосам.
– Я хочу тебе кое в чём признаться.
– Да?
– Да. У меня целых две новости. И они не очень хорошие. Только обещай, что не станешь злиться.
– Не буду.
– Обещай.
– Обещаю.
В душу вновь закралось беспокойство, но Виктория настойчиво гнала от себя плохие мысли.
Алексия подняла глаза вверх, чтобы видеть лицо мамы и тихо-тихо произнесла:
– На самом деле я хочу сказать, что когда я узнала о ваших отношениях с Кингстоном, я безумно злилась. Но это было связано не с моим желанием или нежеланием видеть ещё одного человека в этом доме. Дело в том, что тогда я была влюблена в мистера Кингстона. Это правда, я ничего не выдумываю. Мне он нравился. Больше того, я строила планы на будущее, мечтала о детях, о семье. С ним. И мне очень стыдно за это сейчас, правда. Да, раньше он казался мне идеалом, я на него смотрела с восхищением, но теперь понимаю, что это не было любовью, скорее, некое подростковое увлечение... Не знаю точно, как выразить свои чувства. Всё слишком запутанно даже для меня самой. Я страдала, видя вас вместе, а потом началась ваша совместная жизнь, и пелена с глаз упала. Я поняла, что Томас совсем не тот человек, с которым мне хотелось бы провести все свои годы. От этого мужчины хочется бежать, как от огня. А потом я встретила его. Точнее, его я встретила несколько раньше. Как раз в тот день, когда вы сделали тайное явным, объявив о своих отношениях. И, как ты знаешь, я влюбилась в Локруа.
Слезы вновь непроизвольно побежали по щекам девушки. Она в этот момент будто слышала себя со стороны, и этот рассказ у нее самой вызывал противоречивые чувства. Алексии не хотелось, чтобы мама плохо о ней думала, но, кажется, это было неизбежно.
– Малыш, – растерянно произнесла Виктория. – Не плачь! Ну что ты... Всё же хорошо, правда.
– Прости, – пролепетала Алексия.
– За что? Разве ты сделала что-то плохое?
– Мам, разве не я мешаю твоему счастью? Ведь если бы меня не было, ситуация складывалась бы иначе. Я, правда, желаю тебе счастья и не хочу быть ему помехой...
– Ты ему и не мешаешь.
– Но ваше расставание...
– ... явление само собой разумеющееся. Если честно, я сама думала о необходимости разрыва этих отношений. Они были для меня камнем на шее, а не одной из радостей жизни. И я не преувеличиваю. Я говорю правду. К тому же, есть на свете проступки, которые невозможно простить. И ты сама понимаешь, что я имею в виду.
Алексия согласно кивнула.
– Так что не кори себя. Тем более, твоей вины ни в чем нет. Я уверена, что это он первый к тебе полез, а не ты к нему. И даже если ты сейчас скажешь обратное, я всё равно не поверю. Думаю, искренне желая мне счастья, ты не станешь лгать. Было бы намного хуже, начни ты укрывать его, ведь неизвестно, какие сюрпризы таит в себе его характер, а я не люблю рисковать. Мне хватит и этого "подарка", больше не хочу. И давай закроем эту тему. Договорились?
– Договорились, – кивнула Алексия, прикидывая, как признаться в ещё одном деянии.
– Ты говорила у тебя две новости, – продолжила Виктория. – Первая уже прозвучала, и я в ней ничего страшного не увидела. А какая вторая?
Алексия тяжело вздохнула, собираясь с духом. Это признание давалось сложнее, но девушка чувствовала необходимость сказать о содеянном. Почему? Сама не знала. Она просто хотела поддерживать с мамой дружеские отношения, вернуть то доверие, что царило между ними раньше, потому пошла ва-банк.
