Текст книги "Записки одиноких сердец, или Дневник красной туфельки"
Автор книги: Татьяна Гилберт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
Она не была стервой. Она не умела цепляться за человека, вгрызаться в него, в попытке отвоевать права на него.
Сидя в кафе, Алексия с неким опасением ожидала вопроса от Патрика. Хейворт была уверена, ещё немного, и он спросит: "Почему ты не пыталась вмешаться в мои отношения?". Но Локруа так и не спросил. Видимо, сам понял, без посторонней помощи. Понял и не стал усугублять ситуацию.
Постоянные разговоры, хождение вокруг да около не могли разрешить ситуацию, сложившуюся между ними. Да и что там разрешать? Всё предельно просто. Два человека хотят быть вместе. Свободных. Практически. Если верить Патрику, он в отношениях с Изабелл поставил жирную точку. Фред большой роли не играет. С ним расстаться проще простого. Но Алексия все сама же и усложняла. Не могла бросить всё. И сейчас пришла к выводу, что такими методами очень быстро разрушить всё то, что имеет сейчас. Оттолкнет человека, к которому сама тянется, оправдываясь нелепой отговоркой. "Так будет лучше". Кому? Ей? Ему? Обоим? Ничего подобного... Неизвестно, что будет делать Локруа, а вот она точно продолжит процесс поисков источников всех проблем в себе. А ведь всё так легко решается.
"Хочу ли я себе такой жизни? Где слезы в подушку, упреки, постоянные скандалы и нелюбимый человек рядом? Нет, не хочу", – задавала себе вопрос Алексия, и тут же сама себе отвечала.
И сразу поняла, что отделяет от счастья её всего одно слово. Одно простое слово, которое само готово сорваться в любой момент с губ.
Да, это риск. Возможно, неоправданный, но...
Что такое школьная любовь? У многих ли она сохраняется после выпуска? Разумеется, нет. Только единицы продолжают поддерживать отношения с теми, кого раньше едва ли не своими вторыми половинками называли.
Суждено им остаться вместе, останутся. Нет, так нет. Лучше сделать и жалеть, чем, стыдливо краснея, прикрываясь моралью, чей голос уже давно заглох, один за другим выдвигать отказы, мысленно обливаясь слезами.
Алексия знала, что любит Патрика. Действительно, любит, а не убеждает себя в наличии этой любви от нечего делать, как это было с Фредом. Именно его присутствия рядом она жаждет, на него постоянно смотрит на уроках, ревнуя к каждому взгляду, брошенному в сторону других девушек, его голос в телефонной трубке заставляет её забывать обо всём, а прикосновения практически обжигают кожу. Лижут языками пламени. Безумного пламени. Когда их взгляды пересекаются, искры летят. Те самые пресловутые искры, о который Алексия столько раз слышала, но до появления в своей жизни Локруа, не верила.
Девушка резко затормозила посреди дороги. Патрик прошел немного вперёд, потом тоже остановился. Почти так же, как и в представлении Алексии, когда она пыталась бежать за ним. Наваждение схлынуло буквально через пару секунд. Локруа обернулся.
– Да, – сказала Алексия. – Да, я согласна. Рискнуть, послать все в пропасть, свалиться с отвесной скалы в бушующее море и так далее, что там ещё принято говорить в таких случаях. Я согласна стать твоей девушкой.
– Уверена? – переспросил он, пребывая в уверенности, что Хейворт пошутила.
– Да, – вновь повторила она. – Уверена.
Патрик подошел к ней. Алексия подняла голову, прекратив рассматривать носки своих сапог, и теперь с уверенностью смотрела однокласснику в глаза. На губах его играла улыбка. На миг это показалось девушке плохим знаком. Подсознательно она ожидала предательства. Не оставляли мысли, что ещё немного, и Локруа засмеется. Скажет, что это была проверка. Фред попросил или самому захотелось развлечься. Как вариант, признается, что заключил пари. Смог добиться согласия в рекордно короткие сроки, а она даже не заподозрила ничего.
Но Патрик не смеялся. Он вообще ничего не говорил.
Перчаток у него не оказалось, и в первый момент, когда ладони прикоснулись к её щекам, Алексия поразилась тому, какие холодные у Патрика руки.
Страх отступил, а в душе поселилось спокойствие. Да, сейчас она всё делает правильно. Только методом проб и ошибок можно понять, что принесет счастье, а что – нет. Точнее, кто. И сейчас ей хорошо только от того, что она находится с Локруа. Быть может, в дальнейшем это очарование исчезнет, всё станет привычным, повседневным. Но не сейчас. Не сейчас...
– Что ты делаешь? – спросила Хейворт, растерявшись.
Куда делся всегда решительный и безмерно наглый Патрик, которого она знала всё это время?
– Собираюсь поцеловать тебя, – ответил он, улыбнувшись в очередной раз. – И пусть сегодня, с этого поцелуя, начнется наша любовь.
И время будто остановилось. Либо просто замерло, замедлив свой бег. И не только время, но и место не имело значения. Раньше Алексия не понимала людей, проявлявших свои чувства на публике. Относилась к ним подозрительно, считая неискренними. Их проявления чувств больше напоминали отчаянные попытки привлечь внимание к своей персоне, не более того. Сейчас понимала, что так бывает не у всех. У нее точно не так. Мнение окружающих волнует её лишь в самую последнюю очередь, а наибольшее значение имеет лишь то, что она обнимает человека, который ей, по-настоящему дорог. И поцелуй их не облизывание на публику, а проявление чувств. Он говорит больше слов. Он говорит о том, что Локруа чувствует к ней что-то. У него не просто дружеские чувства.
В поцелуе его нежность, забота и, что немного удивительно, страсть. Всего лишь слова, что теперь они пара, а не посторонние люди. Но ощущения другие. Качественно другие. Даже на словах не передать, каково это.
Глава 10. Когда часы двенадцать бьют.
Жизнь не стоит на месте. При этом умеет она не только баловать, но и преподносить неприятные сюрпризы. Вторых зачастую оказывается в разы больше. Не всегда, конечно. Просто у проблем есть мерзкое качество. Они запоминаются лучше, чем минуты счастья. Радость недолго блестит. Её свет меркнет, как у обуглившейся блёстки с платья танцовщицы из сказки «Стойкий оловянный солдатик». Переживаниям отмеряна долгая жизнь. Просто так они не уходят. Их следует методично вытравлять из памяти, заменяя их приятными воспоминания.
Алексия раз за разом приказывала себе успокоиться, но ничего не получалось. Просьбы так и оставались просьбами. Слезы предательскими влажными дорожками стекали по щекам, по подбородку, забираясь под воротник куртки, небрежно наброшенной на плечи.
Праздник обернулся для девушки разочарованием. Совсем недавно она была счастлива и нетерпением ждала наступления Рождества, а сейчас с ужасом думала о том, как мало нужно для того, чтобы счастье угасло, уступив место разочарованию, смешанному с животным страхом. Она и подумать не могла, что сегодняшний день закончится подобным образом. Даже мыслей таких не допускала. Но сказка, сложившаяся днем, разрушилась раньше полуночи, отведенной Золушке. Не успели часы пробить двенадцать, как карета уже превратилась в тыкву, лошади стали мышами, а король превратился в чудовище. Осталась лишь хрупкая надежда, что принц не мутировал и остался самим собой. Всё тем же добрым и заботливым молодым человеком, каким она его знала на протяжении этого месяца. Хотя, при таком раскладе, какой "порадовал" её сегодняшний день, она совсем не удивится, застав принца в объятиях одной из своих "сестричек". Например, рядом с Изабелл. А, может, с кем-нибудь из своих одноклассниц. Они ведь тоже времени зря не теряют.
Жизнь виделась Алексии в черном цвете. Ничто не радовало, а в голове стояла одна и та же картина. Те же цвета, запахи, звуки. Ощущения...
Последний пункт был самым отвратительным. Практически невыносимым. Стоило только закрыть глаза, и воспоминания вновь кружили её в своём вихре, заставляя захлебываться слезами. Горький вкус отчаяния вперемешку с соленым привкусом слез напоминали о том, что это всё реальность, а не выдумка.
Хейворт приказывала себе быть сильной. Иногда ей даже удавалось позабыть о своих неудачах, но потом все вновь возвращалось на круги своя. И сейчас ей хотелось только одного. Покоя. Чтобы никто не видел, не слышал, не расспрашивал о том, что произошло. Хотелось уснуть, провалиться в глубокий сон. Открыв утром глаза, понять, что всё это было лишь дурным сновидением, не имеющим ничего общего с реальностью. И улыбнуться, поняв, что ничего не было.
К сожалению, такой роскоши Алексия себе позволить не могла. Невозможно за считанные минуты вытравить из памяти всю мерзость и черноту. Стереть, как карандашные линии ластиком, вновь вернув листу девственную чистоту.
Хейворт стерла рукавом куртки слезы с лица, попутно размазывая тушь и блеск для губ, но не обратила на эти мелочи никакого внимания. Макияж в данный момент волновал девушку в самую последнюю очередь, как, впрочем, и внешний вид в целом. Время от времени мелькала мысль, что Локруа может не оценить подобного художественного подхода в одежде. Но Алексия тут же затыкала внутренний голос. Если не оценит, то и отношения с ним продолжать не стоит. Бросит небрежно: "Сама виновата", и тогда они разойдутся. Друзья, как известно, познаются в беде. Отвернувшись от нее, он покажет свое истинное отношение, и тогда все станет на свои места. Любить человека, когда у него все благополучно в жизни, проще всего. Когда же начинаются проблемы, любовь у многих тает, как дымка. Ничего от нее не остаётся. Выживают в экстремальных ситуациях лишь настоящие чувства. Они не боятся испытаний огнем, водой и медными трубами.
В ушах звучал треск разрываемой ткани и шепот у самого уха. Ненавистный голос, произносивший мерзкие вещи, дыхание с запахом алкоголя и руки, сжимавшие запястья до синяков. А после звон разбитой посуды, кровь, капающая из раны и побег из дома. Она лишь успела схватить куртку и выбежала на мороз.
На ногах по-прежнему, были домашние тапочки. Переобуться и взять с собой все необходимое она не успела. Не стала терять время, стремительно убежав из дома. Теперь сидела на заднем сидении машины, размазывая по щекам глупые слёзы, и с опасением ехала туда, где её, возможно, никто не ждал.
Начало вечера, на самом деле, было достаточно приятным. Ничто не предвещало грозы. Настроение Алексии можно было даже приподнятым назвать. Девушка готовилась к празднованию Рождества, не подозревая о том, чем оно обернется. Первую часть вечера она собиралась провести со своей семьёй: мамой и отчимом. А после торжественной части отправиться к Патрику. Миранда вместе с семьей на этот период уехала за город.
Проблемы начались с того, что Виктория к назначенному сроку домой не приехала. Задержалась на работе, предварительно позвонив и предупредив дочь. Естественно, девушка расстроилась. У нее не было никакого желания праздновать с отчимом. Несмотря на нейтралитет, установившийся в их отношениях после вечеринки, Хейворт всё же чувствовала некое напряжение. Понимала, что долго их попытки не замечать друг друга не продержатся, и отчим вновь начнет придираться к ней по пустякам. Словно энергетический вампир, он постоянно выискивал поводы, чтобы сделать замечание, вызвать девушку на скандал. Правда, делал это лишь дома, в школе продолжал разыгрывать из себя душу компании. Человека, способного в любой момент прийти на помощь. Те, кто не был близко с ним знаком, продолжали верить; по-прежнему, попадали под его очарование. Были даже наивные девушку, симпатизировавшие математику. Алексия вспоминала своё прошлое чувство, как страшный сон. Сейчас оно казалось ей глупым и незрелым. Банальной влюбленностью. Она польстилась на упаковку, а вот наполнение её, попав под очарование, посмотреть забыла. В итоге девушку ждал неприятный сюрприз. За относительно красивым фасадом скрывалось отвратительное наполнение, способное, при ближайшем рассмотрении, оттолкнуть любого, даже обладающего ангельским характером, человека.
К ужину Алексия не спустилась. Нахождение на одной территории с отчимом не входило в список её любимых занятий. Наоборот, числилось среди самых отталкивающих, неприятных. Отчим надирался в одиночестве, недовольный тем, что все его бросили. Виктория перестала проявлять внимание, практически всю себя она посвящает работе, а грядущая помолвка, и, как следствие, свадьба, у нее былого восторга не вызывает. Она, наверное, уже позабыла о своих планах. О падчерице и говорить нечего. Запущенный случай, не поддающийся описанию.
Несмотря на то, что негласно их отношения перешли из фазы открытой ненависти в показное равнодушие, Том продолжал наблюдать за Алексией. Вслух свои претензии не высказывал, но неизменно находил, к чему придраться. В последнее время повод для придирок был один и тот же. Кингстону не нравился выбор падчерицы, его не устраивал тот факт, что девушка начала встречаться с Локруа. Несмотря на то, что с момента появления Патрика в школе прошло не так мало времени, Том по привычке продолжал называть его про себя "новеньким".
С самого начала, как только тот появился в классе, Том понял, что у него есть ещё один объект для ненависти. Удивительно, но Локруа точно так же, как и Алексия, вызывали у Кингстона лишь отторжение. Самое противное заключалось в том, что как-то отыграться на оценках не представлялось возможным. Патрик занимался блестяще, всегда, неизменно, показывая высокие результаты, и даже самые сложные задачи школьной программы не вызывали трудностей. Решал он быстро, а, главное, правильно.
Об отношениях падчерицы и Локруа Томас узнал случайно. Услышал разговор одноклассников парочки. Девушки грустно вздыхали о том, что Локруа занят, и к нему невозможно подобраться. А всё потому, что теперь рядом с ним ледяная принцесса. Долгое время Том сомневался в правдивости этих слухов. Ни Алексия, ни Патрик свои отношения открыто не демонстрировали. Не было стандартного для многих школьных парочек проявлений чувств. Поцелуев на каждой перемене, объятий, обменов пошлыми фразами, которые у некоторых считаются чем-то вроде доказательства серьезности отношений. Показатель того, насколько они взрослые и самостоятельные.
Локруа казался именно таким представителем своего поколения. Показная крутость, много пафоса, мало реальных дел. И с девушками он себя, скорее всего, ведет вызывающе, а они от одного взгляда и пары нежных слов готовы пасть к его ногам. Вопреки ожиданиям, Патрик вел себя иначе. На уроках его поведение можно было назвать идеальным. Всегда прекрасная подготовка, никаких попыток неудачно пошутить над учителем или сказать пару дерзких слов для повышения своего рейтинга среди одноклассников. Его популярность и так зашкаливала. Это было понятно без дополнительных пояснений.
Временами Кингстон наблюдал за парочкой, но ни разу не смог застать их за чем-то таким, что хоть отдаленно напоминало компромат. Он и в отношения их не поверил бы, если бы не стал свидетелем разговора школьниц. Локруа и Хейворт вели себя так, словно их ничего не связывает. Разве что дружба. Да, именно дружба. Крепкая, прочная, способная пройти через все испытания, но не более того. Никакой чувственной подоплеки.
Впрочем, от своих мыслей он отказался уже очень скоро, став свидетелем одного единственного эпизода из жизни падчерицы. Идя на занятия, он на время притормозил у кабинета, глядя в открытую дверь за тем, что происходит внутри. Алексия сидела на своем месте, Локруа перед ней. В коридоре был отлично видна спина и затылок Патрика. Парень упирался локтем одной руки в спинку стула, на котором сидел. Пальцы другой руки были переплетены с пальцами Алексии. Именно в этот момент стало ясно, что их отношения больше, чем дружеские. У них нет показной страсти, нет желания продемонстрировать свои чувства всем и каждому. Они вообще не задумываются о том, как донести до других знания о своих отношениях, посторонние их не волнуют. Они вообще в тот момент никого, кроме друг друга не замечали. Для полноты картины не хватало только, чтобы они потянулись одновременно друг к другу и поцеловались. Кингстон отчего-то был уверен, что так и будет. Но этого не произошло. Прозвеневший звонок вернул его к действительности, заставил перешагнуть порог кабинета.
Локруа потрепал Алексию по волосам, она на него прикрикнула. Он показал ей свой трофей: маленькую заколку, которую вытащил из её волос. Эту заколку он и поднес к губам. Хейворт засмеялась, но, увидев отчима на пороге кабинета, сразу же посерьёзнела. Патрик тоже растерял свою дурашливость. Прошествовал на место, и вновь стал таким, каким его привык видеть Том. Сдержанным, серьёзным учеником. Образцом для подражания, на которого стоит равняться всем без исключения.
С тех пор Кингстон сначала неосознанно, а потом, вполне отдавая себе отчет в совершаемых действиях, начал наблюдать исподтишка за своим учеником, искренне веря, что Локруа ничего не замечает. На самом деле, он ошибался. Патрик всё это замечал. Да и не только он. От Брента Клейтона всё происходящее тоже не осталось незамеченным. Он сам первый к Патрику и подошел, поделившись своими подозрениями. Позднее, к разговору подключилась и Миранда, рассказавшая Патрику о том, что происходило в школе до его появления. Поведала, что многие девочки, да и она сама, пребывали в твердой уверенности, что Кингстон к Алексии неравнодушен. Потому так удивились, узнав, что он собирается жениться на Виктории Хейворт, а не ухаживает за Алексией.
Локруа, глядя со своей позиции, понял многое, но догадками делиться не стал.
Говорят, что любви все возрасты покорны, и, когда в дело вмешивается любовь, всё остальное отходит на второй план. Но в данном конкретном случае, возраст играл главную роль, являясь главным препятствием. Томаса Кингстона с Алексией разделяла разница в тринадцать лет. Практически пропасть по меркам некоторых. У многих такие отношения не могли вызвать ничего, кроме отторжения и осуждения. Еще было препятствие, в виде возраста Алексии. Она считалась несовершеннолетней, и потому открыто встречаться с Кингстоном не могла. В какой-то момент тот придумал для себя идеальную комбинацию, которую и разыграл, как по нотам.
Бывают такие случаи, когда мужчины женятся на матерях, чтобы быть рядом с дочерьми. Правда, чаще всего такие браки потом засвечиваются в криминальной хронике... Локруа настойчиво отгонял от себя мрачные мысли. Ему не хотелось принимать такую действительность. Он старался себя убедить, что все его выводы – ошибочны. И никто его к Алексии не ревнует. Однако факты говорили сами за себя. На уроках Кингстон постоянно вызывал его к доске, с тайным злорадством ожидая момента, когда же Патрик ошибется, но ничего подобного не происходило. Математика не была слабым местом Локруа, её он знал отлично.
Помимо вызовов к доске постоянным номером программы стали игры в гляделки. Патрик чувствовал на себе посторонние взгляды, о которых принято говорить, что ими убить – раз плюнуть. Но стоило только поднять глаза от тетради и посмотреть на учителя, как тот сам отворачивался.
Тем не менее, Локруа понимал, что это неспроста.
Окончательно он убедился в своих подозрениях, когда, стоя у ворот, поцеловал Алексию в щеку, посмотрел в сторону дома и заметил, как колышутся занавески. Словно кто-то только что смотрел в окно, а после поспешно отошел, боясь быть замеченным.
Патрик поделился своими наблюдениями с Алексией. Его не оставляла мысль, что отчим тайно влюблен в свою падчерицу. При этом вполне возможно, её ненавидит. Думает, будто она виновата во всем, склонен обвинять её во всех смертных грехах. Прячет настоящие чувства за показной ненавистью, потому постоянно придирается к ним по мелочам. Алексия рассмеялась, услышав это предположение. Сказала, что отчим её просто ненавидит, и нет в его отношении к ней никакого двойного дна.
Но Локруа всё равно продолжал настаивать на своей точке зрения. С каждым днем он все сильнее убеждался в своей правоте. Ненависть Кингстона не могла вырасти на пустом месте, для нее должно было быть реальное объяснение. Иных объяснений не было. Патрику казалось, что в поисках ответа на свой вопрос, он забрел в лабиринт, из которого теперь не может найти выход. Возможно, подсознательно он чувствовал грядущую беду. Оттого так возросла потребность защитить Алексию, постоянно оберегать её. Но как это сделать, он не знал. К тому же девушка всерьёз его опасения не воспринимала.
Как оказалось, зря. Патрик был прав на все сто процентов. В голове Тома Кингстона уже тогда начали зарождаться не самые светлые мысли, нашедшие выход только сейчас, когда мужчина основательно выпил и позволил себе выпустить все потаённые желания наружу.
Алексия облизала пересохшие губы и обняла себя руками, словно старалась отгородиться от окружающего мира. Закрыть душу, чтобы никто не мог заглянуть туда и узнать, что же с ней произошло, настолько отвратительно она себя чувствовала. Отчим ничего толком сделать не успел, а Алексия уже мучилась от произошедшего. Казалась себе отвратительной. Мерзкой. Грязной. Так, что не отмыться. Сколько не натирай кожу мочалкой, сколько не смывай образовавшуюся пену водой, всё равно грязь эта останется на теле. Она въелась в кожу, попала в кровь и теперь течет по венам отравой. А на стартовую позицию вернуться не возможно, потому что такое не забывается. Никогда. К тому же, имеет мерзкую особенность всплывать в памяти в самый неподходящий момент.
Сейчас предположение Патрика не казалось таким уж наивным. Раньше Алексия считала, что в его вопросах есть нечто вроде ревности. Он ведь знал о прежней влюбленности своей девушки, оттого и старался перестраховаться. В том числе и вопрос задал: что она станет делать сейчас, если выяснится, что отчим относится к ней не только, как ученице и не только, как к падчерице. Воспринимает именно, как девушку. Возможно, даже влюблён.
Хотя, о какой влюбленности может идти речь? Когда любят, так не поступают. Такие поступки любовь как раз и убивают. Если есть, что убивать. У Алексии точно не осталось.
Она окончательно разочаровалась в прежнем своем чувстве, поняв, насколько нелепым оно было. Незрелым и попросту глупым. Просто нереализованная потребность влюбиться спроецировалась на первого попавшегося человека, с которым она встретилась на своем жизненном пути...
Рождественский вечер начался со скандала. Стоило только девушке спуститься вниз, как Том сразу же пристал к ней с расспросами, где Виктория. Алексия сказала, что мама задержится, потому в ближайшее время Викторию можно не ждать. А она сама собирается уходить, но при этом желает отчиму счастливого Рождества.
Девушка собиралась выйти в прихожую, чтобы надеть сапоги и куртку, но в тот же момент почувствовала, как сомкнулся на её ладони чужой захват. Это чувство уже было знакомо ей. Подобным образом Томас хватал её за руки в тот раз, когда она убегала из дома на вечеринку к Локруа. Одного взгляда в лицо отчиму достаточно было для того, чтобы понять: в прошлый раз были цветочки. Ягодки начнутся прямо сейчас.
Кингстон смотрел на нее бешеным взглядом, губы при этом были презрительно поджаты.
– Ты никуда не пойдёшь, – произнес он четко, практически по слогам.
– Кто сказал такую глупость? – прошипела Алексия, как всегда, не желавшая принимать решения отчима за догму. – Кто мне помешает? Неужели вы, мистер Кингстон?
Далее события развивались, как в дурном фильме, который, увы, невозможно было убрать с экрана, переключив канал. Все проходило в режиме реального времени, и всё Алексия прочувствовала на себе.
Отчим втащил её, отчаянно сопротивляющуюся, в гостиную, отшвырнул к дивану. Хейворт до последнего не верила в происходящее. Мозг отказывался принимать подобное положение вещей. Оно казалось алогичным. Абсолютно ненормальным.
Как он может совершать такие поступки? Как? А, главное, зачем и почему?
В осколках воспоминаний теснились события этого вечера. То, как отчим с силой дернул платье, почти разорвав его по шву. Треск ткани до сих пор отдавался в голове, так же, как и шепот, определенное время назад, звучавший у самого уха:
– И куда же ты собралась в таком виде? Наверняка, к своему французскому мальчишке. Скажи, чем он тебя покорил? Что в нём такого замечательного?
– Какое тебе дело?! – рявкнула Алексия.
Даже, оказавшись в экстремальной ситуации, она продолжала вести себя дерзко. Огрызалась и пыталась столкнуть с себя отчима. Первое оцепенение прошло, и теперь возвращалась способность трезво мыслить.
– Хочу, чтобы он со мной поделился, – пояснил Томас, глядя на падчерицу.
Уточнять, чем, точнее, кем именно, не стоило. Хейворт и так всё поняла.
– Ты больной, – хрипло выдала девушка.
– Может быть, – отозвался Кингстон, прижимаясь своим ртом к её рту.
От Тома пахло спиртом, и этот запах перебивал все другие. Руки стремительно стягивали с Алексии остатки платья. Девушка отчаянно вырывалась, но мужчина был в разы сильнее, а злость, видимо, придавала ему сил. Его губы спустились ниже, заскользили по шее, но эти действия не вызывали никакого восхищения, только отторжение и желание оказаться подальше отсюда. На миг Алексия закрыла глаза.
И об этом она раньше мечтала? О прикосновениях этого человека? Получи и распишись, детка. Только не жалуйся потом, что этот день стал самым большим разочарованием в твоей жизни.
Мама... Патрик... В этот момент она думала о них. Получается, что, не оказывая должного сопротивления, она предает их обоих. Одно дело – Кингстон. Он не родная кровь, практически посторонний человек в жизни Виктории. Но она-то... Она не должна допустить ничего подобного. Она должна вырваться. Да и не только ради своих родных и любимого, но и ради самой себя.
Охваченный страстью, Кингстон пропустил тот момент, когда Алексия с трудом дотянулась до стола, схватила первую попавшуюся тарелку и с размаху ударила ею о столешницу. В руке у девушки остался лишь осколок с острыми краями.
– Отпусти меня, – прошипела Хейворт, глядя на отчима.
Он, услышав звон битой посуды, на время отвлекся. Видимо, угроза разозлила его не на шутку. В глазах блеснул злой огонек, а на губах появилась усмешка.
– Ты этого не сделаешь, – произнес он, уверенный в своей правоте.
– Зря ты так думаешь, – отозвалась Алексия, стараясь не паниковать.
Получалось с трудом. Липкая паника приняла девушку в свои сети, словно пленка нефти над водой. Никаких шансов на спасение, ни единой возможности глотнуть живительного кислорода. Остается только идти ко дну, но Алексия сопротивлялась.
– Не сделаешь, – повторил Кингстон, отчего-то становясь нежнее.
Эта доброта казалась Алексии намного более пугающей, нежели грубость с его стороны. Внутренний голос настойчиво подсказывал, с чем связаны перемены в настроении. Скорее всего, отвлекающий маневр. Сейчас он старался усыпить бдительность девушки, а после довести начатое до конца. И внутренний голос не ошибся. Потому что отчим уже через пару секунд вновь кинулся к Алексии. В тот момент она поняла, что терять нечего, и, вложив в удар всю свою ненависть, вонзила осколок в обнаженное плечо, предварительно поцарапав тонкую красную линию. Несколько красных капель упали ей на платье. После, собрав все силы, девушка оттолкнула Кингстона от себя и бросилась в гостиную. Времени на приведение себя в порядок и переодевание не было. Она торопилась, как можно скорее, вырваться из этого ада. Сорвав с вешалки первую попавшуюся куртку, она выскочила на улицу.
Томас, конечно, бросился за ней. Она слышала, как он кричит, зовёт её обратно. При этом, наверняка, в голове уже зреет коварный план, что делать с беглянкой и как её проучить.
Она бежала вперед, не разбирая дороги. Не позволяя себе делать остановки хотя бы на пару минут. Его голос действовал, как кнут, подстегивающий к решительным действиям. Вдали блеснули фары одинокого автомобиля, и Алексия, не задумываясь, выскочила на дорогу, не думая, что могла погибнуть, не успей автомобилист вовремя затормозить.
К счастью, всё обошлось. За рулем оказалась женщина, вызвавшаяся помочь Алексии и подвезти её к дому Патрика. Именно в машине своей спасительницы Алексия и лила слёзы, вспоминая всё то, что произошло с ней недавно.
Машина притормозила у ворот в тот момент, когда Хейворт, решилась попросить у женщины, сидевшей за рулем телефон. Позвонить Локруа, чтобы он вышел к воротам и встретил её. А потом выслушал и не оттолкнул, увидев перед собой всю картину произошедшего. Нужно было ещё позвонить маме. Но это она сделает уже в доме, а не сейчас, когда находится на птичьих правах.
В трубке слышна была музыка. Внутри дома, очевидно, веселились. И Алексия поймала себя на мысли, что зря приехала сюда. Если бы Миранда была в городе, все было бы куда проще. Подруге ничего не нужно объяснять. Она сама всё поймёт, а вот Патрик...
"Ты плохо о нем думаешь", – укорила себя Алексия.
Локруа не заставил себя ждать. Вскоре он вышел из ворот, подошел к машине, расплатился с женщиной-водителем, пожелал ей счастливого рождества. И только после этого Алексия вылезла из машины, не желая шокировать Патрика своим внешним видом при свидетелях. К чести его, надо сказать, он не стал расспрашивать девушку, почему она звонит с чужого номера, почему просит заплатить за нее и голос так предательски дрожит. Просто не хотел ставить её в неудобное положение своими расспросами.
Он и после её появления на улице, не стал учинять допрос. Только, оказавшись в доме, прижал её к себе и произнес обеспокоенно:
– Алекс, девочка моя, что с тобой произошло?
– Дай мне выпить, – тихо ответила она.
До сих пор не получалось прийти в себя. Нервы были на пределе. И объятия неожиданно заставили вздрогнуть. Вновь вспомнились те отвратительные прикосновения и поцелуи. Не менее, а то и более отвратительные, чем прикосновения.
– Понятно, – процедил он задумчиво.
На время оставил девушку в одиночестве, направился в гостиную, вернулся с начатой бутылкой коньяка, и без слов потянул девушку наверх.
– У тёти праздник. Она его встречает вместе со своими друзьями и подругами, – говорил он. – Внизу нам поговорить нереально, всё время будут мешать. Думаю, что тебе свидетели сейчас не нужны.
– Не нужны, – подтвердила Алексия, крепче сжимая руку Локруа. – Можно тебя кое о чём попросить? Мне нужен телефон. Хочу позвонить маме, а свой оставила дома.
– Это всё из-за него? – спросил Патрик, обернувшись.
– Из-за кого?
– Из-за твоего отчима?
– Да. Он пытался меня изнасиловать, – пробормотала Хейворт так тихо, что сама едва различала свои слова.
Но Патрику и говорить ни о чем не надо было. Он все понял сам. Одного взгляда на девушку было достаточно для того, чтобы все события вечера перестали быть для него загадкой. Разорванное платье, мягкие тапочки на ногах, растрепанная прическа и вновь синяки, проступавшие на запястьях. Даже несколько капель крови на платье не остались незамеченными для Патрика.
