Текст книги "Украли солнце"
Автор книги: Татьяна Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)
Глава вторая
Григорий принёс ему удачу. Джулиан почти готов «к употреблению». Ещё небольшая обработка. Её он проведёт сам.
Григорий дал ему передышку. Отступили государственные дела. И чёрная тяжесть вместе с ощущением опасности растаяла под ровным голосом Григория, пересказывающим уроки графа и книжки, что они вместе читали в детстве, а он забыл, и истории жизней их односельчан, и разговоры с его матерью…
Но наступила ночь, когда Григорий не произнёс ни слова, взгляд прятал. Игра случилась вялая и быстро наскучила.
– Чего это с тобой? – подозрительно спросил Будимиров. – Обидел кто?
Григорий сидел сгорбившись. И чем дольше молчал, тем тяжелее становились руки и ноги.
– Ну говори, – приказал. Неподатливый язык едва ворочался во рту.
– Отпусти меня домой, – сказал Григорий равнодушно, точно заранее знал всю безнадёжность своей просьбы.
– Кто обидел тебя? – взревел Будимиров, готовый обрушить гнев на посмевшего нарушить его сон. – Говори, Гиша, что хочешь, только говори. Ты – со мной, я жив. Ты – со мной, я сплю. Ты – со мной, мне сопутствует удача. Я близок к главной победе в своей жизни. Говори, Гиша!
Странное сочетание пустоты с тяжестью. Нет, он ещё не рухнул в чёрную дыру, но ощущает её край. Минута, и чернота зальёт его по макушку.
– Почему ты молчишь?
– Я не знаю, – грустно сказал Григорий. – Я всё тяжелее и тяжелее.
– Наоборот, за то время, что здесь этот поэтишка, ты похудел и окреп, живот почти исчез. Наоборот… Ты лёгок.
– Я заполняюсь камнями. Отпусти меня, пожалуйста! – Григорий встал, готовый уйти.
Остаться в ночи одному? Ошейник перехватил горло. Будимиров уселся в мягкий пух ковра.
– Не уходи, пожалуйста, посиди со мной рядом, Гиша. И скажи, кто осмелился тебе что-то наговорить? А может, кто оскорбил тебя? Ты только скажи!
– Я перестал спать, Бур. Лежу, таращу глаза. Видения какие-то. Я сильно хочу спать.
– Какие видения?! Говори, не бойся.
– Ужасы. Ни о чём подобном не читал в книгах, не слышал.
– Что же за видения?
– Мучаются люди. – Он вобрал голову в плечи.
Лысины больше не было. За последние недели она припорошилась пухом. Но пухом не пепельным, которого так ждал Будимиров, а бело-серым, грязноватым.
– Чушь городишь, – сказал неуверенно. – Как мучаются?
– Под ногти им загоняют иглы. На дыбе человек, выворочены руки, окровавленная голова на груди… – срывающийся голос Григория. – В таком же роде. Их много – изрезанных, искалеченных, они задыхаются, умирают.
– Откуда ты знаешь, кто сказал? Тебя здесь не было, когда… – Прикусил язык. Заливает пот. Не пот, тяжесть. Сейчас она затвердеет, и он никогда не поднимется с ковра.
– Никто ничего не говорил. Сам не понимаю. Я всегда хорошо спал. А тут… и не сплю вроде, а их вижу, кровь и муки остаются во мне. Я привык рано засыпать, – сказал виновато. – Может, поэтому?! – В первый раз за ночь Григорий взглянул на него.
Будимиров вздрогнул. Красны белки, мутны глаза. Никакого сходства с Магдалиной. Измождённый старик перед ним.
– Я всегда лёгкий был, несмотря на то, что толстый. Засыпал легко. Никого я, Бур, не предавал, пальцем никого не тронул, никого не убил. За что же это мне? Откуда взялось? Поверь, я никого не пытал… – Снова и снова повторяет одно и то же.
Как могло случиться, что пытки, творившиеся здесь, рядом со спальней, стоит лишь шторы раздвинуть, осели в Григории?
– Отпусти меня. Бур. Не можется мне, понимаешь? Я себя потерял. Чертовщину какую-то собрал в себе! Откуда взялось?! Отпусти!
– Сдавай! – гаркнул Будимиров, наконец, поняв: это его тяжесть, это содеянное им, и это его кошмары перешли в Григория. А если Григорий уедет, все они снова ворвутся в него… – Сдавай! – закричал он. – Что я сказал?!
– Не отпустишь, ведь повешусь я, Бур, или ещё как порешу себя, потому что терпеть нет силы.
– Прошу, – зашептал испуганно, – прошу, не брось меня. Нет моей власти над тобой. Захочешь уйти, уходи. Но пощади, останься со мной, спаси. Я стал спать. Я… – Он пытался преодолеть страх, но страх молотом забивался в голову и в грудь: сейчас Григорий встанет и уйдёт.
Григорий встал. Поклонился ему.
– Спасибо, друг. Прости, если что не так. Отосплюсь немного и приду. – Он повернулся и пошёл к двери.
Пошёл не так, как уходят от него подчинённые – пятясь к двери задом. Пошёл, как уходит повелитель. Не оглядываясь.
– Гиша! – позвал Будимиров без голоса.
Но Григорий не обернулся.
Как только за ним мягко прикрылась дверь, Будимиров рухнул в чёрную дыру. Оглох от злобы и ослеп.
Глава третья
Сколько прошло лет, месяцев в собственных выступлениях, пьянивших его, в пирах, гонках на самолётах, путешествиях по Индии, Марсу, джунглям, неизвестно: он потерял счёт времени. Он был сильно занят, день расписан по минутам. А начинается с зеркала. Джулиан разглядывает подробно лицо, тело. Он нравится себе. Теперь он знает истинную цену жизни и чего хочет: скакать на коне, изучать языки, с экрана, из путешествий и встреч с учёными получать полную информацию об открытиях в науках.
Но, странно, ему кажется: многое из всего этого он уже знает. Про инквизицию, Возрождение… Читал или жил раньше?
Иногда возникает беспокойство: что-то должен вспомнить!
«Пора, – говорит ему слуга или Геля, а то и сам Будимиров, – яхта ждёт. Или – коррида ждёт». И он бежит туда, куда его зовут, позабыв о своём беспокойстве, о своём желании «вспомнить» – до следующей «остановки».
Солнце светит целыми днями. Раньше, может, и не задумался бы, а сейчас интересно: почему так? Астрономия учит: времена года должны сменяться. Должны быть дожди и снег. Спросил у Будимирова, куда они делись. Будимиров по обыкновению посмеялся над ним. И объяснил снисходительно:
– Это наше личное солнце, сделано для нас. И, естественно, ведёт себя так, как нужно нам. У нас всегда ровный климат. Воды сколько угодно. Сады и поля поливаются с самолётов ночами. Разве можно позволить себе зависеть от стихии?
– А где же настоящая природа, когда бывают и ураганы, и зима? А как же не иссякает вода, если нет дождей?
Будимиров пожал плечами.
– Понятия не имею. Как-то не интересовался. Может, наше как раз то солнце, которое светило когда-то всем? А может, настоящее погасло? Поэтому и пришлось сделать для себя это?
Мелькнула было мысль «ведь нехорошо одним – всё, а другим – ничего», но тут же Будимиров позвал его кататься на водных лыжах, и, обогретый солнцем, обласканный морем и тёплым воздухом, увлечённый бегом за судном, Джулиан позабыл о своём беспокойстве. Тихи зори, вкусны фрукты и кушанья, услужливы невидимые работники. Жизнь прекрасна.
Он быстро привык к тому, что у него меняются женщины. Не похожи одна на другую и не вызывают чувства привычки. Исполняют любое желание, развлекают и удовлетворяют его.
Иногда приходит и Геля. Окутанная волосами, тоненькая, желтоглазая. Приникает к нему, шепчет:
– Ты – самый сладкий, лучше тебя никого нет!
Геля – желаннее всех. Только редко она может вырваться из объятий Будимирова. И почему-то, когда приходит к нему, становится грустной и хрупкой.
Глава четвёртая
Геля – первая, кто подпал под чёрную тяжесть. Он вызвал её сразу после ухода Григория и, не успела она сказать своих журчащих лаской слов, приказал:
– Разденься!
Она сразу замолчала и послушно разделась.
Если бы привычно болтала или принялась привычно ласкать его, возможно, и сняла с него тяжесть, но она была отстранена и замкнута. Привычного желания не возникло, и он на неё обрушил всю свою злобу. Слепой, стал избивать её так, как когда-то отец избивал их с матерью.
Но ей удалось вывернуться из-под града слепых ударов.
– Ты что, Адрюшечка?! – воскликнула, слизывая с губы кровь. – Тебе плохо? Смотри, что я тебе принесла! – Кинулась к своей одежде, достала надувного человечка с глазами Григория и Магдалины. – Ты любишь своего друга больше всех на свете, меня совсем забыл! Я так соскучилась! Его сфотографировала. И вот… заказала сделать, чтобы всегда был с тобой!
Он вырвал человечка, искорёжил в руках, стал топтать, пока тот не лопнул. Кинулся к Геле, снова обрушил на неё кулаки.
– Как ты смела?!
И она рухнула ему под ноги бездыханная.
Бросился вон из спальни, забегал по кабинету, пока не увидел в чёрной пыли телефон. Набрал Ярикина.
– Меня окружают враги.
– Я докладывал вам об этом. – Несонный голос Ярикина.
– В пыточную их!
Он хочет много крови. Он зальёт весь мир кровью. А доброту растопчет!
Всю ночь упоённо слушал стоны и с наслаждением смотрел в перекошенные болью лица.
Не из спальни смотрел. Сам пытал.
– Да, да, – кричал он Григорию, – смотри, дыба, окровавленное тело! Да, да, иглы и кровавые пальцы после содранных ногтей. Да, да, да! Много раз было. И впредь будет всегда. К чёрту доброту! К чёрту, к чёрту!
Враги бормотали нелогичную чушь. В самом деле ничего не знали или смерть предпочли предательству, плевать! В лица не смотрел, в лепет не вслушивался. А злоба и боль прибывали. И он сам рухнул под их тяжестью прямо в пыточной.
Очнулся у себя в спальне. Около него сидела Геля и гладила ему руки.
– Ты сильно болен, Адрюшечка. Прости, я совершила бестактность. И, когда пришла, вела себя плохо: строила обиды – почему не вызываешь меня. Прости, Адрюшечка.
Злоба жива в нём, несмотря на лекарства, но благодаря ним не бунтует.
– Вот выпей горяченького. Это шоколад. А вот я сама испекла тебе печенья. Такие пекла моя мама. Поешь, и станет совсем хорошо. Предлагаю тебе покататься на яхте. А хочешь, поскачем? Твой Ветер заждался тебя. Столько времени не приходишь к нему. Я приношу ему от тебя сахар, хлеб и приветы, но он ждёт тебя. Пойдём к нему!
Он слышит Гелю. И даже понимает, о чём она говорит. И даже видит синяк на виске, разбитую губу, лихорадочный взгляд.
Он должен затаиться, пока не раскроет оппозицию. Столько сил уже отдал своему эксперименту! Те, кого он пытал, – не враги: в самом деле, ничего не знают. Он раскроет настоящих!
Затаиться. Не показать виду. Геля не предаст. Геля простит.
И он говорит ей: прости. Не просяще, требовательно говорит и раскрывает перед ней свои карты: какое наказание он придумал Джулиану и что ему нужно от неё.
Лицо её блёкло в этом рассвете, но плевать он хотел, нравится ей или нет его план, он должен довести дело до конца, как всегда всё задуманное доводил до конца.
– Ну а теперь… – он зевнул, – я в твоём распоряжении. Что хочешь: парашют, лодки? Или к Ветру идём? Я – твой!
– У меня к тебе одна просьба, – говорит Геля, – за всю жизнь. Если раскроешь оппозицию, можешь отдать мне его?
– Ты что, в него влюбилась? – спрашивает иронично.
– Я хочу провести над ним один эксперимент.
– Что?! – Он садится в постели, свешивает ноги.
– Я же твоя ученица, разве нет?
Он ждёт, что она скажет ещё. Она не говорит ничего.
– А ну, выкладывай! – приказывает он. Геля на него не смотрит. – Ты не боишься, что я тебя убью?
– Нет, – качает головой Геля. – Убей. Честно признаться, я не дорожу жизнью. Готова к смерти.
– Ты не счастлива?!
Она усмехнулась, едва шевельнув вспухшими губами.
– Хочешь знать, в чём будет заключаться мой эксперимент? Изволь. Мне интересны те, кто прошёл через убийство своего ближнего. Могут ли они возродиться, снова стать доверчивыми, начать чувствовать – любить?
– Ты что?! – Зашевелились в нём камни, задвигались, усилием воли остановил их движение: сейчас нельзя. Не вырваться из себя. Затаиться.
– Так ты отдашь мне Джулиана или нет? Ведь он вернётся оттуда, – она показала вниз, – убийцей! Да?!
– Да, – сказал он раздражённо и неожиданно для себя согласился. – Отдам. В вечное пользование. Экспериментируй. Если моя «операция К» удастся.
– Я знаю твоё слово, оно – твёрдое. Спасибо, Адрюша.
– Значит, меня ты никогда не любила, а его любишь?
Геля пожала плечами.
– Я – твоя вещь, которую можно избить, можно сломать. – Она скривилась в болезненной улыбке. – Неодушевлённый предмет. Вещь не может любить. Хозяина не любят. Хозяину повинуются. Любовь – это чувство равных. Верно? Не равный же я тебе человек?! – Она глотала слёзы. – Сначала у меня были иллюзии. Сначала я себе напридумывала… Но ты очень быстро поставил меня на место.
Он был озадачен. Геля говорит с ним дерзко. Геля не боится смерти. Геля объявляет о своей заинтересованности Джулианом. Что бы всё это значило?
– У меня ещё одна просьба к тебе. Не пытай Джулиана, когда будешь допрашивать его. Если уж ты делаешь мне подарок, не испорти его, иначе ты обесценишь свой подарок.
Она не сказала «будь добр к нему», она перевела в плоскость ему доступную: «делаешь подарок, не испорти»… Геля служила ему много лет. И если сослужит эту, последнюю, самую трудную службу… что ж, она заработает подарок. Правда, ещё бабушка надвое сказала, захочет ли, вернее, сможет ли Джулиан убить своего брата?!
Глава пятая
Наступил день, когда Джулиана вызвали в кабинет Будимирова. Громоздкий стол с красной скатертью. Кресла.
– Что, Клепик, будем начинать работать? – Ни привычной игривости, ни циничных шуточек. – Теперь в тебе созданы условные рефлексы новой жизни, и ты вряд ли захочешь потерять эту жизнь. – Точно бичом хлещет! – Твоё прошлое мы старательно притушили в тебе, чтобы ты смог заново сформироваться. Я тебе устроил хороший курорт, не так ли? Прямо на глазах из покойника ты превратился в человека. Но за всё в жизни нужно платить. Если думаешь, что блага даются даром, заблуждаешься. Все мы долго шли сюда и дорогой ценой заплатили за каждую ступеньку вверх. Теперь твоя очередь платить. Или ты вернёшься навсегда туда, откуда пришёл, причём, как ты понимаешь, никакой славы там тебя не ожидает, имя твоё давно под запретом, а ты станешь каторжником в цехе, и это в лучшем случае! – усмехнулся он. – Шесть метров жилья, и всё прочее, сам знаешь.
Беспокойная точка. Не точка. Видение. Сон не сон – громадный цех, станки, роботы. С ним было, не с ним? Во сне, не во сне? Нет, он не хочет в цех!
– Разве я не стихами заслужил всё это?
– Знаешь, мой друг, сколько людей их пишет?! – усмехнулся Будимиров. – Теперь-то ты знаешь, в нашей сокровищнице – поэзия всех стран мира, всех веков, неужели не найдём стихов, способных усладить нас?! Стихи – не плата за те удовольствия, которые ты имеешь, стихи здесь никому не нужны. Тем более тебе они ничего не стоят: выскакивают из тебя помимо твоей воли, ты не тратишь на них труда.
– Тогда зачем я понадобился вам?
– Вот это вопрос по существу, – Будимиров нахмурился. – Целый комплекс причин. Начнём по порядку. Во-первых, ты мешал. По глупости или из-за детской наивности, но ты сбивал с панталыку людей. Во-вторых, я люблю проводить эксперименты. Выращиваю детей в клетках и делаю их счастливыми. Они же не знают, что есть жизнь другая, и радуются пайке хлеба большей, чем у соседа, и тому, что его меньше, чем соседа, терроризирует надзиратель. На сегодня главный мой эксперимент – в цехах. Может, помнишь? Предоставляю своим подданным бессмысленную работу. Как думаешь, зачем? Люди приучаются бездумно и чётко выполнять порученное дело. На них даже и препарат-то тратить нечего! Потом перевожу их на фабрики, заводы. Я пришёл к выводу: они спокойно расстаются со своей человеческой сутью. Тех, кто не хочет сделать это добровольно, привожу к знаменателю насильно. В итоге все приходят к выводу: так спокойнее! Я же для них стараюсь! Я люблю их, – говорит искренно Будимиров. – Но они не доросли до духовности. Я давно пришёл к выводу: лишние мысли, чувства и знания мешают счастью. Зачем им, например, Шопенгауэр или Ницше? Зато они хорошо знают, что живут в самом прогрессивном обществе и приносят ему огромную пользу своей работой.
Ну что ж, роботы действительно нужны. Нельзя было бы так хорошо жить здесь, если бы не было роботов.
– Эксперимент психологический. Подумай, зачем тратить уйму сил и средств на сложную аппаратуру, улавливающую происходящее вокруг, когда есть беспроигрышный способ прибрать к рукам горластого и беспокойного человека?
О чём толкует Будимиров? Смутное воспоминание: с роботами связан Властитель. А в какой связи Властитель и Будимиров?
«Сессия», «мои советники», «мои министры», «всё равно будет так, как я решу». Будимиров. Властитель. Визитёр.
А кто такие Варламов и Ярикин? Похожи на Будимирова. И на Визитёра. К нему в другую жизнь приходил… Кто? Ярикин? Будимиров? Джулиан мотает головой, пытаясь избавиться от навязчивых ассоциаций. Ему всё ещё кажется: это вовсе не тот Будимиров, который вызывает у людей страх и ненависть. Сейчас пройдёт наваждение, и они вместе выйдут в море на яхте.
Он совсем позабыл о дядьке. Дядька появился лишь в первый день и пропал. Был вообще или приснился? Почему не приходит на его выступления и на общие застолья? Может, Григорий открыл Будимирову тайну, если тайна была и сам Григорий со своими странными речами не приснился?
– Психологическая обработка – способ чистенький, – говорит Будимиров. – Действует посильнее препарата. – Тоже знакомое слово – «препарат»! Откуда знает его? – Ты вылез, начал бороться против меня и препарата, слишком громко, надо признаться, стал бороться. А что понял я? Что ты такой уж самоотверженный, готов за людей погибнуть? Да нет. Утроба твоя восстала против той жизни, в которую ты, как цыплёнок, попал. И что же я? От своего солнца «отщипнул» тебе «ломоть». Ты баиньки хочешь на мягкой постельке, жрать хочешь вкусно. Пожалуйста, вот тебе: удобное ложе, изысканные блюда! Предоставил я тебе и первоклассную шлюху, чтобы услаждала твоё тело, а излишнюю энергию, так кружащую тебе голову, направляла в безопасное для меня русло. Много я потратил на тебя времени? Да нет. Раз, и заглотнул червяка. А главное, я отключил твою память, усыпил тебя: не возникай! Дал развлечения и упражнения для твоего неискушённого, нетренированного мозга. Ты и спёкся. Тесты, которые я предложил тебе, просты, не требуют ни особых затрат, ни препаратов. Сам видишь, мой способ воздействия на человека полностью оправдал себя. Теперь тебя не поднимешь ни на какую борьбу. Ты развращён полностью. – Будимиров ощерился в улыбке.
А он сжался: значит, не сон и цеха, и ночной Визитёр, и люди в крови?! Перед ним – Будимиров-Властитель!
– Так что твои стихи не нужны мне, ты был интересен мне как подопытный экспонат. Надо признаться, я не очень много потратил сил, ты оказался готовым к перерождению, бывают более сложные случаи. – Необыкновенное довольство было разлито по лицу Властителя. – Но самый главный эксперимент заключается в том, что ни голубая кровь, ни гены ни черта не стоят. Законы чести, традиции, все эти «не убий», «не предай» – тьфу, любой человек продаётся и покупается. Признаюсь тебе в слабости: я полюбил графов! Я тоже, похоже, граф! Нравится мне это сочетание из четырёх букв. – Он засмеялся. – Признаюсь тебе, жалею, что всех пострелял, а то именно им дал бы возможность пожить здесь, как дал тебе. Уж кто-кто, а они больше других достойны, не правда ли? Как же я обрадовался, узнав, что ты – чистокровный отпрыск! И что греха таить: дерзнул проверить, какие такие голубые кровя в тебе плавают?
– Григорий предал? – дрожащими губами едва выговорил.
– При чём тут Григорий? Ничего такого он мне не говорил. – Подозрительно смотрит на него Будимиров. – Моя служба исследовала архивы. Прелюбопытные, доложу тебе. Твой папаша восстал против жестокости своего отца и ушёл из дома. Отказался от денег отца и посвятил свою жизнь деревенской девчонке! Раскопали мои ребята. Нашли переписку: твой отец сестре докладывал, как любит жену и своих сыновей, то есть тебя и Любима. Всё сходится. Жаль, он погиб, я б ему наиглавнейшую должность дал: власть принадлежит избранным! Не всяк сунь нос в её владения. Ни-ни. Может, как раз мои голубые кровя и возвели меня на престол.
Не предал Григорий. Совпадение. Будимиров не знает, что мама – графиня.
Зуб на зуб не попадал. «Сестра», «отец», «завод» – скользнули слова, пропали. Как пить дать, застрелит Будимиров его, графского сына.
– А что ты думаешь по этому поводу? Значит что-нибудь кровь в человеке? Отличается графский сын от лапотного мужика? Давай вместе проведём эксперимент, а? После сделаем выводы. Годится? – Будимиров усмехнулся, потёр руки. – Кое-что у тебя в крови, не спорю: с бабами умеешь обращаться, отдыхать умеешь, прислугу гонять. Но это всё игрушки. Хочу посмотреть, каков ты в службе, какой монетой платишь за добро? Мне нужно, чтобы ты не пожалел себя для родного государства. Слабо тебе или не слабо собой расплатиться?!
Ряд – мама-графиня, превратившаяся в крестьянку, цеха, люди в крови, туши с червями… – вернул наконец память. Было у него прошлое! Не мелкая беспокойная точка, картинки из этого прошлого просеиваются сквозь плотную завесу. Прошлое возвращается стрессом, страхом.
Почему Будимиров убеждён, что все поддаются психологической обработке? И тут же злые возражения: похоже, отнюдь не все, живущие здесь, расплачиваются собой! Сыты и довольны Геля, девушки, экспонаты в зале, раздувшиеся от обжорства и покоя. И ни один волос пока ещё не упал с головы Эвелины Кропус, она движется наверх, как танк.
А Люб знает, что они – графы? – подумал неожиданно. – А Люб знает, что у отца был завод? Зачем Люб в город пришёл?
– Вся страна вот здесь! – Будимиров выбросил к Джулиану кулаки. – Я держу тысячи приводных ремней. – Он перечисляет, что делает в каждой области хозяйства и в идеологии. – Эти, – он развёл руки, и сразу по обе стороны от него возникли Варламов и Ярикин, – пешки. Ты, кажется, шахмат не любишь, а шахматы многому учат. Пешки, например, ходят только вперёд, направляемые силой за их спиной. Иногда могут позволить себе шагнуть в сторону. Но ведь и им нужна подкормка, подачка, не правда ли?! Могут они и в комедиантов превратиться, когда нужно, и в попугаев!
С трудом Джулиан продирается к прошлому и к происходящему здесь. Лишь сейчас в полной мере ощущает свою ущербность: не умеет думать! При Апостоле и Марике казалось – умеет, а думали за него они. Без них никак не соединит противоречивые, но, он чувствует, чем-то цепко связанные между собой события, мысли. Как ни неприятно признаться в этом, а Будимиров прав: попав на верхний этаж, он начисто позабыл не только о несчастных людях, но даже об Апостоле и Любиме! И в голову не пришло задуматься: с чего это вдруг такая манна небесная посыпалась на него? И лишь сейчас, когда, он чувствует, на него надвигается беда, понял: не только для того, чтобы развлекаться и ублажать свою плоть, рождается человек! Есть что-то главное! И у него… было это главное!
– Значит, так. Тебе не мешает прослушать небольшую лекцию. Несмотря на все принятые меры, очаг борьбы в нашем Учреждении разгорается: то пропадает бумага, то террористы покушаются на самых выдающихся деятелей нашего Учреждения, например, недавно чуть не убили Эвелину Кропус, то роботы отказываются работать. Сначала я думал, случайные явления, а теперь знаю: существует многочисленная оппозиция – мне. Ты играл в ней немаловажную роль! Знаю, ты способствовал выдвижению Кропус. За неё благодарю! Я мог бы просто приказать тебе выполнить задание, я же хочу объяснить.
Неожиданно Ярикин громко сказал:
– Нас не скинешь, нас не убьёшь, нас не остановишь. Умрём, а не отдадим власть.
Джулиана словно ледяной водой окатило.
– Согласен, – отчеканил Будимиров и продолжал говорить Джулиану: – Твои соратники хотят отнять у людей идеалы, внушить им, что их родина является мрачной тюрьмой. Я же отвечаю головой: люди счастливы, живут на одном дыхании! Знаешь ли ты, что бывает за клевету? – Будимиров недобро сощурился. – Тебя я изучил от макушки до кончиков ногтей. В тебе я не ошибся: ты вполне готов к тем свершениям, к которым так тщательно я тебя готовил, – сказал он с пафосом. – Ты слишком любишь себя, свою бесценную жизнь и удовольствия и никого не любишь так, как себя. Теперь ты не захочешь растоптать своё будущее и не станешь валять дурака, как некоторые. Так бушуют, что приходится надевать смирительные рубашки. Конечно, это крайние меры, но что поделаешь, если нас вынуждают к этому обстоятельства? Не так ли?
Смертельным холодом веет от слов Властителя, от изваяний Ярикина и Варламова! Кровь больно бьётся в ушах, в голове.
– Ты – мальчик добрый и не захочешь обидеть своего благодетеля, не так ли? – Властитель ткнул себя в грудь. – Уверен, мы договоримся с тобой по-хорошему? Ты поможешь стране, а значит, заслужишь особое благоволение страны в нашем лице и обеспечишь себе райскую жизнь до последнего вздоха. Мы умеем ценить заслуги. А если ещё и в стихах отразишь нашу личность, что сделать тебе и в голову пока не пришло, станешь неприкосновенным, и каждое твоё желание будет исполняться.
Джулиан уже догадался. Он вспомнил условия Визитёра и теперь лихорадочно стремился избежать неминуемого, но какая-то злая сила толкала его, против своей воли спросил:
– Что я должен сделать?
– О, сущая ерунда! – Властитель усмехнулся. – Ты же помнишь, я говорил тебе: ты должен рассказать правду. Не на площади, о, нет, лично мне. – При этих словах по обе стороны от Джулиана встали два молодых человека, похожих на того, который когда-то поднёс им с Гелей клубничный сок.
– Какую правду?! Я ничего не знаю! Меня опоили чем-то, у меня нет прошлого. Вы же сами говорили, память убрали.
– Ну полно, мальчик, не надо водить дядю за нос. Как это – всё позабыл? Уже два дня тебе не подливают жидкость, что тушит прошлое. А позабыл, поможем вспомнить: прополощем мозги, полностью вернём память! О, это совсем просто! У нас достоверные сведения, ты был одним из главарей!
– Откуда взяли такое?
– Ты так хорошо вёл себя здесь, мальчик! Не упрямься и теперь. Первый вопрос: назови людей.
Джулиана пронзило током. Он вскочил.
– Сядь, мальчик, сейчас сознание полностью прояснится. Не болит головка? Потерпи немного. Мозги придут в порядок. Ты ведь разумный мальчик. Нельзя ничего забывать. Ну-ка, называй! Ты ведь хочешь жить, как живут избранные! У тебя квартира, у тебя самолёт, у тебя – дача на берегу моря. Зачем же пробрасываться всем этим? Разве всё это валяется под ногами?
Мозги в самом деле точно перетряхнулись, и, как кадры фильма, пронеслись один за другим вечера у Апостола, исцеление Любима. Люди задвигались, заговорили. Что бы ни отдал он за то, чтобы очутиться сейчас около них.
