Текст книги "Украли солнце"
Автор книги: Татьяна Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)
Снова коридор. Один. Второй.
– В лифте молчи! – одними губами приказала, нажала кнопку и шагнула в кабину.
– Наверх поедем? – спросил с надеждой, тут же позабыв о том, что она велела молчать!
Конкордия ответила сухо, что невысоко, но коридор, в который они попали, был много светлее, чем на первом этаже, и стены не такие безнадёжно серые.
Через минуту они входили в кабинет шефа.
Глава шестая
Прошло тринадцать дней.
Адриан позвонил в обед, сказал, что Джуль объявился.
– Я хочу видеть его. Наверняка он и меня пытается найти.
– Ни в коем случае, Мага! – возразил Адриан. – Не собираюсь ему говорить, кто я. Не хочу и вашей встречи. Устроил с помощью Коры ему некоторый экзамен, прослушал магнитофонную запись. Это не Любим. Не желая, может подвести. Понаблюдаем за ним, дадим защиту. Мы с тобой отвечаем за жизнь многих людей.
– Это неправильное решение! – возразила она. – Он будет чувствовать себя одиноким, а от одиночества мало ли что натворит. Сейчас его место здесь, со мной.
Адриан засмеялся.
– Смотри-ка, впервые мы с тобой спорим.
– У нас просто разные точки зрения. И к людям мы относимся по-разному. Ты не доверяешь Карелу, ждёшь от него каверзы, хотя и сделал его начальником цеха. Я доверяю ему во всём. Он бывает злым, но предать не может.
– Ну, ещё какие у нас расхождения?
Теперь улыбнулась она.
– Пусть их нет. О Джуле, прошу, подумай. Он был необыкновенный ребёнок.
– Ты писала, как он срывался, когда ему что-то не нравилось. По твоим же словам, он очень импульсивный! Доверься мне, и давай посмотрим. Зачем сразу расстилать под ним коврик? Пора ему в мужика превращаться.
– Один превратился в мужика. И где он теперь?
– Ты помнишь, он сам выбрал открытую борьбу! Что можно было сделать? Он знал, на что шёл.
– Именно потому, что Джуль импульсивный, его надо подготовить прежде, чем включать в борьбу!
– Постараюсь подготовить, – сказал Адриан.
– Как он выглядит?
– Я не видел его пока, Кора скоро приведёт. Не волнуйся. Буду держать тебя в курсе. – И он отключился.
А она растерянно всё слушала гудки.
Сосало под ложечкой.
Она доверяла своей интуиции. И никак не могла понять, что же сейчас произошло: почему Адриан не принял во внимание её просьбу? Не только в этом дело. Он был резок! И это совсем неожиданно. Отключив, наконец, телефон, обхватила себя за плечи и словно под ветром покачивалась.
Нарушилось что-то самое главное в её жизни. Болели плечи, болело внутри.
– Мама, скорее, плохо Учителю. Он без сознания.
Учитель скорчился, обе руки прижаты к животу.
– Что случилось? – испугалась она.
Жора ощупывал живот, Вера салфеткой стирала пот.
Дети топтались тут же.
– Учитель не умрёт, Жора?
– Спаси его!
Наконец Жора встал. Выбрался из толпы, поманил её.
– У него очень большая опухоль, – сказал растерянно.
– Откуда взялась?
– Помнишь, он сказал, ему саданули в живот, когда они спасали преподавателя?
– И все годы опухоль росла?
– Боюсь на себя принимать ответственность. Нужен Роберто. Надо срочно взять биопсию.
– Думаешь, рак?
– Ничего не думаю. Операцию нужно делать срочно, опухоль нарушает работу внутренних органов. Без капельницы…
– Жора, он опять потерял сознание! – позвала Лера. – Я подготовила инструменты, как ты велел.
Глава седьмая
Стол чуть не в полкомнаты. За ним человек. Пишет.
– Ешьте, отдыхайте, – говорит, не поднимая головы.
– Здесь без препарата, – шепчет Конкордия и выходит.
А Джулиан плюхается в кресло возле маленького стола, на котором графин с водой, стакан, тарелка с хлебом. Наконец свободно вытягивает гудящие ноги, захлебываясь, пьёт и жадно откусывает большой кусок хлеба.
Кресло – жёсткое, но много удобнее, чем стул в столовой. Свет с улицы ярче полутьмы первого этажа, но, без солнечных лучей, больше походит на ранние сумерки, чем на день.
Где брат? В цехе вкалывает или сидит в таком же кабинете? Он любит тяжёлую работу: копать землю, таскать на себе неподъёмные мешки. Скорее бы уж вернулся из своей командировки, и пусть будет так, как он решит.
Вода – в бликах, колосья – горящие свечки, чуть шевелятся. Брат, без рубашки, по колено в воде, строит запруду. «Иди помоги», – зовёт его.
Сон недолог, но глубок.
Затекли ноги. Человек проглядывает исписанные листки, открывает дверцу в стене, суёт их туда, нажимает кнопку.
– Извини, сынок, нужно было закончить отчёт. Теперь свободен. – Прихрамывая, подходит, садится напротив.
Что за детские игры? Смотрит так, словно диковину какую увидел, словно любит его.
– Как живёт мама?
При чём тут мама? – не понимает.
– Мама всегда при чём, – вздыхает шеф. – А похож на деда.
– Откуда вы знаете меня? Мы с вами не знакомы.
Шеф улыбается. И невольно улыбается Джулиан.
– Прежде чем взять человека на работу, я должен всё о нём понять. Кора передала запись вашей беседы. Расскажи о своей семье, не таись.
Почему-то хочется смотреть на шефа. За очками глаза ребёнка. Борода, шапка волос. Как под гипнозом, начинает рассказывать о матери, брате, Маге с Григорием.
– Это мои тётка и дядька, – поясняет. – Тётка учила нас жить двойной жизнью.
– А со стихами тебе помогала тётка или мама?
– Тётка. Мама всё молчит. Когда-то, говорят, была актрисой, а теперь в поле работает. Тётка бросила нас, – жалуется он. – И брат тоже уехал.
Шеф встал. Припадая на ногу, походил по кабинету. Снова сел. И впервые со дня отъезда Маги стало спокойно.
– Ничего, ничего, всё будет хорошо, сынок. Она не бросила. Все будем вместе, – говорит шеф. – Ответить же на вопросы, что ты задал Коре, нельзя, не ответив на общие, связанные с устройством государства. Общество поддерживается психологическими механизмами, так как не может держаться только на подавлении и насилии: сформировался генотип личности-раба.
«Психологические механизмы», «двойное мышление», «парадоксальное мироощущение»… – таких слов не слышал.
– Какой-то частью сознания каждый из твоих односельчан понимает: творится несправедливость, когда у людей отнимают продукты их собственного труда. И в городе трудолюбец догадывается: вряд ли его сосед, которого он знает в течение всей жизни, может превратиться в иностранного агента, засланного на прошлой неделе. Но при этом, вот парадокс, и твой односельчанин, и трудолюбец убеждены в том, что построить прекрасное будущее можно лишь так: жертвуя людьми, строго придерживаясь порядка и дисциплины, преодолевая трудности и нехватку самого необходимого. Ведь и ребёнок рождается в муках, не то что новое общество. Нравственный идеал этого общества – человек, пожертвовавший собой!
Что происходит тут? Почему не оторвать взгляда от шефа? Почему мама присутствует здесь? И говорит шеф, не боясь, то, о чём боялись даже думать дома!
– Трудно спорить с идеей, которая выросла на почве, политой кровью. У каждого есть уверенность: погибнет, его не позабудут. Фразеология нашей пропаганды задевает самые глубокие, самые древние, самые тонкие струны человеческой души, апеллирует к мечте человека о бессмертии, приручает к мысли: каждый окружён заботой и в любой беде получит помощь. Уверяю тебя, люди, в самом деле, довольны своим братством.
Добрался жаждущий до воды, бездомный до приюта. Словно отец перед ним. И называет его «сынок».
При чём тут шеф? Заменил отца Григорий! Почему же между ним и шефом нет никакого расстояния? Джулиан, как в тёплую воду, кинулся во вседозволенность: говори, о чём хочешь!
– Что за фотографии развешены по городу?
– Такое не сыграешь! Заметил, как счастливы? Лучшие трудолюбцы фабрик и заводов. – И неожиданно горько: – Ты мне скажи, сынок, что это: массовое опьянение, наркомания, гипноз? Наслаждением кажутся им усталость и физические страдания, а убогое нищенское существование – радостным.
– А вы не боитесь такие слова произносить вслух? – вдруг пугается Джулиан. – Не могут вас схватить санитары?
– Несколько лет назад из-за глупой неосторожности я попался. Мог транслировать лекцию, а захотелось увидеть людей. В результате вот меты, – он кивнул на ногу. – Впредь буду осторожнее. А из этого кабинета не уходит ни один звук. Видишь селектор? Пока мы тут с тобой откровенничаем, в Центр идут мои наставления молодым. – И добавил: – До Великого Возрождения люди рабами не были.
– Что же с ними произошло? А вернуть то время можно?
– Погибших точно не вернём. – Не исказилось лицо шефа болью, но Джулиан ощутил её.
– У меня отца убили, – сказал доверчиво. – Тётка пропала. Я без неё не мог жить.
Шеф кивнул, словно знает об этом, но жалеть его не стал.
– Есть ещё один парадокс. Иностранцы видят нашу страну непобедимой, трудолюбцев – довольными своей жизнью. И никто из них, да и большинство из наших с тобой сограждан не может понять, почему так много разоблачается врагов, откуда взялось такое количество шпионов, агентов иностранной разведки. Никто не хочет ужаснуться обилию жертв, задуматься, почему так радостно мужчины идут умирать, а женщины в большинстве своём так покорно принимают известия о смерти мужей и сыновей, что это за таинственная система, при которой чёрное стало белым, а белое – чёрным и жизнь человека не ценится?
С ним, с мальчишкой, шеф говорит, как с равным. Но что-то ещё сейчас тут происходит: словно он рядом с отцом, и тот спешит поскорее выучить его и помочь ему.
– Люди гонят от себя не мысль, а даже намёк на мысль, что официальная пропаганда – ложь и что никогда не будет построено справедливое общество. А если им сказать, что расстреливают невинных и есть нечего, начнут горячо убеждать тебя: «При любых глобальных переменах вполне естественны перегибы, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, а жестокости или нехватка необходимого – досадные случайности и происходят по вине местных начальников, недобитых графских прихвостней, пробравшихся к власти, но посмотрите, какие построены дома и заводы»?!
– Неправда, каждому нормальному человеку ясна несправедливость! – возразил Джулиан и тут же признал: – Правда. Всего несколько дней назад я своими руками загружал фургоны тушами, зерном, и мне в голову не приходило усомниться в чудовищности того, что делаю. Но я-то ладно, дурак ещё, а вот почему наши мудрые деды, которые знают, как строить дом, когда косить, что делать, если тёлка занедужила, покорно отдают выращенный ими урожай, почему терпят нищету, работу без выходных? Разве мать, деды слепы, глупы?!
– Подумай-ка, а ведь действительно удобно жить в коллективе, миром, – вроде совсем о другом говорит шеф. – Самому ни о чём не думать, ничего не решать, за тебя решат и скажут, что тебе делать. Представления не имеют люди о том, что играют роль скотины. Всё прикрыто красивыми лозунгами! В нашем обществе есть и высший свет, каста привилегированных, живёт в городе талантов. Туда попадают и бездарности, умеющие пустить пыль в глаза.
– Ответьте, – знакомый голос. И тут же щелчок: шеф подключился к системе. Сунул под язык какой-то предмет.
– Слушаю.
– К восемнадцати подготовьте отчёт о командировках прошлой недели с цифрами: сколько удалось распространить брошюр, сколько прочитано лекций об Учреждении и препарате…
– Слушаю.
– Почему Клепик в вашем кабинете? Его ждёт начальник третьего цеха.
Джулиан дышать перестал – вот его болтовня в лифте!
– Я решил оставить Клепика при своём отделе. Да, минуя работу в цехе, вопреки инструкции. Это особый случай. У него редкий дар: хорошо рифмует, с его помощью будем издавать брошюры в стихах. Он усилит мой отдел, принесёт Учреждению много больше пользы, чем на другом месте. – Шеф щёлкнул переключателем селектора, вынул из-под языка пластинку.
– Так вот, главное – система.
– Спасибо, – Джулиан поёжился, вытер о штаны руки. – Что я должен делать?
Шеф улыбнулся.
– Вот и ты, сынок, от меня ждёшь приказа вместо того, чтобы осмыслить ситуацию и найти свой путь! Главная наша задача: дать людям честную информацию об истинном положении в странах с демократическим устройством и в нашей стране до и после Возрождения, в противовес официальной создать альтернативную нравственную модель: есть другой способ думать и жить, есть другой способ правления!
Над дверью замигала лампа.
– Приветствую тебя!
Этот голос он узнает даже мёртвый!
Шеф щёлкнул переключателем, сунул под язык пластинку, поднял телефонную трубку.
– Подготовил. На сорок пять минут. На сей раз не тяжёлыми периодами. – Руки вкладывают пакет в камеру, захлопывают дверцу, нажимают кнопку. – Уже в пути. Принимайте. Тут один явился с периферии. Хочу запустить в цеха вместо Брэка. Думаю, сумеет разобраться, подберёт нам людей. У меня на него особые виды. Обеспечит плакаты, брошюры в стихах. – Шеф кладёт трубку, пустыми глазами смотрит в пространство.
– Что ему нужно от вас? – хрипло спросил Джулиан.
– Я возглавляю отдел агитации и пропаганды, и я готовлю ему его речи.
– Какие речи?
– Которые он произносит перед своим народом! Телезрителями, радиослушателями.
– Разве среди его приближённых нет людей, способных составлять ему речи?!
– Может, и есть, но он обращается с этим ко мне. Я долго искал к нему пути, в своих прокламациях и трудах заявлял: я и мои подчинённые – его верные слуги. И очень рад, что он услышал меня и выделил. Если бы не его доверие ко мне, разве был бы возможен саботаж его распоряжений, спасение людей?! – насмешливо спросил шеф. – Да, ты прав, сынок, только для этого и стоит жить! – Джулиан вздрогнул. Он не произнёс ни слова, только подумал об этом.
– Будимиров родился в нашем селе, приезжал к нам хоронить мать. Это он увёз мою тётку, – говорит Джулиан доверчиво. – Я подслушал, тётка маме сказала: должна принести себя в жертву, попробовать спасти людей. Мама уговаривала её не уезжать с ним, плакала: «Он может убить и тебя, ты пропадёшь, как Адрюша». Мага твердила своё: «Он убьёт всех нас, если останусь здесь!» Что же это? Мама несчастна, тётка пропала. Будимиров ещё раз к нам приезжал: раскапывал могилы. Кто такой «Адрюша»? Я ничего не понимаю.
Шеф подошёл к нему и прижал его голову к себе. Но тут же отпустил, сел напротив.
– Не нашёл же он твою тётку! Разозлился тогда: натянул полог над городом, реку заковал в камень.
Едва слышно приоткрылась дверь, вошла Конкордия. Что-то шепчет шефу. Тот достаёт из камеры лифта книги и кладёт перед ним. На обложках его имя, его лицо. Открывает: его стихи.
– Как, когда вы сделали это?!
Шеф проводит рукой по его шевелюре, Джулиан вздрагивает: совсем как Мага когда-то.
– Кора записала стихи, которые ты читал ей, сделала твою фотографию, отнесла и то, и другое в типографию.
– Я ничего не заметил. Что вы улыбаетесь?
– Ты хотел славы, – усмехнулась Конкордия. – Народ видел и слышал тебя!
– Твои стихи подбодрят наших сограждан, – говорит шеф.
– Я не знал, что для них, сказал бы, чтобы не шли сюда!
– Нельзя, сынок. И так пришлось вырезать строки о Властителе и Учреждении. Если бы они прозвучали, и тебя, и меня, а заодно и тех, кто слушал их, убили бы! Говоря о природе, о доброте, о могуществе человека, ты создаёшь необходимый ряд и заставляешь задуматься.
– Ты хотел славы! – весело повторяет Конкордия.
Джулиан опускается в кресло, прижимает к себе книги. Он к славе не готов.
– Ну, чего тебе теперь не хватает для счастья? – спрашивает шеф.
Увидеть Степаниду, попросить прощения за то, что бросил её. Увидеть мать, брата, Магу.
– Пока не могу собрать всех твоих родных вместе, но это произойдёт!
– Вы что, мысли читаете?!
– Может, ты ещё и не приживёшься тут, – говорит шеф. – Не всякий выдержит жить здесь. Я бы давно вызвал наших родных, если бы не боялся за их жизнь: утром неизвестно, доживёшь ли до вечера. – И совсем другим тоном: – А пока первое задание тебе: найди тех, кто не принимает препарат!
– Надо идти в цех? – пугается Джулиан, но тут же кивает. – Хорошо.
– Чувствую свою вину перед тобой. В разговоре с Властителем я фактически отвёл тебе роль шпиона, – говорит шеф. – Конечно, решать должен ты сам: готов ли сыграть эту роль? По сути ты будешь спасать людей. Времени подумать достаточно, спешить с ответом не надо.
Вот тебе и отец! Даже не спросил, хочет ли он, решил за него: своими руками определил в шпионы!
– Я очень боюсь за тебя, сынок, но только тебе могу доверить… ты потом поймёшь… Постараюсь обеспечить твою безопасность. Дело вот в чём. Властитель сам, лично, следит за происходящим в Учреждении, регулирует работу всех отделов и цехов, входит даже в мелкие проблемы. Его верный Брэк был жесток и груб, его нашли задушенным. Кто это сделал, до сих пор неясно. Но теперь Властитель не оплошает: на место Брэка подберёт более мудрого исполнителя! Как понимаешь, это грозит гибелью всем нам. Я хотел бы опередить его: предложить своего человека. Мы с тобой спасём сотни людей. Кора, нужно изменить внешность: покрасить его, подобрать усы, очки. И дома, в постели, и в цехе ты должен ходить в очках и усах. Понял?
Он – шпион? О шпионах пишут в газетах. О них, посиживая на брёвнах, говорят старики, покачивают головами, недоумевают: откуда так много их взялось?
– Шпион и тот, кто доносит, – одно и то же? – спросил он сердито.
– Нет, сынок, совсем разные понятия. Если ты поможешь несчастным людям в своей стране, кто ты? Герой. Правда ведь? Так что слово «шпион» – совсем неточное.
Он говорит «сынок».
– Я согласен, – слышит Джулиан свой голос.
– Спасибо, мой мальчик, за то, что ты пришёл ко мне. Ты очень устал. Кора отведёт тебя в твою квартиру и первое время подстрахует. Она же научит тебя задерживать дыхание, есть, что можно. Слушайся её во всём!
Та внутренняя работа, что умерла в нём с исчезновением тётки, началась опять с прихода в город и достигла высшего напряжения в разговоре с шефом, измотала его, ибо потрясла все основы жизни. Джулиан шёл следом за Конкордией по узкому коридору и не мог справиться с хаосом в душе.
Глава восьмая
Не успел Владим вернуться из города, его тут же отправили за Роберто.
В подземелье стояла тишина. Прекратились работы, издающие шум. Дети не играли.
Готовили операционную. Мыли стены и полы, раскалённым утюгом снова и снова гладили и так скрипящие простыни. Кипятили инструменты.
Полосной операции делать ещё не приходилось.
И Жора, и Вера, и Роберто, прибывший очень скоро, приняли душ, поменяли одежду.
Учитель корчился от боли. Даже пить не мог. Лера смачивала ему губы мокрой салфеткой и всё старалась хоть каплю выдавить в рот. Но проглотить он ничего не мог, вода стекала к шее.
Наконец всё было готово. Подключили капельницу.
Магдалина попросила всех уйти подальше от операционной, Учителю нужно много свежего воздуха.
Её тоже не допустили присутствовать. Роберто сказал: «Ты мне будешь мешать».
Каждая минута растягивалась на часы.
Как подействует анестезия, принесённая Роберто? Как справится Жора? Он оперировал много лет назад и в других условиях. Как отреагируют органы, на которых опухоль разлеглась?
Они все сидели в столовой, кто с книжкой, кто с вязаньем, кто просто смотрел в одну точку. Детей попросили рисовать.
Мелькали посторонние мысли «Надо бы покормить людей», «Роберто не вылечился от своей болезни», «Почему Адриан не отпустил Джуля сюда?», «Надо бы попросить что-то сготовить», «Надо бы пойти проверить, как другие больные». Но она не могла шевельнуться.
Джуль боялся смерти. Сейчас она боится смерти. Не своей.
Любима у неё уже отняли. Кто на очереди?
Всё-таки заставила себя пойти к поварам, попросила их приготовить еду. Сама пошла к больным.
Ей не хватало Алины. Она часто ночевала у Адриана, хотя оба считали, что это опасно. Но девочка тосковала без отца.
– Мама, он один там. Я варю ему кашу. Я укладываю его спать. Не я бы, он не спал бы ночи напролёт. Ты же знаешь, сколько он работает! Не бойся за меня, пожалуйста!
А если кто ворвётся в квартиру, девочка днём одна. А вдруг с Адрианом беда, никто не узнает, что она там. Нужно попросить Раю забирать её к себе, пока Адриана нет дома.
И Джуль в опасности каждое мгновение. А теперь ещё и у Учителя, по предположению Жоры, рак с метастазами.
Болела грудь. То и дело прикладывала к ней руки, судорожно вздыхала, повторяла: «Господи», на «помоги» не хватало сил.
Людей покормили. Её заставили выпить крепкого чая.
Прошло, наверное, много часов, наконец, она услышала, как распахнулась дверь операционной, и Жора буквально выпал в коридор. Бледен, губа закушена. Афанасий перекрестил его. Гуля дала кружку с чаем.
– Пей, он уже не очень горячий.
Сначала Жора лишь пригубил, потом сделал небольшой глоток. Но ют закинул голову и залпом выпил до конца.
– Ещё? – спросила Гуля.
Ничего не ответил. Смотрел на всех виновато.
Хотела спросить «жив?», губы свело в гримасу. Спросил Ив:
– Что?!
– Кровотечение. Вырезал, что увидел.
– Будет жить?
Жора ничего не ответил, пошёл в душ.
В операционной Роберто следил за жидкостью, стекавшей в вену Учителя.
Учитель дышал спокойно, сознание уже вернулось к нему.
– А теперь, Витя, спи. Все с тобой. Будем бороться. – Не глядя на неё, Роберто сказал: – Замени Веру, ей нужен отдых. Сиделка должна сменяться каждый час, её задача: вытирать лицо и руки влажной салфеткой. Если возникнут позывы к стулу или что-то неожиданное, немедленно вызвать меня. Я пошёл спать. Ни поить, ни кормить категорически нельзя.
– Можно я подежурю? – спросила Магдалину Гуля.
– Я! – прошептал Ганя.
Все предлагали подежурить. Она попросила Леру установить строгую очередь и немедленно разойтись. А сама поплелась за Роберто, так же, как и он, еле переставляла ноги.
В его комнате так никто и не поселился, словно знали: рано или поздно он появится тут. Роберто сел на кровать, положил руки на колени.
– Безнадёжно? – спросила одними губами.
– Жора – хирург от Бога, – сказал, не глядя на неё. – Кажется, он вырезал все метастазы. Теперь надежда на силы мужика. Уж очень он истощённый.
– Плохо ест.
– А с чего бы ел хорошо, когда внутри разлеглась такая махина? Будем кормить через капельницу.
– Ты считаешь, он может выжить?!
– Я не Бог, мать, простой смертный, а тут дело Божеское. Молись. Думаю, поможет.
Зазвонил телефон.
– Пропал Роберто, – растерянный голос Адриана.
Она рассказала, что произошло.
– Передай Апостолу: переночую тут, утром буду на месте.
В эту ночь то и дело она подходила к кровати Учителя. Он спал, а дежурные докладывали: три раза вздохнул тяжело, однажды вздрогнул.
Утром пошла провожать Роберто до дверцы.
– Ночью принесу питание на завтра. Жора справится без меня. Он гениальный врач!
– Спасибо тебе!
– Тебе спасибо, что позвала. Да не смотри ты на меня так!
– Ты всё болеешь?
– Я сказал тебе, это навсегда. Но тебя понимаю: такой, как Апостол, встречается один раз в триста лет.
