Текст книги "Украли солнце"
Автор книги: Татьяна Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
Часть пятая
Прошло семь лет
Глава первая
Никогда не думала, что можно жить без солнца и улыбаться.
Семь лет прошло, а кажется: один праздничный день, каждое мгновение которого растянулось навсегда. Последние горькие ощущения из прошлого – у люка. Счёты с жизнью сведены. «Вот только помогу старику» – последняя мысль. Лестница ведёт к запахам испражнений, во тьму. Через несколько секунд – конец. А неожиданно – начало. Скорее, возвращение к той, которой лишил их Будимиров, к той, которую подарил им граф.
Граф теперь всегда за её спиной, слева. «Это я назвал тебя Магдалиной, у тебя особый путь». «Ничего не бойся, я с тобой». Она слышит его голос, чувствует его дыхание. Граф вернул ей Адриана и был рядом с ними, пока священник венчал.
Слышала не чужой голос, голос родного о. Петра.
Видела не скромную комнату Адриана в непонятном, чуждом ей доме, а их храм, где она ощущала Бога.
И Бог снова склонил лицо Своё над ними.
Непривычно ощущение расслабленности и покоя, она снова такая, какой была в мире графа. И это для неё: тихая музыка, родные руки, родное лицо. И текут слёзы, первые со дня смерти тех, кто вырастил её. Все вернулись к ней, и можно быть маленькой, и дышать, и плакать.
– Плачь, – просит Адриан. – Выбрось из себя страх. Нам никак нельзя бояться, мы вместе теперь. Плачь, моя девочка. Ты писала, Джуль зовёт тебя «Мага». Ты и для меня Мага. Именно ты все эти годы держала меня на плаву. Ты посылаешь мне верных людей, ты спасаешь меня, когда близко подходит смерть, и сейчас вырвала из лап братца.
Прошло несколько их встреч, прежде чем они смогли разговаривать.
– В каждом письме ты просила написать, чем занимаюсь: хотела разделить со мной мою жизнь. Ну, вот и дели. Теперь нам работать вместе.
Адриан говорит очень тихо, а его слова звучат громко и лечат её. Она так тяжко за него болела все эти годы!
В самом деле, каждый день в течение двенадцати лет подводил его к смерти. Попробуй, научи людей не дышать в минуты распыления препарата, достань для них еду, в каждый цех внедри своих людей. Попробуй в самом гнезде прихвостней Будимирова возглавлять один из самых крупных департаментов государства, сохранять видимость исполнения приказов и саботировать их, париться в парике, мучиться в очках и под жирными родинками, когда встречаешься с министрами. В любой момент можешь быть разоблачённым! По словам Адриана, спасала его их любовь. Он был силён потому, что знал: она любит его, молится о нём. И неизвестно откуда являлись хитрость и ловкость: в опасный момент он выходил сухим из воды.
Но ведь это до поры до времени! Везение не может длиться вечно. Теперь она знает – опасность подстерегает его каждое мгновение!
– Теперь со мной ничего плохого не случится! – словно слышит её Адриан. – Ну, рассказывай скорее о себе, о мальчиках, Саше и Гише, о гибели Игната, о каждом вашем дне.
Впервые в жизни она ощущает своё тело. Оно пульсирует сердцем Адриана, греет её его теплом, вбирает его мысли, силу, ласковые слова и прикосновения. И то, что видятся они редко, не имеет значения. «Тебя уже в тебе нет, ты уже целиком во мне», – гремят слова. – «Я тебя люблю тобой». Он – с ней, когда она укачивает Оксу, внушает больным, что скоро они поправятся, когда читает детям, говорит с людьми и вместе с ними делает то, что нужно, для создания новой жизни: возводит стены, забирает у дальнего выхода присланные Адрианом лекарства, провода и доски, оборудование для проведения электричества, канализации…
Семь лет.
Вечерами они все собирались в столовой, на стенах которой уже висели первые картины. Даже больных привозили – в их больничке кровати были на колесиках. Обсуждали сделанное и планы на следующий день. Читали вслух. Зеленели первые выросшие в их оранжерее растения, горели сначала керосиновые лампы, позже – электрические, дымил чай, звучала тихая музыка (Адриан подарил музыкальную систему). Маленькие сидели на коленях взрослых, дети постарше припадали боками к тем, кого выбрали себе в родители. Влюблённые касались друг друга плечами: Вера и Наум, Роза и Троша. Иногда Роза с Трошей запевали. Им подтягивали остальные. И казалось Магдалине: лица всех высвечивались тем же светом, что в их храме. Перед сном Афанасий читал вслух молитву, и все повторяли за ним.
Вроде даже Карел оттаял и реже взрывался.
Но идиллии не было. То и дело вспыхивали ссоры. Возникали из ничего: кто-то стал делать ту работу, которую хотел делать другой, кто-то взял ту книжку, которую хотел почитать другой, кто-то не так посмотрел. И каждый раз сломя голову она кидалась мирить. Смеялась: «Совсем дети. Хотите играть одной и той же игрушкой. Вот тебе провода, и вот тебе провода, устраивайте каждый свой участок!» Не отходила, пока не являлась та самая улыбка – вечерняя, рождающаяся за общим столом.
Но избежать столкновений, проявлений характера не умела.
Карел не выдержал первый. Вскочил во время вечернего чая и закричал:
– Ну, и что вы тут благодушествуете? Так и будем погребены под землёй? Мы же люди, а не кроты! Посмотрите друг на друга: бледные тени. Посмотрите на Раю: возится с утра до ночи с чужими детьми, а ей что за это? Позову её замуж, да разве устрою нормальную жизнь? Я не хочу быть кротом! Ну, чего ты, мать, улыбаешься? Думаешь, не понимаю. Тебе нравится поклонение: все пляшут вокруг тебя!
– Она пляшет вокруг нас! – резко возразил Наум.
– Ну-ка, Карел, замолчи! – пробасил Троша.
А Ив подскочил к Карелу и закричал:
– Как ты смеешь так говорить!
– Пожалуйста, не обижай мать, – сказал Афанасий.
– Я ухожу от вас! Рая, идём со мной! – позвал Карел, взял Оксу за руку. Та заплакала, вцепилась в Магдалинину ногу.
Оксу и Ганю забрала к себе в отсек Раиса. «Пусть они будут мои дети, хорошо?» – попросила Магдалину и стала приручать Оксу. Но та продолжала звать мамой Магдалину.
– Куда же я пойду с тобой, как брошу детей? – Раиса подхватила Оксу на руки, зашептала ей что-то, закружила её. – И зачем ты обижаешь нашу мать? Она всё для других! Разве не видишь? Ребёнка испугал.
Магдалина коснулась было колючей головы Карела, он отпихнул её руку. Она погладила его по щеке.
– Ты готов работать в цехе, не дышать, когда распыляется препарат, прятать столовскую еду и целый день терпеть голод? Готов остаться без всех нас? С Богом! Владим отведёт тебя к Конкордии.
Карел ничего не сказал, ушёл в свой отсек. И несколько дней работал вместе со всеми, не проявляя недовольства. И так же беспомощно смотрел на Раису. Но однажды за обедом снова сорвался. Усы шевелились, как у шипящего кота.
– Ты притворяешься матерью всем! Притворяешься хорошей! Твои отлучки доказывают то, что у тебя есть ещё жизнь, и ты получаешь свои «пирожные». Я тоже хочу хоть изредка выбираться отсюда.
– Кто тебя держит? Входы-выходы свободные. Уходи, когда хочешь, приходи, когда хочешь, – тихо сказал Жора.
– Только хвост за собой не приведи, – в тон ему добавил Эдик.
– Ты как с матерью разговариваешь? Думаешь, старше нас, и тебе всё позволено? – снова закричал Ив.
– Не смей так разговаривать с нашей матерью! – эхом откликнулся Виктор. – Кто обеспечивает нас всем необходимым? Кто вернул всех нас к жизни?
– Учитель правду говорит, Карел. Успокойся. Идём, – позвала Раиса, – я тебе объясню!
– Помоги ему Бог! – прошептал Афанасий.
Карел снова притих.
И она чуть успокоилась. Но однажды, поздней ночью, когда подходила к своему отсеку, наконец, спать, ей заступил дорогу Роберто.
– Ты мешаешь мне работать! Проходишь мимо, я перестаю соображать!
– Как же могу проходить мимо, если у тебя самый отдалённый отсек?!
– Я слышу твой голос, он топит меня. Выйди за меня замуж! Ты поженила Наума с Верой, Трошу с Розой, устроила им комнаты, свадьбу сыграла! Значит, и мы с тобой можем всё сделать как надо. До тебя я не знал, что такое бывает.
– Роберто!
– Я хочу, чтобы ты дослушала меня. Ты всем мать. А меня не замечаешь, никогда не поговоришь.
– Мы каждый день с тобой разговариваем!
– Разговариваем?! Какие ещё нужны вещества и лекарства! Меня не замечаешь! – повторил он горько. – Да, ты создаёшь здесь жизнь: учишь детей, сама лезешь во все дела, будто понимаешь и в электричестве, и в вентиляции. Только и слышно – «Ивушка», «Трошенька», «Афанасьюшка». А я…
– Ну, послушай же ты наконец!
И он замолчал. Лихорадочный блеск потух – испуганный ребёнок перед ней.
– Что? Что ты хочешь сказать мне?
– Я замужем, Роберто. И давно, – почему-то виновато говорит она. – Ты замечательный человек, и, если бы… – Но тут же мягко поправляется: – Прости, но «если бы» нет, мы с детства вместе, всю жизнь, мы одно целое, и я беременна, и только ты этого не замечаешь, видно же! Что с тобой? Скажи что-нибудь!
Невольно ей передался его страх.
– Что? Что? – теперь растерянно повторяла она. Когда протянула руку к нему, он вздрогнул и отступил от неё. Заговорил не скоро:
– Ты… не знаешь, что значит… погубила ты меня, я сейчас умер. Первый раз такое… никогда…
– Не зарекайся. Никто не видит своего будущего. Ты встретишь… – лепетала она.
– Что ты про меня знаешь? С детства лишь голова жила: открыть, придумать. Игрушки любил только сложные. Родителей замучил вопросами: из чего состоит небо, вода, хлеб, железка? С отцом проводили опыты: замораживали воду и молоко, растапливали, сливали в пробирки разные вещества, взрывали. Отец объяснял. Но и у него не на все вопросы были ответы. Зачем я рассказываю? – вскричал он. – Какое тебе дело до меня?! В школе учился как сумасшедший. Даже из литературы химию устраивал: две строчки из одного стиха, две из другого, третьего, получался компот! Страсть соединения, сопряжения! И всю жизнь один. Увидел тебя. Только тогда понял, что значит птица в небе. Одновременно всё могу. Да за это время сделал столько, сколько за сорок лет не сделал. Я ухожу.
– Куда?! – охнула она. – Ты не можешь! Тебя тут же превратят в робота!
– Ну и пусть!
– Нет! – И она заговорила так же горячо, как говорил он, глотала слова: – Прошу, подожди несколько дней. Тебе нужна хорошо оборудованная лаборатория, а не полутёмный отсек. У тебя она будет. Подожди!
– Не могу больше ждать. До встречи с тобой я не знал, что такое бывает, теперь…
И вдруг она засмеялась.
– А ведь ты эгоистище! Подумай, сын Саломеи, мать Марики и другие так и останутся роботами навсегда, если ты погибнешь. И почему нельзя просто так любить? Я была в разлуке с мужем больше десяти лет, ничего не знала о его жизни. Но ведь не умерла. Я делала своё дело!
– У тебя была надежда на встречу!
– Нет, не было, потому что при Будимирове никто не знает, будет ли через секунду жив! Я просто любила. И тебе никто не запрещает, чтобы жить, держать в себе это чувство. А там Бог поможет. Обязательно Он подарит тебе твою женщину. С лабораторией попробую помочь.
Роберто пошёл прочь, ни слова не сказав.
Она всё ещё была лёгкой. Но что-то в ней изменилось. Слова Цветаевой материализовались: физически она ощущала в душе присутствие тех, кого под её внимание отдал Бог. Беременность лишь обострила это чувство: их всех носила Магдалина в себе. Клала одну руку на грудь, другую на живот, согревала растущее в ней, оберегала. Ходить стала медленно. Самая большая радость – улыбка того, кого она успокоила, в кого вселила веру в возрождение.
Бунт Карела, решение Роберто уйти сбили пафос с её восторженности. Возомнила: всесильна! Вопрос для размышления.
Она забредала в комнату Роберто, сидела за его столом. Поселил его Адриан рядом с собой, на той же лестничной клетке, лабораторию поместил прямо под носом у Будимирова.
– Как странно устроена жизнь, – сказал ей при встрече Адриан. – Мы все на волоске. Вызови меня Будимиров на ковёр: ведь узнает, несмотря на парик, родинку и тёмные очки! Но мы для него рабы, те же роботы, зачем ему до нас опускаться?! И доверяет мне. Я его надёжный пёс, лаю, когда прикажет, кидаюсь исполнять команды. И то, что Роберто, предавший его, укравший его тайну, тут же, рядом с ним… ведь смешно!
Следующим взбунтовался Поль.
Но прежде она родила Алину.
Ей нравилась физическая боль. Казалось: она рождает сразу всех своих детей.
Роды принимала Вера. Тиля ей помогала.
– Смотри-ка, тужишься, как рожавшая, – говорит Тиля. – Чего смеёшься? Не больно, что ли?
– Больно, но сладко, – бормочет она, сосредотачиваясь на своей боли. Она очень старается под голосами Тили и Веры дышать так, как они велят. Роды оказались трудной работой.
Об именах с Адрианом не говорили. Родится мальчик, назовут Адрианом, девочка – Алиной.
Родилась девочка.
Золотистые волосы. И глаза – цвета их речки.
Дочка жадно захватила в себя всё лучшее от своих дедов и прадедов, от отца. Казалось, улыбка прилеплена к лицу как нос, как губы. К ней шли зарядиться радостью и взрослые, и дети. У неё оказалось много нянек. И самой главной стал Ганя.
Он оставался очень худым, хрупким, но у него раскрылся характер. Он ушёл от Раисы в отсек к Полю и первым бежал на занятия с ним. Подражал Полю во всём: попросил, чтобы стригли как Поля, говорил так же тихо, чуть с растяжкой. Его прозвали йогом, потому что, как и Поль, он мог долго не дышать и при этом вовсе не испытывал дискомфорта. Когда, наконец, Алина родилась и Тиля позвала всех познакомиться, он подбежал первый. Осторожно протянул руку и коснулся чуть влажных ещё волос. «Здравствуй! – прошептал он. – Я ждал тебя».
Он носил Алину на руках, любил читать ей, петь песни, что пели Роза и Троша. Говорил голосом Поля перед медитацией: «Ну-ка, представь себе розовый закат. Я помогу тебе. Видишь в книжке розовый цветок? А теперь сделай его светлее, темнее, разгляди все оттенки, которые есть на свете. Закрой глаза и смотри на розовый цвет».
Рядом с Ганей всегда была Гуля. Ожоги зажили. И Гуля навёрстывала то, что пропустила. Она тоже бегала за Полем собачонкой, звала его «папкой», потому что всё детство дружила с его сыном, смотрела на него влюблёнными глазами. И такими же глазами смотрела на Ганю. Он был младше её на год, но она подчинялась ему: ей нравилось делать, что он велит. Перед Алиной она демонстрировала не только то, чему научил их Поль, но и то, что умела раньше: сворачиваться в кольцо, растягиваться в шпагат. Годовалую, трёхлетнюю Алину гнула во все стороны под вопли Гани: «Осторожно, сломаешь!» Но Гуля смеялась: «У неё ещё хрящи, забыл, что Эдик говорил на уроке?»
Претендовал на Алину и Владим. Свободное время проводил с ней: катал на плечах, кукарекал, подпрыгивал, изображал животных. На уроках сажал к себе на колени. Магдалина пыталась объяснить, что ей рано учиться, Владим возражал:
– А ты, мать, посмотри на неё, она всё понимает. Давай, Алина, повтори то, что сегодня нам рассказывали.
И, к удивлению Магдалины, дочь в свои три-четыре года повторяла точно то, что говорил учитель.
– Видишь, что такое раннее развитие. Да она всех нас переплюнет! Даже Марику! Уже сейчас ходячая энциклопедия!
Поль взбунтовался, когда ей показалось, что он немного отошёл от своей боли и даже удовольствие получает от общения с людьми. И дети, и взрослые просили: «Поль, ещё раз покажи!», «А мне, Поль?», «Посмотри, как у меня получается!»
Он пришёл к ней, когда она уже задремала. Алина в тот день ночевала у отца.
– Завтра ухожу, мать, – сказал. – Мне тесно здесь. Задыхаюсь. Хочу ходить по улицам, по которым гулял со своими. Хочу лезть на рожон. Ты создала здесь курорт. Даже Карел злиться стал меньше. А я не могу больше растягивать рожу в улыбку.
– Ты же любишь учеников! Особенно детей. Как своих, – сказала она безжалостно. – Укладываешь спать, подтыкаешь одеяла, рассказываешь сказки.
– Ты открыла главную причину. Дело не в улицах и в жажде риска. Конфликт здесь! – Он стукнул себя по груди. – Да, спешу подойти ко всем по очереди, инстинкт гонит. Но каждый раз обманываю себя. Вот сейчас увижу своих. Сердце стучит: принёс их сюда, живые! Подхожу, не они!
– Это тоже теперь твои дети. Ты растишь их. Ганя вообще живёт с тобой! И ему, и Владу ты как отец! От Гули не отходишь, пока не уснёт.
Поль вздохнул.
– Не мои. Не могу больше притворяться. Тоска заела. В детях и дело. Хочу работать только с взрослыми. Хочу поиграть со смертью. Прости меня, мать! Я оказался плохим человеком. Ганю и Гулю усыновлю, как только этот кошмар кончится. Гуля дружила с моим Чижом и уж очень достаёт меня своим «папка». Но я ещё должен научиться любить её, как Чижа. Сейчас мне надо побыть одному. Взять детей некуда. Здесь сделал, что мог.
– Давай компромисс. Ещё несколько дней ждёшь, а потом переведу тебя в опасное место. Такое опасное, что и не знаю: выживешь или нет.
– И пусть не выживу. Но я смогу что-то делать там?
– О, да! Перед тобой откроется минное поле. И много тех, кого нужно спасти. Под самым носом у Будимирова.
– Спасибо, мать. И прости. Совсем пропадаю. Замены у меня три: Влад, Ганя и Гуля могут работать с людьми. Натаскаю их, как проводить уроки. Владим может сразу заниматься с взрослыми, Ганя и Гуля – с ребятами. Гуля лучше работает в йоге, Ганя – в карате и с дыханием. И все трое из любого огня выйдут, ловкие. Особенно Гуля.
– Как помнишь, не вышла.
– Это она прошла через огонь, а теперь выйдет, не бойся за неё, геройская девчонка! Высоко поднялась…
Случайно Магдалина услышала прощальный разговор:
– Гуль, делай всё, как объяснил, и жди меня. Если оба выживем, поселимся вместе.
– Возьми меня с собой, папка. Я буду тебе песни Чижа распевать и кашу варить.
– Никак нельзя, Гуль, самому жить негде, но потерпи: приду за тобой!
– Не забудь меня, папка, я тебя буду ждать!
И с Ганей:
– Ты меня навсегда бросаешь? Я мог бы готовить тебе!
– Будем жить втроём, когда уничтожим Будимирова. Слово. Твоё дело – заменить меня здесь. Отвечаешь за мать и за всех детей, особенно за Гулю! Как мужик. Ясно?
– Ясно, – сказал тихо Ганя.
И ещё бунт. Марика подошла к ней как-то утром, рукой провела по её щеке. Щека вспыхнула.
– Я люблю тебя, мать. Но не могу больше жить без мамы, хочу быть рядом. Я рассказала вам по истории всё, что знала. Поль научил меня спасаться. Как ты знаешь, маму он взял в свой цех. Буду приходить к тебе в гости.
– Этого делать категорически нельзя. Сами решили!
– Но ведь ты уходишь к мужу. Но ведь Влад, а теперь и Ганя с ним болтаются по городу! Чуть ли не открыто приводят сюда людей.
– Это их работа. Они – связные, как и Кора. Я ухожу редко и по делу: обсудить новые задачи, рассказать, в чём нуждаемся. Тоже, конечно, риск!
– А те, кто нам доставляют продукты, вещи. Всё время осуществляется контакт с городом. Я тоже хочу быть связной.
– Нет, Марика! Ты у нас бесценная, и твоя жизнь не должна оказаться под угрозой. Прошу, останься.
Марика опустила голову.
– Не могу, мать, я нужна там. Я могу помочь там.
– Пожалуйста, не испытывай судьбу, потерпи. Скоро сбросим Будимирова.
– Не скоро. Когда Алине исполнится семь лет. Но ты не должна волноваться обо мне.
– Тебе только семнадцать, рано жить в экстремальных условиях! Ты ещё слаба физически, должна окрепнуть.
– Я умею драться, я очень выносливая. А крепнуть хочу рядом с мамой.
– Мама сейчас чужая! – вырвалось у Магдалины. – Ты не узнаешь её. И, пока не видишь, можешь терпеть разлуку. И Роберто пока не создал противоядия. Для того чтобы добыть главный элемент, нужно проникнуть на верхний этаж. Сейчас готовят человека. Но вдруг ему там так понравится, что он забудет о нас? А что, если его распознают и превратят в робота?
– Ты права, сейчас готовят неправильного человека, от него нужно как можно скорее отказаться. Эта попытка провалится.
– Так, ты пока поживи с нами! Не уходи, прошу тебя.
– Роберто может создать препарат только с моей помощью и ещё не скоро! Я ему очень нужна. Кроме того, учиться хочу!
– Уж это ты можешь делать здесь! У тебя и так фактически университетское образование.
– Не в тех предметах, которые мне сегодня интересны! Всё, что могла изучить здесь, изучила. Мне нужны новые источники развития. Мне нужны Поль и Роберто.
И Марика ушла.
Карел подошёл к Магдалине во время обеда.
– Мы с Раисой хотим идти в цех к Полю. – Рая на неё не смотрит. – Почему не говоришь «идите»? – штопором вкручивается в уши голос Карела.
– У меня есть замена, – Раиса чуть не плачет. – Гуля хочет возиться с маленькими, Роза поможет старшим.
– Я склочный, хочу драться, – говорит Карел. – Ну что я столы строгаю? С этим и мальчишки справятся. Мне дело подавай!
– Ещё два дня посидите здесь. Будет вам большое дело.
– Я тоже, мать, ухожу, ты прости меня, – тяжело поднялась со стула Тиля. – Рядом с Карелом я чувствую себя более уверенной. Мне тоже здесь тесно. Хочу в нормальную жизнь.
– Там жизнь ненормальная: полуголодное существование. А ты только детей откормила. Там могут превратить в робота.
– Что Бог даст, мать, – грустно сказала Тиля. – Все бумаги передам Коле. Ему нравится работать на пишущей машинке и с людьми разговаривать, их истории записывать. Они с Лерой решили написать книгу о нашем городе. Писателями, видишь ли, захотели стать. Так что отпусти ты меня с Богом! Авось свидимся, не вечно же этот ад будет продолжаться, и на подонка найдётся управа. Так я говорю, мать?
– А как же дети? И твои, Тиля, и твои, Раиса?
– Оксу заберу.
– И я, конечно, своих заберу.
– Где ж они будут, пока вы работаете?
– При Учреждении есть сад.
– Разве можно сравнить возможности для них тут…
– Им нужны их матери, так? – спросила Тиля.
– Рая, а если ты пока посидишь с детьми? – неожиданно просительным тоном сказал Карел. И вздохнул: – Ганя идти с нами отказался!
Какая же она мать, если её дети бегут от неё?!
– Ты хорошая мать, – сказал ей Адриан, когда они, наконец, встретились. – А разбегаются потому, что выросли и научились жить сами. Вспомни, даже от своих, особенных, я убежал, хотя любил их, ты знаешь, как. Каждый должен построить свой храм. Я, Мага, его уже построил. Если погибну…
– Прошу, не говори об этом. Ты сказал: храм?!
– В густом лесу на берегу реки, которую братец не сумел уничтожить.
– А кто же может туда добраться?
– Туда отводят тех, кто убил человека.
– Их там убивают?
– В храме?! – улыбнулся Адриан. – Нет же, конечно. Я ведь сын своего отца, внук своего деда. Убийцы попадают в так называемый детский сад, их учат азам. Это я у тебя слизал: собрал замечательных учителей по разным предметам.
Не перебивая, слушала Магдалина мужа. Когда он замолчал, сказала:
– Это похоже на сказку. Ты поишь их живой водой.
– Именно так, – улыбнулся он. – Они пьют из реки, которую братец отменил. Они слушают о. Петра.
Она видит запрокинутое к небу лицо своего духовного отца. «Вам не надо, детки, напрягаться, своей верой увидите свет, он укажет вам путь, объяснит ваш урок».
– А как же убийцы попадают в тот храм?
– Так же, как ты ко мне: подземными дорогами. Ты со своими детьми осваиваешь лишь один участок, а город – большой, и мои люди прокладывают новые пути.
– А если убийцы покажут Будимирову дорогу?
– Это невозможно. Во-первых, их ведут с завязанными глазами, дороги назад они не найдут. Во-вторых, они перестают быть убийцами. Многие стали ими из-за невежества. Они выбирают новый стиль жизни: одни работают на земле, другие – в мастерских, третьи продолжают учиться. И все до одного проходят путь очищения и готовятся к борьбе с Будимировым.
– Где же ты берёшь так много помощников, что возятся с убийцами, кормят нас, прокладывают под землёй пути, саботируют приказания Будимирова?
– Да это же, Мага, весь народ, который Будимиров записал во второй сорт. Уводим мы людей прямо из-под носа у братца. Он посылает кого-то расстрелять, кого-то в шахты, а мы тут как тут, я же знаю все его планы! Людей сортируем: одних – в храм, других просим нам помочь.
– Но он-то должен заметить: приказание не выполнено.
И снова Адриан улыбнулся.
– Как же не выполнено?! И в шахты люди попали. И к нему бойцы вернулись. Только и те, и другие теперь наши! А как бы я насаждал своих людей всюду?
– Но ему нужны расстрелянные!
– В каком качестве? Расстрелянных, как ты знаешь, закапывают. Если ему захочется на экскурсию – увидеть холмик, пожалуйста, холмик мы ему предоставим. Свежий, высокий. Не думаешь же ты, что он станет раскапывать?! Ему одного раза хватило: когда он искал мой труп!
– А почему ты раньше всё это не рассказал мне?
Адриан вздохнул.
– Честно сказать, все эти деяния стали осуществляться совсем недавно, и то лишь благодаря тебе.
– А я при чём?
– А кто дал мне Поля, Роберто, Владима, Марику?
– При чём тут Владим? Он же со мной!
– И со мной. Его привела ко мне Кора. Влад помог мне освоить подземелье. Указывает, где лучше ставить люки, вербует людей на улицах, очереди прореживает, у него дар уговаривать. Большой Владим человек! – повторил он слова Назарова.
– Когда он всё это делает? Он же учится в школе! Он же приносит нам еду!
– Ну, еду теперь не только он тебе приносит, так ведь? Он научил нас забирать свежие продукты! Мы создаём бутафорию. И даже червей предоставляем бойцам Возмездия, даже запах!
– Ты мне сказки рассказываешь!
– А ты их создаёшь, – улыбнулся он.
Семь лет. Вроде тянется день, а ведь время летит.
В тот день Адриан позвонил ей в неурочное время.
– Мы должны увидеться. В город не выходи. Иди к дальнему люку, сверни влево и увидишь дверцу. Открой её.
– Там нет никакой дверцы.
– Открой дверцу и плотно закрой её за собой. Увидишь ступеньки. Поднимись по ним. Там лифт. Это мой дом.
– Как он мог оказаться здесь? О какой дверце идёт речь?
– Тебя ждёт ещё много сюрпризов, – сказал он. – А сегодняшний – не дверца, уверяю тебя, она – подарок мне, не тебе. Ничего не бойся. Лестница – обыкновенная, связывает дом с обычным подвалом, а в подвале – обычные коммуникации.
– Алину взять?
– Нет, сегодня не стоит. Поторопись. У нас есть лишь час.
Дверь распахнулась, едва она вышла из лифта.
Несмотря на то, что видятся они регулярно, минута встречи всё та, первая. И нужно какое-то время, чтобы утолилась жажда.
– Здравствуй! – слышит она чуть спотыкающееся слово.
За руку вводит её Адриан в дом.
– Здравствуй! – звучит эхо. Незнакомый, издалека родной голос.
Она не знает этого широкоплечего высокого мужчину. Знает. На неё смотрит Саша – глазами из юности, а овал и черты лица – Игната.
– Любим?! – И она попадает в родное тепло.
А потом разговаривают. Любим всегда притуляется к ней слева. Её мальчик, их с Адрианом мальчик. Совсем взрослый. Для неё – ребёнок, она растила его.
– Его нельзя в цех, – уходя говорит Магдалина.
– Нет же, конечно. Он возглавит типографию.
– А это опасно? – спрашивает она, как маленькая.
Вместо ответа Адриан обнимает её. Любим обнимает их обоих. И так они стоят втроём, ничего не говоря.
Встретил её крик Веры:
– Нет! Это не правда! Нет! Этого не может быть!
А перед ней топчутся беспомощно люди. К её ноге прижался двухлетний мальчик, Веня, сын Веры и Наума.
– Нет! Этого не может быть!
– Что случилось? – спросила Магдалина, уже зная: стряслась беда.
– Наума схватили, и никто не знает, где он и что с ним.
– Почему он оказался в городе? Мы же договорились: кроме Владима и Гани больше никто не выходит!
– Пошёл за лекарством. Уговаривал: не ходи, я принесу, он не послушался. – Впервые Владим растерян. – Я помочь не смог. Обычно к прохожим не подходят. Что-то их насторожило. Независимый вид, улыбка? Говорю ему: «Ну что ты сияешь как медный таз?» А он мне: «Что ж я могу с собой сделать, если оно само так получается! Смотри, как здесь всё тускло, а мы с тобой живём! Подарил мне Бог и мать, и всех вас, и жену, и сына. Я самый счастливый, Влад, человек!» Руками размахивает. На минуту отошёл я к старушке. Она прижалась к стене. Сказал ей, чтобы не уходила, на обратном пути приведу в такое место, где ей помогут. И вдруг услышал крик Наума: «Что я сделал?!» Вот и всё. Его потащили. Ещё двое схватили старушку.
– И тебя могли бы!
– Не могли б, – мотнул Владим головой. – Я бы убежал.
– Тебя пристрелили бы!
– Наум тоже освоил карате! – ехидный голос. – Эх вы, идеалисты. Как видите, ваши методы не всегда работают!
Магдалина кинулась было обратно к заветной дверце. И остановилась. Адриан наверняка ушёл.
И в этот момент раздался звонок.
– Кора сказала, Наума схватили. Представляю себе, в каком ты состоянии! Попробую отбить. Варианта два: не успели превратить в робота, заберу к Роберто, успели – помещу к Полю.
Но Веру не успокоили слова Адриана.
– Я не умею жить без него, мать, – плакала она. – И Наумчик не умеет без меня. Ты же знаешь, как он нас с Веней на руках носит, баюкает, какие слова перед сном говорит! Ты же знаешь, как он побеждает во мне страх. И что будет с Веней без него? Он без папы не засыпает.
– У тебя много работы. Вон скольких вы с Жорой поставили на ноги! И сколько от тебя сейчас зависит?! Поль с Марикой помогут ему, если он попадёт в цех. А если к Роберто, вообще нечего бояться. Жив же он!
Но уснуть в эту ночь Вера не смогла. Сидела на кровати раскосматившаяся, смотрела на дверь: вот сейчас Наум вернётся. Магдалина сидела рядом.
Прошёл ещё год.
