Текст книги "Украли солнце"

Автор книги: Татьяна Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

Глава десятая

Звонок снова неурочный. И голос дрожит:

– Ты была права, он приходил к нему.

– Кто к кому?

– Братец к Джулю. – Адриан подробно рассказывает, что узнал ночью.

– Ты можешь спасти мальчика? Ты здесь? Ты слышишь меня? Почему не отвечаешь?

– Мы не сможем так быстро подготовить ловушки и людей.

Обеими руками вцепившись в трубку, она сказала:

– Сможем. Мы должны. До выхода на площадь есть время. Мы спасём нашего мальчика.

– Он безрассуден, – тихий голос Адриана. – Он боится умереть.

– Я тоже!

– Ради спасения своей жизни он может… всех нас…

– Не надо. Пожалуйста, не надо.

Она предупреждала! Просила отослать Джуля к ней. А если сейчас…

– Сейчас поздно. Если он сейчас исчезнет, братец перевернёт…

– Я знаю… ты говорил… я помню…

– Прости меня, Мага! – Он помолчал. – Ты сидишь или стоишь, моя девочка? – Голос чуть вибрирует, словно испортился телефон и связь вот-вот прервётся. Под эхом этого голоса без сил опустилась на стул. – Сначала я не хотел говорить…

– Что ещё случилось?

– Не могу от тебя скрывать. Он вызвал Гишу. Это значит…

– Я знаю, что это значит. Саша осталась одна, она в опасности. Но в ещё большей опасности сам Гиша. Любое слово невпопад…

– Да.

– Он уже здесь?

– Да.

Они молчали. И только дыхание друг друга толкалось в ухо.

Первый раз за семь счастливых лет она не знала, что делать.

И, словно почувствовали её отчаяние, в её отсек вошли трое.

– Мать! – сказал Троша. – У нас идея. Вернее, сюрприз для тебя!

Хотела отключиться от Адриана, он сказал: «Не надо». И она продолжала держать трубку у уха.

– У нас необыкновенная идея, мать! – сказал Ив. – Да, сюрприз. Мы подготовили тридцать люков на площади, они прикрыты плитами, но стоит нажать кнопку, плиты опускаются.

Начала было повторять в трубку, Адриан остановил: «Я слышу».

Идея оказалась проста. Выманить Будимирова с трибуны в момент какой-нибудь церемонии или скандальной ситуации вроде прутиков и шаров и распахнуть люк там, куда он ступит.

– Осталось создать ситуацию, – жёстко сказал Адриан. – Выход Джуля на площадь – ситуация. Он должен сделать так, что братец сойдёт с трибуны. Марика говорила: заманить в ловушку. Люк и будет ловушкой.

В эту ночь она почти не спала. Успеть. Это единственное слово стегало по сердцу.

Пыточная слева, пыточная справа.

Она не была наивна и понимала: они не пустуют, и в любой момент в ту или другую могут попасть два её любимых человека. Одно неосторожное слово. Она хорошо знала, как Гиша относится к Джулю, и, если тому будет грозить опасность, безрассудно кинется на защиту.

Утром еле дождалась звонка мужа. И, лишь услышала его голос, торопливо заговорила:

– Пожалуйста, срочно отправь наверх, прямо к Будимирову, своих людей, несколько человек сразу, чтобы они сумели вывести из-под пули, из-под пытки, успели спасти, если возникнет опасность для Гиши или Джуля. Пожалуйста, поторопись. И рекомендуй, пожалуйста. Будимирову гения-учителя. Я отдам Эдика. Он попробует подготовить учеников… помочь Джулю.

– Это наивно: как Эдик из школы попадёт во дворец Будимирова? И это громадный риск. Каждое слово незнакомого Эдика ученики передадут родителям, а те донесут братцу, и твоего Эдика ликвидируют раньше, чем он успеет вздохнуть.

– У нас нет выхода, мы должны рисковать. Коля готов идти наверх. Хочет доказать любимой, что он – герой. Что взять с мальчишки?

– Коля не может подвести?

– Исключено. Он педантично чёткий, очень собранный. Просится Владим…

– Владим исключён. Вообще Владима давно нужно кем-то подменить, он слишком бросается в глаза своей непохожестью ни на кого. Коля собирается идти один?

– Нет, их трое. Готовит их Владим по системе Поля. Все в совершенстве владеют карате, умны и расторопны. И жаждут бороться.

– С Колей погоди. Подумаю, что можно ещё сделать. А ты, пожалуйста, успокойся. Твоё волнение передаётся и мне, и Алине. У меня возник план. Я позвоню тебе. Есть ещё люди!

Глава одиннадцатая

Слова воплощаются в дело. Саботируются распоряжения Будимирова под видом тщательного их исполнения. Чтобы усыпить его бдительность, выпускают тьму крикливых брошюр, организовывают спортивные и самодеятельные праздники, ставят громкие спектакли с хвалой ему. Смотри, Властитель, как служим тебе! А между тем из цехов выводят живых, с другими фамилиями устраивают кого в типографию, кого в корректорскую, направляют по совету Марики на заводы и фабрики, внедряют в отряды Особого назначения.

Марика до полночи работает с Роберто в лаборатории.

Джулиан слушает её лекции. Марика хочет, чтобы он вставал на место каждого, и помимо воли он представляет себя то Микеланджело, то Робеспьером, то Нероном, то сыном Ивана Грозного! Робеспьер благороден и демократичен, хочет делать людям добро, а получив власть, росчерком пера отправляет на смерть сначала одного, а вскоре сотни невинных.

Каждый ли, получив власть, становится убийцей?! А если бы главой государства стал Апостол? А что делать с такими, как Эвелина? Почему ей одной принесены в жертву сотни?!

Все затаивают дыхание, когда Марика говорит.

Он ощущает себя хранилищем кровавых и трагических событий, одну за другой проживает чужие жизни. Пытается выбраться из них, ловит себя на том, что порой головой мотает, как конь, жаждущий сбросить сбрую, не может. Во сне события, внедрённые в него Марикой, повторяются. Просыпается и долго приходит в себя: слава Богу, не его волокут на казнь.

На курсах объясняют, как надо пропагандировать и агитировать. А потом к нему приходит Конкордия и учит его редактировать официальную литературу – брошюры и книжки. В основном, нужно уметь вычёркивать. Он плохо понимает суть текста: какие-то «структуры», «экономические кризисы», «единый порыв в выполнении планов… Кому нужно всё это?

– Почему ты на меня не смотришь? – переключает он Корино внимание.

– Мы работаем. Измени-ка сам этот абзац, он недостаточно запутан.

– А зачем его запутывать?

– А зачем какому-нибудь хорошему человеку понимать то, что здесь написано? Непонятное не тронет души, забудется сразу, что нам и требуется. Наверху должны прочитать нужное им. Такие же, как мы с тобой, должны бросить читать на первой строке, – объясняет Кора. – Твоя задача срифмовать.

Он вычёркивает слова, абзацы, вставляет фразы, механически пишет под её диктовку абракадабру, потом всё это рифмует.

Так проходит несколько занятий. Однажды Кора говорит:

– Ну, сегодня попробуем. Ты должен научиться принимать чужие мысли, как мы принимаем твои. Смотри мне в глаза. Подумай о чём-нибудь. Ты жалеешь Апостола. И ещё…

– Не надо! – восклицает он. Хотел думать об Апостоле, да без спроса влезла мысль «Бедная Кора, тратит на меня время, а зря, ничего у нас с ней не выйдет».

– Мысль нельзя пустить или не пустить в голову, можно не высказать её вслух, но она возникла, она есть. – Голос Коры стал грустным. – Ничего, не расстраивайся. Скверная привычка – лезть в чужой мозг, хотя, надо признаться, иногда необходимая. Теперь посмотри, о чём думаю я.

Светлые точки вспыхивают, гаснут. Красивы глаза, вот всё, что он видит. Но при чём тут мысли?! «Наверное, думает, что любит меня», – снова лезет непрошеное.

Но она покачала головой, а он вспыхнул.

– Не гадать нужно, забудь о себе, настройся на меня. Есть только я, мои мысли. Лови мои импульсы. Чувствуешь, идут от меня к тебе?

Он придвигается к Коре, закрывает глаза. В самом деле, чувствует… обыкновенное тепло. Всегда от живого человека – тепло. Взять коня, корову, да хоть курицу. От курицы, конечно, не такое тепло, как от человека, но цыплят она высиживает?!

– Не тепло бери! Настройся на мой мозг! Ну вот, я повторяю одну и ту же фразу. Слышишь?

– Вижу, какая ты красивая, чувствую тепло, и всё.

Несколько часов билась с ним Конкордия, объясняла, как сосредоточиться, как принять поле другого. И потеряла улыбку.

– Мне пора. – Она пошла к двери.

– Прости, я непробиваемый, я невежественный, ничего не знаю, ничего не понимаю.

– Не в этом дело.

– В чём? – Как улитка втянула себя Кора внутрь, не поймаешь взгляда. – Прошу, скажи, я не обижусь, постараюсь понять.

– В тебе нечисты помыслы. – Он вздрагивает. – Я неточно выразилась. Просто ты можешь от нас уйти. Не домой, это было бы прекрасно, если бы удалось домой. – За неё договаривает он: «Наверх», что значит «можешь предать». И ещё договаривает: «Любишь лишь себя!» – Ты колеблешься, – мягко говорит Кора и, осторожно обойдя его, выходит.

В селе ребята соревновались, кто дальше пропрыгает на одной ножке. Или кто дольше не моргнёт. Проигравшего щёлкали по лбу столько раз, на сколько он отстал от соперника. Соревновались двое, а судили и считали хором все: «раз», «три», «семь». Кора отпустила ему щелчков с лихвой – звенит голова.

Не может он, хоть и старается, жить так, как живут Кора и Апостол. Вон скольким спасли жизни! И просто в быту помогают: Гюсту Кора нашла комнату для репетиций его оркестра, достала свитер, чтоб не мёрз, а Тиле – дополнительный талон на обед. Почему же он занят лишь собой? И вдруг понимает: в том, что он эгоист, виноват Любим, на себя взваливал все проблемы, ему дарил лишь игры и праздники. Нужно изменить себя. Прямо с сегодняшнего дня. Спать теперь он укладывается на полу, перед носом кладёт венок, чтобы Степь была рядом. Он тоже будет помогать людям, внушает себе.

И люди обступают его, жалуются на жизнь.

Да нет никаких людей! Кто придёт к нему за помощью? И Степи нет. Открывает книгу, принесённую Корой, забывшись, читает. Герой пытается понять, зачем человек живёт, бьётся с клеветой, доносами, жестокостью и гибнет. Отбрасывает книгу.

Ничего от человека не зависит. Зависит. Апостол обязательно придумает, как спасти и его. «Нужно скорее спать, – уговаривает себя, – чтоб пришли силы». А сам, не успев коснуться головой подушки, вскакивает. Ходит по дому Властитель, требует: «Предай Марику, Апостола, Конкордию!» Джулиан зажигает свет. Вот же он один. Его дом – крепость, умом и талантом Апостола отрезанная от Властителя. Уговаривает себя лечь. И ложится, и наконец засыпает – до следующей вспышки страха.

С каждым днём всё больший разрыв между ним дневным и ночным. Дневной задаёт Марике вопросы и вдруг замолкает на полуслове, удивлённый происходящей в голове работой: исторические события превращаются в сегодняшние.

Марика говорит, история поможет. Как? От знаний кровавой её сущности лишь страху добавляется! Ночной Джулиан вздрагивает от шорохов и стуков, начисто забывает о чужих страданиях и жертвенности своих товарищей. Один вопрос: как спасти самого себя? За окном – тьма. Берётся за книгу, бросает. Пытается спать, вскакивает: его волокут на площадь!

И в эту ночь никак не может уснуть. Сейчас за ним придут!

Стучат? Это в голове стучит. Нет, снова стук. Лёгкий. И избавлением от страха голос Марики: «Открой!»

Сама пришла к нему?!

Стоит тоненькая на пороге. Рассыпаны волосы, из глаз, как у Гюста, – смех. Ему улыбается?!

– Ты сегодня… – Он склоняется к ней. – Ты такая…

Она встаёт на цыпочки, шепчет в самое ухо:

– Я тебе говорила, всё зависит от человека! На, вложи кассету. – Не дожидаясь, пока он сделает это, идёт в гостиную, сама включает аппаратуру. Он продолжает стоять у двери. Что тут происходит? Марика прикрывает дверь и выпаливает: – Опыт на собаках прошёл удачно. Моя мама, Наум Гудков и сын Саломеи уже в лаборатории. Им очистили кровь. Мне велели бежать к тебе. В Центр идёт праздник: ты сегодня родился. Подарок тебе от Будимирова: ты должен написать брошюру в стихах о введении новых правил проведения дня Революции. Иди скорее за Любимом. Ну, что застыл?

Не успевает он и глазом моргнуть, как уже окружён людьми. Роберто ставит в кресло большую сумку, Апостол без пиджака, рубашка застёгнута на одну пуговицу.

Глава двенадцатая

Операция удалась.

Или он ничего не смыслит в людях, или мальчишку можно будет дёргать за ручки-ножки и выдергать из него полную информацию, которой он явно по уши и глаза нашпигован. Григорий прав: мальчишка чист, добр и наивен.

Первый приказ после встречи с Джулианом: открыть фабрику игрушек. Первая игрушка на той фабрике: деревянный человечек, у которого ручки-ножки на верёвочках. Дёргай за верёвочки, и человечек пляшет!

Раньше об игрушках не думал. Играли ли и во что играли его юные трудолюбцы, знать не знал. Увидев Клепика, понял: игрушка в обычной школе может сработать посильнее любой пропаганды. Собрал мастеров со всей страны, поставил перед ними задачу: игрушка должна воспитывать покорность – дёрнут тебя за верёвку, исполняй, что приказано.

Поймал птицу в клетку.

Когда вызвал Григория, подчинённым велел служить ему. И тут же принялись они и Григорию ж… лизать. И этот Клепик ничуть не лучше. Напели ему, что «Будимиров – тиран», он и повторяет. Напоёт он мальчишке, что человек – муравей, а главное – процветание государства, и начнёт Клепик слагать новые вирши! Психологическая обработка решает дело!

Сейчас главное: не спугнуть. Приручать нужно постепенно. Поспешишь, сорвёшь «операцию К»!

Он предчувствует удачу. Сам лично вывернет парня наизнанку, выхватит тайну оппозиции! С помощью «доброты».

«Добрый», «добро» – преследуют дурацкие слова Григория. Магдалинины слова.

Это подозрительно, почему Григорий повторяет её слова? Или Магдалина повторяла слова Григория?

Первые ночи Григорий играл в «дурака», отпускал детские шутки, но говорил только о картах, если не считать разглагольствований о доброте. А в эту ночь спросил тихим голосом «Помнишь?» и распахнул перед ним картину «взятия крепости». В трёх километрах от села нашли полуразвалившуюся крепость и брали её полдня!

«Помнишь» – совсем незнакомое слово.

Он помнит в своей жизни всё, кроме детства. А нехитрое словцо «помнишь» из-под фабрик с заводами вытягивает детство, с воровством яблок, игрой в «разбойники», скачками…

Григорий стал нужен. Утром за завтраком. Днём за обедом. Ночью. Родная рожа. С Магдалиниными глазами. Ночи наполнились детством. И под сенью степных звёзд, которые он увидел возвратным зрением, под ожогами и животворностью степного ветра, запах которого почуял возвратным чутьём, он стал засыпать. Засыпал, когда Григорий ложился рядом, как было когда-то в ночном. Только теперь не небо над головой, а тяжёлые люстры, тяжёлые плиты, такие же, какими он завалил землю и речку города. Сон у Григория остался лёгким и неслышным, как в детстве. Не мужик спит, птица.

И те ночи, что они перебирали по одному воспоминания и играли в «дурака», Будимиров спал. Впервые за долгие годы. Снились скачки. И Виныч, Однажды приснились цветы. Он их не замечал никогда, знать не знал, а в один из снов увидел: сиреневые, пушистые головки на мохнатых ножках. Проснувшись, долго лежал, держа их перед собой. И увидел Магдалину. Развеваются пепельные волосы, звенит голос: «Гиша, я здесь!»

Григорий – единственный друг во всю жизнь.

Они одни в мире. Между ними их степь и… их Магдалина. Жива? Не жива?

Спросить Григория. Язык не поворачивается.

Магдалина велела ему оберечь Григория.

Григорий разогнал опасность. Подсказал выход. Добро. Доброта. Добрый.

Ну что ж, это средство ничуть не хуже, чем пытка. Переполненный благодарностью, Будимиров снова просит:

– Скажи свои желания! Любое исполню.

– Ты исполнил, – говорит Григорий. – Люди сыты. Спасибо.

– А лично для тебя? Чего хочешь ты? Жену сюда доставить? – Григорий качает головой. – Детей определить в лучший институт?

Григорий качает головой.

– Спасибо. Они крестьяне, пусть растят хлеб.

– Хочешь, подарю тебе самолёт?

Спрашивает, а у самого дух замирает – не дай Бог, Григорий согласится и сиганёт куда-нибудь на том самолёте!

– Куда полечу? – спрашивает Григорий.

В благодарность, для самого себя неожиданно, говорит:

– Знаешь, что я решил? Я твоего младшего Клепика возьму сюда, пусть здесь пишет свои стишата. Хорошо я придумал?

Никогда ни с кем, кроме Магдалины, не откровенничал, а тут, глядя в Магдалинины глаза, честные до тошноты, с детства вот так – прямо глядящие на него, раскрывает свои планы:

– Дал ему время – доделать дела. Понятно, свои заботы, приятели. Пусть дозреет. Я забросил в него семена соблазна, Гиша! Показал нашу жизнь: и сады, и удовольствия. Только дурак не захочет схватить то, что само идёт в руки. Всё сделал, как ты велел: добротой! Пусть придёт сюда добровольно, правда? Хорошо я решил, Гиша?

– Знаешь, Бур, со всех сторон… ты рисовался людям как… – он запнулся. Будимиров вздрогнул: детская улыбка, чуть кривая… Магдалины! Чертовщина какая-то! – Я вижу, ты смягчился со времён юности, ты – добрый. Меня лечить принялся: волосы растишь, массажи делаешь. Кормишь на убой. Ты… – опять запнулся. – Спасибо тебе за Джуля. Пусть отогреется здесь парень. Только я не пойму, почему только его… Они с братом с детства неразлучны, за братом Джуль и в город пришёл. Друг без друга жить не могут. Они вместе должны быть. И их мать без них страдает. Должна быть с ними. Это удивительная семья, Бур! Ты уж постарайся. Это моё желание, понимаешь? – Снова он улыбнулся Магдалининой улыбкой. – Чего молчишь? Почему о Любиме ни слова?..

– Видишь ли… Любим… видишь ли…

Как объяснить этому блаженному, что Любим – под препаратом? А взять сюда… что робот будет делать здесь? Григорий сразу поймет: что-то не так…

Спас его сигнал. Замигали ярко-красным лампы Джулиановой квартиры, засвистело, включаясь, устройство.

Галиматья какая: день рождения, задания, программа?.. – болтовня дурацкая. О чем они, что происходит? Сколько же там их собралось ночью?! Когда исчезают голоса он бросает карты на стол и под удивлённым взглядом Григория идёт к двери, на ходу объясняя:

– Я должен идти. Жди, Гиша, меня. Доиграем. Дурак должен быть установлен.

Часть седьмая
Я должен сделать выбор

Глава первая

– Где Любим? – Апостол смотрит на него сияющими глазами. – Транспорт на крыше, доставит в лабораторию. Это равнозначно победе в войну.

Тиля подаёт Апостолу лист бумаги.

– Читай. Я зафиксировала как положено. Открытие.

– Иди за Любимом! – как сквозь вату, голоса.

– Время не ждёт. Скорее в лабораторию.

– Он обалдел.

– Ещё бы не обалдеть! – голос Тили. – Я тоже обалдела.

– Мы с Марикой решили работать здесь, – говорит Роберто Апостолу. Подходит к Джулиану: – Похоже, ты не доверяешь нам? Я тебе объясню. Очищение желудка – раз. Очищение печени – два. Очищение крови – три. Очищение лёгких – четыре. Больше всего препарат оседает на лёгких и воздействует на организм постоянно. Даже внедрённый несколько недель назад полностью из лёгких не уходит, как никотин. Очистить лёгкие труднее всего. А когда организм очистим полностью, введём противоядие и погрузим больного в многодневный сон. Твоё слово, Джулиан.

– Ты что, сынок, не веришь в возвращение Люба? – Возбуждение Апостола сменилось удивлением и растерянностью.

– Мою маму уже погрузили в сон, и я верю: она вернётся ко мне! – чуть не кричит Марика. – Скоро каждому будем делать укол, чтобы стал невосприимчив к препарату! Правда, Роберто?

– Каждому! – повторяет за Марикой Тиля. – Читай, Джулиан, я зафиксировала.

– Где возьмём вакцину для всех?! Ты же знаешь, Марика, сколько стоят вещества! – Между тем, что говорит Роберто, и тем, как говорит, – разрыв! Да он совсем не стар. Он ослепителен. – Когда-нибудь всем… и себе… а пока хватит только на эксперимент.

– Маме я дала кровь, Саломея – сыну, а Науму – жена.

– Я хочу дать кровь Любиму! – говорит Тиля. – Я очень уважала его. Он помогал мне. Отдавал свой хлеб.

Наконец Джулиан начинает соображать. А что будет с ним? Срок, отпущенный Визитёром, через сутки кончится. Значит, он не увидит возвращения Любима? И – в этом страшно признаться – но он привык к тому, что брата больше нет.

– Какие побочные явления? – спрашивает, чтобы оттянуть момент решения.

– Какие могут быть…

– Подожди, Роберто. – Марика сникла. И стало видно, как она устала: под глазами – чернота, морщины съёжили губы. – Ты, Джулиан, сомневаешься. И ты прав. Такое вторжение в организм! Вдруг вместе с препаратом вынесем из него что-то важное? Какие разрушения произвёл препарат, а какие – противоядие? Вдруг через десять лет рак вспыхнет или возникнет психическое расстройство! Но кто сказал, что из-за вторжения? Может, запрограммировано? А новое дело всегда риск. Решаешь один ты. – Говорит Джулиану, смотрит на Апостола, и ему предназначены тайные слова, не звучащие вслух.

– Ты историк, Марика, искусствовед и медик. Лишь во времена Возрождения были такие богатые натуры! – ни с того ни с сего говорит Роберто. – Спасибо тебе за помощь.

– Во времена Возрождения были такие! – вторит Апостол.

А Марика, видно, почувствовала, что растрёпана: подняла волосы с шеи, заколола их, открылся затылок – с детским пухом.

– Мы тщательно всё выверили. Ждём удачи. Но решаешь ты! – Говорит Джулиану, смотрит на Апостола.

– Когда ты успела столько узнать? – спрашивает Апостол. – Ты же совсем девочка!

Любим по колени в воде возле созданной им запруды. «Вам – водопад, ребята!» – кричит. Мокрое радостное лицо, бронзовые плечи. И солнце с прямыми лучами.

– Я согласен, – Джулиан смотрит на Марику.

– Наконец-то! Иди за братом. Здесь безопаснее всего работать, удобно и просторно! – объясняет она Апостолу. – Только нужно придумать, почему Любим здесь!

– Самое удобное: залить ногу в гипс! – говорит Роберто. – Никакой другой болезни у робота, кроме перелома, быть не может. А кости – хрупкие.

– Прекрасная идея. Сейчас принесу всё необходимое. Разве не естественно, что брат болеет у брата? – смеётся Марика.

Визитёр явился в тот момент, когда он поднёс руку нажать звонок Любимовой квартиры.

– Меня оторвали от важных дел, – сказал весело. – Что за беготня среди ночи? Что ещё ты совершил, выходящее за рамки приличий и устоев?

Джулиан обмер, но тут же сработал инстинкт самосохранения – рассмеялся вполне натурально:

– Нечего делать вашим слугам, я бы таких уволил! Почитайте стенограмму разговора!

– Читал. Почему день рождения нужно праздновать в два часа ночи?

– Потому что я родился в это время. Я и дома всегда праздновал ночью. – И он стал вдохновенно врать, как ему нравится готовить брошюру по проведению дня Революции: какую роль он отводит каждому участнику, кто какие слова прокричит Будимирову. Спешит доделать к утру! А ещё, врёт он, решили проводить субботники по воле трудолюбцев. Они жалуются на излишек свободного времени и хотят деньги сэкономить! Не нужны маляры для покраски домов, не нужны дворники!

Визитёр почти по-человечески зевнул. Усмехнулся.

– А я уж подумал! – Внезапно свёл в одну линию брови. – Здесь-то что делаешь ночью? Брат не вызывал тебя!

– Я же говорю, всё в кучу получилось! Я удивился, почему он не пришёл поздравить меня. Мне сказали, заболел. Всё равно не сплю. Решил перевести его к себе, чтобы легче было ухаживать! – Вдруг сейчас Любим, разбуженный их разговором, распахнёт дверь, или Визитёр захочет войти в квартиру? Счастье ещё – не успел нажать кнопку звонка.

– Он же спит! Почему нельзя подождать до утра?

– Утром понесу брошюру в типографию. Некогда будет возиться с братом, а он легко просыпается и засыпает, как и все под препаратом!

– Да, такого эффекта мы и добиваемся.

На лестнице почему-то светло, будто кто-то светит им в лица, чтоб они хорошо видели друг друга.

– У меня просьба, – набрался наглости Джулиан, – подарите ещё месяц! Вам ничего не стоит, а я поставлю брата на ноги. Вы же сами сказали, моя жизнь изменится. Чтобы совесть не мучила…

– Не понимаю, чем он заболел?! – Улыбается доброжелательно, а ведь не верит ни одному слову! Но открытие противоядия и разговор на острие бритвы сделали Джулиана, дерзким:

– Ногу сломал. В препарате недоработка: кости становятся более хрупкими, чем у обыкновенных людей. Кальция не хватает! Подключитесь утром и послушайте разговор с врачом.

Визитёр снова зевнул.

«Не верит!» – с ужасом понял, но спасением пришли строки о птицах, поющих песнь солнцу, о вечной жизни избранных, их щедрости: живут для блага трудолюбцев!

– Вы велели, – преодолевая отвращение к себе, сказал, когда иссяк. – У меня уже много таких стихов.

– Или ты хитрее меня, и я – дурак. Или дурак – ты, правда, дурак смелый. Или за тобой – большая сила. Стихи хороши, ты и впрямь талантлив. О субботниках надо хорошо подумать. Настораживает один пунктик: куда денем тех, кто сегодня обслуживает город? Появятся безработные! А безработица – беда всех режимов, кроме нашего! Насчёт хрупкости костей выясню. Если это так, награжу тебя за бдительность и своевременный сигнал. Придётся доработать. Нам нужен организм безупречный. Ладно, дарю тебе два месяца.

Визитёр засмеялся и исчез, будто его не было. Как мог поверить хоть одному слову! И не захотел посмотреть, действительно ли у брата сломана нога, в чём удостовериться очень просто: нажать кнопку звонка! И не спросил, зачем для какого-то нелепого открытия – трёхкопеечного предложения о субботниках столько людей бегает в ночное время! О том, что поверил в день рождения и говорить нечего! Как он засмеялся! Оскалился.

Явился один, без охраны. Легко можно было убить его!

Джулиан стоял перед дверью брата и никак не мог нажать кнопку звонка.