Текст книги "Украли солнце"

Автор книги: Татьяна Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

Глава седьмая

За неделю до выхода на площадь Джулиан перестал спать. Он только начал думать, людей увидел. И погибнуть?! Или предать тех, кто открыл ему жизнь?

Конкордия избегала его. И лишь за четыре дня привела на террасу. Жёсткий снег бьёт в лицо.

– Подготовлю список исчезнувших из официальной жизни, как бы умерших, – сказала поспешно. – Прочтёшь их имена.

– Не идиот же Будимиров! Наверняка знает, кто умер, кто просто исчез!

– Не на площади же у него списки. Тебе важно выиграть ещё несколько дней. Придумаем что-нибудь.

– Было много времени, не придумали.

– Ждали.

– Чего? – Она пожимает плечами. – А меня за ложь убьют! Ничего не стоит восстановить даты смерти! Если я чувствую – липа, что ж говорить о Властителе!

– Вот и нет, он многого не знает. Думаешь, о Саломее с сыном ему доложили? В официальной сводке: умерли. За последние две недели очистили ещё трёх, и те тоже официально умерли. Ищи ветра в поле.

– Что же, Властитель верит всем этим смертям? Где трупы? И люди, принимающие препарат, не болеют.

– Но с ними могут случаться несчастные случаи.

– А если сын Саломеи объявится в другом месте? – Сам себе удивляется, как чётко парирует он доводы Конкордии. – Фамилия…

– Он поменял фамилию. Мы делаем подложные документы. Так что смело называй имена. Сверху поможешь нам! Эх, если бы ты умел читать мысли! Не гожусь я в учительницы.

– Это я ни на что не гожусь! На самой низшей стадии развития.

– Прекрати паниковать. Может, Апостол придумает, как передавать друг другу информацию. Начнёшь действовать.

– Смешно. Разве можно там действовать? Здесь-то не воспользовался, не убил, когда он был один…

– Он не бывает один! – И без перехода: – Командировка очень важная. Апостол должен успеть подготовить брошюру, разоблачающую препарат, за ночь отпечатать тираж. Мне велел достать тонну дополнительной бумаги, а я… не в силах идти к Любиму. Пожалуйста, сходи, попроси. А вернётся, придумает что-то обязательно! Кто знает, может, ты и спасёшь всех?!

Подставил снегу и ветру лицо, как когда-то в степи. Конечно же, Апостол найдёт выход!

Вопрос о бумаге показался ерундовым. Джулиан поспешил к Любиму. Но, очутившись в тёмном коридоре, «забуксовал»: а вдруг в такой ответственный момент, когда его жизнь висит на волоске, раскроется истинная цель поездки Апостола, и их с Любом, как сообщников, превратят в роботов? Марика говорила: не надо подставляться, а он сам на рожон лезет!

«Прекрати паниковать! – одёрнул себя словами Коры. – Заячья душа. А когда брата спасали, сама Марика не рисковала?» Говорить-то говорит, да путь выбрала именно этот!

Холодная кнопка лифта. Коридор. Гонит его к брату хлёсткий прут из слов: «заячья душа», «трус», «Или жить по-человечески, или зачем жить?! Перестань о себе думать!» Глаза Марики и Роберто с чёрными от недосыпания, усталости подглазьями ведут его к брату. Но в ту минуту, как открыть дверь, видит залитых кровью людей на камнях площади.

Почему именно они с Любом первые должны брать на себя всю тяжесть ответственности?!

Почему «первые»? А сколько ответственности берут на себя Апостол и другие?! Апостолу нужна бумага.

Джулиан открывает дверь к брату.

Любим встаёт, идёт навстречу.

С детства, с первого мгновения жизни, эта улыбка во всё лицо – ему! Сказки и волшебства начинались с этой улыбки.

– Здравствуй! – говорит брат. И столько в его «здравствуй» радости!

Любим не испугался, когда Джулиан, закрыв глаза, выпалил про тонну бумаги. Под резкий звонок телефона движением руки остановил объяснения. И сразу – другой Любим: глаза стеклянны, губы поджаты, голос равнодушен:

– Слушаю. Точно так. Ясно. Будет сделано. Что положено, – твердит, как автомат. Наконец, трубка на рычаге. – Мне начинает нравиться эта игра, – говорит весело. – Сижу на пороховой бочке, дух захватывает, взорвусь или нет?

Кабинет Люба тоже свободен от бдительного «уха» Центра.

– Здорово вы все надо мной потрудились – заново родился! Не дай Бог, там остался бы! – Брат ткнул в пол.

– Чего это ты вдруг?! – И, почему-то волнуясь, спросил осторожно: – А ты случайно не помнишь, кто тебя накормил?

– Попробую составить убедительный документ.

Не ответил. Не захотел или не услышал вопроса?

Брат. Он не спросит, зачем нужна бумага, и за себя не испугается: бездумно кинется исполнять его просьбу. Он переживает своё новое рождение и не хочет думать об опасностях! Когда услышал про пьесу отца и что мать верит в их победу, словно проснулся. Громких слов не произнёс, но с этой минуты начал жить снова. Нужно сказать ему… И Джулиан говорит о содержании брошюр.

– Погоди отвечать, – просит, смутно надеясь на чудо: может, и не нужно будет жертвы?!

– Апостол продумывает всё, что делает. Какие могут быть сомнения? Сделаю, что смогу. Ты доволен жизнью?

Вопрос не ко времени.

– Какой же я поэт, Люб, если не смею писать то, что хочу?! – говорит невпопад, брат не об этом спросил. И не знает брат о том, что отсчитываются последние часы его человеческой жизни.

– Почему не смеешь? Я изучил твои книги. Ты пишешь как раз о том, о чём хочешь! Правда, это совсем другие стихи, чем ты писал дома. Ты большой поэт, братишка!

– Но ведь многие проживают жизнь, а птичек и цветов даже не замечают. А здесь, в городе, среди камня, им вообще нет места. Лишь бы не погибнуть! Зачем и кому нужны стихи про голубую волну? Разве они накормят людей?!

– При чём тут голубая волна и птички? Их нет в твоих стихах. Что с тобой? Мы будто не слышим друг друга! Ты чего-то не договариваешь. Ты чего-то боишься?

– Ты спросил, доволен ли я жизнью?

Сказать правду? Брат – ребёнок, тоже не понимает политики. Зачем же тревожить его? Обойдётся всё, потом, в безопасности, расскажет. Не обойдётся и придётся погибнуть, Апостол объяснит.

– Не знаю, брат, нужно ли добавлять людям боль стихами или надо уводить их от этой жизни в выдуманный мир.

– А я никогда не жил так, как сейчас, – по-детски улыбнулся Любим. – Не думай, я не слеп, может, придётся умереть, но я нужен сейчас, понимаешь? И ничего другого не хочу. Только бы ты был рядом со мной всегда! Да все наши и… Кора. Слушай, а Кора… с Апостолом не едет? Знаешь, я… это давно, ещё до того, как меня накормили…

– Кто накормил тебя? – перебивает его Джулиан.

– Столько во мне радости! Сижу как дурак, всё время вижу её. Смотри, вот она, здесь. Помнишь, в степи в жаркий день воздух – голубой, оранжевый, звенит от солнца?!

Успокоив Любима – Кора никуда не едет, Джулиан поспешил распрощаться. Пусть ничего не делал для этого, а ведь отнял у брата любимую!

Остаётся двое суток до выхода на площадь. Апостол возвращается завтра вечером. На поиск спасения – сутки.

«Ждала», «просила», «ещё раз поговорю»… – как-то сразу собрались все странные недомолвки Конкордии. Из них ясно: Апостол не хочет помогать ему! Почему?! Пошёл к телефону – позвонить Коре, Любим позвал ужинать.

А лишь сели за стол, явился Гюст.

– Я положил твои стихи на музыку! Мальчишки распевают! Меня посылают в командировку – пробуждать массы искусством! Слушать будете? Я тоже, между прочим, хочу есть. – Садится за стол, не дожидаясь приглашения, вытаскивает из кастрюли самую крупную картофелину, с набитым ртом говорит небрежно: – Я подкидываю в цеха кассеты с нашими песнями. Призыв к действию. Не бойсь, только верным людям. У меня на людей острый глаз. Готовлю бунт!

– Что?! – Джулиан вскочил.

– Что ты сказал? Зачем нам сейчас бунт? Апостол знает?

Гюст чуть не поперхнулся.

– Ни слова Апостолу, Любим, или станете моим врагом, и моей ноги здесь больше не будет. Хочу устроить Апостолу сюрприз: всё сделаю сам с моими людьми, посажу Апостола во главе Учреждения. Уже три отряда по сто! Ребята вооружены, обучены – огонь! Ждут сигнала. Терять им нечего. В случае победы начнут жить. К нам присоединится несколько цехов завода, у меня там свои! А ещё… среди бойцов Возмездия есть одноклассник, обещал провести работу и подкинуть оружие.

– А ты не шутишь?! – во все глаза он смотрит на Гюста.

– Я проверил версию Апостола о неуязвимости верхнего этажа. Ерунда. Сами распространяют слухи, чтобы нагнать страху. Пусть техническое совершенство… но до такого ни один ум ещё не додумался: всем этажом на другую планету! А ты знаешь, воздух на той планете есть? Мой совет ещё не решил, взорвать их или убрать по одному. Знаю время, когда кто прилетает и улетает. Подложить в каждый самолёт самоделки, взлетят благополучно, взорвутся в воздухе. Ищи виноватых! Смеси уже достаточно, всё упирается в надёжных людей наверху!

– Ты сошёл с ума! – Любим, потерявший было дар речи, ждёт от Гюста подтверждения своих слов: да, действительно сошёл с ума! – Сколько не виноватых людей убьёшь!

Джулиан же смотрит на Гюста как на диковинное существо, в нужную, единственную, минуту даровавшее надежду. Спокойно жуёт Гюст, точно не он разрушил обречённость. Вот кто спасёт! И не будет площади, и не будет предательства.

– Они тоже живут однажды, Гюст! – повторяет брат слова Апостола. – Какие сюрпризы могут быть?! Нельзя скрывать от Апостола! Боишься с ним говорить, посоветуйся с Марикой, ты ей веришь! Ты хочешь пролить кровь. Не бери грех на душу.

Что там бормочет брат – беспомощное и робкое? И впервые в жизни Джулиан восстаёт против него:

– Не уничтожим их, они уничтожат нас, как губит нас одного за другим Эвелина, которую мы вовремя не убили!

– Какая она из себя? – спрашивает Любим.

Джулиан описывает её внешность.

– Теперь первый Советник Властителя. Ищейка. За Апостолом идёт по следу.

– Это она. – Любим рассказывает, как в кабинет вошла красавица в сопровождении Брэка, вёрткого, невзрачного человечка, сказала, что она выносит ему, Любиму, смертельный приговор, потому что собрала компрометирующие его сведения. – Брэк связал меня, она подвезла ко мне аппарат.

– После этого ты смеешь рассуждать о мирном пути?! Прав Гюст, нужно было сразу, давным-давно, убить её! Сила на силу, Любим! Как можно жалеть убийц?! Взорвать Учреждение вместе с проклятым препаратом, вернуть Бога и солнце! Ты чего расселся, Гюст? Идём. За сутки управимся?

– Нет! Ты можешь погибнуть! – шепчет Любим.

А Гюст ест и хихикает. Рассказывает об оркестре, об отряде.

– Ребята у меня на подбор. В огонь за меня и Апостола! Хватил, сутки! Три месяца, не меньше надо. Всё упирается в людей. Проколов быть не должно!

Любим сам вызвал Марику. Сердце ёкнуло, когда она вошла, но Джулиан тут же заставил себя увидеть Степаниду.

– Они собрались взорвать самолёты, захватить власть, Апостола сделать правителем над всеми, – выпалил Любим.

Гюст преспокойно пил чай и даже не взглянул на Марику.

– Я давно жду этого. – Она достала из кармана флакон, накапала из него в мензурку, протянула Любиму. – Не волнуйся, прошу. Так много людей принялось вытравлять из себя рабов, сколько энергий высвободилось! – Кажется, Марика говорит самой себе, едва слышно. – Если будет бунт, погибнут тысячи… дети, старики!

– Что за бред?! – Гюст поставил стакан с чаем. – Разве я собираюсь убивать детей? Только убийц.

– А по пути сколько невинных?! Люди Властителя начнут действовать сразу после гибели первого самолёта. За такие игры, за все революции расплачиваются невинные! И где гарантия, что убьёшь Будимирова, а не двойника?

Джулиан понимает то, что говорит Марика. Наверное, она права. Но и Гюст прав и может спасти его. И в данную минуту Гюст больше прав, чем Марика.

– Ты говорила, от человека зависит! Я хочу изменить свою жизнь и жизнь близких! Уничтожим этих правителей…

– Тут же придут новые, ничуть не лучше! – равнодушно говорит Марика. – Эвелина – без сердца, не рожала, не любила, никого не пощадит. И удовольствия ей не нужны, только власть. Таких, как она, наверху много. Исчезни Властитель, начнётся драка за престол. И Властитель наверняка успел заложить подобное Учреждение в глубинке. Там устроит столицу, а этот город сровняет с землёй, как Корино село.

– Не хочешь крови, давайте вкатим Эвелине препарат. Ещё не поздно! Операцию беру на себя!

– Здорово, революция без крови! – поддержал Гюста Джулиан. – Всем вкатим! Их же оружие! Медлить нельзя. Невинные не погибнут!

– А властители покорно будут превращаться в роботов? – говорит Марика скучным голосом. – А если они тебя убьют?!

Вопрос неожидан. Он всё расписал заранее, жить запланировал долго и счастливо – вместе с мамой, Степью и Любимом. Ему нельзя умирать.

– Ты никогда не видел драк? Вроде игра, со смехом, шутками, но вот один толкнул другого чуть сильнее, тот ударил уже не понарошку, и вспыхнула злоба. Даже родного брата, даже мать человек в слепую минуту может убить. И твой препаратный террор породит террор кровавый. Кстати, Кропус одна не ходит: завела телохранителей! А уж по-настоящему убивать, мальчики, и вовсе нельзя! Как же вы не понимаете этого?! – Бесстрастие рухнуло. Ни слова больше Марика не прибавила, встала и ушла.

Глава восьмая

Адриан уехал в командировку. Алина сильно занята: музыка, школа, карате. А теперь и собаки. Каждую свободную минуту она бежит к Афанасию. Вместе с ним принимает роды. Разговаривает с собаками. «Твоя душа, – как-то услышала Магдалина, – соприкасается с моей. Ты смотришь на меня и хочешь сказать, что со мной вместе поднимаешься к небу и слышишь голос Бога, вместе со мной принимаешь токи добра». Если б не знала, что это её семилетняя дочка, решила бы: долго прозревавший к истине человек. Она всегда чувствовала: Алина несёт в себе что-то загадочное. Только родилась, уставилась на неё взрослым мудрым взглядом. Кто в ней: тётя Алина, о. Пётр? А что если граф? Но разве возможно, чтобы граф был одновременно и в Джуле, и в её девочке!

В этот день Алина принесла щенка к ним в комнату.

– Ма, можно он будет спать со мной? Он уже знает, где уборная. А мне очень нужно, чтобы он жил со мной!

Магдалина кивнула. Она считала: должно быть «можно» всё, что хочет человек! А присутствие щенка в их комнате меняло климат и для неё. Джин вёл себя странно. Обычно щенки скачут, носятся, играют с любым предметом, который найдут, этот плюхнется на пушистый зад перед Алиной и уставится своими голубыми глазами на неё.

– Ма, ты что-нибудь понимаешь? Что он хочет сказать? Видишь, у него совершенно человеческий взгляд! Он родился, чтобы защищать меня, ты видишь?!

– Ма, чья в нём душа? Это мой ангел-хранитель. Я боюсь смотреть на него. Мне кажется, он недолго проживёт, он что-то знает такое, что очень важно для нас с тобой! Ма, почему мне так жарко, когда он смотрит на меня?

Иногда Джин начинал лизать Алинины руки или лицо.

– Ма, он считает, я его ребёнок, видишь, умывает меня?

Щенок с Алиной не расставался. Во время уроков тихо лежал под её стулом. Носился за ней, когда она бегала или играла с ребятами!

– Ма, я теперь всегда выигрываю. Это Джин делает. Не знаю как. И бегать я стала быстрее всех, и учиться лучше.

– Ты и раньше прекрасно училась!

Почему-то сжималось сердце, когда видела их вместе – дочку и Джина. «Господи, защити их обоих!» – просила она.

Был обычный концерт-отчёт: кто-то пел, кто-то танцевал. Алина играла. Ксения переворачивала ей ноты. И вдруг дёрнулась и откинулась на спинку стула. Алина резко оборвала пьесу.

– Что случилось? – спросила испуганно.

Ксения не ответила. Глаза закрыты. Её положили прямо на пол, голову – на колени к Магдалине. Кто-то побежал за Жорой. Это произошло в одну секунду: Джин вспрыгнул на ноги Ксении и уставился пристально на неё, и словно лучи протянулись из его глаз к лицу Ксении. Магдалина невольно чувствовала их тоже. Вскоре Ксения пришла в себя. Не успела открыть глаз, как Джин уже лежал у неё на груди. Подоспевший Жора констатировал: пульс в норме, приступ прошёл.

– Что случилось? – спросила Ксения. – Почему прервали концерт? Алина, продолжай. – Осторожно Джин сполз с груди Ксении и как ни в чём не бывало улёгся под Алинин стул.

Магдалина всё время ощущала благословение Божье. Казалось, Бог одобряет их жизнь и помогает им. Что-то таинственное питало каждую минуту. И, если бы не страх за мужа, брата и мальчиков, она расслабилась бы наконец.

Правда, и в освящённые Богом будни врывались неприятности.

Как-то к ней в комнату влетели Ганя и Владим, на обоих не было лица.

– Рассуди нас, мать! – сердито сказал Ганя.

Такого бешенства, которым были искажены лица дорогих её сыновей, не видела ни разу за все эти годы.

– Что случилось? – спросила заикаясь.

– Ты знаешь, что такое «реальность»? – резко спросил Ганя. – Не отвечай. Знаешь. Вчера его, – Ганя кивнул в сторону Владима, – чуть не схватили. Глаза бы мои его не видели!

– Ты не имеешь права ни так разговаривать со мной, ни приказывать мне! – взорвался Владим.

– Да что же случилось?! – воскликнула она. – Почему тебя чуть не схватили?! Не схватили же! – Но тут же сама поняла: Владим стал очень заметным, ярким человеком. И дело не в красоте, не в заматеревшей фигуре, а в выражении его лица. Кажется, это лицо так и кричит: я умён, я образован, я особенный. – Понятно, – сказала она. – Ты, Ганя, решил запретить ему выходить в город. Так?

– Я не хочу, чтобы его убили! – закричал Ганя. – Не хочу, чтобы его превратили в робота. Он один у нас такой. Стольких спас! Всех нас! Теперь моя очередь! Я юркий, я незаметный. Знаю все ходы-выходы и что когда нужно делать. Я тоже могу спасать людей, охранять Джулиана. Он же всему и научил меня! Да, я запрещаю ему выходить в город.

– Ты не имеешь права что-то запрещать мне! – взревел Владим. – В этом смысл нашей жизни здесь: никто никому ничего не может запретить. Твой стиль общения безобразен. И дело не только в этом. Ты хоть и вырос, а многого ещё не понимаешь. Делаешь ошибки, привлекаешь к себе внимание излишней самонадеянностью: и это ты умеешь, и то! Ты эгоист! Часто себя демонстрируешь! А в городе ты должен забыть о себе: о том, что хочешь есть, в уборную, что замёрз…

– Успокойтесь оба! – попросила Магдалина. – Устроили спектакль! Никак от вас не ожидала. Вы ещё подеритесь!

– Это уже было, – буркнул Владим. – Он набросился на меня с кулаками. Хорошо ещё, я умею нейтрализовать любой удар. А то было бы членовредительство. Вот пожалуюсь Полю, будешь знать. А то с ним по телефону всё «сю-сю» да «сю-сю»! Ангелочка разыгрывает из себя! «Эй, папочка, всё в порядке!»

– Подождите. Во-первых, оба сядьте, закройте глаза и попросите прощения у Бога за то, что допустили в сердце злобу. Как вас обоих разобрало! Во-вторых, немедленно вспомните уроки Поля, расслабьтесь и скажите себе все слова, какие говорил Поль перед медитацией. Выбросьте из мышц, из души негативные эмоции. А теперь представьте себе друг друга в лучшие минуты жизни, любящими, когда каждый из вас добр и открыт для нормального разговора. Откройте глаза. Мы разумные люди, а не кипящие злобой нелюди, мы можем понять друг друга.

– Ты права, мать, – сказал Владим. – И мне очень стыдно, что я так сорвался. Но вот что, Ганя, я скажу тебе. Я тебя люблю. И знаю, ты любишь меня. И не только желание заступить на моё место движет тобой, ты, в самом деле, за меня испугался. Но в тот раз я совершил ошибку, я позволил себе взглянуть одному из воинов в глаза, он и увидел, что я думаю о нём. Этого нельзя было допустить. И я сделал выводы: больше этого не повторится. Но я ещё не готов полностью отдать тебе свою работу в городе. Предлагаю разделиться. Больше мы вместе ходить не будем, и главную часть работы в городе ты возьмёшь на себя. Кое-что я пока оставлю себе. И буду более осторожным.

Ганя сидел, опустив голову.

И стояла тишина. Магдалина чувствовала: что-то ещё тут происходит, чего пока она не понимает, что-то лично касающееся Гани, ведь не случайно же он так взорвался! И она терпеливо ждала, когда он сам заговорит.

– Ты согласен со мной? – спросил Владим. – Или нет?

Прошло ещё какое-то время, прежде чем Ганя поднял голову. В его глазах стояли слёзы.

– Я хочу попросить прощения и у тебя, мать, и у тебя, Влад. Я виноват, и сейчас время признаться. – Он помолчал. – Помнишь, Влад, мать нам с тобой дала поручение пойти в аптеку к любимой девушке Ива?

– Ну?! – непонимающе смотрят они на Ганю.

– Я выпросил выполнить поручение сам: передать записку девушке. Помнишь, Влад?

– Ну, помню. Только я не помню продолжения. Передал?

– Не передал. Я вообще не дошёл до аптеки.

– Почему? – воскликнули оба.

– Я потерял записку.

– Значит, Ив ждёт ответа напрасно?!

– Я никак не мог признаться. И поэтому был так зол. На себя. Прощения мне нет. Иву не могу смотреть в глаза. И вам обоим не могу. Хотел просто так пойти в аптеку, без записки, и всё девушке объяснить, но Влад никак не оставлял меня одного! Вот я и сорвался. Ну что вы молчите?! Ну что мне теперь делать? Как искупить?

– Выкладывай, что ещё у тебя на уме?

– А ещё… – Он обрадовался вопросу. – А ещё… Гуля…

– Что «Гуля»? – спросила Магдалина.

– То, что она всё время просится со мной в город.

– И ты собирался брать её вместо меня?! – спросил Владим. Ганя кивнул. – Вот что я скажу тебе. Много раз я видел, как хватали молоденьких девушек, если они шли по одной и не являлись работницами того или иного учреждения. Этих девушек больше никогда не встречал. Весьма вероятно, их увозят для услаждения кого-то наверху. Тебе не приходит мысль в голову, что с Гулей может случиться подобное? Вместо романтической прогулки вдвоём…

– Замолчи! – жалобно просит Ганя. – Конкордия же ходит по городу одна!

– У Конкордии на куртке значок Учреждения. Если её кто-то схватит, он будет расстрелян. Конкордия неприкосновенна: она официальный работник Учреждения. И странно, что ты этого пропуска не замечал. Приглядись!

– Гуля поставила условие: или я беру её с собой, или она никогда больше меня не поцелует! – жалобно сказал Ганя.

– Тут ещё и первая любовь?! – улыбнулся Влад. – Так бы и сказал, чучело, вместо того, чтобы драться и орать. Есть два варианта. Или придумаем что-то здесь, что будете делать вдвоём, или попытаюсь раздобыть такой же значок для Гули. Договорились? По крови не сестра! – повернулся он к Магдалине, хотя она ничего и не собиралась говорить.

– А что теперь будет с девушкой в аптеке? – спросил Ганя.

– Забудь. Я сам пойду к ней. А то, что вспомнили о пропуске, здорово. Мне самому нужен, тогда никто ко мне цепляться не будет, так, мать? Попрошу Апостола.

Она не участвовала в разговоре. И наполнялась гордостью. Вот как всё, оказывается, у них устроено: обо всём без её помощи могут разумно договориться.

– Судя по тому, что ты улыбаешься, мать, ты довольна нами?! – спросил Влад. И эхом Ганя:

– И ты простила меня? Скажи, что ты простила меня?! – Он вскочил с места, подпрыгнул, уселся в шпагат, вскочил и завопил: – Простила! И ты простил, так, Влад?

В тот вечер Влад привёл девушку из аптеки. Она, в самом деле, сильно похожа на Веру. Но она бледна и не умеет посмотреть в глаза. Ест, опустив голову.

– Не бойся нас, Фая! – говорит ей Влад. – Здесь тебя никто не обидит, мы все тебя любим, потому что Ив любит. Он сейчас придёт, через десять минут заканчивается работа.

– Спасибо, – шепчет Фаина.

– Идёт! – завопили дети. – Ив, беги сюда, скорее!

Он подошёл и никак не мог понять, почему стоит такая тишина, и почему все смотрят на сидящую к нему спиной женщину. Осторожно обошёл её и взглянул. И замер: лишь смотрит на Фаину своими говорящими глазами. А она вдруг заплакала.

– Я думала, ты погиб, как погибли родители, – сказала.

– Их превратили в роботов? – спросил Влад.

– Погибли. Я думала, Ив тоже погиб, раз столько лет… Пыталась искать. Никто на бывшей работе не видел…

– Зовите Афанасия! – прошептал Ганя. – Нужен Афанасий. Мы сейчас будем играть свадьбу! Правильно я понял?!

Все засмеялись. А Ив, наконец, сказал:

– Это ты.