Текст книги "Украли солнце"
Автор книги: Татьяна Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)
Глава третья
Прошло семь лет с той минуты, как она исчезла и бросила его в чёрную дыру.
Два года подряд снилась. Увидит лицо и теряет сознание. Очнётся, снова она.
И Адриан снился каждую ночь. Не с крашеными волосами, а золотыми, из детства, и отцовскими глазами.
Снилось, как они трое идут по селу и отец спрашивает: «Ну, что теперь, детки, мы затеем?»
Снилась сестра, хрупкая девочка с косами. Лица не помнит. Она не похожа на отца и брата. Но улыбалась, как они.
Магдалину тоже не помнит девочкой, только пепельные волосы, развевающиеся во время скачек и звенящий любовью крик «Гиша, я здесь!» Магдалина всегда рядом с отцом, братом и сестрой, сидит за их общим столом, и он смотрит на неё и слышит её дыхание. На праздниках все они всегда были вместе. И теперь вот так часто снятся. Только теперь рядом с ними он.
В другой раз он мечется по столовой под голосом брата.
Его брат жив – исследования показали наличие лишь двух трупов с его ДНК. Невозможно раскопать могилы всего кладбища. И не надо. Сердцем он знает: брат жив. Тоже Адриан. Взял себе фамилию Колотыгин. Но и у него фамилия – чужая. Он вернёт им с братом истинную! Дал приказ найти Колотыгина. И ждёт. А пока по слову перебирает их с братом разговор. Ловит себя на том, что громко кричит: доказывает брату его неправоту и приказывает начать террор по всей стране. Почему отдаёт такой приказ, почему позволяет Будимирову снова распоясаться в нём? Потому ли, что брата никак не могут найти, или потому, что так кроветворно – неоперабельной опухолью распространился в нём отчим, пропитал его ненавистью, и никакие силы уже не очистят и не спасут? Что стал бы он доказывать брату, в чём убеждать? Представляет себе, как они вдвоём строят такую жизнь, которую когда-то создал их отец. И ловит себя на том, что не долее чем вчера приказал уничтожить всякое подобие мыслей и чувств.
Время остановилось. Он болел. Он тяжело болел.
Врачи приносили лекарства. Он не пил. Не хотел терять остроты ощущений. Хотел мучиться. Хотел доказать брату свою правоту, убедить его в том, что созданный им мир единственно правильный, и жаждал, чтобы явился брат и переубедил его.
Это всё сотворила с ним она. Торчит тут. Смотрит на него колдовскими глазами.
Что с ней случилось? Покончила с собой? Умерла от голода и бесприютности? Погибла?
Их искали обоих. В течение двух лет он держал в городе блокаду: проверялись квартиры, подворотни, заброшенные пустыри, парки и учреждения. На подходе к селу и дому Григория дежурили самые опытные бойцы Возмездия. Магдалина и Колотыгин не объявились.
Чего ждал он в эти долгие два года? Что брат жив или погиб от ран? Наверняка погиб. Что жива она или что умерла? Силой взять хотел или предложить новый эксперимент? Он не знает. Эксперимента с Магдалиной не получилось бы никакого!
Однажды ночью внезапно проснулся. Не пришла к Григорию и не подала никакого знака, не жива. И брат явно погиб. Никаких следов! Но почему не нашли ни её тела, ни тела брата, ни тела старика? Как в воду канули все трое. Впрочем, кто знает, может, и в самом деле все трое канули в воду – через город протекала стремительная, увёртливая речка. Весьма вероятно, старик умер на руках Магдалины, и она спихнула его в эту речку, а следом бросилась сама! А брат наверняка удрал из города. Его-то и вовсе не сразу хватились.
Вдруг ощутил в себе странное движение. Дотянуться включить свет не мог. Широко открытыми глазами таращился в темноту – что в нём происходит? Физическое действие: из него вылетает лёгкое светящееся облако, какое-то мгновение висит над ним и медленно плывёт вверх. Легко проходит сквозь потолок. Потом второе облако вылетает из него, такое же светлое и лёгкое, висит мгновение и так же просачивается сквозь потолок. И третье… С каждым выплывающим из него облаком, чувствует, он теряет вес, кровь, энергию. А в нём сгущается, его заполняет резиновая муть.
Утром он снял блокаду с города и отозвал бойцов Возмездия от дома Григория.
На Бога всё кивала Магдалина. Ну и где же этот Бог? Никто Его не видел. А если и есть, вовсе Он, получается, не против его, правления. Вот же за столько лет не покарал! Наоборот, всё задуманное как бы поощряет! Неизвестно ещё, чей этот Бог: его или Магдалинин?! Раз помогает ему, значит, его! Именно с помощью её Бога он увековечит память о ней: докажет ей и брату, что в их споре об идеальном государстве прав он. Только порядок, твёрдая дисциплина, бездумное, полное подчинение народа главе государства, жизнь – коллективом, с общими работой и праздниками, сделают государство непобедимым и могущественным, а каждого человека счастливым.
И он, ощутив снова «я» вместо «мы», начал работать. Первое, что сделал: заменил временный полог, натянутый сгоряча, между солнцем и городом, добротным. Второе: завалил камнем реку. Памятуя слова Магдалины – он невежественен, решил расширить и усовершенствовать лаборатории. Теперь не только препарат, давший ему дешёвую покорную рабочую силу, будут готовить учёные. Он велит построить космические корабли – маленькие планеты, на которых в случае необходимости можно бежать с земли и жить десятилетиями, пока он не найдёт для себя и своих людей другого приюта. Решит проблему с воздухом: научится делать его. Заставит учёных изобрести лекарства, спасающие от всех болезней. Прикажет создать эликсир жизни, совершенную прислугу, при которой можно, не боясь, говорить всё, что хочешь, и аппаратуру, способную улавливать каждое слово на любом предприятии, в любой квартире, чтобы никаких шпионов не надо было, и стражей небесных, похожих на птиц – пусть сверху набрасываются на баламутов и уничтожают их.
Воспользуется советом Магдалины и купит мозги! Со всей страны собрал он умельцев в разных областях, и теоретиков, и полусумасшедших мечтателей. Заставил каждого в популярной форме объяснить ему суть темы. И удовлетворил все их желания. Разбил сады, построил для каждого такое жильё и такую лабораторию, которые тот попросил, обеспечил всем необходимым для исследований. Сам, лично, время от времени, проверяет работу учёных. Ему нравится слушать подробные отчёты, читать материалы исследований и открытий. Нравится, что по посёлку носятся в играх весёлые дети, кудахчут друг с другом женщины, которым не нужно работать. И школу построил особую: преподают в ней сами учёные, а учатся талантливые дети со всей страны. Магдалина была бы удивлена и довольна.
Он не монстр. Сам живёт и тем, кто достоин, предоставляет всё необходимое для полноценной жизни.
Магдалина права, он любит проводить эксперименты. Самый дерзкий, самый грандиозный – с учёными.
А в остальном. Что ж, он учтёт прошлые ошибки. Навечно привяжет людей к месту работы: за каждый лишний год на одном месте будет прибавлять зарплату, не намного, баловать нельзя, но к старости кое-что набежит! Никакого индивидуального пения, только хоровое. Никаких распущенных волос и кос, всех трудолюбок в платки упрятать! В обычных институтах и школах воспитывать граждан только на положительных героях, живущих интересами государства! В специальном Учреждении поставить на поток формирование совершенных работников. Бунтарей кормить препаратом! Он докажет Магдалине свою правоту.
И Время рассудило их во всех пунктах спора. Он создал государство, какое задумал. Магдалина правильно написала: «Жалость не в помощь, во вред». На жалости не построишь ни завода, ни дома. Изучив историю, он сделал ценнейшее открытие – жалостливые правили совсем недолго: их убивали. Магдалина проиграла.
Вообще она произвела переворот в его судьбе. Не только в осознании собственной роли в стране, но и в личной жизни. Как щенка, ткнула носом: есть они, женщины, и без них жизнь ущербна. Когда понял, Магдалины рядом никогда не будет, объявил смотр: из разных областей везли женщин, похожих на неё: с раскосыми глазами, распущенными волосами. И он брал их, как его бойцы брали женщин, не разговаривая с ними, не обращая внимания на их чувства, в каждой видя Магдалину. Это её, наконец, он подчинил себе. Испытывал злобную радость победителя: вот тебе, ты моя собственность! Правда, за последние годы вкус изменился: стали нравиться волосы рыжие.
К сведению принял он и слова Колотыгина: не только для работы родится человек, должен получать удовольствия от жизни! Теперь у него есть всё, о чём раньше даже понятия не имел: женщины, сады, моря, яхты. И он жадно пользуется всем этим.
Глава четвёртая
– Мама! Я что скажу тебе! Ив плачет.
– Как это «плачет»? – удивлённо смотрит Магдалина на дочь. – Он же всегда всем доволен. Что случилось?
Алина пожимает плечами.
– У меня есть предположение, но точно я не знаю, конечно.
Невольно Магдалина засмеялась.
– У тебя такая взрослая речь, будто тебе не пять, а двадцать лет!
– Что же делать, если я учусь во взрослой школе и общаюсь с взрослыми людьми, если я и твоя, и папина помощница, а вы занимаетесь важными государственными делами! Ну что ты, мама, вздыхаешь? Я слышала, ты жаловалась Вере: боишься, я детства не доберу. Доберу ещё как! Мы носимся с Ганей и Гулей как сумасшедшие. Играем в разные игры! Я много жизней живу: и детскую, и взрослую, и твою, и папину. За вас отвечаю, вы оба бываете такие беспомощные. Я же помогаю вам, правда?
– Правда. Ну, хорошо, так, какое у тебя предположение?
– Мне кажется, он очень любит Веру. Один раз, я слышала, он спросил её: «А если б не Наум, ты могла бы полюбить меня?»
– Ну и что Вера ответила?
– Я на цыпочках убежала. Ведь нехорошо подслушивать, правда? Но, думаю, она сказала: «Не могу». Потому он и плачет.
– Спасибо, доченька.
Магдалина пошла в отсек Ива. Тот никак не отреагировал на её присутствие.
– Всё образуется, вот увидишь, – сказала.
Он поднял заплаканное лицо.
– Что?! То, что я один на свете как перст?
– Ну, как же ты один? Мы все твоя семья, так любим тебя!
– Ты знаешь, мать, что такое любовь? И что значит плоть? Вера похожа на ту… в аптеке. Я ночи не сплю, мне нужна она… мне нужна женщина… я хочу детей… я хочу семью.
– А где твоя знакомая из аптеки?
– Ты же теперь запрещаешь выходить! Ничего про неё не знаю… столько лет!
– А Вера при чём?
– Похожа, как близняшка. Вижу её и сознание теряю.
– Давай вот что сделаем: попросим Влада сходить к ней. Он передаст от тебя записку. Напиши адреса дома и аптеки.
– Она сюда не пойдёт. И я не хочу этого. Она любит свет. Она любит своих родителей.
– За эти годы многое могло измениться. Ты ничего не знаешь про неё сегодняшнюю. Пиши записку и перестань реветь. Пора на работу.
– Можно поговорить с тобой, мать? – К ней пришёл Афанасий. И без предисловий выпалил: – Хочу построить храм. Ну, молимся мы, ну, утешаю людей, венчаю… а обстановки нет, святость нужна. Хор хочу, атрибуты храма, чтоб у каждого возникало ощущение: Бог – с ним.
– Бог и так с каждым из нас! – сказала, давая себе время обдумать, с чего начать решение этой неожиданной проблемы!
– У меня есть ещё одна страсть: хочу разводить собак.
– Кого?!
– Я понимаю, в наших условиях и кролики с курами – уже большая радость для детей, играющих с ними. Но ведь потом мы едим животных. Каково это для психики детей и одиноких людей, которых у нас большинство?!
– Собаками хочешь заменить одиноким семью? – обрадовалась она. – Но где будешь их выгуливать?!
– У нас есть канализация, так? И уборные, и души работают, как в цивилизованных квартирах, верно?
– Ну и при чём тут собаки?
– А при том. Для них можно сделать отхожее место типа поддона в душе. Собаки сами пойдут туда, к этому приучить нетрудно, верно? – Она кивнула. – Ну, и всё. Инженеры у нас отличные, придумают, как смывать. Никаких тебе запахов! А кормить… остаются же у нас отходы, да и костей много.
– Здорово! Замечательная идея! А ты умеешь дрессировать собак? Если уж берёшься за такое трудоёмкое дело, хорошо бы их тоже подготовить к политической борьбе, – засмеялась она.
– Конечно, – улыбнулся Афанасий. – За этим дело не станет. Мой отец был дрессировщиком!
– Ты говорил, тебя в числе нескольких диверсантов привели расстреливать. Как священника взяли?
– Ну, какой же я священник? Хотел быть им, да, но разве при Будимирове это возможно? Экономист я. Правда, учился у священника. Спасибо ему, могу нести слово Божье людям!
– Как было возможно?!
Афанасий засмеялся, показывая весёлые ровные зубы.
– Думаешь, только ты войну Будимирову объявила? Перед носом у Будимирова такая жизнь кипит! Один необыкновенный человек и попросил меня пробуждать людей от рабства. Слышала имя: Апостол?!
Теперь засмеялась Магдалина.
– Всё ясно! Как тесен мир!
– Не понимаю.
– И не надо. Спасибо тебе за то, что ты есть у нас! И храм будет, и собак разведём!
В тот день Адриан снова пригласил её в неурочное время. Она обрадовалась. Расспросит про Афанасия, расскажет о его идеях. Но муж был подавлен. Поставил перед ней чашку с чаем.
– Я обещал тебе всегда говорить правду. – И замолчал.
Терпеливо ждала, когда он снова заговорит, но невольно заметалась: брат, Саша, Джуль?..
– Две недели не мог решиться, но сегодня ещё добавилось… говорил с Гишей…
Не Гиша. Кто? Терпеливо ждала и очень боялась: вот сейчас заговорит. И он заговорил:
– Две недели назад Любима превратили в робота. У Роберто до сих пор нет нужного компонента. А может, и компонентов.
– Это конец! – прошептала она.
– Но ведь он жив, Мага! – тихо сказал Адриан. – Он жив, правда, ведь? – сказал, как Алина. Взял её руки в свои. – Потерпи, родная. Я знаю, и он, и Джуль тебе сыновья. Роберто скоро найдёт противоядие. Мы готовим одного учёного наверх…
– Что ещё случилось? – спросила она.
– Джуль получил от Любима-робота письмо, решил спасти его. Ушёл из села три дня назад, и никто не знает, где он сейчас.
– В каком состоянии Саша?
– Как ни странно, по словам Гиши, в лучшем, чем была раньше. Это она отправила Джуля спасать страну.
– Рассказала про пьесу? – Адриан кивнул. – Что теперь делать?
– Любима отправлю в командировку, чтобы в первый же момент не испугать Джуля. Предупрежу Кору о Джуле. Попробую овладеть ситуацией.
– Если ничего плохого не случится с Джулем по дороге…
Ночь без сна. Забудется и тут же вскинется: Джуля уже перехватили санитары. Худенький, хрупкий. Как он просил её: «Не бросай меня, Мага!»
Вот бежит ей навстречу, распахнув руки. Вот читает стихи. Вот жалуется: «Я боюсь смерти, Мага!»
Ничего не стоит схватить его. Если такого сильного, большого превратили в робота! А этот – хрупкий! Саша с ума сошла: отправила воевать ребёнка!
И как жить без Любима? Никогда в его душе не возникало эгоизма, тщеславия. Всегда кидался на помощь, был готов жертвовать собой?! Характер графа!
Магдалина работала наравне со всеми, давала уроки, разговаривала с людьми, но это была не она.
– Ма, что с тобой? – то и дело теребила её Алина. – Скажи мне, я помогу.
Прижимала к себе дочку и так отдыхала от страха. Теперь она готова признаться: «Я боюсь смерти, что мне делать?» Не своей, смерти её мальчика, фактически сына.
Глава пятая
Наконец вот он, город.
Сумеречный. Каменные дома поднимаются под небо, от них тянет холодом. На многих между слепыми небольшими окнами – мраморные доски с именами и фамилиями, выбитыми золотом, под ними – живой огонь.
У них в правлении тоже есть мраморная доска с фамилиями погибших, в том числе и его отца, а вместо неизвестно откуда вырывающегося огня – керосиновая лампа.
Много портретов. Лучезарно улыбающиеся лица совсем не вяжутся с холодом и мраком города. По узким улицам несутся автобусы, машины, обдают вонью. Людей много. Одни идут, опустив головы, другие стоят в очередях, уткнувшись в затылок предыдущему. Совсем не похожи на тех, что на портретах.
Он хочет есть. У него осталась одна лепёшка, мама просила передать брату. В надежде купить еды подошёл к длинной очереди, спросил у сутулой немолодой женщины: «За чем стоите?»
Та подняла слепое лицо, тут же опустила. Вторая, помоложе, пробормотала:
– Не видишь, что ли, за сыновьями очередь!
– Шёл бы отсюда, парень, да поскорее! Беды бы не было!
Двинулся вдоль очереди. Подошёл к окошку.
– Нет информации, – механический голос. И старик отходит от окна. – Следующий!
Тощая, бледная женщина протягивает в окно листок.
– Погиб смертью храбрых! – механический голос. – Следующий!
«Нет информации», «пропал без вести», «погиб»… И вдруг крик неистовый:
– Убили! За что убили?!
К женщине подскакивают двое, в белых халатах, заламывают назад руки, волокут в здание, на стене которого тоже доска с именами погибших.
– Сейчас мы тебе объясним!
– Утешим! Прочь с дороги! Не видите, трудолюбке плохо?!
Врачи? Санитары? Оба высокие, коротко стриженные, с одним выражением лица.
Пятится от окна, но ноги слушаются плохо, и он буквально силком тащит себя дальше. Теперь по сторонам не смотрит, а очереди обходит.
– «Эх, яблочко, куда ты котишься? Попадёшь ко мне в рот, не воротишься!»
Посреди улицы пляшут девушки в ярких платьях. Зрители хлопают в такт и подпевают.
Неожиданное веселье противоестественно.
– Девочки, перерыв кончился, быстрее! – И одна за другой, смеясь, они бегут в одно из зданий, на фасаде которого много фотографий улыбающихся людей.
И снова очереди, спешащие прохожие и камень. Ни куста, ни травинки, ни щепоти земли. Запахи от тротуара и стен – неприятные: так пахло в их химическом кабинете.
Все улицы как бы стекаются к одному месту. Пошёл туда. Громадная площадь. Под неё ныряют машины и автобусы. На ней громадный дом, тоже тёмно-серый. От него резче, чем от других, – въедливый запах. Холод просачивается сквозь пальто. Окна черны. Лишь верхний, последний этаж светится.
Здесь работает его брат?!
Где вход?
Комаром звенит воздух.
Шагнул к дому, а остался на месте. То же ощущение, что при виде несчастной матери, которую волокут санитары: он не принадлежит себе! Пятится – бежать прочь и остаётся на месте.
Оказывается, он стоит на железном круге.
– Имя, фамилия? Зачем прибыл? Отвечай!
Крутит головой: откуда голос? Он один перед стеной.
– Ты! Заставляешь ждать! Профессия? С какой целью явился? Ни слова лжи.
– К брату, – бормочет едва слышно.
– Зачем понадобился брат? Отвечай не задумываясь!
Вдруг подведёшь Люба, если скажешь: «забрать домой»?
Шагнул назад – остался на месте. И лишь в эту минуту, пойманный цепким кругом, понял: опасность, нависшая над братом, убившая отца война, депрессия родных и сограждан, мрак города, очереди, «белые халаты» – в тесной связи.
– Молчание повредит тебе. Что-то скрываешь.
Ни в коем случае не выказать страха.
– От брата вот уже несколько месяцев нет писем, – сказал небрежно. – Мы с мамой волнуемся.
– Входи и жди. Тобой займутся. – К нему подъехали ступени из прозрачного камня. В стене образовался проём. Вошёл под властный голос: – Внимание, трудолюбцы и вольные граждане свободной страны Будимирова! Начало распыления. Приостановите работу. Расслабьтесь и дышите глубоко. Ваше везение безгранично. Вы – работники самого гуманного и престижного Учреждения в самом гуманном и престижном городе самой гуманной страны. Наши промышленность и экономика самые развитые в мире. Семимильными шагами, преодолевая все трудности, мы идём вперёд к идеальному обществу. – То же говорит в правлении дядька. Но ведь он так не думает! – В нашей стране изобретён необыкновенный препарат. Вы, работники нашего Учреждения, первые удостоились его благотворного действия. Доверьтесь нам, только при этом условии вам станет хорошо, будут решены все ваши и государственные проблемы.
Баул тянет руку вниз. Джулиан ставит его, но тут же подхватывает – пол мерцает, кажется, это не пол, а живое всевидящее существо.
– Отбой. Приступайте к работе.
Здесь тоже есть мраморная доска с именами погибших, только она очень большая, и мрамор не белый, а розовый. И огонь поднимается много выше, чем под досками на улицах! Вправо и влево – коридор. Однотонные мерцающие стены.
– Пропуск?! – оглушает вопрос.
Ещё мгновение назад ни пяти телефонных аппаратов разного цвета, ни человека, ни конторки, ни барьера, перекрывшего путь к коридору, не было.
– Какой «пропуск»?! Я… я сказал, к брату.
– Не по-ни-маю. По по-ряд-ку. – Слоги – щелчки бича. – Молчать не смей. Брат звал?
Его можно было бы принять за сторожа, если бы не резкий голос и не пронизывающий холодом взгляд.
– Хочу работать, – придумал, наконец, Джулиан. Дрожащими руками попытался из баула достать платок – обтереть пот, а из баула – запах трав. Столбняк прошёл.
– Кто такой брат?
– Любим Клепик, – сказал с надеждой.
Позовут Люба, и всё решится само собой.
Вахтёр поднял трубку.
– Отдел кадров? Тот, что прибыл, – здесь. Спрашивает Клепика.
Через минуту подошла девушка. Плечи чуть приподняты.
– Брат Клепика? Наконец добрался. Совершенно не похож. Нет, всё же похож. Рост, плечи. Любим сейчас в командировке. – Она продолжает изучать его. – Он был редким человеком.
Девушка – такая же, какие живут в их селе. Только брюки, бледность да короткая стрижка, ещё, пожалуй, слишком въедливый взгляд.
Не хватает воздуха. Огнём пекут оторванные в детстве пальцы на ноге.
– Подождите здесь, пойду выпишу пропуск, заведу карточку. Канцелярия, особый отдел, бумажные дела… – Девушка неожиданно усмехнулась. – Я одна работаю с людьми.
Она ушла, и вскоре раздался её голос: «Пропустить!»
Человек за конторкой тут же нажал кнопку, и барьер, резко зашипев, раздвинулся. Джулиан шагнул и оказался в западне бесконечных стен.
– Не бойтесь, я с вами. Идёмте! Я помогу… вы же брат Любима! – Она быстро пошла по коридору, уверенная, что он последует за ней. Дотронулась до стены, шагнула в образовавшийся проём. Он – следом. Туг же проём исчез, снова – глухая стена, а он замурован в тусклом помещении, с блёклой лампой, болтающейся на длинном проводе.
И тут очередь. И каждый – носом в затылок тому, кто стоит впереди, как на улице. От стойки отходят с подносами. На них у всех одно и то же: сосиски, компот, хлеб, подгоревшие оладьи. Вместо лиц – маски, ни одной живой черты.
– Может, потерпите и есть не станете?
Неожидан вопрос. Странен взгляд девушки.
– А зачем вы привели меня сюда?
– Обязана была сделать это, за нами следят.
– Я умираю с голоду.
– Как хотите. Сядьте к столу. Принесу еду.
Тянуло сесть, бежать прочь из этого недоброго помещения. Но ощущение опасности, страх остаться одному погнали его в очередь вместе с девушкой.
Наконец еда. Спинка стула и сиденье образуют острый угол, не откинешься удобно, ног не вытянешь. Зато, наконец, он напьётся и поест! Увидел: девушка незаметно прячет еду в сумку. А он жадно выпил компот, заглотнул еду. Компот отдаёт рыбой, сосиски похожи на кашу. Тут же усталость и чувство опасности пропали, дятлом застучало: «Срочно на рабочее место!», «Ни минуты простоя!»
– Что со мной?! Не хочу. Не надо.
– В туалет и два пальца в рот! – Девушка встала, пошла к стене, он поспешил за ней.
Его вырвало, и тут же вернулись голод и чувство опасности.
– Выйдем подышать?
Терраса – узка и бесконечна, как коридор, ограждена белой металлической сеткой. Лестница вверх и вниз.
– На случай пожара или аварии. Здесь никто не услышит!
Во рту противно, от голода сводит живот.
– Что это значит?! Городское гостеприимство?! Сами сказали, поможете, а чуть не отравили?! Нарочно устроили…
– Нарочно, – улыбнулась девушка. – Именно нарочно. Тест такой. Первый экзамен.
– Какой такой экзамен? Я все экзамены сдал в школе!
– То в школе, а то в жизни. Большая разница. А вы хорошо учились в школе?
– Нормально. Какое это имеет отношение к тому, что я хочу есть? – перекрикивает он ветер.
– Прямое. Смотря какая школа. Смотря как учился. Смотря какие взгляды на жизнь. Смотря что привело вас в этот город.
– Это что, допрос?! – заорал он. – Или вы издеваетесь надо мной? При чём тут школа, как учился? Лучше объясните, что значат очереди за сыновьями, почему среди бела дня какие-то странные типы утаскивают с улицы женщину, узнавшую о гибели сына? Что вы тут подмешиваете в столовой и что распыляете? Почему так мрачно в городе, будто солнца нет? Где мой брат, и что вы тут с ним сделали: почему кто-то пишет письма за него? – Протянул было девушке письмо, но тут же сунул в карман. Совсем рехнулся, от злости голову потерял: наверняка эта миленькая девушка заодно с голосом, вещающим о распылении препарата, сейчас вызовет санитаров. – Ничего рассказывать не буду, к допросам не привык, – закончил сдержанно.
Девушка засмеялась. Ишь, какая смешливая! Но что-то сразу изменилось в их отношениях – напряжение распалось.
– Ну, полно, прости меня. Ты измучился в дороге. Да ещё не повезло: на санитаров нарвался! И я стала нервы трепать! Казалось бы, раз ты брат Любима, можно обойтись с тобой и помягче, но уж очень мир сейчас перевёрнутый: брат предаёт, а то и убивает брата, сын – отца, отец – сына. Понимаешь?! Не понимаешь. Я тоже не понимаю, как это возможно. – Она поёжилась. – К сожалению, на твои вопросы ответить не так просто. Ты ведь и в самом себе многого не понимаешь, что уж говорить о ком-то другом или незнакомой ситуации. Скажи, зачем пришёл в город?
– Брата на свадьбу звать! – Неожиданно он поверил в искренность девушки.
– А вот и не только. Брата ведь можно вызвать письмом! Что-то ещё толкнуло тебя самого явиться сюда?!
И так мягко, так ласково смотрела на него девушка, что он позабыл про всякую осторожность. Стал рассказывать о селе, о своём недоумении перед двойной жизнью, о том, что услышал в автобусе, о жалости к людям, желании помочь им. Даже о тайных надеждах на необыкновенную жизнь сказал: хочет, чтобы люди слушали его!
– Это уж совсем неожиданно – слава понадобилась?! Как странно, в Любиме тщеславия совсем не было. Вкусившие славы и власти слепнут и глохнут.
– Да нет, я… понимаете, сам не знаю почему, бывает тесно… – Замолчал, ощущая неловкость, но тут же вдруг стал читать стихи: одно заканчивал, начинал другое. С последним словом вздохнул глубоко впервые за много дней.
– У нас украли солнце, – сказала девушка. – Каждого из нас сторожит смерть. А препарат «Ц» – квинтэссенция нашей системы. Тот, кто вдыхает его или получает с пищей, теряет своё «я», становится «гармоничной» личностью, то есть идеальным рабом. Урожаи и мясо попадают на кладбище. На все вопросы я тебе ответила?
– Что за кладбище? Как можно украсть солнце? Кого делают рабом? Я не понимаю.
Ветер чуть не скинул их с террасы, Джулиан еле успел одной рукой ухватиться за ограждение, другой придержать девушку.
– Нормальному человеку и невозможно понять. Постепенно разберёшься сам. Пойдём, покажу тебе несколько цехов.
– Нет, погоди! Неужели все смирились?
– Кто знает, – девушка пожала плечами. – Может, и не все. Идём, у меня ещё много дел сегодня. – Она пошла к выходу. Он заступил дорогу.
– «Может, и не все»! – передразнил её. – Посреди бела дня людей уводят на мучение или превращают в рабов, а у неё, видите ли, дел много! Никуда не пойду, пока не объяснишь всё по-человечески. Я тебе ничего дурного не сделал. Что ты играешь со мной в кошки-мышки?! У нас ребята так забавляются. Дадут кошке кусок сала на верёвочке, она проглотит, а они давай тащить обратно. И хохочут! Не отпущу, в сосульку превратишься. Отвечай, есть сопротивляющиеся?
– Ну, есть.
– Познакомь меня с ними! Пожалуйста! Может, и я…
– Не спеши. Это путь тяжёлый и опасный. А если придётся принести себя в жертву? – Странно, дядька на всех собраниях талдычит: «Надо принести себя в жертву!» – Не спеши, – повторила девушка. – У человека жизнь одна.
Странно, она повторяет слова Григория?!
– Как тебя зовут? – спросил.
– Конкордия. Можно Кора.
Снова коридор, бесконечный. Идут и идут. Но вот Конкордия нажимает кнопку, вводит его в цех.
– Здесь происходит формирование личности, – едва слышит он её голос, хотя на уши давит тишина. Он мотает головой, а ощущение глухоты не исчезает.
Цех уходит вглубь. Узок. Станки небольшие. Слева и справа от каждого – контейнеры. Из левого трудолюбец берёт какой-то предмет, похожий на стеклянный футляр, вкладывает в отверстие, подхватывает выброшенный станком точно такой же футляр, кладёт в контейнер справа. Сгибается – разгибается, сгибается – разгибается. Движения механистичны и быстры. Футляр разобьётся, если его не подхватить вовремя! Люди – в беспрерывном движении, не имеют возможности ни словом переброситься, ни передохнуть.
Конкордия за руку выводит его из цеха.
– Заложило уши, как под водой! Что там происходит? Разве станок выдаёт не тот же предмет, что в него вложили?!
– Тебе в школе не объясняли, что такое диалектика? Важно не только то, что происходит с предметом труда, но и то, что происходит с трудолюбцем. – Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, Конкордия проходит несколько метров, нажимает кнопку. Другой цех.
Комариный писк сверлит мозг. И пол, и сам Джулиан трясутся, точно подключены к электросети. Конкордия выводит его и из этого цеха, хочет нажать следующую кнопку.
– Не могу больше! Заболел, – останавливает он её. – Что они делают? Я тоже должен в цехе работать?
Полутёмный коридор. Сосёт в животе, в голове стучит, подгибаются ноги. Плетётся за Конкордией, выходит на террасу.
Тёплый рассветный час в степи. Сначала солнце выплёскивает лучи, потом выкатывается само, каждый листок слепит. Здесь тьма, и от холода он одеревенел.
– Может, и придётся какое-то время поработать.
– Я не хочу! – И замолчал. Кого интересует, чего он хочет!
– Конечно, ты пришёл сюда не для того, чтобы мучиться в цехе. Но кому принёс свои стихи? Не одни и те же они для нас и для них! – Конкордия вскинула руку вверх. – Чьего признания жаждешь ты? Должен выбрать. Пока не поздно, катись домой, не всем по силам жить здесь. Тебе страшно, можешь не выдержать. И другим не поможешь, и себя не спасёшь.
– Ты за меня не решай, что мне делать!
Как сумела девчонка угадать его тайные мысли и чувства?
А ведь брату не сказала бы ничего подобного, сразу видно, какой Любим.
– Сама-то почему такая храбрая? – спросил, не скрывая обиды. – Умирать не страшно?
– Ну чего кипятишься? Подумаешь, страшно! Всем страшно. Первое время дышать боялась. Только ко всему человек привыкает. У меня выхода нет. Или трясусь, как заяц, и в этой тряске от того же страха могу сдохнуть, тогда проку от меня никакого, или пытаюсь что-то делать, кому-то помогать. Но у меня выхода нет, – повторила. – Бойцы Возмездия решили, что в нашем селе спрятались бунтовщики, огнём смели его с лица земли вместе с родителями, младшими братьями, подружками.
Холод в тишине дерёт нос и щёки.
– Как ты спаслась? Как сюда попала?
– Шеф подобрал на дороге, я тогда совсем ребёнком была. Можно сказать: отцом стал мне! Идём, что ли, к нему, если решил остаться. – Конкордия тяжело вздохнула, пошла было к выходу, остановилась, сказала жёстко: – Но запомни, если подведёшь его, я сама тебя убью! – Неожиданно улыбнулась. – Не спасут тебя ни твои небесные глазки, ни твои стихи.
