Текст книги "Украли солнце"
Автор книги: Татьяна Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)
Дышать стало трудно: воздух – влажный, спёртый.
– Есть только один выход, – говорит Карел, словно радуясь, что так помучил её. – Ночные действия представить бандитским нападением: стёкла разбиты, двери взломаны.
– Нет! Нельзя привлекать к себе внимание. Брать надо понемногу. Ни один директор, ни один начальник сам на себя не донесёт властям: что-то пропало во вверенном ему учреждении! А о бандитских нападениях Будимиров узнает сразу и начнёт выяснять, кому это сразу столько всего понадобилось? Прав Наум: быстро доберётся до нас!
– А как же быть? Нам всего надо много.
– Не получится сразу много.
– Как раз матрацы можно оформить на какое-нибудь учреждение! Вопрос: как их сюда перетащить, чтоб никто не увидел?
– Все поможем, а служителей порядка отвлечём, это мы умеем!
– Сначала надо проверить напарника. И ночью никак матрацы не привезу, только днём, в этом сложность.
– Ну, мать, мы пошли! – говорит Ив. – Роберто, жди!
– Я не боюсь, мать! – уже издалека голос Наума.
«Господи, помоги им!» – молит Магдалина, говорит:
– Будут лампы, можно будет завтра с утра открыть школу. Вон вас сколько не учится. Учителя есть. Эдик – географ и биолог, я – литератор и историк. Ещё математик нужен.
– Я знаю математику. – Черноглазый, очень худой мальчик заговорил быстро и тревожно: – В университете мы организовали сопротивление Будимирову. Пришли арестовывать нашего преподавателя, мы его отбили, застрелили одного из их банды. Нам тоже крепко досталось, меня в живот саданули.
– Как у вас оказалось оружие, Вить? – спросила Саломея.
– Это целая история: достали прямо с оружейного завода.
– И где же сейчас ваш преподаватель?
– Не знаю. Пока мы дрались, он исчез.
Магдалина с удивлением смотрит на хрупкого мальчика: как мог он с кем-то драться? Наверняка бойцы Возмездия – такие же, как инспектора в их селе и служители Будимирова: громадные и сильные. Но спрашивать не стала. Пусть будут возможны в их городе чудеса!
– Нам нужно оружие здесь! – сказала Саломея.
– Как же вы живы остались? – спросил женский голос.
– Разбежались. Я сюда попал, сам не понимаю как.
– Наверное, тоже Владим привёл? – неожиданно усмехнулся старик. Он совсем слаб, веки падают на глаза, говорит с трудом: – Ганю спас. И Оксу. Он у нас большой человек. Не он бы, все давно передохли бы: подкармливает!
– Ваша фамилия Назаров? – спрашивает вдруг Магдалина. Только сейчас до неё доходит: это не просто старик, раз нашла его возле Учреждения. Наверняка связан с Адрианом и может о нём рассказать. Версия, которую выдал Адриан Будимирову – на сцену старик вылез случайно, абсурдна. С жадностью, изо всех сил пытаясь сдержать нетерпение и надежду, ждёт ответа.
– Помоги, мать! – слабый голос, и к её ногам буквально падает девочка лет двенадцати-тринадцати.
Магдалина с трудом отдирает пальчики спящей Оксы от своей шеи, кладёт её на колени к женщине, сидящей рядом, склоняется над упавшей девочкой. Но та без сознания. Крупные губы, длинные ресницы, вьющиеся волосы, истощённое лицо, цыплячья шея.
– От голода, – говорит Жора.
Магдалина гладит девочку по щеке, по голове.
– Есть у кого-нибудь еда? – спрашивает.
– Похоже, любая еда ей не поможет. Нужны сок, фрукты… – Жора щупает пульс.
– А питьевая вода есть?
– Мы пьём эту…
И уже тянется к Магдалине рука с консервной банкой. Магдалина разжимает губы девочки. Жора держит голову.
Девочка открывает глаза. Но Магдалину не видят, кажется, смотрят сквозь.
– Маму приведи! Маму спаси!
– Где твоя мама?
– Дома.
– Где твой дом?
Девочка говорит адрес.
– Этого адреса больше нет, а всех людей отправили на фабрику. – Старик жалостливо смотрит на девочку. – Да, я Назаров. – Снова закрывает глаза.
Но Адриан сейчас так далеко, что Магдалина лишь кивает.
– Ты прав, я вижу, маму тоже отправили. Но мне нужна моя мама, я не умею жить без неё. Всё, что знаю, рассказала она. История может помочь сейчас. – С трудом собирает слова девочка. – Спаси маму!
– Как узнаю, где фабрика, как попаду туда, как найду её? – беспомощно лепечет Магдалина. – Я не могу выйти отсюда.
– Скоро появится возможность. Обещай привести мою маму сюда! Её ещё не превратили в робота. Фабрика имени Будимирова. Маму зовут Регина. Меня Марика. – Говорит девочка медленно, с трудом. – Я вижу, ты сможешь помочь мне.
– Что значит «видишь»?
– Я вижу, ты спасёшь всех нас, ты – посланница, Роберто правду сказал. Ты скоро получишь помощь.
Бедная девочка, как же она больна, совсем потеряла рассудок!
– Успокойся, Марика. – Руками Магдалина пытается согреть её. – Владим принесёт поесть. Постарайся поспать. Скоро станет легче…
– Не жалей меня, я не потеряла рассудок. – Магдалина вздрогнула. – Я в своём уме. Я вижу. Но у меня нет сил. Назаров – большой человек, связан с тем, кого любишь. А ещё ты хотела и не успела спросить учителя, сможет ли он завтра начать заниматься с детьми? Спрашивай.
Не с ней происходит. И она совсем не чувствует себя, она – без формы и тела, она – какое-то пространство, в нём Марика, Назаров, все эти люди. И, в самом деле, чувствует: сверху идут к ней сила и ощущение, что она спасёт их.
Она не спрашивает учителя, а Виктор отвечает:
– Как же заниматься математикой без книг и тетрадей?
– А где можно достать? – слышит Магдалина свой голос.
– Могу залезть в школу, в которой училась. Школа не охраняется, – девчоночий голос из темноты.
– Отпусти Леру, мать. Она принесёт, – шепчет Марика. – Делай, что тебе говорят Там! – Марика смотрит вверх.
– Лера, можно пойду с тобой? Я юркий и сильный, дотащу сколько надо. Все ходы-выходы знаю.
– Спасибо, Коль, идём!
– Вам нужен защитник! – говорит она. – Нельзя одним…
– Взрослый привлечёт к нам внимание.
– Отпусти их, мать, с ними ничего не случится!
«Господи, помоги им!» – Она смотрит вслед детям и говорит неуверенно:
– Давайте пока подумаем, где будут спальни, классы, мастерские…
– Какие мастерские?
– Столы, стулья, полки, электрические приборы нужно делать, полы настилать?
– Но у нас нет электричества.
– У нас есть люди, и каждый найдёт себя. Изобретатель будет изобретать, художник – рисовать, садовод – растить сад, дети – учиться.
– Слушайте её, мать говорит то, что здесь будет! – Марика приподнимается и снова теряет сознание.
– Жора, пожалуйста, помоги ей! – умоляет она и шепчет: – Господи, спаси Марику, сбереги всех ушедших, пусть все вернутся! Пусть все эти люди выживут!
«Ты поможешь им, мать!» – звучит голос.
«Тебя уже в тебе нет, – вспоминается Цветаева, – ты уже целиком во мне. Пропадаю в собственной груди…» Эти голодные люди, окружившие её плотным кольцом, никому не нужные дети, Назаров и Марика, умирающий Ганя – в её груди. Это её дети. Она отвечает за них. И здесь, в подземелье, будет жизнь такая, какую когда-то создал в их сёлах граф Гурский. За такую жизнь борется Адриан, дай Бог, спасшийся от Будимирова.
«Господи, помоги мне! Помоги мне, мой граф! О.Пётр, святые, помогите!» – молит она, продолжая держать руки на худеньких плечах Марики, спокойно уснувшей, и в себя собирает тихие голоса. Увидеть всех своих детей пока не может, но она слышит их. У неё есть дети, и их много, как они с Адрианом и мечтали.
Глава девятая
Состояние невесомости. Он лежит в своей кровати и не хочет вставать, день, два.
Над ним склоняется граф.
– Вставай, мой мальчик. Мы с тобой будем идти и идти. Я расскажу тебе, как я любил твою маму.
– Почему ты бросил меня?
– Я никогда не бросал тебя. Твоя мама не сказала, что ждёт тебя. Она вышла замуж. И только много позже я понял, что ты – мой сын. Я старался заботиться о тебе, но твой отец… он не отец… не позволил. Я просил отдать тебя мне, он не отдал. Из-за тебя столько времени уделял школе: чтобы ты узнал как можно больше.
– Почему ты не сказал мне, что я твой сын?
– Хотел сказать, но ты всегда убегал от меня, а мне запретили приходить к тебе. Почему ты ненавидел меня, разве я сделал тебе что-нибудь плохое? Ты убил меня. Твоя мать…
– Замолчи! Я не хочу слушать, какая хорошая и красивая была у меня мать. Когда она узнала, что ждёт меня, она должна была сказать тебе. Почему не сказала?
– Это сложная история…
– А то, что я убил тебя, это не сложная история? Я бы никогда не убил тебя… я рос бы с тобой… и вырос бы другим.
Чуть учащённое дыхание, запах свежести, голос из разных встреч:
– Почему ты всегда убегаешь от меня? Я обидел тебя?
– Я так хочу, чтобы вы с Адрюшей дружили! Почему ты никогда не придёшь к нам? Почему отказался сидеть с Адрюшей за одной партой?
– Ты очень способный и умный. Почему бросил школу? Хочешь, я с тобой позанимаюсь, и ты всех быстро догонишь!
– Поговори со мной, расскажи, что ты читаешь, о чём думаешь? – И эта чёртова улыбка…
У него был родной отец. Отец любил его! И любит сейчас. Вот же, он здесь, повторяет то, что говорил давно, в прошлой жизни, и что, оказывается, сидит внутри всегда, как хроническая болезнь. Детство – сейчас, и всё ещё можно поправить! Не убегать от отца, млеть под его горячей, чуть дрожащей рукой, ощущать энергию незнакомых чувств. Непривычно кривится лицо в улыбке – не тогда, сейчас отец положил руку на голову.
Как получилось, что он превратился в Будимирова? Откуда в нём взялась душащая его злоба, если она не могла быть генетической? В нём текла добрая кровь. Разве злоба и ненависть заразны, как корь?
Он – сын Будимирова.
Он – сын графа!
Они теснятся в нём оба.
Один заставляет его швырять в стены и в окна ботинки, стаканы, стулья. Другой выдавливает из него «папа» – слово незнакомое и слезами застилает день.
Один велит диктовать приказы: заковать в камень город, затянуть небо с солнцем пологом. Другой прижимает к груди руки с клочком клетчатой бумаги, молит:
– Прошу, скажи: «Адриан, я здесь!»
Случившаяся жизнь и не случившаяся.
Убить, задавить, уничтожить.
Не сметь позвать робкими губами «папа!», «Магдалина!». Не сметь дотронуться до волос единственной за жизнь женщины.
Сколько суток длится это раздвоение – «я» против «я».
За «я» Будимирова – город без солнца и деревьев.
За «я» графа лишь голос из небытия, лишь раскосый взгляд Магдалины. Не предполагал даже, что существует нечто такое, не материальное, что нельзя потрогать и уничтожить.
Зашторил окна, отключил телефон: боится оборвать своё вознесение в прошлое.
Они сидели друг против друга много часов, дней. Они говорили друг с другом. Он слушал её, и проявлялся день за днём, прожитый в селе без него. О чём он мог рассказать ей? О том, как его уничтожал Будимиров и как он стал мстить миру за пережитое. Считал: перед ней должен вынуть себя из себя – на её суд. Ни одному человеку в мире не говорил о себе. И тем более не жаловался. А тут жаловался, как жалуются Богу: не может понять, что с ним? Его словно взболтали, в нём сумятица, суета. И только она способна спасти его. Он ждал чуда.
Тот их разговор прервал Ярикин. Привёл к Колотыгину.
Если б не Колотыгин, чудо произошло бы: спасла бы его Магдалина?
– Вернись! – зовёт он её. – Объясни, что со мной случилось в жизни, что сейчас со мной, могу ли всегда видеть открытый тобой свет? Я буду очень внимательно слушать тебя, вот увидишь, я пойму. Если граф – мой отец, значит, он есть во мне, и его много, я хочу познакомиться с ним, какой он был, и с собой, каким я был при тебе. Помоги! Вернись! Объясни! Положи руку мне на голову, улыбнись мне!
– Что прикажете? Вы больны! Врач у двери.
– Приведи её, найди! Живую! Только она поможет…
– Мы обыскали и город, и пригороды, сторожат её и в селе.
– Найди! – Сам себя не узнаёт: просительные ноты.
Граф распахнул руки, зовёт: «Иди ко мне, сынок». Улыбается: «Ты мой сын!», «Ты добрый!»
– Прочь все! – кричит Будимиров. Никто не должен слышать голоса его отца. – Папа! – зовёт он.
Первый раз в жизни он произносит вслух это слово. У него есть отец, папа. Дар Магдалины.
– Ты убил его! – слышит он голос Адриана. – Ты убил нашего отца! Такого отца!
– Нет! – Будимиров вскакивает и несётся в беспамятстве в конец столовой. Он теперь и спит здесь – здесь они с Магдалиной сидели за общим столом, здесь смотрели друг на друга. – Нет! – кричит. – Не убил! Нет! Папа! Вернись!
Кому кричит он: отцу, Магдалине?
Он был богачом. На старте жизни – мать, отец, дед, брат, сестра, Григорий и Магдалина. Его семья. Он мог сидеть с ними за общим столом, радоваться решённой задаче, учиться вместе с ними в университете. Он бы научился улыбаться!
И тётя Алина любила его. Часто приходила к ним, приносила ему и матери подарки. Приглашала в графский дом, говорила, что выучит его музыке, расскажет о картинах. Умоляла его и маму приходить к ним в праздники. А он не шёл.
Сейчас таращит глаза в прошлое и представляет себе, как идёт по залу его отца. Голоса из прошлого: «Рафаэль», «Леонардо да Винчи»… Имена и голоса остались, а что говорят ему отец и тётя Алина о картинах и скульптурах, не помнит, был слишком мал, когда рос там. В его собственном доме.
Однажды тётя Алина пришла к ним, когда он лежал носом к стене и думал, как убить Будимирова. Принялась уговаривать мать: «Пусть живёт с нами, пусть растёт вместе с Сашей и Адрюшей, будешь приходить, когда захочешь, а может, и вообще к нам переедешь?» «Он убьёт нас!» – сказала тогда мать. Но тётя Алина всё равно подошла к нему, попросила: «Пойдём со мной! Мы не дадим тебя в обиду, ты будешь жить с нами!» Он хотел сказать «Пошла на…», как часто говорил Будимиров, но неожиданно хлынули слёзы, и он, чтобы не показаться смешным, стал давить их вместе с привычными грубыми словами.
Если бы согласился, отец и тётя Алина подарили бы ему комнату с письменным столом.
Помнит, тётя Алина просит мать разрешить привезти письменный стол для него, а мать смотрит на дверь и вжимает голову в плечи. «Прошу, пожалуйста, уйди, – бормочет она. – Не вздумай ничего дарить, убьёт!» Но подарки всё равно были. Лучший – фотоаппарат. Будимиров искал отвёртку и почему-то заглянул под кровать. Как налились краснотой его глаза, как он закричал! Швырнул фотоаппарат об стену, ещё раз. А потом принялся за них.
– Нет! Я не убил!
Все живы – отец, тётя Алина, брат, сестра (её помнит плохо – Будимиров научил презирать женщин), мать и он! А ещё о. Пётр. Родной дед. Его семья. По крови. За общим столом.
Их нет?
Он бегает по столовой. Ложь. Он не убил. Он не приказывал убивать. Дурной сон. Они живы.
Их нет.
Зовёт Магдалину спасти его.
И вдруг исступлённо колотит стену.
Бросили. Его все бросили.
Выдворить из себя графа, выдохнуть, выбросить из себя то, что плещется в нём теплом, то, что разваливает его на части.
Кулаки горят, кровь цедится из ранки.
– Папа, вернись! – кричит он. – Магдалина, вернись! Помогите! – зовёт он. И брызжет злобой в лица Варламова и Ярикина: – Из-под земли! Бездари, уроды!
Глава десятая
Капает вода. Пахнет мочой.
Магдалина идёт от человека к человеку. Сейчас её работа – разговор: в каждом пробудить желание жить, рассказать, как видит она их будущее: здесь, в подземелье, собраны скульптуры и картины, которые Будимиров выбросил на свалку, звучит музыка, до самого потолка – стеллажи с книгами, смеются дети.
– Картины? Да они погибнут в этой сырости! И мы тут все по очереди сдохнем!
– Как могут дети смеяться? Почти все сироты, истощены!
– Подняться не можем, кто будет всё это делать?
– Меня не троньте, – плачет женщина. – Жизнь кончена.
– Какая у вас была профессия, Ксения? – настырно спрашивает Магдалина. – Вы будете делать, что любите!
– Верьте! – неожиданно и громко звучит голос Марики.
Магдалина бросается к ней.
– Наконец ты пришла в сознание.
– За мамой идти не надо, маму превратили в робота. Мама больше не мама.
– Откуда ты знаешь?
– Вижу. И ты поможешь мне вернуть маму. Не скоро, пройдёт несколько тяжёлых лет. Роберто соберёт противоядие.
– Все слышите?! Роберто соберёт противоядие, вернёт всех погибших! Мы будем жить так, как я говорю! Марика, спасибо!
Но Марика уже снова отключилась. Магдалина растирает её руки, ноги. И снова идёт от человека к человеку.
– Поспите. Всем нужно отдохнуть.
– Ты тоже должна лечь, мать!
– Обязательно. Вот только все вернутся. И врачи помогут раненым, Гане, Марике.
Хотела умереть, родилась жить.
Тащила на себе Назарова, чуть не падала под его тяжестью. Тротуар помнит. Он был близко: без трещинки, без ям. Шли они с Назаровым вдоль больших домов, шли недолго.
Если над ними – здания, откуда вода?
Но вода – не по всему потолку. Между домами?
Ноги больше не держали. Села, и тут же вокруг сгрудились люди. Свечка колышется. Постанывают во сне дети.
Она слышит свой голос:
– Завтра надо похоронить сына, Тиля. И надо переписать всех с пожеланием каждого: кто чем хочет заниматься. Кто будет с детьми нянчиться, кто учить нас петь. Роза, слышишь? – улыбается Магдалина. – Завтра начнём петь песни!
– Прежде всего навести чистоту, – женский голос.
– У меня под кроватью остались гвозди, инструменты…
Господи, отведи от них опасность, помоги им!
Господи, верни всех живыми!
Ночь надежды и восстановления справедливости.
– Оружие надо достать! – снова Саломея.
И говорит Роберто, словно подслушал графа:
– Нельзя им уподобляться.
– А нас убивать можно?
– И нас нельзя.
Господи, помоги! Верни всех живыми!
Они все словно замерли.
Но вот в одном из отсеков подземелья раздаётся звонкий голос Владима: «Помогите!»
Схватив свечку, первая кинулась к нему Тиля. Её грузное тело оказалось проворным. Хватает из рук Владима один из мешков, прижимает к груди.
– Делите зерно, жуйте долго. – Из другого мешка Владим высыпает на землю яблоки. – Я пошёл.
– А поесть? – окликнули его.
– При еде и не пожрать? Смеётесь! Овощи принесу. – И он убегает в темноту.
– А почему все уходят и приходят не через люк? – спрашивает Магдалина.
– Люком пользуемся редко, близко к резиденции.
– Кто будет распределять еду?
– Я! – восклицает Тиля. И тут же растерянно: – Не я.
– Почему? – спросили её.
– Видите, опухла от голода – троих детей кормила. Буду пихать в себя и пихать, давиться буду, а возьму лишнее. И своим лишнее буду совать, не удержусь. Лучше перепишу всех!
– Давайте я распределю поровну! – В колеблющийся свет попадает бледное немолодое лицо. – Привыкла всем поровну, в детском доме работала.
– Пусть делит Раиса!
– Давай, Раиса, не тяни время.
– А как зерно делить?
– По пригоршне. Подставляйте карманы, платки, руки.
Магдалина вынула из сумки шаль, расстелила на земле.
Капает вода, дрожат голоса, повторяющие одно слово: «спасибо».
Тиля разбудила своих детей, суёт им в рот по куску яблока. «Ешьте!» Плачет её сын. Бессильно, заснув с куском яблока во рту, валится в Тилины колени дочка.
Магдалина, следом за Тилей, вкладывает в рот Гани небольшой кусок. Но Ганя выплёвывает. Чуть приоткрывает глаза, жалобно смотрит, снова закрывает.
– Он умирает! – пугается Магдалина. – Спасите!
Роберто подходит, встаёт перед мальчиком на колени, кладёт что-то ему в рот. Шепчет:
– Глотай, Ганя. Это твоя сила, твоя еда.
– Не спеши, медленнее! – голос Наума.
– И так едва иду.
– Слава Богу, вернулись!
– Прочёсывали район вокруг резиденции. Власти забавляются. Поджигают дома, которые им не нравятся, а выскочивших людей расстреливают. Роберто, помоги, человек истекает кровью, девочка сильно обгорела, зовут Гулей. Этого парня нашли на трупах жены и детей, еле оторвали.
– Ты плачешь, Наум? – женский голос. – Меня зовут Вера. Я люблю тебя. Не плачь!
– Мы принесли то, что ты просил, Роберто, и чистой воды.
– Не плачь, Наум. Неизвестно, кому легче: живым или мёртвым? – снова звенящий голос Веры. – Берегу твою долю, на, поешь. – И в свет свечи попадает маленькая, похожая на подростка, женщина с короткими волосами. – Была медсестрой и акушеркой, Роберто, могу ассистировать.
– У нас есть ещё свечи? – голос Роберто. – Дайте скорее сюда то, что вы принесли! Ганя умирает. Вера, поверни его. Жора, набери в шприц из этой ампулы.
– Гуля сильно обгорела.
– Идите, поешьте, – голос Раисы.
Три свечи. Раненые, старик Назаров, Ганя, мечущаяся от жара Гуля, Марика, время от времени приходящая в сознание… – их восемь человек на грани жизни и смерти.
Плачет Тилин сын. Тонкий звук пробирает насквозь. Он, капающая вода, стоны раненых, нездоровое дыхание спящих, снующие тени… – начало жизни.
– Я вижу, Роберто создаст противоядие, – голос Марики. Она снова закрывает глаза.
– Не волнуйся, мать, – говорит Жора. – Марике и Гане ввели питание. Теперь им нужно долго спать.
Ив подходит к Магдалине.
– Мать, могу помочь с вентиляцией и электричеством. Это решит сразу несколько проблем.
– Разбежался: вентиляция, электричество. До этого ещё далеко, – ворчит Карел. – Начнём проводить электричество, нас откроют! Выжить бы!
– Можно взять из подвалов.
Первый совет из желающих: с каких дел начать завтрашний день.
– Наконец с уроков! – просит Магдалина. – Лера и Коля принесли учебники и тетради.
Из детей на совете один Владим, двенадцатилетний мальчик. Кормилец. Пристроился рядом с ней, прижался к её боку.
– Я учитель истории и литературы, но историю поведёт Марика, – говорит Магдалина. – Виктор – математику, Эдик – географию и биологию. Роза, научишь людей петь?
– Мы вместе с Трошей. Хочешь, Троша?
– Я всегда хочу петь, – смеётся Троша.
Над моргающими, мечущимися язычками свечей – робкие неуверенные улыбки, робкие возражения:
– С уроками не получится. Даже столов нет.
Два часа длится первый совет.
Один отсек – больные. И возле каждого – сиделка. Тиля стирает пот с лица Назарова. Её сын лежит рядом с Назаровым, но он уже улыбается.
Окса ходит за Магдалиной по пятам.
– Мама, на ручки! – ноет она.
– Ну-ка, держи одеяло, мы с тобой сейчас укроем Марику.
– Я сама, да, мама?
Бледные лица, зыбкие тени в зыбком свете, отрепья, лохмотья. Но вон сколько их вместе – лицами друг к другу!
Сон – вполглаза, пока больные забылись.
Ночь, утро неотличимы. Солнце не разбудит.
Жалобный плач ребёнка. И голос Владима:
– Я принёс яйца!
И ещё утро. И ещё.
Через марлю цедится в вёдра вода. Выбирается место для спален и классов, роются ямы для уборных. Дети стругают рубанками доски, помогают сбивать уборные, первые столы и табуретки. Через два дня должны привезти матрацы. Их выложат в сумерки прямо к широкому раструбу в подземелье, и нужно будет очень быстро затащить их внутрь.
Магдалина разносит лампы и свечи по подземелью. Из своих рук кормит детей. Много времени проводит с больными.
Человек, у которого погибли жена и дети, лежит без движения. Несколько раз пыталась заговорить с ним, не отвечает. Ставила около него миску с едой, банку с водой, не ест и не пьёт. Как-то села рядом, положила руку на закаменевшее плечо.
– Легче всего умереть, – говорит она. – Мы и так мало живём. Знаю, нет слов утешения. Я потеряла самого любимого человека в жизни, его расстреляли по приказу Будимирова, он был мне как отец, и он был мой учитель. И я потеряла любимого. Мы не виделись с ним много лет. А несколько дней назад его пытали в тюрьме, выжил или убит, не знаю. Мои мальчики, моя сестра, мой брат могут погибнуть без меня – в любую минуту им отомстят за моё исчезновение. Мы все по одному. Но мы пока живы. И мы люди.
И человек повернулся к Магдалине. Сел. Огромный лоб, влажные глаза, ёжик волос, как у Карела, только более высокий, словно от ужаса волосы встали дыбом.
– Она всё смеялась. Утешала меня. «Вот увидишь, кончится этот кошмар. А пока мы вместе, ничего не страшно». – Голос у него оказался низкий, тихий, мурашки побежали от него по коже. – Она в детстве жила в Индии, занималась йогой. Никогда не болела. И меня, и детей научила всему, что знала сама. Мы могли долго не дышать, умели останавливать сердце. Нам нравилось медитировать. В медитацию уходили из того ада, в который нас погрузил Будимиров, созерцали мир, выдуманный нами: в нём яркие краски, блаженная музыка, святые. Я жизнь посвящу борьбе против Будимирова, создам отряд сопротивления. Противопоставим Будимирову силу много сильнее его силы, потому что мы способны любить. Это моё слово, и ты, мать, слышишь его. За всех нас отомщу. Меня зовут Поль.
Звучат два голоса – Поля и графа:
«Что он сделал с нашей страной?!»
«Ты умный и добрый, сынок!»
Два голоса, словно в объятии, переплелись.
И в языках ламп и свечей смотрит на неё осиротевший Поль. И Будимиров улыбается ей. Улыбка – неумелая. Нет в его лице ни одной морщины от улыбки. «Мы будем с тобой вместе править, и я постараюсь слушать тебя».
– Я слышал Марику. Ты, мать, построишь здесь государство в государстве. А я буду защищать его, всех научу задерживать дыхание, выполнять йоговские асаны… всё, что узнал от жены, отдам! И сам кое-что умею. В детстве был драчун. Но жена восстала против бокса и всяких силовых приёмов, её друг детства научил нас карате. Японская борьба отличается от обычной тем, что каждая клетка работает, и организм быстро и легко реагирует на агрессию. У них – оружие, у нас – умение владеть своим телом.
– Как видишь, с Будимировым это не помогает, – раздался громкий мужской голос.
Желваки заходили по щекам Поля. Какое-то время он молчал, потом с некоторой растяжкой сказал:
– Мы скинем Будимирова. Об этом позабочусь я.
– Поешь, пожалуйста, Поль, и начинай работать. У нас девять мальчиков школьного возраста и тринадцать мужчин.
– А почему девочки не могут участвовать?
Оказывается, люди слушают их разговор.
– И я хочу, мать! – говорит Раиса. – Явились в детский дом, всю мою группу забрали на фабрику, ребятам всего четырнадцать. Не знаю, превратили в роботов или нет.
– Нет пока, – звонко говорит Марика. – Они должны вырасти, иначе проку от них не будет. Но с ними проходит работа.
– Какая? Их, надеюсь, не бьют?
Марика не отвечает.
– А где мой отец, Марика?
– Простите, я не должна ничего говорить. Давайте просто жить. Верьте матери, прошу.
– Значит, нет его больше, да?
– Раиса, я мясо принёс, нашёл железный бачок и решётку. Вот уголь. На первый котёл хватит. Иди, вари суп.
С каким усердием сгребают люди грязь с земли, настилают на неё картон и доски, отмывают кастрюли с помойки, ложки!
Люди обретают имена, прозвища.
Она хочет оказаться сразу во всех точках подземелья. Звучит робкий смех.
И, наконец, её первый урок.
– Ты расскажешь нам сказку?
– Мама! – Окса влезает к ней на колени.
– Жил-был маленький мальчик. – Перед Магдалиной на ящиках, первых табуретах и досках сидят дети. – Ни папы, ни мамы не помнил. Его заставляли долбить камень. И он своими слабыми руками поднимал и опускал отбойный молоток. Даже плакать не мог – сил не было. Жил в тёмном подземелье. Иногда, когда злой хозяин начинал храпеть, выбирался наверх. Хватал ртом воздух. Однажды к ногам свалился пушистый комок. Мальчик поднял. На него смотрело незнакомое существо. «Кто ты?» – спросил мальчик едва слышно, чтобы не услышал хозяин. «Я – птица, – отвечало существо. – Твой хозяин украл у нас солнце, убивает всё живое, и мы улетели от него, но ты здесь, меня послали за тобой. Летим скорее». «Я не знаю, кто я, но я точно не птица, у меня нет крыльев. А если б и были, он догонит…» – уныло сказал мальчик. «Нет! – засмеялась птица. – И ты тот, кем считаешь себя. И у тебя есть крылья. Расправь их и лети за мной. Именно ты сорвёшь полог с неба, вернёшь солнце и всех нас, посадишь деревья!» «Но хозяин поймает и меня, и тебя…» «Нас много, а он один. Зажмурься и скажи: «Я могу лететь. Я могу сорвать полог с неба. Я могу посадить деревья. Вместе с птицами…»»
– Мама! – оборвал сказку Владим. – У дальнего люка тебя ждёт Конкордия.
– Не пущу. – Гуля хватает Магдалину за руку. – А что дальше? Я боюсь без тебя. – Давно уже дети не сидят – окружили её плотным кольцом, виснут на ней, говорят все разом: – Я хочу лететь… А мы можем сорвать полог? Не уходи!
– Мама, не уходи, – плачет Окса. – Хочу сказку!
– Обязательно доскажу, – обещает Магдалина. – А сейчас у вас урок математики. Сегодня Учитель хочет решать с вами задачи. – Она мягко высвободилась из объятий детей и поспешила за Владимом.
На лестнице, ведущей к одному из дальних люков, сидела девочка лет двенадцати. В свете лампы, что держал Владим, проявилось худое лицо и непропорционально большие глаза.
– Ты – Конкордия? И ты пришла к нам?
– Владим сказал, ты – мать всем. А мой шеф назвал тебя другим именем. Он очень просит прийти к нему.
– Кто «он»? – испуганно спросила Магдалина, но тут же улыбнулась своему страху: у Будимирова не может быть такой девочки, и не девочку послал бы он за ней, а своих палачей.
– Шеф спас меня, поместил в школу, кормит. Он – добрый, обидеть не может, – торопливо говорит Конкордия. – Сказал: тебя ищут. Очень просил прийти! Вот надень, чтобы никто не узнал. Только не заставляй его ждать, у него мало свободного времени.
– Откуда он знает, что меня ищут?
Конкордия улыбнулась.
– Вся страна знает об этом. Шеф сказал – ему нужна помощь, и только ты можешь спасти его!
Эти слова как пароль: ни о чём больше не спрашивая, Магдалина надела тёмный плащ с капюшоном и стала подниматься к люку следом за Конкордией.
Идти оказалось недалеко: два переулка.
– Этот подъезд, седьмой этаж, дверь прямо.
– Что он делает в таком доме?! Если ему нужна помощь, приведи его к нам! – всё ещё сопротивлялась она.
И снова Конкордия засмеялась.
– Под землёй ему делать нечего! Поможешь ему, мать, и я приду за тобой! – Конкордия побежала от подъезда прочь.
Зачем ей человек, живущий в таком доме?! Но как она смеет не верить маленькой девочке, на которой тоже лежит печать изгойства? И Магдалина открывает дверь подъезда.
Лифт. Разъезжаются его створки. И – глаза.
– Ты?! – лепечет она.
Столько лет он был её пробуждением. Энергией каждого дня. Саша, мальчики – он. И племянники – он. Он – в учениках. В речке. Он – в доме Будимирова. Он с ней в течение долгих лет. И вдруг его нет совсем, есть только изгои, выброшенные Будимировым из жизни. Впервые забыла об Адриане. Не об Адриане – о себе. Никогда не думала, что вместо одного в душе может поместиться столько людей!
Детского его запаха – солнца не было. Но запах чистоты и речной воды остался. Только у него такой!
Они стояли прильнув друг к другу. И вдруг зазвучала тихая музыка. Симфония соль-минор Моцарта – тётя Алина часто играла, с Моцарта начинались субботние вечера. А когда она заболела, стала играть Саша, в той же мягкой, чуть раздумчивой манере. Распахивала двери в доме – чтобы мама слышала.
Может, всё так и осталось? В креслах – граф, о. Пётр. И Саша играет. А она под защитой Адриана.
Замолкла последняя нота. Раздался тихий незнакомый голос:
– Пожалуйста, дети мои, подойдите ко мне.
Магдалина открыла глаза.
Он был чуть старше Адриана. Он был священник.
– Откуда в этой стране священники? – спросила заикаясь.
– Венчать нас с тобой должен был о. Пётр. Когда-то ты сказала мне «да». Ты говорила: со мной хочешь иметь много детей. Прошло столько лет, и ты вправе отказаться от своего «да».
