Текст книги "Украли солнце"
Автор книги: Татьяна Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)
Глава четвёртая
Прошло много лет после исчезновения Магдалины. Будимиров стал самым сильным правителем, а его государство самым могущественным в мире.
Да, у него есть то, чего нет ни у кого на свете: безраздельная власть над каждой особью его страны, над городами и селами. Он исключил соблазны и раздражители. На предприятиях и в сельских кооперативах ввёл строгую дисциплину: ни одного незапланированного действия или слова. И трудолюбцы оценили его заботу – приняли порядок за основу жизни и восторженно восхваляют его! Он для них – единственный источник благополучия. Увидела бы Магдалина! Так не сыграешь. С какой искренностью поют – ему! Он – вседержитель. Хозяин над людьми. Почему же сейчас, когда вроде всё тихо, он снова рухнул в чёрную дыру?! Что случилось с ним?
Так же покорны трудолюбцы. Так же преданны и внимательны помощники! Так же сладки женщины. Что ему помстилось? Никто ничего не взрывает.
А он… кожей ощущает: против него есть заговор.
Но разве можно доверять ощущениям? Есть только то, что можно увидеть глазами, услышать ушами, потрогать.
Ну, пропали мертвецы и раненые с площади. Сколько раз бывало подобное! Разве противоестественно желание трудолюбцев похоронить родных?! Почему бы и не похоронить? Гигиенично. Не могли не похоронить, как он не мог не наказать зарвавшихся, понятное дело. Ну, взлетели над площадью сотни шаров с нарисованным на них солнцем. Разве это – заговор? Любить солнце ещё не значит бороться с системой. Расстрелять шары – дело нескольких минут. Почему же так неспокойно? Чувствует, что-то происходит.
Он любит яхты.
Только посреди большой воды, окружённый белыми парусами, отдыхает от своих неясных ощущений.
Сегодня отослал охранников. Хочет быть один. Лёгкий ветер надувает паруса.
В его степи ветер – горячий. Мчишься навстречу, и он стегает лицо. Ветер полоскал волосы Магдалины.
Почему вдруг? Но именно вдруг ощутил: его, Адриана Будимирова, больше нет. Есть его государство, его дело, его двойники, похожие на него выражением лиц, походкой, манерой говорить, даже цветом глаз.
Плывёт яхта. Ветер надувает паруса. Останься навсегда он на этой яхте или упади сейчас в воду, и любой из двойников займёт его кресло, народ подмены не заметит.
Может, это двойники готовят заговор?
Ерунда.
Это уже было. Полтора года назад. Хотели убить его. Сам пытал зачинщиков, сам уничтожил. И каждому двойнику вручил кассету с подробной демонстрацией пыток и убийства. Вряд ли попробуют ещё раз. Да и жизнь он создал им отменную: имеют всё, что только пожелают.
А теперь двойники – не живые: ловят каждое его слово, повторяют его. Куклы, которых он понаделал, чтобы отвлечь бунтарей от себя. И только он жив. Не исчез, не растворился в двойниках. Докажет всем: он есть, и он уникален! Сам лично раскроет пока лишь едва ощутимый, но, он чувствует, самый изощрённый и самый умный за всё его правление заговор. Найдёт главаря. Кто окажется умнее?
Почему же вдруг почернела вода? Почернело солнце, словно из своих владений он попал в город, под чёрный полог.
Почему снова от злости мутится сознание?
Эта «чёрная дыра» резко отличается от прежних. Так же наполнен тяжестью, так же должен разрядиться – уничтожить виновника. Но кого?
Не в том он возрасте, чтобы убить Дрёма вместо Григория.
Не врач таблетками и уколами освободит его от тяжести и ощущения опасности. Или сам найдёт врага, или рухнет под собственной тяжестью. А пока до времени затаится. Ослабит вожжи: приостановит борьбу с инакомыслящими, попридержит своих старателей. Хитрость на хитрость. На фоне внезапной тишины заговорщики обязательно проявят себя и попадут в ловушки, которые расставит он! На них обрушит свою тяжесть.
А насчёт двойников… во время войны они решили победу! Может, и в новом его плане ещё сыграют свою роль!
Номер 101 обзавёлся поэтом. Почему он так вцепился в дерзкого мальчишку?
Далеко простирается вода.
Один раз летал на море. Беспредельность неба и воды созвучна с восприятием себя. Вечность. Покой.
Он изучает психологию, психиатрию, без этого нельзя работать с людьми. И стал легко ориентироваться в своём прошлом и в тайнах человеческой психики.
Истоки – в детстве. Отчим запирал в чулане с крысами. Замкнутое пространство, западня, капкан, тенёта.
Вырваться!
И он приказал создать море. Обязательно раз в день даже в дождь оказывается один в беспредельности: куда ни глянешь, вода и небо. Птицы летают над ним, плывут облака, и проявляются ситуации, в которых он хочет разобраться.
Номер 101 – идеальный исполнитель. Охватывает все области страны, чёток и изобретателен: его памятки, его брошюры срабатывают безукоризненно. Зачем такому серьёзному человеку глупый выскочка?
Стоп.
Этот выскочка – рифмоплёт. Номер 101 решил выпускать брошюры и памятки в стихах, он так и доложил.
Мудрое решение. Легче запоминать.
Почему так кричит птица? Распахнула крылья, висит над ним и кричит. Что-то хочет растолковать ему?!
И вдруг он засмеялся.
Номер 101 обойдётся без рифмованных брошюр. Препаратом и так можно накормить кого хочешь. Он сам использует талант мальчишки! Он проведёт эксперимент.
Повернул яхту к берегу.
В лицо плеснул ветер, затормозил движение.
Степной жжёт, этот охлаждает. Но и гот, и другой наполняют лёгкие жизнью. Рядом нёсся Григорий. Рядом несся Дрём.
– Гиша, я здесь!
Крик из юности.
Остановись, мгновение. Дай разглядеть её.
Светлые волосы летят к нему. Далеко впереди.
Вырывается вперёд Григорий. И мчится впереди Дрём.
– Гиша, я здесь!
Судорожно Будимиров крутит головой, так реален, так нежен голос.
«Я здесь!»
Была бы жива, давно оказалась бы «здесь»!
Дотронулся до губ. Когда-то она поцеловала его в губы!
Крутится солнце вокруг него. Куда ни посмотришь, вода и небо. Чуть не волоком тащит себя к поручням, виснет на них.
Погибла. Умерла. Оставила без себя. Сколько длится это мгновение: с ней и отторжение от неё?
Но вот берег.
Как же это он позабыл о Григории? Сидит себе в своём селе. Жалоб на него не поступает: исправно отдаёт урожаи и мясо. Правда, почему-то нет у него диверсантов, шпионов и бунтовщиков. Никаких ЧП нет. И ни на кого он не жалуется.
Григорий нужен здесь, рядом.
Глаза похожи.
С ним можно в дурака играть, как в детстве. А может, именно Григорий поможет раскрыть заговор? И вдруг чувствует: а ведь какая-то связь между Григорием и заговором существует!
Откуда взялось это странное, неожиданное ощущение, непонятно.
Плевать на заговоры. Григорий – единственный друг во всю жизнь. Григорий – брат Магдалины. Скорее сюда его, чтобы он крикнул: «Я здесь!»
Глава пятая
Перед Марикой совершить что-то такое… чтобы она заметила его! Он убьёт Будимирова вопреки их пафосу: убийцу убить можно. Одна смерть. И для всей страны наступит пробуждение.
Сначала Эвелину.
– Гюст, где найти её? – не выдержал он одиноких поисков.
– Вознеслась! Упустили мы её, олухи!
– Что же делать?
– Ищу пути наверх…
– Как?
Гюст засмеялся.
– Пока секрет.
– Давай вместе.
– Не-е, – потянул. – Ты у нас на особом положении. Апостол мне голову оторвёт за тебя! Ты уж сам скачи!
Почудилась ему насмешка, или даже Гюст видит его раздвоение?
Не быть.
Любим перестал быть. «И это в любую минуту может случиться со мной!» – Опять не спит Джулиан.
– Часто страх неуправляем, с ним порой трудно справиться, – на другой день говорит ему Апостол. – Страх не помощник, подгоняет к неверным решениям. – Он пытается вывернуться из-под взгляда Апостола, не может: между ним и Апостолом существует очень тесная, не понятная ему связь. – Тот, кто боится, должен бежать прочь, и мы поможем.
– Сегодня мы откупили у базы и ликвидировали четыреста с лишним флаконов препарата.
– Удалось передать в тюрьму план бегства.
Любим несерьёзно относился к своим изобретениям, а ведь наверняка как изобретатель мог бы легко попасть на верхний этаж. А значит, и его поднял бы! Теперь же сам должен подумать о своём бессмертии.
Говорят о будничных делах, на него не смотрят и его мыслей, следовательно, не читают. А он слышит, словно ему кричат: «Прикрой срам!»
Любим с «поля боя» нёс его, истекающего кровью, плакал от страха за него, и столько было в тот миг в брате такого, чего нет и никогда не было в нём. И в Коре, и в Марике, и в Апостоле есть то, чего так много было в его брате! Это «что-то» не позволило бы им погубить такое количество людей, какое из-за тщеславия погубил он!
Почему все уставились на него? Да ведь Конкордия просит его почитать стихи! А ему кажется, узнали его мысли и кричат: «Прикрой срам!» В нём – слякотно, как на разбитой осенней дороге, он тонет в грязной жиже. Лепечет:
– Простите, не могу сейчас!
До этой тесной комнаты, до тонкого голоска Алины «Папа, не надо волноваться», он не знал, что такое бывает: много людей наполнены тем же бесценным веществом, что и его брат, которое нигде не купишь и которого, как ни желай он обрести, в нём нет.
– Не могу, не обижайтесь, – бормочет он в отчаянии.
Апостол говорил: «Бог поможет». Мама молилась Богу. Где живёт Бог? На небе? Или в их заброшенном храме – под куполом? Или Он – тот, на кресте? Если Бог есть, как Он допустил гибель отца, такого доброго и так верившего в Него, и гибель миллионов невинных, и брата, который наверняка тоже верил в Него? Марика говорила о какой-то громадной силе, предопределяющей судьбы… Это Бог? Но тут же сказала: всё зависит от самого человека. Не вяжется. А если Бог над ними проводит эксперимент, что могут они?
– Не могу больше! – Саломея Макина, перешагивая через ноги, идёт к Апостолу. – Болтаете, болтаете! Не поможете вернуть сына, начну действовать сама. Боюсь навредить вам ненароком, но без сына мне больше жить нельзя.
– Есть же противоядие! Чего ждать? Спасите её сына и моего Любима! – подхватывает Джулиан.
– Папа, что же ты молчишь? Смотри, Джулиан, Саломея и Марика мучаются, ты же их так любишь!
– Понимаю, мы продвигаемся медленно, – говорит виновато Апостол, – но разве можно сравнить их лаборатории с совершенной аппаратурой, их силы и наши?! Мы должны проверить на собаках! И нам не хватает очень дорогих…
– Для собак хватает! – прерывает его Саломея.
– Послушайте! – Марика встаёт над всеми ними, лёгкая, и чуть покачивается. И только сейчас Джулиан замечает, как она смотрит на Апостола: беспомощно и властно. – За эти годы я изучила индийскую и китайскую медицину. Нашла жидкость. Умоешься ею, кожа стянется, и застынет на лице бесстрастное выражение. Хоть смейся, смеха не видно. Могу предложить всем. Ещё могу предложить дыхательные фильтры. Пока немного, но их нетрудно сделать!
Почему она перевела разговор? Он не хочет, чтобы она так смотрела на Апостола!
– Зачем ты здесь с твоими знаниями, твоим умом? Здесь опасно, – отвлекает её на себя.
И она смотрит на него, отвечает ему:
– Причин много. Одна из них – личная. А потом… нигде и никому я не нужна со своими знаниями. Здесь, я думаю, нужна. Так, да? – снова взглядывает она на Апостола.
– Помогите, Марика, если сможете, – мягко говорит Апостол. – Вы очень нужны нам. За фильтры и жидкость для лица большое спасибо, попробуем обеспечить ими всех наших.
– Что «фильтры»?! – прерывает его Джулиан. – Она знает, что делать. Пусть скажет, как создать себе защиту?
– Всё, что происходит сейчас, уже было. Можно, конечно, не изучать прошлое и посвятить жизнь открытию колеса. Только зачем, когда оно изобретено тысячелетия назад? Помогло бы знание психологии Властителя… собственной психологии…
– Это же проще пареной репы! Чего себя изучать? – перебивает Марику Гюст. Она не слышит:
– Бог-то как раз покорных не любит, помогает, когда избираешь правильный путь. Корень в нравственности, Апостол говорил! Она всё и определяет. На рожон лезть нельзя.
Рваные фразы. Трудно поймать связь.
– А если пуля – в спину? – спрашивает Карел.
– Когда включены разум и знание, за спиной – свои.
– А на улице схватят?
– Не пойдёшь на улицу в тот миг, когда могут схватить.
– Бывает, обстоятельства заставляют…
С жалостью смотрит Марика на Поля.
– Да прекратите вы этот дурацкий трёп! – возмущённо кричит Карел. – Раз ты такая умная, скажи, что делать сейчас.
– Каждый делает своё дело. Из воль, действий всех складывается история.
– Говори, какой выход? – кричит Гюст.
– Разом остановить все производства, учреждения, транспорт, школы. Выманить Будимирова…
– И нас уничтожат!
– Это невозможно, Марика, – говорит Апостол. – Гюст прав, войска заставят людей выйти на работу.
– Как можно больше внедрить своих в войска, на заводы и верхний этаж! – не слышит Марика. – Только работа с каждым в отдельности изменит обстоятельства.
Гюст присвистнул:
– Безнадёга! Где это столько людей и знаний возьмёшь?
– Когда жизнь города остановится, Будимирова легко заманим в ловушку. Надо изъять его из употребления, и ничего больше делать не придётся: его империя рухнет. Роботы и холуи без приказа не работают.
Детская игра, а не политика. Но робкая работа мозга началась. И только, когда она произвела своё таинственное действие в каждом, неуверенно, осторожно, словно ходить после болезни учились, стали обсуждать, как осуществить то, что предложила Марика. В конце вечера она неожиданно сказала:
– Роберто, больше тянуть нельзя, вместо собак возьмём на опыты Любима, сына Саломеи, Наума Гудкова и… – она на мгновение замерла, выдохнула: – мою маму. Отвечаю головой, операция со всеми пройдёт удачно. И мы должны поспешить.
Глава шестая
Этого ещё ему не хватало!
Та, которую нашёл для него Клепик, явилась на приём, терпеливо просидев положенные два часа, и вошла – с прижатыми к груди руками.
Он любил встречи с народом. Любил поговорить по душам с директорами заводов и фабрик, школ и профсоюзов, со всеми теми, кто осуществляет его политику, кто душой и телом предан ему! Что стоит удовлетворить их просьбы: о жилье, повышении по службе, внеочередном отпуске, премии?! Его дети, его подопечные.
Иногда вместо себя оставлял верных соратников и им наказывал: по возможности удовлетворять! Люди должны знать: они найдут защиту и опору в своём вожде-отце.
Стояла у двери – смиренная, опустив глаза.
Первое, о чём подумал: натворила что-то и боится его гнева.
Но что могла успеть натворить, если всего три часа назад на совещании гордо отчитывалась в своих победах: столько-то злоумышленников обнаружено, то-то предпринято, такие-то планы на будущее… Нельзя ею не восхищаться! Кара земная! Богиня возмездия и справедливости! Величественна и прекрасна!
Он любит слушать её и смотреть на неё. Клад, а не баба. Да за одну её готов Клепика на руках носить!
– Что случилось с тобой, Кропус? – спросил удивлённо. – В каких шалостях хочешь признаться?
– Меня зовут Эвелина, – робко сказала, не поднимая глаз.
– Красивое имя, достойное тебя. Но я тебя не узнаю. Лучший мой боец и такое смирение.
– Можно, я вымою вам ноги?!
Он вскочил, шагнул к ней, ничего не понимая.
– Ты не заболела часом? – спросил заботливо.
– Ударьте меня!
Эвелина подняла голову. Такая страсть в её лице, в её позе!
– Топчите меня. Что угодно прикажите, исполню. Много лет. Всю жизнь. Я люблю вас. Ночью перед глазами – вы. Дерзко. Я понимаю. Как осмелилась?! Да за мои слова только казнить!
– Ты слишком нужна мне, чтобы тебя казнить! – усмехнулся он, прикрывая растерянность. – Ну и номер ты отколола! Чего же от меня ждёшь? Цель твоего откровения?!
– Быть с вами рядом. Всегда.
– Это как? – удивился он. – Спать, что ли, со мной хочешь? Или в служанки собралась? Или… – Он захохотал, но тут же резко обрубил смех.
Та, единственная, перед которой он был мальчиком, неожиданно здесь: между ним и Эвелиной. Та, которой он предлагал быть рядом всегда, которую готов был слушать. Единственная. Мёртвая или живая?!
– Ты что, править хочешь вместе со мной?!
Он внезапно охрип.
Та независимым движением поправляет волосы. Та улыбается. Её голос звучит. И он не слышит того, что говорит эта.
А она что-то говорит. Голосом, словами Магдалины.
Эта смиренна. Та взрывает его. И он исступлённо кричит:
– Прочь. Вон. Прочь!
Кому кричит? Магдалине? Эвелине?
Кого гонит? Магдалину? Эвелину?
А когда исчезают обе, бежит к двери и молотит кулаками по ней, глухой, непробиваемой!
Чёрная дыра. Он – чёрная дыра. В нём – тьма, без звёзд, без малейшего проблеска.
Он думал: удовольствиями затянул рваную рану и боль больше не возвратится. А сейчас кровь из раны – злая, не смывает ни беспомощности, ни памяти, ни ущербности.
Что с ним? Как вырваться из себя самого?
Он хочет покоя. А его нет. Напоён опасностью воздух. И его власти, он чувствует, нет, не только над ситуацией в городе и в Учреждении, но и над самим собой.
Изо всех сил жмёт на кнопки своей аппаратуры. Через секунду в его кабинете – все службы и все министры. Врачи и охранники.
– Приказываю, – хрипло говорит он. – Усилить бдительность. Увеличить охрану всех пищевых блоков в городе и кладбищ, каждого подозрительного – лично ко мне. Приказываю: проверить тайные службы Учреждения и жилых комплексов. Телефоны, лестничные клетки, квартиры подозрительных личностей и прочее должны прослушиваться. Приказываю Эвелину Кропус сделать первым, главным моим Советником. Ввести эту должность. Отдать ей в собственность лучшую дачу на берегу моря. Орден Героя. – Он засмеялся облегчённо: Магдалина исчезла, сгинула. Он свободен. Он – Хозяин над всеми и над собой. Он – Властитель, которому покорны все мыши его Королевства. – В стране ЧП, – говорит он обычным жёстким голосом. – Опасность над нами всеми. Я знаю. Ввожу Чрезвычайное положение. Комендантский час не с шести вечера, а с четырёх. Приказ за номером…
Глава седьмая
У него отняли брата, у Марики – мать. Ждал каждого вечера: утешить её. А она не нуждается в утешении. Видишь ли, изучила китайскую и индийскую медицину! Расспросить подробнее. Она права: и он должен начать, наконец, учиться. Не тому, чему учит будимировская школа, а тому, что знают она и Апостол. Говорить с ней, смотреть на неё.
Иногда вспоминается Степь в лодке. Степь – яркая краска его отроческой жизни, терпкий воздух.
Марика и Мага не внешне похожи: Моцартом, Шекспиром.
«Марика, посмотри на меня!», «Полюби меня», «Спаси меня от меня самого», «Марика, веди меня по жизни».
Ждал вечеров у Апостола, как в селе ждут Пасху, наесться.
Жадно заглатывал крутые яйца, творожную массу, пышный кулич. Осоловевший, умиротворённый, ложился спать. Пасха – избавление от ощущения голода.
Глотает каждое слово своих новых товарищей, слушает лекции Марики по истории, а «наесться» не может. Смотрит на Марику, и его мучат жажда и голод.
В один из вечеров Апостол говорит:
– Сегодня… четверых наших Кропус превратила в роботов! Привела меня в цех Поля и при мне всех подряд перетрясла.
Джулиан невольно оглянулся: неужели и Гюста?!
– Э, меня не возьмёшь! – поймал его взгляд Гюст. – Я слинял.
– Не ты слинял, а тебя слиняли. Апостол успел дать мне сигнал! Ребята погибли замечательные, – горько говорит Поль.
– А меня почему-то не тронули… – удивляется Тиля.
– Не послушались меня… Подождите, то ли ещё будет?! – сердится Гюст. – До каждого доберётся! Разрешите убрать!
– Ты не видел, Гюст, её телохранителей. Теперь она под охраной Самого, его советник.
– Тебе говорили, Апостол: одна жертва или сотни жизней! Тебе не жалко их? – голоса злы.
– Завтра она явится в мой цех! – сказал Карел.
– И в мой.
– Завтра мы потеряем ещё многих! Не могу всех отправить в командировку, как Гюста.
– Из-за тебя, Апостол!
– Апостол, ты виноват в гибели людей, не дал убрать Эвелину! Прикажи!
Бунт?!
– Она слишком много знает, она уничтожит всех нас!
– Да чего тебя спрашивать?! Я сам…
– Тогда… чем… мы отличаемся от них?! – тихо спрашивает Апостол. – Инерция жестокости. Он ударил меня, я ударил его… А если не ударить в ответ?! Да, четыре человека! Это очень много. Теперь смотрите, мы убиваем одну Кропус. И вы думаете, Властитель нам простит? Что он сделает? Ну?
– Объявит террор, – говорит Марика. – И не четырёх… уберёт сотни, одним махом… За такую…
– Эвелина – необыкновенно нужный Властителю человек. Понимаю, больно. – Апостол виновато вздыхает. – Нам остаётся только игра. Стать тише воды, ниже травы. Всех наших из цехов перевести на другие работы… Не получится устроить наверху, отправить в изгои!
– Что это такое? – спрашивает Джулиан у Марики.
Она пожимает плечами.
– У нас есть ночь… Эвелина не должна найти ни одного нашего, как бы ни старалась! Давайте посмотрим возможности…
– Папа, вот списки работ, куда можно определить людей.
– И мы должны выполнять каждое распоряжение Властителя и Эвелины, – говорит тихо Апостол. – Но ни одно распоряжение не должно быть выполнено. Продолжается великая игра.
Бунт погас сам собой, не успев разрастись.
Вышел вместе с Конкордией.
В лифте она нажала самую нижнюю кнопку. И за руку, как ребёнка, повела за собой. Через что-то следом за Конкордией переступает, что-то обходит.
«Где мы?» – вертится на языке, но ни о чём не спросишь: мутится в голове, тошнит, сейчас он упадёт и не встанет. И не надо будет хоронить.
В ту минуту, когда он, в самом деле, готов рухнуть, в лицо плещет холодом и раздаётся звонкий голос Конкордии:
– Осторожно, ступени.
Раскрытым ртом хватает воздух и не может надышаться. Вместе с холодным воздухом врывается тяжкий запах. И снова ко рту поднимается тошнота.
– Кладбище! – говорит Конкордия и отпускает его руку.
Перед ним, куда хватает взгляда, под сереньким светом прожекторов туши коров, свиней – уж ему-то не знать! Только никогда не видел так много сразу.
– Со всех сёл сюда, – объясняет Конкордия.
– Зачем? – Подходит ближе. В тушах – черви.
«На этот раз забрали всё… Больше не могу…»
Измождённые люди – на всём его пути из села в город!
Один год Степь возилась с телятами, играла, кормила, чистила – сколько любви и труда вкладывала! А в день забоя… что с ней стало! Она кидалась на живодёров с кулаками, плакала, закрывала собой телят!
Кому, зачем понадобилось бессмысленно губить…
– Лучшие отданы верхнему этажу.
– Не понимаю, зачем…
– На! – Конкордия протягивает порошок. – Чуть не каждый час пью! У меня ещё воображение такое… вижу их всех живыми! Дома растила овец. Очень умное животное. Мы играли…
– Зачем? – тупо повторяет Джулиан. Жадно слизывает с бумажки безвкусный порошок, терпеливо ждёт его действия.
Но вот кладбище точно туманом прикрывается, сердце перестаёт бухать и не стучит больше дятлом в голове «зачем».
– А как же собаки и кошки не растаскивают? – Видит голодных животных их села и тех сёл, через которые шёл. – Хоть они были бы сыты. От этого же зараза!
Конкордия засмеялась, отрывисто, как икая:
– О, эта служба в городе работает отменно. Лучшие машины отданы армии живодёров. Щенков, кошек, всё живое – острыми крючьями на опыты! Ни одной собаки в городе, ни одного котёнка. Даже крыс с мышами нет. Чтобы голодные их не ели. И на них хорошо изучать неизлечимые болезни.
Джулиан прижал к голове зашевелившиеся волосы.
– Сегодня ночью кладбище подожгут, отравят округу жутким запахом. – Конкордия пошла скорым шагом прочь. Он следом, боясь остаться без неё.
Запах тления быстро таял, зато усиливался запах гнили.
– Кладбище яблок! Лучшие плоды отобраны для верхнего этажа. Ещё одно техническое достижение нашего Властителя: дотронешься до яблока или туши, бьёт током, до смерти. Всё-таки отчаянные уносят! Это лучше, чем заражённое крысиное мясо, которым иногда подкармливают население. Хочешь, ещё…
– Нет, спасибо! – перебил её Джулиан.
Сон? Бред? Он тронулся? Люди гибнут от голода.
И снова тьма, сырость, как в могиле. Вокруг них – чудовища, духи. И спасение только в жёсткой руке Конкордии, властно влекущей его куда-то.
– Через пять минут начнётся комендантский час, – говорит Конкордия на прощанье. – Высунешь нос, погибнешь, как погибли жена и дети Поля. Их дом подожгли, они выскочили на улицу и не успели найти пристанища!
– А где же в это время был Поль?
– На работе. Властитель очень любит заставлять людей допоздна работать.
И снова Джулиан мечется по своей комнате. Он боится сумерек и боится ночей.
