Текст книги "Украли солнце"

Автор книги: Татьяна Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Глава вторая

Григорий спал на полу. Свернувшись калачиком. В детстве спал, подтянув колени к груди. Сейчас мешал живот. И колени упирались в него.

На полу – не совсем точно. В ковре спальни ноги утопают. Удобство для убийц, если бы таковые объявились: ни звука не прозвучит, хоть слон пройдёт по этому ковру.

Первое движение – разбудить. Попросить Григория объяснить, что значит поведение Джулиана. Но Григорий погрузил его в странное состояние невесомости и бездеятельности.

Конечно, нужно было зайти к Клепику и разобраться, что за перелом такой, при котором он спит как убитый и не слышит громкого разговора у себя под дверью! Конечно, нужно бы проверить, какими такими брошюрами занимается столько людей ночью? Конечно, нельзя верить идиотским, хоть и талантливым, стихам о птичках. Много набежит этих «нужно бы» и «конечно». Только звенит в голове голос Григория – «доброта», «добро», и голос Магдалины звенит: «Любите ближнего своего. Любите врагов ваших…»

Он расслаблен сейчас.

Разбудить Григория? Сказать, какой благодаря ему стал благородный? Пусть смотрит глазами Магдалины.

Была Магдалина? Или приснилась?

Она никогда не приходит в сны. Мать говорила: мёртвые снятся к перемене погоды. Но у него всегда солнце!

Как погибла? Мучилась или нет?

Что это он сопли разводит?! Не узнаёт себя: юн, лёгок, и, как вино, бродят в нём незнакомые ощущения.

Григорий привёл Магдалину. Над «дураком», рассыпавшим неотработанные козыри и шестёрки по столу, над заглушившим стоны и вопли страдальцев ковром, над его волей – Магдалина. Совсем недавно готов был рухнуть в чёрную дыру, а сейчас – покой. И он хочет спать. И уснёт. Вот только доиграет партию. А Магдалина пусть смотрит на их игру. И пусть Григорий смотрит на него глазами Магдалины. Волосы велел нарастить Григорию – в детстве тоже были пепельные, как у Магдалины. Пусть глаза Магдалины, цвет её волос будут при нём.

И пусть глупый мальчишка обводит его вокруг пальца! «Это от Магдалины и Григория тебе подарок: попляши ещё два месяца!» Когда в руках все нити, самые тонкие, когда лишь кнопку нажми или глазом укажи, и запрыгает человечек перед тобой… что значат какие-то два месяца?! У него передышка. Впервые за жизнь. У него Григорий в гостях. И два месяца не сыграют никакой роли и не изменят его плана. Придёт миг, и он дёрнет Джулиана за верёвочку.

– Давай закончим игру, Гиша! – разбудил друга Будимиров, с удовольствием глядя в сонные, светлые, добрые глаза.

Глава третья

– Что со мной?! – Любим открыл, наконец, глаза. Он спал много часов подряд. – Где я? Джуль?! Какой ты стал красавец! Тебя и не узнать! Я уж не верил, что увижусь с тобой! Всё, помню, скучал о тебе, особенно по вечерам. Где я так долго был? Или спал? Разве я болею? Странно, никогда не болел, ты же знаешь! Я мешаю тебе, обеспокоил тебя?

– Брат! – пролепетал. Сквозь слёзы не видел Любима. Снова он маленький, и у него есть защита – его брат. Как когда-то, развеет тяжёлые сны. В кончиках пальцев рук и ног покалывает – они отходят от тоски по брату. Жив брат. Вот он. Рядом. Как можно было столько времени существовать без него? – Брат… – лепечет Джулиан, и больше слов не получается. Теперь, вдвоём, они выберутся отсюда! Какая слава, какие удовольствия, когда нужен только брат?

– Почему ты молчишь? – пугается Любим. – Почему не говоришь, что я должен делать? Я сейчас встану и устрою тебе всё, только скажи, что надо?!

Чего это Любим такой жалкий? Джулиан утирает слёзы, наконец, обретает дар речи:

– Не надо вставать, не надо ничего делать. Ты болен. И лежи спокойно. Это твоя комната, здесь никто не достанет тебя. Ты обо мне всю жизнь заботился, – голос сорвался. – Теперь я… – Он смочил Любиму губы. – Спи. Я посижу рядом. Видишь, письмо от мамы? – Глотал слёзы, а они приходили снова. – Мама спрашивает, вместе ли мы живём? Хочет приехать…

Очищение оказалось делом более серьёзным, чем думалось в ночь открытия: Любим полностью истощён, одни мощи.

– Теперь я всегда буду жить с тобой?! – говорит Любим радостно и сразу пугается. – Я пропустил работу, мне ничего не будет за это? Я помню, у меня была хорошая работа. – Он долго молчит, говорит неуверенно: – Ведь не приснилось мне, у меня были друзья, такие люди… Ведь не приснилось же?!

– Не приснилось, – успокаивает его Джулиан.

– А они живы? – спросил испуганно. – Я хочу видеть их. У Коры щербинка между зубами, когда она улыбается. Почему ты молчишь? Что случилось с ними?! Слушай, я совсем никуда не годен? Чем я болен? Я неправду сказал, работа – тяжёлая: не дышать, не есть. Но мы все вместе… Они живы?!

– Живы твои друзья, – успокаивает его Джулиан. – А тебе нужно спать! – Невозможность видеть брата слабым и жалким срывает с места. – Я боялся отлучиться от тебя, вдруг ты бы проснулся один в доме? Я должен купить еды! А тебе нужно спать. Друзья твои живы, – повторяет. – Скоро придут к тебе!

Детская радость. Мамина улыбка. Послушные слова:

– Буду спать, не волнуйся. Приходи поскорее, да? – жалкая просьба и плохо скрытый страх.

Искалечил! Будь проклят Будимиров со своим препаратом!

Улица сыра, сумеречна. И привычные очереди. Не за сыновьями сегодня. Вывески: «Контора по сбыту», «Контора патентов», «Контора по трудоустройству». Скорее поднять Любима, чтобы ему хватило сил добраться до дома. А дома – мама. Дома – лепёшки и молоко. Дома – Степь. О ней не думать. Нельзя расслабиться.

Вот «Продукты». К прилавку не подойти. Всё-таки встаёт в хвост очереди. Оборачивается мужчина, удивлённо спрашивает:

– Клепик?! – Тут же подтверждает: – Он. Клепик.

– Надо же! Смотрите, Клепик! Здесь? Среди нас?

Теперь не к прилавку, к нему выстроилась очередь.

Пока ухаживал за Любимом, совсем позабыл о славе, а она тут, и помимо воли он дышит её ядовитыми парами.

– Я видела фильм о тебе!

– Смотри, до чего тощ!

– А разве правительство не кормит его? В магазин пришёл!

– Правительство накормит! За такие-то стихи!

А вдруг здесь есть слуги Властителя?! Бежать! На пути – люди. Если б не голодный брат, распихал бы их и вон!

– Где можно купить вашу книжку? С каких лет пишете? Когда, где будете выступать?

Нет, эти не были в тот час на улице!

– Трудолюбцы, пропустите Клепика к прилавку, пусть купит еды. А потом пусть почитает нам стихи!

– Ещё чего, пропускать! Подумаешь, писака! Видели мы таких! Любой дурак может рифмовать! Я тут загораю два с половиной часа. Вдруг мне из-за него не хватит?!

И всё-таки путь к прилавку расчистился. Сквозь строй на чужих ногах потащился к нему. Желтоватые куски сала, тёмные кости, сомнительной свежести колбаса. Пошёл к выходу.

– Вы не сказали, где можно послушать вас?

– Никому не нужны мои стихи. А где можно купить продукты? Брат болеет.

И снова откликнулось несколько голосов:

– Через два квартала рынок, там всё есть, но дорого!

Еле вырвался из объятий славы. Медленно бредёт по мрачной улице. Спиной чувствует: за ним идут. А если «справедливые» уже следят, и снова люди погибнут из-за него?! Втянул голову в плечи, почти побежал.

Как просто решила проблему Саломея! Пока её сын спит и превращается обратно в человека, уволила его из Учреждения, нашла захолустное село. Увезёт навсегда из этого проклятого города, лишь он встанет на ноги! Они могут себе это позволить, их никто здесь не знает. Саломея изменилась: бегает как девчонка, успевает и за сыном ухаживать, и кормить всю их братию вкусными супами. Откуда только берёт продукты.

Удастся убежать им с Любимом?!

Конкордия вчера спросила: «Ты уедешь, когда Любим поправится?» Он не ответил, сама ответила: «Уедешь. И мы никогда больше не увидимся». Неужели ещё любит, несмотря на его неспособность читать чужие мысли и позабыть о себе?

– Простите, пожалуйста, за беспокойство, – заступила ему дорогу девушка, протянула листок. – Автограф можно?

– И мне! – Кто кусок газеты протягивает, кто тетрадь, кто пачку папирос. Кое-как, не глядя в лица, расписывается. Седьмую подпись поставил, тридцатую, онемела рука.

– Скорее! – просит он, боясь взглянуть на небо. А руки с блокнотами и газетами всё тянутся к нему. Вот за кого борется с Властителем Апостол!

Вспомнил об Апостоле и поднял голову. Старик, может, не такой уж и старик, а войну прошёл точно – на щеке шрам, губа перерезана. «Где работаете?» – хочет спросить, не спрашивает. Умел бы читать мысли, сам бы знал.

– Я говорю, узнал! – восклицает с гордостью старик и начинает читать его стихи о солнце. Голос тих, но в тишине, кажется, гремит. На лицо старика упала тень. Джулиан посмотрел в небо. Померещилось. Не монстр. – Он не удирал, нет, – говорит старик. – Он плакал, я сам видел. Я тебе, Джулиан Клепик, вот что скажу, а ты прислушайся. Побереги себя. Больно нужен ты нам. Смотри, сколько нас хочет тебя послушать! Я воевал за таких, как ты. Но твоя война потяжелее моей… – Мутная слеза катится по блёклой щеке. – Понимаю, почему молчишь, за нас боишься, ясное дело. Молчи. Это наша забота найти твоё слово. Иди отсюда скорее. Отпустите его, люди!

– Почитай! – взмолилась женщина средних лет с очень светлыми глазами. – Хочу запомнить твой голос.

– Кто ты? – спрашивает он и слушает её судьбу: портниха, шьёт тайком, потому что налог отнял бы весь заработок.

А старик был сталеваром. Почти оглох.

– Ты видел горячий металл? – спрашивает он. – Ничего красивее не знаю. Сына убили. Жену превратили в робота. Сейчас я охотник за книгами. Читаю, не могу начитаться.

Какое сладкое чувство: сострадать кому-то! Может, он ещё и научится читать чужие мысли?!

– А я – никто, – говорит парень, его ровесник. – Работать не желаю. Подчиняться не желаю. Я не раб. Почитай нам.

Ещё мгновение, и строчки без спросу… Не вырвутся. Никогда больше не вырвутся: не всё равно ему, будут жить эти люди или нет!

…На рынке цены оказались слишком высокими. Зарплаты хватит накормить лишь два раза.

Дома, пока его не было, собрался консилиум.

– Реакция на раздражители великолепная. Полное возвращение эмоций. Заметили, как он обрадовался, увидев Апостола?

– А на Кору как смотрел?!

– Выражение лица всё время меняется!

– А кровь?

– Гемоглобина маловато.

Люди закрывают брата, но, судя по их спокойствию, состояние его нормальное.

– Я не смог купить продуктов, – шепнул Джулиан Конкордии. – Где вы их достаёте?

– Увидел меня, стал вставать, еле уложили. Боюсь, опять будет мучиться. Посоветуй, как быть?

– Не знаю, извини. Такой вопрос…

Конкордия вздохнула.

– Учреждение всё-таки подкармливает своих, заказы почти съедобные, – сказала деловым тоном. – Я кое-что принесла!

Обернулся к ним Апостол. Улыбка во всё лицо.

– Новый этап, детки мои! Предлагаю, как только поправятся наши пациенты, поехать за город костёр жечь! Надо же когда-то и отдохнуть?! Массовое производство наладим: всех вернём. Я даже отложил командировку.

– Как долго ждала этого! – Марика совсем не похожа на себя, голос срывается: – Столько ненормальных сразу!

Почему Апостол не отвечает ей взаимностью? Она же красавица и умница!

– Не надо прежде времени радоваться. – Роберто склоняется над Любимом. – О чём сейчас думаешь? – спрашивает.

– А о чём надо, скажи! Я в чём-то виноват?

– Что делаешь обычно в свободное время? Есть у тебя любимые занятия?

– Нет, – растерянно говорит Любим.

– Он – изобретатель, – начал было Джулиан, но Роберто приложил палец к губам.

– Что собираешься делать, когда выздоровеешь?

– Что скажете. А что надо? Если я ничего не умею, значит, меня не возьмут на работу? – Он жалко смотрит на Джулиана.

– Что за глупости?! Твоё хобби не имеет никакого отношения к работе. Джуль говорит, ты – изобретатель. Что изобрёл?

– Не знаю.

– А кто сделал отопительную систему и водопровод? – закричал Джулиан, совершенно не понимая, что тут происходит.

– А кто помог мне оборудовать кабинет, чтобы он стал недостижим для Властителя? – спрашивает Апостол.

Любим моргает.

– Успокойся, – мягко говорит Роберто. – Не надо нервничать. Ты ни в чём не виноват. Прошу, вспомни, какого типа отопительную систему создал? – Любим непонимающе смотрит на Роберто. – Что за аппаратуру придумал для кабинета Апостола? Вспомни, что любил делать? Чем хотел бы заниматься после выздоровления? – повторяет Роберто. Любим смотрит то на него, то на Апостола. – Как хотел бы жить: один или с братом? Уедете на родину или останетесь в Учреждении?

– Что скажет брат, то и сделаю, – не задумавшись, отвечает Любим.

Роберто проводит ладонью по его лицу.

– Закрой глаза, постарайся уснуть. Ты устал. Для тебя сейчас главное лечение – сон. А проснёшься, тебя покормят, и снова будешь спать. И пытайся вспомнить своё прошлое.

Послушно Любим закрывает глаза.

А Роберто манит всех на кухню, плотно прикрывают дверь.

– Помнишь, Марика, ты сказала, мы не можем предвидеть последствий воздействия препарата. – Лицо его подёргивается как от нервного тика. – Они налицо: неуверенность в себе, необходимость находиться под чьей-то властью, безволие, самоуничижение, а главное – страх. Весёлый набор! Противоядие не спасло. Я предполагал это, боялся начинать эксперимент, но Марика очень точно сказала: мы все так вместе были и такое доброе дело задумали!

– А как же моя мама? – спрашивает Марика.

– Может, не на всех действует одинаково. Может, зависит от дозы, срока…

Ещё стоит на лице Апостола радость, но уже кажется искусственной.

Конкордия заплакала. Сейчас она некрасивая, маленькая.

Все растерянно смотрят на Роберто, что ещё скажет? А говорит Марика:

– Да, я думаю об этом с самого начала. Но, мне кажется, так уж отчаиваться не стоит. – Она улыбнулась.

Они что, с Корой местами поменялись: то Кора ни к селу ни к городу улыбалась, теперь Марика?!

– Мама чувствует себя лучше, чем Любим. Может, в нём была заложена рабская психология?

– Никакой рабской психологии в нём не было! – сердится Конкордия. Видно, её тоже раздражает торжествующая Марикина улыбка. Она уже не плачет, но прежние Марикины грусть и скорбь осели в её лице. Неужели это несчастная любовь произвела в ней такую работу?!

– Из поколения в поколение вырабатывается раб, – смеётся Марика. И чего смеётся?! Не может же ей нравиться уничтожение в человеке индивидуальности! – Почему, узнав о препарате, люди не бегут прочь, а с готовностью принимают его? Кто же они как не рабы?

– Нет же! Ну что ты врёшь? – сердится Кора. – Передо мной гора, её не обойти, я вынуждена взбираться на неё. Так? Природа диктует свои законы мне, букашке по сравнению с горой! Без всяких властителей люди гибнут в шторм, а уж от извержений вулканов, землетрясений разрушаются города и цивилизации! Приходится подчиняться силе. – Конкордия старается не смотреть на Марику, но, помимо воли, смотрит, и её лицо подёргивается гримаской боли. Никогда она так много не говорила, а сейчас не может остановиться: – Это не значит, что гибнет индивидуальность. Что умею я? Любить. Больше ничего. Всех мне жалко: людей, зверей. Именно в способности любить моя индивидуальность. Разве нет? Апостол угадал её, свёл с людьми, которых хочется любить. Даже думать начала. Разве не так? – Конкордия снова плачет. Смотрит светлыми глазами на Джулиана. – Но я живу в обществе и всего боюсь, я обыкновенная, не герой. И, если бы не Апостол, я бы тоже наверняка стала рабом! Любиму помочь надо!

– Что ты, девочка, так ослабла? – Апостол гладит Кору по голове. – Конечно, поможем. Если уж сумели освободить от препарата, справимся и с последствиями: будем внушать, что от него зависит судьба нашей организации, что он – изобретатель, талантлив, умён, он и поверит в себя снова!

Апостол рассуждает так, словно они с братом навечно остаются здесь.

– Успокойся, пожалуйста, – просит Конкордию. – Всё устроится! Смотри, какое чудо совершили! – Не Конкордию, себя успокаивает.

– Ты предлагаешь заняться обычной психотерапией! – вздыхает Роберто. – И ты прав, это единственный выход. Если мы не избавим наших пациентов от рабской психологии, смысла в нашем открытии не будет.

– Ты говорила, всё зависит от человека. Что же, мой Люб хотел, чтобы его превратили в робота? Или он сделал что-то не так? Уверен, всё запрограммировано сверху!

– Каждый при своём! – сияет Марика. – Я решила выучить три языка, выучила. Решила изучить медицину, искусство, историю, изучила. Решила помочь найти противоядие, помогла. От кого зависит моя жизнь: от Властителя или от меня?

– Ему ничего не стоит уничтожить тебя.

– Конечно, если полезу на рожон! Свою жизнь делаю я сама. И Любима подниму! Справиться с подавленной психикой – во власти человека!

– Делай свои дела, – оборвала её Конкордия. – Джулиан и без твоей помощи поднимет Любима!

– Зачем ты так резко? – спросил Джулиан и прикусил язык. Кора жалко кривится в обиде. Он понял эту обиду: Марже всё, ей ничего.

– Не волнуйся, сынок, всё будет хорошо. Главное: Люб жив и очищен от препарата. Обеденный перерыв, ребята, давно кончился. Каждому ещё надо незаметно добраться до места. Кора, пожалуйста, помоги с едой, мне кажется, Клепики не ели целую вечность. Творога и сыра им явно мало. А что касается наших теоретических споров, думаю, Марика права: от человека много зависит в решении собственной жизни и даже в истории. Разве мы с вами не счастливы в аду Будимирова, а то, что с нами случилось в последнее время, разве не история?! Какой ещё смысл нужно искать? – Апостол пошёл к выходу.

И вдруг, посреди короткой паузы, после которой должно было от двери последовать «до встречи», Марика громко сказала:

– Апостол, я люблю тебя вот так! – Она раскинула руки. – Из-за тебя сюда… Услышала твою лекцию и пришла. Ты всегда прав. Это история – спасать людей! За каждого человека – по препарату огонь! – озорно крикнула она и перевернулась на одной ножке.

Апостол сильно покраснел. Испуганно смотрит на Марику.

– Ты же знаешь, у меня жена… Ты же знаешь, какая… Ты же знаешь, это навсегда… Зачем же ты?

– Я люблю мать так же, как тебя! Но с этим ничего не поделаешь. Ты даёшь мне силы жить и переносить всё это! Не бойся, я ничем ни тебе, ни ей не помешаю! А чувствовать… это моё право! Правда же?

Апостол поспешил выйти.

Опустевшая кухня. Неожиданны стихи.

– Джуль! – В дверях Любим. Тяжело виснет на палке. Дёргаются веки. – Мне страшно. Меня хотят уничтожить!

Кинулся к брату, обнял за костяшки дрожащих плеч.

– Успокойся, ну же! Вот тебе моя сила. Твоя сила. Ты когда-то вложил её в меня. – Повёл брата в комнату, уложил, стал кормить с ложки творогом. – Ешь, Люб, скорее выздоровеешь.

– Скажи, мне не приснилось, я всё думаю, тут, в комнате, действительно были Апостол и Кора? Как только в первый раз проснулся, стали сниться. Скажи, они?

– Они! – обрадовался Джулиан перемене в состоянии брата. – Выздоровеешь, и вместе с ними… – Он же хочет удрать отсюда!

– А их не убьют, пока я тут болею?! – Любим сморщился, готовый заплакать.

И Джулиан скис: препарат и противоядие потревожили невидимую, но могучую силу в организме брата!

– Не бойся, Люб, – заговорил горячо, преодолевая страх обоих. – Ты очень сильный: ты победишь свою болезнь! А пока лежи и по праву старшего решай: что мы будем делать дальше. Ты ведь умеешь решать самые сложные задачи! – Джулиан стал рассказывать, какие брат изобретал механизмы, как спасал его после исчезновения Маги. Говорил и говорил. Только никак не мог сдержать слёз.

А когда Любим уснул, вдруг успокоился. Нельзя бояться. Всё равно придёт время умирать. Марика права: его жизнь зависит от него самого. Прежде всего надо сделать правильный выбор. И, наконец, он выбирает: остаётся со своими друзьями!

Глава четвёртая

Ярикин вошёл в спальню без звонка. Глаза белы, голос резок:

– Я служу вам с тринадцати лет, вам отдал жизнь. Под вашим носом такие дела! Вы ослепли?! Что с вами?

Бунт?! За такие слова, такой тон только расстрел. Почему же продолжает слушать? С удивлением ощущает в себе отсутствие жажды карать?! Он мягкий воск и вязнет сам в себе. «Помнишь волшебный цветок? – голос Григория. – На острове зажгли сухое дерево?!» Он помнит: запах живого огня, трещат сухие ветки. И запах воды. И запах выжженной солнцем травы.

– Не могу схватить за руку никого, все на вас работают, за вас горой, а ваши распоряжения саботируются. Я объявил террор. Кропус здорово помогла.

– Террор?! Кто разрешил? – и прикусил язык. Он же никому не раскрыл своих карт: что сам хочет обнаружить и уничтожить оппозицию, что уже начал свою «операцию К»!

Григорий смотрит на него. Ярикин смотрит на него.

Он позволил себе расслабиться. Единственный за двадцать лет отпуск, когда на первый план жизни вылезло нечто непонятное, необъяснимое, и он – как воск.

– Я сам… предоставлю вам врага, – лепечет он.

– Мы обнаружили… в цехах не обработанные препаратом! – Ярикин говорит, какие листовки нашли на фабриках и заводах, какие песни распевают на улицах. – Чья музыка, обнаружить не удалось, а стихи…

– Что за поэт? – спрашивает у Ярикина, глядя в испуганные глаза Григория.

– Клепик. Кропус говорит: он опасен, и его пора успокоить.

– Он сам распевал свои песни? – спрашивает Будимиров.

– Нет, конечно. Мальчишки.

– Может, они сами и положили на музыку. Это те стихи, что Клепик читал толпе?

– Те.

– Но ведь Клепик – поэт, а не композитор, так? – И говорит резко: – Клепика оставить в покое, им займусь сам. И с чистыми от препарата не переусердствуй, среди них могут оказаться такие, как Кропус. Ясно? – И доверчиво: – Хочу сам раскрыть оппозицию. Уже закинул крючок. Спугнёшь, расстреляю. И Эвелинин пыл умерь. Иначе придётся расправиться с ней тоже! В стране должно быть очень тихо. Создать иллюзию… мы никаких врагов не ищем. Тараканы сами повылезут из щелей, когда перестанут ощущать опасность. Ясно? Я провожу операцию. Ясно? – Оставшись наедине с Григорием, приказал: – Рассказывай о Клепиках всё: как близко знаешь их семью?

– Отец убит в борьбе за Киринию. Герой. Мать – крестьянка. Горбатится с утра до ночи, служит тебе изо всех сил. Руки – чёрные, лицо – в морщинах.

– Люблю. Хорошо. А сыновья?

– В неё, труженики, тоже с утра до ночи работали. Шофёры. Добросовестные, в драках и ссорах не замечены. Матери писали: и сейчас честно работают на тебя.

– Будет врать. Сдавай. Нет, лучше рассказывай. Что за имена такие дурацкие: Любим да Джулиан?

– Имена?! – удивился Григорий. – Откуда я знаю? Имена как имена.

– Это ты врёшь. Не наши имена. То ль из книг, то ль из сказок. Откуда взялись?

– Понятия не имею! – пожал плечами Григорий. – Детей не крестил, брагу с их отцом не пил. Он тоже шофёром был: целый день в разъездах. Не знаю, что за имена. Может, и из сказок.

– Обязан знать, ибо ты вместо отца был посажен над всей областью. Вместо меня хозяин. Ты обязан знать всё: где паук родился, где мышь пробежала, где какое слово прозвучало?

– Разве я сторож им всем? Или Бог? Это лишь Ему знать, где, что и как? Тем более что родились парни до революции.

– Ну ладно, расскажи-ка, кто ещё из наших односельчан ушёл за эти годы в город?

– Да никто. Какой дурак от Родины попрёт на чужбину?

– Завтракать пора, идём! – Он пошёл к двери. – А информацию о Клепике дай мне полную. Всё равно докопаюсь. Ярикин прав: подо мной качается пол. Это из-за тебя я выпустил из рук власть. К вечеру будь готов. Характер, смену настроений, образование, друзей, отношения с матерью, братом. Почему ты принимаешь такое участие в чужом сыне? Я должен знать всё, чтобы не сделать ошибки, и с твоей помощью попробовать его спасти. Ты же слышал, к нему подбираются. Похоже, мальчишка просто глуп и нуждается в опеке.

Григорий ничего не ответил.

Целый день Будимиров разрабатывал проект постройки учреждения в центральной полосе страны. Пора внедрять положительный опыт в жизнь! На фабриках, заводах должны работать только роботы. Тогда не будет проколов. И мятежных песен.