Текст книги "Ожидание"

Автор книги: Татьяна Каменская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

почти разрубленный напополам в жестоком бою, острой как бритва саблей. Но опять же, вопреки всем законам жизни и смерти он выжил, если не из-за своего сильного орга– низма и молодости, то тогда благодаря искусству китайских знахарей и лекарей. Мно– го лет он провел в Китае, но видно судьбе опять не терпелось, и, в конце концов, однаж– ды Айкен появился в Керкене, где его уже никто не узнавал, да и не ждал.

Семьи он так и не завел, но это ему, наверное, уже и не надо было. Айкен стал извест– ным в Керкене и за его пределами колдуном, знахарем и целителем. Он был странным человеком, и говорят даже страшным. Не секрет, что он мог наслать на кого угодно порчу или снять сглаз, убрать нервный зуд, или вызвать ничем не объяснимую сильнейшую головную боль. И хотя Мария в это мало верила, да и вообще не верила ни в какое колдовство, но сейчас встреча с Айкеном почему-то напугала её. И когда, наконец, Антон догнал Марию, она недовольно пробурчала:

– Чего Айкен так долго тебе говорил?

Антон улыбнулся широкой открытой улыбкой, и взяв Марию одной рукой за локоть, про-

изнес:

– Судьбу нашей дочери предсказывал! Сказал, хорошее имя ей дали!

Мария демонстративно отвернулась, и гордо вскинув брови, с иронией проговорила:

– И ты поверил выжившему из ума старику?

Антон хохотнул, и примиряющим голосом произнес:

– К старикам и детям всегда надо прислушиваться. В их словах заложена истина. Хо– чешь, расскажу, что он сказал?

Мария покачала головой:

– Ах, оставь эти сказки. Знаю я все эти цыганские песни, про большую любовь, и огромные трудности…

– Разве ты слышала, что он сказал? – изумленно произнес Антон.

Мария в свою очередь удивленно посмотрела на мужа и засмеялась.

– Нет, не слышала, и не хочу слушать. Это ты, словно настоящий разведчик ко всему прислушиваешься, даже к явной чепухе!

Мария с вызовом посмотрела на мужа, но тот опять громко рассмеялся, чем потревожил сон малютки. Покачав ребенка, мужчина тихо произнёс, словно обращаясь к той, что по видимому, опять уснула, закутанная в теплое одеяльце:

– Ну и ладно! Лет через 17–18 мы посмотрим, насколько прав оказался старик!

И крепче прижав к груди тугой сверток, он зашагал вперёд, догоняя Марию.

А вечером, шестилетний Сашок с удивлением смотрел, как купают маленькую сест– ренку в огромном цинковом корыте, и та, взмахивая иногда тонкими ручонками, вдруг начинает плакать жалобно тонко, визгливо, по щенячьи.

– Не плачь! Ну не плачь, девочка! – просит мальчик, наклоняясь над корытом.

Старшие дочери тоже поглядывают с умилением на крошку, и восторженно сообщают друг другу шепотом:

– А она хорошенькая, словно куколка!

А "куколка" в это время уже верещит под руками бабушки Матрены, которая, не обращая внимания на крики и плач малышки, что-то делает таинственное с её телом, ручками и ножками, и при этом бормочет слова похожие на молитву. Наконец, осенив дитя крестом, отдает ребенка бледной матери.

– Ну не плачь же, девочка! – всё уговаривает маленький Саша плачущую малышку, ко– торую Мария уже укутывает в сухие пеленки.

– Это Ника! Скажи Сашенька, не плачь Ника…

– Ника! – смущенно повторяет вслед за матерью мальчуган ещё непривычное для него имя. Но Мария, не замечает смущения сына, она целиком занята малышкой, которая уже жадно сосет грудь.

– Вся в тебя! Единственная в нашу породу! – говорит Фаня, сестра Марии, которая толь– ко что пришла, и стоит поодаль, видимо, боясь простудить малышку. Она с силой трёт ру– ки, дышит на них, и опять потирает ладони, прикладывая их к порозовевшим щекам, с нетерпением поглядывая на ребенка.

Мария смешливо морщит нос и смотрит на сестру со снисходительной улыбкой.

– А не пора ли тебе заиметь такую же ляльку? – спрашивает она, тут-же с нежностью обращая свое лицо к малышке, но, услышав возмущенный вздох, с укоризненной, и ви– новатой улыбкой опять смотрит на сестру.

Да, Фаня хороша! Черноокая, смуглолицая Фаня поражает всех своих знакомых удиви– тельным сходством с "Незнакомкой" Крамского. Художник словно списал портрет с Фа– ни. Тот – же гордый взгляд из-под слегка прикрытых глаз, и полуулыбка, полунасмешка, указывающая на то, что она нисколько не нуждается в ваших советах, не потерпит посяга– тельств на её свободу, и на её независимость. Фаня младше Марии на два года, но в от– личие от сестры, её не интересуют дети, а, следовательно, муж и семья. Личная жизнь Фа– ни, по её словам, никого не должна волновать, кроме неё самой. Поэтому не удивительно, что Фаня не восторгается малышкой.

Важно глянув на ребенка, она авторитетно заявляет

– Что верно, то верно! Эта девчонка в нашу породу!

И гордо поведя черной бровью, добавляет:

– Ну, а теперь Мария, тебе следует остановиться и поберечь себя!

Мария покраснела, и, видимо, стараясь скрыть смущение, отняла от груди заснувшую ма– лышку, но та вдруг встрепенулась и заверещала неожиданно тонко и визгливо.

– Какая плакса! – радостно сообщил Сашок, обратившись к бабушке Матрене.

Старая женщина, с пониманием покачав головой, отвечает ласково, поглаживая мальчика

по вихрастой голове своими жесткими, мозолистыми ладонями:

– Это ничего, что плакса! Пусть все слезы сейчас выплачет, на будущее меньше оста– нется! Её доля женская… несладкая…

Старая женщина умолкает, и словно задумавшись, сидит неподвижно, уставившись в одну точку, а Сашок уже мчится в соседнюю комнату, в детскую, где его сестры видимо что-то обнаружили, и теперь загадочно прищурив глаза, зовут своего брата, высунув из-за двери лица, усыпанные сплошь веснушками и обрамленные копной густых рыжих во– лос.

– А мы что-то знаем про тебя. Не поделишься, сами съедим…

В детской поднимается шум, какая-то возня, приглушенные слова взаимных обвинений, и Фаня, сделав строгое лицо, отправляется в соседнюю с кухней комнату, по пути обращаясь к сестре:

– Кажется, без меня они не разберутся…

Мария виновато улыбается и низко склоняет голову над малышкой. Старая Матрена уко– ризненно качает головой и сердито произносит, обращаясь к дочери:

– Не смотри на Фаньку, не слухай её. Ишь, командирша нашлась. Привыкла всеми ко– мандовать, вот и счастье своё отпугивает…

И вздохнув, также тихо добавляет:

– Хотя счастье бабское пугай не пугай, а всё равно твоё оно будет. А какое? Про то, лишь Бог один ведает…

Пожилая женщина умолкает, и, прикрыв глаза ладонью, о чем-то думает своём. Моло-

дая женщина неторопливо качает дитя, которое уже давно успокоилось и спит, изредка высовывая розовый язычок, и причмокивая крохотными губками.

Три поколения! Три женщины, одну из которых едва ли можно так назвать! Но когда-то придет время, и маленькая девочка станет женщиной, и несмотря ни на что, это произой– дёт…когда-нибудь!

Уже прошла неделя, как Мария вышла из роддома. К концу дня она так вымоталась, что, оставив Антона с друзьями, отправилась спать в самую дальнюю комнату, чтобы не слышать могучего рокочущего баса одного из сослуживцев Антона, Василия Реваги. Васи– лий, что-то сейчас рассказывает притихшим на минутку мужчинам. Мария знает, теперь они разойдутся лишь далеко за полночь, ведь завтра в милиции выходной.

Мария покормила ребенка, и, уложив его на соседнюю койку, подставила стулья. Так спокойнее! Она лежала в темноте с открытыми глазами, вслушиваясь в голоса и смех, до– носившиеся из столовой. Весь этот шум ей нисколько не мешал! За много лет семейной жизни она поняла, что Антон и его многочисленные друзья, а также сослуживцы – всё это составляло часть той жизни, что несла в себе частичку от прошедшей войны, от той дружбы: чистой, крепкой и надежной, что существовала среди мужчин перенесших все тяготы военных лет. Да и друзья были под стать Антону. Такие – же высокие и огромные, словно те могучие деревья-карагачи, что уже больше века растут на их улице, посажен-ные ещё первыми переселенцами из России и Украины… Красавцы…

До Марии донесся новый взрыв смеха. Женщина вздохнула и отвернулась к стене. Надо заснуть, но сон почему-то не приходит. Наоборот, она ощутила вдруг чувство, похожее на раздражение. Оно появилось так внезапно, что Мария удивилась. Что это с ней? Странно? Неужели она ревнует мужа к друзьям? Нет! Этого не может быть! Ей вполне, и даже с

лихвой достаточно того внимания, которое Антон уделяет ей как жене. Ещё бы! Ведь она моложе его на целых десять, а то и на все одиннадцать лет.

– Молодой жене и внимания больше надо! – иногда шутят друзья Антона, а он важно им отвечает, что в этом его нельзя упрекнуть…

Да, он прав. Ей грех жаловаться на мужа. Он сильный и любвеобильный мужчина, и ви– димо был таким всегда. Недаром, до сих пор по селу ходят всякие слухи о связях Антона с другими женщинами. Но это было, скорее всего, до его знакомства с Марией. А что-же бы– ло до того, как они поженились? К счастью, это её никогда не интересовало.

Даже если кто-то и пытался ей "открыть" глаза, она всё равно не устраивала мужу ника– ких допросов, а "сердобольным" отвечала с улыбкой, " что было, то прошло и травой по– росло…" Она хоть и молодая была, но понимала, что простого женского счастья, особенно после войны не каждая женщина смогла получить вдоволь. И, если ей, Марии, посчастли– вилось… Хотя кто его знает, в чем счастье женщины?

Семнадцатилетней девчонкой она приехала в Керкен, сбежав от того, кого кажется, люби– ла больше всего на свете. Любила? Да кто его знает теперь, когда прошло почти пятнадцать лет. Любовь ли это была, или так, смятение души свойственное юности. Но если бы тот другой, приехал в то время, или хотя бы написал, позвал, она бы не раздумывая бросилась обратно, или… Хотя, опять же, кто его знает? Глупая ссора когда-то развела их по разным дорогам. А Антон оказался рядом в тот тяжелый для неё момент. И он стал её судьбой! Ведь не прошло и полгода с момента устройства её на работу в милицию, как начальник спецотдела, сидевший тут – же, напротив, в тесном кабинете, всегда очень серьезный и даже мрачный великан Антон Иванович стал проявлять к ней повышенный интерес.

Странно то, что она ответила на его ухаживания! Даже вопреки советам своей младшей

сестры Фани. Конечно, Фаня была права, когда уверяла, сколько парней может найти себе такая красавица как Мария. Но, разве можно что-то вдолбить силой в ту голову, где засела обида. А в Керкене, в этом дивном послевоенном Керкене и в самом деле, было столько женихов…

Мария улыбнулась. Она вспомнила вдруг, как несколько раз ходила на танцы в местный

клуб, и парни в военных кителях, молодые красивые щеголи наперебой приглашали её на танцы. Да, удивительно! Какая привилегия выпала им, семнадцатилетним и восемнад– цатилетним девчонкам, когда в послевоенные годы на них стали обращать внимание эти бывшие вояки, герои войны 45-го года, покорившие пол-Европы, теперь смущенно опус – кавшие глаза, когда неуклюже пытались пригласить на танец какую-нибудь девчонку, годившуюся по понятиям Марии им в дочери. Но именно в марте, когда в Керкене цве– ли подснежники, Антон Иванович сделал ей предложение, и она его приняла…

А через три дня, в марте 1946 года они расписались в местном загсе, в обычный рабо– чий день. Она была в самом обычном ситцевом платьице, и только в руках Мария держала маленький букетик подснежников. Она вдыхала их нежный, чуть уловимый запах, и немного успокаивалась, так как сердце её готово было выскочить из груди от страха и волнения.

Да, она вышла замуж легко и быстро, за какую-то неделю, когда поняла, что тот, кого она любила три долгих года, её видимо забыл, и ответа на письмо уже не пришлет…

Значит, она вышла замуж назло тому, другому? А любовь? Любила ли она мужа, или его первый, случайный поцелуй застил ей глаза и опалил сердце? Поцелуй опытного мужчины, который быть может, и, решил её судьбу. Ведь с Гришей они даже не умели целовать ся. Они были как дети. А этот мужчина вызвал непонятный жар в её теле, и смятение в душе…

Значит все – же она любила Антона. Нет, вначале она его боялась, да-да, очень сильно боялась и стеснялась. Ну, а теперь, когда прошло столько лет?

Мария прислушалась к голосам, доносившимся из столовой. Мужчины опять хохотали над чем-то, а её муж густым и сильным голосом рассказывал что-то очень веселое, судя по взрывам хохота. Мария вздохнула.

Теперь она не боится Антона, и не стесняется. Значит любит? Кто его знает? Кто знает её душу, и что в ней творится? Почему иной раз её раздражает всеобщее внимание, которое проявляют к Антону его многочисленные друзья, знакомые, и совсем незнакомые люди.

Но его друзья уже стали её друзьями, потому – что одно поняла Мария за эти годы сов– местной жизни. Антона невозможно не любить! Его нельзя не замечать. Потому – что его привлекательная некрасивость, его мужественность, его умная голова, его сильные горячие руки – это всё он, Антон, отец её детей, её муж, и даже, наверное, её судьба. И пусть кто угодно ей говорит, что она превратилась в домработницу, чуть ли не рабыню своего дома, мужа, детей. А разве можно жить иначе? Она выбрала то, что дала и дает ей судьба. И она не вправе плакать оттого, что родился ещё один ребенок. Неужели это не радость, тем более девочка вылитая она, Мария!

Ну, дай бог счастья её девочке, и терпения её матери, потому – что терпение ещё должно пригодиться в будущем, ну хотя бы в завтрашнем дне этой нелегкой, женской доле…

Мария опять вздохнула, и, обхватив руками подушку, прижалась щекой к её тёплому мяг-

кому боку.

Через пять минут, словно легким покрывалом, сон уже окутал женщину. И она заснула, по детски вытянув ещё пухлые губы, и становясь похожей в эту минуту на маленькую обиженную девочку. Но вдруг, словно волна пронзила её тело. Женщина вздрогнула, открыла глаза, и, приподнявшись, тревожно посмотрела на ребенка, лежа-щего на соседней койке. Всё было тихо!

Женщина опустила голову опять на подушку, и через минуту замерла, теперь уже улыба– ясь во сне. Мать и дитя спали, тихо посапывая. Их сон был спокоен, а смех мужчин, доно– сившийся откуда-то издалека, уже не тревожил их. Всё было хорошо в этом мире! Всё хо– рошо и спокойно!

Глава 3.

ГОД 1964–1965.

Мария, откинув со лба темную прядь волос, огляделась. Вероника опять куда-то исчез– ла. Женщина чуть не застонала от досады. Ну что за девчонка! На месте ни минуты не си– дит. Так и норовит убежать куда-нибудь подальше на улицу, или в самый дальний угол сада. Ведь мала ещё! Конечно, старших детей уже не страшно отпускать в горы, или на большое озеро за железнодорожную линию, что уходит от села в сторону степи на целых пять километров. Конечно, это далеко, но дети есть дети! Пять километров пути до озера, или двенадцать километров до подножия гор – это почти ничего не значит для молодых и сильных ног! И она спокойна за старших, они более умные и сообразительные. А млад-шая – шкода! Она или крутится под ногами и всем мешает, или убежит куда-нибудь так далеко, что приходится целый отряд ребятишек на её поиски отправлять. Вот и сейчас, где она?

Мария, подняв голову, глянула на солнце. Нет, ещё рано! Девочки придут из школы по– позже. У них подготовка к экзаменам, а у сына сегодня экскурсия в горы. В конце учеб – ного года в школе как обычно организовывают походы на природу. До четвертого класса детей водят в степь, где в это время цветут маки и голубые колокольчики, и где учителя проводят с детьми последний день перед летними каникулами. А вот подростков цветущей степью уже не заманишь. Они считают себя почти взрослыми, им уже горы подавай! Так что Сашок появится дома только к вечеру, раньше не жди.

Мария ополоснула руки, вытерла их о фартук, и пошла в дом. Ники и там не оказалось. Выглянув на улицу, Мария увидела сына соседки Тоси, Володю. Мальчик шел домой, дер– жа в руках две буханки хлеба.

– Вова, ты не видел Нику? – вглядываясь в дальний конец улицы, спросила Мария, втайне надеясь, что сейчас откуда-нибудь из-за кустов с криками выскочит её дочь.

– Нет, не видел! – ответил мальчик, серьезно глядя на неё своими необычайно красивыми нежно-голубыми глазами, обрамленными густыми длинными ресницами.

– Глаза как у девочки! – всегда думала Мария, глядя на Володю, но сейчас она лишь обеспокоено стиснула руки и жалобно произнесла:

– Ну, что мне делать? Девчонки в школе, а Сашок ушел в горы с классом…

– Давайте я поищу её. Сбегаю в Яр, может Ника там? – предложил мальчик, и Мария подхватила торопливо: – Да-да, пожалуйста, сбегай в Яр, а я в саду её посмотрю!

– Я только хлеб домой занесу! – крикнул Володя, и бегом помчался в соседний двор, громко хлопнув деревянной калиткой.

Через минуту он выскочил обратно и вприпрыжку побежал по тропинке, идущей мимо до– мов к виднеющемуся вдалеке оврагу. Там в Яру, огромном и широком, протекала малень– кая, чуть живая речушка с холодной горной водой. В обычное время речушка была не страшна, ведь её даже прозвали Ручьем. Но, все в селе прекрасно знали, что именно сей– час, в эти дни конца мая и начала июня, нужно бояться этого полуживого, и как будто сон– ного ручья. Горные ручьи и речушки коварны и непредсказуемы!

Половодье! Оно начиналось всегда неожиданно, с помутневшей внезапно водой. А че – рез какие-то минуты, бурный поток уже нёсся по пересохшему руслу, превращая малень– кую спокойную речушку в грязную, пенистую, не управляемую ничем реку, срывающей хрупкие изгороди с прибрежных огородов, ломающей сараи и глинобитные домики, слу – чайно оказавшиеся на её пути, и выворачивающей из земли деревья с корнем. И всё это таща за собой в яростном потоке, напоминающим собой огромного рыжего зверя, словно взбесившегося от собственной дикой злобы.

Все с нетерпением ждали начала этого события. Взрослые с возмущением высчитывали года наиболее сильных половодий и тех разрушений, что они приносили с собой, и гадали, что– же будет в этот раз. А дети ждали половодье просто так, из интереса и любопытства, вслух восхищаясь той силой, что чувствовалась в этой грязной пенистой воде.

Детишки сидели целыми днями на берегу, или играя в Яру, ждали этого часа, так как нельзя было предугадать с точностью, когда начнется это великое событие для Керкена. Поэтому и сейчас, Володя уже издали увидел на мосту несколько мальчишек, которые кричали и размахивали руками. Он припустил что было духу вперёд, и подбегая,

увидел, что Ручей, ещё вчера прозрачный и спокойный, стал наполовину выше, и рыжая, грязная вода, несущаяся со скоростью, крутила в своем водовороте обломки каких-то досок, щепок и ветки деревьев.

– Половодье? – подбегая, спросил запыхавшийся Володя. – Давно началось?

Но мальчишки, дико глянув на него, замахали руками, и, перебивая друг друга, завопили:

– Там тонет…внизу, эта девчонка, соплячка, она тонет…

– Кто? – выдохнул Володя, и, перегнувшись через бордюр моста, увидел у дерева, росше– го у самого края бетонных плит, покрывающих пологий берег, в рыжей мутной воде чер– ную мокрую голову.

– Ника! – закричал мальчик, и, соскочив с бордюра, бросился бежать вниз по скольз– ким плитам.

Вода прибывала с каждой секундой, нельзя было медлить. Володя схватил длинную пал– ку, прибившуюся к берегу, и, протягивая её девочке, что уцепилась за ветку дерева, зак– ричал:

– Ника, хватай!

Девочка измученно глянула на мальчика, затем всхлипнула, чуть скривив болезненно посиневшие губы

– Ника! Держись крепче! – крикнул опять Володя, и, швырнув на землю палку, бросил– ся к краю плиты, покрывающей берег.

Девочка видимо узнала его, и, отпустив из одной руки ветку, потянулась к Володе тонкой ручонкой. Поток грязной воды налетел на девочку, закрутил её, завертел на одном месте, и Ника, выпустив из другой руки спасительную ветвь, стала медленно продвигаться к тру– бам моста. Володя рванулся к Нике, но тонкая ветка карагача резко хлестнув воздух, вып– рямилась, ударив мальчика, когда он бросился в воду. Поток воды понес его прямо к Нике. Девочка, уже обессиленная от холода и бушующей воды, безвольно крутилась в мутной воронке, которая постепенно втягивалась в черную горловину крайней трубы. Наверное, этот краткий миг остановки спас Веронику. Володя, потянувшись, схватил девочку за её черные волосы, распластанные в воде, словно маленькие змейки, и подтянул к себе. Ника двигалась тяжело, словно поток, с шумом всасывающийся в бетонные трубы, не хотел от– давать свою нечаянную жертву. И наоборот, грязная вода стала яростно вкручивать в се– бя и этого мальчишку, тянувшего к себе маленькое тело девочки.

Володя, прижав к себе Нику, не мог пошевелиться. Их уже вдвоем втягивала эта круго– верть грязи и пены, когда крутящийся поток вдруг отбросил детишек от себя всего на какой-то десяток сантиметров, и мальчик тут – же почувствовал, что сила воды ослабла. Володя резко рванулся в сторону бетонной стены, изо всех сил пытаясь не выпустить из коченеющих рук безвольное тело девочки. Здесь, у стены течение было тише и спокой– нее. Отсюда вода втягивалась в трубы совсем медленно.

– Мальчик держись!

Володя вдруг услышал сверху от дороги громкие мужские голоса, и перед его лицом про– мелькнул конец толстого каната…

А вскоре Володя сидел на берегу, закутанный в чей-то теплый пиджак, и, дрожа всем те– лом, яростно выбивал зубами дробную чечетку. Это было бы очень смешно, но не сейчас. Он смотрел, как собравшиеся прохожие тормошили девочку, лежащую на земле непод-

вижно. Мальчик затравленно вглядывался во взрослых, которые делали что-то непонятное с Никой, не замечая, как его губы, посиневшие, подергивающиеся от холо– да, что-то непрерывно шепчут. Но прислушавшись, можно было разобрать:

– Ни-ни-ка, не у-у-ми-р-рай!

– Ни-ни-ка, не у-у-ми-рай!

Наверное, этот было самое сокровенное его желание в эти минуты, да и всех рядом с ним стоящих людей. Потому-что, когда девочку вдруг неожиданно вырвало мутной грязной водой, и захлёбываясь, она заплакала громко, по детски визгливо и отчаянно, все засмеялись громко и весело, заглушая плач ребенка. Все заговорили разом, закричали о теплой одежде. И Володя вдруг тоже захихикал, нервно подергивая губами, но потом, резко поднявшись с земли и подскочив к девочке, схватил её за руку, и закричал:

– Ника пошли домой!

– Ты что, очумел?

Мужчина, стоящий рядом с Никой, подхватил пиджак, слетевший с плеч мальчика.

– Куда домой? Её в больницу надо!

– Это моя сестра. Её мама ищет. Я её домой отведу! – вновь громко закричал Володя и потянул за собой плачущую Нику. Она поднялась кое-как, через силу, и, пошатываясь, пошла за мальчиком. Он тянул её за руку, но девочка шла медленно, по дороге срыгивая грязной пеной мутной воды. Когда же она опять стала плакать, мальчик погладил её по голове и проговорил:

– Ника не плачь! Хочешь, я всегда защищать тебя буду. Хочешь?

– Хочу! – закивала грязной мокрой головой девочка, и, глядя на мальчика глазами пол– ными слез, спросила: – А ты мне конфету дашь?

– Дам! Конечно! – теперь уже с готовностью закивал головой сам мальчик. – Только ты не плачь! Я тебе конфет много принесу. Они у нас дома в шкафу лежат. И винограда дам. Правда, прошлогодний давно уже закончился, а новый такой кислющий! Но скоро он пос– пеет, и я сорву тебе самую первую кисточку. Во-о-от такую огромную! – мальчик развел в стороны руки, и улыбнулся девочке, глядя на неё своими ярко– голубыми глазами со слипшимися от воды ресницами.

И сквозь слезы девочка тоже улыбнулась ему в ответ. На щеках её уже просыхали до– рожки от слез, её черные глаза горели как два ярких уголька на бледном лице, а спу– танные волосы кое-где в грязной пене, всё ещё напоминали о страшных минутах, пережи– тых всего каких-то полчаса назад. Смахнув с головы девочки сухие травинки и щепочки, застрявшие в волосах, стерев остатки грязной пены с них, Володя подтолкнул девочку к воротам дома, и, пропуская её в калитку, сказал сурово:

– Больше одна не ходи на речку. Только со мной, поняла?

– А ты мне конфету дашь? – опять спросила девочка, подозрительно прищуривая свои черные блестящие глаза, добавив тут – же: – И винограда!

– Дам! – буркнул мальчик, и ещё раз подтолкнув девочку во двор, закрыл за ней калит– ку.

Мария была занята. Скоро обед. На жутко коптящем примусе она варила борщ. Мельком глянув на дочь, она лишь удивилась. И чего та стоит вся мокрая и какая-то испуганная.

– Ты чего, Вероничка? – ласково спросила Мария у дочери. – Ты что, купалась в Ручье? Я же тебе говорила, нельзя маленьким детишкам ходить в Яр. Там будет скоро очень много воды…

Но, увидев, как девочка, схватив со стола кусок хлеба, жует его с жадностью, Мария быст– ро произнесла:

– Ну-ка, сначала вымой руки и лицо, а потом садись кушать.

Ника ела медленно, устало поводя глазами. Не доев, девочка уснула тут – же, за столом,

почти уткнувшись лицом в тарелку.

– Ох, уж эта непоседа! – ворча, приговаривала Мария, унося дочь в детскую и уклады– вая её в коечку.

Стукнула входная дверь и показалась соседка Тося. Она была в модном красивом платье, которое сшила сама всего лишь несколько дней назад. Видимо она приходила домой на обед. Работала Тося официанткой в ресторане "Лето", что находился в самом центре села, на площади сельского Совета. Не раз Мария с удивлением смотрела на Тосю, что в обеденный перерыв приходила домой, независимо помахивая изящной маленькой сумочкой, которая так удивительно гармонировала с её очередным новым платьем. Тося шила сама себе все платья, и шила просто прекрасно. И поэтому, Мария про себя уже давно решила, что, прибегая домой на обед, Тося просто демонстрирует очередной показ модного платья в их большом, и отнюдь не захолустном селе. И сегодняшний день, тому не исключение.

Торопливо прикрыв за собой дверь, Тося поздоровалась.

– Здравствуй Мария! Я на минутку забежала, на работу опаздываю. Ника твоя дома?

. -Да! – утвердительно кивнула головой Мария. – Поела и спать! Даже удивительно! Её обычно в такое время никогда в постель не уложишь…

– Так ты же ничего не знаешь! – перебила Тося Марию. – Твоя дочь сегодня чуть не уто– нула. В Яру половодье началось, а мой Володька спас её…

Мария испуганно ахнула и осела на стул, что стоял рядом. Тося торопливо заговорила:

– Ещё немного, и в трубы затянуло бы их двоих…Слава богу, помогли им выбраться! Мужчины мимо проезжали, видят, дети барахтаются…

Мария, словно онемев, смотрела на соседку, как она жестикулирует красивыми руками, и при этом говорит быстро, и громко…

– Да ты не расстраивайся так. Ишь, вся побелела. Дочь твоя жива и здорова, чего ты?

– Чуть не утонула? – переспросила Мария, и тут – же всхлипнув, добавила: – То-то я смот– рю, она вся испуганная, и спать легла так рано…

– Ну, я побежала! – нетерпеливо махнула рукой Тося:– Некогда мне с тобой тут слезы лить…

– А Володька твой где? – спросила торопливо Мария, видя, что соседка взялась за ручку двери.

– Ай! Уже в кино убежал! – беспечно махнула рукой Тося.

– Спасибо Володьке! – Мария всхлипнула опять, прижимая к глазам кухонное полотенце.

– Вот ему это сама и скажи! – засмеялась соседка, грациозно поворачиваясь на каблучках своих модных туфелек.

Через секунду она уже умчалась, и лишь тонкая ситцевая занавеска на дверях слегка ко– лыхалась, напоминая о том, что минуту назад здесь стояла красивая и неизменно весёлая женщина, которая в отличие от Марии, знала воочию, цену человеческой жизни.

Да, Тося знала и видела смерть во всем ужасном её проявлении. Работая когда-то в госпиталях, чего она не насмотрелась. Ей ли, бывшей фронтовичке, прошедшей со своим госпиталем сотни километров и закончившей войну чуть ли не в самом Берлине, ей ли проливать слёзы над случившемся, и думать о том, что всё могло быть иначе, и намного хуже…

– Всё хорошо, что хорошо кончается! – это была любимая Тосина поговорка. – Надо очень любить сегодняшний день, потому-что завтрашнего может просто не быть!

Хорошо ей так рассуждать. Она познала все ужасы войны и тяготы военной жизни, зака– лилась в боях, может поэтому она с таким лёгким смехом отнеслась к тому, что её единственный сын едва не…

– О, Господи! О чем я думаю! – поспешно прошептала Мария и взмахнула рукой, словно отгоняя от себя дурные мысли.

Если честно признаться, она даже завидовала немного Тосе, её неиссякаемому оптимизму, её мастерству все делать быстро, красиво и легко. Ни у кого в округе не было такого уют – ного дома как у Тоси. Правда, потом строили дома ещё лучше, но Тосин дом был первым на их улице. Строили они его сами, Тося, и муж её Степан, белокурый красавец, под стать своей жене. Они были чем-то похожи, оба голубоглазые, стройные, и у обоих были " золо – тые " руки, как говорили многие в округе. И Мария была согласна с таким утвержде – нием. Она с недоумением познала, что бывшие фронтовики умеют не только воевать и разрушать, но умеют строить красивые добротные дома, разводить сады и виноградники, да такие, что становилось просто завидно. Ведь самый первый виноград поспевал именно у Степана. Самая крупная клубника созревала именно в его саду. А какие яблоки наливались янтарным соком на яблонях, которые ещё саженцами он привез издалека, из знаменитого на всю страну плодосовхоза. Ну, а какие шкафы и полочки сделал Степан на кухне своей ненаглядной Тосечке. Живи да радуйся! Если бы не одно но…

Уж очень сильно напивался Степан иногда. И тогда из милого, доброго человека он пре– вращался в страшного зверя. Его глаза наливались кровью, в углах тонкого скорбного рта собиралась пена, и взгляд его исподлобья, тяжелый и мрачный, не обещал ничего доброго. Если Степан падал, то, не имея сил подняться, скрежетал зубами так яростно, словно старался стереть в порошок свои желтые прокуренные зубы. В это время Тося не боялась Степана. Что может сделать мертвецки пьяный муж? Скрежетать зубами, да с ненавистью поглядывая на жену, хрипло выкрикивать:

– Ты шпионка! Я знаю! Ты вражеский агент с самолета. Сейчас… сейчас я встану…

– Лежи уж, пограничник! – язвительно бросала Тося, неизменно при этом улыбаясь. Улыбка никогда не покидала её миловидного лица, и может, поэтому Степан частенько поднимал на жену руку. Но Тося успевала убежать к Марии, и там отсидеться, пока Сте– пан бушевал в доме, стараясь выместить свою злобу на кухонной утвари.

Тося каждый раз вздрагивала и порывалась убежать обратно домой, когда слышала грохот падающих кастрюль и звон битого стекла со стороны своего двора. Но Мария уго-варивала её подождать ещё… и ещё… и ещё… Тося тогда плакала и виновато говорила о том, что все эти припадки буйства вполне объяснимы. Они оправдываются самыми первыми и страшными минутами начала войны.

Именно 22 июня 1941 года застава, которой командовал её муж, новоиспеченный офицер – пограничник, подверглась страшному массированному налёту вражеской авиации. В живых осталась лишь жалкая горстка солдат. Семь человек, во главе со Степаном. И это от всей погранзаставы? Чувство обиды, горечи и страдания за мертвых товарищей может и есть та рана, та боль, что порой выплескивается в этой ненависти и якобы непонятной злобе, а потом в его обильных слезах, да глухих мужских рыданиях, после которых следует крепкий сон. Ну, а потом после долгого глубокого сна наступает отрезвление, и нормальная жизнь вновь вступает в свои права. Война, да и воспоминания о ней, на время затихают в этом доме. Они исчезают, словно их и не было никогда в помине. Степан, чувствуя вину, старается загладить её своим трудом. Целыми днями он копошится в огороде, или в саду, что-то делает по дому, или во дворе. А иной раз Мария встречает соседа вечером после работы, спешащего домой. И нет тогда более приветливого, красивого и умного мужчины, чем Степан. И вот тогда-то, Мария с удивлением познаёт ещё одну истину. Человеку можно прощать его минутные слабости, прощать их, набравшись терпения, ожидая, что наступит время, когда слабость человеческая уйдет, сгинет без следа, и останется весь на виду человек прекрасный, добрый, умелый, и в глазах его не будет затравленного чувства вины.