Текст книги "Ожидание"

Автор книги: Татьяна Каменская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

– Конечно! Со стороны виднее! Ведь ты не из тех женщин, которым двойная жизнь по вкусу. Нет! Ты из другого теста! Всё у тебя написано на лице, и ты не должна ломать жизнь себе и другим! – повторила опять тётя и, подумав, добавила: – Ты ведь уже однажды сде-лала это!

– Не должна! – задумчиво повторила Ника. – Но почему все только и делают это, а я не должна? – побелевшими губами прошептала она, и, выскочив из-за стола, рванулась на веранду.

Упав на кровать, она плакала, размазывая слёзы по щекам, стараясь подавить рыда-ния. Но они рвались из её сердца, рвались и бередили ту боль, которую она всегда так тщательно скрывала и прятала все эти годы.

– Баба Фаня, баба Фаня! – вдруг с улицы раздался пронзительный детский крик, и, ус-лышав его, Ника поняла, что-то случилось!

Она вскочила с постели и бросилась к крыльцу. Внизу стояли две девчушки, подружки её дочери.

– Что? – чуть слышно спросила она.

– А вашу Геру увезли в больницу. Она попала под машину, и у ней… – рассказывала одна из девчушек, вытягивая в дудочку на окончаниях слов тонкие губки, но тут-же ис-пуганно замолчала, услышав дикий вопль:

– Не-е-е-ет!

Ника мчалась в больницу, не замечая палящего зноя, удивленных взглядов людей, кото-рые шли по улицам. Она бежала в больницу, и только бессмысленно повторяла мыслен-но, про себя:

– Нет, нет, нет, нет! Господи помоги! Нет, нет, нет, нет! Господи помоги!

Она повторяла эти слова как заклинание. Словно от этих слов зависела жизнь её Герки!

Она повторяла их тогда, когда пожилая женщина в белом халате, сидевшая в приемной, ходила вызывать доктора, и он, молодой симпатичный казах, посмотрев с интересом на Нику, спросил:

– А вы кто будете Зоринской Гере?

– Я её мать! – со страхом в голосе ответила Ника.

– Видно ваша дочь в рубашке родилась! – улыбнулся доктор. – Повреждений никаких, почти, если не считать некоторых ссадин и ушибов, да ободранных рук и коленок.

– Так значит, её можно забрать? – с надеждой спросила Ника.

– Пока нет, даже не покажем её вам. Ради вашего и нашего спокойствия. Сегодня мы её обследуем до конца, подождем. Да и завтра ей придется полежать до вечера, вдруг где-то внутреннее кровотечение. И если всё будет хорошо, завтра же вечером её заберете, часов в пять или шесть.

– Спасибо доктор! – Ника повернулась уйти, но молодой человек вдруг засмеялся и спро-сил:– Извините за любопытство, почему вы назвали дочь таким именем?

Ника пожала плечами:

– Муж захотел!

– Скажите мужу спасибо, поистине царское имя у вашей дочери. Может, поэтому ей не судьба была погибнуть под колесами машины.

Ника с ужасом глянула на доктора, и пробормотав:– До свидания! – вышла на улицу.

Она шла по аллее, под огромными вековыми деревьями, и думала о своём.

– Не судьба погибнуть! – звучал в ушах голос этого ещё совсем молодого доктора, види-мо ещё вчерашнего мальчишки-студента.

– Судьба?! Значит всё, к чему приводит нас его Величество Случай, это, так или иначе, судьба? И тяга к этому Ручью, тоже судьба? И даже чертополох, это тоже судьба? Но чер-тополоха уже нет, он исчез, а их любовь жива! Но жертва не принесена, как сказал Воло-дя. Жертва?! А то, что случилось с их дочерью, это что? Случай? Судьба? Или жертва? Та же расплата за грех её матери? Грех, имя которому – Любовь! Неужели за эту любовь так дорого надо платить? Жизнью её детей! Так зачем же ей эта любовь? Зачем? Если бы не имя, которое когда-то назвал Володя, была бы жива Гера? Господи, мистика какая-то! Спасибо Володе! Спасибо! За всё, за всё! За любовь, за дочь, за имя…

Ника подошла к калитке и открыла её. Данилка подбежал к матери, и обнял её за ноги, а тётя Фаня, как-бы ослабев, опустила руки на колени, и, скомкав фартук, вытерла сле-зящиеся глаза.

Вечер наступал медленно и неотвратимо. Ника уложила Данилку спать, постелила себе на диване в комнате. Несмотря на духоту, она не стала ложиться на веранде. Тётя Фаня, пожелав спокойной ночи, глянула на неё укоризненно, но ничего не сказав, только вздох-нула, и, шаркая ногами, отправилась в спальню. Ника переоделась, и стояла теперь пе-ред зеркалом в тонкой ночной сорочке, расчесывая на ночь свои длинные черные волосы.

Все годы она ухаживала за ними, а ей постоянно приходилось обрезать их. Когда это было в последний раз? Семь лет назад, или четыре года прошло с той поры?

Вдруг во дворе залаяла Белка, и, кажется, что-то стукнуло в окно. Стекло задребезжало печально и жалобно, словно жалуясь на кого-то. Ника вздрогнула, прижала ладони к вискам, и, упав на диван, замерла. Белка лаяла ещё минут пять, затем всё стихло.

Он ушёл в Яр! Он ждёт её! Пусть ждёт! Она не придет сегодня. Она больше никогда не придет к нему! Всему должен быть конец!

Ника опять встала, подошла к зеркалу, и увиденное в нём, наверное, поразило её.

Жертва ещё не принесена!

Ника оглянулась. Увидела на шкафу большие портняжьи ножницы, и, схватив их, отсек-ла от волос огромную черную прядь. Короткие волосы веером рассыпались по лицу, но Ни-ка не замечала этого. Она плакала, прижимая к груди черные пряди, словно прощалась с ними навек.

Данилка, обхватив её ноги, кричал:

– Я хочу с тобой, я пойду с тобой!

Ника, оторвав от своих коленей его ручонки, выскочила за калитку и чуть ли не бегом помчалась в больницу. Скоро уже шесть! Она заберёт дочь, и они, может быть, ещё ус– пеют на вечерний поезд. Заскочив в вестибюль приемного отделения, она спросила у мед-сестры, сидевшей за столом:

– Зоринскую Геру выписали?

Женщина, не спеша, просмотрев списки больных, ответила:

– Да, сейчас приведу!

Она тяжело поднялась со стула и прошла за стеклянную дверь, отделяющую хирурги-ческое отделение от вестибюля, а Ника, вдруг почувствовав какое-то беспокойство, обер-нулась и увидела…Володю. Он стоял неподалеку и смотрел на неё.

– Ты, почему здесь? – спросила растерянно Ника.

– Я жду тебя и… мою дочь!

Ника, закусив губы, кивнула головой. Володя смотрел на неё, не отрываясь, затем, шаг-нув, протянул руку к волосам:

– Зачем ты это сделала?

Ника встряхнула головой, провела, смущаясь, рукой по коротким волосам, и ответила:

– Я думаю, так будет лучше!

Володя грустно посмотрел ей в глаза, и, ничего не сказав, отвернулся к окну.

– Мама! Мама! – вдруг послышался крик.

Стеклянная дверь с шумом распахнулась и на шею Нике бросилась девочка в ярко-красном платьице. Темно– русые волосы, аккуратно заплетенные в косички, были пере-хвачены туго ленточками, и завязаны в огромные банты, а на лбу, щеках, руках и на ко-ленках бледно – коричневыми пятнами выделялись ссадины и царапины, обильно сма-занные йодом или марганцовкой.

– Девочка моя! Радость моя! – плакала Ника, целуя дочь и прижимая к себе её худень-кое тело. А девочка, обнимая мать за шею, смотрела хитрыми ярко-голубыми глазами на мужчину, который стоял рядом и улыбался ей. Он протянул руку, и она, ухватившись за его пальцы, потянула его к себе. Он подался вперёд, и, обняв плачущую Нику и девочку, закрыл гла-за, в которых тоже отчего-то блестели слёзы…

– Я прошу тебя, не уезжай, я тебя умоляю об этом!

Мужчина, сидевший за рулём автомобиля, смотрел на молодую женщину, которая от-вернулась к окошку, и в свою очередь внимательно вглядывалась в прохожих, спешащих мимо машины.

– Хотя бы сегодня не уезжай! Мне надо тебе очень многое сказать…

Женщина вскинула вверх подбородок и закусила губы. Она знала, если сейчас он не прекратит её уговаривать, она или уступит ему как всегда, или расплачется как самая настоящая дурочка.

– Прости меня за всё! – медленно произнесла она, на каждом слове делая вздох, словно пытаясь проглотить комок, застрявший в горле.

– Прости, что вчера не пришла вечером, прости за то, что я уезжаю, прости…

– За что ещё простить тебя? – усмехнулся невесело мужчина.

– Прости, что скрыла от тебя твою дочь! Но теперь ты видел её, знаешь, что она выросла, пойдёт в школу. Что мы воспитываем её, как положено, хотя характер у неё…

– Господи, что ты болтаешь Ника? Что ты несёшь?

Ника остановилась, опять судорожно сглотнула слюну, и продолжила:

– Прости меня Володя, но я почему-то уже пожалела, что дала дочери твою фамилию, и что ты узнал о ней.

– Даже если бы ты дала свою, я бы всё равно рано или поздно узнал когда-нибудь свою дочь…

– Но в четыре года ты не сделал этого! Хотя… тогда тебе было не до неё, или всё равно!

Мужчина молчал, глядя в сторону бегающих по площади двух детишек, девочки и маль-чика, которые сейчас, упав на деревянную скамейку, весело смеялись чему-то.

Вздохнув, мужчина произнёс:

– Я не понимаю, что происходит с нами. Почему я всё время опаздываю. Я всё время пы-таюсь поймать тебя, и всё напрасно…

– Видно судьба наша такая! – усмехнулась женщина, и открыла дверцу машины.

– Пойдём, поезд прибывает!

Дети с визгом в летели в тамбур и помчались к открытому окну. Ника, повернувшись к Володе, смотрела на него внимательно, словно впитывая в себя его лицо, его глаза…

– Прощай! – наконец вымолвила она.

– Почему прощай? Я ведь приеду к тебе, к дочери! – торопливо заговорил Володя.

– Ты не сделаешь этого, ради меня и ради спокойствия Геры.

– Но почему?

– Девушка! Сейчас уже поезд тронется…

Пожилая проводница в голубой форме строго смотрела на Нику, словно тоже обвиняя её в чем-то.

– Прощай! – Ника быстро поцеловала Володю и вскочила на подножку тронувшегося ва-гона.

– До свидания! – услышала она, и отрицательно покачала головой в ответ.

Встречный ветер трепал её короткие волосы. Они налетали на глаза, лезли в рот, щеко-тали в носу. Отчего-то у Ники вдруг запершило в горле, в глазах расплылось очертание мужчины, идущего следом за движущимся поездом. Но, сделав усилие, она глубоко вздох-нула, затем быстро выдохнула, смахнула с лица волосы, вытерла ладонью глаза, и, по-вернувшись, шагнула вперёд к детям.

ГЛАВА 18.

Ника стояла в прихожей и раздумывала, одеваться ей или нет? Уже прошло полчаса с той минуты, как Гера должна появиться дома. В это время она приходит со школы. Но её всё нет и нет! Неужели что-то могло случиться? А может у них дополнительный урок после занятий? Да и мало ли что придумают в школе. Это не детский сад, и её дочь уже ученица. Хотя как не успокаивай саму себя, сердце не на месте.

Ника опять взглянула на часы, и, пройдя на кухню, посмотрела в окно, выходящее в пе-реулок. Здесь Гера всегда останавливается и кидает в окошко маленький камешек. Всег-да это происходит в одно и тоже время, целый месяц, а сегодня что-то, наверное, произош-ло. И если через пять минут её дочь не появится на пороге дверей, придется бежать в шко-лу и узнавать в чем дело. Школа находится неподалеку от их дома, уроки закончены, и Гера должна уже обедать на кухне.

– Дзиньк-дзиньк! – раздался звонок, и у Ники екнуло сердце.

Гера так не звонит! Она ещё не может дотянуться до звонка, и колотит нетерпеливо в ворота руками и ногами, а то, подпрыгивая, касается звонка пальчиками или ладошкой, вызывая короткие, захлебывающие звуки. А этот звонок длинный, переливчатый.

Ника рванулась и побежала через длинный двор к воротам. Распахнув двери, она увиде-ла мальчика лет двенадцати. Он стоял перед воротами и держал в руках портфель её до-чери.

– Где Гера? – задыхаясь, спросила Ника…

Мальчик испуганно оглянулся, но тут-же опять повернулся к Нике.

– Извините, пожалуйста, вы мама Геры? – спросил он вежливо, и Ника утвердительно махнула головой. Мальчик протянул вперёд портфель, и так – же вежливо произнёс:

– Вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Всё хорошо! Просто ваша дочь боится идти домой.

– Что?

Ника, кажется не в силах более выносить эту чопорную вежливость. Выхватив портфель из рук мальчугана, она увидела, что этот новенький, сияющий когда-то лаком портфель, теперь вывалян в грязи, и она затекла даже вовнутрь, испачкав книги и тетради.

– Так, сейчас же говори, где эта негодница? – подбоченившись, грозно спросила Ника.

Но мальчик вдруг выпрямился, посмотрел ей строго в глаза, и тихо сказал:

– Дайте честное слово, что не накажете Геру!

– Что?! – потрясенная Ника смотрела на мальчика, он на неё, и вдруг, словно что-то промелькнуло в глазах женщины, она закусила губы, чтобы не рассмеяться, но сделав уси-лие серьезно произнесла:

– Хорошо! Я даю тебе честное слово, что не обижу свою дочь!

– И не накажете её! – всё, также серьезно глядя на неё, добавил мальчик.

– И не накажу её! – подняв удивленно брови, повторила Ника.

– Гера! Гера! Иди сюда, всё в порядке! – закричал мальчик, оборачиваясь назад.

И то, что увидела Ника, до того потрясло её, что, ухватившись крепко за калитку, она сначала стояла, изумленно раскрыв широко глаза, а затем нервно хихикнула раз – дру-гой, и тут-же дикий смех стал сотрясать всё её тело.

Мальчик, удивленно смотревший на неё, перевёл взгляд на то существо, которое он назвал Герой, и также разразился громким смехом, а следом за ним и сама виновница стала смеяться тоненьким переливчатым смехом.

– Господи, я живот от смеха надорвала! – стонала Ника, вытирая глаза. – Мне кажется, это не моя дочь! Нет, не моя!

– Мама, мама это же я, твоя Гера! – подскочившее к женщине грязное маленькое су-щество заверещало тонким голосом, умоляюще складывая перед собой грязные ладони.

Ника, всё так же вытирая с глаз слёзы, выступившие от смеха, обратилась к мальчику:

– Ладно! По голосу узнаю свою дочь. Но ты объясни мне мальчик, как и где, в какой лу-же могла так вываляться эта девчонка?

– Я шёл из школы, и увидел, как Гера дралась с мальчишками, вернее они сначала её дразнили…

– Да! Герой– Мегерой они меня обзывали! – плаксиво затянула девочка.

– А потом, они толкнули её в грязь, и она упала с одним из них прямо в середину лужи.

– Будет знать, как лезть ко мне! – хвастливо заявила Гера, перебивая мальчика, но Ни-ка, строго глянула в её сторону и девочка умолкла, виновато опустив лицо, щедро выма-занное жирной черной грязью.

– Ну ладно, большое спасибо тебе мальчик!

– Меня звать Сашей! – ответил тот, поднимая свой портфель.

– Спасибо тебе Саша! Гера, скажи и ты спасибо Саше, что привел тебя домой…

– Пожалуйста! – буркнула девочка, и демонстративно отвернувшись, носком туфли при-нялась соскребать грязь со своего портфеля, лежащего на земле.

Саша серьезно глянул на Нику и сказал:

– Можно, я буду заходить за Герой утром, а в обед приводить её из школы!

– Можно! – улыбнулась Ника, но Гера, высунув язык, показала его Саше, и помчалась домой, оставляя на чистом асфальте двора свои грязные следы.

– Ты не обиделся на мою дочь? – улыбнулась Ника.

– Нет! – покачал головой мальчик, и тоже улыбнулся:– Она у вас очень забавная и смелая!

Ника внимательно посмотрела на мальчика, и тихо сказав " До свидания!", удивлен-ная и задумчивая пошла в дом. Но, войдя на кухню, она увидела свою дочь, сидящую за столом. Обхватив грязными, немытыми руками пирожок, она с жадностью поглощала его.

– О, Гера! Поистине ты забавна! – простонала Ника, отбирая у дочери пирожок, и, бро-сая его в кастрюльку, где варилась каша для собак.

– Идём в ванную, чудо моё!

А через полчаса, отмытая, благоухающая мылом дочь, сидела на кухне и уплетала борщ с пирожками, рассказывая весело о том, как лихо она дралась с мальчишками из стар-шего, 3-го "Б" класса.

– И тебе не стыдно драться? Ты же девочка! – спрашивала Ника.

Но Гера, возмущенно посмотрев на мать, воскликнула:

– А если бы тебя обижали? Ты что, дала бы сдачи, или побежала плакаться учительнице?

Ника, хитро глянув на дочь, помолчала, а затем, покачав головой, одобрительно хлопну-ла себя по коленке.

– Конечно, дала бы сдачи, и ещё как!

Она весело рассмеялась, и ей вторил тонкий девичий голосок.

Теперь Ника была спокойна. Помощь, предложенная этим светловолосым серьезным мальчиком, была как нельзя кстати. Отправив дочь в школу с Сашей, она спокойно шла в детский сад, куда отводила Данилку, а затем бежала на работу.

Толик подозрительно отнёсся к такой услуге со стороны мальчика, но Ника, посмеявшись над мужем, сказала:

– Неужели ты думаешь, что между мальчиком и девочкой не может быть чистой и прос-той дружбы.

– Что-то я не встречал такую дружбу на своём веку. – мрачно обронил Анатолий и опять уставился в телевизор, где шёл очередной детектив из серии Пуаро, Агаты Кристи.

– А я… – начала было Ника, но вдруг словно запнувшись, замолчала, и, резко подняв-шись с кресла, вышла из зала.

Ей лучше не вспоминать о том времени. Забыть, или просто вычеркнуть эти годы из своей памяти. Забыть, и не вспоминать!

Но этот серьёзный мальчик Саша напоминает ей о той, другой дружбе… Он так похож на другого мальчика своей рассудительностью, у него такой же серьезный, вдумчивый взгляд больших карих глаз, совсем взрослая заботливость, терпение и даже снисхо-дительность по отношению к маленькой девочке. Всё это так знакомо и понятно. Имен-но таким был её Володя. Друг, товарищ, любимый…

Но стоп! Разве она думала о нём? Нет! Её думы теперь должны касаться её детей, и их друзей. И может быть прав Анатолий, что подвергает всё скептическому анализу. Хотя…

Саша, неплохой мальчик, очень воспитанный, не в пример её дочери, которая полна эмо-ций больше, чем разума. Ну, вот и договорилась! Разве её дочь неумна? Судя по успехам в школе, она очень смышленая девочка, а энергия у неё от матери. И разве Ника вправе требовать от неё спокойствия и воспитанности, граничащей с врожденной интеллигент-ностью. Нет, они простые люди, а вот у Саши родители именно интеллигенты, это видно невооруженным глазом. Майер – очень знаменитая фамилия в их городе. Мать Саши, детский врач из областной больницы, а отец хирург– диагностик. Никогда бы Ника не по-думала, что в соседях у неё будет знаменитый хирург, а её дочь будет дружить с его сы-ном. Их большой красивый дом расположился неподалеку, почти напротив, но Ника, от-чего– то до сих пор не умудрилась познакомиться с этой знаменитой семьей, вернее со своими знаменитыми соседями. Может ее, останавливает некоторая заносчивость жены хирурга, красивой дородной блондинки, которая проходит иной раз мимо, гордо подняв голову. Тогда у Ники пропадает всякое желание сказать первой этой женщине обычное "Здравствуйте!". Ей словно что-то пережимает горло, и, наоборот, в свою очередь гордо вскинув голову, она спешит пройти в свою калитку. Соседка баба Галя, напротив, ут-верждает, что "более простых и добропорядочных людей на найти на этом свете". А высо– комерность– это оттого, что люди сами преклоняются перед ними. А как-же не преклонять-ся перед "золотыми" руками и "умной" головой.

– Да и никакие они не высокомерные, а просто знающие себе цену! – добавляла старуш-ка, сердито поглядывая на Нику.

Баба Галя иной раз заглядывает к Нике на "огонёк", по соседству. Жила она здесь, на этой улице уже давно, знала подноготную многих семей и дворов, поэтому Ника вскоре узнала много чего интересного о некоторых соседях. Анатолия раздражали эти, как он го-ворил, "перемывания косточек". Не один раз он выговаривал Нике своё недовольство странной дружбы старушки соседки и молодой женщины.

– Что здесь странного? – пожимала плечами Ника. – У бабы Гали родных никого нет, ей скучно одной, вот она и приходит иной раз поболтать. А то, что она многое знает, разве это плохо. Она очень интересный рассказчик. Я от природы нелюбопытна, а тут появляется интерес к историям разных судеб, к неожиданным поворотам всё тех же судеб, так что начинаешь думать, а не смеётся ли порой над нами она…

– Кто она? – непонимающий взгляд Анатолия смешил Нику, но, пересилив себя, она тер-пеливо поясняла: – Я говорю о судьбе, о том, как она порой играет с человеком…

– Глупости! – перебивал Анатолий жену. – Я вообще не верю ни в какую судьбу! Я знаю, что всё зависит от меня. Захочу, дом новый построю, но мне и этого хватает, захочу…

Почему Нике становилось тревожно и неуютно от этих разговоров и споров? А может это раздражение вызывал Толик, его манера высказываться резко и бескомпромиссно. Он как-бы ставит точку, подводит итог…

– А то, что твоя дочь с Сашкой ихним дружит, так от того только польза, тебе же легче!

Врываются в сознание Ники слова соседки, и, вздохнув, она также мысленно соглашает-ся с этой пожилой, умудренной жизненным опытом женщиной. Конечно, Саша обычный мальчик, но он тоже, как и его родители очень умён, и вдобавок серьёзен не по годам.

– Очень правильный мальчик! – думала Ника, глядя, как заботливо одевает он Геру в слякотную погоду, крепко завязывая концы её шапочки, или несёт её портфель со шко-лы, нисколько не стесняясь друзей.

А Гера подпрыгивает рядом, и кружится словно юла, размахивая руками, и что-то рас-сказывая мальчику, перемежая свой рассказ громким заливистым смехом. Саша смотрит на Геру недоумённо, а затем сам начинает хохотать вместе с ней, весело и громко.

– Странная дружба! – думала иногда Ника, глядя на них. – Странная!

Она так внимательно и долго смотрела на детей, что в её глазах появлялся влажный

блеск, и через секунду, их заволакивала какая-то пелена. И тогда она встряхивала го-ловой, отчего короткие волосы разлетались в разные стороны, и проводила по глазам ла-донью, словно стирая эту пелену. А потом Ника хваталась за первое, попавшее под руки дело, и, опять же словно впивалась в него мертвой хваткой. И непонятно лишь было толь-ко одно, отчего и почему в этот момент у неё дрожали губы мелкой дрожью, а крылья носа трепетали как перед большими слезами.

ГЛАВА 19.

1993–1994 гг.

– Вероника, ты что, меня совсем не слушаешь?

Анатолий подошёл и встряхнул жену за плечи.

– Почему же, слушаю! Я всё прекрасно слышу и понимаю! – проговорила обидчиво Ни-ка, возмущенно поводя плечами, и смахивая с лица упавшие тонкие волосы.

– Что ты скажешь? – Анатолий присел рядом, и, обняв за колени, заглянул ей в глаза.

– Я не знаю! Я ничего не знаю! – тихо заговорила Ника. – Но я знаю одно! Я хочу жить здесь, где я живу. Я здесь родилась, здесь прошло моё детство, здесь я родила детей, здесь ты, мои дети и мой дом, в котором мне нравится жить. Я люблю эту землю, эту погоду, солн– це. Скоро, в марте сойдёт снег, появятся подснежники, а потом тюльпаны, а в июне зац-ветут маки… и это всё я должна бросить? Зачем?

– Зачем? Да затем, что все уезжают отсюда! Все! Пойми же, наконец, Ника! Пойми всех этих людей! Никто из них тоже не хочет уезжать, но они боятся за себя, за жизнь де-тей. Да и место наше там, где наша с тобой Родина!

– Родина?! – Ника смотрела на Анатолия, и чувство, похожее на обиду или протест, зах-ватывало её сердце всё больше и больше, и стало подбираться к самому горлу.

– Где моя Родина? Объясни мне, если ты такой умный! Родители мои чистопородные украинцы, так…

Анатолий усмехнулся, видно услышав слово "чистопородные". Ника это поняла, и опять с обидой повторила:

– Да-да! Чистопородные! Я чистая украинка без всяких примесей, но родилась в Ка-захстане. Так зачем же мне ехать в Россию, и жить там, если моя Родина должна быть здесь, где я родилась. И я не пойму, чего хочешь ты? Хотя ты русский…

– При чем здесь русские и украинцы! – раздраженно бросил Анатолий, поднимаясь с ко-лен. – Да когда же ты поймешь, глупая женщина, что здесь становится опасно. Неужели ты не слышишь эти разговоры за спиной, где всем нам обещают устроить Варфоломеевс-кую ночь, перерезать всех нас и поджечь дома….

– И ты веришь бредням пьяных мужиков, или угрозам неумных мальчишек студен-тов? – голос Ники срывался, и в нём чувствовались слёзы.

– Я не верю! И не хочу верить! Но я боюсь за тебя, за детей. Я же люблю вас, отвечаю за вас…

– Перед кем? – насмешливо спросила Ника, зябко поводя плечами.

– Перед собой, и своей совестью! Поэтому Ника, я прошу тебя, давай подумаем серьёз-но на эту тему!

Ника закрыла глаза. Анатолий опять сидел перед ней и смотрел на неё своими добрыми, заботливыми глазами. Ника обняла его за шею и заплакала. Он гладил её плечи, что-то ей говорил, словно просил или уговаривал! Вскоре она успокоилась. Свет в доме погас, и очередной день ушёл в небытие.

Ника бежала на работу, проводив Данила в детский садик, наспех поцеловав сына в ма-кушку, и дав обещание пораньше забрать его после работы. К восьми часам утра, она уже должна быть у себя в перевязочной, но как нарочно запасной вход в здание со сто-роны аллеи закрыт. На нижнем этаже детского отделения опять карантин. Очевидно, опять санэпидемстанция нашла стафилококк, и целую неделю придется проходить в больницу через главные ворота, теряя во времени минут пятнадцать. Сейчас всё так строго. По всей больнице идёт постоянное сокращение рабочих мест, и ей совсем не хочется остаться без работы. Хотя, если быть честной, так надоело каждый день вставать в семь часов утра и бежать галопом то в детский сад, то на работу, боясь опоздать даже на две минуты.

В ЛОР-отделении уже сократили количество больничных коек, и соответственно сокра-щен штат медсестёр. Из огромного отделения на семьдесят пять коек остались лишь жал-кие крохи. Всего двадцать пять мест. Неужели дальше будет всё хуже и хуже?

Правда, за себя ей нечего опасаться. Работы в перевязочном кабинете очень много, и навряд ли ей надо опасаться сокращения, тем более она единственная, кто может под-менить операционную медсестру. А после сокращения медсестёр не хватает, и ей при-ходится работать даже в процедурном кабинете. Её день загружен так, что некогда иной раз выпить чаю, а не то что, заниматься всякими межнациональными распрями, да бес-толковыми разговорами, чья нация лучше…

– Вероника Антоновна, здравствуйте!

Задумавшись, она едва услышала негромкий мужской голос, раздавшийся позади неё. Удивленно оглянувшись, Ника остановилась. На неё смотрел мужчина лет тридцати. Высокого роста, худощавый. Коротко стриженые волосы странно топорщатся в разные стороны, но смешная кепочка – блином, прикрывает не только их большую часть, но и те уродливые шрамы, что протянулись через всю левую щеку, и которые, как знает Ника, заканчиваются где-то на макушке головы. Страшные шрамы, последствия какого– то не-счастья, или аварии.

– Кажется, это был ожёг, химический ожёг! – высказала своё мнение одна из медсестер,

по поводу неприглядной внешности больного. – А у нас, врачи-хирурги отличные специа-листы, новое лицо в два счёта пришьют, сама свидетель…

Ника тогда не дослушала рассказа медсестры, чему именно та была свидетелем. Она сама знала, что в их отделении работают прекрасные врачи, и появление такого боль-ного не диковинка. Иссечение грубых швов лица, и наложение косметических, отнюдь не такая сложная операция, хотя и не из самых приятных. Только этот больной был в чем-то довольно непонятной личностью, и едва ли он был ей интересен как мужчина. Она видела его мельком, всего один раз, но что-то тогда её поразило в нем. Глаза ли, с голыми воспаленными веками, или все те – же шрамы, багровой рваной полосой протянувшиеся по его лицу. Кого напоминал ей этот мужчина?

Неужели старого Айкена, из её далёкого детства? Но Айкен был старик с добрыми гла-зами ребенка. А у этого мужчины, быстрый, ускользающий взгляд вызывает непонятное беспокойство и желание уйти, скрыться от него неизвестно отчего, и почему. Да и к чему она сравнивает Айкена с этим незнакомым ей мужчиной. Она видела его только один раз в отделении, мельком, а потом он исчез. Его выписали…

– Так быстро?

– С ангиной всего – то лежат пять дней, и то такие больные почти не лечатся, а бега-ют неизвестно где! – с досадой ответила на её вопрос Айман, до сих пор так и не выйдя замуж, и став с годами почему-то нудной и некрасивой женщиной. – К тому же, он просто собирался проконсультироваться с нашим врачом, насчет будущей пластической операции. Сам молодой, а шрамы уродуют…

Но, не договорив, Айман подозрительно посмотрела на Нику:

– А ты чего, замужняя женщина стала вдруг чужими мужчинами интересоваться, да ещё с такими крупными физическими недостатками? В твоем то положении…

Кажется, тогда Нике стало неловко под пристальным взглядом Айман… Да и в самом деле, почему и отчего она обратила внимание на этого больного? Навряд ли он ей зна-ком. Его фамилия ни о чем не говорит. Может, ей стало его жалко из-за уродливого шра-ма? Глупости! Зачем жалеть этого взрослого человека, и к тому же совсем ей незнакомого.

Да и жалость ли это? Просто он странно тревожил её, заставляя учащенно биться её серд-це…

– Так кого же вам вызвать? Какого врача? – нетерпеливо спрашивает Ника, и мужчи-на, опустив голову, словно пряча под фуражкой своё уродливое лицо, произносит сму-щенно:

– Я вас уже давно здесь жду!

– Зачем? – удивляется Ника, продолжая потихоньку идти к ступеням крыльца, веду-щего в отделение, и мужчина следует за ней.

Он молчит, явно стесняясь, но когда Ника начинает подниматься по ступенькам лестни-цы, он вдруг быстро и резко произносит:

– Я слышал, вы сейчас холостая?

– Что? – удивленно тянет Ника, поневоле останавливаясь. Она с интересом смотрит на странного мужчину, но он опять смущается так сильно, что, опустив низко голову, отво-рачивается в сторону глухого высокого забора, и, заикаясь, произносит:

– Из-звините, я хо-хотел с-сказать н-не замужем. Я х-хотел бы п-познакомиться

по-поближе…

Оторопев, Ника смотрит секунду на мужчину, а затем громко, без всякого стеснения на-чинает хохотать. Мужчина смущается ещё больше, и ещё ниже склоняет голову в нелепой кепочке, так что Нике видны лишь кончики его красных ушей. Ей становится стыдно за свой дикий смех, и она, превозмогая себя, что – бы вновь не расхохотаться, торопливо про-износит:

– Простите, но у меня двое детей…

– Это ничего, ничего… – замахал руками мужчина.

– А ещё…ещё у меня есть муж! – докончила Ника, и торжествующе посмотрела на него. Тот растерянно захлопал воспаленными веками, не зная, что сказать. И почему-то, Ни-ке вновь становится жаль этого нескладного, и в чем-то довольно нелепого мужчину, ко-торый теперь мял тонкими, длинными пальцами свой грубый, безобразный шрам. И опять что-то знакомое чудится Нике в этом странном человеке, но она лишь громко вздыхает, и, тронув мужчину за рукав его легкой куртки, произносит:

– Хотите, я познакомлю вас с женщиной намного моложе меня. Вот она точно одинока! Ждите меня здесь, я быстро!

Развернувшись, она мчится вверх по лестнице, чему-то смеясь. Конечно, он несклад-ный человек, и вызывает жалость своим уродливым лицом, своими манерами, в которых угадывается нерешительность, и даже какая – то странная обреченность. Но он в чем-то смешной и даже нелепый, очень трогательно нелепый человек. На площадке третьего этажа Ника останавливается передохнуть, и взгляд её тянется к маленькому оконцу меж-ду этажами. Она видит, как мужчина вдруг резко поворачивается и идет быстрым шагом вдоль дорожки, ведущей к больничным воротам.