Текст книги "Ожидание"

Автор книги: Татьяна Каменская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Было ещё совсем рано, так как солнце ещё не поднималось, а над огородами, уходящим куда – то вдаль к лесу, стоял плотный предрассветный туман.

Ника обхватила плечи руками и поежилась. В воздухе явственно чувствуется предосен-няя прохлада. Только в Казахстане она наступит через месяц, а здесь уже вовсю ощуща-ется близость осени.

– Но ведь это Россия! – сама себе мысленно ответила Ника, и оглянулась вокруг. – Боже мой! Какая красотища!

Такое ощущение, что она в жизни никогда не видела такой природы. Даже когда жи-ла с мамой в Оренбуржье, она не помнила, что-бы вот так близко человек соприкасался с ней, с этими роскошными елями, совсем рядом стоящими от ветхих домиков, прида-вая им необычный сказочный вид. Кажется, что ты сам становишься частью природы, сливаешься с ней, с её красотой, попадая в ту сказку, которая уже знакома, которая впи-тана с молоком матери, с первым звуком её голоса. И поневоле, ты соединяешься воеди-но с той девственной красотой, которую дарит эта земля, и ты радуешься, что она есть, что существует сказка твоего детства, которая поможет тебе всегда в трудную минуту, пусть даже одним лишь фактом своего существования.

Хотя нет! Как – же она забыла знаменитый заповедный бор, который раскинулся непо-далеку от их городка. "Жемчужина степей", так называют порой эти сосновые леса, вы-росшие на песке много веков тому назад. Но странно, Ника так и не успела побывать в знаменитом заповеднике за те десять лет, что прожила в городке. Поэтому, она мало что помнит об истинной красоте тех мест. Скорее всего, прожив в Казахстане большую часть своей жизни, она забыла, что каждый уголок нашей планеты красив и неповторим по– своему. Будь это бескрайние степи, горные хребты, дремучие леса или маленькие лесные поляны, поросшие пахучими травами и крупной белой ромашкой. Всё прекрасно и всё удивительно в этом мире гармонии. Как и эта природа, в таком небольшом селе или де-ревне, под смешным названием – Игнашкино.

– Вероника! Бр-р-р! Ты что это двери все пораскрыла. Заморозить нас решила! Услышала она голос Анатолия. И тут – же сильные руки обхватили её, и притянули к прохладной груди мужчины. Ника закрыла глаза. Притихшая за ночь боль обиды вско-лыхнулась где-то внутри её тела, и как пламя, стало разгораться всё сильнее и сильнее.

– Ну, ты что, обиделась на меня? Да?

Анатолий крепко прижимал её к себе, и вот уже слёзы стали капать ему на руки, одна за другой, обильные и горячие.

– Ну, прости, прости Вероничка, прости! – глухо бормотал мужской голос над ухом. – Я понимаю, поступил нехорошо. Да вот ребята уговорили, сначала за твой приезд поста-вить, а потом…

– А потом за отъезд! – зло бросила Ника, перебив мужа.

– Ну что ты, что ты такое говоришь? – засуетился вдруг Анатолий.

Размахивая руками, он стал громко доказывать, как он ждал её, как выбивал у предсе-дателя этот заброшенный дом, как он мучился тут один, но Ника, молча смотревшая на него, вдруг почему-то понимает, что в той правде, что доказывает сейчас её муж, есть одно но… И это сейчас чувствует Ника, и боясь спросить Анатолия, лишь смотрит на него удивленно, как – бы по новому. Зачем он так суетится? Отчего? Неужели…

– Ты чего? – вдруг спрашивает Анатолий, взглянув на Нику.

– Ничего! – пожала она плечами, и, грустно улыбнувшись, сказала. – Ты не спрашива-ешь у меня, как мы жили эти три месяца, как продали дом, как моя беременность…

– Беременность? – растерянно спросил Толик, и глаза его вдруг стали почему-то жалки-ми и виноватыми.

– К сожалению, у меня произошел выкидыш! – отвернувшись от мужа, с трудом прогово– рила Ника, глядя вдаль на огромный багровый шар, медленно выплывающий из-за го-ризонта.

Она, скорее всего, почувствовала, как умеют это делать только женщины, что за её спиной мужчина облегченно вздохнул. Обида опять жарким пламенем всколыхнулась в её сердце, но, подавив её, Ника повернулась к Анатолию, и произнесла:

– А дом я продала дешево! Отправила два контейнера. И теперь остается их ждать!

– Ну, вот и хорошо! Всё будет хорошо Вероничка! – опять быстро заговорил Анатолий, об-нимая её. – И здесь устроимся, корову заведём, бычка на мясо, уточек, курочек. И знаешь, как мы будем жить? Ещё завидовать нам будут!

– Почему ты стал пить, Толя? – спросила тихо Ника, но мужчина, отшатнувшись от неё, проговорил сердито:

– Разве я пью? Ты местных не знаешь, вот где мужики пьют!

– Меня они мало интересуют! Меня волнуешь ты! – Ника не узнавала в этом человеке, что стоял перед ней, своего прежнего мужа. И эта новая для него манера вскидывать го-лову, её прежде она не замечала…

– Знаешь что, из-за одного раза ты уже судишь обо мне как о пьянице. Хотя…

– Папка, а мы в лес пойдём? – неожиданно раздался звонкий детский голосок, и тут-же подскочивший сзади Данилка уцепился за плечи отца.

Ника смотрела, как Анатолий кружит сына, подбрасывая его вверх, и тот, захлебыва-ясь от смеха, уже почти визжит, раскинув руки в разные стороны. Ника тоже улыбается, и поворачивается что – бы уйти, но рука Анатолия захватывает её плечо, и вот они уже кружатся втроем, и смех, счастливый смех разносится по огромному деревенскому двору, огороду, по зеленому лугу, докатывается до мохнатых елей, и наверное, даже до того ог-ромного багрового шара, который медленно поднимается над этой прекрасной землёй.

Часы – будильник, стоящие на полу, уже показывали час ночи. Ника, вздохнув, вы-дернула шнур из розетки, и отставила утюг в сторону. Внимательным взглядом она оки-нула одежду, лежащую на табуретках, и опять вздохнула. Рубашки поглажены, портфе-ли приготовлены. Завтра понедельник. Вот уже две недели как дети ходят в школу. Ге-ра учится в шестом классе, а Данилка пошёл в первый.

Как быстро мчится время! Давно ли она родила сына, а он уже стал почти взрослый. В своём школьном костюме он похож на маленького мужчину. Вот так, и оглянуться не успеешь, а жизнь уже прошла. И не сообразишь, и не увидишь, как быстро вырастут дети, разъедутся в разные стороны, и ты останешься одна…

Одна! Что за странные мысли появляются у неё с тех пор, как она приехала сюда в Иг-нашкино. Появившись почти в первый день приезда, они не дают ей покоя, и с каждым днём всё больше и больше приводят к убеждению, что у Анатолия появилась другая женщина. Прошел уже месяц с тех пор, как они приехали, и Ника чувствует, что-то изме-нилось в их отношениях. Что-то гнетёт и мучает её мужа, и он, словно загнанный в угол зверь, то рвёт и мечет, показывая Нике ничем не оправданную злость, то смотрит на неё жалкими, виноватыми глазами. Наверное, он хочет ей что-то сказать, и не может. Что? Что он изменил ей? Ну и ладно! С кем не бывает по молодости! Тем более он почти три месяца жил без семьи, без жены. Разве Ника не поняла бы его, не простила? Она и сама не без греха! Поэтому она молчит и ждёт. Но она не понимает его теперь, когда она, его жена и дети уже рядом с ним целый месяц, а что-то продолжает его мучить и прояв-лять временами то странную нежность ко всем, словно граничащее с его виной, то выказывать почти полное равнодушие, то впадать в пьянки, от которых ей, Нике, стано-вится страшно и противно. И, к сожалению, равнодушия в их отношениях становится всё больше и больше. Хотя за месяц, очень рано, о чем судить, но Ника чувствует, она навер-няка знает, что все эти пьянки, связаны, так или иначе, с одной причиной…

Неужели она потеряла своего мужа? Боже, как глупо чувствовать себя в роли обману-той жены…

Ника вдруг вспомнила 1-е Сентября. В этот день они всей семьёй отправились в школу, проводить Данилку в первый класс, а Геру в новый, шестой класс. Анатолий шел впереди с сыном, крепко держа его за руку, а Ника с Герой шли следом. Вот тогда – то, Нике стало понятно, какая большая эта деревня и красивая. Даже красивая! Странно, почему ей ка-залось вначале, что эти серые дома так уныло некрасивы, и наводят тоску. Теперь же, глядя на резную отделку наличников, выкрашенных голубой краской, гармонирующих с садиком или цветником под окнами, начинаешь понимать всю прелесть российских де-ревень, которая может быть и состоит в этих необычных деревянных домах, почерневших скамейках для посиделок, огромных шляпок подсолнуха, перевесившегося через шта-кетник, огненных кустов георгина, пламенеющего на фоне черно-серых домов, да в мяг-ком ковре спорыша, стелющегося под ногами, вдоль узкой тропинке протоптанной за много лет от одного дома до другого, что указывало на то, что люди в этой деревне не за-бывают захаживать на огонёк к соседу, что– бы посудачить о последних новостях, или сидя на той же соседской скамеечке полузгать жареных душистых семечек, и обсудить все по-литические новости страны и всего земного шара, а заодно просто посплетничать о какой – нибудь Маняшке или Катерине, чем-то возмутивших покой этой деревушки, раскинув-шейся среди лесов, вдали от городской цивилизации.

Нике было необычно, что все, кто встречался им на пути, здоровались с Анатолием, веж-ливо кивали головой Нике, и с интересом поглядывали на детей.

– Все так странно смотрят на нас! Словно оценивают… – тихонько жаловалась Ника, а Анатолий, смеясь, говорил ей:

– Это же деревня! Здесь все знают друг друга. А вы новые люди. Так что пусть смот-рят и видят, что жена у меня просто красавица, дочь невеста, а сын настоящий мужчина!

Ника хоть и смущалась тогда, но была почти счастлива. Почти, если бы всё не испор-тила та женщина, которая неожиданно возникла вдруг на их пути. Она появилась так внезапно, что Ника сразу даже не поняла, отчего вдруг Анатолий как-бы съежил-ся, согнулся, и его глаза опять стали виноватые и жалкие. А женщина, молодая, симпа-тичная, певуче произнесла, обращаясь к нему:

– Здравствуй Толенька!

– Здравствуйте! – буркнул Анатолий, и, оглянувшись на Нику, поспешил вперёд. Именно тогда Нику поразила перемена происшедшая с её мужем. А женщина, глянув свысока на Нику, повернулась и пошла вперёд, гордо подняв свою красивую голову. Крутые бедра женщины ритмично покачивались, а её толстая коса пшеничного цве-та, словно насмешливый маятник, отсчитывала секунды изумления или ступора, что овладели Никой. Пришла Ника в себя только тогда, когда сын нетерпеливо заныл:

– Ну, мам, пошли быстрей…

– Она красива! Очень… – думала Ника всё время, и даже тогда, когда Данил уже во-шел в школу, и Гера, махнув рукой, тоже скрылась в дверях здания.

– Это она? – хотелось спросить у Анатолия, когда они вдвоем возвращались домой, но что-то опять удерживало её от этого вопроса.

Быть может сознание того, что ты, новый человек в деревне, и не стоит на виду у всех выяснять семейные отношения, какие бы они ни были. А потом она готовила празднич-ный обед, потому-что этот день был для сына и дочери маленьким праздником. И опять Ника не посмела нарушить ту весёлую атмосферу, которую дети создали вокруг себя. Разве могла она испортить детям праздничное настроение, разве могла она прервать своим криком этот громкий весёлый смех детей, которые наперебой что-то рассказывали отцу…

Она не посмела задать этот вопрос вечером, когда, чмокнув её в щеку, пряча глаза,

Анатолий сказал, что ему сегодня нужно срочно на ночное дежурство.

– Разве механики работают и ночью? – спросила Ника.

– А как – же? – горячо возразил Толя. – Трактор надо срочно к завтрашнему дню отре-монтировать, вот и заставляют выходить сверхурочно. Да я не на всю ночь, к часу вер-нусь, или к двум.

– Ну что-же, если надо, значит надо! – ответила Ника, и Анатолий тогда быстро ушел, почти на всю ночь.

А потом, ночные дежурства и ремонты стали повторяться периодически. Как и сегодня!

Ника опять вздохнула и подперла щеку рукой.

– Сколько может продолжаться эта ложь?

На то, что Анатолий частенько выпивает, она почти перестала обращать внимания. Но здесь уже совсем другое! Здесь распадается семья. И она не может этого допустить. Худо ли, бедно ли, но она прожила с Толиком восемь лет, и как-бы то ни было, он дорог ей как муж, как отец её ребёнка, как мужчина, наконец, с которым она забывала то, что было запря-тано в её душе далеко– далеко. Её любовь к Володе!

И поэтому, она не сможет так просто отказаться от своего мужа… если только он сам не пожелает этого сделать.

В сенцах что-то стукнуло, дверь открылась, и вошёл Толик. Увидев Нику, сидевшую у стола, они подошел к ней и поцеловал. Ника почуяла запах алкоголя, сигарет, и ещё чего-то нового. Совсем не духов, а как-будто запах чужого тела, чужой плоти незримо ощу-щался почти рядом с ними, здесь в этой комнате.

– Ты был у ней? – спросила Ника, глядя на Анатолия.

Он испуганно вскинул голову, и вдруг в его глазах появилась злоба, и он почти проши-пел, единым движением выдохнув:

– Ты что, шпионишь за мной?

Ника изумленно посмотрела на мужа, и в свою очередь гордо вскинув голову, отчего волосы упали ей на плечи, произнесла веско:

– Я никогда не стану этим заниматься! Просто я догадалась, что та женщина, встретив-шаяся нам первого сентября, и есть… твоё увлечение!

– Что ты плетешь? Я не понимаю, как ты можешь подозревать меня в том, чего нет! Вдруг закричал Анатолий, на что Ника испуганно зашептала:

– Тише, тише! Ты разбудишь детей!

– Пусть проснутся и увидят, как глупо рассуждает их мать, засидевшаяся дома. Тебе по-ра выходить на работу. Может меньше дряни будет лезть в твою голову…

– Я так и сделала, мой дорогой. И поэтому, послезавтра я выхожу на работу.

– Куда? – растерянно спросил Анатолий.

– Телятницей на ферму! – ответила Ника.

– Но почему туда? Ты же медик, зачем ты идешь туда, где грязь и навоз. Это не для тебя…

– Можно подумать, что для меня в колхозе специально выделят место медсестры?

– Ну, я бы попросил… – неуверенно начал Толик, но Ника, лишь горько усмехнув-шись, проговорила:

– Я и вправду засиделась дома. Пора к людям!

ГЛАВА 23.

Конечно, если бы Ника хотела, она могла пойти работать медсестрой в районную боль-ницу. Место должно было освободиться через месяц. Кто-то уходил на пенсию. Но Ника, боясь оставаться дома одна, со своими мыслями и обидами, готова была на любую рабо-ту, лишь бы не думать о том, что Анатолий стал забывать её и детей. Как всё измени-лось за эти три месяца разлуки. Оказывается, она совсем не знала своего мужа. Неужели вот так быстро можно разрушить то, что ты создавал своими руками столько лет! Хотя половина, добрая половина этого построенного когда-то благополучия разру-шена добровольно, с их обоюдного согласия. Их дом, их очаг, в который они вложили столько сил, остался там далеко, и теперь он принадлежит другим людям. Но что меша-ет построить им новый? Отсутствие желания, или… нежелание понять друг друга?

– Ведь Толя ни разу не спросил о причине выкидыша, а я…я даже слова не сказала, как мне было тяжело. Что? Что происходит с нами, что?

Так думала Ника, проделывая долгий путь к ферме, расположенной за лесом, в двух километрах от деревни. Далековато, но за две недели она уже почти привыкла к таким неудобствам. Вот и сейчас, проделывая долгий путь, она вспомнила первое своё впечатле-ние, произведенное на неё этим длинным и довольно унылым зданием, которое теперь и было её местом работы. Вспомнился председатель, который подвёз её " по случаю", ре-шив показать колхозный телятник. Его лицо, круглое, всё в рыжих веснушках, словно у весёлого клоуна, сияло так, как-будто он показывал ей какую-то диковинную построй-ку конца 18– го века. Каким восторгом светились его глаза, когда он смотрел на совре-менные поилки, или кормушки для телят, которые в беспорядке расположились пока что у стен телятника, сияя сквозь дырявые упаковки серебристым металлом. Каким ве-сельем опять искрились его глазки – буравчики, когда он смотрел на обступивших его женщин в замызганных халатах, с жаром принявшихся что-то доказывать ему, переби-вая и словно стараясь перекричать друг друга.

Ника, оглушенная и ничего не понимающая, стояла рядом с этим смешным человеком, и почему-то думала со скрытым раздражением:

– Ему, скорее всего в цирке надо работать клоуном, чем руководить людьми. С женщи-нами сладить не может!

– Ну всё бабоньки, поболтали и будет! – вдруг суровым изменившимся голосом произ-нёс этот толстый, смешной мужчина, и Ника, удивленно взглянув на него, увидела, что глаза председателя уже не смеются, а уставились в тебя, и словно вбуравливаются в твоё тело. И ты уже не можешь понять, отчего и почему по тебе пробегает странная волна, заставляющая подтянуть живот, расправить плечи, встать чуть ли не по стойке "смирно" перед этим въедливым суровым взглядом рыжего толстого мужчины.

Да и не одна Ника почувствовала это, а кажется все женщины, до этого дружно и громко галдевшие, вдруг все разом смолкли, и в здании наступила тишина.

– Ну, вот и хорошо! – опять улыбнулся председатель. – А то я вам тут нового товарища в коллектив привел, а вы показываете ему свою невоспитанность!

– А мы бабы деревенские! Откуда нам культуре учиться! Всю жизнь, почитай, среди ёлок живём, да коровам хвосты крутим. Совсем одичали! – с вызовом произнесла моло-дая симпатичная женщина в белой косыночке, низко повязанной на лбу, и оттого ве-роятно выгодно выделяя красиво выщипанные тонкие брови– ниточки.

Женщина стояла у стойки, на которой висели чистые ведра для воды. Опираясь од-ной рукой на деревянную перегородку, другой рукой подбоченясь, и гордо вскинув голо-ву, словно делая вызов кому-то.

– Ох, Катерина, и язык у тебя! Словно поганое помело, и укоротить то его некому! Вздохнул председатель, а женщины вдруг захихикали и наклонившись, что – то зашепта-ли одна другой.

– А вот вы бы и нашли нам такого укротителя! А то всё возите нам этих немощных городских тюх, которые даже ведро с водой поднять не могут! – с презрением глядя на Ни-ку, бросила симпатичная молодуха, и, захватив пустые ведра, пошла к входным воро-там, нарочито громко гремя ведрами, и демонстративно покачивая своими округлыми бедрами, туго обтянутыми тёмно– синим халатом.

Ника вдруг узнала в этой красивой молодой женщине ту, что стояла тогда, первого сентябре на дороге, и смотрела на неё взглядом победителя! Так вот почему Анатолий испугался, когда она сказала, что идёт работать телятницей на ферму. Вон оно что! Вот где зарыта собака! Ну что же делать, может оно и к лучшему…

– Ну и как? Вы не раздумали насчёт работы здесь на ферме? – спросил Нику пред-седатель, но она упрямо покачала головой.

– Вот и хорошо! А наставницей у вас будет Полина Фёдоровна! Наша уважаемая и заслуженная работница! – обратился председатель к пожилой женщине, сидевшей у большого деревянного стола, почерневшего от долгого времени.

– Так что Вероника Антоновна, можете оставаться, и познакомиться со всем, что вас интересует.

Но прежде чем уйти, председатель посмотрел на Нику почему-то жалостливо, и произ-нёс участливо:

– А может, через месяцок и впрямь медсестрой пойдёте работать?

Ника неопределённо пожала плечами, а мужчина вдруг весело хохотнул, и живо пово-рачиваясь к женщинам, воскликнул:

– Ну, бабоньки ладно! Не обижайте новенькую. Учите всему, что знаете сами. Авось вас обгонит в работе!

Махнув рукой, он быстро пошёл к выходу, а через минуту громко скрипнувшая дверь, и шум отъезжающей автомашины возвестил о том, что теперь Ника по настоящему должна влиться в новый коллектив.

Вероника, улыбнувшись, оглядела притихших женщин, и робко присела на стул, что сто-ял возле стола. А женщины, словно очнувшись, опять заговорили разом, но теперь уже об-ращаясь к ней. Они спрашивали, она отвечала. Откуда приехала, где прежде жила и кем работала, сколько детей. Но когда, кто-то спросил про мужа, Ника потемнела лицом и нехотя ответила:

– Он работает здесь механиком…

И все разом опять замолчали, а затем вдруг стали потихоньку расходиться.

– Ну, пойдем и мы! Если будешь у нас работать, то знай, что уже давно пора кормить телят! – проговорила Полина Федоровна, и, кряхтя, поднялась со стула.

– Да! – вдруг, словно о чем-то вспомнив, проговорила она в раздумье: – А на Катерину много внимания не обращай. Змея, она и есть змея!

Две недели прошло с того момента, когда Ника переступила порог этого длинного унылого здания. Конечно, всё было необычно для неё в новой работе. Поначалу, она смотрела, как женщины, как – бы шутя, несут на вилах огромную охапку сена, или раз-гружают машину с мешками комбикорма. Мешок легко взлетает женщине на плечи, и вот она уже с шутками и прибаутками несёт его и сбрасывает затем на помост. Кажется, что эти пять метров преодолеваются с удивительной легкостью, так что Ника, не раздумы-вая, становится к борту машины, и вот ей на плечо уже ложится огромный и неимоверно тяжелый мешок.

Ника замирает, словно раздумывая, нести или сбросить с себя эту неимоверную тяжесть, но вдруг она замечает, что на неё смотрят все, кто находится рядом. Смотрят с усмешкой, с иронией, с надеждой, что она не выдержит, сломается, упадёт…

Злость поднимается в душе Ники, она с гневом смотрит на молоденького парня шофёра, который ухватился за низ мешка, и с довольным видом показывает, что якобы поддержи-вает его, не давая упасть, толи мешку, толи Нике.

– Ну, отпусти! – грубо командует Ника, и парень с удивленной ухмылкой отпускает мешок.

Она идёт медленно, ноги её так дрожат, что становится стыдно до слёз, и обидно, за себя, за собственную немощность, за то, что оказывается права Катерина. Тяжело городским "тюхам", очень тяжело привыкать к деревенской жизни, к труду, к всеобщему вниманию, и к той иронии, что сквозит во взглядах этих женщин и мужчин, всю жизнь проживших в деревне, и привычных к тяжелому каждодневному труду.

Стиснув зубы, сквозь силу, заставляет она себя идти. Ей надо идти, ей нельзя казаться слабой, и пусть смотрят на неё все, а в первую очередь та красивая молодая женщина, в глазах которой Ника постоянно видит вызов. Скинув с плеч мешок, она ощущает счастье освобождения! Но сзади её уже вновь кто-то подталкивает мешком, и Ника, вздохнув об-реченно, поворачивается и идёт опять к машине. Но тут она чувствует, как её тянут за рукав халата…

– Идём Вероника, отдохнём! Хватит тебе на сегодня!

Добрые глаза Полины Фёдоровны смеются, и Ника улыбается в ответ пожилой женщине.

– Пока поберегись! Не пытайся нас удивить! Мы бабы деревенские, и вам городским, не угнаться за нами. А надорваться очень даже просто. Даже всё той – же охапкой сена.

Ника смущенно опускает глаза, и, по-девчоночьи заливается краской стыда. Она вспо-минает, как в первый день своей работы попробовала принести на вилах солому для под-стилки телятам. Кое-как, подняла она вилы вверх и медленно пошла к загончику. Её мо-тало по всему проходу, от одной стойке к другой, а в итоге, в конце концов, на вилах ос-тался висеть лишь небольшой желтый пучок. Зато весь проход был усыпан соломой, ко-торая умудрилась повиснуть даже на тонких перегородках загона. Но это было уже давно, за это время Ника научилась носить на вилах вороха сена и соломы, поэтому не стоит, ве-роятно, уже смущаться и стыдится того, что можно просто отнести в разряд смешных не-лепостей. Теперь она ко всему привыкла. Даже к тяжелому труду!

И ранний утренний подъем уже не ей в тягость. Самое тяжелое и неприятное, как ка-залось Нике, это была дорога на ферму, что расположилась далеко от деревни, километра два, и шла через лес. Проходя через лес, Ника каждый раз со страхом вглядывалась в ог-ромные темные силуэты мохнатых елей, стоящих плотной стеной по обе стороны дороги. Она понимала, что страхи её необоснованны, и даже по детски глупы и наивны, но оз-ноб покрывал ледяной коркой её тело, страх рождал дрожь в коленях, и безумное ощу-щение собственной ничтожности перед природой. И чувство одиночества тогда вполза-ло в её душу, и хотелось спрятаться от него под одной из этих мохнатых елей, что вно-сили сумятицу в её душу. Спрятаться, закрыть глаза и сидеть там тихо – тихо, обманы-вая природу, обманывая себя, обманывая всех…

Ферма была большая. Телятник тоже занимал немалую площадь. Со временем, Ни-ка с удивлением узнала, что их ферма является одной из лучших в районе, и коллек-тив здесь работает самый дружный и слаженный. Довольно быстро, Ника поняла прин-цип своей бесхитростной работы. Так вскоре ей уже казалось, что теперь она ни за что не смогла бы жить без этих милых добродушных мордашек, огромных глаз, и ласко-вых теплых носов новорожденных телят, что постоянно тыкались ей в руки, в поисках, видимо, чего-то вкусненького, или самой обычной ласки.

Иногда, не занятую работой Нику, посещали довольно странные мысли. Она представ-ляла себя хозяйкой огромного стада телят. И какой масти только не было в её огромном стаде: и белые и черные, и с желтыми пятнами по бокам, и с черными…

Потом она думала, что пора заводить корову, бычка на мясо, курей… Да, очень странные мысли и видения! Никогда в жизни она не подумала бы, что когда-то ей придется стать телятницей и работать на ферме. Если бы это ей сказали раньше, она, наверное, хохотала бы как сумасшедшая, представляя себя в роли колхозницы. Но теперь она работает на ферме, и почти довольна! Да, она довольна всем! И работой, и жильем, и детьми. Довольна всем, кроме семейной жизни. С каждым днём Анатолий приходит домой всё реже и реже. А если и появляется, то пьяный, весь грязный и помятый, словно он спал в своей одежде прямо на земле. Он виновато хлопал глазами, молчал, затем шёл мыться, быстро кушал, затем садился рядом с детьми и непонимающими глазами смотрел в тет-ради. Но вскоре видимо уставал, и шатаясь, шел в соседнюю комнату, где не раздеваясь, падал на постеленный в углу матрас, и тут-же моментально засыпал.

– Что происходит с ним? С нами? Неужели это всё так серьёзно? – думала каждый раз Ника, шагая по дороге на ферму.

В очередной раз Толик был в "ночной смене", и, не дождавшись его за целый день, Ни-ка ушла на работу, оставив на столе записку, в которой просила не уходить, дождать-ся её…

– Когда же он очнётся и поймёт, что так нельзя жить!

Каждый раз, увидев утром, на планерке довольное лицо Катерины, её красивые гла-за, прищуренные насмешливо, у Ники больно сжималось сердце, и стоило больших уси-лий отогнать от себя слёзы. Каждый раз Ника говорила сама себе:

– Вот сейчас я поговорю с ней! Сейчас! Я скажу, что – бы она оставила Толика в по-кое, ради детей, ради него самого, или… пусть забирает его, но приведёт в порядок, в че-ловека. Что – бы он бросил пить, что – бы он стал тем мужчиной, которого все любили и уважали…

– Любили и уважали…любили и уважали… – молоточком стучало в её голове, до тех пор, пока она не переступала порог телятника.

ГЛАВА24.

Толик сегодня опять не ночевал дома. Нике стыдно было смотреть детям в глаза, ко-торые уже ни о чем не спрашивают, а лишь с тревогой смотрят на неё. Нет, чаша терпе-ния, в конце концов, должна излиться той горечью, что накопилась за многие дни ожи-дания…

Каждый раз Ника настраивала себя на разговор с Катериной, каждый момент казал-ся ей решающим, но почему-то в течение дня не удавалось найти Катерину, или кто-то мешал, или ещё что-то вдруг заставляло сжиматься сердце и молча проходить мимо этой красивой женщины, в глазах которой Ника видела вызов. И тогда она работала с остер-венением, с жадной торопливостью, что даже её наставница, пожилая и умудрённая жизнью женщина, останавливала Нику:

– Ну ладно, хватит уже, хватит надрываться! Всех дел не переделаешь! Охолонись…

И Ника, тогда как – бы приходила в себя, виновато опуская голову, не смея взглянуть пожилой женщине в глаза, боясь показать ей свою боль. Она гнала от себя эту боль, ко-торая, утихнув на мгновение, опять возвращалась вместе с теми вопросами, ответа на которые так мучительно искала Ника.

Любила ли она достаточно своего мужа, что бы вот так легко, он мог отказаться от вось-ми лет жизни, прожитой вместе? И самое главное, от сына, которого он просто обожал, и про которого сейчас вспоминал лишь в те редкие минуты, когда бывал трезв. Именно сы-ну он посвящал это время…

Она понимала его! Ещё бы! Она знала Толика как никто другой! И знала, что сейчас Толик, это не он, её прежний муж, а другой, совершенно другой человек, которого затя-гивает порочная страсть всё дальше в пропасть.

– Остановись! Ты же не выдержишь! – кричало её сердце, когда Ника опять видела мужа едва стоящего на ногах.

Но она лишь молча раздевала его и укладывала спать. Она знала, с ним сейчас беспо-лезно о чём– либо говорить.

– Пьяный мужчина – это не человек, а дремлющий зверь! – так говорила когда-то её свекровь, мать Толика, рано умершая от тяжелой болезни. – Ты с ним утречком, на трез-вую голову разговаривай, а с пьяным бесполезно нервы трепать! С утра и начинай…

Ну, а утром, едва брезжил рассвет, Толик уже убегал. Куда? К ней, к Катерине, или на работу? Или он убегал от Ники, от её вопрошающих глаз, от тех вопросов, и того разго-вора, что так или иначе должен был произойти между ними?

Однажды вечером, подойдя к комнатке, где собирались работницы, пришедшие в ноч-ную смену, Ника вдруг услышала разговор работниц, и, сразу поняла, что говорят о ней, и отнюдь " не хорошо".

– …быть такой красавицей и прозевать мужа? Это точно городская тюха, а не жен-щина! – говорила одна из работниц, толстая пожилая телятница, со скрюченными от ра-боты пальцами.

– Да это он мужик слабый, что на Катькину удочку попался! – раздался, более моло-дой голос телятницы из другой бригады.

– А она и рада, будь здоров, как уцепилась за него! – добавил третий, ехидно-насмеш-ливый голос женщины, которую Ника едва знала.

– Конечно, чего ещё мужику надо? Была бы бутылка водки, теплая постель, да баба в соку! Вот вам и весь мужик налицо! – говорил опять молодой голос, насмешливо вытя-гивая окончания слов.

– Да-а! – тут-же почти пропела обладательница малоприятного ехидно-насмешливого голоса: – А дома– то бутылку никто не поставит. Да ещё жена злая как тигра, мужа ждёт, на детей покрикивает…

– Вот – вот, дети голодные сидят, кушать просят, а дома пусто! Ну, одни неудобства от этой семейной жизни! – захохотала молодая женщина за перегородкой, и Ника судорож-но сглотнула слюну.

– Не нужно подслушивать! Не надо! Уйди! – что-то шептало внутри, но она всё стоя-ла, не имея сил сдвинуться с места.

– А ведь Катька – то бают, уже беременная от него! – сказал третий голос, и пожилая женщина за перегородкой ахнула, а затем проговорила с жаром:

– То-то я смотрю, он от Катьки не вылазит. А выйдет, так пьян в стельку. Видно, что домой кое-как доползает! Если только доползает…

И помолчав, добавила:

– Да! Не позавидуешь Веронике. Бедная, бедная! Не успела приехать, а муж совсем загулял…

– А ежели ты молода, да детей охота завесть, как – же мужика добыть-то. А? Вот толь-ко таким путём и остаётся. Отбить у другой! – высокий молодой голос говорил зло, беспо-щадно, так что пожилая женщина за перегородкой возмущенно заохала и осуждающе произнесла: